Прошлое из осколков

В большом церемониальном зале было очень тихо, хотя и ужасно многолюдно. Ведь очень и очень многие из адептов считали своим долгом лично проводить в последний путь Магистра Кеноби. Все товарищи любили его за добрый, мягкий характер, справедливость и желание всем помочь, даже во вред себе. Как в этот раз. В последний. Им никогда не забыть того ужасного вечера, когда Скайуокер, ненавидимый и презираемый теперь большинством настолько же, насколько Кеноби любим, обливаясь горючими слезами, бережно внёс безжизненное тело в приемный покой медкорпуса. Он словно ещё не осознал смерть друга и до последнего верил, что Оби-Вану ещё можно помочь. Что можно ещё что-то сделать, чтобы он снова жил. До того безумный был у него взгляд. И опустив тело на смотровую банкетку, Энакин исступлённо затрясся, до боли сжимая запястья верховного целителя Вокары Че — высокой статной тви’лекки с голубой кожей. — Спасите его, помогите — шептали его совсем уже белые губы, а слезы так и катились, падая на его плащ и белую форму немолодой женщины, безуспешно пытавшейся освободиться из хватки механической правой руки, созданной ею же более трёх лет назад. Скайуокер же и не думал её отпускать, пришлось позвать дроидов-санитаров, чтоб те помогли и в конце-концов им удалось вытолкать Энакина в коридор и наконец подойти к Кеноби. Но даже такому опытному целителю как Мастер Че сразу же стало ясно — помочь Генералу уже нельзя. Его смерть наступила ещё до того, как Энакин его принёс, о чем она и поспешила сказать юноше. Тот в ответ издал такой крик, что стоявший рядом дроид развалился на части, а он сам начал размахивать руками, рискуя раскрушить всё вокруг. Так бы и случилось, не подоспей ещё два целителя — крепких парня-забрака, крепко схвативших его за руки, в то время как сама Вокара кликнула дроида и тот незаметно подошёл сзади и воткнул в плечо Энакина шприц с сильным успокоительным. От него юноша обмяк и почти упал на руки стоявших перед ним. Он больше не бесновался, а только шептал в полусне, лёжа на кушетке: «Прости, брат, прости меня». А слезы продолжали течь, не в силах остановиться... И вот теперь, спустя всего день, он, в числе других, стоит возле гроба, ожидая очереди проститься с Кеноби. Гроб был самый простой, из тёмного дерева, а в нем, на светлой подушке, лежал странно помолодевший и спокойный Оби-Ван. На нем была бежевая туника, похожая на ту, что была в последний день жизни, волосы тщательно причёсаны, а борода подстрижена. Странным, неестественным покоем веяло от его лица, словно бы знавшего то, чего живым знать неведомо. Левая рука лежала на его груди, правая, вытянутая вдоль тела, сжимала световой меч. Он не спас его в момент смерти, но будет единственным, что останется от него после ритуального костра. Рядом с гробом стоял Магистр Йода и читал торжественную речь о переходе в другой мир Силы. О том, что смерть — не конец всего, а переход в иную форму жизни, более высокую и совершенную только. Но ни слова из неё не доходило до сознания Энакина, всё оно приковалось к холодному лицу учителя, к мирной улыбке, застывшей на его губах. И той, кто стояла ближе всех к покойнику. Одетая в траурную чёрную блузу, мертвенно-бледная, с остекленевшими глазами, Асока, не видя никого и ничего вокруг, держалась правой рукой за край гроба, уставившись в лицо лежавшего там. Она не была спокойна, скорее безразлична, причём, не по своей воле, просто перед похоронами, боясь неадекватного поведения, её накачали успокоительными и благодаря им тогрута не совсем понимала, где находится и что происходит. Горе не исчезло, но притупилось, сжалось внутри до размеров бледного лица с едва заметными веснушками, которого она украдкой касалась рукой, гладя по ледяной щеке и приглаживая жёсткую бороду. Слез больше не было, все они вышли ещё вчера, когда девушка узнала ужасную правду. Энакин не смог ей сказать, это пришлось сделать Магистру Пло Куну, тому, кто был ей сейчас ближе всех, после Кеноби. Он рассказал, как Тано отреагировала. Якобы сперва тогрута не поверила и попросила глупого шутника убраться вон, но когда Пло и не подумал шевельнуться, а наоборот, приблизился и повторил сказанное более мягко и сочувственно, Тано слегка усомнилась, но и тогда ничего не сказала. Побледнела только и руки начали