🩸
— Тэхен! Первое, что он слышит, переступив порог дома. Элон с ужасом перекошенным лицом подбегает к сыну, еще больше бледнея от пустого взгляда напротив. Тэхен словно не замечает папу, ничего вокруг не видит. А у Элона сердце разрывается. Он чуть с ума не сошел, места себе не находил. Ему после случившегося с Тэхеном сразу из полиции позвонили. «Ваш сын не пострадал», но родительское сердце это не успокоило ни на грамм. Он метался, не знал, где искать, куда идти, если в больнице целому и невредимому сыну делать нечего. Ясной стороной ума понимал, что нигде и не найдет Тэхена, пока тот сам не объявится, и все равно звонил, писал чуть ли не каждую минуту, никакого ответа не получая. Даже плакал, точнее, молча лил слезы, дабы не повышать напряжение в доме и себя не доводить еще больше. А внутри из далекого прошлого тянущиеся чудовищные ощущения, с которыми в специальной клинике боролся, начали окружать, наполняя голову страхом, как в тот день, когда муж домой не вернулся. Еще одной потери разбитая душа бы не выдержала. И пусть старший ребенок простит ему это — Элона бы второй раз не реанимировали, не вернули к нормальной жизни, к которой так тяжело было привыкнуть вновь. Еще одно покушение, на еще одного Ким Тэхена. Это чересчур. Элон прижимает к себе сына слишком крепко, но в страхе утерять он ни о чем не думает. Он весь дрожит, в отличие от Тэхена, и себе, и сыну чуть ли кости не ломает. Всхлипывает, судорожно гладит по темному затылку и роняет слезы на плечо, ничего не может вымолвить, а мысленно рыдает, благодаря Бога за спасение. — Мой мальчик, мой ребенок, — дрожащим голосом, не желая выпускать. Но отстраниться все же приходится, чтобы в глаза заглянуть, успокоиться хоть немного. — Слава Богу… Тэхен смотрит несколько секунд пристально в полные боли глаза родителя без намека на какие-либо эмоции, а затем в нем что-то включается. Широкая улыбка, такая яркая, будто искренняя. А может, так и есть. И даже глаз она достигает, поджигает их взрывным блеском так, что от улыбки этой в уголках морщинки складываются. Под темной челкой не видно. Не видно слишком черных сияющих глаз. А внутри все, что весь день душило, по итогу добивая голосом фараона, который еще летает по сознанию, но уже не режет по сердцу, разлагается. Так сильно. Так мучительно. Этот чудовищный день подошел к концу с горечью на языке, что даже уже не кажется омерзительной. Зато папа, такой вдруг маленький и до трогательного наивный, успокаивается. Тэхен по глазам видит, едва своими истину различая, почти уплывая в то место, где ему лучше бывает. Видит. У Элона душа на место вернулась, жизнь продолжила движение, а улыбка сына заразила облегчением. Наивный. Наивный папа. Теперь Тэхен его крепко обнимает, звучно целует в щеку и шепчет на ухо: — У меня все отлично, папа. До того самого момента, пока таблетка не прекратит действие, возвращая в реальность, где Чон Чонгук — самый ненавистный человек на свете. Ночь, что войдет в историю как одна из самых неприятных, непременно кончится слезами, смешанными со стекшей подводкой и бегущими по щекам, а на губах будет красиво блестеть слюна после двух пальцев в рот и полного опустошения физического и морального. Тэхен не предсказывает, он знает. Ну, а пока… — Правда, я в порядке.🩸
Больше всего на свете Хосок ненавидит, когда отец вызывает его на разговор в кабинет офиса, а не в особняк. Пока альфа, сунув руки в карманы, с неизменно непроницаемым лицом идет по просторному помещению со множеством столов работников компании, окружающие не упускают возможности проследить взглядом и перешепнуться. Хоть Хосок этого и не видит, он это хорошо чувствует. Чона многое раздражает в этой жизни, но особенно — когда люди лезут чуть ли не в самую душу, норовят узнать то, что им не нужно, сунуть нос в чужие дела и распространить это грязными сплетнями, приправленными красочной ложью. Хосок с детства окружен подобным, он вырос в этой среде, но привыкнуть никак не может. И в этом завидует Джину, который наоборот жаждет знать, что о нем шепчет общество и никакого