🩸
Юнги сидит в кресле напротив стола отца и наблюдает за ним, пока тот ходит из стороны в сторону, разговаривая с кем-то по телефону. Омега не надолго заскочил, всего лишь занести документы, переданные из министерства экологии, и наконец забыть этим вечером о рабочих делах, но решил задержаться и немного побыть с отцом, который почти не отдыхает, непрерывно решая дела этого города. Наконец закончив очередной разговор, Джисоб поворачивается к сыну. В его взгляде омега видит беспокойство. — Малыш, постарайся лишний раз никуда не выбираться, сейчас в городе не лучшее положение, нужно было отправить бумаги с кем-то другим, а сам бы домой сразу, — качает головой альфа. — Я знаю, отец, не волнуйся, я себя не дам в обиду, — мягко улыбается отцу Юнги. — Да и мне нетрудно, к тому же, я хотел немного поднять тебе настроение. — Одна мысль о тебе заставляет меня улыбнуться, и, все-таки, я прошу, будь осторожнее, — просит альфа, глазами моля понять страх отца, однажды потерявшего ребенка. У Юнги колет в груди. — Хорошо, отец, — соглашается Юнги, улыбнувшись, чтобы успокоить переживающего Джисоба. Не успевает отец обойти стол и прижать к себе сына, как в кабинет, внезапно распахнув дверь, входит Сынвон. Как всегда идеален и строг. Неизменный серьезный и критичный взгляд, способный смешать с грязью и опустить ниже плинтуса. Неприятный и отталкивающий. Юнги сразу же подскакивает с кресла, мгновенно напрягаясь. Единственная опасность для омеги — отец Хосока, что не позволяет им видеться и выступает категорически против их общения. Только отец даже не подозревает о том, насколько эта опасность сейчас близка к его сыну. — Мин Джисоб! О, и Юнги здесь, — улыбается Чон, подходя к креслу. — Рад видеть тебя. Твой отец без тебя совсем заскучал, а сейчас прямо-таки сияет, — коротко смеется, из-за чего у Юнги по коже холодок пробегает. Зато Джисоб не может сдержать улыбки, ведь Сынвон прав. — Конечно, ребенок наконец-то рядом. — Добрый вечер, господин Чон, — тихо здоровается Юнги, с трудом выдавив подобие улыбки. Ему холодно стало от присутствия этого альфы, хоть на омеге и теплый свитер. В голове сразу всплывает все, о чем Хосок ему говорил про отца. Этот человек очень хорош в игре на публику, чего стоит одно только свидание, которое он устроил Хосоку и Тэхену. — Здравствуй, Сынвон, — улыбается Джисоб, — Хорошо что ты наконец нашел время зайти, Юнги как раз уходит, только и мне нужно отлучиться на пару секунд, в коридоре меня уже очень долго ждет один человек, который очень хотел увидеться по одному вопросу, — альфа виновато улыбается и быстро шагает к выходу из кабинета. В дверях его ждет секретарь. Сынвон машет рукой, имея в виду, что подождать — не проблема. — Да, и мне пора, до свидания, господин Чон, — тараторит Юнги и тоже идет к двери, что закрылась за отцом. В кабинете вдруг становится слишком неуютно. — Юнги, — уже не так радостно, серьезным, но спокойным тоном зовет Сынвон, опустившись в кресло, где только что сидел омега. Отбросил фальшь. Перед Юнги нет смысла. Сынвон знает, что омега в курсе всего. — Да? — тихо спрашивает Юнги, остановившись и медленно повернувшись к альфе, а внутренне проклиная его и молясь, чтобы этот диалог скорее закончился. — Не в тебе дело, ты должен это понимать, — Сынвон не оборачивается, зато омега ему в затылок уставился, застыл, будто его парализовало. И хорошо, что Чон не смотрит, иначе увидел бы большие взволнованные глаза. Возможно, он о них даже догадывается. — Моя рекомендация тебе: лучше не подходи к Хосоку. Я своего сына знаю, и знаю, на что он способен. Для вас будет лучше не пересекаться. Подумай о родителях, — добавляет он и поворачивает голову к омеге. — Простите, господин Чон, я должен идти, меня ждут, — Юнги удивляется, что не начал заикаться, даже в глаза альфе посмотрел. Не тратя время и не желая слышать продолжение этого разговора, он спешно покидает кабинет. Он спускается на лифте на первый этаж, на дрожащих ногах вылетает из здания и открывает дверь подъехавшего к самому входу черного порше кайена, принадлежащего семье Мин. Юнги опускается на заднее сидение, закрывает глаза и трет побледневшее лицо. Минуту так сидит, ни о чем не думая, не осознавая произошедшего, боясь выдумывать и понимать, что случилось. А потом его как током бьет осознание, что салон автомобиля пропах любимым ароматом. Омега убирает руки от лица, открывает глаза и видит за рулем его. — Хосок, — шепчет Юнги так, будто сейчас заплачет, и резко тянется к альфе через проем между передними сидениями. Его рефлекторно к альфе потянуло, будто душа омеги только этого и ждала, чтобы в его руках укрыться. — Эй, Юнги, — Хосок усаживает омегу к себе на колени и берет двумя ладонями его лицо, заглядывая в грустные глаза с беспокойством. — Ты чего? Что случилось? — Я очень скучал, — шепчет омега и льнет к альфе, тычется носом в его щеку и закрывает глаза, успокаиваясь в сильных руках. — Я тоже, детка, — Хосок гладит омегу по волосам и целует в висок. — Я знаю, что мой отец здесь. Его машины тут, — хмыкает альфа. — Ты столкнулся с ним? — Он пришел к моему отцу, — тихо говорит Юнги, положив голову на плечо альфы. — Он сказал тебе что-нибудь? — от одной только мысли об отце закипает Хосок. Юнги кусает губу, понимает, что врать смысла нет. Хосок уже видел, с каким лицом вышел из здания омега. Причина тому только одна. Юнги коротко кивает и пересказывает альфе то, что сказал Сынвон. И всем телом чувствует, как напрягается альфа с каждым озвученным словом. Он бы запросто сломал руль, который сжимает одной рукой, только бы не Юнги, что у него на коленях сидит, как в убежище, где ему ничего не грозит. Одна мысль об отце с ума сводит, а то, что он еще и к Юнги подходил, еще немного, и сорвет крышу. И сорвало бы, не будь омега в руках Хосока сейчас. — Если он напрямую к тебе обратился, значит, он уже на грани, — мрачно говорит Хосок, и сам находится на грани срыва. — Пусть только тронет… — стискивает зубы. — Не тронет, не посмеет, я ведь сын мэра. Он думает, что тронешь ты, — Юнги нежно гладит альфу по щеке, чтобы успокоить. — Но мне плевать, что он говорит. Ни единому его слову я бы не поверил. Только тебе. — Для меня это важнее всего, — Хосок целует омегу в переносицу, успокаивающее неизменно действует. — Поехали, мы задержались здесь. — Откуда у тебя машина моего водителя? — спрашивает Юнги, перелезая на пассажирское сидение. — Я заплатил ему, — пожимает плечами Хосок. — И сказал, что если он продастся кому-то, кто не Чон Хосок, то будет уничтожен. — Забьешь его до смерти? — поднимает бровь Юнги. Хосок заводит машину и выруливает на дорогу. — Мгновенный нокаут, — скалится альфа, глянув на Юнги. — А где твоя крутая машина? — В гараже, нужно перекрасить ее, — задумчиво говорит Хосок. — Есть идеи насчет цвета? — Хм, — омега коротко задумывается и говорит: — Цвет синего ночного неба, которое мы не застали, — он поднимает взгляд, с тоской смотря на алеющие облака, нависшие над городом. Хосок улыбается уголком губ и кивает. Вышедший из здания Сынвон в окружении охраны прослеживает взглядом за только что отъехавшей порше и усмехается, мотнув головой.🩸
