🩸
Они боятся его. Он один, их пятеро, если не считать еще и псов, прислуживающих одному из них. Все боятся, ходят гиенами вокруг, измываются, наносят разного характера удары, которые должны бы подкосить его, сломить, но все никак. Они боятся, ведь иначе не связали бы его по рукам и ногам к металлическому стулу, да еще и цепью, как опасного зверя. Разрешили лишь смотреть, не завязав глаза. Думают, что его виды вокруг напугают, их образы ввергнут в ужас, заставят молить о пощаде, которой в любом случае не будет. И тоже бессмысленно. Убийцы собрались на праздник в честь своей победы, о какой пощаде тут речь? В полусознательном состоянии Чонгук думает о многих вещах, а еще думает о том, что арест этих тварей был хорошим делом, но лучше было их просто умертвить; лишний раз воздухом этого города дышать им запретить. Но вот они прямо здесь, готовые зубами вцепиться в него и рвать на ошметки. Они скалятся, продолжают упиваться тем, что закованы теперь не их руки, тычут в лицо холодным оружием, добавляют шрамов там, где их уже сполна хватает по жизни. У Чонгука некогда белая футболка вся в крови в области груди, испещрена дырами от острого лезвия, а на коже кривые вьющиеся линии— в знак мести. Его убьют при любом раскладе, но не оставят без меток, без следов насилия, которым так упиваются. А Чонгук боли почти не чувствует, привык к ней за время, пока сидит в старом сарае старого дома где-то на окраинах. Они глаза не завязывали даже когда везли сюда. Смысл скрывать что-то, если это конечный путь для детектива Чона? Пусть напоследок насладится видами, попрощается с городом, за который воевал, который защищал до последнего. Не справился. — Когда уже избавимся от него? — нетерпеливо выпаливает один из убийц, вытирая нож тряпкой и посматривая на Чонгука с откровенной жаждой крови. — Неужели тебе не доставляет удовольствия его боль? — удивляется Дано, кружащий вокруг Чонгука, сидящего с низко опущенной головой. Он на грани обморока, но отчаянно удерживает себя на плаву, старается дышать медленнее и меньше думать, чтобы сэкономить хоть немного сил. Возможно, они ему еще пригодятся. — За каждый проведенный за решеткой день он будет расплачиваться новым шрамом на теле. — Терпеть не могу таких, как ты, Чон Чонгук, — выплевывает третий преступник, присев перед ним на корточки. — Был такой дерзкий и самоуверенный, как будто бумерангом к тебе не вернется. И что мы имеем? — усмехается альфа, поставив кончик ножа на колено Чона и прокручивая его за рукоять. — Ну, где твоя уверенность сейчас, детектив? — Не мешай мне считать, Хон, — Чонгук поднимает голову и с раздражающим спокойствием заглядывает в глаза мужчины. — Если считаешь минуты до своей кончины, то мешать не буду, — хмыкает Хон и давит на нож. — Сколько насчитал? — Восемь. Столько пуль в тебя прилетит, — Чонгук скалится вопреки боли от впивающегося в кожу лезвия. — Может, я и не увижу этого, но так и будет. — Ублюдок, — громко смеется Хон и вонзает лезвие глубже. — Надо кончать с ним, Дано, — нервно говорит он, обращаясь к сидящему на стуле у дверей сарая мужчине, который все это время внимательно наблюдает за Чонгуком. — Мы обязательно к этому придем, все впереди, — тормозит его Дано. Чонгук снова опускает голову. Влажная от пота и крови челка прячет его ухмылку. Выводить из равновесия убийц — лучшее развлечение для него сейчас. Он не чувствует время, красное небо за грязным окном под потолком будто замерло и не хочет уступать дню. Ночь не заканчивается, зато в какой-то момент заканчиваются пытки. Глаза норовят сомкнуться, но Чонгук снова и снова концентрирует себя на боли по всему телу, чтобы взбодрить, не дать отключиться. В сарае становится как-то тихо. Он хорошо чувствует присутствие Кенджуна — последнего, кого арестовал Чонгук из всех пятерых. От него пышет ненавистью, желанием свернуть детективу шею. Он откровенно борется с собой, то сжимая, то разжимая пальцы на куске арматуры, которой он уже парочку ребер точно сломал Чонгуку ранее, в своей привычной манере проклиная его и все, что с ним связано. В тишине Чонгук слышит негромкий звук вибрации в кармане Кенджуна. Чон не двигается, никак не реагирует. Мужчина достает телефон из кармана. Чонгук, подняв глаза, замечает, что это его собственный телефон, мельком видит имя звонящего и, уже готовясь к новой порции ярости, которая точно не будет ему горька, говорит: — Мое пламя хочет сказать тебе пару слов, — Чонгук коротко улыбается уголком губ и поднимает голову. — Подними, Кенджун. У него руки чешутся снова тебе заехать. А сейчас так тем более. — Я доберусь до него, как только с тобой покончу, — рычит мужчина. Слова Чонгука действуют на него провокационно, травят его, разъедают изнутри. Он принимает звонок и подносит телефон к уху. Чонгук прислушивается, различает свое имя из уст Тэхена, жмурится. Весь воздух как будто только сейчас из легких выбили, а все эти удары прежде были лишь жалкими попытками. Кенджун завершает звонок, так ничего и не произнеся в ответ, и бросает телефон на грязный пыльный бетон, тут же агрессивно топча его ногой. — Сука, — рычит он, запоздало поняв, что натворил из-за глупой провокации. Чонгук хрипло посмеивается, молится, чтобы Тэхен понял, как действовать, хотя наверняка сейчас на эмоциях, снова злится, что альфа забыл о нем. Ни на секунду. Даже когда разъяренный Кенджун подходит и замахивается своим куском железа, Чонгук думает о