🩸
Вечером, как и говорил, Чонгук забирает Тэхена с работы и, стоит тому только сесть в машину, долго целует, еще не тронувшись с места. Оба уставшие, вымотанные тяжелым днем, что особенно видно по альфе, у которого сейчас сложная миссия — найти организаторов покушений. Тэхен старается быть более покладистым, чтобы не добавлять Чонгуку, но выходит с трудом. У них не без этого. Они снова шепчут в губы взаимные оскорбления, приправленные дикой страстью, что только и ждет момента сорваться, затем все же едут домой за вещами Тэхена на первое время, а остальное ему привезет водитель, если будет необходимость. Чонгук заезжает во двор особняка Кимов, но не выходит из машины, даже не думает. Что ему тут делать? Он откидывается на кресло и, опустив окно, курит в ожидании омеги. Тэхен влетает в дом, и Элон уже спускается на первый этаж, увидев подъехавшую машину и вышедшего из нее младшего сына. Тэгюн сидит в гостиной в компании книги и чашки облепихового чая и поднимает на брата взгляд. Сначала в нем мелькает облегчение, но он тут же его прячет за привычной маской напускного пофигизма, молча опуская глаза обратно в книгу. — Малыш, наконец-то, — Элон подлетает к Тэхену и берет в ладони его лицо, обеспокоено рассматривая и гладя большим пальцем по щеке. — Па, ну и чего ты такой взволнованный? Я же предупреждал, что переночую не дома, — о покушении в клубе умалчивает, и так нервов хватает в последнее время их семье. Он и сам об этом считай забыл, к таким вещам уже даже привыкаешь, поэтому даже не думал тратить время на мысли о вчерашнем. С Чонгуком забыл обо всем страшном, что вокруг происходит, и папе не стоит лишний раз переживать. — И все же с тем, что сейчас творится… — Элон тяжко вздыхает. — Я не могу не волноваться за вас с Тэгюном. Мое сердце не на месте, и я не знаю, когда оно успокоится. — Я знаю, папочка, — быстро кивает омега, решает не медлить и не раздувать проблему. — Но есть кое-что, что я хочу сказать тебе сейчас, только ты не нервничай сильно. И эти слова абсолютно бесполезны, потому что на лице Элона уже паника рождается. А Тэгюн откладывает книгу, заинтересованный заявлением, которое хочет сделать его брат. — Я поживу у друга… — Это тот полицейский, да? — вмиг вскипает Элон. Ничего от него не утаить, да и машину, стоящую у парадных дверей, он не раз уже видел, ни с какой другой не спутает. — Я не слепой и не глупый, Тэхен. Ты все равно с ним. — Я не знаю, как это назвать, — честно говорит Тэхен, криво улыбнувшись. — Но сейчас для меня так будет лучше всего, пап. Он же полицейский, он сможет меня защитить, разве это не хорошо? — У нас хватает охраны и телохранителей. Подставится ли этот полицейский ради тебя, если ты окажешься в опасности? — Это его работа, — твердо отвечает Тэхен и проходит мимо папы. А в мыслях: «когда такой момент настанет, тогда и узнаем, подставится или нет». — Тэхен, я прошу тебя, прекрати идти против меня хотя бы сейчас, — Элон идет за сыном, поднимающимся на второй этаж в спальню. — С полицией у нашей семьи нет дел, это табу. — Я лишь беспокоюсь о своей безопасности, — врет с улыбкой Тэхен, собирая только самые необходимые вещи в небольшую сумку от ив сен лоран. Плевать ему на свою безопасность, она никогда не была в приоритете. — Разве не это важнее всего для тебя? — Это опасная связь. И я сейчас о чувствах, — Элон стоит в дверном проеме, скрестив руки на груди и следя за собирающимся сыном. — Ты увлекаешься, — Тэхен поднимает на него взгляд и открывает рот, чтобы ответить, но омега не дает ему этого сделать. — Не спорь даже. Я твой папа, и я знаю, о чем говорю. Копия отца, но именно в этом ты похож на меня слишком сильно. Сейчас смотрю в твои глаза и вижу себя, встретившего Тэхена много лет назад. Это было опасно для меня, но я плевал на все и следовал за ним, как слепой котенок. И куда я пришел? — давно разбитая улыбка трогает его губы. — В жизнь, где его рядом нет. — Но разве ты жалеешь о чем-либо? — останавливается Тэхен, взглянув на родителя. — Нет, никогда, — не мешкает с ответом Элон. — Значит, оно того стоит? Стоит того, чтобы разбиться об эти скалы и быть объятым холодным, но спасающим океаном? Стоит ведь. Тэхен любит такие игры. Любит идти на риски и пробовать. Его папа, видимо, точно такой же. Никто не знает, как сложится у них с Чонгуком. Он даже не знает, что их ждет завтра, а пока не попробуешь, не узнаешь. Тэхен очень хочет узнать. Однозначно стоит. — Не дай себя разбить, — с мольбой произносит Элон. Ему нечем крыть, и он сам в этом виноват. — Ты же знаешь меня, папа, — улыбается Тэхен и обнимает омегу. — Этому не бывать. Под неприкрытый удивленный взгляд брата и под печальный взгляд папы Тэхен уезжает, закинув сумку с вещами в багажник мустанга. Чонгук увозит его туда, где хорошо и спокойно так, как нигде.🩸
Оставив дома винтовку, ставшую частью самого альфы, Намджун берет лишь мотоцикл и едет в кафе с редким желанием поесть вредной пищи и именно так почувствовать себя обычным человеком с обычной жизнью. Коллекционер и фанат радиоприемников — легенда красивая. Намджун даже на такую унылую, но по-своему прелестную жизнь бы согласился, но выбора у него пока нет. Его жизнь после службы сильно изменилась и на какое-то время замерла на одном месте. Альфа один на перепутье, не знающий, куда двигаться, зачем двигаться. Когда терять нечего, и себя потерять не страшно, поэтому альфа начал зарабатывать на смерти, отказавшись от жизни и от собственной личности. Теперь каждый миг этой жизни на одну огромную ложь, и тут Намджун не только временно встречающихся ему на пути обманывает, но, прежде всего, самого себя. Новые истории, новые образы, имена. И только Чимину соврать не удалось. Не захотелось. И имя настоящее, и чувства, и страх за жизнь его. А ведь забрать ее нужно было, за ней же послали. Намджун начинает мириться со своим поражением. Только для него это победа. Поражение это для тех, кто нанял его для убийства омеги. Альфа принимает тот факт, что рука не поднимется. Принимает с теплом. Значит, этому сердцу все еще присущи чувства, а со времен службы не все сгнило внутри. Осталось что-то, и это «что-то» Чимин постепенно вытягивает наружу. «Не могу поверить, что уже скоро я дебютирую, как дизайнер» — пишет Чимин, и каждая буква в его сообщении, кажется, сияет, выдавая его радость. Намджун и сам улыбаться начинает, смотря на текст и жуя картошку-фри. «Ты же будешь со мной в этот важный момент?» — приходит следом еще одно сообщение от омеги. «Конечно, даже не обсуждается» — отвечает Намджун. И сразу же приходит сообщение, но не от Чимина: «Скоро у Пак Чимина показ. Разве существует более идеальный шанс, чтобы наконец с ним покончить? Не подведи. Думаю, угроза была красноречивой» И тени улыбки на лице альфы не остается. Пожить обычной жизнью? Разве это возможно? Намджун покидает кафе. Аппетит пропал.🩸
