Пожиная бури

Однажды, доктор Рей входит в её комнату, держа в руке книгу. — Всё это называется «Вселенная». На обложке золотое тиснение, буквы красивым рядком складываются в слова: «Как устроен наш мир». Книжка с большими иллюстрациями и жирными буквами лежит перед ней раскрытая чёрным разворотом с разноцветными рассыпанными на ней шарами, словно драже. Девочка смотрит молча, не двигаясь с места. Только белёсые ресницы поднимаются и опускаются, когда она моргает. — Видишь? — палец останавливается на третьей от жёлтого шарика конфете: раскрашенной голубым и зелёным. — Это планета, на которой мы живём. Земля. По крайней мере, так она раньше выглядела. Образцу первого поколения по меркам обычных детей было бы лет пять, но внутри этих стен время не имеет никакого значения. Она словно сливается с пространством: волосы в цвет стерильно-белых стен делают её ещё больше похожей на предмет обстановки. — А это Солнце, — Рей показывает на самую первую конфету — жёлто-оранжевую, словно колючую. Девочка дёргается. Она много раз видела лампочку по ту сторону прозрачной крыши искусственного сада, когда её выводили из комнаты. — Солнце? То, что висит на небе? — Да. Только это нам кажется. Но на самом деле, это большой горячий шар очень далеко от нашей планеты. — Большой горячий шар, — повторяет она, чтобы лучше запомнить. — Давным-давно, задолго до нас, люди думали, что Солнце — это бог, который каждое утро выезжает на небо на своей колеснице. Из-за него место, где мы находимся, называется Солнечной системой. В ней есть и другие объекты, — он показывает на планету где-то в конце ряда — окружённую колечками. — Это Сатурн. — Так тоже звали бога? — Да. А ещё его звали Кронос. Девочка уже видела такие колечки на эмблеме, что носят доктора. Только там вместо шарика — часы. Она сидит недвижимая пару мгновений. Потом с отвращением отпихивает книгу от себя ногой. — Он некрасивый. Доктор слишком поздно осознаёт, что это был плохой пример. Она умеет читать и надписи на эмблемах в том числе. Он ведь сам её научил. Девочка не похожа на других детей. Другие переносили анабиоз в капсулах, систему вентиляции лёгких. Она начала давать сбои ещё в первый год искусственного содержания. Пришлось вынуть. В них поддерживали жизнь, девочка жила. Чтобы она вконец не одичала, доктор сам выпросил разрешение на встречи. — Тогда тебе понравится это, — она больше не смотрит в его сторону. Выпячивает нижнюю губу. Научилась выражать обиду. — Помнишь, ты видела на небе диск ночью? Всё ещё недостаточно устойчиво. Переключить её внимание не составляет труда. — Монетку? — Да, монетку. Раньше её называли Селеной. Или Луной, как она и называется сейчас. Люди верили, что эта богиня — сестра солнца. Она поднимает глаза, будто есть в этой коробке доступ к внешнему миру. — Она тоже горячая? — Нет. Но зато у неё есть две стороны — одна светлая, которую ты видела. А вторая — тёмная. Девочка долго думает, подтягивая к себе книгу. Гладит картинку Луны, гладит глянец страницы пальцами, подушечками пересчитывая кратеры. А потом произносит спокойно: — У меня тоже.