раздражения по этому поводу не испытывает. Возможно, Паку это даже льстит, и Хосока это удивляет. Чон Сынвон никогда не показывает негатива по отношению к детям на публике, но Хосок уверен: кто-нибудь из этих офисных клопов хоть раз слышал, как за дверью кабинета отец отчитывает своего сына за очередную мелкую ошибку, не достойную столь высокого внимания. Пока Хосок идет, прокручивает в голове все, что только может, пытаясь заранее определить и понять, где снова сделал что-то не так, чтобы быть готовым к парированию нападок отца. Его характерно строгое, даже через строки на экране телефона заставляющее напрячься «в мой кабинет» никогда ничего хорошего за собой не несет, но Хосок никогда и не ждет. Только оторвавшись от взглядов работников, альфа входит в кабинет и попадает под внимание одной пары зорких глаз, которые сразу же вспарывают кожу своей остротой. Сынвон расслаблено сидит на своем величественном кресле у панорамного окна с лучшим видом на город и покручивает в пальцах новую сигару. Хосок молча подходит к большому столу и встает перед отцом, надеясь, что задерживаться здесь не придется. — Что-то случилось? — сразу спрашивает сдержанно, глядя отцу в глаза. — Ты считаешь меня идиотом, Хосок? — интересуется старший альфа, слегка изогнув одну бровь. Хосок с трудом сдерживается, чтобы не усмехнуться. «Идиот» — слишком слабо. Хосок считает своего отца кем-то в разы хуже всего лишь идиота. Задумавшись об этом, альфа даже не осознает, что разговор с Сынвоном начинается с такого непривычного вопроса. — Не понимаю, что ты имеешь в виду, отец, — Хосок чуть хмурится, давая понять лицом, что растерян. Как отец мог такое подумать? Ведь у младшего и в мыслях не было подобного. — Вспомни ужин, может, тогда поймешь, — Сынвон убирает сигару и поднимается с кресла. — По-твоему, я настолько слепой, что не могу понять, что под моим носом творит мой же сын? Хосок напрягается, ощущая, как волна негатива, исходящая от отца, начинает сгущаться и давить на легкие. В голове рождаются предположения, которые не хочется озвучивать. Тот вечер альфа хорошо помнит. Он был бы испорчен, если бы кое-кто не делал его лучше своим присутствием. — Я все еще не понимаю, отец, — звучит ровно негромкий голос Хосока. — Не думал, что тебе хватит дерзости отлучаться в коридор в разгар ужина, чтобы позажиматься с Мин Юнги, — Сынвон скалится, успев уловить в глазах сына волнение, которое тот сразу же скрывает за ширмой холодного самоконтроля. — Но суть здесь в том, что ты не послушал меня. Я ведь просил не связываться с ним. У тебя проблемы с контролем, Хосок. Если дело дойдет до секса, ты можешь покалечить этого омегу, и что будет тогда? Хосоку хочется заткнуть уши, чтобы не слышать этого. Он больше не пытается держать лицо, и Сынвон совершенно не удивлен, что сын смотрит на него тяжелым давящим взглядом с обращающимися на дне искорками. Хосок сжимает челюсти, и это его отец тоже прекрасно видит. Он только убеждается, находит подтверждение своих слов в перемене Хосока, а тому бы рассмеяться, ткнуть пальцем в человека, который сделал из него неконтролируемое чудовище, который взрастил в нем эту агрессию, что лишь в последние годы стала подвластной альфе. Он только недавно научился с ней справляться, но ему снова говорят о шаткости, о слабости. Все бред. — Я никогда не сделаю Юнги больно, — чеканит Хосок, постепенно ослабляя хватку над самим собой. — Ты можешь лезть в мою работу, можешь указывать, что мне делать, но моя личная жизнь никак сюда не относится. — Да, из нас двоих идиот все-таки ты, Хосок, — усмехается Сынвон и проводит языком по ряду верхних белоснежных зубов. — Ты не можешь гарантировать, что ничего не сделаешь с ним. На словах мы способны на что угодно. Но доказывать мне тоже ничего не нужно, — альфа мотает головой. — Я обеспокоен тем, какие последствия может иметь твоя глупая ошибка. У тебя не будет светлого будущего, все будут показывать на тебя пальцем, презирать и обходить стороной. А главное — ты сломаешь и потеряешь Юнги. — Не решай за меня, отец. Только