Ничему боль не учит Джевона. Он выливает ее в тренировочном зале, слезами выводит наружу, долго лежа в кровати и не двигаясь, отчего кажется, что умер, ведь конечности начинают леденеть. А мозг активно работает, не думает даже погибать, до самого последнего вздоха готовый варить в сознании те страдания, на которые себя обрек Джевон. Временное отвлечение с Хосоком или с тем же Сонуном, походы в университет мало спасают. Джевон на ошибках тоже не учится, в самое пекло идет, не надев защитный костюм, знает, что на том конце его встретит только уголек — его собственное сердце, которое определенно точно не выдержит. И все равно прет навстречу любви. Той самой, что губительна. Именно поэтому Джевон нервно хрустит пальцами и топчется на пороге дома Паков, вырвавшись с пар в универе. Дверь на удивление открывает не дворецкий, а Джин. Он выглядит расслабленным и даже каким-то умиротворенным. Трудно не заметить изменения. Одного того, что в соцсетях он уже не гремит так сильно, как прежде, говорит о том, что альфа меняется, и очевидно, что в хорошую сторону. Вот только надолго ли его хватит, это вопрос времени. Джевон улыбается ему и коротко обнимает. — Привет, детка, — говорит Джин, мягко улыбнувшись, взъерошив угольные волосы и пропуская Джевона в дом. — Ты нашел не лучший момент для встречи с Чимином. Он весь на нервах из-за предстоящего показа. Даже родители от него сбежали в ресторан, и я сейчас сваливаю, — коротко смеется. — Думаю, поддержка ему не помешает, — слабо улыбается Джевон, а в голову закрадывается мысль, что приезжать было лишним. Он слеп и глух, когда дело касается внезапных порывов, относящихся к одному конкретному омеге. — Твоя — всегда, — подмигивает Джин. Отказавшись от десертов, которые он так любит уплетать в гостях у Паков, Джевон поднимается на второй этаж дома, ставшего ему уже чуть ли не вторым, так часто ему здесь доводится бывать. Омега уже на подходе к спальне чувствует давление в области груди. Когда-то он шел сюда с легкостью, не задумываясь о любви, не концентрируясь на внутренних ощущениях, потому что было достаточно видеть улыбку Чимина, идущего рядом, и впитывать его поцелуи, даря ответные. Все это было словно миллион лет назад, а на деле пару месяцев. Тогда была свобода, страхам места не было. А сейчас Джевон из них только и состоит. Когда дверь в комнату открывается, Чимин, поглощенный работой, не сразу замечает вошедшего. Швейная машинка готова взорваться. Интересно, сколько она уже работает без отдыха? А главное, сколько работает сам Чимин, выглядящий как городской сумасшедший, со взъерошенной копной золотистых волос и бегающим суетливым взглядом, в домашней мешковатой одежде и без грамма косметики на и без того красивейшем лице. Джевон на весь хаос, творящийся в спальне, смотрит в шоке, затем переводит взгляд на омегу и открывает рот: — Чимин, — осторожно зовет он, застыв в дверях. Чимин резко переводит на него взгляд, от которого на секунду страшно становится. Немного дикий, ушедший далеко от реальности, но видно, что очень сильно уставший. Джевону от его такого измученного вида больно становится. С Чимином слишком много поводов для боли. — Не говори, что ты один всю коллекцию готовишь, — Джевон проходит в комнату. — Моя команда работает в студии, а я решил дома, мне тут легче и спокойнее, — пожимает плечами Чимин, отодвинув стул от стола со швейной машинкой. — Что-то случилось? — Я просто хотел увидеть тебя. Наверное, немного не вовремя… — Джевон мнется, как будто впервые здесь и впервые перед этим человеком стоит. А от глаз напротив чужим веет, еще больше отталкивает (но и это не пугает), омега не может с этим мириться. И улыбки без этой ненавистной натянутости остались в прошлом. Джевон в том положении, что и этому рад, и за это благодарен. Лучше так, чем ничего. Пустота пугает больше всего. — Я немного устал, поэтому вряд ли ты будешь рад видеть мое унылое лицо, — Чимин пытается улыбнуться, а Джевон поражается. Как Чимин не понимает, что Джевону одна мысль о нахождении старшего рядом смыслом наполняет его жизнь? — Я любое твое лицо рад видеть, — делает к нему шаг Джевон, говоря открыто. Что скрывать, Чимин и так в курсе любви, которой он не просил. — Я тебя всяким видел. Есть что-то, что меня удивит или огорчит? Точно нет, — мотает головой омега и берет Чимина за руку. — Если честно, я готов умереть от волнения, — выдыхает Чимин, сжимая ладонь младшего. Джевон большими глазами смотрит на него, затаив дыхание и слушая. — Это мой первый показ, и он такой масштабный… — Ты должен быть уверен в себе так же, как и обычно, — спокойно говорит Чон, поглаживая большим пальцем ладонь омеги. Его сердце готово лопнуть от трепета. — Столько людей вокруг, и все они увидят мои труды, — кусает губу Чимин. Его до сих пор это осознание наполняет ужасом и страхом. — И в каждом — твоя душа, — кивает Джевон, нежно огладив щеку Чимина. Он с такой любовью смотрит ему в глаза, что можно разорваться от ее обилия. — А если осудят… — Ты приносишь новые краски в этот серый мир, — Джевон берет его лицо в ладони и целует трепетно и легко, так осторожно, как будто боится, что сейчас его оттолкнут. Все тепло ему, все силы и уверенность, что есть в Джевоне — Чимину. Чимин шумно выдыхает и целует в ответ, прикрыв глаза. Брови заламывает, будто больно, и углубляет поцелуй. Все равно Джевон родной. Его аромат, его нежные поцелуи и прикосновения ни с чем не сравнимы, их не спутать даже закрытыми глазами. И от его присутствия спокойнее на душе. Он — постоянство, он та стабильность, которую боится потерять Чимин. Джевон опускается на колени и касается влажными губами паха Чимина сквозь ткань домашних штанов. Тот тяжело сглатывает и позволяет спустить штаны до колен вместе с бельем. Он зарывает пальцы в черных волосах младшего и вгрызается зубами в губу, на выдохе тормозя стон. Одна часть Джевона ругается, рвет и мечет. Это то, что осталось от его частичек гордости, которая все никак не вытянет белый флаг. Другая часть же готова котенком об ноги Чимина тереться, пытаться угодить. На колени перед ним встал, униженный, жалкий, но ведь любящий. Можно ли еще ниже склониться, чтобы показать свою верность? Джевона от самого себя выворачивает, но он все глотает, все внутри держит, остатки гордости убить в себе пытается, потому что так ему лучше. Ему лучше от любой секунды, проведенной рядом с Чимином. Быть способным коснуться его, а уж тем более поцеловать — дар. И Джевон изворачивается, теми самыми коленями, на которые опустился, вгрызаясь в осколки своей души. Кровоточит. Но это рядом не стоит со стонами Чимина, ради которых самой лучшей смертью умереть можно. Быть способными сделать ему приятно — тоже дар и большая честь для Джевона. Пусть он как ничтожество, но любой, кто хотя бы раз так же слепо и безумно был влюблен не взаимно, понял бы его, не осудил. Для Чимина — все. Для Чимина он так старательно сосет, готовый сам кончить от его вкуса во рту, от этих пальцев, путающихся в его волосах. Джевон будет стоять на коленях, пока они не откажут. Пусть только Чимин попросит. Ниже падать некуда, но разве кто-то о чем-то жалеет? Любовь не только ломает, она меняет так, что сам себя в отражении зеркала не узнаешь. Оттуда кто-то другой смотрит. Слегка безумный, совсем не слегка одержимый, печальный и повернутый. Безответно влюбленный — это особый вид мазохизма.🩸
