Утро воскресенья встретило Джерарда удручающим фактом: он совершенно погряз в дедлайнах. Это был крайне неприятный и весьма тревожный звоночек — серьезно, на календаре значилось двадцать седьмое сентября, прошёл всего месяц учебы, а он уже накопил кучу работ, срок сдачи которых истекал буквально на следующей неделе. И в его колледже не было права на пересдачу. Такими темпами он рисковал не набрать нужное количество баллов и просто пролететь с дипломом, и тогда его жизнь будет медленно, но верно скатываться к жизни безработного неудачника, который рискует спиться и в лучшем случае оказаться в стенах реабилитационного центра. И он не совсем хотел думать о том, что могло бы произойти в худшем.
Так что да, утро воскресенья выдалось весьма паршивым. Уэй выпил кофе, закинул в себя тост и, испытывая весьма агрессивные настроения в отношении системы образования, выписал на бумажку все свои задания. Список вышел не то чтобы большим, но до крайности отталкивающим, потому что ни декоративный пейзаж, ни портрет, ни доклад на кучу страниц не вызывали в нём чувство восторга и предвкушения. Групповой проект по дизайну и вовсе казался таким нудным, что впору было лезть на стену. Уэй даже не помнил толком, с кем его следовало делать. Он написал Марку в надежде на то, что тот поможет, потому что Марк был тем человеком, который до неприличия хорошо учился и каким-то образом знал обо всём, что происходит на потоке. Марк, однако, не спешил отвечать, поэтому групповой проект остался висеть в воздухе.
На портрет ушла добрая половина воскресенья. Он сделал внушительную часть работы и оставил рисунок отлежаться какое-то время. Слава богу, ему не пришлось рисовать какого-нибудь там Давида, потому что Давиды, Аполлоны и Афродиты до тошноты надоели ему ещё в художественной школе.
Нет, в этот раз им дали свободу выбора — рисуйте, мол, ребятки, кого хотите, выпускной курс, уже наконец-таки можно. Вообще им предстояло создать серию портретов на протяжении всего семестра — карандаш, пастель, уголь, акварель, масло. Это был последний семестр, когда они изучали портрет, так что им следовало использовать все возможные материалы, чтобы точно определиться со своим, избранным, самым любимым. Мало того, на самих парах их поджидало использование тех же материалов для рисования с натуры, а в конце семестра нужно было предоставить портрет — тоже с натуры — в формате А1, за который давали наибольшее количество баллов, и об этом Джерард даже думать не хотел. Ему казалось, что Линдси питает к этому заданию гораздо больший интерес, чем он сам, потому что, в конце концов, он пообещал ей, что натурщицей будет именно она.
К слову, в обеденный перерыв, озверев от графита, бумаги и тишины, он позвонил ей и спросил, может ли она зайти в гости, и она ответила, что может, так что он отложил старт работы над пейзажем и пообещал себе не быть больше таким кретином и рисовать всё вовремя.
Звонок в дверь раздался около половины четвертого. Линдси стояла на его пороге, и первое, на что Джерард обратил внимание, когда открыл ей дверь, так это на то, что на её лице вновь красовался макияж, распущенные, чуть спутанные ветром волосы спадали на плечи, и взгляд её снова был решительный и ясный.
— Привет, — она растянула в улыбке накрашенные ярко-красной помадой губы. В её глазах больше не было серости. — Я ненадолго, ладно?
Уэй, слегка сбитый с толку такой сменой настроения, кивнул, пропуская девушку в квартиру.
— Как ты тут? — она расстегнула ярко-красное, под цвет помады, пальто, позволяя Джерарду снять его с её плеч. — Творишь?
Он бросил быстрый взгляд на свои перепачканные в графите пальцы и пожал плечами.
— Скорее пытаюсь исторгнуть из себя что-то, что засчитают на просмотре.
Линдси усмехнулась.
— И как оно?
— Фигово, если честно.
Они отправились на кухню. Девушка вызвалась сварить кофе, и Уэй благодарно кивнул — ему бы не помешало проснуться, потому что впереди — боже, ну за что? — его ждал этот дурацкий декоративный пейзаж.