***

Селин искренне, изо всех сил старается не потеряться на Берегу. Двери ведут в коридоры, дорожка отпечатков рук ведёт к золотой ручке, но всё это по большому счёту не ведёт ни к чему. Первым, что замаячило перед глазами, был кит. Большой такой, выцарапанный на поверхности стены, в которую она упиралась коленными чашечками, лёжа на боку. Постель была максимально простая, но всё же лучше, чем спать на земле. Селин определённо было, с чем сравнивать. Перевернувшись на спину и поднявшись, она огляделась. В коробку из бетона и металла не доносилось никаких звуков. Селин порыскала глазами по углам в поисках камеры. Она полжизни провела в таких местах, успела достаточно пообвыкнуться, чтобы сейчас чувствовать себя увереннее. Поднявшись на ноги, она осмотрела себя. Простые штаны и майка. Курьерского костюма, что она натянула прямо поверх, не было. Обувь стояла у входа. А самое странное, они оставили ей перчатку. Смотря на обтянутую чёрной кожей руку, Селин вздохнула и коротко резюмировала: — Вот дерьмо. Оказаться посреди неизвестности в физическом и ментальном смысле не входило ни в какие её планы. Не то чтобы у неё вообще были долгосрочные планы на жизнь. Селин привыкла жить одним днём. Она прекрасно знала, что время — субстанция эфемерная и непостоянная. Люди думают, что могут им управлять, но на самом деле они не больше, чем его рабы. Наверное поэтому она даже не попыталась предполагать, сколько прошло. Дверь съехала в сторону, открывая светящийся электрическим светом проход. Из него, будто из пустоты, вырисовался чёрный силуэт. Здесь всё было чёрное: стены, полы, люди, мысли. — На выход, кроличек, — голос сквозь шлем на лице пробивался приглушённо. Человек глянул на её ботинки. — И тебе лучше обуться. Селин в ответ посмотрела на свои босые ноги. Перед выходом на неё даже не одели наручников, чётко давая понять, что здесь никто не рассматривает её как угрозу. Они прошли длинными коридорами с низкими потолками и без окон. Селин подумала, что они, должно быть, под землёй. Но когда дверь открылась и человек позади толкнул её в просторную комнату, она поняла, что ошиблась. Это был кабинет — с письменным столом и полками книг, витринами и кучей приборов, неизвестного назначения, явно не законченных. Но хуже всего был хаос. Всё было в таком состоянии, словно тут только что прошёлся ураган, и Селин даже знала, какое у этого урагана было имя. Большие окна выходили на пустую террасу, словно нависающую над скалой. Он был там, у края. Сквозь дыру, где когда-то были двери, заползал холодный воздух. Он подбирался всё ближе, пока не обнял Селин за её голые плечи. Она поёжилась, наблюдая, как залетающие капли портят обложки книг, заставляя их съёживаться и выцветать. Человек позади в очередной раз пихнул её в спину, заставляя двигаться. Осколки двери засыпали террасу, словно драгоценные камни. Селин услышала, как они захрустели под ногами, словно чьи-то кости, и застыла на границе между комнатой и террасой. — Хиггс, — окликнул этот бугай за спиной. Селин подумала о его лице. Как оно выглядит? Его голос механизирован, в нём нет индивидуальности. Его лицо и фигура скрыты. Они все максимально обезличенные пятна нефтяного цвета. Без отличительных черт. Наверно, чтобы их лидеру было удобно обозначать себя, как лидера на их фоне. И всё же, даже несмотря на отличия от своих шестёрок, он недалеко ушёл. Та же маска, пусть и необычной формы и в ней видно глаза. Та же чёрная бесформенная одежда, разве что с вкраплениями золотого. Чтобы выделяться, но не слишком. — Знаешь, мне всегда казалось, Таймфолл — лучшее, что подарил нам Выход Смерти, — наклонившись, он рассматривал клумбу у края террасы. — Погляди. Но Селин упорно стояла на месте, замечая только, как редкие капли попадают ей на сапоги. Хиггс обернулся через плечо. Под маской было не заметно, но Селин готова была поклясться, что он усмехнулся, когда произнёс: — Неужто боишься? Он сказал это так, будто она должна была принять вызов и шагнуть из-под крыши. Но Селин не страдала болезненным желанием кому-то что-то доказывать. — Дождь льёт для меня так же, как и для остальных, — спокойно произнесла она в ответ. Заметив, как он поглядел на своего человека за её спиной, она успела испугаться. Хиггс только кивнул, и Селин почувствовала толчок в спину. На короткое мгновение сердце у неё подскочило к горлу, она едва его не выплюнула. Толчок выбил её из-под крыши, но раньше, чем хоть одна капля коснулась бы её кожи, над головой из ниоткуда возник зонт. — Выходит, у нас больше общего, чем ты думаешь, — как ни в чём не бывало отозвался Хиггс. Дождь стучал по куполу