Надеюсь, в твоих снах найдётся место для меня

Он лежал на скомканном одеяле, сложив руки на животе, и невидяще смотрел в потолок. Тупо. Всё. Это было такой глупостью, боже. Вся его жизнь была одной сплошной глупостью. В комнате властвовала шершавая темнота. Он не включал света — в этом не было необходимости. Потому что свет включают, когда впереди ещё много всего, когда до наступления ночи многое надо успеть, доделать, сотворить. Ему ничего не было нужно. Ни успевать, ни делать, ни творить. Он был пуст, как та чашка, которую он оставил на столике в кофейне. Кто-то будто вытянул из него всю энергию, опустошил его, и теперь от него остались лишь бесполезные обрывки прошлой жизни. Тогда, давным-давно, ещё в старшей школе он рисовал, иногда даже писал стихи ночами и напевал их себе под нос, шатался по улицам, то с наушниками, то с приятелями. Тогда у него тоже особо не было целей, но были хотя бы чувства. Злость, восхищение, агрессия, спокойствие, грусть, даже радость. Эмоции вспыхивали, как фейерверки, он выплескивал их в творчество и, пока ждал следующего залпа, забивал время учебой, чтобы поступить в колледж. А потом, когда поступил, когда прошли первые несколько месяцев, он вдруг понял, что ничего больше не чувствует. Он будто перегорел. Закончились запасы петард, и нечему было больше взрываться. Линдси всё говорила ему рисовать. Мол, поможет. Но что, что он должен был рисовать? Внутри него было пусто. «Рисуй пустоту, значит». Боже, Лин… Он представлял себе раскалённую пустыню. Горячий песок, ослепляющее солнце, безжалостно сжигающее кожу, и километры, километры убийственно однообразного пейзажа со всех сторон. Ни оазиса, ни тени, ни малейшего признака жизни. А он стоял на месте, окружённый этой медленной смертью, и отчаянно озирался по сторонам, не зная, куда ему идти. И стоит ли вообще идти. Линдси была ночью. Она охлаждала его разгорячённое тело, и он, блаженно закрывая глаза, без сил падал на остывающий песок. Ночь позволяла ему немного поспать, давала передышку. Едва ли он выжил бы без неё. И из ниоткуда в этой пустыне вдруг появился Фрэнк, этот дурацкий Фрэнк, он улыбался, и его губы не были пересохшими, а глаза смотрели на песчаные дюны с любопытством и восхищением. «Уходи отсюда!» «Ты сгоришь здесь». «Включи голову, идиот, здесь совсем не весело!» И ещё, шёпотом, почти беззвучно:

«Забери меня».