своем диком пламени. Он допускает мысль, что так и не успеет его еще разок увидеть, коснуться его мягких черных волос и поцеловать в алые губы, заглянуть в омуты-глаза и услышать зачаровывающий голос. Может быть, Тэхен не успеет, может, снова проиграет своей злости, но винить его запрещено. Чонгук обещал быть рядом, а сейчас оказался дальше некуда. Куда ближе к смерти, чем к нему. Кенджун неистово бьет, Чонгук крепится, сплевывает кровавую слюну, терпит дальше. Он смерти никогда не боялся, ему не за что было цепляться в этом мире, но теперь оставить Тэхена на этой земле одного будет самым чудовищным преступлением. «Ну и где тебя носит, Чон Чонгук?» Где-то поблизости поют птицы. Это значит бесконечную ночь наконец сменяет новый день. Будет ли это последний день жизни на земле? День последнего вздоха, последней мысли обо всех совершенных поступках. День последней мысли о Тэхене. Однако небо до сих пор алое, и день, в котором Тэхен еще был рядом, не ушел. Чонгук его отпускать и не хочет. Кенджун ничего не говорит своим сообщникам о своем глупейшем проколе, он убирает остатки телефона Чонгука после вспышки ярости и ведет себя как ни в чем не бывало. Чонгуку забавно, как мужчина избегает зрительного контакта с ним, будто провинившийся ребенок, который надеется, что свидетели его косяк не обнародуют родителям. Чонгук и не собирается рисковать, хотя хочется посмотреть на их конфликт. Наверняка друг друга поубивают, но и о Чонгуке не забудут. Чон Дано пасет его взглядом все это время, то задумчивым, то оценивающим. В какой-то момент он снова поднимает свою избитую тему лучшего будущего, а Чонгук в ответ называет его поехавшим, как и обычно, и мгновенно получает удар то в лицо, то в живот. Боль им всем тут нравится. Чонгуку тоже. Она не убивает: она держит на плаву, не дает забыться в темноте шаткого сознания. За нее альфа и держится. Но мрак постепенно начинает застилать разум, внешние раздражители отходят на второй план. Чонгук отдаленно слышит разговоры, усмешки и угрозы, но очень четко слышит шум стрельбы снаружи. Все тут же спохватываются, начинают нервничать и суетиться. Дано кричит остальным, приказывает идти и обороняться. В ответ ему велят добить Чонгука, доделать дело несмотря ни на что, а Чонгук только этого и ждал. Дано подходит и направляет Чонгуку в лицо кончик ножа с нервной улыбкой, застывшей на бледных губах. Понимает, что это может быть конец для обоих. — Кто-то из наших прокололся, я за это накажу. Не хотел я так скоро тебя отпускать на тот свет, но выбора нет, прости, — говорит он с сочувствием. Он ждет, что Чонгук в ответ что-то скажет напоследок, но точно не ожидает, что альфа выхватит у него нож освободившейся от цепей рукой. Кожа разодрана, кровоточит, но и это терпимо. — Пора наконец заткнуться, — рычит Чонгук, дрожащей рукой вонзив нож в Дано. Попадает ему в бедро, в тусклом свете сарая вкупе с застилающей глаза темнотой мало что разглядишь. Пока Дано, упав на землю, пытается экстренно встать, превозмогая боль, Чонгук, наконец начав использовать весь свой скудный запас сил, высвобождает себя из цепи, крепко сжав челюсти и пытаясь не концентрироваться на вспышках боли по всему телу. Едва держась на ногах, он шагает к хлипкой деревянной двери сарая, вслушиваясь в выстрелы и крики. Еще немного, и рухнет, но свежий воздух наступающего утра немного хлопает по щекам, как прохладные ладони. Альфа видит перед собой небольшой пруд, в котором отражается багровое небо, на миг засматривается. Сзади слышится кряхтение. Чонгук поворачивает голову вбок и чудом уворачивается от ножа. И снова этот обезумевший взгляд одержимого мыслью человека. Чонгук отшатывается, Дано наступает на него раненным диким зверем, не готовым отступать. Хромает, скалится и крепче сжимает свой нож. — Ты еле живой, зачем еще борешься? — спрашивает он с усмешкой. Чонгук пытается выглядеть стойким, но весь его изувеченный вид говорит об обратном. Пруд позади все ближе, прохлада от него холодит местами окровавленную кожу, пускает по телу неприятные мурашки. — Раз уж умру, хочу знать: кто вас освободил? — спрашивает Чонгук, ощутив, как одна нога оказывается в воде. Идти некуда. — Ким Тэхен, — по слогам произносит Дано и сухо смеется. Он делает внезапный рывок, Чонгук хватает его за руку, но тот и не думает выпускать нож. Он утаскивает Дано за собой в воду, тащит глубже, как чудовище, пришедшее из самого дна. Всплески воды как рубиновые камни рассыпаются в воздухе, а пруд уже впитал в себя крови, облизал обнаженные раны, доставляя режущую боль. Перед глазами у Чонгука моментами темнеет, как будто свет то включают, то выключают. Он отрывками видит своего врага, борющегося не на жизнь. Нож выскальзывает, но не успевает его Чонгук схватить, как тот теряется в мутной воде, где его уже не найти. В один миг альфа чувствует, как его тащат на дно, слышит где-то за спиной смех чертей, жаждущих его схватить и утащить под землю. Но из-под толщи воды он слышит свое имя, не дающее забрать чертям душу. Чонгук выныривает и тяжело дышит, все раны, которые не успели еще даже затянуться, покрыться коркой, кровоточат с новой силой. С каждой каплей, растворяющейся в воде, будто жизнь уходит тоже. Дано пытается причинить боль, задев порезы на груди. Чонгук сдавленно рычит сквозь плотно стиснутые зубы и хватает альфу за затылок, давя на него со всей оставшейся в нем силой так, чтобы Дано не вынырнул