зонта, который просто висел в воздухе над её головой. Но Селин всё равно обняла себя за плечи, словно стремясь сжаться, стать толщиной с соломинку, всеми способами уменьшить возможную площадь попадания Таймфолла, если вдруг Хиггсу придёт в голову сменить вектор своей глупой игры. — Едва ли, — наконец, собравшись с мыслями, выдала она. — Вы — террористы. Живое доказательство того, как быстро человек откатывается до звериного состояния. Несмотря на страх, вовремя прикусить язык она не успела. Это не прозвучало осуждением, скорее просто констатацией факта. В конце концов, у неё не было права кого-то судить. Он резко обернулся на пятках и приложил руку к груди, словно эта её фраза ранила его в самое сердце. — Тебе повезло, что я, как часть бога, могу быть выше подобных оскорблений, — покачав головой, он заключил: — Но друзей ты так точно не заведёшь. Для себя она вдруг решила: это даже хорошо, что они носят чёрное. Будь они в белом, она бы не смогла продержаться тут и минуты. Селин ненавидела белый цвет. — Я видела людей, что играли в богов. Ничем хорошим это не кончилось. И вдруг раздался женский голос: — Скажи ей. Селин нервно обернулась в поисках звука, но никого кроме них двоих не было. Даже тот безликий исчез. Хиггс впрочем не обратил на это особого внимания: Селин только заметила, как он посмотрел вверх, словно это небеса разговаривали с ним. Она ждала разъяснений, но вместо этого он снова обернулся к клумбе, с которой всё началось. Там сквозь ещё секунду назад пустой грунт, стало пробиваться растение. — Разве это не поэтично? Целая жизнь пробегает перед твоими глазами за секунды, — стебель вытянулся вверх, появился бутон, который быстро приобрёл цвет. — Рождение, смерть — всё становится одним целым при такой скорости. Бутон становился всё больше, пока наконец не стал раскрываться. Селин молча наблюдала, как под действием Таймфолла лепестки открывались один за одним, и знала, что за таким быстрым расцветом последует такая же быстрая смерть. — Но одно лишь крошечное божественное вмешательство… Но раньше, чем лепестки стали сохнуть и опадать, Хиггс резким движением обломил стебель и протянул ей цветок. Под куполом зонта роза оставалась свежей. Большой раскрытый бутон пах безмятежным расцветом жизни. Но Селин этот запах совсем не нравился. — Годы эволюции вели человечество к этому моменту — к моменту абсолютной власти. А всё из-за такого простого чувства, как страх смерти. Да, он спас цветок от неизбежного истления, но он всё равно мёртв. Этим «божественным вмешательством» он нарушил закономерный порядок, он разрушил саму суть жизни. — Смерть придаёт жизни смысл. Он только покачал головой. Смотря ему в глаза, Селин видела в них снисхождение к её наивным рассуждениям. — Смерть делает нас слабыми: мы дрожим от ужаса при одной мысли о конце жизни. Но обладающий властью над временем бесстрашен. И тут что-то стало происходить с цветком. Золотой хиралий пополз от пальцев Хиггса вверх по стеблю, покрыл шипы, листья, окончательно убив остатки жизни, и добрался до бутона. Вскоре весь цветок кристаллизовался и стал похож на выкованный из золота. — Этого ты хочешь? Спасти свою шкуру? Она взяла розу в руки. Доктор говорил, в Древней Греции такой цветок был символом быстротечности. Но теперь, превратившись в кристалл хиралия, он скорее стал бы символом бесконечности. — О, нет, — отозвался Хиггс скучающим тоном. — Смерть для меня давно устарела. — Тогда что? — Скажи ей! — снова повторился этот голос, теперь уже почти приказом. Селин обернулась. На миг чьё-то отражение будто пробежало в стекле: она увидела только неразличимое красное пятно силуэта. Не способная уловить источник голоса, но уверенная, что слышит его, Селин почувствовала зарождение паники. Она спит или сходит с ума? — Скажем так, я хочу спасти друга, — наконец дошёл до сути Хиггс, на что Селин только скривила губы. — Кого-то крайне важного. И ты мне в этом поможешь. После слова «друг» из его уст, подобное выражение лица было почти оскорбительным. Но Селин как-то слабо верила в дружбу по принуждению. Ведь кто бы по собственной воле согласился «дружить» с таким человеком? Она повертела цветок, а потом разжала пальцы. Он с еле слышным ударом упал на террасу. — Нет, — она какое-то время глядела на розу у своих ног, потом вскинула голову и отозвалась: — И ты не сможешь меня заставить. Ты сам сказал, я последняя из детей. Убьёшь меня — лишишься всякой возможности. Против меня бесполезна твоя сила. Так что вы зря потратили столь драгоценное время, притащив меня сюда. И едва договорив, она с особым остервенением ударила по цветку, растоптав его подошвой. — Да