— Ты бы начал уже выходить из своего кризиса, Джи, — заметила Линдси, опираясь поясницей на столешницу и осматривая его критическим взглядом, пока рядом на плите готовился кофе, наполняя кухню спасительным горьким ароматом. — Иначе окончательно возненавидишь эти рисунки к выпуску.
— Я смотрю, ты из своего кризиса уже вышла.
Это было грубо. Он попытался выдать какое-то подобие улыбки, чтобы сгладить ситуацию, но Линдси, кажется, не была задета его резкостью.
— Я же не собиралась страдать вечность, — она замолчала на какое-то время, задумчиво закусив губу, а потом посмотрела прямо ему в глаза. — Я встречусь с ним сегодня. С Джеймсом. Скажу, что не могу общаться с ним. Сейчас, по крайней мере.
Она безразлично пожала плечами. Джерард смотрел на неё со смесью удивления и некоторого… восхищения, что ли. Она не шла на поводу у своего чувства вины, в отличие от него. Не хочет общаться — и не общается. И она не будет тратить кучу времени на обдумывание того, что отказывает своей родственной душе.
Наверное, не будет.
— Он твой соулмейт… — Уэй протянул это не то чтобы задумчиво, но не до конца уверенно. — Не боишься, что пожалеешь?
Потому что он сам, пожалуй, рад тому, что не отказал Фрэнку с самого начала.
Линдси поджала губы.
— Я жила без него как-то. И мне было вполне неплохо, знаешь ли, без этих снов. Так что пусть уж соизволит дать мне время.
Джерард бы многое отдал, чтобы понимать, какой неведомой логикой руководствуются девушки, потому что не далее как в четверг Линдси говорила ему дать Фрэнку шанс, а сегодня, в воскресенье, уже откажет в этом шансе своей собственной родственной душе.
Девушки — странные создания, если честно.
Они уже пили кофе, когда Джерард всё же решил спросить у неё о Фрэнке. Раз она отказывает этому Джеймсу, то, вероятно, это означает, что она остаётся с Джерардом, и Фрэнк в эту картину не совсем как бы вписывается. Не то чтобы Джерард собирается с ним встречаться, конечно… Но всё же.
— Кхм, — он обратил на себя её внимание и, когда она взглянула на него, почувствовал себя несколько неловко. — Ну, а мы… с Фрэнком?
Он, конечно же, не мог выбрать более гениальную формулировку, чем «мы с Фрэнком».
Линдси сделала глоток кофе.
— Вы с Фрэнком, — она поставила акцент на этой фразе, — уже взрослые мальчики, и сами разберетесь. Я не могу решать за тебя, Джерард. Я не твоя родственная душа.
Во взгляде Уэя на Линдси было что-то очень похожее на искреннее восхищение, и он вспомнил, кажется, почему три года назад выбрал именно её на роль своей девушки. Она была настоящей. Смелой, немного, быть может, жесткой иногда, но справедливой, правдивой, сильной.
«Я не твоя родственная душа».
— Но ты моя девушка.
Она улыбнулась, явно довольная собой.
— Это можно расценивать как твоё решение?
Он усмехнулся и приобнял её.
— Можно.
***
Линдси уговорила его начать пейзаж прямо при ней, потому что начинать всегда было сложнее всего. Он покорно вздохнул и взялся за кисть.
— И всю эту чушь мне надо принимать, — пробурчал он, недовольно смотря на масляные краски перед собой. — И любить к тому же.
— Любить-то зачем? — Линдси устроилась в его кресле с его телефоном, выбирая музыку на фон.
— Мне надо полюбить всё, — Джерард пожал плечами. — Чтобы быть счастливым. Ну, некоторые так думают. А чтобы полюбить всё, надо принимать всё. Опять же, есть такое мнение.
Девушка ответила ему коротким ироничным взглядом.
— Это полная чушь. Невозможно любить всё.
Джерард бросил на неё хмурый взгляд, прежде чем снова вернуться к девственно чистому пока что холсту и яркому маслу, раздумывая, с какого цвета начать.
— Ну, некоторые любят.