и не мог глотнуть воздуха. Он барахтается как рыба, оказавшаяся на суше, но ничего сделать не может. Чонгук, по талию оказавшийся в воде, хладнокровно наблюдает за тем, как мужчину покидает жизнь, а сопротивление становится все слабее. — Чонгук! — снова слышит он, но теперь более отчетливо. Тело Дано в последний раз содрогается и замирает, обмякнув на поверхности. Чонгук убирает руку с его затылка и поднимает голову, заметив свое ярко пылающее пламя, стоящее у кромки воды. — Фараон! — Тэхен впервые за долгие часы разлуки чувствует себя полноценно живым при виде своего альфы. Игнорируя стрельбу, не утихающую на той стороне двора, он без раздумий шагает в воду и насколько быстро может передвигаться, идет к Чонгуку. У того взгляд горящий, алый, как небо над головой, волосы спадают на лицо, а окровавленная рваная футболка прилипла к груди, подчеркивая неровности от старых и новых шрамов. — Пламя, — хрипло зовет Чонгук, идя омеге навстречу. У Тэхена дорожки слез на щеках — кажется, впервые Чонгук видит его таким. Слезы от страха и возможной скорби смешались со слезами радости. Тэхен прижимается к альфе, забыв о его увечьях, только бы услышать биение любимого сердца и убедиться, что это не игра сознания. Чонгук сдерживается, чтобы не зашипеть от боли, и обнимает Тэхена, разбитыми губами касаясь теплого лба. Они стоят по колено в воде, позади легкими волнами гонимый труп безумца, где-то выстрелы, а они вдвоем под проклятым небом в красной ночи, объятые теплом друг друга, как щитом. — Слава богу, — всхлипывает Тэхен и поднимает глаза. На губах Чонгука еле заметная мимолетная улыбка, а в глазах вся нежность, которая в нем только есть, созданная лишь для Тэхена. — Чонгук! — надрывный вопль, когда эти глаза вдруг закрываются, а алые капли воды взмывают вверх фейерверком. Черти не сдаются, черти хотят забрать его себе. — Помогите! Черти не сдаются, черти хотят забрать его себе.🩸
В палате тихо так, что слышно негромкий тик наручных часов, к которому Тэхен уже давно привык. Голова покоится на краю кровати, а рука не выпускает руку Чонгука, который пришел в себя лишь на короткий миг, после чего снова отключился. Сначала альфу привезли в городскую больницу, но Тэхен, съедаемый теперь паранойей, что опасность вновь может настигнуть Чонгука, решил найти более безопасное место. Он много думал и пришел к выводу, что доверять сейчас близким — ошибка. Больше всего он не доверяет отцу, которого до последнего не хочет винить в случившемся с Чонгуком. И все-таки опасения не отпускают. Он с опаской размышлял об этом и в участке, пока искали Чонгука, но так и не смог принять подобный вариант. В конечном счете Тэхен обратился к тому, кого никогда не стал бы ни о чем просить. И то лишь потому что прознал о том, что Чонгук с ним связывался, а значит мог довериться. Хосок входит в палату, окутанную приглушенным светом, не напрягающим глаза. Тэхен поднимает голову, но руку не убирает. — Ты же понимаешь, чьих рук это дело? — сразу нападает Хосок. — Я не хочу сейчас об этом, — устало отвечает Тэхен, который так глаз и не сомкнул. — Чонгук встал поперек горла, и твой отец, наплевав на твои чувства, решил от него избавиться, — Хосок подходит к постели и разглядывает Чонгука. Альфа весь перебинтованный, обклеенный пластырями. Живого места на нем не оставили. — Но теперь, когда Чон выжил, вся эта ситуация станет куда сложнее для Тэхена. — Я поговорю с ним, — тускло произносит Тэхен, у которого нет сил ни на какие эмоции. — Спасибо, что помог с клиникой. — Не за что, — пожимает плечами Хосок. — Я не заинтересован в смерти детектива. Он пригодится, чтобы убрать твоего отца. — Можешь выйти? — Тэхен смотрит на альфу, поджав дрогнувшие губы. Хосок в своем обычном стиле. Только хуже делает, стоит ему открыть рот. — Конечно, — хмыкает альфа. — Сообщи, как он очнется, — бросает он и выходит из палаты.🩸
Тэхен все-таки сдается сну, но тот покоя не приносит. Омега все еще видит тот кошмар, в котором едва не потерял любимого альфу. Только во сне есть деталь, которой не было наяву: за Чонгуком силуэт отца и слова Хосока о его причастности ко всей этой ситуации. Стоящий за альфой отец вдруг поднимает руку с пистолетом и наводит дуло на висок Чонгука, при этом тепло улыбаясь за его спиной Тэхену, наблюдающему все это с ужасом в глазах. — Он не нужен тебе, малыш. Выстрел. Тэхен дергается и раскрывает глаза, резко поднимает голову и сталкивается взглядом с Чонгуком. Альфа уже очнулся, лежит, почти не двигаясь, чтобы сон омеги не нарушить, а тому что-то изнутри его Тэхену оборвало. — Чонгук, — шепчет Тэхен и утыкается лицом в его ладонь, которую он так и не выпустил. — Я рядом, пламя, — хрипло отвечает Чонгук и другой рукой гладит его по волосам. — Все хорошо. — Тебе безумно больно, — Тэхен поднимает голову и прижимает его руку к себе, целует пальцы, костяшки. — Почему не разбудил меня? Я испугался. Думал, что ты можешь не очнуться. — Рики сказал, что ты совсем не спал, и я не стал мешать тебе, — Чонгук поднимает руку, за запястье которой цепляется Тэхен, и гладит по щеке большим пальцем. — Он был здесь? Как я не услышал, — хмурится Тэхен. — Что он сказал? — Полицейские убили всех в том доме. Они оказывали сопротивление, повторный арест был невозможен, — еще слабым тихим голосом говорит Чонгук. — Дело известно немногим, раздувать не стали, и хорошо, не хочу быть главной звездой новостей, — хмыкает