🩸
Обсуждение очередного важного вопроса, всплывшего на утреннем совещании, проходит мимо Тэгюна. За длинным столом собрались альфы, активно рассуждающие на тему, которая омегу даже не трогает. Он смотрит куда-то в стену на другой стороне зала, никого вокруг не замечая. Голоса звучат приглушенно, а силуэты смазались, едва различимые. Омега крепко сжимает в пальцах ручку, едва не ломая на две части, и смотрит на вопрос, образовавшийся на стене, куда так неотрывно смотрят глаза: «что ты делаешь со своей жизнью?» Может, правы все вокруг, кроме самого Тэгюна, и жизнь, вероятно, состоит не только из попыток устремиться как можно выше, ничего вокруг не замечая, забывая о себе самом и о мелких удовольствиях жизни, таких важных, хотя кажущихся ерундой. Тэгюн сколько себя помнит, живет самосовершенствованием, сделав это смыслом и своей единственной целью. Работать, как проклятый, иногда отдыхать с бокалом белого, не больше, снимать стресс йогой и вовремя ложиться спать. В такие монотонные дни порой вносит краски Тэхен, который не бросает попыток показать брату другую сторону жизни, но Тэгюн не сдается, ведет с младшим вечный спор. Тэхен прожигает жизнь, а Тэгюн строит свое будущее. Только почему-то Тэхен в ответ посмеивается, как будто старший сморозил глупость. И так каждый раз. А потом появляется Джин и оставляет яркие беспорядочные пятна на однотонной картине жизни Тэгюна, не привыкшего к новым цветам. Тэгюн никогда не прогибался, не подстраивался. Каждый готов был свою жизнь до неузнаваемости перевернуть, если то нужно было омеге. Все под его желание и настроение подстраивались, его предпочтениями становились, только бы угодить, только бы понравиться, вписаться. Тэгюн оставался собой в любом случае. Он никогда альфе угодить не пытался, он на всех свысока смотрел, и то так, словно они должны были благодарить небеса за эти глаза, что им уделяли секунды. За возможность находиться к нему так близко. А потом Пак Сокджин. Снова и снова Пак Сокджин, резко обрубивший все. Пак Сокджин, чьего внимания омеги всеми способами готовы добиваться. У чьих ног ползать готовы за одно прикосновение. Как им вообще в одном мире жить? Двум божествам, которым молятся другие, а не они друг другу. Тэгюн заканчивает работу вечером, еще полчаса сидит за компьютером и наконец отправляется домой. Весь день он думал о своей жизни и о работе, занимающей собой все пространство. Он говорил о важных делах на автомате, как робот, мыслями находясь в другом, более приятном месте. Он общался с коллегами и подчиненными, но так, словно его заставляли. И без того трудно дающаяся ему улыбка стала почти невыносимой, а глаза кричали о другом. Тэгюн устал. И сам этому поражается. Никогда ему настолько в тягость не было находиться на работе, а сегодня все душило. Омега сбрасывает с себя верхнюю одежду вместе с заботами ушедшего дня, как и всегда, встает у кухонной стойки с бокалом и белым вином и в тишине разливает. Дома никого. Тэхен неизвестно где. Он так и не разговаривает с папой с того дня, как они поругались, а Элон, вероятно, с главными омегами семей Мин и Пак снова отдыхает где-нибудь в ресторане с повышенной охраной. Прислуга бродит по особняку тенями и не мешает. Тэгюну нравится, что в этом доме, где и так тишина частый гость, сегодня разлилось драгоценное молчание. Он берет бокал и бутылку вина и выходит на террасу. Кровавый закат гладит бронзовую кожу, придает потухшим глазам блеска и радует очередными проводами еще одного тяжелого и не самого приятного дня. Тэгюн смотрит на опустевшее дно бокала. Это его предел, его обычная, нерушимая норма. Бокал вина после рабочего дня и относительно приятный сон. Но сейчас его взгляд задерживается на почти полной бутылке дольше обычного. Омега поджимает губы и с раздражением, прослеживающимся в его резких движениях, наполняет второй, дерзко выходя за свои установленные пределы. Он закрывает глаза и посылает все к черту. Работу, даже семью, немногочисленных друзей и, в самую первую очередь, Джина. Тэгюн не думал, что второй бокал окажется слаще первого, а третий будет вливаться так же легко, как вода. Четвертый, выветрив все проблемы из головы омеги, на расслабленных ногах несет его в спальню. Омега отпивает находу, поднимаясь по ступенькам, и роняет последние капли на язык, уже стоя в гардеробной, полной одежды. Сегодня Тэгюн примерит для себя что-то новое.🩸
Кортеж из пяти автомобилей останавливается у самого лучшего клуба города. Тэгюн поправляет черный пиджак, висящий на плечах, и в сопровождении охраны идет внутрь, привлекая всеобщее внимание. Обычно он его не любит, но сегодня купаться в нем довольно приятно. Он ни на кого не смотрит, с нечитаемым лицом входит в клуб и просит охрану не преследовать его на каждом шагу и не портить вечер. Ни один альфа не упускает возможности оглядеть Тэгюна с ног до головы. Сегодня он другой. Сегодня он — не Тэгюн. Омега в кожаных штанах, обтягивающих стройные тонкие ноги, в тонкой черной рубашке с вырезом на ключицах, точно не Тэгюн. Это эксперимент с хорошим началом. Омега примеряет на себе другого с целью понять, в чем разница и на какой стороне лучше. За то ли он борется, стоя твердой стеной. Он направляется прямиком к бару между красной и синей зоной клуба и заказывает негрони. Вина было мало. Оно сподвигло, но дальше тянуть придется чем-то покрепче, чтобы самого себя внутри заглушить, заткнуть на один вечер, когда на все стало плевать. Первый коктейль дарит приятное головокружение, перед глазами легкое искажение картинки, музыка бьет по ушам, но не раздражает. Бармен сразу же повторяет. Тэгюн с наслаждением пьет крепкий, с цитрусовым вкусом напиток и слезает с высокого стула у барной стойки, двинувшись к танцполу с щекочущей слабостью в коленях. Он и не замечает, как какой-то альфа успевает оплатить его коктейли и двинуться следом за омегой. Тэгюн закрывает глаза, находясь в эйфории момента. Он не умеет танцевать красиво, как Тэхен, он двигается по ощущениям и все равно завораживает. Его тонкие пальцы скользят по шее и ключицам, опускаются к плоскому животу и к бедрам, поднимаются вверх, цепляя неоновые огни кончиками пальцев. Он в этот момент сам себя не знает и помнить не хочет, но кайф, разливающийся мурашками по коже, отрицать не может, поэтому Тэгюн танцует, целиком отдаваясь музыке, игнорируя тепло чужих тел поблизости. К нему пытаются приблизиться, хотят коснуться, чтобы поверить в реальность его красоты, но омега ловко ускользает, порхая как бабочка и получая удовольствие от момента свободы, когда все оковы сброшены и нет никакой ответственности. Есть только один миг, который Тэгюн, кажется, впервые в жизни испытывает. Он никогда не ослаблял свой поводок настолько. Никогда не давал себе волю, никогда не позволял мыслям покидать голову и оставлять ее в пустоте. Она пугала, а сейчас ее хочется боготворить и желать больше.🩸