Проверив с утра ресторан, выслушав администратора и решив парочку дел, касающихся поставок продуктов, Джин едет к отцу в офис, где постепенно учится быть хорошим руководителем в будущем. Он с каждым разом все больше осознает, что ему даже нравится вся эта суета со сделками и встречами, с вопросами более глобальными, чем поставка продуктов в Эпифани. Сидеть в кожаном кресле в просторном кабинете и с кучей дел забывать о времени — очень даже неплохо. Это другая вселенная со своими плюсами и минусами, которая, безусловно, в чем-то манит, но альфа не может перестать думать о покупке клуба. Как бы хороша ни была работа в компании, в глубине души Джин понимает, что это не совсем его стезя. Развлечения, удовольствия, кайф — вот, во что альфа точно готов вложиться по полной. Он заканчивает дела в офисе отца и едет в компанию семьи Ким. Он входит в здание, как король этого мира. Все кланяются ему и не могут оторвать взгляд, некоторые теряются, не понимая, что здесь забыл сын Пак Хенбина, никогда не интересовавшийся чем-то, что не походы в ночные клубы. А те, кто знает, в чем, а точнее, в ком смысл визита, только улыбаются, отворачиваясь в сторону. Естественно, Сокджин передвигается в сопровождении охраны, которая не отходит ни на шаг от ставшего случайной жертвой покушения альфы. Джина это и не напрягает, ему без разницы, он не видит людей, вечно стоящих над душой, для него они словно декорации. Зато Чимин все пытается бегать от охраны, вечно спорит с родителями и угрожает альфам, которых к нему приставили, увольнением. Джин поднимается на лифте на самый верхний этаж, где расположен кабинет директора. Перед массивной дверью тоже стоит охрана семьи Ким. Секретарь не успевает что-либо понять. Без лишних вопросов перед альфой открывают дверь. Он маячит своим, чтобы оставались снаружи, и заходит в кабинет, где, погруженный в работу, сидит Тэгюн. — Я просил не заходить… — Тэгюн поднимает голову, оторвав взгляд от бумаг, и замолкает, растерянно глядя на альфу. Джин улыбается, стоя перед столом с руками в карманах серых брюк. Одет он не так ярко, как обычно, но этот строгий образ выбивает все мысли из загруженной заботами головы. Одно неизменно: черная рубашка расстегнута почти до середины, обнажая крепкую широкую грудь. — Мне уйти? — спрашивает Джин, подняв бровь. — Если тихонько посидишь, то можешь остаться, — слегка усмехается омега. — Знаешь же, я не могу тихонько. И все равно выгонишь? — склоняет голову к плечу. — Джин… — Тэ, — улыбка тягучая, сладкая, как мед, крышу омеге сносит. Тут «нет» ни при каком желании не скажешь. — Останься, — выдыхает Тэгюн. Альфа обходит стол, нависает сверху и целует его шею. Омега сразу же поддается чарам, расслабляется в его руках, склоняет голову к плечу и прикрывает глаза. Но не дает себе полностью забыться, ведь кто-то может войти в любой момент. — Что-то случилось? — Хотел, чтобы мы съездили и присмотрели себе что-нибудь на показ Чимина, — Джин кладет руки на плечи омеги и начинает их мягко массировать. — Я не пойду туда, — категорично отвечает Тэгюн. — Так я и думал, — усмехается Джин. — Ты знаешь наше отношение друг к другу, — бормочет Тэгюн. Ему хочется замурчать от удовольствия, слишком хорошо альфа массирует его уставшие плечи. Сейчас бы только лечь и сладко уснуть. — Ты пойдешь со мной, — твердо говорит Джин. — Я хочу, чтобы догадки этого мира подтвердились. А Чимину точно не до тебя будет. — Прийти туда, значит поддержать его, а я нейтрален, — закатывает глаза Тэгюн. — А может, больше негатива? — Ну точно не позитива, — мотает головой омега. — Считай это просто очередной вечеринкой, только тематической. Важна ведь не суть, а то, кто будет рядом? — улыбается Джин. — Ты меня с ума сводишь, — вздыхает Тэгюн. — Приятно знать, — подмигивает альфа. — Отказы не принимаются. — То есть, права выбора у меня не было изначально? — щурится омега. — Да, зная тебя, такого категоричного… — Джин ведет кончиком носа по шее омеги, целует попутно, руки уже сами по себе расползаются по груди Тэгюна, нагло цепляя пуговицы на тонкой рубашке. — Джин, я на работе… — еле слышно выдыхает омега, превращаясь в оголенный нерв в руках альфы. — Самое лучшее место для секса, — низко, бархатно, в самое ухо, отчего мурашки и первые реакции где-то внизу. — Мы не можем здесь делать это, как я буду смотреть в глаза своим подчиненным? — Тэгюн вцепляется в руку альфы и смотрит на него огромными глазами, где столкнулись «за» и «против». — С чистой совестью, разве ты в чем-то провинишься? — а альфа абсолютно расслаблен. Он гладит костяшками пальцев нежную щеку и целует мягкие губы с опущенными уголками. — Я связался с демоном, — шепотом в губы. Он и не замечает, как оказывается верхом на альфе, сидящем в кресле. — Слушай меня, и тебе будет очень хорошо, — говорит альфа негромко, расстегивая рубашку омеги и захватывая поцелуями открывающиеся участки кожи. — Сразу же после показа, — останавливает его Тэгюн, накрыв большую ладонь своей и улыбнувшись. — Покажешь мне что-нибудь интересное? — И расскажу, и покажу, — сдается альфа, уже предвкушая их прекрасный вечер после показа. Каждый вечер с ним. Каждый миг, чем бы альфа ни был занят, он думает о Тэгюне. И все никак не поймет, как столько времени мог потерять? Так долго рядом, чуть ли не с детства, но только сейчас друг друга узнали, открылись и доверились. Джин не понимает, как мог потратить столько мгновений, каждый раз сталкиваясь взглядами с омегой в разнообразных местах, но никогда не делая попыток сблизиться, не думая… ни о чем. И ведь вполне можно объяснить это тем, что не сразу планеты в груди взрываются, не сразу сердце ловит сигналы, нужно время, какие-то иные обстоятельства и условия, но альфа все равно не понимает, ведь теперь его так тянет к этому омеге, что ноги несут сами, а мозг отказывается думать о чем-то еще. Пусть целая армия выстроится на его пути, пусть любого рода испытания окажутся впереди, ему кажется, он бы без труда все преодолел, настолько тянет. И с каждым днем он влюбляется все больше, становясь кем-то другим. Кем-то лучшим для лучшего омеги.🩸