альфа. — Ты не узнал, кто вытащил их? Чонгук смотрит на Тэхена пристально, в глазах кричит правда, и даже озвучивать ее не надо. Омега коротко качает головой, верить отказывается. — Мой отец, — еле слышно говорит он. Это осознание как в замедленной съемке вонзается в его голову, причиняя медленную и мучительную боль. — Зачем тогда это представление на ужине… — Ослабить бдительность? — предполагает Чонгук. Он даже не удивлен правде, потому изначально в нее и верил. Так и оказалось. — Но у него не вышло. Я ни на секунду ему не доверился. — Я поговорю с ним, — Тэхен каким-то чудом продолжает держать себя под контролем. — И что ты ему скажешь? Попросишь извиниться передо мной? — коротко усмехается Чонгук. — Дам знать, что на его стороне больше не буду, — пожимает плечами Тэхен. — И я сделаю все, что в моих силах, чтобы он попал за решетку. Человек, который ломает собственного ребенка, не заслуживает ни моей любви, ни моей жалости. Тэхен подскакивает со стула и нервно шагает по палате, тяжело дыша. Контроль медленно ускользает. — Он знает, что я пойду за тобой, если тебя не станет, и все равно решил сотворить такое, — на грани истерики негромко смеется омега. — Тэ, иди ко мне, — спокойно зовет Чонгук, потянув к нему руку. Мог бы, встал уже давно и прижал к себе. — Что это за мир такой, если самым близким людям плевать? — Тэхен останавливается у изножья кровати и с треснутой улыбкой смотрит на Чонгука. — Иди сюда, пламя, — чуть тверже просит альфа. Тэхен сдается, и сам понимает, что только в этих теплых руках успокоится, пусть и временно. Он обходит кровать и садится на краешек, уложив голову на плече Чонгука и зажмурив глаза. — Во-первых, следом за мной ты не пойдешь туда, я не пущу, — мягко говорит Чонгук, гладя Тэхена по волосам. — Во-вторых, ты меня спас. Твоя настырность заслуживает медаль. — Знаешь же, как я не люблю, когда ты меня игнорируешь, — бормочет Тэхен. — А неизвестность сводит с ума. — Тебе нужно хорошо поспать, Тэ. — Ну уж нет, я не уеду, — Тэхен плотнее прижимается к Чонгуку и тут же спохватывается, понимая, что причиняет альфе боль. — Здесь, со мной. — Тогда с удовольствием, — устало улыбается Тэхен. — Не пускай только ко мне плохие сны. В них ты умираешь, — тише произносит, а в горле ком от одной мысли. — Я твоя охрана, — Чонгук улыбается уголком губ и целует омегу в макушку. — Спи спокойно, пламя.🩸
Утром Тэхену все-таки приходится уйти, но лишь когда он убеждается, что Чонгук остался с Рики. К ним подключается и Хосок. Чонгук все еще лежит и не может лишний раз двигаться, скованный болью по всему телу. Альфы предпочитают стоять и нависают над его постелью у изножья. Чонгука бесит его бессилие, но с этим ничего не сделает, поэтому остается только смириться и ждать скорой поправки. — Так у нас есть только твое заявление, — Рики задумчиво грызет губу. — Но этого мало, — качает головой Хосок. — Никаких доказательств, никаких зацепок, которые бы хоть как-то вели к нему. — Капитан боится даже думать на Ким Тэхена, — хмыкает Ли. — Осторожничает, просит не разглашать ничего касательно дела. Теперь я понимаю, как тут все устроено. — Я рад, что открыл тебе глаза, — слабо усмехается Чонгук. — Можно и не разглашать ничего, никто не против. Пока будем копать дальше. — Тэхен уже знает правду? — вскидывает бровь Хосок, стоящий напротив с руками в карманах черных брюк. — Что думает об этом? — Он на моей стороне, — коротко отвечает Чонгук. — Шансы взлетели до небес, — довольно хмыкает Хосок. — Так бы раньше, не валялся бы здесь сейчас как овощ. — Следи за речью, — предупреждает Чонгук. — Ты все еще не смеешь себе позволять подобное. — О, ну простите, детектив Чон, — закатывает глаза Хосок. — Да ладно вам, парни, — пытается сгладить Рики. — Мы все на одной стороне и преследуем одну цель. Хорошо, что Тэхен это тоже понял. — Сейчас главное — твое восстановление, — Хосок смеряет Чонгука оценивающим взглядом. — Здесь никто не потревожит, а врачи сделают все, чтобы ты скорее встал на ноги. А мне пора, дела не ждут, — Хосок коротко глядит на наручные часы. — Завтра заеду. Чонгук благодарно кивает. Они с Рики провожают Хосока взглядом, а когда дверь закрывается, Рики подходит ближе. — Вот значит какие привилегии дают деньги, — говорит он, усмехнувшись. Чонгук вопросительно смотрит на него, и Рики объясняет: — Говорить с тобой так вот, — он прыскает, а Чонгук ищет, что бы кинуть в напарника. — Что там по вскрытию? — спрашивает он, вдруг вспомнив кое-что. — Сколько пуль всадили Хону? — И почему тебя это волнует? — не понимает Рики. — Просто любопытно, он же крупный ублюдок был, — пожимает плечами Чонгук. Рики поднимает к потолку задумчивый взгляд и отвечает спустя несколько секунд: — Около восьми. Чонгук бросает слабый смешок и коротко качает головой.🩸