Джин замечает его случайно. Сквозь сотни ароматов уловив тот, что застрял глубоко под кожей. Альфа оставляет друзей и подходит к балкону, откуда открывается вид на танцпол. Ему даже глазами искать его не надо. Взгляд сразу на него падает. На самого красивого омегу, рядом с которым окружающие себя избранными чувствуют, только он никого не замечает. Его томный пьяный взгляд равнодушно скользит по толпе, лиц не запоминая. Рядом крутится альфа, но Тэгюн одним взглядом дает понять, что шансов нет. Джин довольно хмыкает. Он уже был готов разбить свой стакан и костяшки о того, кто посмел на этого омегу иметь виды. Тэгюн сам отмел его. Ему никто не нужен, пока он танцует в центре, заполняя голову только музыкой. Остальной мир не существует. Джин не моргает, пока смотрит на него, и сам обо всем забывает. Он чувствует себя голодным, смотря на ноги, обтянутые кожей штанов, на приоткрытые мягкие губы и ключицы, выглядывающие из-за выреза рубашки. Альфа его мысленно уже в своих руках сжимает, сладко терзая губы и его красивое тело. Тэгюн поднимает глаза с блеском серебра на веках и завороженно глядит на огни прожектора. Джин хмурится, вглядывается в омегу. Он никогда не забудет, как для Тэгюна опасно находиться в помещении с мигающим светом. Джин ставит свой стакан с виски на столик и быстро идет к лестнице. Клуб по щелчку погружается в однотонный полумрак. Отовсюду слышатся недовольные возгласы и требования вернуть огни. Тэгюн отмирает, медленно моргает и растерянно осматривается вокруг. А вдруг снова покушение? Сердце замирает. Тэгюна резко хватают за руку. Он не успевает вскрикнуть, заметив широкую спину альфы, о котором он хотел забыть этой ночью. — Отпусти! Ты испортил всем кайф! — сопротивляется омега, пытаясь вырвать руку из железной хватки. — Ты меня слышишь?! Но Джин молчит, будто даже и не слышит, волочит его через толпу к выходу, расталкивая толпу на пути. — Куда ты тащишь меня? Ты не имеешь права решать за меня, — злится Тэгюн, вцепившись в запястье альфы другой рукой. И снова игнорирование. Они выходят на улицу. Тэгюн забыл свой пиджак в клубе, но ночной холод его не окутывает, борясь с высоким градусом в теле. И с горячей рукой, что крепко держит запястье и тянет вперед. Тэгюн на грани взрыва. Он маячит своей охране, чтобы не встревали, а Джин ни на что не обращает внимание и тащит омегу к своей бмв. После долгих протестов и проклятий Тэгюн понимает, что спорить бесполезно, и просто следует за ним. — Ты забыл о своей болезни? — наконец спрашивает альфа, усадив омегу в машину и сев за руль. Он предусмотрительно блокирует двери, чтобы Тэгюн не ускользнул. Он вполне может. — Я хотел провести вечер один, спокойно, а ты все испортил, — злится омега, смотря вперед. — Так несвойственно тебе? — с сомнением спрашивает Джин. — Зачем? — Я не думаю, что тебя должно волновать, — закатывает глаза Тэгюн. — Меня волнует все, что ты делаешь, где ты находишься и о чем думаешь, — с неожиданной твердостью говорит альфа. Тэгюн мурашками от этого тона покрывается. — Я думаю о том, как ты раздражаешь меня, — он поворачивает к альфе голову и сверлит откровенно раздраженным взглядом, в котором сконцентрировано все его недовольство. — Это мы уже сто раз проходили, — отмахивается Джин. — Как ты бесишь, — вздыхает Тэгюн. — А ты заводишь, — Джин обворожительно улыбается уголком губ и чуть пододвигается к омеге. — И без того меня спокойной жизни лишил, а сейчас крышу окончательно снес. — Тебе это нравится? — Тэгюн делает вид, что не начинает задыхаться от близости альфы. Пусть все это будет реакция из-за алкоголя в крови, и пусть он практически выветрился, стоило выйти на улицу. Тэгюну нечем крыть. — Мне ты нравишься, Тэ, и я это уже не раз показывал, так что доказывать мне что-то не было смысла, — пожимает плечами Джин. — Я доказывал себе, — отводит глаза в сторону омега. — Что? Тебе не за чем, ты и так на вершине моей жизни, выше каждого омеги, выше любого человека, — Джин вешает одну руку на руль, а другой накрывает колено Тэгюна. Омега его взгляда избегает, кожей чувствует, как альфа на него смотрит в эту секунду. — Каждому омеге, которого трахаешь, так говоришь? — язвит Тэгюн, рискнув и повернув голову к альфе. Темные, блестящие, горящие черным пламенем. На секунду страшно, но азарт еще больший рождается. — Я с ними не разговариваю, а с тобой даже ругаться кайф, — Джин усмехается и слегка кусает омегу за плечо. — Больной, — бурчит Тэгюн, дернув плечом. Джин хрипло посмеивается, вьется вокруг омеги, как змей-искуситель, наслаждается реакциями, утягивает медленно за собой, а Тэгюн и идет. Куда-то улетучивается злость и обида, а внутри рождается новый вулкан. — Будешь еще рисковать здоровьем — из дома не выйдешь, — говорит в губы, звучит серьезно, ни намека на шутку. — Не твое дело, — выдыхает Тэгюн в чужие губы, прикрыв глаза. Альфа дразнит и себя, и его, медленно изводит, шкалу температуры поднимает, разжигая в Тэгюне пожар. Он целует губы, не сдерживается, кусает нижнюю, обхватывает своими и посасывает, тихий стон вырвав. Тэгюн прижимает ладонь к груди альфы, слегка скребет короткими ноготками, возбуждается на раз, Джину ничего не стоило разогреть его. И сам он уже весь пылает, но об омеге думает, от его ощущений кайф получает, потому что такого Тэгюна он даже в течку не видел. То было другое. А тут естественный процесс, не спровоцированный инстинктами. Тэгюн заводится от прикосновений, а для Джина это отдельный вид кайфа. — Мое, — рычит Джин, то ли дело имея в виду, то ли омегу. — Не имеешь права, — с трудом отвечает Тэгюн, готовый кончить от одного прикосновения пальцев альфы к ширинке на кожаных штанах. — Имею, — Джин снова целует и тянет омегу к себе. Тэгюн без