В очередной перерыв на фотосессии Тэхен снова делает себе кофе и с сигаретой отходит в сторону от шума стилистов и прочих лишних в любимой омегой студии, просматривая фотографии и заранее отмечая для себя более удачные и обдумывая варианты для дальнейших фото. Фотосессия очередной звезды, что займет несколько почетных страниц журнала в будущем выпуске. Тэхен часто представлял себя на глянцевых страницах, какое бы интервью дал, что хорошего или интересного бы сказал. Все готово, кроме слов. Однажды его фотографировал друг, так, просто для развлекухи, но Тэхен эти фото скрыл от глаз всех людей мира и сам бы хотел забыть, хотя автор этих фотографий долго восхищался и до сих пор напоминает, как красив и прекрасен сам фотограф в объективе камеры. Тэхен бы сказал многое и ничего одновременно. Что-то кому-то доказывать бесполезно, а он и не хочет. Его не услышат, его слова, как обычно, перевернут и в очередной раз выставят его врагом, которому, вообще-то, плевать, у которого нет никакой войны, зато другие его в нее яростно втягивают. Это общество гнилое, оно никогда не смирится с тем, что у кого-то больше или лучше, но в подробности никогда не вдаются. Поэтому Тэхен бы просто промолчал. Три точки на пустом листе. Это его слова миру. Пусть читают это в его глазах, он вслух не скажет. Отложив фотоаппарат, Тэхен с сигаретой отходит к открытому окну и присаживается на подоконник. Звезде помогают переодеться и подправляют макияж и прическу, а Тэхен мечтает, чтобы студия скорее осталась только в его распоряжении и погрузилась в желанную тишину. Он делает затяжку и выпускает дым в окно. Взгляд притягивает черная машина, стоящая внизу, у обочины, чуть дальше входа в здание, где расположена студия. Тэхен усмехается и отворачивается, переламывая сигарету на две части. Он бросает ее в урну и подскакивает, большими агрессивными шагами направившись к лифту. Омега мгновенно заводится, все раздражение поднимается в нем густой жижей и готово взорваться. Снова. Он снова видит эту машину, что караулит его второй день подряд чуть ли не целый день, что омега находится на работе. И ни разу водитель себя не показывает, из-за чего складывается ощущение, что машина пустует, но омега знает, что нет. Тэхен выскакивает на людную улицу и подходит к автомобилю, громко постучав по темному стеклу поднятого окна костяшками пальцев. Стекло медленно опускается. — Детектив, вам настолько скучно, что вы бросились на крайность? — раздраженно спрашивает Тэхен, выворачивая альфу злыми глазами. — Это моя работа, а ты иди и делай свою, — отвечает Чонгук спокойно, с поэтичной задумчивостью глядя вперед. Тэхен поджимает губы, молча обходит мустанг и садится на пассажирское сидение. — Я не хочу устраивать сцен, — объясняет он, закрыв дверь. — Удивительно, ведь это в твоем стиле, — бросает сухую усмешку альфа. — Вали, фараон, я не нуждаюсь в твоей охране, — старается звучать спокойнее Тэхен, тоже смотря вперед. — Нуждаешься, — Чонгук поворачивает голову к омеге. — Вчера я взял двух альф, они ошивались тут весь день. Я пробил их, и у них имелись судимости. — С чего ты решил, что они по мою душу? — щурится Тэхен. — Выбил признание, — пожимает плечами Чонгук. — Своим любимым методом? — хмыкает омега. — С ублюдками разговор короткий. — Ты должен радоваться, что вышел на след благодаря им. — Они не относятся к делу, однако на их счету изнасилования и грабежи. Я допрашивал их всю ночь. У них были свои цели. Парни вдохновились покушениями и решили действовать самостоятельно, — объясняет Чонгук. — И какого черта ты сидишь здесь? Вали, отсыпайся, — закатывает глаза Тэхен, скрестив руки на груди. — Я работаю, — спокойно отвечает альфа. — Я просто объект? — пристально смотрит на него Тэхен. И вот спокойствие медленно пошатывается. — Тэхен. — Я попрошу вашего капитана приставить ко мне Рики, — Тэхен тянется к ручке двери, собираясь выйти, но Чонгук резко тянет его на себя и целует. У Тэхена губы как кислотой от этого поцелуя разъедает, но он так зол, что чувствует только жажду сгрызть губы Чонгука, не оставить на них ни одного живого места. Если так можно его ранить хоть немного, хотя это пустой звук по сравнению с тем, как альфа ранит Тэхена, сам того не понимая. Хоть каплей, но омега хочет ответить. И тянет, так тянет к нему, омеге с собственным желанием бороться приходится. Он бы, не думая, прямо здесь отдался Чонгуку, позволил все, но в этот раз каждое его прикосновение и поцелуй с горчинкой другого рода — неприятной, которую не проглотить. Отплеваться хочется. — Ну и что мы из себя представляем? — усмехается Тэхен, крепко и, надеясь, что больно, сжимая в кулаке светлые волосы альфы и заглядывая в его дикие глаза своими злыми. — Это неважно, — Чонгук целует его в шею, не оставляет без укуса, от которого омега слегка шипит. — Каждой твари по паре. — Каждой твари по паре, — повторяет Тэхен с улыбкой. — И наконец-то ты это понял, фараон, — омега кусает его за губу. — Только ты все еще меня раздражаешь, — Тэхен грубо отталкивает его и беспрепятственно выходит из машины, нарочно сильно хлопнув дверью. У Чонгука точно глаз дернулся, на это и был расчет. — Поедешь в другую страну за точно такой же, — сдержанно говорит Чонгук, через спущенное окно смотря на Тэхена и облизывая кончиком языка покусанные омегой и раскрасневшиеся губы. Тот расплывается в довольной улыбке и наклоняется к машине, повесив локти на окне и заглядывая в салон. — Я-то себе это смогу позволить. Но ты, фараон, береги ее, сам ведь не купишь еще одну такую развалюху, — язвит Тэхен, с наслаждением глядя на темнеющий взгляд альфы. Двое проходящих мимо омеги альф присвистывают, откровенно пялясь на обтянутую тканью черных брюк задницу. — Классная попка! — комментирует один