Все важные гости собрались на крыше высотного здания, где расположился белоснежный подиум. Нежный, в светло-розовом стиле дизайн окутал все, вплоть до чехлов для стульев, на которых размещаются люди. У краев крыши расположены столики с закусками, где люди могут наслаждаться зрелищем и видом на прекрасный город. Чимин, не находящий себе места от волнения, уже не знает, за что браться. Он по несколько раз проверяет коллекцию, бегает то тут, то там, убеждаясь, что все идет по плану и никаких неожиданных происшествий не предвидится. Сегодня все должно быть безупречно, как никогда. Из-за зашкаливающего волнения он даже пьет успокоительное, что почти не справляется. Он помогает везде, где только может, подправляя макияж моделям, даже одевая их. За подиумом творится хаос, а снаружи куча журналистов и известных людей, но не они так волнуют Чимина, как родные, чье мнение важнее всего. Омега тихонько выглядывает, проверяя, кто уже пришел, чтобы себя немного успокоить. Первые и самые почетные гости — Хенбин и Наль. Чимин с улыбкой замечает, что папа тоже не может спокойно усидеть на месте от переживания, но отец успокаивающе поглаживает его руку и что-то шепчет ему на ухо. Свое место занял и Элон, неизменно привлекающий внимание окружающих своим шикарным образом. Хосок стоит с альфами у столиков и пьет лимонад, а Тэхен и Тэгюн уже сидят в первом ряду и общаются с Джином, который, видно, тоже немного волнуется за показ брата. Он как никто знает, сколько сил вложено в эту работу. Чимин, уставившись на бесспорно красивого Тэгюна, фыркает. Джевон коротко говорит с Юнги, садится на свое место, нервно жуя губу. Все родные сейчас волнуются так же, как и сам Чимин, и от этого ему самому чуточку легче. Он в этом не один. Зато того, чье присутствие так было важно, не видно. Намджуна все еще нет. Чимин отворачивается и возвращается к моделям, игнорируя занывшее сердце. Не до этого. Юнги, занявший место в первом ряду прямо напротив Тэхена и Тэгюна, выискивает глазами Хосока. В толпе, когда все начинают постепенно рассаживаться, они успевают коротко сцепиться пальцами и тут же разомкнуться. Юнги прикусывает губу, чтобы скрыть улыбку, и сосредотачивается на шоу, мысленно желая Чимину удачи. Хосок до тех пор, пока не садится на свое место чуть дальше омеги, глаз от него оторвать не может. Он уверен, что и здесь найдутся шпионы отца. На публике им не быть рядом. Показ начинается с красивого представления. Зрителей уже охватывает восторг. Каждая деталь говорит о концепте коллекции, в каждой мелочи отсылка и большой смысл, и это заинтересовывает еще больше. Все уверены, их ждет нечто феерическое и запоминающееся. Чимин, следящий за всем через экран телевизора в костюмерной, затаил дыхание, дышать боится, вдруг что-то не так пойдет. Тут собрались ведущие дизайнеры, и они строго оценивают, по их сосредоточенным взглядам трудно что-то определить, но глаза у них блестят, захваченные общим восхищением. Этого Чимину более, чем достаточно. Важнее всего другое. Джевон уверен в Чимине и не дает ему сомневаться. Джин горд братом. Наль восхищен до слез. Хенбин не может сдержать теплой улыбки. Кроваво-оранжевые лучи закатного солнца окрашивают подиум, придавая представлению еще более волшебный вид. Ближе к завершению показа люди не могут оторвать глаз, перестают шептаться и смотрят завороженно, даже взгляды дизайнеров известных модных домов оттаивают и впитывают магию, происходящую перед их глазами. Юнги, увлеченно наблюдающий за моделями, слегка жмурится от ударившего в глаз откуда-то сбоку яркого луча. Это не солнце. Как будто лазер направили. Он рефлекторно поворачивает голову влево и застывает как олененок в свете фар. Два выстрела. Один прямо возле уха, другой где-то вдалеке, как будто сюда не дошел. Юнги, который успел зажмуриться, ничего не поняв, медленно открывает глаза и видит одну лишь кровь. Омега, сидевший возле него, безжизненно откинулся на стул. Пуля вошла ему в голову, но не вылетела, иначе точно задела бы Юнги, на белоснежную свободную рубашку которого попали рубиновые капли. Омега растерянно моргает и поднимает глаза, только осознавая, что вокруг уже происходит паника и хаос. У Хосока жизнь пролетает перед глазами, когда он видит, как на Юнги, такого нежного и хрупкого, брызгают алые капли, а взгляд, в глубинах которого растет паника, стекленеет. Возле Юнги умер человек. Омега огромными, но ничего не видящими глазами, смотрит перед собой и понимает лишь одно: теряет контроль. Воздух как по команде перестает поступать в легкие. Юнги не знает, за что ему уцепиться, вокруг безумие и страх, завладевший каждым. Хосок, раскидывая стулья, на которых уже никто не сидит, подлетает к омеге и опускается перед ним на колени, дрожащими руками беря холодные руки Юнги. Омега ничего не может сказать, но смотрит, слезящимися глазами молит о помощи, сам в альфу вцепляется, упав в объятия, и так крепко сжимает его плечи, как будто кислород Хосока ему сумеет передаться через прикосновение. Хосок прижимает его к себе, прячет его лицо на своей груди, гладит и целует макушку, виски, лоб, шепча, как мантру: — Дыши, только дыши, я рядом, солнце мое, пожалуйста, дыши, ты жив, ты в безопасности, ты чувствуешь? — повторяет он шепотом, гладя омегу по спине. Юнги дрожит, как продрогший котенок, и готов разрыдаться. Он пытается взять себя в руки, экстренно все моменты с Хосоком поднимает из памяти, окунается в них с головой, только бы забыть о происходящем вокруг, только бы задышать для него. Он жмурится, тычется носом в его грудь, его аромат хочет вдохнуть так сильно, что больно становится от этой невозможности. Сам себя мысленно умоляет, повторяя «пожалуйста» десятки раз подряд, боясь, что вот-вот темнота застелет глаза, и… он вдыхает. Он делает глубокий вдох, разом наполнивший легкие любимым ароматом альфы, а вместе с ним и кислородом. Хосок с облегчением выдыхает, но и не думает выпускать Юнги из своих объятий. Тэхен, первым делом схватив рядом сидевшего брата за руку, летит к Элону, который готов упасть в обморок от волнения, потому что в толпе потерял детей из виду, но они сразу же его находят, и он готов расплакаться от облегчения. — Уходим, скорее, — говорит он, взяв обоих за руки и ведя за собой к выходу, у которого толпятся остальные. Кто-то в панике вызывает скорую, кто-то полицию. А Чимин, вышедший на подиум, смотрит на все вокруг и не может сказать и слова. Его голова отключилась. Он просто глядит на хаос, творящийся там, где он должен был представить свою первую коллекцию. Все разрушилось на глазах в один миг, и никто ничего не успел понять. Чимин слышит Джевона рядом, не видит родителей, что-то ему говорящих, ни на что не реагирует. Онемел, оглох, ослеп. Убедившись, что Тэгюн с семьей, Джин поднимается на подиум и берет лицо брата в ладони, заглядывая в глаза. — Поедем домой, Чимин-и? — говорит громко, четко, чтобы Чимин пришел в себя. — Чимин… Но тот молчит. Лишь качает головой. Куда он уйдет? Как бросит все? Хотя и бросать нечего. Все труды обнулились в эту секунду. Смерть и тут себя обозначила, и так давно возле Чимина крутится, самому себе боль причинять заставляет, но тут иначе обошлась. Разрушила все. Буквально все. На крышу поднимается полиция. Среди офицеров резко