сопротивления залезает к нему на колени и расставляет ноги по обе стороны от бедер альфы. Джин разрывает на нем тонкую ткань рубашки, не церемонясь с мелкими пуговками. Ему хочется скорее желанное тело испробовать. Тэгюн дрожащими пальцами пытается раздеть альфу, пока тот избавляет его от проклятых штанов. Когда омега предстает перед ним совершенно без одежды, Джин готов на колени упасть и целовать его ноги, моля за возможность прикоснуться. Только Тэгюн ему уже позволил, подарив то, о чем альфа уже и мечтать не смел. Альфа гладит его по бедрам, там же и поцелуи оставляет, лижет кончиком языка пупок, вызывая у омеги очередной сбой в системе, помечает засосом внизу живота и поднимается к груди. Тэгюн готов умереть в этих руках. Такого удовольствия он прежде не знал. Ему хочется кричать в голос от того, как ему хорошо. Джин одними губами делает что-то космическое, о дальнейшем думать страшно. — Дай мне возможность везде тебя коснуться, а то ускользнешь опять, — Джин целует его шею, а руками блуждает по ягодицам, сминая в пальцах. — Не прибедняйся, ты и сам знаешь ответ, — задыхаясь, шепчет Тэгюн, ерзая задницей по возбуждению альфы. — Хочу от тебя услышать, — Джин мягко кусает его сосок и дикими глазами смотрит на омегу. — Не ускользну. — Не позволю. Джин заполняет Тэгюна собой и обвивает талию. У Тэгюна фейерверки перед глазами. Он целует отчаянно, затерявшись в новых ощущениях, как в тумане. Непривычная заполненность рождает искры и табуны мурашек, из-за которых бусинки сосков твердеют под языком альфы, который с ними играет, мягко кусая и щекоча. Тэгюн хватает ртом воздух, прижимает ладонь к запотевающему боковому окну в отчаянных попытках найти опору, а бедра инстинктивно начинают двигаться на твердом члене. Джин чуть откидывает сидение назад, чтобы омеге было удобнее, а поясница не терлась о руль, берет его за бедра и приподнимает свои навстречу, насаживая омегу глубже. Обилие смазки позволяет свободно войти до упора. Тэгюн хнычет, слегка застонав от укола боли в растягивающихся стенках, не привыкших к размерам альфы, но эта боль размазывается, затмеваясь удовольствием, что рождает очередной толчок. Внутри Тэгюна что-то вспыхивает ярко-ярко, провоцируя новый стон. Джин готов все, что имеет, выложить, только бы слышать это чаще. Он и не знал, что этот омега может выйти из своего привычного равновесия и разбить в нем еще одну стену, себя еще сильнее приблизить к альфе, настолько, чтобы его сердце только на Тэгюна смотрело. Он по-новому открывается, и каждая деталь в нем без изъяна, идеально от точки до точки. Джин как в приятном бреду, в реальности мечтать о таком не мог. Длинные красивые пальцы омеги оставляют следы на тонированном стекле, серебряный блеск на веках в темно-алом свечении подобен крови святых. Джин готов молиться. Смазанные поцелуи и тяжелое дыхание двоих. Черные дикие глаза, жаждущие продолжения, когда альфа кончает, только выйдя из Тэгюна. Тот кончает ему на живот с помощью руки Джина, и, пытаясь прийти в себя, перелезает на свое сидение, прислонившись спиной к дверце бмв. Нижняя часть тела после долгого напряжения побаливает, но Тэгюн чувствует себя слишком хорошо, чтобы концентрироваться на дискомфорте. — Что может быть лучше секса на парковке ночного клуба? — ухмыляется альфа, ненасытным блестящим, как от прихода, взглядом скользя по обнаженному и влажному омеге. — Фу, звучит мерзко, — Тэгюн закатывает глаза и, вытянув стройную ножку, тычет ею в плечо Джина. — Зато факт, — подмигивает альфа и, уложив ноги омеги на своих коленях, включает двигатель автомобиля. — Если вы так оскорблены, господин, мы можем сделать второй, а может, и третий, и четвертый дубль у меня в квартире, — предлагает альфа, поглаживая ладонью ногу Тэгюна. — А если я скажу «нет»? — поднимает бровь омега. — Тебя никто не спрашивает, — Джин наклоняется и целует колено Тэгюна. Тот хмыкает и тянется за вещами, раскиданными по всему салону. — Зря одеваешься, все равно раздену. — Может, я этого и хочу, — еле заметно улыбается Тэгюн. Джин остается в одних черных брюках и, опустив окно, закуривает, ведя машину. Тэгюн так и сидит, но уже одетый, с ногами на коленях альфы, который периодически опускает на них ладонь и гладит, улыбаясь уголком губ, а Тэгюн впервые чувствует себя так легко и свободно. Он смотрит на Джина, и сердце бьется быстрее. Альфа, о внимании которого мечтает каждый омега города, целиком ему посвящен. Омега, которого мечтает взять в мужья каждый альфа города, наконец готов отдать себя ему целиком. Он прячет улыбку, закусив губу, и загоревшимися вновь глазами глядит на любимо-ненавистный город за окном, впервые забыв о работе и своей безупречной жизни, стройка которой зашла в тупик, сделав Тэгюна чуть счастливее.🩸
Смотреть в потолок с наушниками в ушах, растекшись по постели давно разлагающимся трупом стало для Джевона традицией. Он ходит в университет, возвращается домой и лежит, застряв в самобичевании. Оттуда его иногда вытаскивают Хосок или Чимин, ставший тому причиной. Один его звонок или сообщение, и все жизненно необходимые системы в нем разом начинают работать и вырабатывать гормон мнимого счастья. Вроде оно, но Джевон уже не уверен. Улыбаться от радости и хотеть плакать от боли одновременно — разве это настоящее счастье? У Джевона все в душе наперекосяк пошло, он просто смотрит на себя же со стороны и наблюдает собственное разрушение, сопровождаемое гниением. Знать, что не нужен, но все равно пытаться быть нужным — отвратное чувство. Об себя же ноги вытирать, себе же в душу плевать. Но Джевон в вопросах, касающихся Чимина, готов самому себе изменить, прогнуться, принять любую форму, которую только захочет из него слепить омега. Омега, которого он хочет в своей жизни. Которого он хочет. Смотреть в потолок до обжигающей глаза засухи, а в ушах музыка, под которую они с Чимином столько раз сливались воедино. Моргнуть, пустить слезу, запустить руку в домашние штаны и вспомнить то, что только Джевон из них двоих называл любовью. Выглядит так, словно он скорбит по отношениям, которые никак не отпустит, которым давно пришел конец, с которым не смириться. Только у них и начала не было, и Джевона не бросали. Он просто никогда не был у Чимина. И это намного страшнее, чем быть брошенным. С первого этажа доносится