У Тэхена нервы сдают с того самого момента, как он выходит из клиники и садится в свой рэндж, на котором подъехал водитель. У него опять возникает желание сгладить острые углы кровавой каплей, но он себя снова и снова одергивает, мысленно возвращая во все то, что случилось с Чонгуком. Он терпел, а Тэхен даже этого сделать не может. Хоть и хочется утонуть в абстракциях необъяснимых мыслей, но Тэхен понимает, что не смеет теряться сейчас, когда нужно быть в максимально здравом уме. Он едет не домой, не успокоится, пока не вывалит на отца все, что образовалось огромной болевой точкой внутри Тэхена. Отец стал кошмаром — разве так должно быть? Разве это нормально? Теперь им можно друг другу объявлять войну, они в полнейшем непонимании. Пусть Элон злится и огорчается, но он на месте своего сына тоже встал бы на сторону любимого человека. Тэхену до сих пор не верится, что эти сутки вывернули в нем все наизнанку. Его несгибаемый фараон чуть не пал от руки того, у кого с Тэхеном одна кровь течет. Тэхен снова едва пальцы не ломает от волнения и переполняющей его злости. Он вылетает из машины, едва та успевает тормознуть у лестниц, и шагает в дом, распахивая дверь чуть ли не с ноги. Игнорирует прислугу, не слышит вопросы Тэгюна, собирающегося идти на работу, идет прямиком к отцовскому кабинету. Хорошо, что папа на пути не подвернулся, он бы все усложнил только. Тэхен не стучит, врывается в кабинет и захлопывает за собой дверь так громко, что отец, стоящий у окна с телефоном у уха, резко оборачивается и рефлекторно тянется к шкафчику в столе, где наверняка держит оружие. — А, малыш, это ты, — тут же смягчаются и взгляд, и голос альфы. — Я перезвоню, — сообщает он собеседнику и завершает звонок. — Что случилось? Что с твоим лицом? — хмурит брови мужчина, разглядывая сына, готового взорваться прямо в центре кабинета. — Ты хотел убить Чонгука. Так гнусно, так низко, — цедит Тэхен, уставившись на отца, как на главного врага. — Моего альфу, — омега нервно тычет пальцем себе в грудь. — Что с Чонгуком? — не понимает мужчина, положив телефон на стол и обойдя его. — О чем ты говоришь, Тэхен? — Не притворяйся, я тебя умоляю, — раздраженно усмехается омега. — Ты помог выйти на свободу убийцам, которых он сажал, чтобы они с ним разобрались. Его чуть не убили! — Тэхен не выдерживает и начинает повышать и без того дрожащий голос. — Я даже не знал ничего. Где Чонгук сейчас? — у альфы такое лицо, будто он впервые слышит о том, в чем его обвиняет сын. Тэхена это еще больше из себя выводит. — Хватит! — кричит омега, вздернув руками. — Почему ты продолжаешь эту идиотскую игру? Если бы он умер, ты лишился бы меня! Хотя, тебе же плевать, иначе не пошел бы на такое, — Тэхен криво улыбается, глаза блестят, но он и слезинке упасть не позволяет. — Тэхен, я тебя прошу, выдохни, и мы поговорим спокойно, — просит отец, медленно подходя к омеге. — Я не стал бы отрицать свою причастность, будь это так. — Я не понимаю, зачем ты сделал это, зная, как Чонгук мне дорог, — Тэхен подлетает к отцу и бьет ладонью в грудь. — У тебя там уже давно никакого сердца! — Тише, сынок, я не хочу, чтобы ты нервничал, — Тэхен не чувствует, как сын колотит его по груди, он притягивает его к себе и прижимает, гладя по спутавшимся черным кудрям. — Я еще раз тебе повторяю: это не мое преступление, — Тэхен в хватке отца шумно дышит, уставившись стеклянными глазами куда-то в пустоту. Все-таки навалившиеся эмоции быстро лишают сил. — Я не отрицаю, что хотел избавиться от Чонгука. Не отрицаю, что он мешает мне, лезет, куда ему не надо, но я не стал бы поступать так. Вот именно, что он дорог тебе, и это, как ни крути, теперь уже важно для меня, — спокойно говорит альфа, продолжая гладить сына по голове. — Больше некому, — негромко говорит Тэхен и отталкивает от себя отца. — Больше Чонгук — неподкупный полицейский, всегда выбирающий честность и справедливость, никому не мешает, — омега бросает сухой смешок и отходит к двери. — Хочу, чтобы ты просто знал, что я после такого на твоей стороне больше не буду. Я тебя всю жизнь оправдываю, всю жизнь за твое имя воюю, отбеливаю, возношу, но больше я даже шага в твоем направлении не сделаю. — Тэхен, не говори так… — мужчина качает головой, с болью смотря вслед сыну. Тот лишь сочувственно улыбается и пожимает плечами. — Я все сказал, — заключает Тэхен и выходит из кабинета, тут же срываясь на бег. На лестнице он едва не сшибает поднимающегося Элона с ног. — Тэхен, что ты… — не успевает возмутиться недоумевающий омега. — Не сейчас, пап, — отмахивается Тэхен и вылетает из дома, сам садится за руль и с визгом шин срывается прочь, подальше от этого места, которое больше воспринимать не может. Этот особняк вызывает теперь только отторжение. Он крепко сжимает руль двумя руками и смотрит на дорогу мутными от слез глазами, которым только сейчас дает добро на прорыв. Тэхен чуть не потерял одного человека, но лишился другого. Он кричит, наконец-то спустя долгое время он позволяет себе сделать это без свидетелей. Бьет по рулю, срывает голос, но облегчения не чувствует. Почему в этом мире всегда выбрать можно лишь одно? Почему жизнь так подло устроена, что никогда никому не даст всего, даже когда дело касается мелочи. Любовь и поддержка, понимание — то, чего всегда не будет хватать. Почему-то вселенная скупится на такие простые вещи, раздает их выборочно, в ограниченном тираже. Разве исходит это все от человека, пытающегося лишить счастья самого близкого? Там лишь эгоизм и одержимость. Никому не нужное упрямство и гордость, будь она проклята. Чонгук был прав всегда в своем отношении к отцу Тэхена. Он был прав с первой секунды. Жаль, что Ким Тэхену нужно было попытаться забрать его частичку жизни, чтобы сын наконец это увидел и убедился сам. Тэхен от отца отрекается прямо сейчас.🩸