из них, чуть замедлив свой шаг и не отказывая себе в удовольствие поглазеть. Тэхен резко поворачивается и мило улыбается альфам. — Оу, спасибо, — благодарит он, накручивая темную прядку на палец. Внезапно улыбки с лиц парней как по щелчку исчезают. Они быстро отводят вдруг взволнованно-испуганные взгляды в сторону и ускоряют шаг. Тэхен хмурится и поворачивает голову, не поняв внезапной перемены. И все сразу становится ясно. Чонгук выходит из машины, возвышаясь, как огромная скала, способная одним взглядом раздавить, и прослеживает за ними до самого угла, за которым альфы спешно скрываются. — Вот нахрена ты сделал это? — закатывает глаза омега, сердито уставившись на альфу. — Что сделал? — якобы не понимает Чонгук, вопросительно глянув на Тэхена. — Ни себе, ни другим? — хмыкает Тэхен и шагает к дверям здания, чтобы продолжить работу, иначе взорвется от переполняющей его злобы и затаенной обиды на альфу, который будто бы и не ранил жестким словом, что больнее любых укусов. Чонгук обходит мустанг и в пару шагов нагоняет омегу, идя прямо позади, чтобы никто не пялился на его упругую задницу. — И чего ты за мной идешь? — оборачивается Тэхен, сжигая глазами. — Переживаешь, что убьют или что подкатить захотят? — Это моя работа, — каменно отвечает Чонгук. У Тэхена уже глаз готов задергаться от этой непроницаемости, но он лишь шумно выдыхает и заходит в лифт. Чонгук с ним. Это напрягает и душит одновременно. Хочется обнять, получить еще один поцелуй. И так же хочется ударить в лицо, выкричать все, что дерет горло. — Бесишь, — утомленно вздыхает Тэхен и едет спиной к альфе, стоя прямо перед дверями, будто хочет скорее выскочить, как только они разойдутся. — Это тоже моя работа, — пожимает плечами альфа, стоя за омегой горой. — Тебе до меня далеко, — глянув на Чонгука, подмигивает Тэхен. Лифт наконец останавливается на этаже студии, где работает Тэхен. Двери лифта расходятся в стороны, но Чонгук не дает омеге выйти. Он прижимает его к себе, сжав поперек груди, и грубо хватает ладонью за ягодицу. Тэхен откидывает голову на плечо альфы и дразняще трется задницей о его пах, тихо рассмеявшись. Хорошо, что коридор пустой. — Себе, — рычит Чонгук, проведя кончиком носа по шее омеги. — Не другим. Тэхен довольно улыбается и отталкивает альфу, выходит из лифта и показывает ему средний палец, чей кончик провокационно облизывает. У Чонгука глаза вспыхивают, но становится поздно. Двери лифта закрываются, а уголки губ омеги опускаются. Он медленно идет в сторону студии, мечтая оказаться лежащим на холодном полу своей квартиры, чьи стены впитали тонны тэхеновой боли. У Чонгука, наверное, раздвоение, а может, у Тэхена, который несколько минут назад жарко целовался с ним в машине, а теперь идет и всю обиду из глубин себя достает, чтобы еще раз напомнить, что Чонгук его чувств не разделяет. Тэхен никогда его, видимо, не поймет. То режет, то латает, и так по кругу, и сам словно не замечает, что с душой омеги делает. А может, все видит и просто любит причинять боль? Ни себе, ни другим. А если и себе, то почему Тэхен этого не чувствует? Он лишь продолжает биться о ледяную глыбу, а трещин все не видно. Только себя разбивает.🩸
— Отличный удар, — хвалит Сонун, восхищенно наблюдая за омегой. Джевон тяжело дышит и устало обнимает грушу, которую только что яростно избивал. На лице расплывается довольная улыбка, по вискам бегут капельки пота. — Хорошо потренировались, — говорит омега, попив воды из протянутой альфой бутылки. — Ты делаешь успехи, я хотя бы вижу прогресс в самоконтроле, Хосоку до этого еще долго идти, — смеется Сонун. — Однажды брат отпустит всю свою боль. Кстати, давно я не виделся с ним, — хмурится Джевон. — Впереди целый день. Сегодня выходной день, так что проведи его хорошо. — Ты прав, надо позвонить Хосоку, не будет же он и в выходной торчать в офисе, — кивает Джевон. Омега выходит из зала и на такси едет домой, чтобы принять душ и переодеться. Он приходит тренироваться уже не первый день и рад, что решил отпускать себя таким способом. Теперь он хорошо понимает брата: так притуплять боль эффективнее всего. Она не уходит временно, она вообще не оставляет омегу, но затихает на какое-то время. Возможно, причина еще и в том, что Джевон не видел Чимина около недели. Они периодически пишут друг другу, но на этом и все. Чимин занят подготовкой к предстоящему показу, а Джевон хоть и хочет быть рядом и поддерживать, но понимает, что будет отвлекать омегу. А может, в глаза ему смотреть страшно, потому что тогда вся боль разом проснется и в двойном объеме его накроет. Да, Джевон боится. Боль только начала отходить на второй план, а что будет, когда он снова увидит Чимина и ощутит любимый аромат, пьянящий и провоцирующий слезы? Джевон действительно боится. Он доезжает до дома и сразу же жалеет. Нужно было ехать сразу к брату, ждущему его на квартире. Роллс отца стоит прямо у дверей. Надежда на его отсутствие разбивается. Омега был уверен, что у отца обед с друзьями по работе. Обратного пути нет, ему уже наверняка доложили, что его младший сын приехал. Джевон тихо входит и на цыпочках идет к лестнице, надеясь без труда добраться до спальни и хотя бы успеть привести себя в порядок, чтобы не раздражать лишний раз отца неподобающим омеге видом, но его к полу прибивает голос, схожий с зовом смерти. — Сын, — слышит он из гостиной. Джевон в мольбе поднимает взгляд наверх и, бросив рюкзак на пол, плетется в гостиную, где сидит отец со стаканом виски в руке. — Тебе есть, что скрывать от меня? — спрашивает Сынвон опасно спокойно. — Н-нет, — мямлит растерянный из-за вопроса Джевон. Только бы голос не дрожал. — Три ночи тебя не было дома, и ты каждый день в течение недели пропадаешь на несколько часов, не ставя перед фактом меня и охрану, которая из-за тебя чуть не лишилась работы. — Я не думал, что это так важно, где я бываю, — тихо отвечает омега. — Это важно мне! — резко повышает голос альфа. — Ведь сейчас кто-то занят тем, что покушается на детей! — он поднимается и подходит к омеге, скрывая его целиком в своей широкой тени. — Еще раз хоть шаг будет сделан без моего ведома, ты из своей комнаты не выйдешь, Чон Джевон. — Я не маленький ребенок! — взрывается Джевон, не ожидая от самого себя. — Тебя никогда не волновало, что с нами, так что же случилось сейчас? Пусть убивают нас! Тебе-то что? Я буду идти, куда мне хочется, и мне плевать… Сынвон дает сыну несильную пощечину и смотрит на