Kos

      Ривай: «Мне не помешать».       Привычное утро. Такое же, как и десятки других, проведенных в царстве величественных фьордов и тающих ледников. Чистейший воздух, продлевающая лета водица, беззаботность и чувство завершенности во всем. Да только где оно? Дискомфорт в чистом виде. Как будто я и есть тот самый обманутый тролль с окаменевшим на солнечном свете вытянутым языком. Армин стебет одним своим видом, выставленным мизинцем при удерживании тонкой ручки чайной чашечки. Безрукий. Неумелый. Выхухоль! Всем провоцирует, тянет насмешливо улыбку, ехидно кривляется, несмотря на присутствие остальных членов своей беспринципной семейки. Сидя напротив, дотягивается ко мне сахарной ножкой в носочке из теплой пряжи под столом, поглаживает. И если бы не новое стечение личных обстоятельств внутреннего давления, давно бы покинул завтрак, коего как намеренным издевательством и назвать иначе нельзя. Не могу поверить, что мне хватило сил сдержаться и дождаться конца трапезы. Старшие Арлерты спешно разбежались по своим взрослым делам, а младший остался на месте.       — Что если я не желаю соблюдать поставленных условий? — неудержимо выпрыгнуло из меня, как только ненужные слушатели покинули помещение.       — Говорите так, словно у вас есть выбор, мистер Аккерман, — Армин глядит на меня с дерзким прищуром. — Уверяю, его нет. — вздул губки, скорчив очередную гримасу непокорности.       В свое время длительная дискуссия нашего устного договора не дала мне прочувствовать причин. Тогда они особо и не заботили меня, но теперь все изменилось, вернее так — преобразилось.       — Что ты хочешь этим сказать? — я знаю, побережье Северного моря переполнено подводных скал и неожиданной мели, обманчиво, как и этот любезный.— Говори как есть.       На это Армин нахально разулыбался, чем дал понять, что не собирается разговаривать со мной. Объяснятся тем более. А после наигранного веселья состроил внезапную серьезность и громко заявил:       — В отличие от Вас, я никогда не нарушаю договоренности, — он спонтанно подскочил после этой фразы и одним размашистым жестом протянул мне плитку шоколада. Золотистая упаковка, красная лента перевязана бантом и беспокойная записка, болтающаяся от встряски. Немногословно гласящая: «Твой Т. А.» — Берите-берите, не огорчайте Эрена. — шипит он, а моему удивлению нет конца. — Смелее! Смелее-смелее. Ведь у Вас так мало времени — успеть бы насладиться вкусом.       Меня уже тошнит от вечного упрека, потому я вперемешку с гневом выхватил знак внимания, а Арлерт тут же стал собирать посуду, остатки несъеденного завтрака, как ни в чем не бывало. Ясно, что до меня ему боле никакого дела нет. Ну, хоть одно оказалось полезным и вскрытым: совершенно зря наорал на Смита. Коллектив «Sina FM» не имеет никакого отношения к моему «Тайному Ангелу».       Затея в преддверии праздника зацепила мою личность, несмотря на протест. Наотрез оказался принимать участие в жеребьевке, Рождественской забаве, но все же нашел в кармане пиджака приветственную открытку с пожеланиями. Взорвался вместо того, чтоб прояснить нависший раздор. Еще больше обозлился. Былая обида плюс находка, и я уже изливаю недовольство на своего давнего друга в задымленном помещении с небольшим окном, тяжёлой пепельницей и шумной вытяжкой. То-то Эрвин косился на меня, как на дурака. А я и правда дурак. Мой тайный Ангел и впрямь оказался моим ангелом…       — И да, сегодня никаких говорливых посиделок, — получил, как между прочим, со звоном фарфора и звуком льющейся воды.       — Почему же? — ловлю любое слово этого паршивца — больше него все равно никто и ничего не скажет.       — Вам нужно было разрешение, нет? — я не вижу его, плюхающегося в мыльной пене, но все равно чувствую, как он это злостно выговаривает. Будто я послал юного парня на передовую под пушечный залп и неминучую смерть, навстречу вражескому отряду. — Теперь довольствуйтесь тем, что есть, и не жалуйтесь. — как же он достал меня…       Почему весь сегодняшний треп звучит как вызов, не иначе, красная тряпка для быка? Если разобраться, подумать, рассудить: чем белобрысый сопляк может мне помешать? Что бы он там не надумал — Эрен мой. Да, у меня в запасе меньше трех недель, а этого вполне достаточно, чтоб переманить счастье на свои баррикады. Несмотря на все ограничения и запреты, я слышал выстрел как-никак. На данный момент все на стадии разработки: начиная от социально-полезных историй, что прольются в вечернем эфире ближе к Рождеству, заканчивая моим личным отношением к парню с приятным голоском. За отведенный срок можно понять, высеять, выяснить правду. И первое: будет ли успешна программа, востребована, даст ли толчок к новому проекту в грядущем году? Второе: что я сам хочу получить от того, кому под силу справиться с поставленной задачей, вытянуть радиостанцию из помойной ямы?       Ощущаю, что предстоит решить несколько задач одновременно. И начать стоит со «спасенных», ибо кажется, что это ключ к моему успеху, да ко всему собственно. Ведь именно с этого слова все началось. Невидимая преграда о которую я споткнулся. Стена, которую придется не просто преодолеть, больше того — разрушить. Я решительно встал и направился к выходу, бросив напоследок недобрый взгляд на чересчур самоуверенную личность. Посмотрим еще, чья возьмет, кузнечик.