не здесь, не в этом, — Хосок понижает голос, дает альфе шанс на снисхождение, на пощаду. Злость сжирает его заживо, делая пребывание в кабинете отца до боли мучительным. Кажется, настал тот момент, когда можно себя отпустить и сорваться, окрасить в красный безупречное лицо Сынвона и заткнуть раз и навсегда, но Хосок снова вскипает изнутри ради брата, которому точно достанется за срыв. Нельзя, нельзя. Чона на две стороны разрывает: Юнги и Джевон. Можно сойти с ума, но Хосок и это себе не позволяет. — Я не поверю тебе, не поверю твоим обещаниям, а зайти дальше ни за что не позволю. Сейчас тот самый момент, когда ты можешь сделать шаг назад. У вас все только начинается, поэтому будет не так тяжело оборвать связь, — Сынвон даже не повышает голоса. Слишком спокоен. И именно это спокойствие напрягает Хосока еще больше. — Нет, — младший Чон мотает головой, выпрямляется, уверенно смотря отцу в глаза, и не думает уступать. — Ошибка далекого прошлого не имеет места в настоящем. Все давно по-другому. — А если он узнает об этой ошибке? — Сынвон поднимает брови и кладет руки на спинку кресла, встав позади него. — Он в курсе, — Хосок готов стереть зубы в порошок от злости. Сынвон снова включил манипулятора и шантажиста, но тут он опоздал. Это совсем немного утешает, но ярости, уже ищущей выхода, не унимает. — Ты должен понимать: если я чего-то не хочу, этого не будет, — Сынвон пожимает плечами и разводит руки. — Ты меня потом благодарить будешь за это, будь уверен. Хосок усмехается. Не мысленно, не у себя в голове. Он бросает сухую ироничную усмешку прямо в лицо Сынвону, чего тот явно не ожидает. В глазах отца на долю секунды мелькает замешательство, сразу же сменяясь той самой характерной злобой и раздражением. Так бывает, когда Хосок или Джевон пытаются идти ему наперекор. Недолго его спокойствие длилось, но младший Чон в этот миг совершенно не озабочен тем, что отец начинает злиться, и лучше бы замолчать, не выслушивать очередной поток оскорблений и смешиваний с дерьмом. Хосок и сам на грани бешенства, как в моменты, когда он после тяжелого дня наконец срывает все эмоции на груше в пустом тренировочном зале. Еще немного, и сейчас, кажется, мечты альфы станут явью, костяшки пальцев будут окрашены не его собственной кровью, а кровью Чон Сынвона. — Поверь, сын, я знаю, что твой взгляд мне говорит. Обычно, вроде, держишь лицо, — звучит легко, но с явными нервными нотками. Напряжение не перестает усиливаться. — Ощетинился из-за какого-то омеги… — ухмыляется Сынвон, театрально вскинув глаза к потолку. — Но он, увы, тебе не подходит, Хосок. Ты клянешься ему, мне, что никогда его не тронешь пальцем и, вероятно, так и будет, но лишь до определенного момента. И после этой ошибки, которой не миновать, он увидит в тебе монстра. Но я знаю того, кто не увидит. Хосок поднимает брови, поджимает губы и пристально смотрит на отца, надеясь на силу мысли. Сынвон смеряет его взглядом и приподнимает уголок губ в сухой улыбке. — Ты пойдешь с ним на ужин. Хосок хочет ответить категоричным «нет» с рыком, в котором вся ненависть к родителю заключена, но ему не дают и рта раскрыть, не дают вулканом взорваться. — Иначе Мин Юнги пожалеет, что вообще взглянул в твою сторону, — добивает отец, толкнув сына в непроглядную пропасть.🩸
Обнаженные горячие тела всегда пахнут для Джина одинаково: сладкий до тошноты природный аромат смешивается с потом и резко бьет по рецепторам вместе с алкоголем. Джин смотрит на омегу, которого одним взглядом приманил в свою постель, как и всегда, не прилагая никаких усилий. Парнишка сам упал перед ним на колени, с мольбой и одержимым желанием глядя снизу вверх на того, кому даже душу не жаль отдать. Джин не знает, скучал ли по тому, как легко омеги идут к нему в руки, не грозясь вгрызться в них зубами и когтями, точно не прирученные дикие звери, как было с одной конкретной персоной. Но альфа не отрицает, что давно не выпускал пар так, как сейчас: трахая красивого омегу из клуба в спальне родительского особняка и заставляя орать так, что вся прислуга слышит