него так, что под этим взглядом только добровольно вырыть могилу, лечь в нее и собственноручно закопаться. — На меня посмел голос повысить? — сдержанно спрашивает Сынвон. Его тон обещает мощную бурю. Джевон прижимает ладонь к щеке и с блестящими глазами смотрит на отца с как никогда откровенной ненавистью, не веря, что тот действительно ударил. — Слишком много воли. Моя ошибка только в том, что я пропустил момент, когда ты подумал, что можешь идти против своего отца. Ничего, я это исправлю. — Ты никогда не поймешь нас, — говорит Джевон дрожащим голосом и выбегает из гостиной, сдерживая слезы. Громко хлопнув входной дверью, омега быстро идет к гаражу и каждую секунду ждет, что его схватят и насильно вернут в дом, поставят перед отцом, как перед палачом, но никто не выходит следом не останавливает, и от этого еще страшнее. Джевон беспрепятственно выезжает и покидает особняк. Вбежавший на шум альфа из охраны взволнованно смотрит на спокойного Сынвона, вернувшегося в кресло и непринужденно делаюшего глоток охлажденного камнями виски. — Господин, мне пойти за ним? — Нет, пусть идет, куда хочет, — Сынвон ставит опустевший стакан на столик. — Я разберусь со своими детьми.🩸
По пути к Хосоку Джевон успевает поплакать и покричать, избивая ни в чем не виновный руль. Он проклинает отца и свою жизнь за то, что родился в семье тирана, что рушит все и не хочет слышать. Не в первый раз отец поднял руку, не в первый раз так посмотрел. Всю жизнь он только и делает, что перекрывает своим детям кислород и ломает будущее, насильно перестраивая по-своему. Еще один такой удар по душе, по лицу, и Джевон теряет надежду на то, что когда-нибудь они освободятся от влияния Сынвона, все быстрее. Заходит Джевон в квартиру брата с широкой улыбкой, как будто не было никакой истерики по пути сюда. Хоть поначалу он и хотел прийти, прижаться к брату и поплакать у него на плече, возможно, даже позволить в этот раз Хосоку сорваться на отца, но не стал. У альфы только начала налаживаться жизнь благодаря Юнги, который не дает его дикой стороне главенствовать над разумом. Джевон не хочет снова выводить брата из равновесия, пусть хоть кому-то из них будет хорошо. Сколько брат терпел, чтобы младший улыбался и не знал боли, а теперь пришло время Джевона принимать удары на себя. Увидеть Хосока в одних шортах, удобно развалившегося на диване с геймпадом в руках, Джевон не ожидал. Вечно сосредоточенный на работе альфа, не снимающий костюмы, выглядит как обычный парнишка без всяких забот. И это еще больше радует Джевона. Такой непринужденный, что у омеги настроение само по себе поднимается. — Без меня начал? — шутливо ворчит Джевон, скинув толстовку и кроссовки при входе в гостиную и запрыгнув на кресло, в котором он обычно сидит во время игры. Для него на кофейном столике уже приготовлен второй геймпад и ведро с фисташковым мороженым. — Разогрев, — бросает Хосок, не отвлекаясь от игры на большом экране. — А чего ты такой расслабленный? Неужели хоть в воскресенье отец дает тебе отдохнуть, как простому смертному? — Да, и я даже знаю, для чего, — усмехается старший. — Думает, я сразу брошусь к Юнги, и он меня подловит. — Когда-нибудь ваши встречи станут легальными, — тускло усмехается Джевон. — Уже бы стали, если бы я был уверен, что он не сделает ничего моему омеге, — сосредоточенно отвечает Хосок, легко управляя геймпадом. — Не верю, что ты допустишь, чтобы с ним что-то стало, — мотает головой младший. — Не допущу, чтобы кому-то из вас было больно из-за этого ублюдка. Тогда меня уже точно ничего не остановит, — Хосок присаживается, поставив игру на паузу под возмущенное мычание брата, откидывает геймпад и бросает взгляд на руки Джевона. — Что с руками? — Ты знаешь, что, — бурчит омега. — Если причина в отце, то я сейчас же ему лицо разобью, — злится Хосок. — Нет, Хо! — мотает головой быстро Джевон. — Я просто так справляюсь со своими тараканами. Ты должен понимать меня лучше всех. — А сказать брату? — хмыкает альфа. — Все не настолько плохо, правда. Да и вообще, сам говорил, что я должен уметь драться, — гордо улыбается Джевон, поставив руки и ударяя воздух кулаком. — Уметь постоять за себя — это отлично, но ты не забывай, что у тебя есть брат, — Хосок тычет на себя большим пальцем, будто напоминает младшему о наличии себя. — Да, который армию может уложить, — закатывает глаза омега и смеется, потянувшись к мороженому. — Слышу сомнение в голосе, а? — щурится Хосок. — Хочешь проверить это? Подеремся? — Никогда я в тебе не сомневался, давай уже играть, — хихикает Джевон. Хосок смотрит на него, изогнув бровь, и цокает, закатывая глаза. — Ну ладно, один раз сомневался, когда думал, что ты с Тэхеном. Больше не буду! Хосок! — орет омега, когда брат налетает, сбивая ведерко с мороженым с рук омеги и начав шутливо бить брата, куда придется. Джевон заливисто смеется, точно как в детстве, и сползает с кресла, валясь на мягкий ковер под атакой брата. Это и есть лучший момент, когда о всех формах имеющейся в душе боли Джевон забывает.🩸
У Чимина короткое затишье и спокойствие в душе, что давно не наступало. Кто бы мог подумать, что случится это благодаря Намджуну. Они лежат в обнимку на односпальной кровати, переплетая ноги и согреваясь взаимным теплом. В крепких руках Намджуна, на его груди, где под ухом ровно и убаюкивающе бьется сердце, под тихий низкий голос, рассказывающий какие-то выдумки, от которых мурашки. Завораживает. С ним все не так, как могло быть поначалу. Да, Чимин засматривается на его спину, пока тот готовит им завтрак у плиты, хоть и немного неловко; да, Чимин каждый изгиб его тела снова и снова изучает, как и Намджун его, — и губы эти, и плечи худенькие, и ключицы, но нет никакой похоти или грязного желания. Они лежат в одной тесной постели, и все, что им нужно — это тепло друг друга. Намджун был свидетелем того, почему омега потерял доверие к альфам. Он это доверие медленно возвращает, оставаясь с ним честным. В какой-то степени. Он глядит на светлую макушку, и сердце, что Чимина внимательно слушает, начинает сжиматься болезненно. Знал бы он, кто его обнимает и пытается спасти его душу одновременно. Тот же, кого прислали по его душу, тот же, кто через прицел за ним наблюдает сутками. Альфа думать об этом не может, но на подкорке эта мысль постоянно мелькает и не дает расслабиться. Прижать бы его к себе и не выпускать, не давать никому на него смотреть и улыбку растрачивать на тех, кто не