грозный голос отца, отчитывающего кого-то по телефону. Этому «кому-то» точно не жить. Джевона даже не раздражает этот голос, не вызывает такую ненависть, от которой кожа плавится, как от радиации. Эту ненависть сейчас затмила ненависть к себе, поэтому омега даже сквозь музыку со спокойствием слушает голос отца. Он скоро утихает, входная дверь хлопает, и Джевон срывает наушники. В доме становится очень тихо, а тишину сопровождает неизменный холод. Он достает из шкафа свою заначку в виде сигарет, украденных у отца из коллекции, и закуривает на балконе, на который можно выйти прямо из спальни. Он садится на пол, прижав к груди колени, а спиной оперевшись на холодную мраморную ограду. Он закрывает глаза и впускает в легкие крепкий табак. С первой затяжкой кашляет, затягивается снова. Голову приятно кружит. Он откидывает ее назад и смотрит на небо, закравшись пальцами свободной руки в длинный белый носок. Когда он что-то делает, даже что-то незначительное, становится чуть легче. Пойти в университет, забить голову учебой, на которую бы хрен положить, а потом вернуться домой, где снова заполняет боль. По идее, надо бы ей противостоять, но у Джевона мало желания. Если бы он знал, как от нее избавиться, давно бы принял меры, чтобы подольше протянуть с этим прогрессирующим разрушением. Он делает еще одну затяжку, раскидывает ноги в стороны и закрывает глаза. Сигарета тлеет в уголке губ. Джевон сидит так до тех пор, пока огонек не достигает фильтра. Он поднимается на ватных ногах и, вернувшись в комнату, в оставшемся открытым шкафу замечает пару боксерских перчаток, когда-то подаренных Хосоком. Брат много лет борется с болью, которую в него вкачивает отец, и если бы не тайные походы в зал, от него бы уже ничего не осталось. Если бы он лежал и съедал себя, как Джевон сейчас, то в конечном итоге потерял свою личность. Если бы не давал боли и ненависти выхода, взорвался бы, оставив младшего без брата. Джевон достает перчатки и прижимает к груди. Если есть спасение от душевной боли, то только в боли физической.🩸
Удостоверившись, что отца в ближайшее время дома не будет, Джевон, взяв с собой только перчатки, выскальзывает из дома через тайный выход на задней стороне двора, который они с Хосоком сделали для себя много лет назад. Его до сих пор так никто и не обнаружил. Из-за сумрака, опустившегося на город, найти его в кустах становится небольшой проблемой, но Джевон справляется и без использования фонаря, чтобы не привлекать внимание охраны. Добравшись до дороги, омега садится в такси и едет в зал с приятным предвкушением хорошей тренировки. Хосоку это помогает, Джевону тоже поможет. Когда омега добирается до зала, замечает, как оттуда уже выходят альфы, закончившие тренировки на сегодня. Так даже лучше: не будет лишних глаз. Джевон закидывает перчатки на плечо и входит в зал с приятным приглушенным светом. Сонун, стоя спиной в центре ринга, снимает с рук перчатки. По его голой широкой спине стекают капли пота, впитываясь в резинку шорт. Джевон тихонько крадется к рингу, хитро улыбаясь. — Я уже думал, Чоны совсем меня забыли, — внезапно заговаривает Сонун, отчего Джевон дергается и хватается за сердце. — Эй! — шутливо возмущается омега, пролезая через тросы на ринг. — Я хотел тебя напугать. Как ты узнал, что это я? — У вас с Хосоком похожие запахи, но твой мягче, — пожимает плечами альфа, повернувшись к Джевону с теплой улыбкой на губах. — Один Чон влюбился в одного Мина и нашел в нем успокоение, — смеется Джевон, отвечая на вопрос альфы. — Что творят чувства, — кивает Сонун. — Но лучше так, чем разбивать руки в кровь. Я рад тебя видеть, Джевон. — Я тоже, — Джевон подходит к альфе и обнимает, не обращая внимание на блеск пота на крепкой груди. Зато альфе немного неловко. Не хочется омегу пачкать, но тот сам прижимается и почти сразу отстраняется, не успев дать Сонуну опомниться. — Ты первый раз без брата. — Мое успокоение сейчас в этом, — Джевон снимает перчатки с плеча и опускает на них взгляд. — Если не выбью дурь из груши, то просто развалюсь. — Можешь рассказать, что случилось? — настороженно хмурится Сонун. — Это не важно, — с тенью улыбки на губах омега мотает головой. — Просто продолжим обучение без моего брата, ладно? — У меня есть повод беспокоиться? — с волнением спрашивает альфа. Он никогда не видел, чтобы у Джевона глаза такие тусклые были. В них будто что-то еще горит, как маленький костер в метель, вот-вот потухнет, но кое-как еще держится. — Как только я сделаю первый удар, мне станет легче, — решительно заявляет омега, сняв толстовку и уже надевая первую перчатку. — Точно как твой брат, — вздыхает Сонун, подходит и помогает омеге надеть вторую. — У Чонов нехилый метод решения проблем. — А по-другому никак. По-другому губительно. — Тогда приступим. Сонун быстро принимает душ, надевает футболку и спортивные штаны и возвращается к разогревающемуся Джевону. Он показывает ему пару приемов, которые они уже учили на последних тренировках, и тот старательно повторяет, вкладывая в удар все свои силы. — Не торопись выкладываться на всю, успеешь, а так только покалечишь себя, — предупреждает альфа, стоя рядом и следя за каждым движением младшего Чона. Джевон в ответ мычит, уже поглощенный односторонней борьбой. Хорошо, что есть груша, на которую можно злость выплеснуть, которая любой удар стерпит. Он бьет все чаще и настойчивее, вспоминает всю свою боль, из глубин разбитой души ее поднимает и дает волю. Умоляет ее уйти, оставить в покое хоть на время. Сейчас он как никогда понимает Хосока. Брат бьет до кровавых рук, зато такая боль дает свободно вздохнуть, заглушая ту, что воет внутри днями и ночами, не давая нормально функционировать. Джевон бьет особенно сильно, отчего его слегка заносит. Альфа реагирует сразу и поддерживает его за талию, возвращая в позицию. — Не пора закончить на сегодня? — спрашивает он с беспокойством. — Я только начал, — тяжело дыша, отвечает омега, и бьет снова. — Бей четче, удары смазанные, — строго комментирует Сонун, когда удары омеги, утонувшего в эмоциях, снова выходят из-под контроля. — Стараюсь, — цедит омега, но слушает тренера. — Не закрывай глаза, ты не видишь, куда целишься, — говорит еще спустя пару минут альфа. А Джевон, чтобы не заплакать, жмурится. Каждый новый удар рассеивает