Юнги пребывает в прострации, которая рассеивается только рядом с Хосоком. Он не понимает, что происходит вокруг. Вроде бы жизнь та же, плывет себе дальше, встречая мелкие камешки на пути, но в то же время все словно медленно переворачивается. Может, это не ощутимо во всем городе, зато слишком явно в конкретных кругах. Отец постоянно напряжен, видно, что он зажат в каких-то своих мыслях, действует осторожно и неспеша, мало фигурирует в новостях и почти не вылезает из своего офиса, а когда приходит домой, сидит в саду и долго о чем-то думает со стаканом коньяка. Иногда к нему приходит Кир, а иногда и сам Юнги, надеясь, что хоть немного сможет расслабить отца своими разговорами, и вроде бы это помогает Джисобу, но лишь временно. Каждый, кто имеет в красном городе власть, сейчас связан по рукам и ногам одним присутствием Ким Тэхена, который когда-то этот город изменил и подмял под себя. Можно представить, каким сейчас Джисоб чувствует себя бессильным и может даже бесполезным на фоне гиганта, способного его власть превратить в щепки. Недавно Ким Тэхен заглядывал в гости к семье Мин, и вроде бы все прошло гладко, Джисоб не стал очередной целью для могущественного альфы, вернувшегося спустя двадцать лет, они всего лишь поговорили о городе и его будущем. Юнги подслушивал какое-то время, чтобы убедиться, что отцу не угрожают, а когда понял, что все спокойно, выдохнул и вернулся к себе в комнату. И все-таки отец чувствует себя птицей в клетке, и это неприятно. На город опускается вечер. Юнги ковыряется в шкафу с одеждой, мыча себе под нос какую-то привязчивую мелодию. Он недавно закончил разговаривать с Хосоком и теперь собирается с ним же на ужин. Все как и должно быть. Трепет от свидания, тоска по любимому альфе, предвкушение скорой встречи. Юнги это чувство обожает, и всегда оно как впервые. Смущение от взглядов альфы как впервые. Голос, шепчущий нежности — тоже словно впервые. — Юнги, спускайся ужинать, — слышит омега голос Кира за дверью комнаты. — Я не голоден, пап, — отзывается Юнги, продолжая выбирать себе одежду на вечер. — Я скоро ухожу гулять. — С кем? — спрашивает Кир, и Юнги вздыхает, перестав ковыряться в вещах. — С другом, пап, — отвечает омега. — Беспокоиться не о чем, правда. — Не задерживайся, — просит папа. — Знаешь же, мы с отцом волнуемся. — Знаю, все будет хорошо, — говорит Юнги, вытащив светло-розовую рубашку и черные чуть зауженные брюки. Он слышит удаляющиеся шаги Кира и начинает одеваться. Хосок не заезжает во двор, как и обычно, потому что находится в негласном черном списке семьи Мин, поэтому Юнги сам выходит за ворота, проходит еще около двадцати метров и садится в серебристый астон мартин альфы. — Ты невероятный, — очаровано звучит Хосок, сразу же попавший в плен красоты омеги. — Ты тоже ничего, — улыбается Юнги, окинув альфу взглядом. Хосок, как и всегда, идеален в своем черном костюме-двойке. Альфа, полноправно заслуживающий статуса лучшего в этом городе. Порой омеге даже не верится, что именно он стал для него бесконечной любовью. Когда Юнги был младше, и мечтать не смел о подобном. — Что сказал родителям? — спрашивает Хосок, заводя машину. — Что иду гулять с другом, — виновато сморщив нос, говорит Юнги. — Серьезно, это же надо так не нравиться им, — закатывает глаза Хосок. — Может быть, они думают, что ты злой, — задумчиво щурится омега. — Многие так думают. — Да мне без разницы, кто что думает, — недовольно говорит Хосок, уставившись на дорогу с хмурым лицом. — Главное, что обо мне думают мой омега и мой брат. — Я знаю, каким нежным ты можешь быть, — улыбается уголками губ Юнги, погладив костяшками пальцев Хосока по щеке. — Заботливым, чувственным. — И пусть известно это будет только тебе, — Хосок берет Юнги за запястье и целует внутреннюю часть его ладони. — Мои родители прекрасно знают, что я с тобой выхожу «погулять», — омега изображает пальцами кавычки. — Это видно по их лицам. Только ни папа, ни отец ничего не говорят, и я не понимаю, почему. — Значит, надежда на их одобрение все же есть? — Не знаю. Может, им нужно время, чтобы это принять, — пожимает плечами Юнги. — У меня другой вопрос, — хмурится Юнги, и Хосок бросает на него взгляд. — Почему мы не берем с собой Джевона? — Юнги, — услышав имя брата, Хосок сразу строит мученическую гримасу. — Младшего брата на свидания водить такое себе дело. — Но ему грустно. Я хочу, чтобы он развеялся немного, — спорит омега. — Он постепенно возвращается к нормальной жизни. Ходит в университет, видится с друзьями. Сам знаешь, как я люблю своего брата, но он должен жить своей жизнью, а не между нами с тобой болтаться. Уж точно не когда мы на свидания ходим, — объясняет Хосок, ища в глазах Юнги понимания. — Главное, чтобы он не думал, что один, — вздыхает Юнги. — Он не один и никогда не будет. В этом даже не сомневайся. Юнги не сомневается, но за Джевона сердце все равно ноет.🩸