***

      Эрен: «Где живет Рождественское чудо?»       Всего ничего, а именно полторы недели понадобилось на выдачу официального разрешения, я почти угадал. Получив на руки файл с заветными листочками, тут же помчался в «Sina FM» незамедлительно обрадовать Ривая. Но вопреки всем ожиданиям меня встретил не он. Руководитель радиостанции собственной персоной спустился ко мне, как с той вершины, величественно, гордо. Высокий, плечистый, представительный мужчина пожал мою приветственную руку очень сильно, до боли и тихо сказал:       — Одурачить Аккермана — это только пол дела. Посмотрим на твою работу, — вполне очевидная реакция. Я и не мечтал завоевать благосклонность с первого взгляда, такова реальность.       Никто не хочет иметь дел с изначально проблемным работником. И я знаю это как никто другой. Занятости для «спасенных» нет, после совершеннолетия ничего не меняется в принципе. Мы словно вещь, что всегда должна оставаться на своем месте, при своем хозяине. Совсем не обижен на верные слова, просто кивнул и пошел к лестнице, что как врата поднебесной ведет к исключительно добрым делам.       Редактора не оказалось и в уже знакомой мне звукорежиссерской стало немного страшно. Незнакомые лица набежали из неоткуда, окружили меня, пытаясь познакомиться. Представлялись один за другим, а я заставлял себя запомнить их, каждого запечатлеть в памяти. Невысокая приятная девушка, мужчина с бородкой и узлом из волос, за ним еще один человек, а за ним еще… Они говорили, давали советы новичку, шутили и предупреждали вполне серьезно: «Не входить в Аппаратную несмотря ни на что», «Ни в коем разе не совать штекер в разъем, даже если он кажется подходящим». Слишком много. Много людей, разговоров, живости, спонтанности, непривычного. Я нервничаю, закусываю губу, одобрительно качаю им головой и краснею от духоты. Они не такие спокойные, сосредоточенные, скромные, как мои уже имеющиеся коллеги, ведут себя раскрепощенее, громче, выразительнее. Ну да, это же вовсе другой мир, что никак не соприкасается со мной, откуда мне такое знать.       — Нечем заняться, как погляжу? — Аккерман распихал зевак и громко ворвался на первый план. — Разбежались по норам. — мой спаситель!       Я облегченно выдохнул, а остальные заметно померкли, кто-то даже фыркнул по-лошадиному. Окружающая меня толпа синхронно и почти до одного вывалилась из помещения, навстречу новым свершениям, полагаю. А я рухнул устало на ближайшую горизонтальную плоскость. Нужно немного времени на восстановление моего растревоженного биополя. Не просто дыры, а пробоины.       — Ну что, говорящая голова, — передо мной возник тот самый с бородкой. — Жалуйся. Насморок? Горло? Кашель?       — А?.. — я смотрел то на него, то на Ривая, не понимая сути вопроса.       — Эрд не доктор, но жалобы на здоровье это всё к нему, — редактор ухмыльнулся, поясняя.— Простуда, ларенгиты, тонзилиты, рениты. Расстройство сна или стула по его части, поверь. Каждый считает своим долгом сообщить о самочувствии. Давай-ка быстро набросаем скелет, пока есть свободная минутка, — последнее было адресовано не мне, а «врачу».       Я понял что пора усесться перед микрофоном и выполнить свое предназначение. Выплеснуть то, что так усердно наполнялось в меня часами. И теперь все не кажется таким забавным, веселым и простым, как ранее. В вечера, проведенные с редактором за подготовкой, я выслушал много предупреждений. «Звукорежиссер — никак не уборщик и подтирала. Если пришел работать, делай это серьезно. Никаких хихиканей и миллиона дублей терпеть никто не станет. Уважай чужую работу!»       Моя болтовня — лишь часть дела. Остальное валится на плечи звукаря до полной готовности. Все, что выдает эфир, проходит через его заботливые и умелые руки. Я взглянул в сторону, где виднелись расставленные разноцветные звуковые консоли, моргали мониторы продакшн-студии. Сглотнул скопившуюся слюну и разнервничался уже по полной программе.       — Ты чего? — благо опекун не бросил меня одного в трудную минуту, не ушел к «стеклу» вместе с звукарём, стоял рядом и наблюдал за моей тихой паникой.       Пока Эрд копошится, проверяет и настраивает, готовится, так сказать, я пытаюсь успокоиться любым доступным методом. Глубоким дыханием через нос, обратным счетом, хрустом пальцев, хождением туда-обратно, шаг вперед, два назад.       — Ммм, немного волнуюсь, — совсем не немного!       Ривай строго взглянул на меня, будто я уже все испортил, так ничего и не начав. Схватил под локоть и потащил за собой в ту сторону, где было написано страшное «Аппаратная. Вход строго запрещен». Заволок в наполненную множеством разных звуков, щелчков и шипения техники, подмаргивающего оборудования каморку, главную часть радиостанции, её сердце. Прижал к единой свободной стене и сам, подобно щитку с хвостатыми проводами, зашептал в мое лицо.       — Ничего не изменилось, нет разницы в том, где ты находишься, в гостиной дома Арлерта или в студии. Все, как и раньше. Не бойся. Даже у прожженных опытом есть сбои, дубли, и поверь, их намного больше, чем у новичка. Ты справишься. Волнение тут ни к чему, понял?       — Понял… — протянул я, вглядываясь в его серые, полные спокойствия глаза.       — Святочный рассказ — то Рождественское чудо, которое ты можешь помочь сотворить. Расписанные истории не бездумны, надеюсь, заметил. Кто-то уже побывал в подобной ситуации, а кто-то только столкнется. В любом варианте, при любом исходе, ты заставишь человека прислушаться, возможно, задуматься, стать лучше. Вспомни, первый текст как раз о той щедрости, которой ты сам охотно разбрасываешься. Соберись и прекрати трясти губой, — он слишком близко, такое ощущение, что не просто дает наставления, а программирует, вкладывает, и сейчас я, одна из составляющих вещательного комплекса, полностью подвластен ему. — Ты же сам считаешь все прописанные истины верными, так? Все просто, говори и делай то, что считаешь правильным.       — Хорошо, — ответил я и со вздохом прислонился к редактору сперва щекой к щеке, а после скользнул под полы расстегнутого пиджака и обнял, ощутил такое дорогое для меня тепло, словно именно его я всегда искал.— Спасибо, — благодарность за наставления и поддержку? Вовсе нет. За ту крохотную смелость, что он поощряет во мне. Дорогого стоит.       — Вот и славно, — Ривай охватил меня за плечи всего на мгновение, а затем развернул, направил к выходу вполне готового и работоспособного, задержался только у самой двери, не дав ее открыть. — Губа, — напомнил мне и…       Каждому нужно участие, тот на кого можно опереться, положиться. Часто люди совсем не думают, не замечают, что одной фразой, мелким содействием помогают другому подняться, дышать во всю грудь, и редактор радиостанции «Sina FM» один из них. Говорит одно, делает совершенно другое. Отвергая волонтерство, благотворительность, сам творит бескорыстное. Мои бессвязные ощущения к нему раз за разом складываются, превращаясь постепенно в вязанку хрупкого хвороста. Каждый новый день, каждую новую совместно проведенную минуту я добавляю еще один прутик в объемную кучу. Достаточно лишь поднести огонь — разгорится без труда, вспыхнет без сомненья.       Меня снова окутывает волнение, сердце тихо затрепетало в груди, но теперь вовсе не от предстоящей работы, а от Ривая. Почему его поцелуи так спонтанны для меня? Они совсем непонятные, теряюсь. Одно дело, когда ждешь, знаешь, что от тебя требуется, но здесь… Сначала за отрабатыванием «а», теперь это. Он не принуждает, вовсе нет, наоборот, медлит и слишком растягивает. Зависает у губ, заглядывает в самую душу, и если бы я захотел, ничего не стоило увернуться, отталкивающе упереться в его грудь, запротестовать или сказать отчетливое «нет». Но я принимаю легкое касание устами, больше того, удивляюсь ощущению от происходящего. Не могу его охарактеризовать, такое нельзя передать, увидеть или услышать, только почувствовать. Настоящий «Кус», иначе и не сказать. Одно маленькое слово, а не исчерпывается, однозначно не трактуется, имеет яркий силуэт, всегда отложенный смысл.