выделяются два детектива, одетых в гражданское. Тэхен вырывает руку из хватки папы и, не слыша его криков и запретов, идет к Чонгуку, только его опережает Хосок, чуть ли не набросившийся на альфу. Тэхен замирает в паре метров от мужчин, глядя то на одного, то на другого. — Я знаю, вам щедро платят за бездействие, но ты должен узнать, кто это сделал. Это твоя работа, — не контролируя себя, рычит Хосок, глядя детективу в глаза. Чонгук сохраняет профессиональную выдержку, не взрывается, как обычно бывает с Тэхеном, где ему много не надо, чтобы выйти из себя. Тут другой случай, и с таким он наверняка не раз сталкивался, умеет быть хладнокровным. Слишком даже хорошо. — Хосок… — зовет Тэхен, надеясь, что альфа отвлечется, не станет взрываться. Надо же было двум ураганам столкнуться. Жди беды. — Свали к черту, Тэхен, — выплевывает Хосок, даже не взглянув на омегу. И тут в Чонгуке что-то щелкает. Много не надо? И вправду, не надо. Алые искры в глазах альфы становятся ярче, и Тэхен хорошо представляет, что сейчас происходит внутри его фараона. — Будь внимательнее в выражениях, Чон, — голос Чонгука способен не только заморозить, но и трещины пустить по льду, расколов его на части. Значок полицейского в кармане куртки плавит кожу, не дает зайти дальше, приводя в чувства. Тэхену дурно становится от напряжения, которое вокруг этих альф усилилось и достигло пика. Он подходит ближе к Чонгуку и тихо говорит: — Чонгук, ты не за этим здесь. — Вот именно, работай. Из-за вашего безделья все больше людей умирает, — Хосок поджимает губы и смотрит на Тэхена, прижавшегося к боку Чонгука, с еще большей ненавистью, чем обычно. — Я понимаю, что вы сейчас взволнованы и находитесь в состоянии паники, — нарочито спокойно говорит детектив. Вокруг люди, которые надеются на полицию, нельзя слетать с катушек. — Мы начнем расследование прямо сейчас, так что, в ваших же интересах не отвлекать меня и делать то, что скажет полиция. — Не медлите, — бросает Хосок и, проходя мимо, толкает Чонгука плечом. Все, что сейчас важно — это Юнги и Джевон, которого он оставил с первым. — Езжай с братом и папой домой, отправлю с вами офицеров, — каменным голосом говорит детектив, наконец посмотрев на Тэхена. — Чонгук… — Ты меня услышал, — говорит альфа тоном, не терпящим возражений. Юнги сидит на стуле в первом ряду в окружении незнакомых ему омег, но явно обитающих в тех же кругах, что и все они. Рядом Джевон, который с тревогой поглядывает на Чимина, окруженного семьей, и держит за ладонь Юнги. Страшно представить, каково это, когда рядом, совсем близко умирает человек. Большинство бросились в бегство и как можно скорее покинули площадку, спешно уезжая со своей охраной в безопасное место. С приездом полиции и судмедэкспертов стало спокойнее, но паника все еще держит в напряжении каждого. И только Юнги сидит с бесцветным фарфоровым лицом, в голове на повторе воспроизводя звук прилетевшей пули, которая стопроцентно предназначалась не тому, кто ее получил. В последнюю секунду тот омега слегка сдвинулся и поймал пулю, сохранив жизнь Юнги, что сейчас сидит в его крови и никого не слышит. А может, ему показалось. Только звук второго, неизвестного выстрела, тоже не выходит из головы. К Юнги, растолкав всех и едва сдерживаясь, чтобы не звучать слишком грубо, попросив оставить омегу в покое и не пытаться успокаивать, подходит Хосок с влажным платком в руке. Все молча расходятся, только Джевон остается рядом. Взгляда Хосока сейчас хватает, чтобы напороться на ледяные скалы и пораниться об них. Но рядом с братом и своим омегой он меняется, глаза теплеют, альфа присаживается на корточки перед Юнги и накрывает его ладонь своей, мягко поглаживая. Юнги поднимает на него глаза. Больно смотреть. Хосоку хочется разорвать себя на две части и укрыть его в своем тепле от этого жестокого и холодного мира. Он поднимает руку и осторожными движениями стирает мелкие капли крови с щеки Юнги. А у того глаза вновь наполняются слезами. — Я не дам тебя в обиду, я рядом, — мягко произносит Хосок, зачесав прядку волос омеги за ухо. Мин Джисоб с Киром в сопровождении охраны врываются на площадку, пока полиция выводит посторонних. Все, что у родителей Юнги в мыслях всю дорогу — это имя сына. Им, однажды потерявшим ребенка, даже рот открыть трудно, что-то сказать. Страшно так, что парализует. Кир даже плакать не может. После смерти младшего сына он все слезы выплакал, боль его только внутри сжирает, выйти не может. Пока они Юнги, сидящего с Хосоком, не замечают, не дышат будто. — Юнги, малыш, — Кир срывается к сыну и прижимает к себе. Хорошо, что всех журналистов увели отсюда. Эту боль запечатлевать было бы оскорблением. Хосок отходит, чтобы не мешать семье, и крепко сжимает ладонь брата в своей. Джисоб осторожно гладит Юнги по щеке, благодаря небеса за сохраненную жизнь. Он поворачивает голову в сторону и смотрит на Хосока: — Спасибо, что был рядом с ним. — Это то, что я без раздумий должен делать, господин Мин. Юнги забирают родители. Хосок напоследок мягко касается предплечья омеги, тот оглядывается на него и кричит глазами, боится оставаться без него, без того, кто способен из этого омута вытащить. Хосок обещает, что скоро придет к нему и снова спасет от кошмара. — Поехали домой, кнопка, — устало говорит альфа, потрепав брата по волосам. — А Чимин… — обеспокоено говорит тот, поглядывая на семью Паков. — Сейчас каждый со своей семьей. Они волнуются и переживают, — говорит Хосок, обняв за плечи младшего и ведя к лифту. — А отцу плевать, да? — треснуто улыбается Джевон, подняв глаза на альфу. — И чему тут удивляться? — сухо усмехается Хосок. — Пойдем, купим мороженого и забудем этот чертов день.🩸
Намджун обосновался на крыше жилой высотки. Винтовка, снаряды, разной дальности прицелы — всегда один набор. Он смотрит, сощурив один глаз, и сердце сжимается. Чимин написал ему «где ты?», когда начался показ, только Намджун не знает, что ответить, как объяснить, что снова не сможет быть рядом, хотя обещал. Он знает, что сколько бы ни пытался следовать приказу убить, не сможет поднять оружие и выстрелить. Следит за всем, что там происходит, на расстоянии, но как будто бы он там, рядом с Чимином, хоть тот и не подозревает. Сердце не на месте, Намджун чувствует, что неспроста тучи над головой сгущаются. Пусть лучше он будет зрителем на расстоянии, ведь так он сможет защитить, чем быть рядом, суметь коснуться, но не суметь спасти. Он с горечью представляет, как сильно Чимин в нем сейчас разочаровывается, и от этого еще тяжелее. Он жмурит один глаз, смотрит внимательнее, пытается вспомнить, как когда-то впервые через прицел смотрел на Чимина и мог помыслить о том, чтобы пустить в него пулю. Он наблюдает за всем. В начале показа видит счастливого омегу, в глазах которого, где-то в глубине, если присмотреться, мелькает то самое разочарование, а может, Намджун слишком много