ты просто чудовище, — театральным тоном заявил Хиггс, глядя, как ветер разносит по террасе золотую пыль. Для него это было только насмешкой, призванной показать насколько её крошечный бунт незначителен. Она, поджав губы, глядела сурово и говорила, не открывая рта: «Не только ты умеешь быть безжалостным». Он, смеясь над ней, так же безмолвно отвечал: «Твоя безжалостность такая же маленькая и жалкая, как ты, девочка». — Некоторым вещам лучше оставаться похороненными под землёй, — уже не злобно, не строго, а скорее как-то печально произнесла Селин. Этот проект был чем-то, что должно было помогать людям, но даже такая цель не оправдывала все эти средства. Ни одно спасение не должно достигаться такой ценой. Он не принёс ничего хорошего никому из тех, кто был его частью. — Тогда чего же ты сейчас здесь? Селин вздрогнула и не успела совладать с собой. — Мне повезло. Она вдруг почувствовала себя так, словно с неё сдирают шкуру — слой за слоем. Вся её жизнь — бесконечный страх и бесконечный бег. Это и не жизнь вовсе, совсем не такая, какой должна быть. Не ради этого она нажимала на кнопку. — Так это называется удачей? — Хиггс на мгновение исчез, чтобы снова появиться за её спиной. — Когда отправляешь на тот свет с десяток бедных беззащитных детишек, а потом стоишь тут, дышишь и обвиняешь других в ужасных преступлениях? — Ты понятия не имеешь, что произошло, — Селин резко обернулась, уже собираясь со злостью толкнуть его от себя, но он снова исчез. — Не знаешь, что происходит, если умираешь в капсуле Кроноса. Она ненавидела людей в белом всё своё детство, презирала их за то, с какой лёгкостью они готовы были заплатить жизнями одних за жизни других. А теперь её трясло от одной мысли, что она сама может быть в белом. — Видишь принципиальную разницу? — появляясь то впереди, то сбоку, он заставлял её метаться от одного источника звука к другому, словно раненного зверя. — Ты думаешь, что лучше меня, но не я сейчас вру. Она чувствовала себя точно так же, как в моменты паранойи. Словно тот прорезавшийся голос паники повторял, стуча где-то в лобной доле: «За тобой придут. Уже идут». Селин кинулась в сторону кабинета, но прямо посреди комнаты Хиггс снова возник перед ней. — Нет и нет! Я предельно честен, когда делаю то, что делаю. Не я прикрываюсь двойными стандартами. Она обернулась, снова оказавшись одна. Нервно озираясь, чувствуя, словно липкий ком смолы встал поперёк горла и она всё стекает вниз, облепляя и без того изношенные альвеолы, Селин поймала своё отражение в окне на террасу. Белая майка, белые штаны и белые волосы. Грудь поднималась и опускалась от быстрого-быстрого дыхания. И неожиданно — фигура в отражении. Не её черты, только растворяющаяся золотая маска и чужое безжалостно порицающее лицо. — Я сделала это, чтобы спасти их, — сама ужаснувшись, как неуверенно и слабо прозвучал голос, произнесла Селин. Бог в отражении, знающий её грехи, безжалостно выписал окончательный вердикт: — Ты сделала это, чтобы спасти себя. Она не успела остановить мистера Хайда. Мгновение — и окно разлетелось осколками от удара. У неё не хватило бы сил его разбить, но осколки посыпались словно холодный град. Селин рухнула на колени, сжимая голову. Грохот и тишина. Вся комната в пятнах контрастов. Она услышала, как Хиггс снова появился. Приподняв голову, увидела отражение чёрной фигуры в луже на террасе. Потом под подошвой сапог захрустело стекло. — Так что, дорогуша, выходит, ты не только не лучше меня — ты даже хуже, — он присел, наклонившись к её лицу, а потом дотянулся и, пальцами сжимая подбородок, заставил поднять голову. — Но это хорошо. Правда. Нам нужно лишь немножко искупления. Она давала себе слово. Раз уж она выжила, то должна сделать так, чтобы её жизнь чего-то стоила. Но она замкнулась одним человеком, что просто выживал, и которого она всё больше начинала презирать. Наконец, собравшись с силами, она поднялась и вздохнула, словно собиралась прыгнуть в глубокий колодец без дна. — Я сделала то, что должна была. Такие вещи не имеют права существовать, и я не допущу возрождения этого проекта, — беспокойные мысли перекатывались в голове ртутными шариками, пока не собрались в одну чёткую формулировку: — Но если знания, что были получены с помощью программы, правда спасут чью-то жизнь… может быть, будет хоть крошечный шанс, что всё это было не напрасно. Они стояли друг напротив друга. Контрастная картинка, но совсем не дихотомия добра и зла. Молчание прервалось, когда снова раздался женский голос: — Это правильный выбор. Спасибо. Селин поглядела на террасу. Дождь кончился, а на клумбе расцвели две белые розы.