🩸
Прошла целая ночь, и никто не спал, никто до самого утра и даже после не переставал думать о том, что их ждет теперь, если это действительно правда. Что теперь их всех ждет? Об этом думают все, кто с ним уже столкнулся, но не он, всю ночь не смыкавший глаз и смотрящий только на свою любовь, спящую тихо и мирно, впервые за долгое время не видя снов, в полном приятном забвении. Все глядит и не верит счастью, что снова смог с ним воссоединиться, ощутить его пьянящий как и тогда аромат. Время враг, время друг, никогда не понять, как именно к нему относиться. Время помогло встать на ноги, дало шанс, но оно же забрало родное на долгие годы, и об этом условии Тэхен не задумывался до последнего, пока невыносимо не стало, пелена спала, а сердце не начало сгнивать все сильнее и сильнее с каждым новым днем без любимых. Он не может перестать касаться его, самого дорогого, играет с прядками темных и все таких же мягких волос, любуется и снова узнает, знакомится, снова влюбляется, как когда-то, тот парнишка, готовый покорять мир голыми руками, и никогда не было трудно, потому что всегда, рядом стоя и руку держа, был Элон. Ранним утром, когда алая ночь только-только начинает меняться на глубокий синий, Тэхен выходит из спальни лишь для того, чтобы ответить на звонок и не нарушить сон спящего омеги. Но стоит ему тихо прикрыть за собой дверь, глаза Элона раскрываются, и, еще ничего не поняв, он тут же ищет того, с кем видел лучший за много лет сон. Он присаживается, с каждой секундой вновь настигшего его молчания чувствует, как боль и разочарование растут в груди, заражая глаза, где свет, еще не успев вспыхнуть, тут же меркнет. Но иначе и быть не могло. Оттуда никто не возвращается, просто жизнь омеге решила подарок сделать, явив образ любимого, да так реалистично, что его аромат… он до сих пор по комнате витает призраком. Густая кровь и пышный бутон розы смешались, как когда-то было уже, в том счастливом прошлом, где никто не мог разлучить. И даже смерть. Пока они о ней не думали, беззаботно коротая дни в счастливой компании друг друга. Слезы заполняют глаза, а Элону хочется никогда их не открывать, лишь бы продолжать видеть его под веками, с той же улыбкой, с тем теплом, стоит коснуться. Вчера так и было, слишком красиво и слишком обманчиво, такой жестокости никогда и ни с кем, наверное, судьба не проворачивала, и Элону втройне обидно. Он прижимает к губам ладонь и давит всхлип, жмурится, а слезы по щекам бегут, падая на одеяло. Это счастье вчера стоило того, чтобы сегодня разрушаться в более ускоренном темпе, чем обычно? И сколько он еще так протянет? Пару минут. Дверь открывается вновь, и Элон, застыв, глядит на нее, как безумный, не дышит, не моргает. Даже слезы свое течение остановили. Время снова играет? В дверях он, снова щедро себя являющий по воле судьбы. Элон еще больше хочет плакать, и как всегда боится двинуться, только бы не спугнуть фантом, не дать ему рассеяться как утреннему туману с появлением солнца. А Тэхен, стоит увидеть проснувшегося омегу, не может сдержать полной любви улыбки. Он закрывает дверь и стоит перед ней, не входя дальше, любуясь блестящими глазами, в которых снова разжигается огонь. — Сердце мое, ты рано проснулся, — нежно говорит мужчина как ни в чем не бывало. — Тэхен, — Элон не верит, что снова адресует это имя тому, кому то истинно принадлежит, а не в пустоту одиноких ночей. Услышав голос, от которого мурашки бегут, Элон больше не боится спугнуть, ведь с его возвращением аромат в спальне снова усилился, забивая не только легкие, каждую частичку воздуха. Омега подрывается к нему, одеяло утягивает за собой, и то падает на пол, оставшись шлейфом за ним. Элон падает тоже. Перед Тэхеном на колени, а тот за ним опускается, берет за плечи, только бы удержать. Голодный взгляд, в котором тоски столько, что самого стойкого задавить способна, снова изучает, не верит и верит одновременно, пальцы дрожащие скользят по широким плечам, по груди, поднимаются к шее, касаются лица и самых любимых губ. — Я с тобой, Элон, — видя неверие и страх мужа, мягко, но убедительно звучит Тэхен, позволяя тому как младенцу изучать свое лицо. Пусть трогает сколько хочет, от его прикосновений заледеневшее сердце оттаивает. — И я не оставлю тебя. Я не погиб, я не бросил тебя на этом свете одного, — альфа его руки гладит, бродящие по его же лицу, и подносит к губам. — Как мне верить, когда я столько ночей звал, а в ответ получал тишину? — всхлипывает Элон, взяв в ладони лицо любимого и разглядывая его живые и красивые глаза. — Где ты был, если не на том свете? — затихающий голос дрожит. — Я все тебе расскажу, — Тэхен улыбается, обхватывает запястье Элона и держит аккуратную ладонь перед своим лицом, заговорщицки смотрит, чуть прищурившись, как всегда делал, когда что-то задумывал. — Мне укусить тебя, чтобы ты поверил? Чтобы понял, что не спишь? Элон большими и все еще растерянными глазами смотрит и кивает. Пусть кусает, пусть целует, пусть делает что угодно. Тэхен подносит его руку к своим губам, размыкает их и захватывает зубами указательный палец, смотря в глаза и зажимая его чуточку сильнее. Элон слегка щурится, и альфа сразу же выпускает его руку. — Не больно, но то, как ты держал мою руку… — Элон смотрит на свое покрасневшее запястье и опускает руку на колени. Тэхен в ответ как-то тоскливо усмехается и берет руку мужа другой рукой. Ощущение совсем другое. Такое, как было прежде. Нежно, трепетно и осторожно. Он в извинениях оставляет на заалевшем запястье легкие поцелуи, а Элон больно кусает себя за нижнюю губу, чтобы не расплакаться. Мечтал ли он о таком? Только если после смерти. И сейчас неважно: умер ли омега или правда жив, потому что по итогу он воссоединился со своим смыслом. Тэхен поднимает свою левую руку и пытается ее сжать в кулак. Его движения резкие и кривые, будто он пытается управлять чужой конечностью, и из-за этого бессилия в его глазах всплески гнева мелькают. — Что с твоей рукой, Тэхен? — испуганно выдыхает Элон, хватаясь пальцами за руку мужчины и бережно прижимая к себе. — Правая сторона моего тела частично парализована. Я едва чувствую что-либо, — грустно улыбается Тэхен, погладив омегу по щеке здоровой ладонью. — Это из-за… — осекается Элон, боится даже заговаривать о самом страшном дне в своей жизни. — Из-за аварии двадцать один год назад, — в голосе альфы дает о себе знать ненависть с ее могильным холодом. Она давно поработила все в Тэхене, заставляя увядать все, что проходит мимо. Элон как вспомнит то чудовищное время, в сердце острая боль вспыхивает, а в глотке крик. Ему бы на всю жизнь забыть о том, что произошло, о том, как его жизнь с жизнью любимого оборвалась, а все после было лишь отсрочкой и бренным существованием. Он смотрит в его глаза и не верит до сих пор, он его касается и думает, что это лучший сон, но покрасневшее запястье пробуждает. Элон бы им любовался, потому что это не больно на самом деле, это признак любви, ее реальное явление. Он глядит на Тэхена, как на божество, и его руки целовал бы вечно. Ему снова хочется плакать из-за неконтролируемых эмоций, искрящихся внутри его побитой души, и Тэхен, заметив это, сразу же меняется в лице, одаривает теплой улыбкой и поднимается на ноги, помогая встать и мужу. Элон забывает о том, что нужно принять душ с утра, привести себя в порядок и срочно выпить бокал вина за завтраком, но ему ничего не хочется, только смотреть на альфу и не терять с ним физического контакта. Превозмогая себя, омега идет в ванную, не отпуская, утягивая за собой, а Тэхен и не думает возражать, ему тоже не насытиться никак, он поглощает каждую деталь его прекрасного образа и как впервые восхищается красотой омеги, которая с возрастом стала еще выразительнее. У Элона нет предела, он будет сводить Тэхена с ума вечно. Они не разговаривают, упиваются друг другом молча. Элон себе даже моргать бы запретил, боясь потерять из виду