отчетливо, словно это прямо на их глазах происходит. Дерзко, это дерзко настолько, что Джин бы задохнулся от давления своей совести, не будь он пьян и еще кое-что. Совсем слегка разочарован, но больше — зол. Джин трахает одного омегу, а видит в нем другого, который даже в мыслях за такие фантазии может пощечину дать и окатить своим возмущенно-осуждающим взглядом больших глаз. Альфа целует губы, а вкус других ощущает; трогает кожу, но нежность бархата другой чувствует. И отдача не та. Слишком полномерная; Джин от такого отвыкнуть успел с неприступной крепостью в виде Ким Тэгюна, который отвращением наградил. Да так, словно альфа воспользовался им без разрешения, душу и тело сломал. Тэгюн злобой окатил, как ледяной водой, когда наутро увидел в своей постели Джина, что всю ночь боролся с собой, даже мизинцем не притронулся к доступному и жаждущему ласки телу, но хотелось так, что проще пальцы на руках сломать — это хоть выносимо будет. Тэгюн оскорбился, на себя разозлился, решив, что не смел давать слабину даже в период течки. Себя возненавидел, а Джина — вдвойне. Хотя, казалось бы, за что? Альфа, как самый жалкий человек на земле, покинул особняк семьи Ким под давящее и морозящее молчание старшего сына, и поехал в ресторан, чтобы на пару с дорогим, но навевающим одну лишь тоску шотландским виски подумать о том, где ошибся, где обидел. Не понял. Голову сломал. Писал, как ни в чем не бывало, надеясь лишь на плохое настроение омеги, а в ответ — молчание, выдерживать которое альфа больше не смог. Терпения не стало. Горькое осознание, к которому в итоге пришел Джин: он сам ошибка. Ошибка в жизни Ким Тэгюна. Но в жизнях других — Бог. Джин стал им снова. Вновь посвящая себя в жизнь без забот и волнений, Джин заставляет омегу грязно стонать и просить быть быстрее и грубее. С каждым новым толчком мир Пак Сокджина становится прежним. Надоело бороться со стеной, на которой максимум, что вышло оставить — жалкие царапины, даже не ставшие трещинами. И такое, оказывается, случается. Поражение, которое Джин долго будет принимать. Все стадии пройдет, но уложит в своей душе: не избавиться по-другому. И дальше пойдет, заставляя омег падать перед ним. Ведь это то, к чему Джин привык. То, что он любит больше всего на свете. Еще парочка ночей, и он перестанет видеть в красивых омегах из модельного серую мышь — Ким Тэгюна. Омегу, что слишком глуп, чтобы не выбрать одного из лучших в грехом съеденном красном городе. Джин наблюдает, как ниточка слюны вперемешку со спермой тянется от головки члена к пухлым губам, которые жадно ее слизывают. Глаза смотрят снизу вверх, и в них столько больного желания и решимости продолжить это грязное развлечение, что запросто можно повестись, еще разок исследовать поверхности большой роскошной спальни, но Джин, расширенными сверкающими зрачками оглядев омегу, поднимает руку, давит двумя пальцами на худое плечо, заставляя модель рухнуть на влажную, пропахшую сексом постель, и разворачивается. Он без капли стыда выходит из комнаты и, светя опавшим и блестящим от слюны членом, идет по коридору пустого особняка, в котором никогда прежде альфа не позволял себе подобного. Родители очень вовремя уехали на внеплановый отдых, объяснив детям, что очень соскучились по морю и друг другу. В особняке остались лишь Джин, Чимин, и прислуга, которая, слушая стоны из спальни старшего сына семьи Пак третий день кряду, попряталась в смущении. Не то что у Джина на квартире. Вот там прислуга ко всякому привыкла. Их уже ничем не удивить. Чимин, закинув ногу на ногу, сидит на диване и с широкой улыбкой смотрит на дисплей мобильного. Его глаза быстро бегают, вероятно, по строчкам, после чего следует тихое хихиканье и быстрое движение пальцев по экрану, сопровождаемое негромкими щелчками. Пишет ответ, ничего вокруг не замечая. Отвлекает омегу сигаретная вонь и перегар, ударивший в нос. Чимин поднимает голову и выпучивает глаза, уставившись на голого брата, который с пустым выражением лица расселся на кресле напротив младшего, при этом не пытаясь скрыть свое