🩸
Тэгюн до дома не доезжает. Уже находясь минут десять в пути, он передумывает и называет водителю другой адрес. После разговора с Джином о брате он так и не смог вернуться в мысли о работе, которая всегда стояла выше всего остального. Тэгюн сам на себя злится, стыдится себя, что даже Джин брата видит чаще и пытается хоть как-то о нем переживать, тогда как Тэгюн, выстроив вокруг себя как всегда идеальный мир, где у него полная семья, успешный бизнес и лучший альфа, не замечает ничего вокруг. Тэхен всегда был возникающей где-то на периферии проблемой то мелкой, не особо нуждающейся во внимании, то глобальной, закрывающей собой все и сразу. Тэгюн его всегда только так и воспринимал. Когда все, казалось, идеально, Тэхен приходит и все рушит, заражая как сорняк чужую идиллию. Так Тэгюн думал о нем всегда, но не сейчас, когда Тэхен не просто стал проблемой, он стал страхом и огромной болевой точкой, которую невозможно игнорировать. И этой болью он заражает Тэгюна, все больше волнующегося за брата. Все вокруг привыкли, что Тэхен сам зализывает свои раны и трогать его в этот момент нельзя, как огромны бы ни были эти его раны; все привыкли, что Тэхену все ни по чем, что он из любого дерьма чистым выйдет и даже не вспомнит, но Тэгюн больше не уверен, что и в этот раз все будет так же. Тэхен уже прыгнул в бездну и летит прямиком вниз, где неизбежно разобьется, если его за руку не ухватить в полете. Тэгюну страшно за брата. Страшно, какой проблемой это станет для их только-только восстановившейся семьи и как больно об этом будет узнать родителям. Охрана семьи, дежурящая внизу, пропускает Тэгюна. Он поднимается на лифте и подходит к двери, дергает ручку и свободно входит в незапертую квартиру, где с порога сносит алкогольный запах. Из гостиной доносится музыка. Тэгюн готовит себя к тому, что он увидит, и все равно оказывается неготовым увидеть брата, сделавшего агонию своей подругой. — Давай ко мне! — смеется танцующий в центре гостиной Тэхен. На нем короткие домашние шорты и какая-то кожаная куртка. В руке вместо микрофона телефон, наверняка разряженный, потому что Тэгюн до него так и не дозвонился. — Тэхен, я не буду танцевать, — категорично мотает головой Тэгюн. Пятьдесят грамм виски совсем немного расслабили, но, кажется, даже это расслабление улетучилось, стоило войти в квартиру брата. — Пожалуйста, братик! — просит Тэхен и хватает старшего за руку, утянув за собой. — Мне так хорошо, потанцуй со мной! Тэгюн вздыхает, бросает сумку и пиджак на диван и позволяет брату взять его за руки и унести в танец. Тэхен улыбается широко, глаза его блестят, но нужно быть идиотом, чтобы спутать этот блеск с радостью или счастьем. Тэгюну больно на это смотреть, и лишь потому, что боится сделать ему хуже, подтанцовывает и даже пытается улыбнуться. Тэхен запрыгивает на диван и на припеве начинает прыгать и кричать слова вместе с вокалистом, будто сам себе пытается доказать что-то, и чтобы весь остальной мир это услышал тоже. — Тэхен… — пытается звать брата Тэгюн, но тот не слышит, ушел с головой в музыку. Омега прыгает на мягком диване, но резко останавливается, его глаза стекленеют, Тэгюн, заметив это, быстро подходит к дивану и подхватывает едва не упавшего брата, укладывая на подушки, затем выключает орущую на всю квартиру музыку. — Тэхен, я вызываю скорую, — взволнованно говорит Тэгюн, разглядывая бледного брата. Синяки под глазами у него почти на половину лица. Он цепляется за руку старшего холодными пальцами и мотает головой. — Со мной все хорошо, я просто много танцевал, — слабо улыбается Тэхен. — Ты приехал ругаться? Тэгюн уже хочет ответить своим обычным грубым «да», после которого следуют нравоучения, но лишь вздыхает и мотает головой. — Нет, я хочу помочь тебе. — Не надо, я же в порядке, видишь, — слабо хихикает младший и кутается в куртку, утыкается в нее носом и смотрит на брата огромными глазами с широкими зрачками, напоминая совенка. — Это что за куртка? Тебе не жарко в ней? — спрашивает Тэгюн, опустив взгляд на вещь, к которой брат так цепляется. — Чонгук подарил, — улыбка Тэхена холодеет. — Напоследок, — усмехается он и садится, тянется к столику с пустыми бутылками и остатками порошка, и берет сигарету из пачки, становясь вдруг более привычным для Тэгюна Тэхеном. — Я должен был сжечь ее, но я так люблю его запах, что не смог этого сделать, — закуривает омега и поднимается с дивана, подходя к зашторенным окнам. — Ты не запах этот любишь, а его самого, — говорит Тэгюн, наблюдая за братом. Вдруг тот опять потеряет равновесие. — Спасибо, что напомнил о жестокой правде, братишка, — криво улыбается Тэхен. — Тебе нужно отвлечься. — Поедем в клуб? — воодушевляется Тэхен, смотря на брата. — Ты в этих клубах уже прописался, не хватит? — закатывает глаза Тэгюн. — Я говорю о том, чтобы ты прекратил травить себя порошком. Пора с этим кончать. — Я не собираюсь слушать твои нотации, Тэгюн, — резко отвечает Тэхен. — Я хочу его забыть, стереть из памяти и из кожи, но слезть с него ничуть не легче, чем слезть с наркотиков, так можно хоть что-то из этого не будет мне боль причинять? — Ты убьешь себя такими темпами! — повышает голос Тэгюн. — А когда я этого боялся? — улыбается младший и подходит к столику, тушит в пепельнице сигарету и рассыпает порошок на стеклянную поверхность. — Прекрати, ты мне назло это делаешь? — цедит Тэгюн, наблюдая эту разрушительную картину. — Я просто хочу отключить мысли, а ты возвращаешь меня, — Тэхен спешно дробит порошок на дорожки и наклоняется, чтобы вдохнуть первую, но брат хватает его за плечи и оттаскивает от столика. — Ты сдохнешь, и если тебе плевать, то мне нет! — взрывается Тэгюн, пытаясь удержать сопротивляющегося брата. — Да когда кому дело было до меня? — истерично смеется Тэхен и чуть не выворачивает брату руку, так сильно хватает и снимает с себя. — Почему кого-то сейчас это волнует? Уйди, Тэгюн, ты ничего не добьешься своим бесполезным приходом сюда! — со всей имеющейся еще в нем силы Тэхен отталкивает старшего и подползает к столику, быстро снюхивает половину дорожки, но старший снова его прерывает, схватив за кудри на затылке. — Блять! Да отъебись же ты! — кричит Тэхен. — Дай себе в чувства прийти, потом делай выводы на трезвую голову! Не помню я тебя таким жалким, — Тэгюн опускается на пол и прижимает к себе вырывающегося брата, силы которого покидают все быстрее. — Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо… — сквозь затихающий смех повторяет Тэхен, подняв ладони в сдающемся жесте, и быстро кивает. Тэгюн выдыхает и ослабляет хватку, чем сразу же пользуется младший и снова подлетает к столику, беспорядочно вдыхая весь возможный порошок. Дорожки стерлись, рассыпались первым снегом на блестящей прозрачной поверхности. Этот снег омега весь в себя впитать хочет, но его снова оттягивают. Тэгюн не церемонится больше, он грубо тащит брата прочь от столика. А тот пускает в ход кулаки, хоть и сжать пальцы едва получается. — Хватит! Хватит, Тэхен! — дает пощечину брату Тэгюн. Тот смотрит своими вновь заблестевшими от новой дозы глазами, но, приглядевшись, легко можно увидеть боль, которую он заточил и не выпускает из плена, где его пытают собственные кошмары. — Хорошо, хорошо, я… я все, хорошо, — тяжело дышит Тэхен, смотрит на брата, улыбается разбито, а