трястись. Пришлось Пло вести её в морг и показывать мертвое тело учителя. Хорошо, хоть страшная рана на животе была умышленно прикрыта простыней. Но и этого тоже хватило... Асока при виде тела повела себя ничуть не лучше Энакина. Она рыдала в три ручья, кричала, что не верит и рвала простыню руками, а после трясла мертвого учителя за плечи и просила встать, поливая слезами. Пло с большим трудом увёл её из морга и даже оставил ночевать в своей комнате, чтобы не тревожить сознание девочки лишним напоминанием о том, чего никогда уже не будет. Она всхлипывала всю ночь, и Пло даже не хотел брать её на церемонию прощания, но та проявила твердость и он уступил, правда перед этим велел принять транквилизаторы. И потому она стояла как бесчувственная, глядя своими стеклянными глазами на тело. Наконец Йода перестал говорить и товарищи потянулись к гробу сказать последнее Прости. Асока простояла дольше всех и наконец, наклонившись, поцеловала Мастера в холодный лоб и последний раз погладив его волосы, отошла в сторону, уступая место Энакину. Она стояла к нему спиной и потому не видела, как тот, подобно ей, отдал последние почести погибшему и шепнул, наклонившись к его лицу: «Прощай, брат. Прощай и прости». За то он её хорошо заметил и решил сразу же, прямо сейчас, подойти к ней и рассказать о последней воле Оби-Вана. Быть может теперь, сплоченные общей потерей, они снова сблизиться. Конечно, не так, как раньше, но всё равно... И думая так, растеряв все опасения, Скайуокер решительно подошёл к девушке и коснулся её плеча, чтобы сперва просто привлечь внимание. Асока дернулась, будто обожглась и резко повернулась. Что же она увидела? Кого? Того, от вида которого её лицо начало стремительно обретать краску, огненно-красную, а глаза терять апатию и безразличие, постепенно наливаясь гневом. Относительно одного человека. Направленным только на него. Мастер Пло рассказал ей про ту миссию и почему вышло так, что Кеноби погиб. И так, что Энакин выжил. Его ошибка. Его поспешность. Её ярость. Её боль. Все эти негативные чувства за несправедливую судьбу, отнявшую самое дорогое слились в один горький, тяжёлый комок и тот с Силой полетел в единственного, кто остался жив и кого проще всего было обвинить в этом. Того, кто никогда не думал о последствиях своих поступков, думал о себе и своей репутации. Того, кто не хотел принимать её в ученицы и часто ругался со своим учителем. Мерзкий, наглый юнец, возомнивший себя героем. Жестокие последствия имел его поступок... — Ты...Ты просто мерзкая сволочь — прохрипела она сдавленно — Как тебе хватало наглости явиться сюда? — Асока, послушай — попробовал Энакин снова к ней подойти, но та отступила на шаг: — Не трогай! Не смей касаться меня! Ты убийца! Слышишь? Это ты виноват! Ты! Ты один и больше никто! Убирайся отсюда! Немедленно! А не то я сейчас... Асока уже откровенно кричала и не дождавшись пока Энакин уйдёт, резко вырвала из своих крюк ремень. Тонкий, но сделанный из крепкой кожи и начала неистово размахивать им, со звериным рычанием лупя Скайуокера по всему, что только могла достать. Тонкая полоска ремня больно ударяла по телу, оставляя на открытых его участках кровавые полосы, на закрытых — тёмные синяки. Он безуспешно пытался что-то объяснить, но Тано его не слушала. Магистр Пло старался оттащить её от Энакина, но та сопротивлялась. — Он этого заслуживает — шипела она, задыхаясь от ярости. Но вот силы иссякли и бросив на пол измочаленный ремень, тогрута упала на грудь кел-дорца и отчаянно разревелась. Пользуясь моментом, Пло увёл её из зала и отправил в свою комнату, Энакин же остался и вместе со всеми пошёл туда, где устраивали ритуальный костёр. И вытерев кровь с разбитой губы, смотрел как тело исчезает в огне, сливаясь с Великой Силой, переходя в иное измерение. Тело болело от многочисленных ударов, нанесённых со злостью, многие следы от них продолжали кровить даже под одеждой, но Энакин ничего не видел и не ощущал, кроме другой боли, той, что терзала его сердце. Одинокое и непонятое, оставшееся теперь совершенно одно. Такое же как то, что разрывалось на части в комнате Магистра Пло, ища и не находя выход своему горю, которое просто вырывалось наружу, требуя что-то сделать, причём, немедленно. И назавтра выходом для него станет новая профессия.