любимого. Тот возвышается над ним и развязывает пояс халата на утонченной талии, пока Элон борется с собой, чтобы не упасть в обморок от его прикосновений. Тихий вздох неконтролируем, когда альфа касается обнаженной медовой кожи пальцами, и тут же в его глазах темнота наступает, вытягивая из глубин вожделение. Ему невозможно не быть тут, когда перед мужчиной стоит самый красивый омега на свете, многие годы живший только в воспоминаниях и дразнящий во снах. И как он жил так долго без него? Этот вопрос бы задал ему весь мир, и он сам себе его задает. Им другое двигало. Ненависть задушила все, но не убила, иначе не здесь бы стоял сейчас Тэхен, не перед любимым омегой, который его вожделением заражается мгновенно. Они набрасываются друг на друга одновременно, окончательно уничтожая дистанцию и длинный пробел в их одиноких жизнях, полных других вещей, но не теперь. Теперь они полны лишь друг другом. Губы на вкус еще слаще, с горчинкой пролитых слез, с жжением пережитого, но лучше их не найти в целом мире. Они так долго жили друг без друга, что сейчас ощущения вышли на другой уровень, недостижимый для остальных. Все в тысячи раз ярче, и это дурманит не на шутку голову обоим, жаждущим полного слияния на вечность. Теперь так и будет, каждый мысленно это обещает, целуя с отчаянием, боясь, что это последний раз. Так и будет отныне. Каждый поцелуй — как последний, каждое объятие — как последнее, каждое слово — как сказанное в последний раз, каждая улыбка — как последняя. Но каждое «я люблю тебя» — бесконечно.🩸
Он весь — нежность и спокойствие, в котором буйство альфы становится штилем. Он весь к его ногам буквально. А омега на светлых простынях лежит и теперь задыхается не от страха, а от удовольствия, дрожащие пальцы пряча в его темно-русых волосах и прижимая к себе сильнее, потому что любая дистанция даже в миллиметр будто на километры отдаляет, разгоняя меж ними ветра. Юнги тихо стонет, все еще держа себя под максимально возможным под ласками контролем, потому что дома ему заниматься любовью не доводилось, и пусть огромный дом пуст, родителей нет, прислуга вся внизу и вряд ли услышит, а охрана окружает особняк, омеге все равно немного странно, но при этом приятнее в тысячу раз под страхом возможного обнаружения. Хосок целует его плечи и шею, подбирается к мягким розовым губам, когда немного приходит в себя, и черный взгляд под пеленой дикости и желания на пару оттенков светлеет, стоит им немного замедлиться и взглянуть друг на друга. У Юнги бордовые локоны рассыпались по белоснежной подушке, глаза как горячий манящий кофе, и сами такие же обжигающие во всех лучших смыслах, фарфоровая грудь блестит от пота, от влажных поцелуев. Хосок садится меж его разведенных ног и берет красивое лицо в ладони, разглядывает любовно, глазами гладя, и целует в кончик носа почти невесомо. Юнги нежно улыбается и водит пальцами по груди и торсу альфы, влюбившись в его рельефы с первого взгляда еще тогда, на боксерском ринге. Мечтал потаенной частью сознания коснуться, но всегда откидывал эти мысли подальше. И знал бы он тогда, что сейчас будет лежать под ними и скользить пальцами по смугловатой коже, под которой мышцы крепкие перекатываются, сводя с ума, — не поверил. Пока Юнги идет за кофе, дерзнув выйти из комнаты в одной черной рубашке Хосока, сам альфа в одних серых брюках выходит на балкон, прилагающий к спальне омеги, и закуривает. Солнце то прячется, то появляется из-за густых облаков, но теплому ветерку никто не мешает бродить меж деревьев, играть с цветами в саду Юнги. Хосок так его назвал, когда омега впервые ему показал это тихое и умиротворенное место. Теперь они любят там сидеть и проводить часы под ночным небом. Юнги не покидает дом с тех пор, как на него было устроено покушение. Как бы он ни пытался говорить с отцом, что ему необходимо выходить на работу, убеждал в своей безопасности и сам был готов на армию охраны на хвосте, все равно Джисоб остался непреклонным, сказав, что безопаснее всего омеге будет дома. И им с Киром так спокойнее. Хосок успокоил омегу, пообещав, что это не станет помехой для них, и той же ночью пришел, долго обнимая и целуя Юнги, испугавшегося возможной разлуки. Он уже не в первый раз по-тихому, воровато проникает в дом мэра, чтобы увидеться со своим омегой. Обычно это бывает по ночам. Войти внутрь ничего не стоит, потому что Хосок выяснил, что среди охраны семьи Мин на дежурстве бывает его давний знакомый, когда-то работавший на Сынвона, из-за чего вторжение стало еще проще. Хосок заручился, что если кто-то из хозяев дома узнает об этом, то он обязательно позаботится о будущем рискующего работой охранника. Помехи исчезли совсем. Хосока раздражает вся эта ситуация, но он не показывает этого перед Юнги. Ему не составит труда забрать омегу и вместе с ним отправиться туда, где их никто не найдет, и ни отец, ни родители Юнги на его пути не встанут, но тогда ситуация усложнится еще больше, ведь искать их наверняка не перестанут. Юнги вряд ли сможет бросить травмированных потерей одного ребенка родителей, а Хосок не хочет, чтобы омеге было больно. Плевать на отца, Сынвону так даже лучше будет, потому что Хосок с собой бы забрал и брата, избавив их от тирании отца, а его от детей, к которым он и любви-то не испытывает. Но пока все, что может Хосок, это по-тихому встречаться с омегой в его же доме и молчать. Хотя терпения все меньше. Юнги возвращается в спальню с чашками кофе и чая на подносе и ставит на прикроватную тумбу, а сам выходит к альфе на балкон и прижимается к нему сзади, обвив руками. Он прикрывает глаза и целует горячую кожу в области лопатки, затем прижимается щекой, чувствуя себя как никогда счастливым в этот момент. Хосок тушит сигарету и разворачивается, накрыв поясницу Юнги ладонью и притянув к себе. — Ты скоро уйдешь? — с грустью спрашивает омега, подняв глаза на альфу. — Пока не буду уверен, что кто-то из твоих родителей едет домой, — Хосок проводит большим пальцем по губам омеги и зачесывает прядку, упавшую ему на глаз, за ухо. — Тут же охрана, Хо. — Все равно, — говорит альфа и, взяв Юнги за руку, ведет в спальню. — Прохладно становится, не прощу себе, если ты заболеешь. — Зато тогда ты будешь рядом чаще, — Юнги садится на край кровати, Хосок заботливо укрывает его ноги одеялом и вручает чай. — Это даже не обсуждается, — кивает Хосок. — Но до такого доводить не будем. Это скоро прекратится. — Я не знаю, как мне быть с родителями, как убедить их, что я могу быть в безопасности, — Юнги с тоской глядит на дно чашки. Хосок садится рядом, отпивает свой кофе и ставит чашку обратно на поднос. Ему глоток в горло не лезет, стоит немного выйти из их с Юнги скрытой от чужих глаз идиллии и на первом же шаге врезаться в реальность, которая так и не стала лучше. Станет ли вообще? — Меня они, конечно же, слушать не станут, — сухо усмехается Хосок. — Они не доверяют Сынвону, — кусает губу Юнги и с сожалением глядит на альфу. — И правильно делают, я первый, кто ему не доверяет, — Хосок присаживается на корточках перед омегой и накрывает руками его колени, спрятанные под одеялом. — Я хочу, чтобы ты знал кое-что, — Юнги смотрит вопросительно, стараясь не подавать признаков волнения раньше времени. — Если мирным путем мы не сможем достичь покоя в наших отношениях, если мой отец не угомонится или твои родители будут против, хотя, скорее всего, с ними я смогу договориться, то я сделаю все по-своему, хорошо? Просто доверься мне. — Не убьешь же ты его? — обеспокоено поднимает брови Юнги, пристально глядя на альфу. — Нет, — слабо улыбается Хосок и качает головой. Хотя он и сам пока еще не знает наверняка, что не сделал бы этого. — Но я не собираюсь жить по чьим-то правилам. Поэтому и хочу, чтобы ты доверился мне. — Я всегда тебе верю, Хосок, — Юнги ставит свою чашку на тумбу и когда наконец ему ничего не мешает, он гладит альфу по щеке, тепло улыбаясь. — Всегда и