из уголков глаз слезы побежали. — Тэ… — вздыхает Тэгюн и смягчается, прижимает к себе брата и гладит по волосам, а тот обнимает обеими руками, обвивает талию и утыкается лицом в плечо, беззвучно плача. О его вырвавшейся наружу боли только слезы дают знать, отпечатывающиеся влажными пятнышками на светлой рубашке старшего брата, которому вдруг и самому хочется плакать. Он и представить не может, что в этот миг творится в душе Тэхена, и снова злится на себя за грубость, которую не может контролировать. Ему всегда легче так, потому что по-другому омега не умеет. Особенно с братом, с которым всю жизнь соперничество и почти никакого единства. Сейчас кажется, что-то меняется, становится другим, более близким, более родным. Тэгюн никогда так не чувствовал брата, как сейчас. Они так долго сидят на полу в обнимку, ничего не говоря, слушая сердцебиение друг друга. У Тэхена оно бешеное, как будто беспокойный орган хочет выбить себе путь наружу. А у Тэгюна ровное, успокаивающее младшего биение. Он бы уснул под него, если бы не наркотик, который он успел вдохнуть. — Подождем, пока действие пройдет, — тихо говорит Тэгюн. О клинике он и заикаться не решается, потому что брат снова впадет в истерику. О работе тоже речи нет. Тэгюн решает, что брата в ближайшее время не оставит, что-нибудь сочинит родителям, поручит работу своему человеку и будет помогать по телефону, но брата не оставит. — Мы потанцуем еще? — поднимает голову Тэхен и смотрит на старшего с надеждой. Глаза у него от слез красные, а на губах снова широченная улыбка. — Потанцуем, — вздыхает Тэгюн, коротко кивнув.🩸
Сынвон долго думал, стоит ли своим детям говорить о судьбе папы и о том, кто оборвал его жизнь. Пока залечивал раны, на заживление которых ушло достаточно много времени для человека, обычно не стоящего на месте, ломал голову и каждую ночь с собой боролся, как поступить вернее. Они Джинина и не ждали. И не надеялись, что он когда-нибудь как Тэхен для своей семьи вернется. Даже Сынвон свыкся с тем, что мужа не вернуть. Прошло слишком много времени. Они все были уверены, что Джинин давно живет своей жизнью, что, возможно, заимел другую семью, но и подумать никто не мог, что омега давным-давно в земле нашел свой покой от руки того, кого любил, кажется, больше всего на свете. Больше, чем собственных детей. И пусть они хранили в себе обиду и ненависть к Джинину за то, что тот их бросил, оставил с жестоким отцом, Сынвон уверен, в глубине души они любят папу и все еще надеются когда-то с ним столкнуться. Тэхен и этого незначительного шанса лишил их семью. Сынвон полностью восстановился, но все еще не вернулся к работе, объяснив это тем, что ему нужно еще немного времени на отдых. Он проводит дни в особняке, гуляет по саду и перечитывает книги, которые с молодости больше не трогал. Тогда времени было больше. На плечах не было огромной компании, нет и теперь. Сынвон от своих целей и установок не ушел, он себе в своем слове не изменит никогда, просто решил выждать, принять позицию наблюдателя и проверить сына, посмотреть, как он будет вести себя с грузом на плечах, который тащил на себе Сынвон. И главное — как он справится с фактом, что на шахматное поле вернулась сильнейшая фигура. Разобравшись в мыслях, Сынвон вызвал к себе Хосока и Джевона, выбрав правду. Пусть она будет уродливой и пугающей, но лучше так, чем жить во лжи и потаенных надеждах. — Тэхен убил Джинина. Наконец-то Сынвон подступает к завершающему предложению, отвернувшись к окну, разглядывая сочную зелень сада внизу. Он не ответит на вопрос, почему не сказал об этом, глядя детям в глаза, но отчего-то это показалось чем-то чертовски невозможным. Наступает долгая по ощущениям пауза. Сынвон стоит, сцепив руки за спиной, бегает взглядом по пейзажу за прозрачным стеклом, но тут же замирает, слыша первую реакцию от старшего сына. — Может, так для папы было лучше всего, — говорит Хосок, стоя в центре отцовского кабинета с руками в карманах черных брюк. Еще одна жестокая правда в ответ. Правда о Джинине ни единую мышцу в нем не заставила дрогнуть, зато стоящий чуть позади Джевон среагировал. Он опустил взгляд в пол и больно прикусил губу. Он почти не помнит папу, был слишком маленьким, когда тот ушел от них. Он придумал себе в воспоминаниях тепло, которое давал ему хотя бы папа, пока не оставил, и сам к этому привязался, втайне скорбя и мечтая о его возвращении, а теперь и верить не во что. Но не дает покоя мысль, что, возможно, он бы и вернулся, если бы его жизнь не отняли. — Хосок, — с мольбой тихо произносит Джевон, подойдя к брату ближе. — Кто-то сглупил, не добив Ким Тэхена двадцать лет назад, — игнорирует брата Хосок. — Я его добью. Сынвон поворачивается к детям. — Он был мне лучшим другом, но теперь Тэхен — угроза номер один для нашего города. Тут нужен грамотный подход, чтобы вывести его из строя раз и навсегда, — спокойно отвечает мужчина, негласно разделяя интересы старшего сына. — Это значит очень долго и медленно подступать к нему, боясь, что он что-то заподозрит, и в это же время он будет убивать и делать, что захочет? — слегка нервно усмехается Хосок. — Нет, отец. Надо разбираться, пока он не начал поглощать город, как это было в далеком прошлом. И мне плевать, как ты к этому относишься, какое у тебя мнение и план, я буду делать так, как сам считаю нужным, — ставит точку в разговоре альфа и покидает отцовский кабинет. — Он тебя слушает, объясни ему, что его импульсивность здесь не поможет, — вздыхает Сынвон и опускается в кресло. — Он не слушает даже меня, когда одержим мыслью, — мотает головой Джевон. — Отец, не знаю, уместно ли это, но прими мои соболезнования. Все-таки он был твоим мужем, — тихо говорит Джевон, смотря на отца с сочувствием. Сынвон лишь коротко кивает. — Иди, Джевон, своему брату ты сейчас нужен больше, — говорит альфа, коротким жестом указав на дверь. Ему снова нужно остаться одному, обдумать все и слова старшего сына в частности. Джевон выходит во двор. Хосок стоит у своего астон мартина и докуривает сигарету. Омега уже по бегающим суетливым глазам брата понимает, что тот становится одержим новым чувством, которое пока не удовлетворит, не успокоится. Это действительно волнует, и отец прав, в таком деле импульсивность опасна и не гарантирует успеха. Джевон уверен в брате и его решениях, но когда альфа хочет идти путем крови и насилия — боится. Боится только лишь за самого Хосока, поэтому постарается сделать все, чтобы успокоить брата хоть немного. — Домой тебя подбросить? — спрашивает Хосок, садясь в машину. — Да, куда мне еще деваться? — грустно улыбается Джевон и пристегивается, сев рядом. — Скоро учебу брошу и буду на твоей шее висеть, целыми днями есть вкусняшки и играть в игры, — подмигивает омега брату, надеясь разрядить обстановку. — Ради Бога, только бы ты был счастлив, — коротко улыбается Хосок. — А если серьезно, тебе пора выходить в люди и продолжать жить. Я же вижу, ты все еще плачешь по ночам, — поглядывает на брата альфа и добавляет: — Играешь в приставку и плачешь… — Господи, звучит так ужасно, — закрывает лицо руками Джевон. — Но так оно и есть, контроллер вечно мокрый, — хихикает омега, убрав руки от лица и смотря на Хосока, выезжающего за пределы территории особняка. — Я просто скучаю, вот и все. С этим можно жить, я