— Нет, серьёзно, Джи, это фигня, — девушка даже оторвалась от телефона и, заблокировав его, отложила в сторону, обращая всё внимание на парня. — Все эти заскоки на вселенскую любовь — просто слова. Ты не можешь любить всё, потому что всего слишком много, невозможно объять необъятное. Если ты любишь всё, то ты не любишь ничего.
Они снова встретились взглядами. И, видимо, в его взгляде было что-то недоверчивое, потому что Линдси терпеливо вздохнула и начала:
— Ну, смотри, ты учишься или работаешь, не важно. У тебя куча проблем, на тебе дедлайны, проекты, планирование бюджета и желание быть уверенным в будущем. Перед тобой конкретные задачи, и скажи мне, пожалуйста, будешь ли ты рассуждать о том, что любишь всё на свете?
Джерард не ответил, лишь коротко взглянул на девушку и приподнял бровь, показывая, что слушает, и попутно делая на холсте первые мазки.
— У тебя не будет времени даже думать об этом, потому что думать ты будешь над конкретными задачами и любить конкретных людей. А те, кто говорит о вселенской любви, просто хорошо устроились. Конечно, ты начнешь думать, что жизнь прекрасна и что ты любишь всё на свете, если твои проблемы решаются за тебя. Но такие люди не живут в реальности, и любят они не жизнь, а свои фантазии, вот и всё.
На холсте сбились в яркую стайку первые мазки. Джерард вновь взглянул на девушку, и та пожала плечами.
— Все эти безнадежные романтики всё равно вынуждены будут столкнуться с реальностью рано или поздно, так что их видение мира очень временно.
Конечно, эта точка зрения была ему намного ближе, чем мнение Фрэнка о том, что любить нужно всё — включая боль, плохую погоду и разочарования.
Линдси осталась у него ещё где-то на час. Они разговаривали о её выпускном задании, к которому она — непонятно, зачем так рано — приступила в пятницу, потом болтали о её безумной престарелой соседке, которая считала, что Линдси в своих кожаных юбках и с гитарой за спиной является посланницей Сатаны, потом о групповом проекте Джерарда по дизайну, который, вероятно, был уже успешно выполнен без Джерарда, и о Марке, который должен был пролить свет на судьбу Уэя в этом несчастном проекте.
Работать не в тишине оказалось приятнее. Джерарду не требовался выносящий мозг шум для того, чтобы погрузиться в процесс, но ему нужно было ощущение чьего-то присутствия рядом. Он слишком давно не оставался один на один с рисунками, и теперь ему казалось, что полупустой холст осуждающе смотрит на него невидящим взглядом. Будто бы Джерард предал его, предал рисование, и теперь, вынужденный приползать обратно, вымаливает прощение, аккуратно проводя кистью по белому полотну.
Делать всё это было гораздо легче, когда кто-то отвлекал его от странных мыслей.
В районе пяти Линдси негромко сообщила, что ей пора идти. Он крепче сжал кисть между пальцами. Девушка, судя по её голосу, тоже стала напряженней.
— Я, наверное, разобью ему сердце.
Это было действительно иронично. Джерард понимал её состояние. Её решительность наверняка таяла с каждой минутой, приближающей её к финальному шагу. Он прекрасно помнил это чувство, он помнил их провальный разговор с Фрэнком в кофейне, когда Уэй тоже думал, что разобьет ему сердце.
— Но знаешь, мне как-то пофиг, — девушка пожала плечами, вставая с кресла. — Если он моя родственная душа, он поймёт.
Вот так вот просто. Без лишних мыслей.
Ему бы поучиться у неё не думать слишком много.
— И что потом, Лин? — спросил он, когда она, уже надев пальто, обновляла помаду на губах. — Если он и дальше будет тебе сниться, что тогда?
Они встретились взглядами в отражении. Она чуть сжала губы. Потом с щелчком закрыла помаду и убрала её в карман пальто. Они смотрели друг на друга какое-то время. Он держал руки на её плечах.
— Вот тогда и буду думать.
Он закрыл за ней дверь с мыслью о том, что, кажется, рискует застрять между Линдси с её потрясающей решительностью, силой воли и ясным взглядом на мир, и Фрэнком с его всеобщей любовью, счастливо-печальными глазами и удивительным вдохновением.