всецело. Главное, чтобы ты не пострадал. — За меня не волнуйся, — Хосок отбрасывает одеяло в сторону и припадает губами к коленкам омеги. Юнги выдыхает и сжимает зубами нижнюю губу, наблюдая за альфой. Одно прикосновение, и Юнги весь вспыхивает, мурашками покрывается и как голодный жаждет большего. Когда губы Хосока скользят выше, колени Юнги сами собой начинают расходиться в стороны, а дышать становится тяжелее. Он упирается руками в матрас позади, чтобы не соскользнуть, не развалиться под головокружительной лаской. Прикрыв глаза, он откидывает голову назад и еле держится, чтобы не застонать, когда губы рисуют невидимые узоры на внутренней стороне бедра. И в этот самый момент в кармане брюк у Хосока вибрирует телефон, который тот старательно игнорирует, хоть и раздражается мгновенно. Он поднимается и нависает над омегой, берет Юнги за лодыжку и закидывает его ногу себе на плечо, утягивая в долгий и лишающий кислорода поцелуй, параллельно расстегивает свои брюки, приспускает их и одним плавным толчком вновь заполоняет омегу, который сразу же глухо стонет ему в губы и охотно двигается навстречу. Юнги тоже старается не реагировать на вибрацию, думает, если Хосок игнорирует, значит, не важно, и скоро звонить перестанут, но по мере того, как мобильный продолжает настырно звонить, поцелуй становится резче, болезненнее, как и прикосновения альфы. Хосок двигается грубее. Юнги накрывает его грудь ладонью и чувствует, как тот весь напрягся. Он разрывает поцелуй, гладит альфу большим пальцем по влажным губам и щеке и тихо шепчет его имя, чтобы привлечь внимание. — Хосок, тише, пожалуйста, — просит он, мягко целуя в уголок губ и гладя пальцами по затылку. — И лучше ответь. Ты злишься. Хосок, смотря ему в глаза и слыша его тихий голос, немного рассеивает красную пелену перед глазами и дотягивается до телефона в кармане. И эта кровавая пелена, стоит посмотреть на имя звонящего контакта, мгновенно застилает глаза обратно. Хосок отстраняется от Юнги, мечтает вышвырнуть телефон прямо с балкона, но сдерживается только из-за омеги, который с беспокойством глядит на него с кровати. — Да, отец, — скрепя зубами, отвечает на звонок альфа. Зажав телефон между ухом и плечом, он застегивает брюки и выходит на балкон. — Чем ты можешь быть настолько занят, раз не отвечаешь мне так долго? — прозрачно звучит голос отца в трубке, даже как будто отстраненно, при этом его сталь и упрямство никуда не деваются. — Ведь на работе тебя нет, — и Хосоку тут усмехнуться хочется. Конечно, за ним же еще и следят. Только путь к Юнги они не отслеживают, Хосок не позволит. — Трахаюсь, — не врет альфа. Назло говорит грубо, жаль, реакцию отца сейчас не увидеть. — Очень сильно занят. После короткой паузы Сынвон, не меняясь в голосе, отвечает: — Езжай в офис, отвлекись от своего важного дела, будь добр. Так и омегу убережешь от своей агрессии, — в ответ не может не ударить мужчина. Хосок впивается пальцами в мраморные перила, и такое чувство, будто не форма камня отпечатывается на ладони альфы, а ладонь на холодном крепком мраморе. — Что случилось? — трет переносицу Хосок, мечтая скорее прекратить этот разговор. — Не по телефону. Приезжай сейчас же, — твердо говорит Сынвон и кладет трубку. Постояв еще минуту с внутренней борьбой, к которой не привыкать после диалогов с отцом, Хосок подавляет ураган внутри себя и возвращается в спальню. — Что такое, Хосок? Отец? — спрашивает Юнги. Нетрудно по злости в глазах альфы угадать, кто звонил и кто ее там посеял. — Мне нужно к нему, Юнги, — виновато говорит Хосок, начав собираться. Можно было бы плюнуть, но отец звучал не так, как обычно. Возможно, что-то действительно случилось. — Пока не знаю, зачем, но нужно. Со двора слышится шум въехавших на территорию автомобилей. Юнги сразу же подскакивает как ужаленный и испуганно смотрит на Хосока. — Родители, — еле шевеля языком от шока говорит он и тоже начинает спешно одеваться и приводить себя в порядок, носится по комнате и параллельно пытается прибраться, хватается за флакон с духами, стоящими на трюмо, и распыляет на себя со всех сторон, только бы сбить аромат альфы, еще не успевший улетучиться с тела омеги. А Хосок в это время думает, что это все — знак. Звонок отца и внезапное появление родителей Юнги. Видимо, именно сегодня они раскроют свои отношения и больше никогда не будут прятаться ради безопасности, потому что нет сомнений, что ее альфа Юнги обеспечит. Хосок не собирается искать другие пути отхода и сбегать, как подросток. Он встретится с супругами Мин лицом к лицу и скажет им о своей любви к их сыну, смотря прямо в глаза. — Хосок, — в панике цепляется за альфу Юнги. — Что нам делать? Если они увидят… — Ничего, малыш, мы поговорим с ними, как взрослые люди, — спокойно отвечает Хосок. — Нам не по пятнадцать лет все-таки. — Ты прав. Я просто боюсь, что они не примут тебя, — готов расплакаться омега. — Это неважно, мы все равно будем вместе. Думаешь, я допущу, чтобы кто-то между нами вставал? И неважно, твои родители или мой отец, — Хосок целует Юнги, коротко обнимает и, взяв за руку, ведет к двери. — Все будет хорошо. Юнги крепко сжимает пальцами ладонь альфы и пока идет, старается держаться за его спиной, боясь столкнуться с осуждением в глазах родителей в первую же секунду. Он к нему не готов, как не готов и терять Хосока. — Кстати, духи тебе особо не помогли, — коротко улыбается альфа, когда они доходят до лестницы. Юнги огромными глазами с испугом глядит на него и уже хочет выдернуть руку, чтобы вернуться в комнату и вылить на себя весь парфюм, что у него есть, но альфа крепче сжимает его ладонь. — Не бойся ничего, Юнги. Снизу слышен голос отца и главного альфы в охране семьи Мин. Юнги и Хосок спускаются и у самых дверей сталкиваются с Джисобом. Тот отвлекается от разговора и смотрит на них так, будто первый раз увидел. В его глазах читается растерянность, а лицо непривычно бледно. — Отец… — мямлит Юнги, не зная, с чего начать. Он сейчас такой же бледный, наверное. — Господин Мин, — уверенно начинает Хосок, крепче сжимая руку Юнги. — Я хочу поговорить с вами… — Добрый день, Хосок, — звучит тусклый голос мэра. Он весь в суете, в растерянности, как будто что-то серьезное произошло. Он даже не замечает, как его сын держится за руку с альфой. — Надеюсь, твой вопрос сможет подождать, сейчас я немного занят, — торопливо отвечает мужчина и, кивнув охраннику, поднимается в свой кабинет. — Юнги, сиди дома, — бросает он напоследок. Юнги и Хосок, ничего не понимая, смотрят ему вслед, затем друг на друга. — Я не знаю, что это было, но он слишком странный, — говорит Юнги. — Я пойду к нему, узнаю, может, что-то плохое произошло. — Хорошо. Только будь на связи, я сразу же приеду, — Хосок притягивает омегу к себе, целует в лоб и выходит из дома. Он доезжает до высотного здания в центре города, принадлежащего семье Чон, за двадцать минут. Охраны на территории как будто бы больше обычного, но Хосок не торопится строить предположения. Сунув руки в карманы брюк, он входит внутрь и сразу же направляется к лифту. Игнорируя секретаря отца, альфа открывает дверь в кабинет и застает мужчину стоящим у панорамного окна. — Я слушаю, — бросает Хосок и, минуя довольно приличное расстояние от двери до массивного черного стола, подходит. В кабинете тихо, и только звук его твердых шагов разбавляет молчание. Сынвон поворачивается к нему, когда шаги прерываются у стола. Мужчина стоит так же, как и сын, с руками в карманах черных брюк, а на лице его такая же растерянность, как была и у Джисоба. Где-то глубоко альфа задумчив, еще старается контролировать свое лицо в отличие от мэра, но иначе быть не могло, потому что это Чон Сынвон, всегда держащий себя под контролем. — С Мином был? — первое, что спрашивает он, смерив сына отрешенным взглядом и чуть отвернув голову в сторону. Он слегка морщит нос, наверняка ощутив смешение ароматов — Хосока и Юнги, и явно морщится