почти привык, — несколько раз кивает младший. — Мне нужно еще немного времени. — Главное, чтобы ты был в порядке, и эта история больше не тяготила твою душу. Все встанет на свои места, когда я разберусь со старшим Тэхеном, а пока посиди дома еще немного, лишний раз не выходи никуда. Однажды нас уже едва не подорвали. Отец не понимает, что с этим нельзя медлить. — Он все понимает, я уверен. Он лишь хочет, чтобы ты действовал осторожно, без риска для самого себя, — вздыхает Джевон, опустив окно и высунув руку наружу, чтобы ловить порывы встречного ветра. — Ты мастер сглаживания, — усмехается Хосок. — Но и ты, и он, должны понимать, что я не ребенок и я не глупый человек. Я не пойду на него войной прямо сейчас без всякой подготовки и защиты. Я все обдумаю и лишь после этого буду действовать. — Это все неважно, главное, чтобы ты не пострадал. Человек, который уже однажды чуть не убил нас, и второй раз глазом не моргнет, — Джевон с беспокойством смотрит на брата, и почему-то очень хочется его обнять сейчас. Хосок собирается идти против опасного и непредсказуемого безумца, коим его почти все в высшем обществе сейчас считают. А против безумца играть рискованно. — Люди переоценивают его, он такой же человек из крови и плоти, — спокойно отвечает альфа, давя на газ. Хосока раздражает всеобщая тревога, выходящая за пределы разумного. Ким Тэхен возымел мощь вновь, лишь потому что действовал из тени и никому не давал шанса раскрыть себя. Он запугал город смертями, укрепив свою позицию, внушил всем, что бессмертен и что никому до него не добраться. Но это бред, и Хосок собирается его в этом разубедить.🩸
В спортзале все неизменно. Хосок приходит как обычно в тот момент, когда последние спортсмены уходят, оставив после себя жар долгих и упорных тренировок. Сонун, сосредоточенный на движениях альфы, ходит вокруг, скрестив руки на груди, наблюдает с легким прищуром, не отводя взгляда, и при очередном ударе по груше коротко кивает, одобряя технику. Хосок бьет последний раз особенно сильно и отходит, восстанавливая дыхание. Сонун протягивает ему полотенце и бутылку с водой. — Бьешь как настоящий профессионал, но вот если бы еще взял в привычку перчатки надевать, — довольно говорит тренер, гордо глядя на Хосока. — Ты и раньше был хорош, но сейчас стал хладнокровнее, сдержаннее. Что случилось за время, пока ты не приходил в зал? — Я вернул своему источнику гнева этот самый гнев в двойном размере, — отпив воды, отвечает Чон. — И наконец освободился? — спрашивает Сонун. — Почти, — кивает Хосок и, отбросив полотенце на скамейку, разминает шею и становится в позу готовности к новому заходу. — Ладно, тренируйся, — улыбнувшись, Сонун хлопает альфу по плечу. — Закроешь зал, как обычно. Ключ на том же месте, — напоминает тренер и, закинув спортивную сумку на плечо, идет на выход. У Хосока действительно спустя долгое время в голове относительный порядок и штиль вместо вечного взрывного хаоса из негативных чувств, которые он отчаянно выливал в этом зале. В этот раз все иначе, и Сонун прав. Освободив себя от пожирающего многие годы гнева к отцу, Хосок будто стал видеть яснее, и видит он теперь другую угрозу. Альфа не замечает сколько тренируется в одиночестве. В один миг, пока он бьет грушу, он чувствует мягкие теплые руки на своих вспотевших плечах, удары становятся тише, медленнее, пока совсем не прекращаются. Хосок оборачивается и видит маленького омегу с нежной улыбкой на губах. Сразу же тает сам, смотря на Юнги, обо всем на свете забывает. — Как вышло на этот раз улизнуть? — спрашивает альфа, погладив пальцем фарфоровую щеку омеги с легким румянцем. — Пробки. Ехали в офис к отцу, но я выскочил из машины, сказав водителю, что сообщу родителям о своем уходе и что переживать не о чем, — Юнги обвивает шею альфы руками, тот его берет за талию и прижимает к себе. — Скоро у меня будет официальный визит к твоим родителям. — Я представляю их реакцию, радостного мало, — коротко мотает головой Юнги. — Неважно, какая реакция меня ждет, главное, что я скажу то, что давно должен был. — А можно, я тоже скажу то, что очень долго хочу? — просит Юнги, большими кофейными глазами смотря на альфу. — Я слушаю, — улыбается Хосок. — Поцелуй, — висящий на шее альфы Юнги откидывает голову назад, зажмурившись и растянув губы в улыбке. Хосок сразу же просьбу выполняет, целует сначала невесомо, чтобы подразнить, затем уже более ощутимо, скользя губами по красивой шее, целуя медленно, с наслаждением, будто впервые пробует вкус его сладкой кожи. — Может, освежишь мои знания в боксе? — Юнги, чувствуя, что уже от одних только поцелуев заводится, поднимает голову и уже весь красный смотрит на альфу. — Сейчас мне точно не помешает самооборона. — Она тебе не нужна по причине того, что у тебя есть я, вообще-то, — вскидывает бровь Хосок. — Но знания лишними не будут. — Только не поддавайся, пожалуйста, — просит Юнги и уже через пять минут стоит в запасной футболке альфы и в его шортах, которые пришлось туго зашнуровать на талии, чтобы не спадали, как футболка с плеча. — Ноги чуть расставь, плечи не сжимай, — начинает Хосок с оценки позы и тут же не выдерживает, улыбаясь и смотря на Юнги, готового к бою. У него лицо сосредоточенное, брови нахмурены, губы надутые, весь он кричит об опасности. Так наверное думает Юнги. Хосоку кажется, что это маленькая белочка, которая собирается отстаивать свои орешки. — Смотри на противника внимательно, — берет себя в руки Хосок. Альфа показывает ему все позиции и пару ударов перед их поединком, Юнги все внимательно слушает и осваивает. — Ты уверен, что я не должен тебе поддаваться? — уточняет Хосок, встав в противоположном углу ринга. — На все сто! Даже не думай, я хочу оценить свои реальные способности, — тверд как камень Юнги. — Ну ладно, — улыбается альфа и начинает подступать к стоящему с готовыми кулаками омеге. Юнги пытается быть серьезным, но не выдерживает и начинает улыбаться, вдруг делая решительный выпад. Хосок ловко уворачивается и усмехается. Юнги хмурится и пытается еще. Хосок плавно двигается по рингу, не прикладывая особых усилий, разок позволяет ударить в свой бок и тут же видит испуганные глаза. — Прости, — Юнги прижимает к нижней половине лица руку, одетую в перчатку, и смотрит большими взволнованными глазами. — Это ерунда, детка, — успокаивает его Хосок теплой улыбкой. — Не извиняйся. На ринге это недопустимо. — А, так значит мой удар — ерунда? — возмущается омега и снова возвращается в боевой режим, идя в атаку бесстрашным олененком. Они будто танцуют по рингу, Хосок уворачивается, сам наступает, Юнги то отклоняется от удара, то вообще на корточки опускается, хихикая, чтобы избежать кулака, который, конечно же, его не коснется. И все равно омега входит в азарт и в моменте даже начинает верить, что все это по-настоящему. Хосок выглядит безупречно даже сейчас, дурачась с ним, а не стоя перед настоящим соперником, способным выбить пару зубов в отличие от Юнги, который своими даже самыми мощными ударами будто щекочет. Легкость его руки альфа ощущает на себе пару раз. Хосок больше не поддается в остальные разы, это Юнги, оказывается, быстро учится. — Все еще не поддаваться? — спрашивает Хосок, вдруг выкидывая руку вперед прямо перед носом резко зажмурившегося омеги, который рефлекторно