Ужин в одном из лучших и красивейших ресторанов города становится для Юнги прекрасным завершением дня, проведенного в заточении в четырех стенах. Юнги наслаждается вкусной едой и белым сухим, слушая негромкий низкий голос Хосока. Радует безумно, что альфа тоже держится в равновесии. Он расслаблен, почти не отвлекается на телефон и откровенно игнорирует звонки отца, всего себя посвящая Юнги. Жизнь в этот момент кажется обычной, такой, какой и должна быть: без боли и без страха. Юнги не хочет, чтобы этот момент заканчивался, но вспоминает, что обещал папе не задерживаться, поэтому они начинают собираться уходить. — Надо сюда почаще ходить, — говорит Юнги, идя под руку с Хосоком к выходу из ресторана. — Я рад, что тебе понравилось тут, — коротко улыбается Хосок. — Обязательно придем еще. Юнги удовлетворенно кивает. Они выходят на улицу, и он тут же ежится от ночного холода. Хосок, ни слова не говоря, снимает с себя пиджак и накидывает на плечи Юнги. — Спасибо, — благодарно улыбается Юнги и чуть не падает, ощутив сильный толчок в плечо. — Ой… — Глаза где твои? — не успевает Юнги что-либо понять, как Хосок уже начинает накаляться, схватив за локоть альфу, который заходил в ресторан со своей парой и в этот момент грубо толкнул только вышедшего Юнги, даже не думая остановиться и извиниться. — Ты чего? — не понимает альфа. Он на пол головы выше и немного крупнее Хосока. — Из-за ерунды заводиться будешь? — Хосок, — мягко зовет Юнги, стоящий за спиной Чона, и тянет его за рукав рубашки на себя. — Пойдем. — Ерунда? — Хосок уже заводится, а глаза кровью наливаются. Вкупе с тем, что он выпил, хоть и немного, это уже грозит серьезными последствиями. — Ты чуть человека не снес, дубина. Посмотри на свои размеры и на него. Ерунда, говоришь? — Слушай, мужик, это не стоит… — пытается наладить контакт альфа, но Хосок не дает ему и шанса, заехав в челюсть четким поставленным ударом. — Хосок, я прошу тебя! — громче говорит Юнги, обвив руками локоть напрягшегося как камень альфы и утягивая назад. Бесполезно. — Пожалуйста, не нужно. Все нормально. — Ты чего творишь, урод? — взвывает мужчина, прижимая ладонь к лицу и вытаращив глаза на Хосока. Его партнер тоже в шоке смотрит на это все, но и слова не говорит. — Я вызываю полицию, — встревает в стычку подошедший на шум альфа из охраны ресторана. — Ты работы лишишься, если копам позвонишь, — Хосок тычет пальцем на охранника и возвращает свое внимание альфе, который уже собирается бить ответно, но безуспешно. Хосока пытаются схватить еще двое, чтобы усмирить, но он вырывается. — Отвалите. — Хосок, мы уходим! — кричит Юнги и хватает Чона за руку, уже насильно утягивая его к машине. Почувствовав крепкую хватку на руке, Хосок поворачивается и на секунду в себя приходит, смотря в глаза, где готовы показаться слезы. — Пожалуйста, — твердо говорит Юнги, стараясь держать голос, чтобы не дрожал. — Уходим, — в конце концов соглашается он, последний раз метнув предупреждающий взгляд на охрану и альфу, которому досталось. — Глаза разуй, — напоминает он, указательным и средним пальцем указав на свои глаза, затем идет за Юнги к машине. Хосок громко хлопает дверью и заводит двигатель. Юнги, севший рядом, огромными глазами наблюдает за ним, все еще пребывая в шоке. Все было так идеально, и тут Хосока вновь переклинило. — Так нельзя, Хосок, — говорит омега негромко, боясь спровоцировать его на новую вспышку ярости. И даже просить его поехать с водителем не будет, рискованно. Лучше успокоиться. — Он чуть не снес тебя, — Хосок выезжает на дорогу и давит на педаль газа. — Иногда достаточно просто слов, — Юнги поджимает губы и отворачивается к окну, стараясь выровнять сбившееся дыхание. — Он даже не извинился, для него это ерунда, — рычит Хосок, всем своим видом показывая свое неугомонное раздражение. — Это ерунда по сравнению с теми проблемами, которые из-за этого можно нажить, — не сдается Юнги. Он прикрывает глаза, прикладывает ладонь к груди и молится, чтобы дыхание не вышло из-под контроля. — Мне плевать. Ты мог покалечиться, — не отступает Хосок, не моргая смотря на дорогу впереди. — Сбавь скорость, — тихо просит Юнги, бросив на альфу короткий взгляд. — Перестань всем все прощать. Вокруг слишком много дерьмовых людей, они не заслуживают этого, — не слышит Хосок, по новой накаляется и продолжает ускоряться. — Хосок, я в порядке. Пожалуйста, сбавь скорость… — Юнги делает резкий хриплый вдох. Хосок, мгновенно услышав это, начинает сбавлять и тормозит у обочины. Распахивает дверь, обходит машину, открывает со стороны Юнги и впускает воздух с обеих сторон, сам садится перед ним на корточки и берет его ладони в свои, мягко поглаживая большими пальцами по тыльной стороне. — Все хорошо, Юнги. Закрой глаза, сосредоточься на звуке машин, — говорит альфа, и Юнги послушно делает это. — Я виноват, я знаю. Я не подумал о том, что тебе наврежу этим. Юнги слушает шум машин и негромкий голос Хосока, полный сожаления. Отдаленные голоса прохожих, где-то музыка играет, что-то попсовое, знакомое. Кажется, именно это сегодня напевал Юнги, собираясь на свидание. Теперь он чувствует на ладони губы Хосока, глубоко дышит, с осторожностью, боясь, что дыхание снова собьется, но оно, к счастью, постепенно приходит в норму. — Мне лучше, — еле слышно говорит Юнги, открыв глаза и смотря на Хосока. Тот старается не выдавать своего волнения, чтобы не провоцировать омегу снова. На его губах появляется улыбка. Юнги, увидев ее, окончательно успокаивается. — Поехали. Хосок целует в лоб, возвращается за руль и едет теперь медленнее, каждую секунду смотря на Юнги. — Мы должны с этим что-то делать, — говорит омега, положив голову на плечо Хосока, когда они подъезжают к дому Минов и останавливаются на том же месте. — Опасно для нас обоих терять контроль. — Я буду стараться держать его. Слишком много раздражающих меня сейчас обстоятельств, вот я и схожу с ума, — вздыхает Хосок, откинув голову на спинку сиденья. — Мы справимся, — Юнги чуть отстраняется и целует его в уголок губ. — Нужно идти. Папа наверняка не ляжет спать, пока я не вернусь. — Я позвоню, когда доеду, — кивает Хосок. Юнги