🩸
Машина подъезжает к дому. Хосок, не дожидаясь полной остановки, вылетает из нее, Джевон спешит за братом, трясется от волнения, боясь, что может случиться что-то плохое. Сердце быстро колотится, эхом по всему телу отзывается, ноги подрагивают, но омега не дает себе упасть, плетется за Хосоком, который большими шагами направляется к двери, снова пытается его ухватить за рукав пиджака, мысленно молит, чтобы все было хорошо, иначе столько боли за один день он точно не выдержит, сломается. Альфа врывается в дом, едва не снося прислугу. Никто ничего не успевает доложить старшему в семействе Чон, так скоро все происходит с момента взрыва. Хосок диким ветром влетает в гостиную, собираясь убивать, а там отец стоит бледный, будто остолбенел, чуть дрожащей рукой держит стакан с виски и смотрит куда-то сквозь, уйдя глубоко в свои тяжелые думы. Джевон залетает следом и едва не врезается в спину застывшего в проходе брата. Сынвон медленно поворачивает голову, кажется, не дышит в этот момент, и смотрит на своих детей так, будто призраков увидел. Боль залила зрачки, смешивается с испугом где-то за слоями стекол в черных глазах, горьким ароматом витает в воздухе, где гробовая тишина образуется между тремя людьми, двое из которых где-то в глубине скалистой души оплакиваемые третьим. — Ты, видимо, в курсе, что произошло? — спрашивает Хосок, еле контролируя себя, чтобы не налететь на отца без лишних расспросов и не покончить с ним уже раз и навсегда. — Не ожидал, что уцелеем? — Что? — каким-то чужим голосом выдыхает Сынвон, смотря на своего старшего сына, как в первый раз. Слишком внимательный и глубокий взгляд, так он никогда не смотрел, всегда холодно и отстраненно, с осуждением и раздражением, поверхностно, но не теперь. Сынвон потерян. — Новая тактика: притворяться, будто ничего не понимаешь? — Хосока почти трясет. — Отец… — с мольбой шепчет Джевон, стоя чуть позади брата, от которого плавящим жаром пышет. — Не разговаривай с ним, Джевон, — рычит Хосок на младшего. — Этот человек дошел до крайности в попытке избавиться от нас с тоб… Хосок резко замолкает, будто язык проглотил, когда чувствует, как Сынвон хватает его за руку. Джевон тоже застывает, смотрит и на свою руку в большой ладони отца, немеет от шока, окончательно теряется в происходящем. Точно безумный сон, потому что в их реальности так не бывает. Прохладная ладонь отца теплеет от соприкосновения с руками детей, которые вылупили на него глаза и остекленели, окончательно путаясь в моменте. — Вы живы, — едва слышно произносит Сынвон, сжимая ладони сыновей неконтролируемо крепко, отчаянно донося до сознания их тепло, их реальность, их живость. Минутами ранее он не представлял, что в этом доме никогда не будет слышно их голосов, их торопливых шагов, ведь они постоянно спешат, не желая здесь оставаться. Он не представлял, что выйдет в свет, если бы вообще еще вышел, без них. Он не представлял, что один останется. Как-то это уже неправильно. Двадцать восемь лет уж неправильно. — Что за черт? — еще больше злится Хосок из-за непонимания происходящего и выдергивает свою руку из хватки отца. — Что на тебя нашло? Сынвон выпускает руки детей, еще пару секунд смотрит на одного и на другого, затем медленно отходит и обессилено опускается в кресло, подняв на сыновей тяжелый взгляд. — Вы многое думаете обо мне, но такое… — мужчина сухо усмехается, мотнув головой. — Убить своих детей? — После того, что ты сделал со мной, от тебя можно ожидать все, — щетинится Хосок. — Ты теряешь доверие всех в этом городе. — Меня это должно волновать? — поднимает бровь Сынвон. — Если бы еще причина весомая была. Мне же больше заняться нечем, кроме как на детей влиятельных семей покушения устраивать. И на своих в том числе, — с тенью печали улыбается мужчина и делает глоток крепкого напитка. — Отец, как думаешь, кому это нужно? — тихо спрашивает Джевон, делая шаг к дивану. Хосок нервно ходит по гостиной, хочет притронуться к виски, но ему и так хватает, внутри все горит, а алкоголь ему только добавит огня. — Очевидно, многие хотели бы избавиться от наших семей, — Сынвон покачивает стакан в пальцах, глядя на сталкивающуюся с прозрачными стенками янтарную жидкость. — Но у кого хватит столько дерзости? — мужчина задумчиво смакует терпкий напиток во рту и поднимает взгляд. — Теперь нужно думать о максимальной безопасности. Каждый наш шаг подвержен риску. Необходимо усилить охрану, проверить окружение и не совершать лишних передвижений, Хосок, — альфа голосом выделяет имя сына, любящего идти напролом. — Я сам решу, — как и ожидал отец, не сдается Хосок. — Не противься хотя бы сейчас, — строго говорит Сынвон не терпящим возражений тоном. — У меня нет цели усложнить тебе жизнь. Почему-то это ты так решил. — Об этом мы еще поговорим, — альфа сверлит отца упрекающим взглядом. — Конечно, — спокойно отвечает Сынвон. — А пока вы останетесь здесь. Ни одна душа не посмеет прийти в мой дом со злыми намерениями. — Отец… — хочет воспротивиться Хосок. — Я все сказал, — мужчина поднимается с кресла и, поправив полы пиджака, выходит из гостиной и в сопровождении своего приближенного человека, ожидавшего в коридоре, идет в кабинет на втором этаже. — Пошли отсюда, — плюет Хосок. — Нет, Хо, останемся пока, — мотает головой Джевон. — Ты видел, он испугался за нас. Я впервые вижу его таким, — тихо говорит омега, поглядывая в сторону коридора. — Он что-то задумал, я не верю ему, — мотает головой Хосок. — Ты реально в это веришь? — грустно улыбается Джевон. — Он, конечно, умеет на публику играть, но то, что было сейчас, что-то неподдельное. Давай