надумывает, но чувство вины не может его оставить. Он обещал быть рядом, и он рядом, правда рядом, только не совсем так, как Чимин это себе представлял. Просидев так около получаса, Намджун замечает короткий блеск, мелькнувший перед глазами. Он резко реагирует на источник света, повернув голову в сторону. Он параллельно двигает свою винтовку и присматривается, замечая темный силуэт, засевший в окне здания в соседнем квартале. Намджун не успевает проследить за тем, куда целится неизвестный стрелок, как тот спускает курок и стреляет. Намджун не теряется и выстреливает вместе с ним, определенно точно подбив мужчину. Сердце на миг замирает. Альфа сразу же переводит прицел на площадку и проверяет обстановку. Чимина не видно, но стрелок все равно кого-то убил. Неужели кто-то посмел снова отправить за Чимином смерть? Намджун срывается вниз, спускается на лифте и бежит так быстро, как может. Сшибая людей на своем пути, он за несколько минут достигает здания, где укрылся снайпер, и залетает внутрь. Он чувствует кровь где-то на третьем этаже, оказавшимся пустым на время ремонта. Альфа достает пистолет и идет вперед, заметив на полу капли крови. Двигаясь бесшумно, он заглядывает в каждый кабинет. Истекающего кровью снайпера он находит лежащим посреди брошенной макулатуры, испачканной его кровью. — На кого работаешь? — сразу нападает Намджун, схватив мужчину в маске за ворот куртки. — А, так это ты меня подбил, коллега? — сухая улыбка. — Полагаю, у нас один наниматель. — Кто был твоей целью? — встряхивает его Ким. — Боишься, что добычу отберу? Не думаю, что у нас одна цель. — Говори, — теряет терпение Намджун. — Мин Юнги. Намджун выдыхает и выпускает мужчину из хватки. — Ты что-нибудь знаешь о том, что происходит? Кто заказывает эти убийства? — Как и ты, я растерян и лишь делаю свое дело за деньги, в которых буду купаться, как только утоплю свою цель в крови, — снова скалится стрелок. Намджун поджимает губы, молча поднимается и, сунув пистолет за пояс, уходит, оставив стрелка в одиночестве. Пусть сам выкручивается, это не проблемы альфы. Все, что ему нужно — это Чимин, его глаза, хоть и боли полные, его руки и его голос возле уха. Пусть выльет все на него, всю злость и ненависть, тот же страх и обиду из-за того, что самый важный день в его жизни приобрел кровавые краски и был оборван жестоким образом. Намджун готов, только бы облегчить боль омеги.🩸
Ближе к полуночи. Намджун все следил за омегой, пару раз терял из виду, но все же нашел там, где не ожидал. Чимин, бросив машину за углом, бредет в одиночестве по безлюдной и тихой улице неподалеку от квартиры Намджуна. Альфа, как только замечает его, резко тормозит и слезает с мотоцикла. — Чимин! — окликает он. Чимин оглядывается и сразу же ощетинивается. — Не подходи ко мне, — шипит он. — Одно нарушенное обещание за другим, сколько прикажешь это терпеть? — Я опоздал, Чимин. Мне безумно жаль. И я знаю, что произошло… — не знает, что сказать, Намджун. Он растерян, как никогда, а вина выжирает его изнутри. — Знаешь, что говорят в соцсетях? — безрадостно улыбается Чимин. — Что никчемный, богатый отпрыск семьи Пак, не умеющий пользоваться ниткой и иголкой, решил для привлечения внимания к своей первой коллекции устроить убийство. Но, черт возьми, это и правда привлекло внимание к моему труду, который теперь мне ненавистен, — смеется омега разбито, опустив взгляд в землю. — Люди бывают жестоки, Чимин, они никогда не задумываются о чувствах других, прежде, чем открыть рот. Важнее всего то, что остальные знают правду. Ты потрясающий дизайнер. — Мне ужасно больно, Намджун, — омега готов заплакать. Голос его дрожит, а глаза блестят. — И мне больно, что в этот проклятый момент ты, который согрел меня и внушил чувство безопасности, не оказался рядом. — Мне так жаль, Чимин… — каждое слово омеги бьет ножом в сердце. — Почему старые и никому не нужные радиоприемники снова оказались важнее меня? — Это не так… Намджуну хочется разорваться. Как объяснить, что каждый шаг Чимин делает под присмотром альфы, что ни одно событие с тех пор, как ему в коротком сообщении прислали имя «Пак Чимин», не обходится без внимания альфы. Каждый день, каждая секунда — жизнь Намджуна разделенная с жизнью Чимина. Он живет за двоих, вместе с ним завтракает и вместе с ним ложится спать, чтобы потом всю ночь глаз не смыкать, смотреть, чтобы его светлого принца не сломали, не убили. — У всего есть грань, но не у моей боли, — с отчаянием говорит омега. Что ему еще молчать? — Каждый раз я думаю, что это последний раз, когда я буду убиваться, загибаться от этой боли. Но эта жизнь постоянно преподносит очередные испытания, которые я уже не могу выдерживать. Как будто моя жизнь — шутка для кого-то, кто смотрит на это все сверху. — Чем сильнее человек, тем более тяжкие испытания дает ему жизнь, проверяя на прочность. В тебе я уверен, как ни в ком другом. — Как забавно, что одна моя большая боль затмевается еще большей… — Чимин смеется, и от этого смеха кровавые царапины остаются на коже. Они идут друг к другу навстречу и сталкиваются эффектно, взрывоопасно. Чимин оказывается в его руках. Намджун прижимает его к себе крепко, себе железное правило ставит, что больше точно не оставит. Он целует его долго, глубоко, а Чимин, кажется, совершенно не боится пропасть в этих губах, ему бы еще дальше зайти, потому что только с Намджуном привычный мир приобретает новые краски и кажется не таким прогнившим. И действительно, боль Чимина, страх снова сближаться с альфами, стал ничем возле кровавого пути к мечте. Одна боль давит другую, рождая новые оттенки горечи на языке. Они каким-то чудом добираются до квартиры Намджуна. Непрерывный поцелуй, нещадно отбирающий крупицы кислорода, пропитан такой болью, что физически становится невыносимо, но Намджун готов всю ее у омеги забрать и облегчить ему жизнь хоть немного. Страшно представить, что сейчас творится внутри Чимина, но если этот огонь между ними спасет его, поможет хоть на мгновение прийти в себя, вырваться из этого ужаса, Намджун готов сжечь все. Он раздевает омегу. Чимин как одержимый, ослепленный, тоже пытается сорвать с альфы вещи, только бы скорее оказаться кожа к коже. Он толкает Намджуна в одинокое кресло в центре пустой гостиной и полностью обнаженный перед ним предстает. Альфе воздуха не хватает, он не дышит, смотря на самое красивое тело в мире. Сколько раз наблюдал его, видел во всех ракурсах через прицел винтовки, но то, что сейчас видит перед собой — это совершенно другое, совершенно другие чувства и эмоции. Чимин будоражит в миллиарды раз сильнее и взрывает внутри альфы бомбу за бомбой. У него глаза горят таким огнем, что целый океан можно испарить. Чимин смотрит, как дикий зверь, сжирает, и с таким же взглядом сталкивается. Он садится на альфу сверху, и тот сразу руки в ход пускает. Невозможно не касаться этого тела, его нежных изгибов. Чимин