яд, встающий между ним и Чимином. — Я знаю! — громко и раздраженно отвечает Джевон, ударив по груше. Костяшки рук уже сгорают от боли, ощущение, что кожа под перчатками разорвалась и кровоточит, но это именно тот результат, которого так жаждал омега. — Контролируй себя, не сходи с ума, как твой брат! — повышает голос альфа, чтобы быть услышанным. Он через подобное с Хосоком проходил. — Я стараюсь! — кричит Джевон. Слезы контролировать уже невозможно. Омега бьет отчаянно, бесконтрольно, не боясь боли, вызывая еще большую. Сонун резко прижимает его спиной к своей груди и отводит подальше от груши. Джевон тихонько плачет, дрожа в руках альфы, готовый рассыпаться и стать пустотой. Он разворачивается и утыкается в грудь Сонуна лицом, умывая его футболку слезами, а руками в перчатках обвивает его торс. Без чужой, хотя бы физической поддержки он сейчас не выдержит, точно сдастся отчаянию и утонет в агонии, которую сам для себя продлевает надеждами и унижениями собственной личности. Сонун успокаивающе гладит его по голове, прижимая к себе, как хрупкий цветок, что от легкого ветра может надломиться, и себя мысленно ругает за строгость. Нельзя было давить на омегу. Это не Хосок, который если забудется, кровь пролить готов. Джевон же разобьется о свои страдания, если забудется. — Тихо, тихо, маленький, — шепчет Сонун, покачивая омегу в объятиях. — Прости меня, я был слишком груб. — Ты не виноват, — всхлипывает Джевон, мотая головой и поднимая красные от слез глаза на альфу. А у того сердце сжимается. Кто сломал этого солнечного омегу? — Ты можешь поделиться со мной, Джевон, — убеждает Сонун, стерев большим пальцем слезу с щеки омеги. — Нет, ничего не хочу говорить, я устал, — шепчет Джевон и утирает глаза плечом. — Тогда… выпьем чаю? — предлагает альфа, мягко улыбнувшись. Джевон коротко кивает и тихо угукает. Сонун отводит его в тренерский кабинет и усаживает на диван. Пока Джевон сидит, все еще находясь в перчатках и восхищенно разглядывая настенный шкаф с множеством медалей и наград, альфа готовит чай и рассказывает о каждом достижении по желанию омеги, задающий один и тот же вопрос: «а это за что?». Джевон просто слушает, жуя губу, где-то улыбается, где-то тихо смеется, и от этого смеха альфе спокойнее становится. Он ставит две чашки чая и шоколадные печенья на столике перед омегой, а сам садится рядом с тюбиком заживляющей мази. — Я закупал эту мазь по большей части для твоего брата, но он всегда быстро уходил после тренировки, не давая обработать раны, — говорит Сонун, снимая перчатки с рук Джевона. — Он не хотел, чтобы они быстро заживали, — тихо объясняет омега, посмотрев на свои ярко-красные костяшки с мазохистским удовольствием. Он на все сто сейчас Хосока понимает. У него точно такие же мысли. — Твои руки раны не украшают, — Сонун выдавливает немного мази на ладонь Джевона и осторожно растирает пальцем. — Потому что я — омега? — закатывает глаза Чон. — Потому что ты светлый и добрый человек, которому боль не к лицу, — Сонун заглядывает в печальные глаза, надеясь заразить их теплом хоть немного. Джевон опускает голову и закусывает нижнюю губу. — Расскажи о своих поражениях, — просит Джевон, желая сменить тему и забыть о себе хоть на немного. Они устраиваются на диване и принимаются пить чай. Джевон готов слушать с большими и горящими любопытством глазами. — Твои победы я увидел, но что ты чувствуешь, когда знаешь, что не победишь? — Сначала я злюсь, но эта злость потихоньку сменяется осознанием, что противник достойный и способен одержать верх, — Сонун задумчиво разглядывает дно своей чашки. — Я не лучше всех, я не безупречный боец. Я долго шел к тому, чтобы по линии выстраивать одни только победы без омрачающих их поражений. Но я никогда не считал, что это конец. Звучит банально, но я всегда обещал самому себе, что в следующий раз выиграю. — И как? Побеждал? — спрашивает Джевон, откусывая печенье и запивая чаем. — Да. Я упорно шел к следующему бою, работая на износ. Но не в этом суть даже, не в этом большее достижение, — мотает головой альфа. — А в чем? — В том, что я в первую же секунду после проигрыша давал себе установку на победу в следующем бою. — А что тогда было в дни, когда ты проигрывал? Разве не давал установку заранее? — Бывали обстоятельства, которые сбивали меня с пути, — альфа трет ладонью коротко стриженную макушку и коротко смеется. — Это какие? — хмурится Джевон. — Омеги, друзья, которые не могли без меня пойти повеселиться. — Это не самое страшное. Такие поражения и правда не обидны. Что плохого в том, чтобы позволять себе хорошо проводить время? — слабо улыбается Джевон. — Абсолютно ничего плохого. Я надеюсь, ты тоже будешь почаще отвлекаться на простые радости. Отпускать боль таким способом, — Сонун тычет пальцем в сторону зала, — не лучшее решение. Злость быстро возвращается. Она до конца не уйдет. Твой брат стал реже тут появляться, потому что любовь боль убить способна, я в это верю. — А порой любовь эту боль и рождает, — тихо говорит Джевон, прижав к груди колени. — Значит это не любовь, — мотает головой альфа. — От такого нужно избавляться. — Это любовь. И она очень сильная, — не соглашается омега. — Однажды ты поймешь, что ошибался. Главное, чтобы не было поздно, — вздыхает Сонун. — Время покажет, — тихо отвечает Джевон. — Я хочу спать. — Я отвезу тебя домой, — отвечает альфа. — Нет, не хочу туда. Можно остаться здесь? Прямо тут посплю, — тычет омега на диван пальчиком, и смотрит так, что отказать ему невозможно. Сонун и не собирался сопротивляться. — Ладно, — дает он добро и встает. — Тогда я на полу. Джевону впервые за долгое время спокойно, а мысли не сжирают голову. В новой обстановке и взгляд другой. Омега прокручивает тренировку, вышедшую из-под контроля, воспроизводит рассказы альфы в голове и последний разговор, где его любовь нелюбовью обозвали. Джевон полностью не согласен. Если бы Сонун знал, какие там чувства прячутся, как они сильны, он бы понял, что ошибся. Сонун куда-то выходит из кабинета, а потом приносит плед и укрывает уже устроившегося на диване и готового ко сну омегу. Сам уходит в зал и прибирается после тренировочного дня, чтобы не мешать Джевону уснуть. Плевать, что его будут искать и весь город на уши поднимут. Он не хочет возвращаться в этот дом без тепла.🩸