останемся на время, не будем добавлять проблем, — просит омега брата, взяв за руку. — Ладно, — сдается Хосок, не в силах противостоять щенячьим глазам брата. — Только ради тебя. — Будем, как раньше, выходить к обрыву за домом и придумывать интересные истории? — широко улыбается Джевон. — Сейчас это как никогда необходимо. «Для меня», — не озвучивает. — Хорошая идея, — кивает старший. — Только мне нужно предупредить Юнги, что мы в порядке. Наверняка уже весь город знает, что нас чуть не подорвали. — Машину жалко… — кусает губу Джевон, а Хосок смотрит на него, как на сумасшедшего. — Я куплю тебе такую, — говорит он и отходит к окну, набрав номер Юнги. — Хосок! — выкрикивает в трубку омега с облегчением. — Все хорошо, малыш, — мягко отвечает Хосок и прикрывает глаза, трет их и вдыхает. — Иногда выпивка необходима. Если бы я не выпил, сам бы сел за руль и убил нас с Джевоном. — Не говори такое, не могу даже думать. Я до последнего надеялся, что это ложь, но по всему интернету видео с твоей машиной, — шмыгает носом Юнги. Хосоку хочется коснуться его щеки и успокоить. — Она вся в огне и… — Я в порядке, Юнги, не думай о машине. Правда, погиб ни в чем не виновный человек, который вместо меня сел за руль… — Хосок мрачнеет и поднимается на второй этаж. Джевон тоже ушел в свою спальню. — Мне очень жаль, — вздыхает Юнги. — Таким способом еще ни на кого из нас не покушались. Это слишком жестоко и страшно. — Никуда не выходи в одиночку, — просит Хосок, снимая пиджак и бросая на постель. — Я так хочу увидеть тебя, — шепчет Юнги. — Я тоже, безумно. Я сам к тебе приду, хорошо? — мягко отвечает Хосок, садясь на изножье кровати. — Хорошо. — Люблю тебя, детка. — И я тебя люблю.🩸
Сынвон качается на кресле и крутит в пальцах ручку. Он смотрит в пустоту, воспроизводя в голове кадры горящего автомобиля сына, которые пестрят на каждой странице в соцсетях. — Подрыв автомобиля, — задумчиво говорит он и переводит взгляд на мужчину, сидящего в кресле напротив. — Такая знакомая ситуация, — Сынвон коротко усмехается и мотает головой, отметая собственные безумные мысли.🩸
Чонгук не спит. Тэхен слышит, как шипит тихонько сигарета, когда альфа делает затяжку, как он касается губами фильтра и тихо выдыхает, стряхивает пепел, делает еще одну затяжку, и так повторяется, пока сигарета не скурена до фильтра. Альфа встает с постели, и спустя минуту слышится шум воды, доносящийся из ванной. Тэхен сладко потягивается в постели, но не торопится вставать, перекатывается на сторону Чонгука и зарывается носом в подушку, дыша ароматом альфы, наслаждаясь каждым мигом спокойного и умиротворенного утра. Когда Чонгук выходит, Тэхен все еще не подает признаков пробуждения, еле сдерживает улыбку и продолжает слушать каждое его движение, увлекшись этим, как какой-то новой игрой. Кто-то звонит альфе. — Слушаю, — низким сонным голосом отвечает Чонгук, а у Тэхена мурашки и трепет внизу живота. — Да, капитан, буду через пятнадцать минут. Чонгук завершает звонок и начинает спешно одеваться. Пока собирается, не может оторвать взгляда от спящего омеги. Скользит взглядом по его обнаженной спине, согреваемой утреннего солнца лучами, до жжения в пальцах хочет коснуться ее, попробовать на вкус, но сам себя сдерживает, потому что, если даст слабину, страшно опоздает и получит выговор. Это, впрочем, не страшит, но Чонгук не хочет мучаться разлукой, когда только попробовал. Поэтому лучше не начинать. Нет предела наслаждению Тэхеном. Снизу, с улицы слышится вой полицейской сирены, и Чонгука будто разряд тока бьет. Его взгляд мутнеет. Опасения, живущие в груди, дают о себе знать жуткими кадрами и ситуациями, с которыми они уже сталкивались. Убийства, покушения, всеобщая паника и скорбь. Чонгук подходит к постели и наклоняется, бесшумно поднимает с тумбы телефон омеги и засовывает к себе в карман джинсов. Не удерживается и все-таки невесомо целует Тэхена в плечо, в голове самое худшее представляет и сам себе твердит «не допущу». Не допустит, убережет. Поэтому, захватив ключи от квартиры, он наконец выходит. Тэхен слышит звук закрывающегося дверного замка, в эйфории от поцелуя в плечо не сразу понимает, в чем дело, затем подскакивает, быстро идет в коридор и дергает ручку двери. Заперто. Наверное, Чонгук оставил запасной ключ на тумбе, а запер дверь в целях безопасности. Так говорит себе Тэхен, только отчего-то чувствует стремительно растущую тревогу. Он возвращается в комнату, чтобы проверить догадки и позвонить альфе, но не обнаруживает ни ключ, ни телефон. — Что ты творишь, фараон… — бормочет Тэхен, начав обыскивать весь дом в надежде найти хоть что-то. Он переворачивает каждый шкафчик, каждую поверхность квартиры, но ничего не находит, из-за чего начинает закипать и вылетает в коридор, начав колотить по входной двери кулаками. — Чон Чонгук, чтоб тебя! Что за игру ты устроил?! — кричит он, сбивая руки о металлическую дверь. В ответ тишина. Конечно же, Чонгук ушел, ведь говорил по телефону, что скоро будет. Тэхену кажется, он начинает сходить с ума, мечется по квартире, как будто выход найдется, и нервно смеется, выглядывает из окна, смотрит вниз, где жизнь без него кипит, а он застрял в квартире без каких-либо средств связи. Даже ноутбука нет. Слишком высоко, чтобы пытаться искать выход через окно. Там только разбиться. Тэхен как загнанный в клетку зверь ходит. В нем ярость бурлит, и он выливает ее на пустой стакан с кофе, который они вчера разделяли. Звон разбившегося фарфора немного остужает. Тэхен валится на кровать и тяжело дышит, смотря в потолок в шоке. В голове путаница, контраст поступков