самостоятельно насаживается на его член, стонет, скулит, начинает на нем медленно двигаться, привыкая к размерам, обвив руками шею и прижавшись губами к татуировкам, усыпавшим ее. Намджун, не контролируя силы, сжимает его ягодицы пальцами, оставляет следы на гладкой бронзовой коже и сам насаживает омегу на свой член как можно глубже, слизывая с губ стоны и провоцируя на новые. Альфа укладывает его на постель и наконец берет инициативу в свои руки. Чимин весь ему открывается, сцепляет щиколотки на пояснице Намджуна и сам двигается навстречу, максимально позволяя в себя проникнуть. Намджун его осыпает поцелуями, сталкивается с губами и нарывается на укусы. Сладость момента разбавляется привкусом слез и крови, и Намджун понимает, что не от наслаждения капли срываются с уголков разбитых глаз. Ему это поможет? Как-то спасет? Выжатый и сломленный омега засыпает в его объятиях с засохшими дорожками слез и туши на румяных щеках, которые целовать и целовать. Почти в четыре утра Чимин просыпается и выходит на маленький балкончик с не самым красивым видом. Но это все так соответсвует настроению Чимина, что он себя в этой среде чувствует, как свой. Он выкрал у Намджуна сигарету и закурил, от первой же затяжки начав кашлять. Слишком крепкий табак. Но так даже лучше. Пусть внутри физически все горит, чем от моральной боли, которой нет описания. Чимин до сих пор не пришел в себя. Как комментировать эту ситуацию? Что он скажет журналистам, которые наверняка уже оккупировали его студию и дом? Какие слова он скажет обществу? Есть ли этому объяснение? Что он будет говорить полиции? Чимин растерян. Один вопрос «почему» не выходит из головы. Почему все это происходит с ним? Горячие большие ладони обвивают талию, а мягкие губы касаются затылка. Чимин закрывает глаза и откидывает голову на широкое плечо альфы, с облегчением выдыхая. — Почему не спишь? — спрашивает Чимин тихо, стряхивая пепел куда-то вниз. — К хорошему быстро привыкаешь. Без тебя пусто стало, — хриплым сонным голосом говорит Намджун. Чимин бы слушал сейчас только его. Так спокойно на душе. Пусть этот маленький укромный уголок и не способен весь ужас сдержать, но его защита для Чимина — все. — Сегодня будет тяжелый день, — «и я не хочу его начинать», мысленно договаривает омега. — Каждый шаг я буду делать вместе с тобой, я не оставлю тебя одного в этом, — успокаивает Намджун, оставляя легкий поцелуй на виске Чимина. — Журналисты наверняка как голодные акулы уже ждут моего слова. — Ты имеешь право никак это не комментировать. — Я бы очень хотел просто исчезнуть для всех сейчас, но мое молчание люди могут воспринять не так, как нужно. Они любят додумывать всякое, — вздыхает омега. — У тебя есть время. Сейчас не думай об этом. — Мы все были убеждены, что эти покушения случаются с семьей Ким, но теперь… — Чимин хмурится, задумчиво глядя на пробуждающийся город. Остатки алой ночи исчезают на горизонте. — Я еще больше растерян и все больше думаю о том, что и за мной придут. А я был близок, да? Прицел легко мог быть наведен и на меня. — Не знаю, справится ли полиция, но будем верить, что они скоро найдут того, кто все это устраивает. А пока я буду держать тебя у себя за спиной, — альфа целует плечо Чимина и кладет на него подбородок. — Чтобы тебе в грудь целились? — грустно улыбается омега. — Только бы через твою пуля не прошла. — Намджун… — Чимин поворачивается к нему, выбросив сигарету, и тычется лицом в его грудь, обвив торс руками и крепко обняв. Намджун целует в макушку и гладит по спине, не верит до сих пор, что его свет с ним так близко. Он не отойдет от него ни на шаг больше, а любой, кто посмеет ему боль причинить, встретит свою смерть от руки Намджуна. Ему не впервой обрывать жизнь, он без сожаления это делал, смотря с пустотой в угасающие глаза. Смерть не страшна, она с альфой заодно. И пусть она обходит Чимина стороной.🩸
Проходит неделя с момента убийства на несостоявшемся показе Чимина. Всем уже известно, что покушение в этот раз было произведено именно на Юнги. Город затаил дыхание, ведь смерть едва не коснулась сына мэра. Это уже не шутки ни для кого. Полиция пытается разобраться, все становится еще более запутанным и сложным, но сдаваться нельзя. Семьи в растерянности, и от комментариев отказываются. Но вечером собравшиеся в доме семьи Ким Паки и Мины погружают гостиную в глубокое молчание. Здесь собрались и дети, и родители. Тэхен, который хотел бы сейчас нежиться в объятиях Чонгука, вынужден торчать здесь. В любом случае, Чонгук сейчас сам на нервах и занят, как никогда, поэтому все же лучше быть здесь, где можно отвлечься от тоски по альфе. Он сидит возле Юнги, что все еще сам не свой, и держит за руку. Каждый день с того самого момента Хосок находится рядом с ним. А сегодня родители внезапно решили наведаться к Кимам, заставив отложить очередную встречу с Хосоком. На вопрос: «почему Чонов не будет?» родители предпочли отмолчаться. Элон сидит с сигаретой в кресле и водит пальцами по своей коленной чашечке, скрытой тканью черных брюк. Кир примостился возле своего сына, а Джисоб с задумчивым лицом ходит позади дивана из стороны в стороны, в то время как Хенбин сидит со своим мужем рядом, держа его руку на своем колене и слегка сжимая. Джин навис над сидящими на диване папой и братом, сунув руки в карманы брюк. Его взгляд никак не оторвется от Тэгюна, устроившегося на ручке дивана возле Тэхена. Они пересекаются взглядами, но Тэгюн сразу же отводит свой в сторону. От этих диких и вечно голодных глаз внутри дрожит все. Но сейчас не тот момент, чтобы позволять себе купаться в этих ощущениях. — Уже три наших ребенка стали жертвами покушений, — заговаривает Джисоб, подняв тяжелый взгляд. — Четыре, если принимать во внимание то, что Джин едва не погиб от пули стрелка. Если так задуматься, это наводит на мысли о том, кто может стоять за всем этим. Я думаю, вы считаете так же. Это имя наверняка уже мелькнуло в ваших головах. — Почему-то Хосока и Джевона это не коснулось, — говорит Хенбин, помрачнев. Юнги поднимает на мужчину большие, тоски полные глаза. — Откровенно говоря, подозрения падают на Чон Сынвона, — Элон трет переносицу и делает затяжку. Он спокойно озвучил то, что в мыслях чуть ли не каждого из них вертелось, что снова погрузило гостиную в молчание. — Мы не можем утверждать, у нас и доказательств нет. Где полиция не справляется, там мы подавно не в силах найти хоть какие-то зацепки, — Наль мотает головой. — А может, и на них зуб точат? Откуда нам знать? — У него есть мотивы. Он всегда стремился к большему, хотел владеть всем. Абсолютно всем. Решил нас всех поубивать, и даже не пытается скрываться, — хмыкает Хенбин. — Может, потому что он слишком бесстрашный человек, чтобы думать о мелочах? Только это забавно, — коротко улыбается Тэхен. — Если это действительно Сынвон, и об этом уже известно нам, то так смерть сможет достать его