Чимин сидит в мастерской безвылазно уже второй день. Сколько проблем бы в его жизни ни было, они никогда не затмят обязанности и желание омеги творить. Без Джевона, которого Чимин сам и попросил не беспокоить его пару дней, все выходит намного скучнее и спокойнее. Чимин привык прерываться на поцелуи, и, может, даже на что-то большее, говорить обо всем на свете, что-то объяснять Джевону и много смеяться над чем-то, над кем-то. А сейчас два дня гнетущей тишины. И плевать, что дело идет быстрее. Тут будто чего-то не хватает. Чимин осознает это, заканчивая один из своих главных нарядов для предстоящего показа. Омега откидывается на спинку рабочего кресла и трет уставшее лицо. Без Джевона не то. Пусть сердце его не любит, душа и тело его требуют, в нем нуждаются, как в успокоении. От семьи устал, от вечно беспокоящихся родителей, и шагу не дающих сделать без охраны, от всеобщего страха и контрастного пофигизма брата, которого не страшит ничего. Из крайности в крайность. Люди любят драматизировать и концентрироваться на одной проблеме, забывая, что существует еще множество. Чимин беспокоится и о показе, который может не произойти из-за угрозы нового покушения, ведь именно там соберется вся элита города. Все эти волнения держат омегу в напряжении и не дают расслабиться. Поэтому омега выходит покурить. Стоя на прохладном ветру, он понимает, что изнутри продрог. Ему в одиночестве нельзя. Его одиночество губит. Ему нужен Джевон, отвлекающий его от всех тех проблем, что насели с разных сторон. Только он просто выслушает и не осудит за мысли, что порой слишком резки, но правдивы. Только он поймет и разделит чувства. Только он. Бросив окурок, омега бежит обратно внутрь за ключами, и уже через пару минут летит на своей белоснежной мазерати к Джевону. Бежит, снова к нему бежит в отчаянии, ни в ком другом не находя столько тепла и необходимых для существования ощущений. И знает, что зря, знает, что тому больнее, но по-другому не может. Автомобиль летит по почти пустой дороге к дому Чонов. Чимин сбежал внезапно, не дав ничего понять охране, которая по пятам за ним ходит. Он не знает, что будет объяснять отцу Джевона, если столкнется с ним на пороге, что скажет, приехав поздним вечером, но Чимина это и не волнует. Только в руках Джевона он чувствует себя кем-то. Позади слышен громкий рык, стремительно приближающийся. Чимин кидает взгляд на зеркало заднего вида, но видит только одну яркую фару. Сжимает руль сильнее, давит на газ, уставившись на дорогу. Свет становится ближе и в кровавой тьме пролетает мимо. Чимин растеряно смотрит на мотоцикл и начинает замедляться. Тот разворачивается и останавливается посередине дороги в пятидесяти метрах от мазерати. Чимин тормозит прямо перед ним. Мотоциклист снимает шлем. Глаза омеги расширяются. Он выскакивает из машины и подходит. — Внезапно исчезаешь и так же внезапно появляешься там, где тебя не ждут, — с откровенным раздражением говорит Чимин. Намджун поправляет волосы и спокойно смотрит на омегу. Он соврет, если скажет, что не скучал по видам вблизи, по голосу и глазам, смотрящим именно на альфу. Он не скажет, что прекрасно выучил этот путь, хотя не хотел бы, не скажет, что не хочет туда Чимина пускать. Не скажет, почему. Просто волнуется. Просто очень хотел увидеть и не сдержался. — Уже не ждал меня? — Уже нет, — с язвой отвечает омега. — Тебя долго не было, ты не выходил на связь, забыл, а тут решил… Чимин опасно близко стоит к сидящему на мотоцикле альфе, в капкан попадает. Тот резко хватает его за талию и притягивает к себе, пропадая в мягких губах, что даже во сне преследуют. Чимин больно кусает альфу за губу, но не отстраняется. Наоборот вливается в этот поцелуй, добавляя нотки агрессии, выливая всего себя, выкладывая в него всю свою злость и обиду. Намджун гладит его пальцами по спине, закравшись под тонкий мягкий свитер, целует так, что все меркнет перед глазами, а внутренности жизнью наполняются. Одному становится хорошо, другой в замешательстве, но не противится обстоятельствам. Наверное, так все и должно было сложиться. — Возможно, я совершаю очередную ошибку, — шепчет Чимин в губы альфы, гладя пальцами его затылок. — А ты меня от нее оберегаешь. — Зови меня, я приду и уберегу снова. В любой час, — альфа берет его за подбородок и целует в уголок губ. — Чего ты хочешь прямо сейчас? — Свободы, — омега поднимает голову и смотрит на рубиновые звезды, рассыпавшиеся на бархатном небе. Редко проезжающие мимо машины, не нарушая покой, объезжают их с обеих сторон. А Чимину прямо на асфальт хочется лечь и бесконечно глядеть на небо. — И послушать радио, — Чимин переводит взгляд на альфу. — Садись, — Намджун улыбается уголками губ и протягивает омеге шлем. Они летят по длинной ночной дороге навстречу холодному ветру и красному грешному городу, бросив белоснежную мазерати на разделительной полосе. Возможно, Чимин вспомнит и попросит охрану отогнать машину, а может, плюнет на все и просто будет ехать прочь, прижимаясь к спине альфы, что появился в момент, когда Чимин вновь был готов шагнуть в пропасть отчаяния, в которой они с Джевоном варятся. Возможно, это будет повторяться потом, как день сурка, и Чимин снова будет лететь на мазерати по встречной без страха разбиться, а телом тянуться к Джевону, что ему не принадлежит и принадлежать не будет. Может быть, Намджун снова и снова будет появляться и вытягивать его из пучины, вдыхать в легкие воздух, а вместе с ним надежду на что-то, о чем Чимин еще не знает. И он вновь и вновь будет прижиматься к альфе и улыбаться непонятно чему, на грани слез молясь, чтобы этот момент не подходил к концу. А потом, оказавшись в почему-то новой квартире Намджуна, посреди пустой комнаты с одним только диваном и кофейным столиком, на котором стоит старый радиоприемник, они будут медленно танцевать, ни о чем не говоря. Чимин, прижавшись щекой к груди альфы, закроет глаза и будет цепляться за него, чтобы не упасть. Не потому что не умеет танцевать в медленном плавном ритме, захватившем их с головой, а потому что не знает, сколько еще выдержит. Возможно, теперь Чимин, находясь в ясном уме, не будет внутренне сжиматься от поцелуя альфы. Возможно, ему больше не причинят боль. Потому что Намджун похож на того, кто его душу сбережет.🩸