специально, чтобы в очередной раз показать свое недовольство. — Как это относится к тому, из-за чего ты позвал меня? — старается не срываться раньше времени Хосок, сверля отца пристальным и нетерпеливым взглядом. — Я говорил прежде, а теперь приказываю и тебе, и Джевону прекратить разгуливать и водиться с кем-либо из нашего многоуважаемого окружения, — несмотря на немного рассеянный взгляд, альфа звучит непреклонно и максимально серьезно. — У тебя какие-то проблемы с людьми, отец? Может, это твоя психологическая хрень? Считаешь себя выше остальных или что? — нервно усмехается Хосок, давно плюнув на выдержку и тактичное обращение к мужчине. — С чего ты взял, что мы оборвем связи с теми, кто нам с Джевоном важен? — Вам придется, я не стану и в этот раз церемониться, — спокойно отвечает Сынвон и медленно шагает к барному уголку. Хосоку сейчас тоже хотелось бы обжечь горло чем-нибудь высокоградусным, но он не сдвигается, следит за отцом. — А иначе не смогу уберечь вас. — От кого нас надо оберегать? — не понимает Хосок, заводясь из-за слов мужчины. — Если только от тебя. — От Ким Тэхена, — еле-еле заметная дрожь мелькает в повысившемся голосе Сынвона, стоящего спиной к сыну и наливающего себе виски. На несколько секунд в кабинет снова возвращается звенящая тишина. Хосок выглядит еще более растерянным, и притом ему хочется смеяться. — Ким Тэхена? — переспрашивает он, решив, что ослышался. — Что он сделает? Завербует нас в свой гребаный наркоманский клуб? — усмехается альфа, не сдержавшись. Как же это все нелепо звучит сейчас. Сынвон делает глоток виски и поворачивается к сыну. — Его отец хочет отправить вас на тот свет. Уже однажды попытался, — мрачно звучит мужчина. — Ким Тэхен старший, Хосок. Он не был мертв, — коротко мотает головой Сынвон, глядит на дно стакана и отпивает. — Он ни черта не был мертв, — бесцветно посмеивается, покачав головой. — А папочку нашего с собой он не притащил случайно? — нервно улыбается Хосок. — Что за чушь ты несешь? У тебя ранний маразм или ты просто спятил? Откуда ему взяться? Джисоб поэтому бледный как смерть вернулся? Или вы там совместно что-то прикурили на своем собрании? — Ни сегодня, так завтра он объявит о себе всем. Мой друг вернулся, Хосок. И он не намерен дружить, как прежде. Он хочет всех нас стереть с лица этого города, — Сынвон осушает стакан и ставит на барную стойку. — Откуда Тэхену взяться, отец? Он не оставил бы свое огромное дело, если бы выжил. Не оставил бы его омегам, которые… — Я не знаю! — громко прерывает сына мужчина. — Но это и еще большее безумие. Я его в глазах у Тэхена четко видел. Так что мне плевать, чего вы с Джевоном сейчас хотите, но если будете делать так, как я скажу, нашу семью его кровавая рука не затронет, — твердо говорит мужчина и уже собирается подлить себе виски в стакан. Тот под ногами мелкой крошкой рассыпается, потому что Хосок резко хватает отца за галстук, а мужчина из-за внезапного толчка в грудь сшибает его локтем. — Нет, ты не будешь больше нам указывать, как жить, — рычит Хосок, прижимая отца спиной к барной стойке. — Ни одно твое решение до этого не сделало нашу с Джевоном жизнь лучше. Думаешь, я стану прятаться в твоем доме от Тэхена? А сам боишься его, а? — скалится Хосок. — Никогда не боялся, сейчас подавно, — сдержанно отвечает Сынвон, смотря сыну в глаза. — Решил именно сейчас со мной разобраться? А не пожалеешь, сынок? Ты под стол пешком ходил, когда я с Тэхеном разделял улицы и районы и брал под контроль. Что ты будешь делать, если меня рядом не будет? Что ты ему скажешь? — Думаешь, тот, кто со своим отцом может разобраться, испугается чужого? — ухмыляется Хосок, мечтая сдавить галстук вокруг его шеи и услышать хрипы, после которых одна дорога — к холодной смерти. — Ты забылся, — Сынвон выходит из себя и отталкивает от себя Хосока, больше не сдерживаясь. Сын не ведает, что творит, ослеплен, зол, и ничего не слышит. Может, такая же грубость его приведет в чувства хоть немного, но Сынвон особо не надеется. Хосок — взрывчатка, которую лучше не тревожить. А сейчас выбора нет. Тот отшатывается и сразу же звереет, нападая на отца так, как всю жизнь мечтал. У него по венам наконец разливается горючее, тут же поджигаемое его бесконечной ненавистью. Он отпускает себя окончательно, всю злость в себе пробуждает и приказывает самому себе не щадить. Его никто не щадил, и даже сейчас. Он бьет в лицо крепким кулаком, а Сынвону вдруг смешно. До мелькающего в глазах сожаления. И такое, видимо, случается. — Давай, сынок, самое время нам повздорить, когда нашей семье угрожает другое, — он хватает Хосока за ворот пиджака и придавливает к стене, тоже не щадит, бьет, больше не боясь за лицо сына и того, что скажут другие. Это последнее, что сейчас еще имеет значение. — Как ты позволил омеге залезть тебе в сердце так глубоко, что даже угрозу для брата игнорируешь? Если уж тебе плевать на меня и на себя самого — ладно, но с этим Юнги ты и о Джевоне позабыл. — Я смогу защитить тех, кто мне дорог, а ты не справился с этим уже давно, — Хосок бьет отца коленом в живот, чтобы тот ослабил хватку, и вырывается, стирает кровь с носа ладонью и налетает так, что сшибает с ног. — Ты испортил жизнь своим детям и давным-давно потерял доверие! — Хосок с наслаждением бьет его кулаком в челюсть, не видит перед собой отца, теперь только боксерскую грушу, а в спортзале на тренировках все наоборот было. Разницы больше нет. — И не сваливай свою ублюдскую сущность на уход папы. Ты всегда был таким. — Не усложняй себе… — говорить Сынвону становится сложно. Его лицо утонуло в крови, а бороться с яростью сына уже невозможно. Хосок заполнил ею все, и от каждого удара она ликует из-за свободы. Сынвону бы хоть на секунду почувствовать, сколько раз заживо в ней сгорал ее сын, но даже эти удары его к представлению не приблизят. — Возьми пистолет в столе, — усмехается мужчина, еле держа глаза открытыми. — Это в твоем стиле, не в моем, — рычит Хосок. — Тебя сгубит этот омега, Хосок, ты уже себя потерял, — хрипит Сынвон, смотря в черные глаза сына. А там густая тьма, не докричаться. — Лучше потерять себя, чем любимого омегу, — смеется Хосок. Издевается. Получилось. В глазах отца мелькает боль напоследок. Его последний удар отключает Сынвона. На полу из темного дерева узоры его крови, такой желанной Хосоком. Он разбил руки, челка упала на лоб, под подошвой тоже кровь, и хрустит она вперемешку с разбитым стаканом, потому что альфа подходит к бару, оставив отца лежать в центре кабинета без сознания. А может, и мертвым вовсе. У Хосока сейчас мозг отключен, он выключил и себя будто с последним ударом. Разбитую губу обжигает виски, но это даже приятно. Хосок прямо из бутылки делает несколько глотков и, держа ее в руке, пошатываясь, подходит к окну. Внизу город живет своей жизнью, не чувствуя запаха крови, которая прибавится к той, что на небе расцветает каждый вечер. Так и бывает. Новые оттенки боли и ярости переплетаются с пороками, после чего небо приобретает еще более отвратный багровый цвет. Сегодня будет уродливая ночь. Хосок в отражении окна видит свое разбитое лицо, достает сигареты и закуривает прямо в кабинете, подходит к креслу отца и опускается на него, откинувшись на удобную спинку, отстраненным взглядом смотрит перед собой, на отца, которого впервые видит побежденным, на бутылку, стоящую перед ним на столе. Он слушает тишину и пытается в голове воспроизвести голос Юнги, чтобы тот помог ему вернуть все на свои места в голове, потому что сейчас Хосок думать не в состоянии. Но одно тяжелое осознание к нему все-таки приходит. Теперь он полноправно владеет компанией семьи и имеет всю власть отца в своих руках. Теперь она его. И плевать на внешних врагов, когда внутренний повержен.🩸