первым. — Фамилия Чон в наших кругах всегда звучала иначе. Что-то темное, страшное. Таков и есть Сынвон, — Джисоб опускается в кресло напротив Элона и трет виски. — Только дети на него не похожи, — негромко вставляет свое слово Чимин, закусывая губу. — О них и нет речи, его детей это не касается, но почему-то касается наших, — говорит Кир, слегка сжав колено Юнги, только бы чувствовать его рядом. — Я знаю одно, — чуть громче говорит Хенбин, посмотрев на каждого в гостиной. — Нам надо быть осторожнее с ним. Ни в коем случае не нужно что-то говорить вне нашего круга, никаких подозрений. Это лишь догадки, но в них есть логика, нельзя не брать это во внимание. Если это правда, то мы вооружены, и мы будем осторожнее. Нужно держать Чон Сынвона и его семью на дистанции. Только Чимин и Юнги от этой новости не в восторге. Они даже переглядываются синхронно. Все ясно без слов, да и озвучивать это нельзя. Слишком важны для них Хосок и Джевон. — Я так понимаю, это война? — спрашивает Элон, стряхнув пепел в лежащую перед ним пепельницу. — Для начала — холодная война, — говорит Джисоб, кивком соглашаясь.🩸
Хосок заезжает на подземную парковку и ставит машину на свое место. Заглушив двигатель и не торопясь выходить, он сидит пару минут, наслаждаясь тишиной, и смотрит фото Юнги в профиле, по которому уже успел соскучиться. Омега не обновлял фото с того дня, как его едва не убили. В это до сих пор не верится, а Хосока такой страх никогда не охватывал, он никогда не думал, что в его жизни будет подобное, что найдется человек, за которого душа будет болеть так сильно. Все это время Хосок не перестает ездить к Минам сразу после работы, плюнув на угрозы отца, который подозрительно замолк и никак не реагирует, хотя Хосок уверен, что Сынвон в курсе, куда его сын уезжает постоянно, пропадая с радаров на несколько часов. А Хосок становится частым гостем в доме Минов. Так как родители омеги продолжают работать и двигаться дальше, запрещая сыну покидать дом и попросив забыть о работе на какое-то время, Хосок с Юнги практически всегда бывают одни. Сидят в комнате омеги, долго лежа без движения и просто делясь теплом и спокойствием, Хосок что-то рассказывает, а Юнги его голосом насладиться не может. Немного усталым и хриплым из-за работы, но таким мягким и успокаивающим, что Юнги начинает клонить в сон, где он гарантированно увидит только хорошее. Юнги показал ему сад, где он любит проводить время, забывая обо всех проблемах и упиваясь единением с природой, такой любимой омегой. Хосоку там понравилось. Альфа выходит из машины, ставит на блок двери и, сунув ключи в карман брюк, идет к лифту. Не доходит. Кто-то бьет в спину, но Хосок не теряется и резко разворачивается, видя перед собой незнакомого альфу, за которым подступают еще четверо. Хосок коротко усмехается и встает в позу, готовый к драке. На него нападает первый, но альфа уворачивается и бьет в челюсть. Давно он так не выпускал пар. Тот, кто их к нему подослал, очень много поставил на своих головорезов. Хосок куда голоднее них до ярости и крови. Ему много не надо, чтобы сразу же завестись. В глазах включается красный, и тут альфа себя уже не контролирует. На него нападают, бьют, но Хосок ни один удар без ответа не оставляет. Губу разбивают, а он кровь слизывает и даже не думает останавливаться. Но и соперники оказываются не так просты, как Чон думал. Они дерутся по правилам улиц. Бьют грязно, хаотично, но умело по-своему. На такой бой даже смотреть было бы неприятно. Но Хосок себе не изменяет, он как уже многие годы удар держит, так и бьет, не нарушая правил настоящего боя. Но это мало помогает. Когда пятеро додумываются разом напасть на альфу, который еще даже выдохнуться не успел, у Хосока не остается шансов. Каждый удар разжигает в нем азарт, а боль где-то на отдалении. Только бы на ноги встать. Сквозь призму крови, брызнувшей из порвавшейся кожи на голове, Хосок видит силуэт отца, но прежде ощущает его запах среди множества чужих. Такой же чужой и вызывающий рвотный рефлекс. Его разом прекращают бить и встают позади Хосока, не давая сбежать, как будто он вообще собирался. Один из них поднимает его грубым движением, ставя на колени. У Хосока все тело горит, ноет, но ему такая боль нравится, он годами к ней приучался. — Почему-то я совершенно не удивлен, — хрипит Хосок, стерев с губы кровь тыльной стороной ладони и смотря отцу, стоящему напротив в сопровождении охраны, в глаза. — Я решил разговаривать на твоем языке, — спокойно отвечает Сынвон, равнодушно смотря на своего избитого и истекающего кровью сына. — Ты же как животное, Хосок. Слова тебе чужды, лучше ведь решать все тупым мордобоем. — Это ты, да? — Хосок медленно поднимается на ноги, а громилы за его спиной напрягаются, готовые снова напасть в любую секунду, но ждут приказа старшего Чона. — Ты Юнги убить хотел? Но не вышло, и ты решил из меня все выбить. Давай, что хочешь делай, — альфа руки раскидывает в стороны и смотрит на него диким, безумным взглядом. Таким Сынвон его еще не видел, но пусть наконец узрит, что взрастил. — Только его тронуть посмеешь, и я больше не буду останавливать себя. Даже Джевон не встанет на моем пути. — Сынок, ты переходишь границы в каждом своем слове, — Сынвон улыбается, но ни капли тепла и отцовской любви в этой улыбке нет. Даже звучит смешно. — И забываешь, что как бы ты ни отвергал эту мысль, но я все равно твой отец, и кровь в тебе течет моя. И, так как ты — часть меня, я не хочу, чтобы ты творил глупости, еще и из-за омеги, каких у тебя сотни еще будет. — Если бы ты понимал, что значит любить, но ты и свою-то семью не любишь. — Любовь мешает, — вздыхает Сынвон, с сочувствием смотря на пропавшего в этой самой любви сына. — Она всегда будет вставать на твоем пути и портить все планы. Она разрушит будущее, Хосок. Никогда я не встречал хорошего исхода там, где была замешана любовь. — А папа… — И это самый первый пример, — резко ледяным тоном обрубает Сынвон. — Не трогай Юнги. Я предупреждаю, отец. Сделаешь с ним что-нибудь, и в твоей компании в скором времени сменится власть, — цедит Хосок, смотря прямо в глаза. Его уже ничто не прогнет, не сломает. Пусть хоть застрелит прямо сейчас. Плевать. Сынвон смеется громко, его смех эхом о бетонные стены разбивается, только бы стены трещинами не покрылись, так грозен его смех. — До угроз ты еще не доходил. Будь осторожен, сын. Ты просто не знаешь, что я могу сделать, если ты достаточно меня разозлишь. — Поговорим, когда сможешь прийти ко мне один, а не с толпой охраны, — скалится Хосок. — Продолжайте, — приказывает Сынвон, заткнув сына и дав понять, что разговор окончен и следующий ход за ним. Его голос и взгляд леденеют. Он с каменным и отрешенным лицом смотрит на то, как мужчины снова набрасываются на Хосока и беспощадно избивают. Сынвон лишь поджимает губы, а пальцы в карманах брюк сжимаются в кулаки чуть ли не до хруста.