Тэхен любит долгими часами сидеть за редактированием созданных им фотографий. Для омеги это как еще один способ забыться. Менее губительно, более длительно, с полным сосредоточением. Он с головой уходит в детали и цвета, ныряя в плоскости с другим видением картинки. Порой он видит больше, чем способен передать, и такие моменты бесценны. Редки и незабываемы. Если бы эта вселенная могла дать омеге больше, он врос бы в свою работу, забыв обычный человеческий мир и его заботы. Его отторгающую, как ненужный элемент, ненависть к Тэхену и нелюбовь, сочащуюся из каждой пары глаз, смотрящих на него с мнимой искренностью, когда как просят исчезнуть и не мешать, не выделяться из толпы в золоте, где Тэхен — погрешность: элемент со своими личными правилами, что резко расходятся с общими. Сплошная ошибка. Но, может быть, где-то там, в другой реальности, он значил бы больше и заслужил понимание. Среди абстракций мельчайших частиц и пикселей он часто находит то, чего там быть не должно, и в этот раз он видит красные глаза врага любимого, что сделал жизнь Тэхена полнее. Не лучше, но и не хуже. Он просто должен был в ней быть, чтобы завершить картину и подчеркнуть ее целостность в глазах самого Тэхена. Только он этого не знает, даже не догадывается. А Тэхену он просто нужен. Просто необходим. Омега творил бы еще и еще, если бы материал внезапно не закончился, полностью готовый к публикации на страницах журнала. Тэхен закрывает ноутбук и поднимает голову спустя несколько часов неотрывной работы. В студии он остался один, помещение погружено в приятный полумрак, а из окон льется алеющий вечер. Такой же, как те самые глаза, в которых вечная нужда. Чонгук в ту ночь предлагал остаться. Фараон хотел беречь свое пламя, что грело бы его под боком и позволяло спокойно спать, но Тэхен оставил предложение без ответа. Оно ему каждую секунду в голову приходит с долей сожаления, но быстро отвергается ясным разумом. Страшно. Страшно разочароваться. Страшно потерять то, что распаляло их. Страшно и жалко быть рядом под предлогом гарантированной безопасности. Тэхен в силах себя обезопасить, он не слабак, никогда за спиной альфы не прятался, любую проблему сам решал, даже когда в школе или университете за горло брали, когда в высшем обществе как на белую ворону смотрели и смотрят, перед его же глазами и о нем же шепчась. Отца тогда уже не было, чтобы он пришел и одним взглядом всех в прах обратил, спрятав сына за широкой спиной. Ни один другой альфа в представлениях Тэхена не достоин. Он тогда, потеряв его еще в детстве, слишком толстой броней бесстрашия и жажды риска, чтобы себя испытывать на прочность, оброс, оставшись без защиты и надеясь только на себя. И, как бы душа не рвалась в руки к Чонгуку, Тэхен не хочет так. Не таким образом. Но рвение остановить он не способен. Омега накидывает на плечи кожаную куртку и выходит на улицу, где верными псами ждет охрана на трех автомобилях, припаркованных возле его собственного рэндж ровера. Тэхен сам садится за руль и едет в участок с горящей в груди необходимостью и непреодолимой нуждой. Полиция как дом родной. Почти каждый офицер омеге на вид знаком, каждый приветствует его, а он в ответ улыбается, идя по затихающим коридорам в главный офис, где почти ожидаемо нет альфы. Рабочий стол Рики тоже пустует. Наверное, парнишка сбежал домой при первой же возможности. С Чонгуком тяжело, это факт, но Тэхену эта тяжесть в кайф. Никто не спрашивает, почему Тэхен пришел. Кажется, все уже все поняли и лишних вопросов не задают. Тэхен с легкой улыбкой на губах идет в комнату для допросов. Он застает идеальный момент, потому что двое полицейских выводят оттуда преступника, закованного в наручники. У того глаза испуганно-дикие, как будто его пытали много часов подряд. Он быстро шагает прочь, безмолвно прося офицеров скорее увести его подальше от допросной. Тэхен улыбается шире и ловко прошмыгивает за дверь, оставаясь наедине с хищником, выжирающим души проклятых. — Теперь тут будешь постоянно ошиваться? — сразу нападает Чонгук, сразу же резанув глазами вошедшего омегу. Тот привык, ему даже не больно от этого взгляда. Он неизменно получает от этого кайф. — Фараон, я не один из твоих преступников, чтобы со мной так разговаривать, — фальшиво или не совсем оскорбляется омега, бесшумно двигаясь к альфе, стоящему у металлического стола с лежащей на нем папкой по делу заключенного, которого только что вывели. — Тебя не должно быть здесь, Тэхен, — сдержанно говорит альфа, бросая на омегу предупреждающий взгляд. Он не шутит. В нем еще бурлит ярость, а Тэхен рискует попасть под горячую руку. — Ты еще не понял? Для меня нет закрытых дверей, и запретов тоже нет, — улыбается омега, скользнув кончиком указательного пальца по щеке альфы. Он становится к нему вплотную и физически ощущает чужое напряжение. — Чонгук… — бархатным мягким голосом произносит Тэхен, ловя пальцами ладонь альфы. Тот хмуро смотрит в глаза, но перехватывает пальцы омеги и сплетает со своими, вызывая у Тэхена приятную дрожь, которую Чонгук не замечает. — У меня работа, — говорит он спокойнее, но не менее напряженно. — Работаешь постоянно, почему еще не стал одним из нас? — без особого желания уколоть спрашивает Тэхен, слабо усмехнувшись и пробегаясь пальцами по груди альфы. — Потому что руки в крови не пачкаю, — рычит Чонгук, слегка сжимая ладонь Тэхена в своей. — Опять ты за свое, — омега слабо усмехается и ведет губами по шее альфы, которую он, находясь под диким желанием, кусал и вылизывал совсем недавно. Не отказался бы повторить. — Снова скучаешь? — спрашивает Чонгук, притянув Тэхена за талию. Возле него альфе трудно бороться с собой. Он молча проигрывает, снова и снова убеждая себя, что в последний раз, хотя правду знает. — Всегда скучаю, — шепчет омега, отвечая на другой вопрос. — Я просто подумал, что мы в тот раз так и не попробовали сделать это здесь, — Тэхен окидывает допросную глазами и кусает губу, с вызовом взглянув на альфу. — Ты в своем уме, Тэхен? — омега не на такую реакцию рассчитывал, но совершенно не удивлен. Чонгук смотрит на него, как на сумасшедшего, хотя сам не лучше. — Тут камеры всюду. — А рукоприкладством заниматься, что, разрешено? — ядовито усмехается Тэхен. — Ты не против под кучей камер пытать людей даже под угрозой вызова к капитану. Фараон, выключай