отшатывается и прижимается спиной к веревочной ограде. — Эй, Юнги, — Хосок, который так и не надел перчатки, тут же подлетает и берет его лицо в ладони. — Ты чего, маленький? Юнги открывает глаза и коротко мотает головой. — Показалось, сейчас ударишь, — тихо говорит он, кусая губу. — Как у тебя вообще такая мысль в голове появилась? — искренне удивляется альфа. — Я себя изобью, это запросто, если даже случайно задену тебя, — мягко гладит подушечками пальцев щеку омеги Хосок. — Прости, что напугал. — Все хорошо, правда, — краешком губ улыбается Юнги и накрывает ладонями обнаженную грудь альфы, привстает на носочки и целует в уголок губ. Хосок его обнимает за талию и притягивает к себе, целует любимые губы, которыми его подразнили, и берет больше, углубляя поцелуй. Юнги обнимает его за шею и прикрывает глаза, растворяясь в прикосновениях альфы. В это время, когда у них за пределами их микромира, в котором они счастливы, бушуют пожары, приносящие разрушения, Юнги только в Хосоке находит покой, в его руках, в его голосе, в его поцелуях. Порой даже дома оставаться страшно. Не потому что кто-то может ворваться и убить, не потому, что родители сами на нервах в последнее время, а потому что альфы рядом нет. Юнги привык спать один, наслаждаться прохладой постели, но с недавних пор не воспринимает этого, если рядом нет Хосока, чья сторона всегда теплая. Когда альфе утром нужно бывает на работу, Юнги сквозь сон перекатывается на его нагретую сторону постели и еще долго нежится в его тепле, чувствуя себя в безопасности даже с одним запахом Хосока. Альфа как цербер его охраняет, а когда сам не может, именно своих людей оставляет следить за омегой, только им может довериться. Они лежат в центре ринга с переплетенными конечностями и совершенно голые. Перчатки валяются где-то в углу, одежда разбросана по полу, а Юнги греется в жаре альфы. Он водит пальцами по его голой груди и торсу, удобно уложив голову на плече Хосока, и улыбается, сам не зная, чему. Хочется растаять, потому что альфа играет с его волосами, пуская по телу волны приятных мурашек. — Я не хочу двигаться, — тихим, чуть охрипшим от стонов голосом говорит омега. — Тут так хорошо. Никогда бы не подумал, что буду рад находиться в подобном месте. — Я помню, как ты раньше пытался осуждать мое увлечение, зато теперь сам готов драться, — улыбается Хосок, смотря в потолок и водя пальцами по коже головы Юнги. — Это хорошее влияние, как думаешь? — Это понимание и одобрение, уважение твоих вкусов, как и у тебя теперь уважение моих цветочков, — Юнги поднимает голову и целует грудь альфы. — Я соскучился по работе, — тихо говорит он, вновь уложив голову на его плече. — С одной стороны, я понимаю, что мы должны продолжать функционировать, как прежде, ничего не боясь и просто обезопасив себя, но, с другой стороны, я понимаю твоего отца, который решил, что запереть тебя дома будет лучшим вариантом. — Они с папой боятся. После того, что случилось с их младшим ребенком, сам понимаешь… — Этот кошмар к ним больше не вернется, — Хосок целует омегу в макушку. — Потому что ты рядом, — мягко улыбается Юнги. — Потому что я рядом, — негромко отвечает альфа. — Хосок? — робко зовет Юнги. — М-м? — Я хочу еще… — тихо говорит омега, щеки которого тут же начинают пылать. — Не пожалей о своих словах, мы тут заночуем, — Хосок нависает над Юнги и, расставив ладони по бокам от его головы, целует. Омега обвивает его торс ногами и глухо стонет в поцелуй, когда член альфы вновь заполняет его плавным толчком. — Точно не пожалею, — выдыхает Юнги в губы Чона и облизывается. Но уже через час они несутся по ночному городу на высокой скорости. Хосок готов сломать руль, так крепко сжимает пальцами и, скрипя зубами, смотрит на дорогу горящим взглядом. Рядом сидящий Юнги молчит, чтобы не накалять, и молится, чтобы они не столкнулись с кем-нибудь. А причиной тому звонок из офиса, заставивший Хосока выйти из равновесия почти за секунду. Возникли проблемы, и присутствие нынешнего директора необходимо. Юнги ярко наблюдал мгновенную перемену в глазах своего альфы, который сначала сохранял в себе чистую нежность, образующую внутри омеги цветы, как вдруг эти глаза, мгновенно сменившись на неконтролируемую злость, жестоко эти цветы растоптали. Порой Юнги волнуется не на шутку, но сразу же себя успокаивает, убеждая, что доверие к альфе выше всего и что ничего страшного произойти не может. Но это уже происходит, начиная с момента, как Хосок занял место отца. Вспышки гнева, безуминки во взгляде и иногда довольно болезненные прикосновения во время секса. Юнги все никак не решится на разговор, боясь, что Хосок разозлится и слушать не станет, поэтому омега все ждет подходящего момента, чтобы предложить ему пойти к специалисту. Они оба раздроблены прошлым, что не оставляет в настоящем, не дает жить спокойно, и Юнги уверен, вдвоем, держась за руки, они смогут себя собрать, помогут друг другу это сделать и будут по-настоящему счастливы. Этим сейчас омега и успокаивается, смотря на чуть ли не взрывающегося альфу, который готов убить любого, кто не так посмотрит или не то скажет. И пусть Юнги Хосок и пальцем не тронет, омега все равно тревожится. Хосок довозит его до квартиры. Уснувший на диване Джевон даже не просыпается, услышав в коридоре негромкие голоса брата и Юнги. Хосок обещает, что скоро вернется, и они продолжат то, на чем остановились в спортзале, и уезжает. Юнги укрывает Джевона пледом, забирает из руки контроллер, выключает телевизор и идет на кухню выпить чаю. Пока омега ждет закипающий чайник, засматривается на стоящие в вазе на барном столике ромашки, которые с некоторых времен в серой квартире стали неотъемлемой деталью. Губы Юнги приподнимаются в улыбке. У них все-таки есть шанс стать счастливее. У них есть будущее.🩸
День города — это как второй день рождения для всех его жителей, скованных пороками, что город дарует им. Рождение единственной в своем роде красной звезды на планете, в ее сердце. Кто-то говорит, что это опухоль, от нее все грешное выльется в остальной мир метастазами и в конечном итоге его погубит, но те, кто в самом ее центре живет, не считают так. Они празднуют, как свое второе рождение, смотря на алый город с восхищением, как на своего бесценного создателя, которому благодарны до самой смерти. Этот город, взращенный на кровавых землях, живет в сердце каждого и не покинет даже на другом континенте. Даже на другой планете. Во все времена.🩸
Особенно бурно празднование дня города проходит на Олимпе, куда нет ходу простым смертным. В лучшем ресторане города, находящемся на последнем этаже высотного здания в центре города, с выходом на крышу, где расставлены столы и играет живая музыка, собрались все влиятельные люди, начиная с мэра Мин Джисоба и его семьи. Все друг с другом общаются, обсуждают успехи города, последние новости и биржу, кто-то тихонько сплетничает с лучшим шампанским в сочетании и просто наслаждается вечером под открытым багровым небом. Мин Джисоб, поднявшись на небольшую возвышенность, организующую сцену, просит внимания и говорит свою речь, отличающуюся от той, которую еще днем на площади говорил гражданам города. Поздравив каждого с успехами, он поблагодарил собравшихся за вклад в город, поднял бокал, выпив, и с улыбкой покинул сцену под аплодисменты.—
