…
время больше не имеет власти над этим местом.
Он с трудом открывал глаза. Веки налились свинцом. По всему телу растекалось бессилие. Конечности не слушались. Будто что-то приковывало к земле, не давая встать. Аластор поднялся и, пошатнувшись, схватился за дерево, зная, что если упадёт, то уже не встанет.постойте-ка.
кто такой Аластор?
***
Богиня усмехается, глядя на это свысока. — Что, неужели ты всё ещё думаешь, что у него есть? Ангел упрямо кивает. — А если и есть, он же всё равно тебя не помнит! Зачем тебе это? Но она не желает разговаривать с Богиней. Лишь упрямо пытается выскрести на чёрных и твёрдых стволах деревьев алфавит. — Думаешь, он вспомнит? — ехидно спрашивает Богиня. — Вспомнит, — шипит Ангел. — Он уже вспомнил своё имя! И всё остальное он тоже вспомнит! — Ну да, ну да, конечно. Вспомнит, и будет у вас любовь. Ещё и до гроба. Зачем тебе эта клетка? Не проще ли быть свободной?! У нас с тобой есть целый мир! — Да, мне это нужно. Так что заткнись, чудовище. — Я? Чудовище? — издевательски качает головой почти-всемогущая. — Ну, ладно, если так хочешь… Богиня едва заметно взмахивает рукой и дерево, на котором криво вырезана ногтями буква «А», становится твёрже. Его сложно повредить. Раз уж она такое чудовище — почему не подтвердить это заявление делом? Ангел не сдаётся. Она стирает пальцы в кровь, стачивает ногти, но упрямо продолжает выскребать буквы. Богиня отворачивается от неё, презрительно фыркнув. У неё, впрочем, есть дела поважнее. Она призывает своих стражников — когда только успела их создать? — и отправляет их по следам этого демона. Он чужероден в этом мире и для Богини выглядит, как заноза в пальце — нужно уничтожить. Это не такая и сложная задача, когда целый мир подчиняется только твоим желаниям.***
Он бежит со всех ног, повинуясь лишь необоснованному чувству страха, которое он не мог объяснить. Оно просто было, заполняло всё его существо целиком. Казалось, кроме этого первобытного ужаса больше ничего не может существовать в этом мире. Ничто вокруг не могло порождать. Но Аластор чувствовал, что тишина леса, лишь изредка прерываемая отдалённым журчанием воды и дуновением ветра, обманчива, и скоро она разрушится, уступая место чему-то непонятному. И опасному, да настолько, что простой взгляд этой неизвестности равносилен смерти. Ему было страшно, поэтому он убегал, петляя между деревьев и даже не догадываясь, что попросту ходит кругами. Выхода отсюда не было и быть не могло, а свет, что иногда мелькал в глубине леса, был лишь опасной игрой воображения. Туман проникал в уши, мешался и клочками повисал на волосах. Он был живым, этот туман, Аластор точно знал. Воздух вырывался из лёгких горячим, почти что раскалённым, а тело не слушалось. Но страх не уходил. Будто остановишься — и всё, тебе конец. Он сделал последний рывок, не в силах больше выносить эту пытку, но и не собираясь сдаваться. Колени подогнулись и он упал, больно ударившись головой о дерево. С детской обидой Аластор поднял глаза, непонимающе разглядывая вырезанные на дереве закорючки. Они были смутно знакомыми, но никак не желали всплывать в голове. Это злило. В пустой голове будто вертелось какое-то воспоминание, но ухватить его за хвост не получалось. — А-а? Ы-ы-ы… — с умным видом протянул Аластор. Он разглядывал закорючки ещё с полчаса, вглядываясь в каждую, и с каждой секундой чувствуя, что разгадка вот-вот посетит его мозг. — А-а! Бэ-э! Аластор расхохотался, не понимая, как же раньше не понял. Ведь он, должно быть, знал это всю жизнь. На дереве были криво вырезаны буквы латинского алфавита. Буквы легко складывались в слова, слова в предложения. Имея возможность как-то выразить свои мысли, и правда становилось легче. Туман стал менее густым, и даже боль в ушибленном колене позабылась. Ему столько всего хотелось сказать! Но вместо этого Аластор философски протянул: — Пиздец.***