альфы не укладывается в сознании. Его нежный поцелуй перед тем, как уйти, заперев. Как это понимать? Это из-за того, что омега ходит без охраны? Тэхен хмыкает. Да, вероятно, Чонгук решил его проучить. Он не шутит с угрозами. Всегда реализует их, а Тэхен все никак не привыкнет к этому. Делать омеге больше нечего, поэтому он предвкушает вечер, когда сможет обрушить все свое недовольство на Чонгука в полной мере. Он подождет, потерпит, приготовит вкусный ужин, хоть и не умеет толком готовить, но постарается, приведет квартиру после разгрома в порядок и будет его терпеливо ждать, чтобы ночью получить огромную компенсацию за свое заточение. Он так и делает. В первой половине дня Тэхен приводит квартиру в порядок, собирает осколки, не обходится без того, чтобы порезать палец, пробует свою кровь на вкус, чему-то улыбается и долго сидит перед фотографиями, которые потихоньку заполняют пустую стену напротив их с Чонгуком постели, затем берет фотоаппарат и решает пофотографировать виды из окна. Сидя с сигаретой и стаканом кофе на подоконнике, он встречает сменяющий яркий солнечный день вечер, ложащийся на город алым покровом. Тэхен хватается за фотоаппарат и с гордостью и трепетом запечатлевает этот момент, который можно назвать переломным и контрастным в сутках. В это время другая сторона жизни дает о себе знать, страхи уходят, просыпается жажда с ее любимыми пороками на пару. Тэхен в этот миг, когда все более красное небо с каждой минутой все сильнее поджигает его глаза, не дышит, молчаливо восхищается и в то же время сожалеет. Не будь боли, не будь страданий на этой земле, и небо не было бы кровавым. И все-таки оно очаровывает. Поздно вечером, после скоротавшего время просмотра телевизора, Тэхен готовит пасту. К счастью, все ингредиенты для нее на кухне находятся. Омега ставит на стол бутылку вина из небольшой коллекции альфы и, одевшись так, словно сейчас пойдет покорять подиум, садится за стол, в предвкушении улыбаясь и накручивая на палец прядку волос. Все это время он чередует свой взгляд: то смотрит на часы, то поглядывает в сторону коридора в надежде вот-вот услышать звук открывающейся двери, но ничего не происходит. Проходит десять минут, полчаса. Час. Тэхен, не выдержав, нервно подскакивает со стула и шагает к двери, пытается в глазке разглядеть хоть что-то, но видит только пустое крыло, на этаже даже других жильцов нет, и если бы Тэхен продолжал кричать и колотить дверь, маловероятно, что кто-то смог бы его услышать. Омега сползает по двери вниз, глядит на свое отражение в зеркале, стоящем сбоку, и начинает размазывать пальцами свой легкий, подчеркивающий черты лица, макияж. Подводка нечеткими стрелками ушла из уголков глаз к вискам, блеск, как будто мазок кистью художника, остался на щеке омеги, а глаза погасли. Не предвкушение это больше, а нескончаемая злость. Тэхен выбрасывает приготовленное блюдо в мусор и наливает себе, усевшись на полу в гостиной перед панорамным окном с бокалом вина и бутылкой, тоже стоящей рядом. Хоть какая-то поддержка, хоть какое-то присутствие, а не это сжирающее одиночество и тишина, вместо которой хочется слушать звуки, как утром. Та же сигарета, только Тэхен теперь сам ее курит, сам прислушивается к шипению. На плечи он накидывает куртку Чонгука. Его едва сохраняющимся ароматом себя окружив, он смотрит на город внизу и удивляется тому, как вдруг важно стало не быть одному, как необходим человеку другой человек. Целый день без него, да, такое бывало уже, но ему можно было написать или позвонить, а сейчас Тэхен чувствует себя брошенным и забытым. С раннего утра и до поздней ночи не слышать голоса альфы, не препираться с ним, как омега любит это делать, не готовить ванную с ним, не чувствовать его тепла в постели. Так же и свихнуться можно. Нельзя так сильно подсаживать, а потом разрывать без анестезии. Да, и день для Тэхена убийственен, и он почти его пережил, кидаясь от одного чувства к другому. Ему бы вылить на Чонгука всю свою злость и зацеловать, крепко прижаться, уткнувшись в грудь лицом. Но прямо сейчас — убить. Только убить. На часах два ночи. Оставив целой половину бутылки, Тэхен решает лечь с надеждой проснуться в объятиях альфы. Было ведь уже такое. Задержался, много работы, сколько скандалов было и по этой причине. Утром он вернется. Тэхен себя этими мыслями заполняет, лишь бы не взрываться, и наконец засыпает, расслабленный алкоголем. Утро, похожее на прошлое. Тэхен сразу же прислушивается, еще не открыв глаза, но в квартире абсолютная тишина. Омега поднимается и оглядывает комнату. Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Все лежит так же, как Тэхен и оставлял. Омега встает с постели и, вновь укутавшись в куртку альфы, идет в коридор, снова зачем-то смотрит в глазок, ожидает подвоха, да даже пусть жестокой шутки от альфы, только бы вернулся. И ничего. Теперь внутри страх и тоска образуются. Почему-то глаза щиплет. — Чонгук… — жалобно шепчет омега. Тишина его сжимает, воздуха лишает и выставляет ничтожным, жалким перед самим собой. Тэхен сразу же тон меняет. Не хватало еще себя потерять в этой тоске. Он снова избивает дверь и кричит имя альфы громче. Руки уже красные от ударов, горят от боли. Тэхен еще раз бьет, вложив в удар всю силу, и опускается на пол, свернувшись калачиком, спрятав лицо в воротнике чонгуковой куртки и тихо, с дрожью дыша, так, будто вот-вот слезы пойдут. Как быть? Что думать? У Тэхена духу не хватит сидеть запертым наедине со своими мыслями. Они всегда были сильнее и безумнее него. Как он выстоит? Глаза загораются. Омега подскакивает и, залетев в комнату, хватается за свою сумку, высыпает все содержимое на кровать и как голодный, нашедший кусок хлеба, хватается за маленький пакетик с двумя кровавыми каплями. Закинув одну в рот, Тэхен начинает успокаиваться и чувствует, как облегчение растекается по телу, а аромат альфы на куртке вдруг становится ярче. Он подождет его.🩸
