Цикл I. Осень
Непозволительная роскошь
Ручка кисти выскользнула из уставших сырых пальцев, оставляя на кремовой плотной бумаге некрасивые кляксы, испортившие строгие линии иероглифов. Учитель Ляо свёл к переносице густые брови и замахнулся тростниковым прутом. Он свистнул и с щелчком опустился на тонкое детское запястье. Чэн, шипит и дерзко глядит на учителя, сжимая кисть столь сильно, что дерево жалобно затрещало. Говорят, не хватает терпения. Именно из-за этой проблемы на долю ребёнка выпадает так много дисциплинарных наказаний — от стояния на рисе, до как сейчас, вспухающих и горящих рубчиков на нежной коже кистей. — Наследник должен быть идеалом для прочих адептов нашего ордена, — учитель Ляо из раза в раз даёт те же наставления, не видя, как глаза Чэна будто покрываются тонкой мутной плёнкой. Ребёнок, на плечи которого взвалили столь много, устал от ежедневных нравоучений. Голос наставника слышится где-то на периферии, почти так же, как и стук осеннего дождя или завывания снежной вьюги, то барабанящей костлявыми кулаками, то наваливающейся всем истощённым телом на закрытые ставни. В ночи, полные буйства непогоды, наследник Цзян кутается в тёплое одеяло и смотрит на светильник. Масла в нём едва ли на кэ* — фитиль вот-вот прогорит, и спальня погрузится в темноту, из которой к кровати будут тянуть лапы страшные монстры. Это за ними полдекады назад ушли адепты. Как наследник, Чэн имеет обязанности даже в столь юном возрасте — находиться по правую руку отца, когда тот принимает послов из других орденов, гостей и просителей. Наставник Ляо следует неотступной тенью за ребёнком, тихо шипя и шлёпая по рукам прутом, стоит ему отвлечься на посторонние дела. Учтиво поклонившийся церемониймейстер лёгким жестом разрешает открыть высокие двустворчатые двери. Чэн, испуганно вздохнув, прижимается виском к отцовскому колену — ради этого даже пришлось соскользнуть с шёлковой подушки на холодные каменные ступени. Есть чего испугаться — просители были грязны и ободраны, от них несло, как сточной канавы, а бурые разводы, намертво въевшиеся в крестьянские одежды были ничем иным, как кровью. Открытые участки кожи были поражены гнойной сыпью. Не боясь получить нагоняй от учителя, Чэн прикрыла нос рукавом ханьфу, от которого шёл успокаивающий запах благовоний. Ласковая рука отца успокаивающе погладила детскую макушку. Из памяти Фэн Мяня никогда не сотрутся воспоминания о деревне, стёртой с лица Поднебесной порождениями преисподней. Он был тогда не намного старше Чэна, и отец взял его с собой в путешествие по землям ордена. — Господин, спасите! — Крестьяне упали на колени перед троном главы Юнь Мэн Цзян. — Чими* окружили на нашу деревню! Мы боимся ходить в леса и на реку! Они везде! Половина деревни погибла от неизвестной болезни! — Я отправлю отряды в помощь вам, — ответил глава клана, поднимаясь с трона. — И целителей. Отведите этих крестьян в лечебный покой, пусть их осмотрят! Чэн, продолжая цепляться за подол одежды отца смотрела, как крестьян выпроваживают из залы. Ей хочется расплакаться, глаза начинает щипать, но она держится. Разве наследники плачут? Нет, она — достойный сын своего отца и не опозорит свой орден! Слёзы пусть останутся Янь Ли. Она — девчонка и плачет от боли, стоит проколоть палец иголкой или при виде мёртвой птицы, которой откусил голову один из питомцев младшего брата. — Не выпускай тогда на волю, — мрачно бросает наследник, гладя короткий собачий мех и морщась, когда Танг-Танг лижет шершавым языком свежие ранки от дисциплинарного прута наставника. Тогда почему ей страшно от воя непогоды за крепкими стенами родовой резиденции? Почему хочется спрятаться от всех страхов, терзающих юное сердце в отцовских объятиях? К матери так просто не подойдёшь — останавливаешься, как вкопанная, стоит ярким фиолетовым глазам мадам Юй остановиться на фигурке второго ребёнка. Только Янь Ли позволено безвозмездно дотрагиваться до матушки и отца, делить с ними минуты теплоты. Наследнику клана Цзян остаётся быть первым во всём — владение мечом, духовными практиками, каллиграфией. Выходит не очень. Ребёнок, давя в себе желание разрыдаться, жмурится и тушит дыханием язычок пламени. Дрожа от ужаса, Чэн зарывается в одеяло с головой, и, незаметно для себя, засыпает. Она скучает по уехавшему отцу, и он ей снится. Фэн Мянь подкидывает хохочущую Чэн под радостно-испуганные вскрики матушки и сестры. Наследник надеется, что отец успеет вернуться к её дню рождения. Наступивший день противоположен счастливому сну. Со стороны пристани не дует тёплый летний ветер — напротив, он холоден и колюч. Оголённые деревья не преграда для холодного воздуха. От него алеют щёки и хочется спрятаться в тёплой учебной комнате. Видят небожители, но Чэну и правда хочется вернуться к каллиграфии в обществе грозного наставника Ляо! Они, матушка, сестра и