— Я не был на подобных сборищах сто лет, еще столько бы не хотел быть, — бормочет Чимин, стоящий рядом с Джином. Он как всегда выглядит блестяще и не может не привлекать взгляды, как и прежде. Омеге кажется, он изменился, стал хуже, лишился красок, но привычные взгляды напоминают о том, что изменился он внутри. Все уродство его отчаяния и боли выражены в душе, они остальным не видны. Только ему самому. — Ладно тебе, ты точно не из тех, кому такое не по душе, — подмигивает Джин, выискивая взглядом Тэгюна. Семья Ким еще не удостоила прием в честь дня города своим присутствием. — Ты себя зарываешь просто. — Кое-что во мне изменилось, — Чимин пожимает плечами и отпивает шампанского. — Твой киллер сюда и шагу не сможет сделать, не ищи его, я же вижу, ты это делаешь, — слегка раздраженно говорит альфа. Чимин сухо усмехается. Намджун не здесь, но Чимин его бдящий взгляд на себе ощущает. Может, он не смирился с тем, что был близок смерти, но теперь от мысли, что альфа может за ним следить, ему не тревожно. Возможно, даже где-то спокойно. — Ты сам-то что делаешь? — закатывает глаза омега. — Просканировал всех тут в поисках своего Тэгюна. И как только вы еще не разбежались? — Злословишь, братишка, — хмыкает Джин, покрутив бокал в пальцах. — С чего это нам с ним разбегаться? — Да вы небо и земля, — мотает головой Чимин. — Интересно, на сколько вас еще хватит, — омега ставит пустой бокал на поднос проходящего мимо официанта и идет в сторону ограды, чтобы закрыть тему и просто побыть одному. — Завидуешь как будто, — не сдерживается от язвительности Джин. — Поссориться хочешь? — оборачивается Чимин. Джин со вздохом коротко мотает головой, и омега, поджав губы, идет дальше. — Ну и что тут происходит? — подходит к старшему сыну Наль. — Пап, ты сражаешь наповал всех, — с теплой улыбкой говорит Джин, повернувшись к родителю. — Мне, конечно, очень приятно это слышать, — улыбается Наль и тут же хмурится. — Но крошку мою не обижай. — Он первый начал, — пожимает плечами Джин. — Ладно, разбирательства на потом оставим, сейчас мы празднуем день нашего прекрасного города, но я предупредил тебя, — тычет пальцем в грудь сына Наль и шагает к омегам, среди которых находится и Кир. Джин прослеживает взгляд отца, который даже в разгар обсуждения с мужчинами следит за своим мужем, и усмехается. — Ну а мой омега где? — сам себе бормочет Джин и подмигивает знакомым, двинувшись к бару.—
— Меня совершенно не устраивает, что твой брат остался дома, — говорит Сынвон рядом стоящему Хосоку, который здоровается с партнерами и знакомыми. — У людей возникнут вопросы. — Кому какая разница? — бросает на отца раздраженный взгляд Хосок. — Он не захотел быть здесь, и это его право. Но тебе ведь до наших с ним прав никогда дела не было. Лучше бы переживал о том, что люди станут спрашивать, почему во главе компании я. — Язык твой развязался. Мне есть, чем гордиться, сынок, — хмыкает Сынвон и тут же улыбается подошедшему партнеру по бизнесу, уходя с ним в разговор. Под шумок Хосок, оставив свой бокал на столике с закусками, неторопливо движется в сторону Юнги, беседующего с каким-то омегой. Плюнув на все, Хосок подходит, сразу же берет его за талию и притягивает к себе, унося в медленный танец под приятную классическую музыку. — Ты что делаешь? — краснеет Юнги и боязливо озирается, вдруг родители увидят. — Мне нельзя потанцевать с моим омегой? — искренне не понимает Хосок. — Расслабься и ни на кого не смотри. — Тогда буду смотреть только на тебя, — слабо улыбается Юнги и кладет руку на плечо альфы, а другую окутывает его большая теплая ладонь. — Лучшее решение, — довольно улыбается Хосок.—
Тэгюна моментально вгоняют в краску взгляды людей, когда они всей семьей присоединяются к приему. Особенно волнителен момент, когда держащий под руку Элона отец вплывает внутрь с полуулыбкой на губах. Тэгюну в этот момент хочется раствориться. Как и Тэхену, который идет позади и сходу цепляет бокал. — Боже, еще один праздник лицемерия, — негромко говорит младший, отпив шампанского. — Только дел не натвори, потерпи хотя бы до конца вечера, — предупреждает Тэгюн и слегка улыбается, заметив Джина. — Ага, конечно, ты же меня с этой крыши сбросишь, если что не так будет, — сухо усмехается Тэхен. — Заткнись, — тихо говорит старший омега и идет к своему альфе. Сколько раз Тэхен становился предметом обсуждений и сплетен в окружении элиты красного города, сколько различных взглядов на себе ловил, но в этот раз их чувствовать на себе неприятно. Тэхен сейчас будто оголенный нерв. И в дополнение к притупленной боли он видит Чонгука, зачем-то находящегося на этом мероприятии. Альфе законы не писаны, капитан полиции и Рики Ли, тоже находящиеся здесь, одеты в костюмы, но Чон и в этот раз сделал для самого себя исключение, придя в темных потертых джинсах, ботинках и привычной кожанке. Тэхена бесит это. Раздражает неуместное упрямство, из-за которого они и оказались на разных сторонах крыши ресторана. Омега привык, что альфа всегда позади, тенью за его спиной, и никому не позволит прикоснуться, причинить боль. Зато себе он позволил это. Ему вдруг хочется кричать. Внутри он уже это делает, чтобы хоть так себя успокоить, иначе будет странно разораться посреди людей. Чонгук даже сейчас видит не его, не того, в ком оставил неугасаемую часть себя. Он смотрит на отца Тэхена, который с улыбкой приветствует гостей вечера и наверняка даже не чувствует на себе прожигающий ненавистью взгляд не только Чона, но и некоторых других гостей. Того же Хосока, готового рассыпать в пыль хрустальный бокал, который он держит. Но омега в этот миг видит только Чонгука, в объятия которого с разбегу хочется прыгнуть, уткнуться носом в шею и захлебнуться его ароматом, что всегда был для Тэхена личным успокоительным. Однако в его голове тут же рождается продолжение — его отталкивают, его вспарывают отстраненным и ставшим чужим взглядом. Тэхен уверен, так бы и было. Агония возвращается стремительно. Все попытки Тэгюна вернуть брата к прежней жизни обнуляются. И пусть он не сильно справлялся с тем, чтобы ограничить Тэхена от наркотиков, у него все же получилось уменьшить дозы вдвое. Все это время он искал любое отвлечение, и Тэхен даже удивился, что его старший брат способен быть таким обеспокоенным и заинтересованным в ком-то, кроме самого себя. И это правда приятно, но сейчас Тэхену хочется извиниться перед братом за то, что желание в эту же секунду провалиться куда-нибудь становится в нем все менее контролируемым. Он уже ищет глазами знакомых, которые могли бы поделиться, но это точно не Джин, обнимающий за талию Тэгюна.—