В алой ночи только вой полицейской сирены вдалеке. Эта безлюдная улица сияет рубиновым, асфальт только-только омыл дождь, прошедший полосой через весь город, и оставил за собой приятный запах сырости. Чонгук свою сирену с крыши мустанга снял. Для чего она нужна, если только ненужное внимание привлекает? Чонгук достает пистолет из кобуры под мышкой и по мокрым бетонным лестницам спускается в подвал, где промышляют изготовлением фальшивых денег. Приглушенная музыка за проржавевшей и еле держащейся на петлях дверью особо не заглушает переговоры. Чонгук прислушивается, снимает предохранитель на пистолете и толкает дверь ногой. И та действительно отлетает, жалко цепляясь за нижнюю петлю и мерзко скрипя. В тесной каморке прокурено, воняет бумагой и жареным мясом. Чонгук застает мужчину лет тридцати с телефоном в руке и сразу же целится в него. Тот испуганно косится на полицейского и замирает. — Ты арестован, Вон Юджон, — твердо говорит Чонгук, держа мужчину на мушке. — Бросай мобильный, иначе сидеть придется на пару лет дольше. — Поздно, деньги уже едут, — ухмыляется мужчина и медленно кладет телефон на заваленный пищевым мусором стол. — Прямо в руки наших офицеров, — ухмыляется Чонгук, когда лицо альфы бледнеет от услышанного. — Пара лишних лет тебе обеспечена. Рот открывать не стоило. Уже на улице Чонгук прибивает мужчину к мустангу лицом, заведя его руки за спину, и зачитывает его права. Рядом стоящий Тэхен, привалившись плечом к двери форда, с леденцом во рту крутит на пальце наручники и довольно наблюдает за арестом. — Эту цыпу тоже арестовываешь, детектив? — мужчина поворачивает голову к Тэхену и скользит откровенным похотливым взглядом. — В одну камеру с таким я только счастлив. Блять! — вскрикивает он, когда Чонгук, не жалея мустанг, хватает альфу за волосы и бьет носом об край крыши. — За что?! — В камеру я только с одним, — улыбается Тэхен и отдает наручники Чонгуку, с требовательным ледяным взглядом протянувшему за ними руку. — А глаза свои спрячь, если не хочешь потерять, — подмигивает омега задержанному и косится на своего альфу, который с каменным лицом заковывает мужчину в наручники. — Он тебя их лишит, — кивает Тэхен на Чона и хихикает. — Ебанутые, — рычит мужчина, поняв, что ему и здесь не светит. Его снова бьют лицом об машину. Они довозят преступника до участка. Тот больше рта не открывает и на Тэхена не смотрит, уж слишком серьезно выглядит детектив. Может, и правда что-нибудь с ним сотворит за лишние взгляды. А Тэхену веселее всех. Он хоть и чувствует напряжение и откровенную пассивную агрессию Чонгука, все равно делает музыку громче и подпевает, то высовывая леденец на палочке изо рта и вертя им в пальцах в такт музыке, то суя обратно и мыча под слова песни. — Сиди здесь, — бросает Чонгук, когда они тормозят перед участком, а сам вытаскивает задержанного за шкирку и тащит в здание. Тэхен за ним наблюдает завороженно, лижет сладкие губы и раскусывает леденец, громко хрустя им на весь затихший салон мустанга. Чонгук возвращается спустя десять минут, сдав преступника и быстро разобравшись с бумагами. Когда Тэхен видит его, вышедшего из участка и широкими шагами идущего к автомобилю, затаивает дыхание. Чонгук уже на подходе сверлит его явно недовольным взглядом через окно, распахивает дверцу и садится, громко захлопнув. И снова тишина. Чонгук поворачивает голову к омеге, тот в ответ глядит и еле сдерживает улыбку. У него внутри бабочки, когда Чонгук такой. Слишком это крышесносно. — Что? Что ты так смотришь? — не выдерживает омега, уголок его губ дергается в улыбке, а руки адски чешутся, желая переползти на бедро альфы и коснуться… — Я тебе сказал не выходить из машины во время задержания, — чеканит Чонгук. Его голос — гром внезапный, когда сладко спишь ночью и вдруг резко пробуждаешься от грохота за окном. Он разъяренный. — Когда ты вообще успел стащить наручники? — Мне… — хочет ответить Тэхен, но альфа прерывает его. — Скучно в квартире одному, — договаривает за омегу Чонгук. — А не страшно, что какой-нибудь псих что-нибудь с тобой сделает, потому что я не успел заковать его в наручники? Тэхен прыскает и сразу же замолкает под строгим взглядом черных глаз, как провинившийся ребенок. Чонгук не шутит. Никогда. — Ты же не дашь никому меня тронуть, не скромничай, — утомленный лекциями, вздыхает Тэхен, опускает стекло со своей стороны и закуривает. — Тем более, один псих у меня уже есть, — бросает смешок омега и затягивается. Он не смотрит на Чонгука, но чувствует, как его взгляд морозом покрывает кожу. Не любит альфа это слово «псих», на дух не переносит, а Тэхен знает, когда его использовать. — Я уже говорил, есть проще вариант сдохнуть, чем те, которые ты пытаешься применять. — Интересно пытаться, — улыбается Тэхен, разглядывая свои пальцы, держащие сигарету. Альфа резко разворачивает его лицом к себе, держа за подбородок. — Не мешай мне работать, пламя, — рычит в сигаретные губы альфа. Укусить и темную сладкую кровь пустить хочется до скрипа зубов. Обогреть бы ею свои губы. — Станешь помехой — сдохнет другой. Сегодня это мог быть тот ублюдок. — Сядем вместе и сгнием красиво, — растягивает губы в улыбке Тэхен, предвкушая перспективу и вовсе не боясь. Разве что-то должно пугать, когда рядом личный зверь, горячо любимый? Чонгук тянет его на себя, омега сразу же усаживается на его бедра, расставив ноги по бокам. Он берет лицо альфы в ладони и жарко целует, отстраняется, когда тот собирается истерзать его пламенные губы, делает затяжку и, вновь прильнув к нему, выдыхает горький дым прямо в рот. Руки Чонгука бродят по бедрам омеги, обтянутым черной кожей, сжимают ягодицы так, что скользкая ткань точно лопнет от грубой хватки, но Тэхену нравится, ему крышу от этого сносит. Он двигается на его члене под слоями ткани нарочно, с нарастающим темпом, изводя и себя, и возгорающегося альфу, и плевать, что прямо на территории полицейского участка. Да хоть на столе капитана полиции, Тэхену было бы только в кайф. Кажется, и Чонгук доходит до той стадии, когда ему становится плевать тоже, потому что перестал себя контролировать, перестал отвергать то, что так долго не принимал, а то мучило все больше, потому что от сопротивления никогда не бывает хорошо. Все равно притянет, все равно поглотит. И Чонгука эта зверская тяга к Тэхену съела заживо. Он давно не смотрит на небо, не просит прощение, потому что бессмысленно извиняться за то, над чем не властен. Над Тэхеном он не был властен никогда. И убить за него, убить кого угодно… больше ничего не стоит. Псих. Возможно, правда. У Тэхена мобильный в кармане кожанки вибрирует неугомонно. Чонгук раздражается и сам его вытаскивает, пока омега, уже давно отправив сигарету в дальний путь через окно, собственнически, даже злорадно метит шею и грудь альфы, уже задыхаясь от того, как сильно хочется его оседлать во всей красе прямо в этой машине. Как будто впервые. — Твой папа звонит, — неохотно сообщает Чонгук, бросив телефон на пассажирское сидение, пустующее без Тэхена, нашедшего себе местечко получше. — Блять, — выдыхает омега, оторвавшись от Чонгука и облизывая губы. — Мне надо отключать телефон, когда я с тобой. — То есть всегда, — хмыкает альфа, но ему нравится такая перспектива. — Ответь, — бросает он, махнув на телефон. Как бы против Чонгук сейчас ни был, но сам отдал бы все за то, чтобы ему так же его папа звонил. И пусть ему не симпатизирует родитель Тэхена, Чонгук понимает, что семья омеге очень дорога, и с этим не поспоришь. — Ладно, — закатывает глаза Тэхен и тянется за телефоном, не слезая с альфы. — Привет, пап, — отвечает он, водя указательным пальцем по груди альфы. — Чего звонишь? — Привет, детка. Ты сейчас занят? — звучит голос Элона. Тэхен, кажется, никогда не слышал, чтобы тот был таким оживленным. Обычно он звучит бесконечно устало и словно говорит неохотно, лениво, но сейчас в нем будто огонь вспыхнул. — Ну… — тянет Тэхен, с улыбкой смотря на своего снова посерьезневшего альфу, которому явно не хочется быть слушателем этого диалога, потому что он сурово глядит в окно, поджав губы. — Что-то срочное? — Хочу, чтобы вы с Тэгюном приехали на ужин. Ему я уже сообщил, он скоро будет, — бодро отвечает Элон, а Тэхен хмурится. — Какой-то повод? Праздник, о котором я, как и всегда, забыл? — спрашивает он. — Приедешь и все сам узнаешь. Оправдания и отказы не принимаются, мы все ждем тебя, — говорит быстро Элон и кладет трубку, наверняка, чтобы не дать сыну шанс придумать оправдание не приезжать. А Тэхен настораживается еще больше. Какое еще «мы все»? Тэхен же не забыл о своем дне рождения, на который его пригласили в последнюю очередь? Нет, бред, его бы уже в соцсетях атаковали. Тут что-то другое, и Тэхен уже готовит речь для оправданий из-за того, что совсем забыл. Еще бы знал, о чем именно. — Ладно, плевать, — тихо бормочет Тэхен и, как и альфа, швырнув телефон на сиденье, возвращает все свое внимание Чонгуку. — Фараон, — сладким голосом тянет омега, проведя большим пальцем по губам альфы и касаясь их своими. Боже, что они могли бы сейчас вытворять, если бы не звонок Элона. — Отвезешь меня к папе? — спрашивает он, склонив голову к плечу и глядя альфе в глаза.🩸