достоинство. Его ноги подогнуты, а бедра разведены в стороны. Взгляд тяжелый, но в то же время ничего конкретного не выражает. И смотрит не на Чимина, а куда-то сквозь. — Господи, — омега закатывает глаза и убирает телефон в сторону. — Хоть бы прикрыл свой срам. — Обычно тебе плевать, — прозрачным голосом говорит Джин, делает затяжку и откидывает голову на мягкую спинку дивана, глядя в потолок. — Немного странно, что я переписываюсь с альфой, поднимаю глаза и вижу член своего брата, — Чимин морщит нос и снова быстро строчит ответ. — Что за альфа? Мне не придется снова ломать кому-то кости? — Джин приподнимает бровь и смотрит на младшего. — Он сам их сломает, кому надо, — хмыкает Чимин. — А Джевон в курсе? — В курсе чего? — не понимает омега. — В курсе альфы? — Джин перекатывает сигарету в зубах и глядит на младшего, как на неразумного. — Он знает Намджуна, — пожимает плечами тот и тут же хмурится. — А я что, отчитываться Джевону должен? Ты так спросил, будто я делаю что-то не то. — Непривычно видеть тебя с кем-то, помимо Джевона, — Джин снова затягивается. — Намджун мне всего лишь друг, — Чимин сам не понимает, как от этого разговора начинает раздражаться. — Из-за сообщений которого ты сияешь ярче нашего непозволительно дорогого канделябра, — Джин бросает на потолок взгляд и хмыкает. У него эта люстра перед глазами вертится калейдоскопом, приобретая новые формы. — Зато ты у нас затмеваешь солнце, как обычно, — хмыкает, молчит секунду и снова взрывается: — Да твоим лицом можно довести до депрессии, — язвит Чимин, дав языку, который не согласовал сказанного с головой, волю. — Я уже не различаю: это ты настолько обдолбанный или горюешь по серой мышке? — предупреждающий взгляд Джина омега красноречиво игнорирует. — У меня намечается веселый вечер завтра. Приведи себя в форму, братик. И перестань шлюх таскать в дом наших родителей. — Не мешай мне отмечать возвращение моей прекрасной жизни, Чимин-и, — Джин поднимается с кресла и отмахивается от брата, как от надоедливой мухи. — И разберись с Джевоном. Ему может быть больно. Оставляя за собой дымный шлейф, альфа уходит обратно в спальню. Перекур окончен. — Ты слишком обдолбан, чтобы говорить такие вещи! — бросает ему вслед Чимин, сжимая телефон в пальцах и дрожа от неожиданной злости. — Твои слова — наркоманский бред! Но Джин уже не слышит. Возможно, не хочет слышать. У него у самого непонятно, что в душе. Они с Чимином взаимно всколыхнули друг другу сердца и мысли, которые заняты не теми людьми, что рядом. Джин на это просто плюет. Стоит войти в комнату и наткнуться на улыбку красивого омеги, мысли «не о том» сразу же куда-то испаряются. А может, это все белый порошок, над которым альфа склонился, упав на колени. Его плеч касаются руки то ли омеги, то ли принявшей облик дури, возрождающей на губах улыбку. Тепло, с приятными мурашками и новой волной животной страсти. И Чимин прав. Джин снова затмевает собой солнце.🩸
Отражение в зеркале в пол подобно божеству. Глаза с темной дымкой на веках сияют, как два черных бриллианта. В этот раз именно они блестящие алые губы заражают улыбкой. Тэхен размазывает пальцем легкий прозрачно-алый блеск и накидывает на плечи кожаную куртку с надписью белыми буквами на спине, которую можно было бы считать девизом омеги: «Live free, die strong» Под курткой еще более дерзкий для общества, но характерный для омеги жест в виде черной прозрачной майки, через которую виднеются татуировки, украшающие красивое тело. Браслет от Джастин Кленкет, черные ботинки от Валентино и расклешенные брюки, украшенные по бокам от талии к самому низу серебряными булавками. Тэхен поправляет челку, прячущую глаза, в которых разливается жгучая алая ночь, предсказывающая удовольствие, и еще шире улыбается, довольный своим образом, который снова будет обсуждаться в соцсетях долгое время. — Тебя совсем недавно могли убить, а ты уже идешь на тусовку к Чимину. Да еще и в таком вызывающем виде. Хотя, ничего нового, — Тэгюн, лежащий на постели младшего с неизменно хмурой миной, не портит настроение