наследник стоят на крыльце резиденции, ожидая возвращения главы Цзян. Стылый воздух норовил пробраться внутрь, минуя плотно запахнутую лисью шубку, но терпел поражение — наследник Юнь Мен Цзян не какой-то крестьянский ребёнок в тонком, подбитом ватой халате! Для будущего главы ордена — всё самое лучшее, но стоять на морозе всё равно не приятно. Острое зрение Чэна различает стремительно приближающихся всадников из свиты главы Юнь Мэн Цзян. Она радуется и предвкушает встречу с родителем. В ярком солнечном свете блеснула богато украшенная чароитом корона. Это точно отец! Наконец, всадники въезжают в распахнутые ворота резиденции и спешиваются. Игнорируя окрик матери, наследник вприпрыжку несётся к отцу, почему-то не торопящемуся покинуть седло. — Отец! — Зовёт наследник, восторженно глядя на него снизу-вверх, словно на божество. Цзян Фэн Мянь, несмотря на сильную утомлённость, улыбается, смотря на дитя. Он рад оказаться дома. Цель многолетних поисков наконец-то достигнута, теперь он будет проводить в Пристани Лотоса больше времени. — Наследник Чэн, — приветствует он, наконец, спешиваясь. — Что у Вас там? — Интересуется наследник, видя, что родитель прижимает к груди нечто объёмное. — Познакомься, это Вэй Ин, — из складок отцовского плаща показывается бледное детское личико. Мальчик, должно быть, ровесник Чэну. Мужчина ставит ребёнка на землю и наследник радуется разнице в росте в свою пользу. Она выше! — А-Ин, это Чэн, мой наследник, — глава ордена представляет их друг другу, внутренне надеясь на скорую дружбу между детьми. Рядом изумлённо охает Янь Ли. Она, выступив вперёд, погладила вдзрогнувшего мальчишку по спутанным тёмным волосам. — А это моя дочь — А-Ли, — Фэн Мянь, краем глаза видит побелевшее от гнева лицо супруги. Цзы Юань не глухая и услышала прозвучавшую фамилию. Щенок — выродок той самой… — Янь Ли, но можешь звать меня шицзе! — рассмеялась девочка, беря мальчишку под руку. — Хочешь есть? У нас скоро обед. Идём! Чэн-Чэн, не отставай! У наследника внутри всё сдавило от боли. «А-Ин»? «А-Ли»? «Наследник Чэн»? Между ней и зашедшими в дом детьми пропасть. Мать, с фарфоровым лицом-маской, на котором тёмным пламенем горят глаза, подаёт отцу руку. Они заходят в дом, являя всем образец благочестия и супружеской верности. Чэн, словно воришка, приподнявшись на носках, заглядывает в дверной проём. Роскошная обстановка резиденции — везде дорогое дерево, шёлк и золото. Сестра, держащая в своей ладони чужую детскую… Наследник прижимает к ходуном ходящей груди замёрзшую ладонь. Как же хочется расплакаться, чтобы утешили, разуверили. Но есть только служанка: — Юный господин Чэн, не стойте на холоде, скорее заходите в тепло! — Зовёт немолодая женщина и ребёнок подчиняется. Гордо вскинув подбородок, она скидывает на руки женщине шубу и идёт в обеденный зал, где уже все собрались. Самообладание покидает её, стоит переступить порог. Он на её месте. По левую руку от отца. Сидит, набрав полный рот еды, как дикий, невоспитанный босяк. И все это терпят. Матери за столом нет. Мадам Юй вовсе не собиралась присутствовать на позорном обеде, чтобы видеть подле супруга приволоченного им щенка с лицом женщины из прошлого. Цан Сэ… Имя, от звуков которого вверх по горлу поднималась желчь. Бродяжка, в которую был влюблён Фэн Мянь, сбежала с прислужником Вэй Чан Цзэ, чтобы теперь их приплод сидел за общим столом и чавкал? Невозможно. — Помнишь ту странствующую заклинательницу? — Шепчутся служанки на кухне. — Припомина-аю, — тянет одна из них, украшая мясо свежей зеленью. — Совсем худенькая такая… сбежала ещё со слугой господина… — А теперь он привёл в Пристань Лотоса её сына… — собеседница сделала большие глаза, чтобы до подруги дошло. — А-ах! — Вскрикнула та, испуганно прижимая ко рту испачканную в соке от зелени ладонь. Мальчик — внебрачный сын господина Фэн Мяня? Уж, Мадам Юй будет неистовствовать! Не зная об этом разговоре, Чэн по-прежнему стоит на пороге обеденной и буравит недобрым взглядом мальчишку, которого не одёрнет ни сестра, ни отец. — Наследник Чэн! — Радостно кричит У Сянь, широко махая руками. Изо рта ребёнка сыпятся крошки, приборы и кубки с напитками падают на пол от неловких движений. Отец и Янь Ли… смеются. Чэн становится больно в груди и щекотно в глазах, до мутного зрения. — Осторожнее, А-Ин, — ласково говорит Фэн Мянь, останавливая слуг. Прибраться они могут и после трапезы. Мальчик потихоньку оттаивает, всё меньше напоминая зашуганного зверька, найденного им в городских трущобах, сражающегося с бродячими псами за кусок лепёшки. — Наследник Чэн, не стойте на пороге, присоединяйтесь к трапезе! — Глава Юнь Мэн Цзян указывает ей на свободное место. — Д-да, отец, — склоняется она, до боли кусая губу. Она не расплачется, нет. Пусть плачет Янь Ли, она не наследник. Чэн — наследник, и слёзы — это непозволительная роскошь.