Въезжая во двор особняка семьи Ким, Тэхен сразу же обращает внимание на количество находящихся внутри автомобилей. Одновременно с ними заезжает и молочного цвета лексус, принадлежащий Тэгюну. — Точно праздник какой-то, но ни одной знакомой тачки, — щурится Тэхен. — Надеюсь, папу не взяли в заложники и не заставили позвонить нам. — Я пойду с тобой, — сразу же ставит перед фактом Чонгук и сам недоверчиво скользит взглядом по автомобилям, медленно подъезжая к парадной двери особняка. — Нет, — мотает головой Тэхен. — Я вижу папу, — присматривается он, замечая Элона в окне. Тот на кого-то смотрит и, о чем-то говоря, улыбается, затем подносит к губам свой неизменный бокал с вином. Омега мысленно выдыхает. Значит, просто гости. — Все нормально. Я знаю, тебе не нравится здесь находиться, — смотрит уже на альфу Тэхен. — Я позвоню, когда буду ехать. Мустанг останавливается у лестниц, за ним лексус. Тэхен целует Чонгука и выходит. Тэгюн, что-то сказав своему водителю, машет ему рукой и подходит к брату. Автомобили трогаются с места. Тэхен с тоской глядит на мустанг и поворачивается к брату. — Может, скажешь мне, в честь чего мы здесь, чтобы я не позорился при папе? — просит Тэхен, виновато улыбаясь брату. — Хотел бы я знать, — мотает головой Тэгюн и поднимается по ступенькам. Тэхен за ним. — Наверняка хочешь, чтобы папа еще разок во мне разочаровался, — бурчит младший, с шутливой обидой ткнув пальцем ему меж лопаток. — Отстань, я предпочел бы сейчас быть в… — замолкает старший. — В Эфемерности, конечно, — усмехается Тэхен, заканчивая предложение за брата. — А когда-то сказал бы «я предпочел бы сейчас работать, как проклятый». Как с альфами меняется жизнь, а? — Все, заткнись, — закатывает глаза Тэгюн. Перед ним прислуга открывает дверь, и братья входят в теплый дом. Тэхен с порога чувствует помимо витающего в воздухе вкусного запаха ждущего их ужина что-то тяжелое и сдавливающее легкие. Что-то с оттенком железа, с нотками пороха, которые еле-еле, но можно уловить. Тэхену дышать затруднительно, но этот аромат невозможно игнорировать. Омега, прислушиваясь к нему, отстает от Тэгюна, застывшего на входе в гостиную, а когда нагоняет, как вкопанный замирает рядом, мгновенно лишившись дара речи. — Отец, — тихая дрожь и шепот старшего брата рядом, а у Тэхена звон в ушах. Они коллективно приняли алых капель и ловят один и тот же приход. Элон широко улыбается, как не улыбался тысячу лет, и выглядит будто помолодевшим на пару десятков лет, маска вечной скорби упала с лица, воскресила его улыбку и зажгла давно угасшие глаза. Он готов танцевать, попивая любимое вино, он готов громко смеяться и любить весь мир, потому что чуть позади него возвышается его стена, его крепость, его сила и его жизнь, чьи глубокие глаза с радостью и болью созерцают детей, его родную кровь. Совсем немного надламывается и маска стойкости на лице мужчины, стоит ему увидеть их рядом, узреть обоих сразу. Не существует лучшего на свете подарка, чем тот, что жизнь сделала отцу этого семейства. Он снова видит своих детей, таких взрослых, таких красивых, таких… сильных. Но они не сильны. Они бессильны в плену эмоций, когда смотрят в глаза человека, который своим уходом много лет назад оставил за собой холод и бесконечную боль, которая каждодневным напоминанием являлась в глазах скорбящего без устали Элона. Но он стоит и смотрит на них. Так просто, и так странно. Господи, так странно! Такой высокий и сильный, с широкими плечами и спиной, за которыми Элон и двое их детей спокойно могут спрятаться, ничего на свете не боясь. Строгий, эффектный и красивый несмотря на возраст. Он уже начал стираться с памяти омег, почти забылся, но его голос — никогда. Его точно не забыть. И глаза… эти же глаза Тэхен носит, в них же смотрит, стоит подойти к любому отражению. Он раньше не понимал, почему все говорят, что он на отца так сильно похож. Теперь понял. Перед ним отец. Живой отец, что был единственным и самым любимым альфой на свете для своих детей. — Тэгюн, Тэхен… — его голос будто дрожит немного, когда он произносит их имена тихо, со всей нежностью, что в нем еще осталась. — Мои. Мои дети… Он делает к ним шаг. Тэгюн прижимает ладонь к губам. Его ноги уже не держат. Устоять помогает прислуга. А Элон смотрит на воссоединение семьи и хочет рыдать от счастья и неверия. Его глаза впервые блестят не от слез вечной боли. — Ты… — младший сын скрипит зубами, едва не стирая их в порошок, его в мелкую дрожь бросает. Большие черные глаза заполняются горячими слезами. Он сам шагает в сторону отца, его несет к нему не радость, не счастье от невозможной, но случившейся встречи, а чистая обида, как оголенные провода, которой касаться опасно для жизни. Он и сам не знал, что на такое способен, пока не услышал голос отца спустя двадцать чертовых лет. Вся боль мигом поднялась, а перед глазами все тяготы, что они прошли после того, как его не стало. Как папа сходил с ума и по сей день видел в стенах дома его силуэт, как лечился месяцы в клинике, как Тэгюн и Тэхен плакали, рассыпавшись по своим комнатам, каждую ночь долгое время, как страдали в школе из-за жестоких шуток про отца, как скучали и все не могли смириться с такой великой утратой. Тэхен вспоминает, как боролся за имя любимого отца все двадцать лет. — Тэхен, — слышит свое имя из уст отца омега. Он бросается к нему, но не с объятиями. Омега, охваченный истерикой, начинает колотить альфу по груди и кричать, сбросив все тормоза. — Зачем ты пришел еще! — орет Тэхен, задыхаясь от боли и слез. И пусть они мешают видеть, потому что видеть и не хочется. Но Тэхен его чувствует, слышит, и это мучительно больно. — Еще на двадцать лет пропади! Уходи туда, где все это время находился! С чего мы пригодились тебе именно сейчас? — Тэхен бьет, ладонями сталкивается с его крепкой грудью, а тот с сожалением наблюдает за сыном, не сдвигается, только руки поднимает, разведя чуть в стороны, хочет схватить и обнять, прижать к себе родное тепло, частичку души, вдохнуть его аромат, как раньше, когда дети даже в школу еще не ходили. Он и не ждал улыбок, но слезы сыновей выносить оказывается куда тяжелее, чем любое другое испытание в его жизни. — Тэхен, малыш, пожалуйста, тише… — пытается успокоить сына Элон, хочет подойти, но муж не позволяет, останавливает взглядом. Пусть сын выплеснет все, пусть кричит, пусть плачет и злится. Тэхен понимает. Он не знает сам, смог бы простить себя за такое страшно долгое отсутствие. Он заслужил страдать еще больше, смотря на разрывающую грудь реакцию родных людей. — Зачем ты пришел? — Тэхен младший поднимает на мужчину взгляд и режет без ножа. — Я не хочу тебя видеть, Тэхен! — кричит омега, вложив в имя всю обиду, что в нем есть. Он снова бьет в грудь и резко разворачивается, убегая прочь из гостиной. Он едва не сшибает