Его не заметить трудно, невозможно. Тэхен еще не вошел, Чонгук первым его аромат ощутил, невольно вдохнул глубже и сразу же отвернулся к Рики, пытаясь слушать и поддерживать разговор, на самом деле не имеющий для Чона никакого смысла. Он бы вообще здесь присутствовать не хотел, но капитан обязал не без условий, поэтому альфе пришлось согласиться. Жалеет ли Чонгук? Жалеет, что две его борьбы с похожими лицами оказались в одном месте и буквально рвут его изнутри. Чонгук чуть ли не стирает в порошок зубы, видя улыбку на лице убийцы, но ему еще тяжелее, когда он видит черные потухшие глаза, в которых пламя больше не горит, и оно этими руками погашено. — Я впервые на подобном мероприятии, — воодушевленно говорит Рики, стоящий рядом с Чонгуком. — Тут все такие красивые. И альфы, и омеги. — Ты при рождении наверняка с кем-то жизнями спутался, — звучит каменно Чонгук, стараясь следить за младшим Тэхеном менее очевидно. Рики рядом как щенок готов прыгать от восторга, не хватает ему высунутого языка для полной картины. — Тебе нужно было родиться сынком кого-то из этих богачей. — Ты тоже спутался, походу, — слегка толкает его плечом в плечо Рики и широко улыбается. — Хотя нет. Ты в любом случае говнюк, — прыскает Ли и тут же под строгим взглядом Чонгука поджимает губы, норовящие растянуться в улыбке до ушей. — Потом поговорим об этом, — сухо отвечает Чонгук. — А может, не надо? — коротко смеется Рики. — Ладно, шутки в сторону. Там что, два Тэхена, или мне кажется? — Только человек, живущий в лесу без средств связи не знает о том, что господин Ким вернулся к нам, детектив Ли, — встревает в разговор капитан. — Я еще не пожал ему руку и не уйду, пока не сделаю этого, иначе вечер бессмысленный, — залпом осушает свой бокал мужчина и идет к другим. — Нихрена себе… — выдыхает удивленный новостями Рики. — Только что кэп попал в мой черный список, — цедит Чонгук. — Он давно туда метил, теперь точно там оказался. — А в чем проблема-то? — хмурится младший детектив, почесав кончик носа. — В том, что этому человеку не место на свободе. У всех вдруг амнезия, никто не помнит, что он творил и творит сейчас, — Чонгук теряет омегу из виду, но его отец блистает, привлекая внимание каждого. И как он еще не рассыпался от обращенной к нему ненависти? Хосок, поднимающий с подноса очередной наполненный бокал неподалеку от двух детективов, не сказать, что жалеет об услышанном. Наоборот, в голове повторяет слова Чонгука, с которым уже сталкивался прежде. Этого альфу он помнит как парня Тэхена, а еще как одного из лучших детективов города. Хосок сует руку в карман, отпивает шампанского и подмигивает подошедшему Юнги.—
— Все еще не верится, что мой прекрасный друг жив и здоров! — говорит мужчина, известный в городе как владелец крупной строительной фирмы, с удивлением и радостью разглядывает отца семейства Ким. — Пресса уже разбила палатки возле компании и вашего дома? Надеюсь, когда-нибудь мы все узнаем, как так вышло. — Когда-нибудь, друг мой, когда-нибудь, — улыбается Тэхен, коротко похлопав бывшего партнера по плечу. — Нам очень любопытно, что ты намереваешься делать теперь, — говорит бывший знакомый и владелец известнейшего в городе отеля. — Двадцать лет все-таки не шутка. Здесь все по-другому теперь. — Не сказал бы, многое на том же уровне, что и было прежде, — качает головой Тэхен. — Даже как-то предсказуемо. Я ожидал больших изменений в лучшую сторону, но вышло нечто иное. Сынвон, стоящий с мужчинами, коротко хмыкает, ловя взгляд бывшего друга. Восхищение и зависть, радость и страх, обожание и ненависть. От контраста к контрасту, от лица к лицу, и все смотрят на одного человека, вызывающего разом все эти чувства. Сынвон ни к одному себя не причисляет. У него к Тэхену другие чувства, имеющие серый оттенок. Чон видит беседующего с Налем Элона и решает подойти, оставив Тэхена в окружении тех, кто готов быть ковриком, о который тот вытрет ноги. — Доброго вечера прекрасным омегам, — бархатным низким голосом говорит Сынвон с улыбкой Налю и Элону. — Не против, если я присоединюсь к вам? А то их деловые разговоры сегодня нагоняют лишь тоску. Омеги посмеиваются. — Тоскливые они для тех, кто отошел от дел, разве нет? — спрашивает Элон, приподняв бровь. — Верно, — кивает Сынвон. — Но это временно. И тоскливые они до поры до времени. А вот моему сыну бы не помешало это послушать. — Да ладно тебе, сегодня все должны отбросить рутину, — отмахивается Наль. — И наши дети в первую очередь. — Конечно, дети в первую очередь, — тянет улыбку Сынвон. — Кстати, как у Сокджина дела с приобщением к отцовскому делу? — как бы между прочим спрашивает альфа, и у Наля уголки губ медленно ползут вниз, но он старается не выдавать это и сразу же берет себя в руки. Ссориться не хочется, ведь никому не должно быть дела до чужих детей, поэтому Наль решает игнорировать. — Постепенно, — отвечает он коротко. — Попрошу еще розового, — бросает Наль и, кивнув Элону, покидает их. — Ну и зачем это было? — спрашивает Элон, подняв взгляд на мужчину. — Хотел спросить, как дела, а то как твой муж явился, даже пересечься не удается, — пожимает плечами Сынвон. — Я до сих пор боюсь, что отвернусь, и он исчезнет, — Элон отпивает вина и поправляет выбившуюся прядь за ухо. — Конечно, — кивает Сынвон. — Вам нужно время насладиться друг другом после такой долгой разлуки. — Ты бы понял меня, если бы Джинин… — Не пойму, Тэхен не позволил, — резко обрывает омегу ледяным тоном Сынвон. Элон отводит взгляд, затем опускает его на дно своего бокала и лижет нижнюю губу кончиком языка. Сынвон, стоящий над ним стеной, сухо усмехается и кивает. — Он уже сообщил тебе эту новость, — утверждает альфа. — Главный из многочисленных любовников твоего мужа убит им же. Ты наверняка был доволен, узнав об этом. — Мне правда жаль, он все-таки был папой твоих детей, — поднимает на альфу взгляд Элон. — Но в наших отношениях всегда были только я и Тэхен. Никто никогда не был важен из тех, как ты говоришь, многочисленных любовников. Любил и любит Тэхен только меня, поэтому мне всегда было плевать на остальных. Сынвон подходит чуть ближе, сделав короткий шаг к омеге, и смотрит в его большие черные глаза несколько секунд неотрывно, как будто что-то в них пытается найти, затем отступает обратно. — Правда? — усмехается Сынвон. Допив шампанское и поставив бокал на столик, он желает Элону хорошего вечера и оставляет его одного. — Чего хотел этот змей? — слышит позади любимый голос омега. Рука ложится на талию, заставляя на секунду оцепеневшего Элона моментально прийти в себя и улыбнуться. — Я выразил ему соболезнования по поводу смерти Джинина, вот и все, — поставив бокал на столик, Элон разворачивается в руках мужа и обнимает за шею, вливаясь с ним вместе в медленный танец. — Сейчас забудем обо всех. О тех, кто пытается сделать в моем затылке дыру и о тех, кто прячет за спиной нож, которым меня хотели убить, — мягко говорит на ухо Тэхен, кружа омегу в танце. — Сегодня и всегда только мы с тобой и наши дети.—