заслуживает ее. — И что же, ходят легенды, что на этих землях до сих пор призраки войны ведут? — спрашивает Чимин удивленно, прижимаясь к альфе. Жутко это. — Не смирившиеся, так и не решившие, на чьей стороне победа. Вот они и воюют до сих пор с пожирающей их ненавистью в призрачных сердцах, — задумчиво говорит Намджун, смотря в потолок и водя пальцами по плечу омеги. — Нам повезло жить в мирное время, — слегка улыбается Чимин. — Да и то не совсем. Что-то плохое происходит. Эти убийства… — хмурится омега. — А вдруг и я окажусь в опасности? — Нет, — резко отвечает Намджун, вмиг помрачнев. Чимин поднимает голову и с мягкой улыбкой глядит на него. — Все же может быть, Намджун. — Не будет ничего такого, — говорит серьезно альфа, с трудом посмотрев Чимину в глаза. — А ты не исчезай больше, оберегай меня, — Чимин гладит Намджуна по щеке большим пальцем. «Я уже», — хочется ответить альфе. Он глотает правду, что душит. — Я не дам тебя в обиду, — Намджун накрывает затылок омеги ладонью и притягивает к себе, коротко целуя в губы, перед которыми не устоять. Он уже хочет отстраниться, чтобы не волновать омегу, но Чимин не отрывается. Он улыбается в поцелуй и плавно скользит губами по намджуновым, явно решив испытать его на прочность. — Отвези меня на работу, — говорит он, нехотя отстранившись и возвращая Намджуна на землю. — Хочу прокатиться с ветерком перед долгой работой. — Собирайся, поездка будет увлекательной, — подмигивает альфа. Омега лениво сползает с кровати и садится на пол, хихикнув и почесав затылок. Его внезапно заинтересованный взгляд опускается. Чимин заглядывает под кровать, а у Намджуна сердце пропускает удар. — Перевозишь свои пожитки в коробках? — усмехается он. — А что насчет чемоданов? — Там детали для приемников, — быстро отвечает альфа и поднимается с постели, явно напрягаясь. Знал бы Чимин, какой арсенал и для кого он там хранит. Придется менять место хранения, ведь альфа не рассчитывал на частое появление омеги у себя дома. — Скучно. Я думал, там будет что-то интересное. Что-то из твоей жизни, — Чимин поднимается на ноги. — Однажды я расскажу тебе о своей жизни, сидя в каком-нибудь скучном и унылом кафе, — Намджун берет Чимина за талию, а другой рукой обхватывает его ладонь и кружит в непродолжительном беззвучном танце. Омега хихикает и вешается на шею альфы. — На свидание зовешь? — поднимает бровь Чимин и не может скрыть улыбки. — На свидание зову, — кивает Намджун. — Что скажешь? — Скажу, что приду в самом унылом наряде слушать самую унылую историю из всех, — смеется Чимин и целует альфу в уголок губ. — В чем бы ты ни был, ты всегда будешь самым ярким, — Намджун обвивает тонкую талию руками и целует омегу в щеку. — Только после моего показа. Оставлю там все нервные клетки, но ничего, если все пройдет гладко, я буду самым счастливым. Ты должен быть там, — требовательно заявляет Чимин. — Все будет отлично, я даже не сомневаюсь. Чимину тепло. Тепло на душе. Он думал, это тепло только с Джевоном обогревает, но одна улыбка Намджуна заставляет душу цвести, а улыбку на губах рождаться самым ярким солнцем. Есть надежда, и она в альфе, что обнимает душой.🩸
В какой момент что произойдет — неизвестно. Взрыв ли случится перед глазами или все потемнеет, затихнет. Тэхен каждый раз испытывает судьбу, ни на секунду в нее не веря. Он танцует, ограничившись одной красной каплей, потому что и это кажется максимумом после бесчисленных выпитых шотов с Самином и ребятами с журнала. Тэхен даже со знаменитостью, что давала интервью для их журнала, подружился. Теперь и этот парнишка в их компании и даже не пытается прятаться от многочисленных фанатов и журналистов, охотящихся за ним. Тэхен представляет новости утром, где каждый аккаунт и крупный сайт будет кричать о совместной тусовке с Ким Тэхеном и сколько незаслуженной грязи за этой новостью последует. Но Тэхен не удивлен, он к ненависти привык и уже даже не обращает на нее внимания. Он пьет шоты наперегонки, капли алкоголя стекают по подбородку и шее, впитываясь в черную полупрозрачную рубашку, через которую виднеются очертания татуировок и поблескивающие серебром колечки в сосках. Обычно Тэхен, когда танцует, вытеснив из головы всю дурь другой дурью, никого не замечает, не видит чужих лиц и взглядов, не обращает внимания на прикосновения случайные или не совсем, но в этот раз его внимание притягивает пара зеленых глаз, что ему незнакомы. Тэхен куда-то улыбается и уходит в свой кайф, прикрыв глаза, скользя пальцами по шее и груди, то в чужие руки отдаваясь, то вырываясь из них и танцуя в одиночестве, словно на забитом людьми танцполе он один. Лижет сухие губы, открывает глаза и снова видит вдалеке внимательный взгляд, горящий… гнилой ненавистью. Тэхен сам себе смеется и исчезает в толпе, ловит танцующего Самина и притягивает к себе. Самин пьяно улыбается, обнимает друга за шею, качается вместе с ним в ритм и смеется, откинув голову назад. Двое омег внимание каждого альфы привлекли, но им никто не нужен, им и так уже слишком хорошо в компании красной капли. Тэхен плавно танцует, прикрыв глаза, а внутри образуется поднимающаяся к горлу тошнота. Он открывает глаза и пробирается сквозь толпу к туалетам. Обернувшись, он замечает зеленые глаза, двинувшиеся следом за ним. К счастью или к сожалению, туалет оказывается пустым. Тэхен успевает быстро проверить кабинки. Дверь распахивается. Альфа с зелеными глазами входит, сжимая в опущенной руке маленький раскладной нож. — А вы знаете, где меня искать, — усмехается Тэхен, еле сдерживаясь, чтобы не вырвать прямо под ноги. Смерть в другом обличии снова его нашла. Отпустит ли в этот раз? Тэхен не шибко боится. — Ваша семейка должна гореть в аду вместе с твоим отцом, — ядом плюется альфа, медленно шагая в сторону омеги, стоящего на другом конце туалета. Здесь музыка звучит приглушенно, никто бы ничего не мог услышать. Не услышит. — Борьба с прошлым не сделает тебя счастливым, — улыбается Тэхен. С ума сойти, рядом нет ничего, чем можно обороняться, но Тэхен и так не боится, он со смертью давно знаком, его ею не напугать. — Убей меня, давай, разруби на куски, — шепчет с горящими глазами, — но ты ничего не добьешься, только себе жизнь перечеркнешь. — Такой же псих, как твой отец, — рычит мужчина. — Но ты не прав, сука. Я буду счастливее, зная, что по земле ходит на одного Кима меньше. — Окей, сейчас я прочищу желудок, и ты можешь меня убить, — отмахивается Тэхен, а у