теряющего сознание от шока брата, заботливо удерживаемого прислугой, но не обращает на это внимания, ослепленный круговоротом эмоций. — Тэхен! — кричит вслед Элон, хочет за ним броситься, но муж перехватывает его. — Дай ему успокоиться, он всегда был таким. Сейчас в одиночку придет в себя, — пока говорит, Тэхен смотрит на своего старшего сына и медленно к нему идет. Тэгюн по своей натуре другой, более сдержанный, но кто знает, как он мог измениться за столько лет. Еще одной такой реакции мужчина точно не выдержит. — Сынок, позволь мне хотя бы коснуться тебя, — мягко просит альфа, протягивая к тихонько шмыгающему носом сыну здоровую руку. — Я все не верю… дай мне убедиться, пожалуйста. Тэгюн смотрит как на призрака, губы дрожат, снаружи он оцепеневший, все его эмоции внутри поднялись. Он не слышал, как кричит брат, не видел папу, он смотрел только на отца, в чьем существовании едва не усомнился из-за невозможности такой большой утраты. Разве могло этого человека в один миг не стать для их семьи? Может, его и вовсе не было, потому что время с ним — другая жизнь. Лучшая жизнь. Тэгюн хорошо помнит свое детство и его всегда поддерживающие руки, за которые омега с восхищением и радостью цеплялся, зная, что с отцом он никогда и ничего не будет бояться, и вот он снова протягивает ладонь, а Тэгюн не может не взяться за нее снова, чтобы убедиться в реальности. Не сошли же они все с ума? Такая же теплая, чуть шершавая. Тэгюн боится дышать, смотрит в добрые глаза отца и сжимает своими маленькими на фоне руки альфы пальцами его. Тихо-тихо всхлипывает, слушает его голос, практически не изменившийся, и тянется. Он и не мечтал о том, что когда-то снова окажется в объятиях любимого отца. Тэхен обнимает осторожно, как в детстве, боясь быть резким со своими хрупкими и нежными омегами. Тэгюн прижимается к нему и утыкается лицом в плечо, крепко жмурится, вдыхает его запах, все пытается убедить себя в реальности. Буря эмоций внутри зашкаливает, почти доходит до предела. Тэгюн резко отстраняется от отца, вырвавшись из объятий, и вылетает из гостиной, шумно дыша, как брат минутами ранее. Омега быстро поднимается на дрожащих ногах на второй этаж и прислоняется к стене у самой комнаты, смотрит перед собой пустым взглядом и прикусывает губу, чтобы не разрыдаться, медленно оседая на пол. Он садится на корточки и прижимает к лицу руки, все-таки сдавшись и тихо заплакав. Тэхен не видит, куда идет. Он вышел из дома, столкнувшись с холодом красной ночи, и пошагал на задний двор, где расположены бассейн и веранда. Он видит черноту перед глазами и ничего больше, в ушах голос отца и собственный крик. Его резко опустошило, внутри эхо от этой внезапной пустоты, а ясность все не приходит. Он опускается на шезлонг перед бассейном, будто бы полным крови из-за отражения неба на водной глади, и смотрит на него, как загипнотизированный. Если он вернется, отец так же будет там? Или это действительно галлюцинации? Тэхен, скорее всего, видит кошмар, лежа в постели без Чонгука, потому что тот снова задержался на работе. Но крик, застрявший в горле, болезненно душит. Слишком реалистично. Тэхен скользит ногтями по коже, не моргает, наблюдая за тем, как совсем легкий ветерок создает мини волны на красной воде, что манит и взывает, как никогда. Кровью разит. Тэхен лезет в карман куртки и достает пакетик с двумя алыми каплями, открывает и неподдающимися руками пытается достать одну. Для начала. Пальцы дрожат, но капля все-таки падает на ладонь. Он глядит теперь уже на нее завороженно, зрачки от одного вида расширяются, и как только омега подносит ладонь с таблеткой к губам, кто-то сбивает ее. Та падает на пол с тихим стуком и отскакивает прямо в бассейн, медленно идя на дно. Тэхен поднимает голову, собираясь проклясть того, кто это сделал, но снова немеет, смотря на отца, возвышающегося перед ним. Омега весь сжимается, не в силах даже вдох сделать. Взгляд мужчины вроде бы все такой же теплый, но строгий. Чонгук тоже так смотрит иногда. Только это отец, от которого Тэхен взял все черты. Живой. Настоящий. Бросивший их. — Зачем ты это сделал? — злостью пышет омега, и пусть он никак не примет тот факт, что отец жив, пропавшая впустую таблетка ножом по сердцу. — Сразу же решил в роль строгого отца войти? — Я, оказывается, не пропустил твой бунтарский период, — улыбается уголками губ мужчина, с нежностью и восхищением глядя на свою копию, что даже при этом в тысячи раз прекраснее. — Но ты и в детстве послушанием не отличался. Тэхен снова гипнотизирует красную воду, сжимая в руке пакетик с оставшейся таблеткой, только бы не смотреть на отца и не видеть в нем себя. Тэхену страшно. Страшно, что они все могли сойти с ума и выдумать его. Страшно, что он вернулся спустя столько лет. — Собираешься нырнуть за таблеткой? Не думал я, что мой сын будет зависим от моего же продукта, — как-то грустно усмехается альфа и присаживается на край рядом стоящего шезлонга. — Ты… — Тэхен поворачивает к нему голову и осекается. — Ты придумал эти таблетки? — Как еще один способ подчинить город, но я не хочу говорить сейчас об этом, лучше вспомним, как мы с тобой наслаждались фисташковым мороженым, развалившись на этих же местах, пока твой папа и Тэгюн готовили лимонад жарким летом, — Тэхен мечтательно улыбается и коротко гладит чувствующей рукой гладкую поверхность шезлонга. Омега молчит, но из-за слов отца тот день сам собой всплывает в голове. И пусть Тэхен был маленький и не помнит каждой детали, вкус того мороженого и смех отца напрочь засели в уголке сознания, как нечто теплое и чертовски важное. — Ты кричал им на весь дом, чтобы они не делали его слишком кислым. Больше сахара, — тихо говорит омега, глянув на отца. Постарел, но это можно заметить только по его морщинкам в уголках глаз, в остальном весь тот же. Тэхена в детство отбросило. — Точно, до сих пор не люблю кислое, — слегка морщится Тэхен старший. — А ты ел мороженое с таким удовольствием, что у тебя и лицо, и все остальное было в нем. Потом это все еще и лимонадом заливал, липкий был до ужаса. От тебя Тэгюн по всему двору бегал, чтобы ты его не заляпал. — В моем стиле, — младший кусает губу и отводит взгляд. — Тэхен, — мягко зовет отец. — Я даже на секунду не представлю, каково вам сейчас видеть меня, и я не скажу, чтобы вы делали вид, будто все нормально, что так и должно быть, но я хочу попросить о шансе. Знать, что семья близко, но не иметь сил и возможности к ней притянуться — это та еще пытка, которой я даже врагу не пожелаю. Я почти сошел с ума, но только ради вас шел дальше. А Тэхену все это до сих пор кажется бредом. Он смотрит на отца и пытается найти там хоть один признак нереальности, сомнений, но мужчина всем своим видом убеждает в обратном. Отец взглядом просит довериться. Тэхен не может. Он ничего не может сейчас сказать и давать какие-то гарантии и обещания. Истерика прошла разрушительным бедствием по его нервной системе, не оставила ничего после, поэтому Тэхену и брать не из чего. Он будет слушать, смотреть, снова собирать себя, и уже тогда, когда все в норму внутри придет хотя бы частично, будет делать выводы. Но сейчас он обесточен. — Давай вернемся в дом и поговорим все вместе, — просит отец, поднявшись с шезлонга. Тэхен коротко кивает и встает следом, тут же оказавшись в объятиях отца. То ли он сам потянулся, то ли альфа его обнял, но уже неважно, когда омега так ярко ощущает его тепло и тихий ровный стук сердца под ухом. Глаза снова наполняются слезами, но Тэхен больше не дает себе плакать, возвращает все эмоции и чувства в глубины своей души и надеясь скорее снова стать тем, кем всегда и был: сильным и дерзким, неподвластным и непокорным. Но не возле отца, которого так крепко сейчас обнимает, наконец-то поверив. Позже, когда дети собираются за семейным столом, где свое почетное место во главе занимает отец, они наконец-то ужинают. Хотя младшему сыну кусок в горло не