своим занудным комментарием, потому что: — Когда ты уже успел обдолбаться? — Пошли вместе, — Тэхен пропускает все слова старшего мимо ушей и развернувшись на носках, подплывает к кровати. — Сомневаюсь, что меня снова захотят убить. А если и захотят, то… будет красиво — умереть вот так. Тэгюн устало закатывает глаза. С тех пор, как Тэхен подвергся нападению, старший и сам не понял, как стал оказываться рядом с ним чаще обычного. И почему-то так его душе спокойнее. Он не признает этого вслух, но страх за младшего что-то всколыхнул в нем, поэтому сейчас, когда Тэхен снова собирается куда-то уйти в своем обычном вызывающем и дерзком образе, да еще и успев принять кровавую каплю, Тэгюн совершенно не в восторге. А Тэхену слишком плевать. Кажется, его это изначально не волновало, но только старший знает, что брат всегда все молча переживает, и справляется тоже молча, не позволяя кому-либо протянуть руку помощи. Он ее тут же отталкивает от себя. Тэхен сделал все просто: помог семье Вэя и отпустил боль, плюнул судьбе в лицо и снова улыбается. И плевать, что под действием наркотика. Его не расколоть, пока сам не расколется, в душу ему не влезть, пока сам дверь не откроет. Поэтому, единственное, что может Тэгюн — быть рядом чуточку больше, чем обычно. — Слышал бы тебя папа… — бурчит старший, с еле уловимой ноткой боли глядя на брата. — Шутки про смерть — мои любимые, — смеется Тэхен. — И со смертью тоже. — Твои таблетки тебя приведут к ней. Прекрати уже глотать их. — Пока не было повода перестать это делать, — звучит тише, а уголки губ чуть опускаются. Только глаза искрятся нездорово, тут же новую волну счастья пуская по телу. — Идем отдыхать, Тэ. Живи одним днем, иначе никак. А вдруг завтра всему придет конец? Твои унылые совещания — не лучшее последнее воспоминание. — Там будет он… — негромко говорит Тэгюн, опустив взгляд на подушку. — Я не знаю, чем он тебя обидел, но плевать. Именно поэтому ты должен быть там и повеселиться, как следует. Тэгюн хмурится, жует губу и молча мотает головой. — Нет… — Я снова найду способ тебя опозорить, — угрожает Тэхен, взобравшись на кровать и сев на ноги старшего брата. А в глазах дьявольские проблески. Тэгюна передергивает, когда младший так смотрит. Причина этому не таблетки. Оно в Тэхене с детства живет. — Пошел ты, — закатывает глаза Тэгюн и вытаскивает ноги из-под брата. — Пойду, чтобы показать, как мне отлично без его присутствия в моей жизни. И это явно не то, что омега хотел бы озвучивать. Но еще меньше он хочет озвучивать истинную причину: страх за брата. Тэхен ярко улыбается и довольно кивает. Через двадцать минут братья Ким спускаются на первый этаж, заставляя челюсти прислуги попадать. Элон, сидящий в компании красного сухого в гостиной, сразу же бросает все и поднимается, выходя сыновьям навстречу. — Вы у меня такие красивые… — восхищенно произносит он, осматривая своих детей. Тэхен мило улыбается, а Тэгюн выглядит хмурым, как грозовая туча, но Элону не привыкать к таким контрастным настроениям своих детей. Он просто рад, что в этот раз Тэгюн решил пойти с братом и отвлечься от работы, что занимает у него чуть ли не всю жизнь. — Проведите время хорошо. И будьте осторожны, умоляю вас. Отправлю с вами несколько наших парней. — Па, не стоит… — возражает Тэхен. Его отвлекают. В дверь звонят. Если охрана не доложила о гостях, значит, это кто-то из семей. Но кого они могут ждать этим вечером? Прислуга, поняв кивок Элона, подходит и открывает дверь, за которой стоит тот, кого семья Ким ожидала увидеть на своем пороге меньше всего. У Хосока выражение лица такое, словно он пришел на похороны, но даже это не портит его красоты и привлекательности. Он, как и обычно, одет в черный костюм, что только подчеркивает его скорбность. В этот раз точно. Он бросает взгляд на Элона, что, кажется, совсем не удивлен такому внезапному появлению; затем на Тэгюна, в глазах которого полное замешательство. И лишь в самую последнюю очередь Чон Хосок смотрит на Тэхена, что даже в лице не меняется. Его вызывающий броский образ, не