Наблюдения за младшим Тэхеном не прекращаются. Чонгук сваливает это на привычку, потому что за этим омегой всегда нужно тщательно следить, ведь стоит чуть отвести взгляд, как тот непременно что-нибудь натворит. Казалось бы, сейчас другой случай и они вообще в разрыве, но Чонгук тут сам себе не хозяин. Он пытается отвлекаться на очередные восхищения Рики или на короткие разговоры уже слегка опьяневшего капитана, который то подходит, то снова уходит к своим знакомым или же на поиски новых связей. Чонгуку в идеале хочется уехать отсюда и посидеть в баре в одиночестве, после чего пойти домой и выкурить половину пачки у окна в отражении алого свечения. Но вместо этого он продолжает искать омегу в толпе. Это контролю просто не поддается. Чонгук щурится, внимательно следя за тем, как скучающий весь вечер и старающийся игнорировать присутствие Чона Тэхен вдруг подходит к какому-то альфе и начинает улыбаться, о чем-то с ним говоря. Из-за стола с закусками, стоящего перед ними, видна только верхняя часть их тел. Чонгук все равно пытается разглядеть их руки, потому что ему кажется, что альфа что-то передает Тэхену. Омега снова щурится от широкой улыбки и разворачивается, направляясь внутрь ресторана. И тут перед взором оказывается Чон Хосок, которого сейчас хотелось бы видеть меньше всего. Грубить здесь ему не желательно, поэтому вместо слов Чонгук дает понять выражением лица, что альфе не рад. Но Хосоку очевидно плевать, потому что он подходит ближе и негромко спрашивает, при этом смотря куда-то в сторону: — Что у вас есть на Ким Тэхена старшего, детектив Чон? Но Чонгука в этот миг куда больше волнует Ким Тэхен младший. Поэтому он, собираясь покинуть открытую часть ресторана, коротко бросает альфе: — Поговорим завтра, господин Чон, — говорит детектив и спешно уходит, игнорируя и окликающего его Рики. Он окидывает взглядом людей, надеясь увидеть среди них Тэхена, но тот исчез как-то молниеносно. Мог уехать, а мог и не тратить время, сразу в туалете закинуться. Альфа туда и решает направиться, игнорируя все возникающие в голове вопросы с одинаковым составляющим «зачем?». Чонгук входит в уборную с приглушенным теплым светом и сразу направляется к ряду кабинок, сжимая ручку и давя вниз. Первая пустует, вторая, третья. Ручка четвертой кабинки тоже поддается, но за ней боком к альфе стоит застегивающий ремень на узких кожаных штанах Тэхен. Для обоих это становится неожиданностью, омега смотрит в первую секунду растерянно и удивленно, но затем когда осознание мгновенно ударяет в голову, очевидно мрачнеет и злится. Он хватает рулон туалетной бумаги и кидает в Чонгука. — Что ты здесь делаешь? — шипит Тэхен, сердито уставившись на альфу. Рулон, прилетевший тому в грудь, падает на темный мраморный пол и катится к раковинам, расстилаясь тонкой белой полосой. — Обычная полицейская проверка, — с каменным лицом говорит альфа, не сводя взгляда с Тэхена, такого красивого, с темными переливающимися кудрями и со слегка подкрашенными глазами, где невозможно разглядеть, насколько зрачки расширены. — Ты ворвался в туалет и нарушаешь мое личное пространство! Проверка? — раздражается Тэхен все сильнее. Слишком это похоже на то, как у них начиналось, когда Тэхен торчал за решеткой и готов был взорваться из-за безразличия детектива Чона. — Запираться не учили? — приподнимает бровь альфа, все еще стоящий перед омегой оградой вместо двери в кабинку. — Забыл. За это тоже арестовывают? — усмехается Тэхен, чуть склонив голову к плечу. — Так давай, посмотрим, как ты будешь вести меня мимо моего отца в наручниках, — Тэхен выглядит так, будто сейчас в голос рассмеется, и ему так хорошо, потому что слова дали свою реакцию, отразившуюся на лице альфы, готового рвать. — Меня никто не остановит. Как ты не понял еще, что против закона идти себе дороже, — цедит Чонгук. — Уже успел принять дерьмо, которое у дружка взял? — А ты следишь за мной? — растягивает в довольной улыбке губы Тэхен. — Как верный пес, — тише, низким голосом произносит омега, подойдя к Чонгуку ближе и мазнув указательным пальцем по его щеке. — Не можешь противостоять выработанным рефлексам, — уже шепчет Тэхен в губы альфы, с кайфом ощущая, как растет напряжение в чужом теле. То ли от злости, то ли от желания. Тэхен уверен, от обоих факторов. — Всего лишь моя работа, — Чонгук входит к омеге в кабинку, а дверь за ним громко захлопывается. Тэхен, которого грубо разворачивают и прижимают грудью к стенке, слегка вздрагивает от громкого звука и слышит, как щелкает замок. В отличие от омеги, Чонгук всегда внимателен к таким вещам. А Тэхену скрывать просто нечего. — Я не допущу, чтобы при мне здесь такие дела проворачивались, — альфа обжигает затылок омеги жаром дыхания. — У этих людей свои законы, — улыбается Тэхен, прижатый щекой к кафелю, потому что они с Чонгуком находятся в крайней кабинке. — Тебя тут каждый купит тысячу раз, фараон, — с трудом выдыхает любимое слово омега, хоть и не уверен, поймут ли его, почувствуют ли все то, что в нем дышать спокойно не дает. — Когда меня волновала эта власть? — хмыкает Чонгук, бродя руками по талии и бедрам омеги в поисках запрещенного. Хотя и сам уже делает запрещенное, самого себя наказав. Его одолевает порыв уткнуться носом в мягкие черные волосы и вдохнуть их аромат, как он делал в постели, когда омега сладко спал в его руках на рассвете. — Ты ничего не найдешь, я уже снюхал все, что у меня было, — Тэхен поворачивает к альфе голову и криво улыбается, скользнув кончиком языка по нижней губе. — Но если так хочешь меня потрогать, я не против. Знаю же, ты по мне соскучился. — Ты, видимо, тоже, — Чонгук поворачивает его к себе и берет за подбородок. — По глазам вижу, — альфа двумя пальцами чуть оттягивает верхнее и нижнее веко левого глаза Тэхена и пытается в тусклом свете разглядеть его зрачки. — Это кокаин, — Тэхен ведет пальцами по груди альфы и спускается к ремню на джинсах. — Себе хоть не ври, — негромко произносит в губы омеги Чонгук. Тэхен улыбается, так и стоит, зажатый между стеной и альфой, подцепив пальцем его ремень, и едва держится на ногах, проигрывая давлению любимого взгляда, смотрящего прямо в душу. Он поднимает глаза, найдя в себе силы в них утонуть, и пропадает в поцелуе, которым бредил в одиночестве долгими ночами и днями. Он тут же обвивает руками шею альфы и прыгает ему в объятия, сцепив ноги на его пояснице и в ответ так же голодно целуя, чуть ли не пытаясь сжевать губы, проглотить чужой язык. Чонгук ему воздуха не оставляет, не может перестать целовать, возвращает себе вкус этих губ на прежнее место. Он отключил часть сознания, отвечающую за совесть, и сам с собой спорит: почему ему должно быть совестно целовать того, кто ему принадлежит? Чонгук ошибался, один взгляд на омегу, и некто, похожий на него, исчезает из памяти и теряет значимость. Именно Тэхен сводит с ума и даже сейчас делает это с удвоенной силой, потому что Чонгуку становится плевать, что они не в подходящем месте, там, где десятки пар глаз могли бы их осудить и попытаться разлучить. Они с Тэхеном будто с цепи сорвались, так друг на друга накинулись в тесной кабинке. Тэхен кое-как расстегнул ремень на джинсах альфы, тот с него стянул штаны и белье, снова прижал обнаженной спиной к холодной стене и, смазав крепко стоящий член выделяющейся у омеги смазкой, толкнулся в узкую дырочку, сразу же чувствуя, как по телу разливается долгожданное расслабление. Тэхен не сдерживает громкий стон, забыв, где они находятся, и что в туалет может зайти кто угодно. Его прошибает кайф, какого ни один наркотик не приносит, и от этого в голос хочется стонать, но он позволяет Чонгуку прижать ладонь к его губам, а сам цепляется короткими ногтями за его плечи, скрытые футболкой, и глухо стонет в руку альфы, когда по нему пускает мурашки очередной глубокий толчок, заполоняющий целиком. Тэхен выгибается, откидывает голову, слегка ударяясь затылком о кафель, огромными глазами смотрит на едва различающееся отражение их силуэтов на темном зеркальном потолке и ловит приход. Чонгук трахает его на весу, спокойно держа одной рукой. Тэхен худенький. Стал, кажется, еще легче, и это альфу совсем не радует. Из его омеги высасывает жизнь белый порошок. Им мало. Мало, когда они оба бурно финишируют друг