лезет, а старший как никогда молчалив, все поглядывает на отца. Второе пришествие, не иначе. Только покрасневшие глаза Тэгюна слезы выдают, заставляя сомневаться в его холодной выдержке. И только Элон весь светится, не сводя глаз с мужа и радуясь, что дети все же смогли найти в себе силы собраться вместе. И вот они снова за одним столом. Это не сон. — В тот день, когда случилась авария, я разучился разговаривать, — наконец начинает рассказ Тэхен, отложив вилку. В глазах любимых слишком много вопросов, и больше с ответами на них тянуть нельзя. — Я мог только мычать, не чувствовал своего тела и был похож на овощ. Бесполезный, не способный защитить свою семью, себе самому не способный помочь, — Тэхен поджимает губу, на секунду возвращаясь в то позорное состояние. — Черепно-мозговая травма и три операции со вскрытием головы, но моя парализованная часть тела так и не начала функционировать как следует. Ожоги от взрыва — это все было ерундой по сравнению с куском металла, который чуть не разделил мою голову на две части, — грустно улыбается альфа. — Я решил, что будет лучше, если вы и весь остальной мир просто смиритесь с тем, что потеряли Ким Тэхена, потому что я и без того на свое выживание не ставил. Первые полгода в другой стране, куда меня сразу же перевез бывший деловой партнер с чужих земель по моей же просьбе, я провел в ожидании своей смерти и заново учился говорить, чтобы напоследок позвонить вам и сказать, что люблю, когда больше не смогу… — альфа делает паузу, а Элон смотрит на него и еле сдерживается, чтобы не заплакать. — Эти полгода я взращивал в себе ненависть ко всем, кто не относился к моей семье. Подозревал всех вокруг и до сих пор не сумел разобраться, кто предал меня и захотел отправить на тот свет. Слишком много вариантов, но все эти годы я копал так глубоко, как только мог с учетом своих возможностей и связей, и все равно ни к чему не пришел. Поняв, что смерть меня миновала, я решил остаться в той стране и набраться сил, собрать себя и свою власть заново, пойти другим путем, создав другого человека на своем месте. Я был молодым тогда, слишком восприимчивым и вспыльчивым, а амбиции шли впереди меня и не давали открыть глаза. Тогда я стал тенью, стал действовать из темноты, ища способы разрушения и покорения. Месть не давала мне спать и шептала то, о чем я не хотел бы слышать. Отдаляла от семьи и разрушала, едва не заставила забыть о том, что было важно. Важнее всего на этом свете, — голос Тэхена становится тише, он смотрит на свою семью, в тысячный раз себя ненавидит и продолжает: — Ушли годы на то, чтобы я снова смог считать себя человеком. Еще годы на то, чтобы я обрел еще большую силу, чем имел, и годы на то, чтобы подступить. Это казалось мне грамотным решением до тех пор, пока я год назад не вернулся в этот город, который хотел подарить вам, вычеркнув из него всех, кто вполне мог вычеркнуть меня той аварией. На дальнейшие разбирательства ушли бы еще годы, но ждать я больше не мог. Я увидел вас и чуть не свихнулся, когда ко мне пришло осознание действительного утраченного. И я сожалел так сильно, что готов был самому себе пустить пулю в голову. Стоило ли еще мешать вам, вторгаясь в вашу жизнь спустя столько лет. Но я не смог. Моя душа все это время кричала и звала вас, моя семья. После рассказа о прошлом все за столом уходят в свои мысли, пытаясь осмыслить все услышанное. — Ненависть ослепляет, — тихо говорит Тэхен младший, нарушая тишину и поднимая глаза на отца. — Перед ней ты оказался слабым. — Так и есть, — не отрицает альфа. — Ненависть стала моим вторым именем. — Но мы приняли бы тебя любым, Тэхен, — Элон со слезами на глазах накрывает ладонь мужа. — Ты наш самый родной человек, и мы могли бы помочь тебе, помогли бы научиться заново говорить и ходить, мы вместе искали бы виновного и наказали так, как только ты захотел бы. — Тогда для меня было недопустимым явиться перед кем-то бессильным. Даже перед вами. Тем более перед вами, — мотает головой Тэхен старший. — Отец, они не смогли разрушить нашу семью и твое имя. Твое дело процветает, и я лично за него борюсь каждый день, — все еще с легкой дрожью в голосе говорит Тэгюн. — Я знаю, — тепло улыбается альфа. — Я видел это, и я очень горжусь тобой, сынок. Ты в одиночку, не считая вклада твоего папы, удерживаешь компанию на первых местах, не боясь серьезных конкурентов. А ты, Тэхен, сделал все верно, — кивает мужчина. — Ты нашел себя в том, чем горит твое сердце, и не прогнулся. Я знаю, как никто, каким страшным и жестоким может быть мир, окружающий нас. Но вы со всем справляетесь отлично. Вы — моя сила. — Ты не забыл об этом… — тихо говорит Тэхен, не веря своим ушам. — Никогда, — улыбается мужчина. — А чем ты занялся, отец? — спрашивает Тэгюн. — Я нашел людей и с ними начал промышлять наркоторговлей. Еще спустя восемь лет, когда этот бизнес стал одним из лучших на северном рынке, организовал торговлю оружием и некоторой военной техникой. — Боже… — в шоке выдыхает Тэгюн, а у младшего брата глаза на лоб лезут. — Как ты дошел до этого? — Молодой и жаждущий мести альфа забыл о морали, — вздыхает Тэхен, глотнув коньяка. — И что будет теперь? Кто-то знает о том, что ты жив? — спрашивает младший. — Уже да, — улыбается уголком губ альфа, вспоминая свой визит к сборищу жалких властей. — Мне не за чем больше скрываться. Теперь я буду действовать решительно и верну себе все, что оставил здесь. Каждый дом, каждую улицу, каждый район. Все, кто решил, что имеет власть над тем, что им не принадлежало, получат свое. Ничего теперь не бойтесь. Я оторву любую голову, которая повернется в вашу сторону. Чья бы она ни была. Тэхен хочет открыть рот, чтобы что-то сказать, но Элон взглядом просит промолчать. Сын поджимает губы и закатывает глаза. Сейчас, может, и промолчит, чтобы не портить воссоединение, но после обязательно задаст отцу вопросы, непрерывно рождающиеся в голове. Они сидят до глубокой ночи, предаваясь воспоминаниям и предпочитая сейчас игнорировать настоящее и прошлое без отца, улыбки на лицах детей все-таки расцветают, а у родителей камень с души падает. После дети расходятся по комнатам, обоюдно решив, что родителям наверняка хочется насладиться обществом друг друга. Тэхен пишет Чонгуку, что сегодня останется дома, не объясняя причин, и уходит в свою спальню, чтобы вместо сна до утра лежать и переваривать все, что сегодня произошло. Так же и Тэгюн, выключивший телефон и запершийся в ванной наедине с новыми чувствами и мыслями. Прислуга убирает стол, в доме становится тихо и спокойно, но теперь уже точно не пусто, не холодно. Элон все не может привыкнуть к этому давно забытому чувству, и льнет к мужу, курящему на веранде. Они разделяют сигарету и смотрят на небо, стоя в обнимку. — Убьешь Сынвона и остальных? — спрашивает он, глотнув вина. Тэхен выпускает дым в небо и слабо улыбается. — Все эти годы цель была такова. — Ты знал, что Джинин сбежал после того, как тебя не стало? — Элон смотрит куда-то в пустоту перед собой, не глядит на мужа, когда о другом омеге говорит, боится увидеть то, что его снова разорвет. И пусть спустя годы это уже не имеет важности, у Элона на сердце огромный шрам так и не затянулся до конца. — Он потерял разум, решив, что я умер, — кивает Тэхен. — Как я его не потерял… — бросает сухой, надломленный смешок Элон. — У тебя были дети, которые не позволили, а он семью не ценил. — Ты видел его? — тише спрашивает Элон и сам на себя злится, что в это вязкое болото снова лезет. — Да, — отвечает Тэхен, и у омеги шрам готов вот-вот снова раскрыться на всю, но альфа спокойно и хладнокровно добавляет, заглянув омеге в глаза: — Я убил его. Они смотрят друг на друга, Тэхен жадно и с интересом считывает эмоции на лице мужа. У Элона в глазах облегчение, а красивые губы с оттенком пино нуар подрагивают, медленно превращаясь в улыбку. В самую любимую улыбку Тэхена, за которую он готов отбирать жизни и дальше.