Это была тревожная мысль.
***
На самом деле, он до позднего вечера думал, что Фрэнк ему всё же напишет. В конце концов, это был их первый день — первый официальный день, когда Фрэнк мог предлагать всё, что угодно, чтобы вытаскивать Джерарда из его лужи.
Однако день завершился закатом, потом наступил вечер и плавно перешёл в ночь, а телефон Джерарда высветил только сообщение от Марка с ответом по поводу проекта («Чувак, ну ты вовремя. Завтра обсудим после пар»). Уже ближе к полуночи Джерарду позвонила Линдси и сказала, что всё сделала. Описала этому Джеймсу свои сны и сообщила, что не может с ним видеться и что ей нужно разобраться в себе. Он ответил, что понимает и не может на неё давить. Спросил, может ли хоть иногда писать ей, а она сказала, что сама ему напишет, если будет готова. И она не знает, сколько времени на это потребуется.
Может, это было и правильно. Она не станет мучить себя встречами с ним, не станет метаться между чувством вины и неизвестностью, она останется с Джерардом, и всё будет как раньше. Это с одной стороны.
А с другой… «Бриллианты не сияют без огранки». Так сказал Фрэнк.
Пейзаж был дорисован уже глубоко за полночь. Джерард понятия не имел, что ему скажут, когда увидят его работу, потому что под конец ему стало казаться, что всё изображенное на холсте похоже скорее на рисунок первоклассника, чем выпускника художественного отделения.
Хотя, возможно, это было от того, что его глаза уже не могли воспринимать работу отвлеченно, смотреть на неё чистым и ясным взглядом. К тому же, у него не было времени растягивать процесс дольше — маслу нужно было несколько дней, чтобы подсохнуть, и этих дней едва ли хватало, а потом студентам предстоял просмотр.
Доклад он решил оставить на завтра.
Перед тем, как уснуть, он, сам того не желая, думал о том, что всё-таки привык к Фрэнку, и о том, что всё же странно было то, что он ему не написал.
***
— Чувак, я уж и не думал, что ты о нас вспомнишь! — Марк беззаботно похлопал Джерарда по спине.
Марк был с виду простой как табуретка. В его голове, однако, постоянно происходили какие-то баталии. Он переживал, бегал, спрашивал, делал, уточнял, переделывал и снова бегал. Это был фанатичный студент-перфекционист. Он постоянно хотел учиться. Впрочем, как только дело доходило до групповых проектов, он — надо отдать ему должное — не требовал от других ничего особенного. Не хочешь — не делай, Марк сделает всё за тебя. Только потом, конечно же, честно скажет об этом преподавателю.
Так что когда Джерард встретился с ним в библиотеке в понедельник для того, чтобы аккуратно выяснить, есть ли у него ещё шанс присоединиться к работе над проектом, Марк, кажется, очень обрадовался. Наверное, по мнению Марка, на Джерарда сошло озарение, и он взялся за ум.
— Так что там, есть для меня… что-нибудь? — чувствуя себя полным идиотом, поинтересовался Джерард. Марк вместо ответа потащил его между стеллажами, нашёл свободный стол, усадил и начал рассказывать о том, что уже сделано и что ещё предстоит.
Марк был хорошим человеком. Он не стал строить из себя чёрт знает что и выгонять Джерарда из команды. Вместо этого он добросовестно составил огромный список того, что Уэю нужно будет сделать, и вручил его с абсолютно искренней улыбкой. Джерард очень хотел ему сказать, что не все так любят учиться. Потом, однако, он решил
не быть свиньей и проявить хоть чуточку благодарности.
Так что он обреченно кивнул головой, соглашаясь тем самым на огромное количество часов, потраченных на поиск и обработку информации, и ещё большее количество — на реализацию задуманного. Проект по дизайну — это не декоративный пейзаж. Это требовало дотошности, внимания, времени и точности. Иначе — провал.
В итоге, когда Марк закончил вдохновлённо рассказывать о своих намерениях относительно защиты проекта, Джерард решил, что останется в библиотеке и начнёт работать прямо здесь. В конце концов, дома были постель, комиксы и полнейшее отсутствие желания совершать хоть какие-то лишние телодвижения. Марк, видимо, пришёл к выводу, что Джерард проникся проектом, и остался очень доволен, а потом сообщил, что непременно передаст эту радостную новость другим.