Чимин смеется, а Намджун не может в ответ сдержать улыбку. Омега стал часто оставаться у него. Настолько часто, что можно сказать, живет с ним в их маленькой и пустой квартире, при этом полной тепла и нежности, что перед этим не нужно ничего другого. Порой Чимину сутками не хочется выходить в реальный мир, где не утихают слухи и правит лицемерие, вместо этого омега наслаждается каждой секундой с Намджуном. Радует и то, что Намджун стал реже оставлять его. Чимин почти не может вспомнить, когда в последний раз он был без альфы хотя бы день. Им вдвоем так хорошо, что остальной мир просто не существует за пределами маленькой квартиры. Но время от времени Чимину хочется вернуться в свою прошлую жизнь без страхов, и быть королем лучших вечеринок, о которых после еще долго говорят. — Окей, я сдаюсь, — хихикает Чимин и целует альфу в щеку. — Сдаемся вместе, я тоже не могу смотреть тебе в глаза, не хотя поцеловать тебя, — улыбается Намджун и проводит большим пальцем по пухлым губам омеги. — Но ты должен отпустить меня, мне нужно починить наш радиоприемник, иначе танцевать мы будем под звуки помех. — Хорошо, иди и верни нормальную музыку в этот дом, — Чимин, лежащий под альфой, слегка хлопает его по груди, неохотно приводит себя в движение, ерзая, хотя хочется обвить Намджуна конечностями и лежать так вечно. Альфа поднимается и идет за инструментами. Чимин берет телефон, с улыбкой отвечает в общий чат друзей и встает, собирает свои вещи по комнате и начинает одеваться, меняя футболку Намджуна на рубашку, обшитую серебристыми нитями, из-за чего она красиво переливается на свету. Омега подходит к зеркалу и укладывает волосы, предвкушая вечер. Намджун возвращается в комнату, когда омега наносит легкий блеск на мягкие и алые от поцелуев губы. — Куда-то идешь? — спрашивает альфа с легкой настороженностью в голосе, хмурясь и смотря на омегу через отражение в зеркале. — Да, я хотел сказать, — Чимин поднимает взгляд и глядит на альфу. — Друзья зовут в клуб, а я давно никуда не выбирался. Думаю, будет неплохо развеяться. — Чимин, — твердо говорит альфа, настроение вдруг начинает меняться. — Не думаю, что это хорошая идея. — Почему это? — хмыкает Чимин, повернувшись к Киму. — Опасно, — коротко отвечает Намджун, так и стоя в проеме с инструментами в одной руке и с радиоприемником в другой. — Намджун, — закатывает глаза Чимин. — Есть опасность, что я сойду с ума, если не потанцую и не выпью пару коктейлей. Я так соскучился по этому… — Это не шутки. Ты знаешь, что происходит в городе, — альфа смотрит серьезно, от улыбки минутами ранее и след простыл. Над ними начинают сгущаться грозовые тучи. — Да боже мой, — усмехается омега. — Давай закупимся продуктами и забаррикадируемся здесь, а может, еще оружие купишь? — хмыкает Чимин и вскидывает бровь. — Мне нечего бояться в этом городе. Я возьму с собой охрану, если тебе так будет спокойнее. — Ты не выйдешь отсюда, — непреклонен Намджун. — Мы не знаем, в какой момент что может произойти. — Жить в страхе? — повышает голос раздражающийся Чимин. — Господи, я устал слышать от тебя одно и то же «опасно» и «нельзя»! Ты постоянно ведешь себя, как параноик, мне правда надоело, Намджун. — Это не паранойя, а та действительность, что существует вокруг нас, — тверже и громче, чтобы более доходчиво, говорит альфа. — Просто поверь мне, Чимин. У меня нет иных причин держать тебя, кроме той, что я боюсь. А боюсь я только одного — что с тобой что-то может произойти. — Ничего со мной не произойдет, я хочу отдохнуть. Я устал здесь сидеть, — не отступает Чимин и идет к выходу. Намджун стоит в проеме и не думает сдвигаться. — Не вздумай удерживать меня силой, — говорит омега, вскинув голову и недовольно смотря на Намджуна. — Это может плохо кончиться для нас. — Ты не умеешь слышать других, — цедит Намджун и отходит, пропуская омегу. — Иди, куда хочешь. Больше держать не стану, — раздражается альфа. — Иди, повеселись, как следует. — И пойду! — кричит Чимин. Он обувается, накидывает кожанку и открывает входную дверь. — Надоело в страхе жить, не жди сегодня, — бросает он и громко хлопает дверью. Намджун шумно вздыхает, подняв голову и смотря в потолок. Хлопок двери еще звучит в ушах, а затем приходит тишина. Намджун зол, его выворачивает наизнанку молчание, но говорить он не может, он сам себе рот зашил. Но как бы он зол ни был, страх за омегу продолжает бить тревогу, и тревога эта становится все громче. Как бы ни злился, не может стоять и смотреть, как Чимин, отключив все тормоза и самосохранения, идет и рискует своей жизнью. Там, где они Намджуна высекли и попытались избавиться, им не составит труда выйти и на омегу. Намджун бросает на пол инструменты и радиоприемник, сует за пояс спортивок пистолет и срывается за Чимином. Пусть думает, что хочет, пусть ненавидит, пусть проклинает и со злости говорит то, о чем не думает на самом деле, зато будет в безопасности. — Чимин! — вылетает из подъезда альфа и успевает схватить только спустившегося омегу за локоть. — Пусти! Это уже ненормально! — шипит Чимин и пытается вырвать руку. — Пойдем в дом, я объясню тебе все, — старается звучать спокойно Намджун и крепче держит. — Я буду кричать, если не пустишь, — угрожает омега. — Меня ты этим не возьмешь, — хмыкает Намджун и