занудного копа, я же знаю, какой ты, — закатывает глаза Тэхен. Он вкладывает все свое раздражение и обиду, когда отталкивает альфу от себя. — Ты ничего не знаешь, — цедит альфа и, схватив Тэхена за руку, ведет к двери. — Идем отсюда. — Детектив Чон, вы ужасно грубый, — нарочито громко говорит Тэхен ведущему его Чонгуку. Мимо проходят офицеры, но никто не встревает. Только смотрят вопросительно, к Чонгуку никто лезть не хочет. Тэхен закатывает глаза. — У меня тяжелый день, и все, что я хочу — это кофе, — Чонгук заводит омегу в кофейню для сотрудников, расположенную на первом этаже. — Просто посиди со мной, — не просит, требует альфа. — Что-то случилось? — спрашивает Тэхен, садясь за столик. В кофейне не так много людей. Уставшие после работы полицейские ужинают и пьют, негромко общаясь и забывая о работе на какое-то время. — Вашего преступника поймать сложнее, чем кажется, — альфа опускается напротив, заказав себе и Тэхену кофе. — Одно знаю: это касается кого-то серьезного. Все следы тщательно заметают, полная анонимность. Так четко работают только хорошо знающие свое дело спецы. Хоть весь город проверяй, — раздраженно говорит Чонгук. — Все мои подозрения на данный момент ведут в сторону всех, кто тебя окружает. Не по силам такое бедным людям. — Остается ждать, когда этот человек снова сделает шаг против кого-то из нас, — пожимает плечами Тэхен и, откинувшись на спинку неудобного стула, складывает руки на груди. — Я и сам, если честно, думаю, что человек, что это устраивает, мне знаком. Возможно, известен всем в наших кругах. Я просто хочу скорее узнать, кто хочет всех убрать, — усмехается омега. — Если ждать, то есть большой риск, что кто-то снова погибнет, — Чонгук делает глоток принесенного им кофе. — А другого выхода и нет, ты сам это знаешь, — Тэхен глядит на свой кофе и тихо хмыкает. — Пей, — говорит Чонгук, заметив пренебрежительный взгляд омеги. — Места для свидания получше не нашлось? — поднимает бровь Тэхен. — С чего ты взял, что о свидании вообще есть речь? — Чонгук звучит так, словно маленького глупого ребенка спрашивает очевидное. Тэхену будто по ушам от услышанного лезвием провели. Он себя именно этим маленьким глупым ребенком и чувствует, жалея о своих словах, как никогда мечтая взять их обратно и просто молчать. Он всегда говорит прямо, никогда не извиняется даже перед собой за сказанное, а тут язык себе готов отрезать. Еще хуже делает взгляд альфы. Ему в глаза смотреть не хочется. У Тэхена в глотке застревает сожаление, обида и легкий стыд за наивность, которую никогда ни с кем не допускал, с детства, потеряв отца, отбросил сказки и глупые фантазии, но Чонгук все фильтры и барьеры разрушил, сделав из Тэхена посмешище в его же глазах. — Даже не знаю, — с усилием давит улыбку Тэхен и поднимается. — Спасибо за кофе, фараон. Спасибо за горечь не от кофе. Тэхен просто уходит, какой-то частичкой своей проснувшейся спустя годы наивности надеясь, что Чонгук остановит, попросит не уходить и хотя бы посидеть с ним, пока он этот чертов кофе не допьет, но альфа бьет в спину молчанием. Тэхен улыбается и больно кусает себя за на миг дрогнувшую губу. Кофе и сигарета на двоих? Сигареты, видимо, не хватило.🩸
Что-то себе напридумывал. С тех секунд, что глаза с глазами, ненавистью залитыми, встретились, он думал, что здесь что-то есть. Не очередная тупая злость из зависти, а чистая, красивая ненависть, сладкое отторжение, полное неприятие и вечная борьба, которым тоже позавидуют остальные. Тэхен правда думал, что там нечто большее, и они к этому шли, но столько раз биться о лед, что убивает, сам никак не треснет, оказывается бессмысленным. У Тэхена, видимо, все-таки есть предел. Предел боли, которую причиняет очередное столкновение с проигрышем. Пусть омега и уходит с видом победителя, внутри себя таковым не считает. Снова потерпел поражение-крушение, из которого опять выполз живым. Что-то себе напридумывал… Тэхен разглядывает кровавую каплю, лежащую на ладони, стоя у полицейского участка. Никакого страха, внутри только кислота, выжирающая все в омеге. Ему бы еще большей кислотой себя затопить. Она хотя бы активирует в Тэхене механизмы, уничтожая ненужные эмоции и оставляя только улыбку на лице и глубокую черноту в глазах, через которые эта боль не пройдет. А сейчас что? Тэхена тошнит. Впервые не от концентрации алкоголя и наркотиков в организме, а от самого себя и своей глупости. Тэхен тянет воздух носом, блестящими глазами смотрит на небо и сжимает таблетку в ладони так сильно, будто хочет ее в себя впитать. Быстро моргает, стряхивает с себя оцепенение и идет к машине. Дом любимой семьи встречает полумраком. Тэгюн, возможно, спит, но Элон, ожидаемо для своего младшего сына, сидит в гостиной в одном халате, слушает тихую классику и водит пальцем по кромке пустого бокала. Заметив в проеме сына, он размыкает губы, собираясь что-то сказать, но тот молча к нему подходит, ложится на диван и кладет голову на колени родителя. Элон прикусывает губу и, так ничего и не сказав, погружает пальцы в мягкие кудри Тэхена. Тот смотрит перед собой стеклянными глазами, в руках папы ощущая долю спокойствия. Этот сломленный омега с разрушенным внутренним миром тоже защищает Тэхена, сам того не зная. Когда, потеряв мужа, он не был способен успокоить своих детей, Тэхен, не требуя никаких слов утешения, просто молча ложился рядом, ища покой только в прикосновениях. Элон никогда не спрашивает, в чем проблема, потому что Тэхен даже о самом страшном умолчит. Он знает, что если его сын к нему пришел, а не страдает в одиночестве, значит, ему необходима помощь, сам не справится. Поэтому папа молча гладит сына по голове и забирает его боль. У него там места для нее достаточно. В душе бездна раскрылась, когда Элон остался один. Он и боль своих детей заберет, только бы они не страдали. Тэхен жмурится. Из ослабшей руки на ковер беззвучно падает красная капля. В этот раз он выбрал боль, чтобы познакомиться с ней поближе. С этой ее формой Тэхен еще не знаком. Он никогда не выбирал ее, она никогда на него не смотрела. Тэхену ее всучили в коробке, не зная, что внутри. Что все это было? Тэхен только сейчас пришел в себя, или все это время жил в жестокой реальности? Ему бы снова забыться. Папа всю боль не заберет. В этот раз он не справится.