самого колени дрожат. Он резко дергается к кабинке. — Стоять! — кричит альфа, мгновенно оказавшись за Тэхеном и прижав его спиной к своей груди. Он держит его одной рукой поперек живота и давит лезвием ножа на шею, оставляя на ней кровавую тонкую полосу. — Ты пожалеешь, — хрипит Тэхен, вцепившись в предплечье мужчины пальцами. Мысленно прощается с любимыми родными, с теми, кто его ненавидит, надеясь, что они на похороны не заявятся, мысленно гладит по щеке альфу с алыми проблесками в глазах, что обжигали жаждой и ненавистью. Его ненависть — самая любимая ненависть Тэхена. И с этим он готов уйти к своей горячо любимой смерти. Дверь в туалет чуть ли не выбивают, так она распахивается, ударившись о стену. Тэхен слышит выстрел и как взвывает его убийца позади. Не теряя времени, омега отталкивает мужчину и резко оборачивается, врезаясь взглядом в те самые черно-алые глаза, в которых бушует ураган из ярости. Чонгук в камуфляжных штанах и черной футболке с кобурой поверх, за ним Рики, в котором ни капли той легкости, только лед в черноте глаз. Чонгук опускает пистолет и большими шагами пересекает помещение. Тэхен прижимается к стене и смотрит на него удивленно, не веря своим глазам, не веря, что молитва могла быть услышана. Колени все еще дрожат, но теперь от другого. Чонгук бьет тяжелой подошвой ботинка зеленоглазого мужчину в спину. Тот стонет от боли в простреленной руке и, не в силах удержаться от мощного удара, падает. Чонгук мгновенно нависает над ним, рывком разворачивает лицом к себе и, до хруста сжав кулак, бьет в лицо. — Чонгук… — с дрожью выдыхает Тэхен, большими глазами смотря на альфу. Чонгук не слышит его, он бьет мужчину еще пару раз, не скупясь на силу с совершенно каменным лицом, зато его глазами можно землю под ногами расплавить. — У вас, — чеканит Чонгук, — есть право, — еще раз бьет, — хранить молчание, — тяжело дыша носом, цедит альфа. Не договаривает. Резко поднимается, все еще гипнотизируя глазами мужчину с окровавленным лицом, моргает и будто приходит в себя, смотрит уже на Тэхена и говорит: — Рики, забирай его, только без шума. И пусть сюда пока никто не входит. — Хорошо, — Рики кивает и опускает пистолет, подходит к лежащему на кафеле мужчине и помогает подняться. — Рыпнешься — буду стрелять, — альфа поднимает с пола выроненный ножик и прячет у себя в кармане. Как только Рики с задержанным покидают туалет, Чонгук оказывается перед Тэхеном. Злость в его глазах никуда не исчезла. Он хватает омегу пальцами за щеки и рычит: — Не ходи, сука, без охраны, не ходи, блять, один, Ким Тэхен. — Меня тошнит, фараон… — Тэхен смотрит на альфу блестящими глазами, но не двигается, не решается. Чонгук мгновенно меняется. Убирает руку и открывает рядом находящуюся кабинку. Тэхен сразу же залетает в нее и падает на колени. Чонгук стоит в проеме, тяжелым взглядом смотрит на омегу, поджимает губы и присаживается, убирает кудри со лба, собирает мягкие пряди в хвост и держит, чтобы не мешали рвущему в унитаз омеге. Тэхен жмурится, сплевывает остатки горечи во рту и поднимает голову, заглядывая в глаза альфы. Чонгук поднимает руку и утирает тыльной стороной ладони блестящие от рвоты губы омеги. Тэхен не в силах говорить, он просто смотрит в глаза, где спокойствие пошатнулось, дало трещины. Чонгук проводит большим пальцем по его щеке, чуть наклоняется и целует. Тэхен рефлекторно отвечает, но затем резко отворачивает голову в сторону. Чонгук непонимающе смотрит на него и берет за подбородок. — Все еще тошнит? — Тебе не мерзко? — спрашивает омега, посмотрев на Чонгука. — Мы живые люди, это нормально, — спокойно отвечает альфа. — Мы? — слабо улыбается Тэхен. — Мы чертовы животные. Нас от других тварей отделяет только наличие сознания. Мы гребаные звери, Гук. — Так даже веселее. — Животным быть не такая уж и низость, правда? — робко улыбается омега. — Для тех, кто уже на самом дне, как мы, точно нет. Чонгук снова целует, и в этот раз омега охотно отвечает, цепляясь за крепкие плечи. — Последний раз прошу, — рычит в губы омеги альфа, — живи со мной. — Забери меня, — шепчет Тэхен в поцелуй, закрыв глаза. — Забери. Я хочу с тобой жить. Я хочу с тобой быть. Чонгук забирает его и этой ночью забывает о работе. Он долго целует след от лезвия ножа на шее омеги и берет на каждой плоскости уже не такой одинокой квартиры. Тэхен целует плечи и грудь Чонгука, пока седлает его, и с улыбкой думает о том, что ни одному альфе, кроме отца, не позволил бы себя защитить, ни за чьей другой спиной бы не спрятался. А Чонгук стал тем, за чьей спиной Тэхен готов убежище организовать. Кому свою жизнь готов вверить, не боясь. Пусть они друг друга сожрут заживо, пусть друг другу к горлу клинки приставляют, а к вискам — пистолеты, только никто чтобы не вставал между ними, не мешал их безумству и не разлучал. Тэхен ближе некуда, он в доме у альфы, в его объятиях. Только бы и в сердце поселился, ведь Чонгук у Тэхена там уже давно.🩸
Шум реки оглушающий. Вокруг пустота, заполненная тьмой, ничем другим. Холод окутывает, проникает внутрь тела и морозит. Перед Юнги только река. Большая, буйная, способная расколоть камни своей силой и унести их далеко. А у Юнги ноги приросли к земле. Вместо неба тьма, не видно ни полей, ни гор, ни солнца. Только река. Внезапный голосок. Голос братишки, зовущий на помощь. У Юнги мгновенно по лицу начинают течь слезы, он пытается открыть рот, но его будто зашили. Он мысленно надрывается и повторяет имя брата. Тот кричит в ответ и просит спасти, но самого его не видно. Вода в реке становится красной, а голос брата звучит все тише, уносясь куда-то в пустоту. — Джио! — прорывает барьер громким воплем Юнги и падает на колени. Не в силах бежать. Не в силах помочь. Он опускает глаза и видит, как разрывается его грудная клетка, а легкие проткнуло чем-то невидимым, как воздушный шар иглой. Весь воздух уходит, и омега начинает задыхаться. Он может только хрипеть и цепляться себе за горло. Слезы окрашиваются в алый, точно в цвет реки. Юнги тянет к ней руку и беззвучно плачет, умоляя простить и забрать с собой. — Ему там ничего не угрожает, — откуда-то слышит голос Юнги, похожий на змеиное шипение. Его тело мурашками покрывается. Он забывает о том, что задыхается, и вслушивается, застыв. — Не просись за ним, иначе смерть услышит. Юнги кто-то толкает в грудь. Так сильно, что омега отлетает, оторвавшись от земли. Он просыпается со слезами на глазах и хватает подушку, вцепляясь в