окидывает взглядом местность, еще больше выглядя в глазах омеги, как параноик. — Не веди себя, как ребенок. Я не играю с тобой. Попытайся выслушать меня, Чимин. — Нет! Что ты еще хочешь мне сказать? Меня начинает это пугать, отпусти, — просит омега, испуганно и зло смотря на альфу. — Уже неважно все это. Меня бесит твоя трусость! — Чимин вырывает руку и быстро идет к своему черному мерсу, на который пока пришлось заменить привлекательную белоснежную мазерати. — Чимин, черт возьми! — идет следом Намджун. До машины Чимину остается метр, как в лобовое стекло откуда-то сверху прилетает пуля, влетев и пустив по окну мелкие трещины. Омега кричит и отшатывается, в страхе ноги не слушаются и прирастают к земле. Намджун сам не осознает, как так быстро оказывается возле Чимина и прижимает его к себе, укрывая спиной. Шум летящих с определенной периодичностью пуль не прекращается. Намджун сразу вычисляет, откуда они летят, и прячется вместе с потерявшим от шока дар речи Чимином за машину, припаркованную чуть дальше мерса омеги. — Что… что происходит! — в панике выпаливает Чимин и вцепляется Намджуну в руку. — Пригнись, — приказывает альфа, а сам выглядывает из-за капота, высматривая стрелка. Чимин часто дышит ртом, чувствует накатывающую панику, но делает, как говорит альфа. Он слышит стрельбу и жмурится от каждого пронзающего слух звука, вздрагивая и крепче хватаясь пальцами за предплечье альфы. Намджун целится, стреляет, раз промахивается. В темноте без ночного видения едва различая в алом мраке силуэт, нагибается, ждет ответ, затем резко поднимается и выстреливает, попадая стрелку точно в голову. Эхо последнего выстрела проносится по переулку. — Он мертв, — выдыхает Намджун, благодаря небеса за то, что стрелок оказался не так далеко, и что взял с собой пистолет. Предчувствие не подвело. Снова. — Все хорошо, Чимин, — альфа гладит дрожащего от страха омегу по плечу и прижимает к себе, сидя прямо на асфальте и прислонившись к машине. Чимин залезает к нему на колени и, уткнувшись лицом в грудь Намджуна, тихо всхлипывает, пытаясь прийти в себя. Они сидят молча, никто ничего не может произнести. У Намджуна облегчение, у Чимина — шок. И оба не могут понять, что только что произошло. Как вышло, что смерть снова так близко оказалась, снова подобралась. Намджун держит в опущенной руке пистолет, а другой гладит Чимина по затылку. Омега затихает, плечи больше не подрагивают, всхлипы прекращаются. Он поднимает голову и подскакивает, смотря на альфу, как на врага. Словно только проснулся, открыл глаза и наконец увидел все, что произошло. У Намджуна в руке откуда-то пистолет, которым он только что убил человека. — Что это? — спрашивает Чимин, а по глазам его видно, что внутри новая волна паники растет. Намджун медленно встает и делает шаг к Чимину, как олененка спугнуть боится, омега как никогда выглядит уязвимым и хрупким. Он отходит назад. — Откуда у тебя пистолет, Намджун? — тише спрашивает Чимин, смотря то на оружие, то на альфу. — Чимин, на улице небезопасно, — спокойно говорит Намджун и прячет пистолет за поясом, чтобы не попадался Чимину на глаза. — Пойдем домой? — Что ты несешь, Намджун? — дрожащим голосом спрашивает омега. — Ты знал об этом? Знал, что… — Я ничего не знал, — искренне отвечает альфа. — Ты не пускал меня, ты знал… — нервно смеется Чимин, и вновь слезы катятся. — Откуда ты знал, Намджун? Почему у тебя есть оружие? — омега подходит, едва не срывается на крик, бьет его в грудь и смотрит в глаза своими стеклянными, ужасающими. — Почему?! Все то время, что Намджун его знает, с первого взгляда и до последней секунды до того, как Чимин поднимется с постели и начнет собираться, проносится перед глазами альфы. Та борьба в тени от омеги, борьба за его же жизнь, где, рискуя собственной, Намджун сражался до этой минуты, стала явью. Кима приперло к стене обстоятельство, связало по рукам и ногам, и не дает другого выбора, кроме как перечеркнуть, очернить то время с Чимином, в котором они были счастливы. Прямо сейчас этому придет конец, и хоть Намджун морально готовил себя, что когда-то это наступит, сейчас ему трудно рот открыть, произнести хоть букву, но чем больше он молчит, тем хуже Чимин, тем больше он сходит с ума от непонимания. Поэтому альфе приходится озвучить страшную правду, которая существовала за спиной Чимина все это время. — Мне тебя заказали, — отвечает Намджун, с трудом выдерживая на себе придавливающий болью и страхом взгляд омеги. — Заказали убить. — Что… — еле слышно. Чимин перестает колотить альфу по груди и опускает вдруг лишившиеся сил руки. И смотрит потеряно, умоляя о большей правде, которая, может быть, окажется не такой чудовищной как то, что он уже услышал. — Я не знаю, кто заказчик, — держит голос ровным Намджун, смотря омеге в глаза. — Короткий и ясный приказ: убить Пак Чимина. Но… когда я увидел тебя, не смог. Не вышло. И все это время, пока не имел возможности коснуться, я жил с тобой в оптическом прицеле. — Почему не смог? — выговаривает бесцветным голосом Чимин. — Убей прямо сейчас, — нездорово улыбается он. — Сколько там за мою смерть обещали? Сколько я стою? — Чимин, я не хотел убивать тебя ни на секунду, из-за этого чуть не убили меня, — пытается объяснить Намджун. — Ты лгал мне все это время, говорил о безопасности, но бояться я должен был только тебя! — тычет пальцем на альфу Чимин. — Я никогда бы не посмел причинить тебе боль, Чимин, — Намджуна рвет на куски. Тут никакая подготовка не имеет веса, тут все бессильно. — Я тебе больше не верю, — мотает головой Чимин и отходит. — Не трогай меня, не появляйся возле