— А что другие-то не пришли? — апатично поинтересовался Джерард, без особой цели листая страницы учебника, который Марк ему приволок и над которым восхищался битых десять минут.
— Сэм сделал свою часть ещё в самом начале, — без промедления ответил Марк. — А Кэти… — он вдруг расплылся в мечтательной улыбке. — О, Кэти… Наша милая Кэти встретила свою родственную душу, так что ей немножко не до наших с тобой посиделок.
Господи боже, ну вот опять.
Джерард тут же пожалел, что вообще заговорил об остальных.
— Она такая счастливая, — Марк прямо-таки светился радостью за девушку. — Я помню, как долго она ждала, бедняжка. А я ведь говорил ей, я говорил: «Да встретишь ты его, не переживай, подожди, приснитесь ещё друг другу». И вот, пожалуйста. Но она действительно долго ждала, она заслужила быть счастливой сейчас.
Молчи.
Молчи, Джерард, ничего не говори.
Чёрт.
— Вот объясни мне, Марк, — сквозь зубы проговорил Уэй. — Почему всё такие счастливые с этими своими родственными душами? Что, всем без исключения снятся хорошие сны? И всё так замечательно и прекрасно? И неужели никаких проблем?
Марк казался сбитым с толку. Он похлопал глазами и выдал удивленно:
— Это же родственные души, чувак. Какие вообще могут быть проблемы?
Уэй фыркнул.
— Ну, не знаю,
чувак. Кошмары. Или что, если твоя родственная душа вообще тебе не нравится? Или ты не хочешь с ней встречаться? Что тогда?
Марк посмотрел на Джерарда как на ненормального.
— Ну тогда ты полный кретин, чувак.
Уэй устало закатил глаза.
Все они одинаковые. Люди.
— Это же родственная душа, — в голосе Марка звучало искреннее непонимание. — Самый близкий тебе человек. Самый важный. Как он может не нравиться? Это
твой человек, изначально самый дорогой. Как можно не хотеть быть с ним?
— Давай-ка проясним, — Джерард глубоко вздохнул. — Ты любишь человека просто потому, что тебе снятся сны.
— Ты любишь человека, — немного даже обиженно ответил Марк, — потому что это твой человек. Нет, серьезно, ты вообще представляешь, как бы мы жили без снов? Да мы бы были как слепые котята, постоянно выбирали бы не тех. А сны сразу показывают тебе твою истинную пару. Не знаю, чувак, по-моему, это идеально. Люби себе на здоровье, будь счастлив. В чём проблема-то?
Уэй не ответил. Даже если бы он хотел послушать мнение Марка по поводу его собственной ситуации с Фрэнком и ситуации между Линдси и Джеймсом, то он всё равно не стал бы его во всё это посвящать. К тому же, все в колледже думали, что они с Линдси родственные души, так что пришлось бы говорить Марку о том, что это не так, а Марк не совсем тот человек, с которым Джерарду хотелось бы откровенничать.
Так что он просто махнул рукой и сказал, что да, Марк прав, и Джерард просто так спрашивал. Из академического интереса.
— Тебе нужно чаще бывать на воздухе, чувак, — Марк покачал головой. — Ты какой-то совсем кислый.
Чудесно. Мало того, что он свинья, так теперь он ещё и кислый.
Марк вскоре ушёл, а Джерард, обложившись справочниками и вооружившись поисковиком, принялся за свою часть проекта.
***
Понедельник подходил к концу, а Фрэнк так и не написал. Это даже немного тревожило: он так рвался помогать Джерарду и общаться с ним, а теперь, получив вполне себе официальное разрешение, вдруг просто пропал.
Возможно, он был занят, как и Джерард, который просидел с этим дурацким проектом до самого закрытия библиотеки и кое-как дошёл до дома, еле передвигая ноги от усталости. Но всё равно это было странно.
Уже вечером, закутавшись в одеяло и с наслаждением закрыв глаза, Джерард всё ещё думал о том, что сказал ему Марк.