Богиня с досадой выдыхает, подмечая, что это только её промашка — не так качественно стереть память. Она мерит бескрайнее пространство шагами, хоть это и совершенно бесполезно, в попытке понять, что же ей делать дальше, ведь такими темпами и до непредвиденных обстоятельств недалеко. Ангел, напротив, торжествует. Ей весело, она смеётся, и, в порыве невинного ребячества, показывает Богине язык. Та недовольно морщится и отворачивается, не проронив ни единого замечания в сторону Ангела. За спиной Богини она снова копошится, снова что-то делает. Её хочется изолировать, но не выйдет, ведь Ангел и Богиня — единое целое, неразъединимы. Это как убеждать самого себя, что ты не можешь поднять руку, а после просто взять и сделать это. Никакая магия не сработает, разве что… Может ли Богиня запереть Ангела в самом тёмном и страшном месте, если отправится туда вместе с ней? Её могущество почти безгранично, её сознание не имеет границ, и что же мешает ей существовать везде, слиться с воздухом? Быть абсолютной. Быть всем, быть этим миром и каждым, кто находится здесь! — Пойдём, я хочу тебе кое-что показать, — сухо роняет она слова. У Ангела нет права отказаться от этого променада, они привязаны друг к другу, но ей ещё неизвестно, что это билет в один конец, и ей никогда не покинуть места, где она вскоре окажется. — Ага… Сейчас, подожди, — легкомысленно улыбается она, пряча что-то за спиной. Как глупо. Что же на этот раз? Ангел совершает какие-то манипуляции с объектом за её спиной и смело протягивает Богине маленькую ладошку. А вот и она. Точка невозврата.***
Аластор пытался согреться. Здесь не было времени, но создавалось ощущение, что наступает вечер. Это лишь порождало сомнения и дурные предчувствия. Мерзкое чувство незащищённости холодком ползло по позвоночнику, рассеивая по коже мурашки. Обхватив плечи руками, он сидел на земле, кое-как разведя маленький костерок. Но серебристый огонь совсем не грел, лишь обжигал, если поднести руку поближе. Что-то больно укололо плечо. Аластор вздрогнул и, обернувшись, схватил уголок маленькой бумажки, сложенной вдвое. Он открыл её, с опаской оглядываясь по сторонам, чтобы ничто не заметило его минутного отвлечения, и прочёл написанное. Это не было складным текстом, лишь набор слов, и он никак не мог понять, что же с ними не так. «1933» — что бы это значило? Это же что-то важное… «Джамбалайя» -…В готовое блюдо добавить острый томатный соус. Перемешать. Можно подавать к столу… «Ад» — Звучит так знакомо, будто он провёл там полжизни. Ха-ха, смешно. «Отель», — тут, кажется, что-то проскальзывало, но это воспоминание было слишком слабым, чтобы уцепиться за него. Кажется, там был бар? «Тай Хилл» — чёрный изломанный силуэт с горящими безумием глазами. Стена, измазанная краской… Что же на ней написано? Ему очень-очень нужно узнать! «Без улыбки ты будто голый!» — что-то знакомое… Это звучит так правильно. Нужно взять на заметку, хороший жизненный девиз. Аластор бы пожал руку тому, кто это придумал. Но что-то ему подсказывало, что он тут совсем один. «Радио» — это ассоциировалось у него с самим собой. Но как он может быть связан с радио? Он его придумал? Нет, он бы точно такое не забыл! «Демон» — это слово было написано через дефис с предыдущим, но Аластор списал это на простую ошибку. Демоны — это же что-то из мифологии, да? Интересно, существуют ли они на самом деле… Он надеялся, что нет, потому что столкнуться с этими тварями вживую — это действительно страшно. Они же наверняка убивают всё, что стоит у них на пути… С этим утверждением у него возникало какое-то внутреннее противостояние, но он не понимал, почему так. Всё ещё оставалось непонятным, почему же автор этой странной записки написал именно эти слова. Ведь наверняка он мог написать любые другие, и он бы тоже что-нибудь вспомнил! Или нет?.. Может, этот человек знал, что эти слова — это триггеры? Аластор никак не мог сосредоточиться на всех своих ощущениях разом, чтобы собрать их в единое целое и хоть что-нибудь понять. Но он был уверен, что ему не придётся собирать этот паззл с нуля. Когда-то он уже был цел, и в жизни был единый, прозрачный, как стекло, внезапный смысл, но кто-то разрушил его, разбил стекло, через которое он смотрел на мир, и теперь единственное, что он может сделать — собрать его заново. Последнее из слов было дописано будто в спешке и автор словно не был уверен в том, стоит ли вообще добавлять его сюда. Но именно оно вспышкой пронеслось в голове. Это было вовсе не слово, это было имя, и это имя он помнил куда лучше, чем своё собственное. — Чарли, — восхищённо прошептал Аластор.