меня, иначе я заявлю в полицию! Намджун огнестрелы получает каждым словом омеги, но понимает, что заслужил. У молчания даже во благо есть последствия, и альфа в полной мере их сейчас на себе ощущает. — Куда ты идешь? — обеспокоено спрашивает он, двинувшись за Чимином. Это уже рефлекс, за ним ходить и собой прикрывать. — Ты же за моими передвижениями следишь, можешь догадаться, — язвит Чимин и садится в машину с треснувшим от влетевшей пули стеклом. На Намджуна сил смотреть нет, аромат его чувствовать больно, ноздри жжет. Как в один миг нечто красивое и величественное может стать руинами. Омега с визгом шин срывается с места и выезжает из переулка. На трассе он ускоряется и летит так, будто его преследуют, что, в какой-то степени, правдиво. Он уже неконтролируемо плачет на весь салон и рукавом стирает слезы, чтобы дорогу видеть. Снова ложь, снова его обманули, снова жестоко растерзали. Почему Чимин думал, что Намджун станет тем счастливым исключением? Вопреки всему, он оказался самым большим злом, рядом с которым омега чувствовал себя спокойно, ни о чем не подозревая даже на миг. Пустая квартира. Намджун постоянно оказывался там, где бывал Чимин, и не пытался скрыть того, что следит, а омега и не замечал. Его разорвали и собрали по кускам в уродливое нечто. Поиздевались над душой и сердцем и выкинули, уткнули в правду, как в грязь лицом. И это все в лице человека, которого Чимин был готов назвать любимым. Хорошо, что не ошибся, не оставил себя в дураках, не упал в бездну, из которой, ломая ногти, однажды уже выкарабкался. Чимин не представляет, какими силами держится. Как еще не въехал во встречно летящие автомобили, не разбился, как его сердце разбилось сейчас. В который раз. Чимин сворачивает прежде, чем осознает, что делает, но порыву поддается. Пожалеет, уверен, Намджун бы сказал, что эгоистично втягивать в свою боль уже раненную душу, но Чимина в эту секунду ничего не волнует. Он едет к Джевону, стирая по дороге не прекращающиеся слезы. Охрана после короткого осмотра автомобиля пропускает его во двор. Он дрожит, еле держит себя в руках, и звонит в дверь, в последнюю секунду жалея о порыве и надеясь, что есть шанс сбежать. Вместо прислуги открывает сам Джевон, которому уже доложили о приезде Чимина. — Что с тобой? — спрашивает он, в шоке смотря на омегу. — Джевон… — голос дрожит. Стоило увидеть омегу, и плакать захотелось еще сильнее. — Меня обманывали. Джевон смотрит на него несколько секунд и криво улыбается, глазами выражая… ничего. — Ты знал, что меня чуть не убили? — спрашивает он с легким раздражением, стиснув зубы. — Что… Нет, я… — теряется Чимин, и сам едва не погибший сегодня. — Джевон… — Все вокруг всегда лгут тебе, но не я, — ледяным голосом отвечает Джевон. — И сейчас я не солгу. Ты мне не нужен больше. Солгал. Чимин находит в себе силы коротко кивнуть, а сам рассыпается, не может себя собрать. — Хорошо, — тихо отвечает он и под хлопок двери уходит, садится в машину и мечтает, чтобы его не стало прямо сейчас. Жаль, что стрелок не убил. Жаль, что Намджун не выполнил заказ.🩸
Чонгук чувствует, как скрипят натянутые цепи наручников на шее альфы, которого оставили с ним на допрос. Ситуация дошла до того, что даже капитан, наблюдающий за этим через толстое стекло, молчит, позволяя детективу применять любые меры в поисках зацепок во время допроса. Это длится уже около двух часов без перерывов, и Чонгук только вошел во вкус. — У тебя есть семья, два сына и муж… — задумчиво говорит Чонгук, медленно перекрывая мужчине доступ к кислороду. — Вы точно полицейский? — хрипит альфа. — Решили давить через семью? — Я хочу обезопасить ее, когда за ней пойдут те, на кого ты работаешь, — Чонгук выпускает мужчину из хватки и возвращается на свое место, садится на стул, закрывает ноутбук и смотрит прямо в глаза. Так, что даже подозреваемому не по себе становится. Тот разок зыркает в сторону зеркального окна с мольбой в глазах, что Чонгук замечает и ухмыляется. — Ты уже списан со счетов. Тот, кто оказывается в руках полиции, опасен для организации или человека, на которого он работает. Они не могут быть уверены в том, что ты будешь молчать. — Я буду… — Ты скажешь мне все, — скалится Чонгук. Из допросной снова слышится крик и мольба о помощи. Чонгук забыл про сон на три дня. Он спит по часу, когда в офисе бывает более-менее спокойно, в остальное время они с Рики мотаются по городу в поисках зацепок и людей, хоть как-то связанных с событиями, исходя всего лишь от пуль, найденных на местах преступлений. Редкие перекусы и скапливающиеся на рабочем столе стаканчики из-под кофе, который не дает уснуть. И одно сплошное сумасшествие, забившее голову альфы. Он перестал себя контролировать и на допросах не церемонится, один раз даже Рики пришлось вмешаться, чтобы Чонгук не избил подозреваемого до полусмерти. Все, что в его голове происходит — это вечные бумаги и протоколы, архивы с подобными случаями, чтобы найти, за что ухватиться хоть где-то. Стоит на минуту прикрыть глаза, как все это начинает вертеться под веками, вытесняя все остальные мысли. Чонгук потерял терпение и ждать больше не собирается. Он разминает руку и наклоняется к лицу мужчины. — Я же говорил, что скажешь, — бросает он и выходит из комнаты для допросов. Рики, который все видел и слышал из соседней комнаты, уже ждет его у дверей. Даже он боится лишний раз что-то сейчас говорить Чонгуку, и все-таки предлагает: — Я поеду с тобой. — Нет, — твердо отвечает Чонгук. — Вдвоем шуму наведем. У тебя здесь хватает дел. — Но капитан наверняка скажет то же самое… — Я разберусь с капитаном. Через