сочетающийся с местом, в которое альфа вынужден отвезти омегу, режет глаз, но так даже лучше. Хосок еще больше мрачнеет. Ему бы сквозь землю провалиться, дара речи лишиться, как минимум, но говорить все-таки надо. Он думает только о Юнги, но произносит противоречащее, режущее: — Поужинай со мной, Тэхен, — альфа будто сам себе приговор выносит, шагает в пропасть, из которой уже не выберется. Прямо в глаза черные смотрит, хоть и тошно. Учится привыкать к ним на ближайший час — максимум. Красный туман в голове Тэхена не густой. Не настолько, чтобы некоторые детали из окружающей реальности закрыть собой и позволить принять их безболезненно. Омега смотрит на Хосока, но продолжает улыбаться. А в глазах что-то вмиг трескается с тихим хрустом, который не слышит никто из присутствующих. Тэхен даже под дурью не забудет тот фрагмент из семейного ужина у семьи Чон, что сразу же вылез наружу, как доказательство и подтверждение. Тэхен не настолько. Не настолько много принял, чтобы не понимать. И, может, сейчас у него бы и улыбка треснула, но лицо Хосока, которое ни одной положительной эмоции не испытывает, дает надежду на то, что и альфа не в восторге. Хоть что-то у них общее. Хоть в этом они друг друга могут понять. — Жду в машине, — сухо бросает Хосок, не дожидаясь какого-либо ответа, и, кивнув Элону, уходит к своей машине. «Не дождешься», — хочется выплюнуть Тэхену. У него с Хосоком никогда ничего хорошего не было. Ни искренней улыбки, ни теплого слова, ни поддержки. Каждое взаимодействие — ненависть и нескончаемое соперничество. Тэхен бы плюнул, поиздевался над альфой, побесил, чтобы снова раздражение в глазах словить и им напиться, но где-то он уже это видел… Хосок не первый так на Тэхена смотрит. — Что происходит? — наконец нарушает тишину Тэгюн, растерянно глядя на папу, а затем на брата. — Чон Хосок? Серьезно? — Звучишь, как я, — слабо усмехается Тэхен. — Этим двоим давно пора пойти на мировую. Наши семьи очень близки, — объясняет Элон, уже предчувствуя волну обиды от младшего сына. Тэхену и говорить ничего не надо. Элон знает, что омега примет это, как нож в спину. И ему самому больно от затаенных чувств сына, которые он ощущает на незримом уровне, но ради счастья и лучшего будущего своих детей пойдет на все. — Я поужинаю с Хосоком, если ты этого так хочешь, папа, — Тэхен улыбается родителю. У Элона почему-то болит сердце.🩸
Лучший ресторан и лучший альфа, но не для Тэхена, а для этого красного города. Куча завистливых и пораженных взглядов. Хосок, что очень удивляет омегу, не пытается скрыться, не ищет место потише. Сразу знал, куда ехать. Ощущение, словно выбирал как можно более популярное и людное место. Всю дорогу молчал, тихонько варясь в своей ярости, которую было невозможно не ощутить. Если бы Тэхен к такому не был привыкшим, — сгорел бы в этом огне. Но и он молчал, наслаждаясь музыкой, которую сам и включил, забив на недовольный и возражающий взгляд Хосока. Вещество в крови отчаянно борется с реальностью, стараясь задержаться подольше и отсрочить падение в бездну уныния и почти что депрессии. Ведь Тэхен не перестает улыбаться. В ресторане на него смотрят еще и с оценкой. Первое, что видит высшее общество — внешний вид; образ, который выбран для этого вечера. Тэхен явно не вписывается, но ему не в новинку не быть подогнанным под рамки привычного на этом Олимпе. — Можешь позировать. Нас снимают, — равнодушно бросает Хосок, наконец, открыв рот. Он делает заказ, выбрав все самое дорогое и вкусное. И это тоже, кажется, всего лишь игра. — Кто? — не понимает Тэхен, но ему хватает ума и трезвости, чтобы не начать с любопытством оглядываться по сторонам. Он вальяжно раскидывается на удобном кресле и поправляет свои волосы. — Мой отец подался в шоумены. Хочет устроить представление, — Хосок отпивает белого вина из бокала и, как ни в чем не бывало, приступает к ужину, взглядом давая понять Тэхену, чтобы присоединился. — Теперь все ясно, — кивает и негромко смеется тот. — Только ты не разделяешь его затею. Хоть бы улыбнулся своему омеге, — Тэхен чуть клонит