нее пальцами и стараясь выровнять сбившееся дыхание. Он жмурится и тихо плачет, в ушах до сих пор стоит крик брата, которому он не помог, которого не спас и за которого всю жизнь задыхаться обречен. Юнги всхлипывает, присаживается на постели и тянется к телефону. На часах четыре утра, скоро новый день рассеет ночь и объявит солнце, а пока омега сидит в полумраке и боится лишний раз двинуться. Его облепляет страх. Крик не прекращается, из-за чего на Юнги снова накатывает приступ удушья. Он жмется к спинке кровати, прижав к себе колени, и ищет в списке контактов нужный номер. Спустя несколько гудков, омега слышит успокаивающий голос в трубке: — Юнги, что случилось? — хрипло из-за сна спрашивает Хосок. Юнги снова всхлипывает и поднимает залитые слезами глаза к потолку. Хосок слышит тяжелое дыхание омеги, как тот пытается справиться и задышать ровно. — Дыши, думай о том, как ты дышишь, я тут, я с тобой, — твердо и спокойно говорит альфа, подскочив с постели, у самого нервы натягиваются в струнку. Его омега задыхается, а его нет рядом, он не может ему помочь, и это сводит с ума. — Медленно. Закрой глаза, представь наши походы за мороженым. Хочешь, я привезу тебе мороженое? — пока Хосок говорит, наспех натягивает спортивки и худи, бросает взгляд на уснувшего в гостиной Джевона и тихо проходит в коридор. — М-мне стало страшно, — шмыгает носом Юнги и плотно прижимает к уху телефон, хоть так бы быть ближе к Хосоку. Его голос лучше любого успокоительного. Юнги кое-как справляется, слушая указания альфы, но слезы контролировать не может. — Прости, что разбудил… — Не извиняйся, хорошо, что разбудил, — мягко отвечает Хосок. — Я сейчас приеду, хочешь? — А как же твой отец? — Какой, к черту, отец? Я сейчас же приеду, жди меня, — решительно заявляет Хосок уже более бодрым голосом. — Не клади трубку, пожалуйста, — просит Юнги, готовый снова разрыдаться. — И не думал, я с тобой, — успокаивает омегу Хосок, и сам успокаивается, потому что Юнги дышит. — Буду через десять минут. Хосок быстро спускается к парковке и садится в свой астон мартин, попутно рассказывая тихо слушающему его омеге какие-то не напрягающие глупости, и чуть ли не каждую секунду спрашивает, слышит ли его Юнги, только бы знать, что тот в порядке, что не словил очередной приступ. Тихое «угу» разливает по телу тепло. Альфа не соврал, он подъехал к особняку Минов ровно через десять минут. Охрана, которую Юнги предупредил, без проблем впускает его. Хосок тихо въезжает, чтобы рыком мотора не разбудить семью омеги, и подъезжает к дверям. Юнги тихонько покидает особняк и, как только оказывается в машине, кладет трубку, укутываясь в объятиях альфы. — Я тут, малыш, — Хосок прижимает его к себе и гладит по спине, целует в висок уткнувшегося в его грудь лицом омегу. Тот снова подрагивает от накативших слез и вцепляется в толстовку альфы пальцами, боясь, что очередной кошмар разлучит их и оставит Юнги в одиночестве, окруженным беспощадной тьмой. — Я… я видел кошмар, — всхлипывает омега и укладывает голову на плече альфы. — Не думай о нем, твое сознание решило поиздеваться, сны ничего не значат, — Хосок целует омегу в макушку и гладит по мягким волосам. — Теперь полегче, но я очень испугался, — тихо говорит Юнги, закрыв глаза и слушая голос альфы. Его тепло греет так как ничто. — Я думал, что в этот раз точно задохнусь… — Никогда я тебя не позволю забрать холоду, — медленно произносит каждое слово Хосок, чуть склонив голову и смотря омеге в глаза со всей серьезностью. И Юнги верит. Хосок звучит непреклонно. Даже смерть с ним в схватке могла бы проиграть. Юнги не сомневается. — Поедем отсюда? — с мольбой спрашивает омега. — Не хочу видеть этот дом сейчас. — А ты думаешь, для чего я плед прихватил? — улыбается альфа, стирая слезы с румяных щек омеги. — У нас есть дела важнее, чем торчать тут. — Ты очень предприимчивый, — хихикает Юнги и пересаживается на пассажирское сидение, чтобы не мешать Хосоку вести машину. — Конечно, я собираюсь драться с твоим кошмаром, — кивает Хосок и выезжает со двора особняка Минов. — И ты его точно победишь, — улыбается Юнги. Они заезжают за пиццей и бутылкой вина в круглосуточный ресторанчик и выезжают за город. Последние оттенки алого на небе медленно растворяются, поглощенные голубым небом с мягкими белоснежными облаками. — Куда мы? — спрашивает Юнги, не сдержав любопытства. — Я недавно приметил одно местечко за городом, вдалеке от шума, мне не терпелось тебя туда скорее привезти, — отвечает Хосок, набирая скорость на пустой трассе. — Я заинтригован, — нетерпеливо ерзает в сидении Юнги, уставившись на дорогу, как ребенок, предвкушающий интересную поездку. Доезжают они за полчаса. Оставив машину неподалеку от дороги, они берут с собой плед и пиццу с вином и идут по незаметной с первого взгляда тропинке вглубь лесочка. Здесь и дышится легче. Свежо и чисто. С самого возвращения домой Юнги не видел такой красоты, привыкший гулять в окружении зелени за границей. Он и не думал, что здесь что-то подобное увидит. У Юнги дух захватывает. Он держит руку ведущего его за собой Хосока и вертит головой, разглядывая высокие деревья и наслаждаясь пением ранних птиц. — Я действительно надеюсь, что мой личный эколог оценит это, — Хосок останавливается и продвигает Юнги вперед себя. — Боже! — не сдерживает эмоций омега. Перед ним расстилается небольшая опушка, в центре которой стоит пышное красивое дерево. Трава, доходящая до щиколоток, усыпана цветами, как будто их специально раскинули, так интересно они растут. — Я бы тут жил, — выдыхает омега. — Останемся тут вдвоем, забудем о городе и о других людях, и будем счастливо жить среди цветов, — Хосок обнимает Юнги сзади и целует в плечо. — Я согласен, — не мешкает Юнги и срывается, пробегаясь по опушке. У Хосока дар речи теряется от красоты омеги. Его молочная кожа чуть ли не светится на солнце, а волосы блестят рубинами. Но прекраснее его яркой улыбки нет ничего, и она заражает Хосока, только с Юнги, вспоминающего о простом счастье. Они стелют плед под деревом в прохладной тени, оберегающей от утреннего палящего солнца, и разливают вино по бокалам, которые Хосок купил впридачу с бутылкой итальянского белого. — День никогда не начинался так прекрасно, — улыбается Юнги, отпив вина и усевшись в позе лотоса перед коробкой с пиццей. — А может, это тоже сон? Хосок тянется к омеге, неожиданно целуя, и слегка кусает за губу, вызывая легкий укол боли. — Сон? — спрашивает