час Чонгук, не теряя времени, едет на выданное подозреваемым место. Он курит в открытое окно, откуда бьет прохладный ветер, и крутит руль. Никогда жажда найти убийцу не была так сильна, как сейчас, и Чонгук отчасти знает причину, она у него в сердце поселилась. У него кровь бурлит, ярость гоняет по венам, хочет ее выплеснуть наружу, и только бы нашелся тот, кто ее рождает. Ближе к вечеру, когда начинает темнеть, Чонгук приезжает к складу. Вокруг старые дома, наверное, даже не жилые уже, вокруг людей нет, пустошь, и ни одного фонаря, что неудивительно для такой местности. Склад с виду непримечательный, выглядит старым, а сверху еще кое-как держится выцветшая вывеска. Раньше здесь торговали древесиной. Чонгук оставляет машину Рики, которую взял, пока мустанг пытаются вернуть к жизни, подальше, и бесшумно продвигается к складу, держа наготове пистолет. Он проникает внутрь через окно сбоку, негромко хрустя битым стеклом под ногами. Осматривается, включив фонарь, но ничего, кроме остатков деревянных досок, не находит. Внезапно в темноте он слышит звук быстро приближающихся к нему шагов, но не успевает среагировать, как его бьют в затылок. Чонгук резко оборачивается и стреляет вслепую. Слышит еще шаги, крутится на месте, пытаясь сориентироваться. Его окружают со всех сторон, он слышит это по шагам и чужому дыханию. Пистолет вдруг выбивают из руки и бьют в живот ногой. От ударов бронежилет не защищает, и Чонгук отшатывается. Ноги, устоявшие от толчка, подкашивают другие нападающие. Чонгук пытается зрительно за что-то ухватиться, но видит только темные силуэты. Еще один мощный удар прилетает в грудь упавшего на холодный бетон альфу, и все вмиг затихает. Слышится тяжелое дыхание переводящих дух мужчин. — Господин, надо избавиться от него, — говорит один грубым голосом. Чонгук, прижатый виском к холодной земле, пытается сфокусировать зрение и слух максимально. Три шага в его сторону. Кто-то останавливается прямо перед ним. Чонгук видит рядом со своим лицом черные туфли, наверняка стоящие баснословно. Темно-серые брюки, отличающие мужчину от остальных в черных костюмах. И аромат, не похожий ни на что из встречающегося Чонгуку. — Он коп, — низким, спокойным и даже каким-то скучающим голосом говорит мужчина и замолкает на несколько долгих секунд, погружая в звенящую тишину. Негромко вздыхает. Чонгук не видит его лица, но чувствует его внимательный взгляд на себе. — Оставьте его. Чонгук лежит на полу некоторое время, дыша запахом собственной крови. Как только мужчины уходят, он резко поднимается и подхватывает выбитый из руки пистолет. Альфа мысленно воспроизводит голос, который с чего-то решил помиловать его, и чем чаще он его повторяет в голове, тем более знакомым он Чонгуку кажется. Широкими твердыми шагами Чонгук возвращается к машине, зная, что за ним никто не последует, чтобы убить. Он даже не чувствует боли от ударов, а кровь, оказывается, пошла из носа, куда прилетел один из ударов. Больше ничего смертельного. Альфа закуривает и, посидев в машине несколько минут, выезжает, но не обратно в участок. Отчет он может сделать и потом. Услышав тот голос, он приблизился к опасному, и в груди тревога поднялась. Все, что жгло его три дня, пробудилось, как по щелчку. Образ Тэхена разрушил все блоки, заставил сердце кольнуть. Безумная тоска по омеге начинает с каждой секундой изводить, мучать. Три дня Чонгук забивал голову работой и стремлением скорее поймать организатора этих страшных преступлений, а сейчас этой самой головой об руль биться готов из-за своего помутнения. Он давит на педаль и выжимает из тойоты Рики все, будто каждая секунда разрыва отнимает жизнь. Чонгук летит домой, он оставил там важное, оставил там драгоценное. Это драгоценное сидит на диване в гостиной и курит. Даже не слышит уже хлопка двери, которого целых три дня ждал. Он медленно отзывается на звуки, те проходят через пелену, прежде чем его затрагивают. Две таблетки принесли временный кайф и оставили разбитым, опустошенным и несчастным. Чонгук входит в гостиную, сбрасывает куртку с плеч и садится перед омегой, беря его за холодную руку. — Я как никогда хочу убить тебя, — смотрит ему в глаза Тэхен серьезно, и вся волна злости, что копилась в нем три дня, вихрем поднимается. Первый день разочарования сменился вторым днем отрицания и отвлечения, что помогли организовать таблетки. Благодаря им время до третьего дня пролетело быстрее, а когда эффект прошел, Тэхен едва не выбросился из окна, и лишь каким-то чудом себя же остановил, приковал себя к дивану, и так сидит чуть ли не весь день. А за окнами уже алая ночь. Чонгук пришел, и он, вроде бы, не выдумка тоскующего сознания. Не выдумка и обида Тэхена, надумавшего себе все, что только возможно, от предположений об измене и до смерти. Но вот он, прямо перед Тэхеном, и радоваться бы, но омеге хочется другого. Он дает альфе крепкую пощечину и убеждается в его реальности. Тот не реагирует, смотрит, разглядывает омегу, как впервые, наполняет себя его ароматом и не верит, что наконец-то оказался рядом. Тэхен начинает осыпать его всеми известными и неизвестными проклятиями и бить. По лицу, по груди, везде, куда только попадает. Чонгуку не было больно, когда его на складе ударили, а сейчас каждый удар вдвойне болезненный, но Чонгук терпит, только пытается его лица коснуться и поцеловать, почувствовать его вкус, выветрившийся с губ за дни разлуки, снова вернуть на место, но Тэхен разъяренный настолько, что не дает себя коснуться. — Ты совсем свихнулся! — кричит омега, снова бьет. — Я не животное, которое можно запереть, как в клетке, и