за другом, слившись в поцелуе, не останавливая бродящих по горячим телам рук. Мало, когда они долгие минуты целуются, ни о чем не говоря и не думая, как в первый раз попав в плен друг друга, очаровавшись вновь. Мало, когда севший на закрытую крышку унитаза Чонгук держит на себе Тэхена, насаживающегося на его член. Омега уже сам себя затыкает, уткнувшись лицом в шею альфы, и начинает медленно двигаться, истязая их обоих. В ладонях приятно покалывает от удовольствия, а Тэхену все еще мало, даже когда он целиком себя заполняет Чонгуком, когда в пик кайфа сжимает всей рукой его большой палец и старается быть тише, кусается, оставляя на шее альфы алые следы, и готов кончать и кончать, когда Чонгук кусает его за ухом, оттягивает зубами мягкую мочку с кольцеобразной серьгой, снова берет губы под свой контроль, придав им больше краски, чем любой блеск. — Чонгук… — с дрожью выдыхает Тэхен, готовый снова кончить, ускоряется, двигаясь на члене, тяжело дышит и старается смотреть неотрывно в глаза альфы, когда наконец изливается себе на живот, к счастью, не пачкая кофту, задранную до груди, на которой уже расцвели следы засосов, оставленных Чонгуком. Приведя себя в порядок, они еще стоят у двери и целуются, после чего Чонгук отпирает кабинку и идет к раковинам, чтобы ополоснуть лицо. Тэхен становится рядом и разглядывает себя в отражении. В ногах все еще слабость после парочки оргазмов в сочетании с легким головокружением от долгих поцелуев и шампанского. — Тебе лучше не возвращаться туда, — Тэхен обводит пальцем контур губ, за который вышел блеск, весь съеденный ими обоими. — Если отец узнает, что ты трахнул меня в туалете считай что при нем, не даст тебе отсюда живым выйти. — Ты меня провоцируешь? — промокнув лицо сухой салфеткой, Чонгук поворачивается к омеге, который все еще невозмутимо разглядывает себя и поправляет волосы. — Я твоего отца не боюсь, Тэхен. И врать тебе не стану, у меня есть четкая цель покончить с ним. Просто имей это в виду, — Чонгук берет омегу пальцами за подбородок и поворачивает его лицо к себе, смотря в глаза с совершенной уверенностью в каждом своем слове. — Твоему отцу понравится, что ты дал себя трахнуть тому, кто его уничтожить хочет? — Что ты хочешь, чтобы я делал, Чонгук? — с бессилием в глазах спрашивает Тэхен. — Ты ставишь меня перед выбором, он ставит, хоть и не так очевидно. Я в прошлый раз тебе уже сказал, что я тут ни при чем. Его бесит, что я люблю копа, тебя бесит, что мой отец — убийца. А меня бесите вы оба, — Тэхен раздражается, бьет альфу по руке и разворачивается, собираясь уйти, но Чонгук ловит его за локоть и резко тянет на себя. — Я тебя отпускать не собираюсь. Он меня когда-то лишил важного человека, а если и сейчас лишит, то я точно проиграл. — Так ты за свою победу переживаешь? — сухо усмехается Тэхен. — Дело принципа, все такое. А обо мне никто не думает. — Я лишь предупредил тебя, что от своей цели не отойду. Решать тебе, смириться с этим или нет, — Чонгук гладит его большим пальцем по щеке. — Знаю, что я поступил с тобой плохо, пламя, но мне нужно было время на то, чтобы принять новую реальность, в которой твой горячо любимый отец вернулся. — Ты меня вышвырнул, Чонгук. Вышвырнул из своей жизни ради того, чтобы кому-то что-то отплатить, — Тэхен смотрит на него и умоляет себя не ломаться прямо сейчас, пока слова идут из него сами. — Так что не вздумай обвинять меня в том, что я тут хожу, ищу наркотики у людей, только бы на тебя смотреть было легче. И нет, я ничего не нашел. Альфа с пониманием кивает. Он знает, что не нашел. Ему себя оправдать надо было, свой порыв. А оправдание тут только одно — любит и жизни без него уже не помнит. — Если… — Чонгук мягко касается пальцем уголка его губ и осторожно гладит, боясь лишнюю боль причинить. — Если ты хочешь, чтобы я ушел из твоей жизни, я это сделаю. Если тебе больно… — Мне без тебя больно, пойми это уже! — Тэхен слегка бьет альфу в грудь и быстро моргает, чтобы не дать слезам покатиться по щекам. Чонгук прижимает его к себе, сам утыкается носом в его макушку и гладит по затылку. Тэхен тихо всхлипывает и обвивает альфу руками. Ему этого тепла не хватало, как кислорода. — Мое пламя, самое прекрасное пламя, — Чонгук целует омегу в макушку и шепчет: — Я хотел бы сказать, что больше никогда не причиню тебе боли, но то, что я собираюсь сделать с твоим отцом… — Я не могу так, — Тэхен отстраняется от альфы, как будто его в чувства привели, и качает головой. — Я не могу, Чонгук. Я ничего, черт возьми, не понимаю и не хочу понимать, — омега спешно убирает с лица признаки слез и идет к выходу. Чонгук сразу же срывается за ним, и как только выходит следом, видит Тэхена, стоящего неподалеку с отцом. — У них тут планируется какой-то интересный десерт, неужели не попробуешь, малыш? — слышит Чонгук, подходя к ним. — Нет, отец, я поеду домой. Очень устал, — говорит омега и когда замечает подошедшего к ним Чонгука, хочет еще быстрее уехать. Рядом этих альф видеть тошно. — Я отвезу тебя, — синхронно говорят Чонгук и старший Тэхен и переглядываются. — Я сам поеду, хорошего вечера, — цедит Тэхен и шагает к лифту. Ком в горле снова душит. — Добрый вечер, детектив, — когда омега скрывается за дверями лифта, мужчина с руками в карманах темно-серых брюк поворачивается к Чонгуку, готовому лопнуть от злости. — Сколько раз я должен закрыть глаза на то, что мой сын после встреч с тобой бывает на грани истерики? Я готов потерять терпение, но он тобой слишком дорожит. — Это угроза, господин Ким Тэхен? — изгибает бровь Чонгук. — Еще и детективу полиции. — Я таких как ты столько повидал, — усмехается Тэхен. — Честные полицейские, но чуть надави, чуть покажи власть, сразу же пресмыкаться готовы. — Вам будет легче сдаться прямо сейчас, чем пытаться меня купить, — качает головой Чонгук. — Мы это посмотрим, — кивает Тэхен, берет бокал с шампанским, улыбается уголком губ, смотря на Чонгука, и поднимает свой бокал. — За твое здравомыслие, Чонгук. И за наличие у тебя чувства самосохранения, — альфа делает пару глотков и ставит шампанское на столик рядом. — Насколько нужно быть бесстрашным, чтобы сделать это с моим сыном, когда я где-то поблизости? — альфа глазами говорит о своем гневе. Он ощутил тесное сплетение двух ароматов сразу, как младший сын вышел из уборной. — Это не ваше дело, — смотрит на мужчину с вызовом Чонгук. — Наши отношения вас не касались, не касаются и не будут касаться. — Тэхен, любимый, — зовет мужа идущий к ним Элон. Как только он видит Чонгука, слегка хмурится. — Я здесь, моя душа, — улыбается супругу Тэхен и обнимает за талию. — Хорошего вечера, господин Ким, — говорит Чонгук Элону, тот коротко кивает, и альфа уходит, плюнув на приказ капитана находиться в этом гнилом месте до конца вечера. Он поедет за Тэхеном и будет оберегать. Если надо, и от него же самого. — Что-то случилось? — спрашивает Элон обеспокоено, стоя с мужем в обнимку и накрыв его грудь ладонью. — Ничего. Я всего лишь очень сильно хочу потанцевать с тобой, жизнь моя, — улыбается Тэхен, беря омегу за руку. Элон прикусывает губу, чтобы не расплакаться от счастья, и быстро кивает. Рядом с мужем он как будто тот восемнадцатилетний омега, ослепленный великолепием самого прекрасного мужчины на свете. Тень которого падает на всех, но не на Элона.