он, улыбнувшись уголком губ. — Точно нет, — зарумянившись, отвечает омега. — Намного лучше сна. — Можем приезжать сюда почаще, если хочешь, — Хосок ложится, упираясь на локоть, и попивает вино. — Хочу, очень хочу! Я и не думал, что совсем рядом окажется такое райское место! — не может скрыть радости Юнги. — А ты вообще знаешь, что это за цветок? — омега тычет пальцем на нежно-розовое растение, мирно растущее рядышком. — Не знаю, расскажи, — улыбается Хосок. И Юнги уносит. Он рассказывает и рассказывает, а альфа мечтает, чтобы он не прекращал говорить. Интересно слушать, что самый прекрасный цветок рассказывает о других цветах, что с ним не сравнятся. Хосок не может оторвать взгляда и не перестает улыбаться. Хоть раз в жизни его так утягивало, чтобы обо всем на свете забыть и по-настоящему наслаждаться чем-то? Кем-то. Юнги в пижаме, как принц, ходит по опушке и не перестает радоваться цветам вокруг, тычет на один, рассказывает о его великолепии и идет дальше, объятый солнцем. Хосок дышать забывает. Кто бы мог подумать, что лекции о цветах такие интересные. — Вроде бы обычные цветочки, но такие волшебные, — нагревшись на солнце, Юнги плюхается на плед и отпивает вина. В тени дерева, укрывшего их, легкий ветерок и шелест спелой листвы, ласкающий слух. Юнги не помнит, когда в последний раз себя так хорошо чувствовал. — Ты рассказал так, что у них наверняка самооценка возросла, — посмеивается Хосок. Юнги ложится рядом с ним и разглядывает расслабленно колышущееся дерево. — Они и так знают, что прекрасны, — Юнги переводит взгляд на Хосока и улыбается. — А ты знаешь, что прекрасен? — спрашивает альфа, погладив указательным пальцем губы омеги. — Нет, — тихо отвечает Юнги и, накрыв запястье Хосока рукой, целует его палец, лежащий на губах омеги. — Тогда я буду напоминать тебе об этом бесконечно, — Хосок приподнимается, нависнув над Юнги, и, опустив руку на его грудь, целует приоткрытые розовые губы. Юнги прикрывает глаза, зарывается пальцами в волосы альфы и подхватывает поцелуй. Хосок целует медленно, плавно проникает языком в рот и углубляет поцелуй, осторожно двигая губами, боясь снова выбить воздух из легких омеги, но тот целуется все увереннее, явно не желая разрывать контакт. Рука Хосока скользит по животу омеги и ложится на талию. Юнги шумно выдыхает и откидывает голову назад, подставляя альфе шею для поцелуев. Внутри щекочет от рождающегося возбуждения, а внизу живота начинает приятно тянуть. — Я хочу, Хосок… — шепчет Юнги, не открывая глаз, смущаясь взгляда альфы. — Ты уверен? — с опаской спрашивает Хосок, оторвавшись от шеи омеги. — А если ты… — Я скажу тебе, если мне станет плохо, — Юнги все-таки смотрит на Хосока. Альфа коротко кивает и целует. Он снимает худи и футболку и бросает на траву, присаживается, помогая Юнги избавиться от пижамных штанов и белья, не удерживается и целует в обнаженное бедро, вызывая у омеги легкую аритмию, затем снимает с него футболку и припадает губами к белоснежной бархатной коже. Никто и никогда не сравнится с этим видом красоты, что лежит в руках у Хосока, бесценный. И альфа не отказывает себе в удовольствии обвести губами каждый его сантиметр и слушая сладкие вздохи. Сняв с себя спортивки и боксеры, альфа садится меж стройных худых ног и гладит их, наклоняется, целует во внутреннюю сторону бедра. — Хо… — выдыхает Юнги, цепляясь за плед пальцами. Его кроет от одних только поцелуев. Что будет дальше, Юнги представлять боится, потому что только от мыслей кончит. Он и не думал, что этот альфа может быть таким нежным, что на месте его прикосновений цветы распускаются. Хосок целует его внизу живота и поднимается выше, снова его губы в плен своих берет. Он входит в него плавно, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться, не растерзать. Не с Юнги. Не так. Юнги стонет в поцелуй, инстинктивно навстречу двигается, и Хосок входит глубже, начинает в нем двигаться, наращивая темп постепенно. Юнги заламывает брови, кусает свои губы и красиво выгибается, снова Хосоку голову кружит одним своим видом. Хосок двигается быстрее, но не грубо, ни капли боли не причиняя, не смея. Он себя накажет, если этому омеге хоть долю боли принесет. Он осыпает его поцелуями, не может вкусом сладкой кожи насладиться, Юнги его гладит, ярость внутри альфы убаюкивает, кончиками пальцев касается самой души и ее успокаивает. Он обвивает шею Хосока руками, ноги сцепляет на его пояснице и приподнимает бедра, насаживаясь на сдавливающий внутренние стенки член глубже, быстрее. Хосок садится и усаживает Юнги на себя, позволяя омеге двигаться самому. Юнги тяжело дышит и впивается в губы альфы, ища в них необходимый кислород. Он плавно скользит, поднимая и опуская бедра, не сдерживаясь и одаривая альфу стонами без всякого стеснения. Слишком хорошо, чтобы о чем-то думать и о чем-то переживать. У Юнги одно имя в голове на повторе. У Хосока одно лицо перед глазами. Он снова валит его на плед и целует, целует без конца. Юнги трогает себя, подступая к пику, альфа помогает ему, накрыв его ладонь своей, Юнги изливается. Хосок гладит его по щеке и утыкается лбом в его плечо. После долгих толчков он выходит из омеги и кончает ему на живот. Оба тяжело дышат и пытаются прийти в себя. Хосок ложится на плед, и Юнги прижимается к нему, поцеловав в грудь. Они лежат так несколько минут, в приятном молчании наслаждаясь шелестом листьев. — Ты меня спасаешь, — тихо шепчет Юнги, положив голову на грудь альфы. — Столько лет я борюсь, сколько раз чуть не умирал, а теперь приступы стали реже. С того момента, как ты появился в моей жизни, — омега кусает губу, чтобы не расплакаться, на миг замолкает, а потом говорит тихо: — Ни одна клиника мне не помогла, а ты смог. Хосок приподнимается на локтях, Юнги тоже поднимает голову и внимательно смотрит на него, волнуясь, что сказал что-то не так. — Столько молчать, хранить эту фразу для подходящего момента, чтобы он был красив и незабываем, чтобы был самым особенным в этой не особенной и хреновой жизни… Да пошло оно все к черту, — Хосок отмахивается и гладит большим пальцем щеку омеги. — Я люблю тебя, Юнги. Люблю. Люблю. Люблю. Юнги ушам не верит, зато сердце сразу все понимает и заходится в радостном ритме, распуская в грудной клетке, которую кошмар разорвал, нежные цветы, как в любимом саду Юнги. В этом ли счастье? В этом. Там любовь прячется? Там. Сейчас ему хорошо, как никогда? Сейчас. Юнги любит Чон Хосока? Любит.