свалить на несколько суток! Настолько плевать, что забыл обо мне?! — Тэхен, тише, — неожиданно спокойно говорит Чонгук, а Тэхен слишком зол, чтобы это заметить. Он отталкивает протянутую руку и подскакивает. Идет в комнату, Чонгук за ним провинившимся псом. Омега начинает собирать вещи. — Я не собираюсь здесь задерживаться еще хотя бы на минуту, меня тошнит от этого дома и от тебя, — цедит Тэхен, усиленно сдерживая слезы. — У тебя крыша едет, и я давно тебе это говорю. Обращаешься со мной, как с вещью. — Я был на работе, Тэхен. Я почти нашел его, — обьясняет Чонгук. — Мне плевать, пусть меня грохнут, это куда лучше, чем сидеть в заточении, — рычит омега. — Ты не уйдешь, — твердо говорит Чонгук, следя за омегой. — О, я уже, — усмехается Тэхен и, повесив ручку сумки на плечо, шагает в коридор. Чонгук, не мешкая, за ним. В голове кричит сирена. Не страх опасности. Страх потерять, страх лишиться того важного, что появилось в его неважной жизни. Альфа прижимает его к себе прямо у двери, грудь, как змеей, обвивает руками, целует в шею, горячо и отчаянно повторяя: — Не уходи от меня, Тэхен. Не уходи, пожалуйста, — просит Чонгук, ведет кончиком носа по шее и целует за ухом, прикрыв глаза. — Не оставляй меня. — Ты больной, — с дрожью шепчет статуей застывший перед дверью Тэхен и разворачивается в руках альфы, уронив сумку на пол. Он берет его лицо в ладони и смотрит в темные глаза, гладит по скулам большими пальцами и целует горько, долго. Чонгук подхватывает поцелуй и углубляет, прижимает омегу к себе, держа за стройную талию. — Я так скучал. Я чуть не сдох, — шепчет в губы Тэхен, голодно целует и между поцелуями повторяет: — Но тебя убить мало, фараон. — Тебе все позволено, только не уходи, — Чонгук гладит пальцем его губы, ведет им по брови и по глазу, щекочет подушечку пальца его ресницами, целует в переносицу и, подхватив на руки, возвращает обратно в спальню, подальше от выхода. — Чонгук… — с полустоном выдыхает омега, приподняв бедра и помогая альфе раздеть себя. Чонгук ложится сверху, Тэхен обвивает его ногами и, прикусив губу мычит, когда член альфы врывается в него резким толчком. — Пламя мое, — Чонгук собирает губами капли пота, выступившие на шее омеги, и быстро рвано двигается в нем, слетая с катушек окончательно. Он скучал, он тоже безумно скучал.🩸
— Самин, еще по капле? — спрашивает Тэхен, допивая коктейль. — Нет, пора остановиться, — мотает головой омега. — Да и мне слишком хорошо, — смеется он, танцуя прям за столиком. С ними в компании находится парочка известных блогеров, у которых журнал брал интервью, но Тэхен, зачем-то пригласивший их посидеть вместе, теперь совсем не обращает внимания и время от времени вклинивается в разговор и в объектив камеры, когда те снова что-то снимают для историй в соцсетях. Тэхен знает, что его появление в их лентах повысит им количество подписчиков, но ему не жалко, ему, если честно, совсем плевать. Он решает уйти в отрыв после трехдневного заточения, успокаивает тревогу папы и брата, все еще злится на Чонгука за выходку и решает отомстить походом в клуб, пока тот на работе на полсмены. Он нарочно не берет трубку, когда альфа в сотый раз подряд звонит узнать, где Тэхен, демонстративно сбрасывает звонки, оставляет сообщения не отвеченными и не публикует истории, чтобы альфа не примчался и не забрал его, хотя, Тэхен уверен, Чонгук уже наверняка бросил все ресурсы на его поиски. Пусть понервничает, как нервничал Тэхен, надумавший себе кучу ужасов, когда торчал в квартире запертый. Месть должна быть самой сладкой. В клубе в этот раз почему-то много охраны, и Тэхен мог бы подумать, что это дело рук Чонгука, только мужчинам в черных костюмах и дела до омеги нет. — Твоя армия? — спрашивает один из блогеров, приглаживая свои шелковистые розовые волосы и кивая на охрану, рассредоточенную по всему клубу. — Нет, и не надо мне такого, — усмехается Тэхен. — Наверное, в випе кто-то очень важный и очень нелюдимый, — морщит нос Самин. — Плевать, — отмахивается Тэхен. — Нам-то это никак не помешает. Он глотает еще одну кровавую каплю, запивает ее коктейлем и уносится танцевать. Как же он скучал по этому. По жарким движениям потных тел, чьи души уносятся в другое пространство и ловят кайф на высшем уровне, соприкасаясь с недостижимым; по громкой музыке, забивающей уши, и по сверхчувствительности, из-за которой мурашки парализуют тело. Тэхен плавно двигается, прикрывает глаза, куда-то летит, но ног не чувствует. А когда открывает глаза, понимает, что оказывается в чужих, неизвестных руках, бессовестно бродящих по его телу. У него хватает сил оттолкнуться и отойти на шатающихся ногах. С искажающейся картинкой перед глазами он кое-как доходит до уборной с синим освещением и падает перед унитазом. Его рвет так, что горло болит, вместе с выпитым выходит и кровь. Тэхен кашляет, выходит на дрожащих ногах и подходит к раковине. Резкий писк в ушах, снова зрение подводит и воображает что-то сумасшедшее. Тэхен падает и полуоткрытыми глазами видит приближающийся к нему силуэт. Омеге кажется, что он умер, потому что перед ним стоит он сам. Только немного иной. В темном бордовом костюме, с уложенными и зачесанными назад волосами, с руками в карманах брюк. Взгляд ничего не выражающий, где-то в глубинах осуждающий, при этом не убивающий. Чем-то теплым и сопереживающим отдающий. Да, в эту секунду Тэхену самого себя жаль. В этом правда. Он смотрит на это лицо неотрывно до тех пор, пока оно не начинает расплываться. Перед тем, как отключиться, глядя в собственные глаза, Тэхен молит о том, чтобы Чонгук нашел его поскорее.