«Самый близкий человек».
«Самый важный человек».
«Самый дорогой».
«Это
твой человек».
«Тот, кого ты можешь полюбить больше всех».
Фрэнк тоже так думал? Как только увидел Джерарда во сне, тоже стал считать его самым важным и самым близким? Самым любимым? Самым нужным?
Господи, сколько всего он себе нафантазировал. Наверняка ведь нафантазировал. И все эти его сны, в которых Джерард целовал его на берегу моря, и путешествовал с ним по миру, и творил вместе с ним, боже…
Фрэнк, должно быть, влюблён в него настолько, что это разрывает его на части.
Он ходил, смотрел на свои дурацкие закаты, как он сказал,
чтобы не сойти с ума. И он, наверное, был безумно счастлив, когда Джерард согласился проводить закат вместе с ним,
потому что он больше не был один.
Ну и где он сейчас, этот влюблённый Ромео?
Очень долго Джерард вертел в руках телефон, то начиная листать ленту фейсбука, то снова блокируя экран.
В конце концов он не выдержал.
«Ты как там?»
Сообщение улетело получателю в 21:47.
Короткая переписка отображалась на экране, и так странно было на неё смотреть.
21:48.
21:49.
Не то чтобы он ждал ответа от Фрэнка, но…
Ладно, он ждал ответа от Фрэнка.
21:50.
22:00.
В начале одиннадцатого позвонила Линдси. Она рассказала о своём дне, и голос её был неестественно бодрый. Джерард, в свою очередь, без особого желания поведал ей о своём походе в библиотеку, о Марке и о том, что теперь его свободное время, кажется, помашет ему ручкой и исчезнет. Линдси рассмеялась и сказала, что Джерард всё равно будет жить от дедлайна до дедлайна.
Конечно, она была права.
Он спросил, как она себя чувствует. Она помолчала какое-то время, а потом сказала, что просто собирается выкидывать свои сны из головы. Джерард искренне надеялся, что у неё получится, но в то же самое время думал о том, что вряд ли она сможет чувствовать себя так же хорошо, как раньше, попадая в изматывающий мир своих сновидений каждую ночь.
Он не знал, как ей помочь.
Она пожелала ему спокойной ночи в 22:24.
В 22:30 он отправился в ванную, в 22:39 вернулся обратно в постель, а ответа всё ещё не было.
Он не мог понять, с чего это он так ждал этого сообщения. Это было странно, поэтому он просто убедил себя в том, что всё из-за того, что он не любит незавершенные ситуации и вопросы, на которые не получил ответа.
В 22:43 телефон завибрировал.
«Я нашёл потрясающее пособие, которое может тебе пригодиться, завтра принесу, Джерард, оно великолепное!»
М-а-р-к. Чёрт тебя побери, Марк, уже почти ночь, идиот, кто думает об учебе так поздно? И ещё, Марк: сообщение ждали уж явно не от тебя.
Джерард начал было набирать полный сарказма ответ, когда вибрация раздалась снова.
«Прости, что не отвечал. У меня было вдохновение, только сейчас увидел твоё сообщение. Всё в порядке. Все два дня думал, напишешь ты или нет. Рад, что ты всё-таки написал.
xofrnk».
Извините?
Он два дня думал, напишет Джерард или нет?
«Это я два дня думал, напишешь ты или нет. И к чему подпись в конце? Я и так знаю, что это ты».
Ответное сообщение долго не приходило. Джерард начал думать, что Фрэнк там принялся сочинять поэму о значении своей подписи, когда телефон завибрировал снова. Но не коротко, не секундно. Это было не сообщение. Это был звонок.
Уэй бестолково уставился на буквы, складывающиеся в имя Фрэнка на экране.
Телефонный разговор.
Так делают люди. Звонят друг другу. Разговаривают друг с другом по телефону. И входящий от Фрэнка был ещё одним подтверждением того, что теперь они тоже всё-таки
общаются. Как нормальные люди.
Хоть в чём-то Джерард был нормальным.
Он коротко выдохнул и ответил на звонок.
— Она просто прикольная.
— Что?
Фрэнк рассмеялся в трубку.
— Подпись. Она прикольная.