оставляет пиджак в машине — хотя очень хотел бы забрать его — во избежание лишних вопросов и выходит. Хосок ухватывает его за руку и останавливает, перегнувшись через сиденье. — Мне чертовски жаль, что я сорвался сегодня. — Думай больше о хорошем, — тепло улыбается Юнги. — Чаще чем каждую секунду думать о тебе разве возможно? Если да, то я побью и эти рекорды, — посмеивается Хосок. — Говорю же, ты очень нежный и чувственный, — негромко хихикает Юнги. — Да ладно тебе, — шутливо закатывает глаза Хосок. — Иди быстрее в дом, замерзнешь. Юнги машет рукой на прощание и идет к дому, прокручивая в голове сегодняшний вечер. Даже этот конфликт не омрачил его. — Привет, — говорит Юнги родителям, войдя в гостиную. Обстановка тут же становится тяжелой, стоит на их лица посмотреть. Кир, стоящий со скрещенными руками у окна, поворачивается к сыну, а Джисоб ставит ноутбук, лежащий на коленях, на столик и поворачивает экраном к Юнги. Перед глазами кадры стычки, случившейся возле ресторана. У Юнги в горле пересыхает мгновенно. Он смотрит на экран несколько секунд и поднимает взгляд на отца. — Тебе нельзя с ним быть, Юнги, — бьет словами в грудь папа. Юнги как будто бы даже отшатывается от них. — Он опасен для тебя, сынок, — добивает отец нежным, полным заботы голосом. Юнги смотрит на родителей как на чужаков, которые пришли забрать то, что ему ценно, и ушам не верит. Столько молчали, пассивно выражали свое недовольство, а тут вдруг идеальный повод, чтобы наконец вынести вердикт. — Нет, вы не правы, — качает Юнги головой. — Не правы, — одними губами. Он разворачивается и выходит из гостиной, прижав ладонь к губам, чтобы не разрыдаться в голос. Он — тот воздух, который из меня не выбить ничем.🩸
У Джина жизнь остановилась. Настолько, что даже Эфемерность вот уже который день не функционирует, не дарит людям то самое чувство кайфа и свободы, ради которого они сюда обычно и приходят. Альфа развалился на диванчике в совершенно пустом клубе, закинув ногу на столик и разглядывая прозрачную жидкость в стакане. Сейчас он наконец понимает своего брата, который спрятался в своем личном мире от всего остального подальше. У Джина этот мир темный, с выключенными прожекторами, музыка в нем не играет, алкоголь реками не льется. И там, где обычно ярко и броско, теперь темно и холодно. Кроме себя самого ему ненавидеть некого. За свой эгоизм, за привязанность к кайфу, чтобы жизнь не казалась серой и тусклой. За то, что недооценил чужие чувства, с запозданием поняв, что натворил. Тэгюн сделал верный выбор, избавив себя от отношений на троих, где Джин всегда умело балансировал, находя время и короткому удовольствию, и своему омеге. Дошел до черты. Он отстраненным взглядом смотрит на пакетик с порошком, лежащий на столике, как на предателя, хотя именно он сам им и является в глазах Тэгюна. И даже порошок не виноват, не он выбирает, а его. Сейчас из-за него альфа упустил то важное, что могло перевернуть его жизнь и сделать лучше, и не на короткий миг, а на все время. До самого конца, а там и бесконечно. Разрушать в характере Джина. В основном самого себя. Он смотрит на себя будто бы со стороны и морщится от омерзения, потому что рука позорно тянется к пакетику. Мелко дрожит, колеблется, возможно. Хотелось бы верить, что не от начинающейся ломки. В глазах смирение и ненависть одновременно. Огромная война с неизвестным исходом. Одна сторона говорит «не делай хуже», а другая шепчет «хуже уже некуда». Что сложнее представить: жизнь без Тэгюна или жизнь без наркотиков? Рука на полпути обмякает и глухо падает на стеклянное покрытие столика. Джин сидит с низко опущенной головой, а плечи его, скрытые черной расстегнутой рубашкой, начинают мелко подрагивать от усиливающегося смеха. — Не знаю, — сквозь горький смех произносит он, сжав руку в кулак. Альфа перестает смеяться так же внезапно, как и начал, поднимает голову и вдруг сшибает все, что лежит на столике. Пара полупустых бутылок и стаканы звонко разбиваются, осколки рассыпаются по всему полу и откатываются под другие столики, как кусочки льда. Тут же Джин начинает искать заблестевшими глазами пакетик. Снова взгляд на себя со стороны, полное осуждение и разочарование. Точно так же и Тэгюн смотрел, вынося свой приговор тем вечером. Жалок. Так жалок. Джин поднимается с диванчика и подходит к лежащему у соседнего столика пакетику. Присаживается на корточки и поднимает его. Он на ладони горит, плавит кожу, как запретное, как черная магия, которую ни в коем случае нельзя выпускать наружу. Джин только его в полумраке видит, и это тоже вызывает новый прилив ненависти к самому себе. В кармане брюк вибрация телефона, кажущаяся слишком громкой в сдавливающей перепонки тишине вечно громкого и шумного клуба. Джин роняет пакетик обратно на пол и достает телефон. На дисплее имя брата, который все никак не может выловить старшего и выяснить, что происходит. Джина все потеряли, а он потерял человека, которого полюбил по-настоящему. По-настоящему ли? — Я в порядке, Чимин, — отвечает на звонок Джин и сразу же опережает все вопросы и нотации брата, отходя подальше от злосчастного пакетика с кокаином и чиркая зажигалкой. Он подносит огонек к сигарете, зажатой в уголке губ, и глубоко затягивается, только бы никотиновым туманом наполнить себя как можно сильнее. А в этом тумане ни с чем не сравнимая боль потери, какой прежде не было в мире Пак Сокджина. По-настоящему?