Джерард скосился на телефонный аппарат в своей руке так, как будто тот был инопланетной технологией из будущего. Слышать голос Фрэнка в динамике было странно. Или он просто отвык разговаривать вот так, по телефону, со всеми, кроме мамы, брата и Линдси.
Повисло секундное молчание. Потом Фрэнк заговорил снова.
— Ну, а ты как? Что произошло в твоей насыщенной жизни за эти два дня? — оптимистично поинтересовался он, и Джерард фыркнул в ответ:
— Я лежу под одеялом.
— Занятие, достойное Нобелевской премии.
В голосе Фрэнка слышалась улыбка, и Джерард прикинулся обиженным.
— Да ну тебя. Это ты, между прочим, пропал на два дня и бросил меня на произвол судьбы. Ты обещал мне помочь.
— Я просто проверял, — ответил Фрэнк. Его голос был тёплым.
— Проверял что? — подозрительно.
— Проверял, нужно ли тебе это на самом деле. Теперь вижу, что нужно.
Прекрасно, Уэй сдал себя с потрохами.
Они замолчали. Потом Джерард натянул на себя одеяло чуть ли не до подбородка, как будто стыдясь того, что собирается сказать.
— Ну ты не пропадай так больше, — а потом, боясь, что эта фраза имела несколько
неправильный смысл, он поспешил добавить: — А то знаешь, ну… Время… Идёт.
Фрэнк помедлил пару секунд, а потом уже довольно серьёзным голосом ответил:
— Не буду.
Джерард как-то судорожно выдохнул.
Фрэнк, пожалуйста, найди тему для разговора.
— Так всё-таки, что ты ещё делал, кроме как предавался вечной любви со своей постелью?
Ну что за чудик, боже.
— Между прочим, я был в библиотеке.
— Вот как?
— Вообще-то да.
— Какие ветра занесли тебя в это далекое место?
Джерард закатил глаза.
Он был рад, что Фрэнк не видел его улыбку.
Он рассказал про дедлайны и рисунки, на которые убил всё воскресенье, а потом про фанатичного Марка и библиотеку.
— Я там сто лет не был, если честно, даже… прикольно немного, — признался Джерард и тут же угрожающе добавил: — Только попробуй начать шутить.
В трубке рассмеялись.
— Я не буду шутить, у меня есть план.
— План?
— План, — голос Фрэнка звучал воодушевленно. — Чтобы вытаскивать тебя из твоей лужи. В общем, ты каждый день должен делать что-нибудь необычное. То, что давно не делал. Или вообще никогда. Можешь обращаться ко мне, я полон идей.
Он полон идей.
Боже, Уэй, во что ты вляпался?
— И, конечно же, я жду от тебя ежедневных отчётов, — наигранно строго произнесла трубка.
Джерард едва ли не застонал.
— Пришёл конец моей спокойной жизни.
На том конце провода хмыкнули.
— Пришёл конец твоей
унылой жизни.
Джерард вздохнул.
Они поговорили ещё несколько минут о библиотеке и о странном Марке, который думает об учебе в одиннадцать вечера, а потом Фрэнк слегка неуверенно произнёс:
— Ладно, там Рэй… У него там опять чайная церемония, он меня с ума сведет этим своим чаем, вливает его в меня литрами.
Джерард как-то грустно усмехнулся. Он представил Фрэнка с Рэем на их светлой кухне, пьющих чай и болтающих о всяком. Лежать в тёмной комнате одному стало совсем уж уныло. Но заставлять Фрэнка поговорить с ним ещё немного было бы невежливо. И странно.
— Да, — он прочистил горло. — Да, давай. Приятного чаепития. Наверное. Не знаю. Нужно желать людям приятного чаепития?
Фрэнк улыбнулся. Джерард буквально слышал его короткий смешок.
— Спасибо. Спокойной ночи, Джерард.
Уэй закусил губу и зачем-то кивнул.
— Спокойной ночи.
Когда он повесил трубку, то сначала просто лежал без движения несколько минут, укутавшись в одеяло, а потом снова достал телефон и открыл список контактов. Вскоре в этом списке вместо имени Фрэнка значилось забавное и нелепое
xofrnk.