голову вбок и кусает нижнюю губу, внимательно смотря на Хосока, медленно пережевывающего мясо. Альфа похож на хищника, которого лучше не трогать во время трапезы. Омега на секунду засматривается. Хосок поднимает взгляд, способный сдавить внутренности. — Нет? Ну ладно, сделаю вид, что меня в тебе привлекло твое тухлое и токсичное выражение лица. — Просто поужинай со мной, а потом вали, куда хочешь, — цедит Хосок, осушая свой бокал. Если Тэхену плевать на то, что происходит, то для Хосока каждая минута нахождения под прицелом камер и взглядов — пытка. Все мысли об омеге, который зайдет в интернет и увидит новости о шокирующем свидании. Об омеге, который получит удар в спину каждой фотографией, на которую взглядом наткнется. Об омеге, которому будет причинена огромная боль. — К Чимину. Не подкинешь меня? Кажется, Юнги тоже туда хотел пойти, — задумчиво говорит Тэхен, постукивая подушечкой указательного пальца по нижней губе. — Но вот мы с тобой здесь. Неожиданная компания, от которой тошнит. — Надолго тебя не хватило? Твое выражение лица теперь не менее токсичное, чем мое, — хмыкает Хосок, нервно ковыряясь в еде и уродуя вилкой красиво украшенные блюда. — Таблетка не делает мое отвращение к тебе меньше, — Тэхен складывает руки на груди и пожимает плечами. — Я могу поделиться. Тебе точно не помешает. — Откажусь. В моей жизни уже есть вещь, которая меня убивает. — Хосок… мы когда-нибудь за всю нашу жизнь столько разговаривали с тобой? — Тэхен прищуривается и усмехается. — Лучше бы ты продолжал держать свой рот закрытым. Тэхен громко смеется. Отсутствие искренности в этом смехе видит только Хосок, сдавливающий в руке вилку. Фраза и интонация слишком знакомы. Они кусают кожу мурашками, будят в воспоминаниях отрывки, полные ненависти, и глаза с отблеском красного. Разве хорошо это? Разве должно навевать тоску и ностальгию? Тэхен больной, потому что так и считает. — Любимый, — звучит громко, чтобы услышали. Слово режет язык острыми углами, но произнести его все-таки оказалось возможным. — Ты меня так раздражаешь, — тише, все с той же улыбкой. — Но есть в этом ужине и плюсы. Мы убедились, что никогда не сможем быть друг с другом в лучших отношениях. — Пока не стало поздно, нужно объяснить это тем, кто так желает нас свести, — Хосок поднимает свой вновь наполненный бокал. — Выпьем. Час пытки проходит. Тэхен всячески привлекает внимание окружающих и играет слишком фальшиво, но никто этой фальши не замечает. Его самого от этой игры начинает тошнить, и, вероятно, не будь он под веществом, не был бы столь ярок и «открыт». Хосок же продолжает держать лицо непроницаемым, и в этом ему намного легче, ведь мало кто знает его улыбчивым и жизнерадостным человеком. Весь дальнейший разговор состоит из взаимной ненависти и тонких оскорблений, не выходящих за границы личностей. Не такой ненависти, как у Тэхена с Чонгуком, но с чем-то напоминающим. Эта ненависть не вызывает азарта и трепета. Она навевает скуку и желание встать и уйти, только бы не позволять ей отравлять клетки. В видах ненависти Тэхен профессионал. Они решают потанцевать, чтобы поставить на ужине жирную и эффектную точку. На этом настаивает вошедший во вкус Тэхен, шепотом пригрозив альфе, что если не согласится — будет большой скандал, не входящий в сценарий. Хосок еще сильнее мрачнеет, но соглашается. Рука в руке. Сжимает до хруста, давно уже мечтает сломать кости. Глаза в глаза. Там кислотный дождь, уничтожающий все. Рука на талии, но лучше бы ее отрубили, чем касаться ненавистного. А Тэхен потом, когда действие таблетки прекратится, ощутит боль на щеках от неустанной улыбки. Хоть кто-то должен довести эту игру до финиша. Игру, на которую Тэхен не соглашался. Музыка льется мягко и плавно, она создает романтику, но от нее блевать тянет. Хосок снова и снова мечтает провалиться сквозь землю, но продолжает смотреть в издевающиеся глаза Тэхена. Но когда музыка заканчивается, они, успевшие привыкнуть и смириться, не спешат разрывать физический контакт. Хосок подается чуть вперед, чтобы шепнуть на ухо: — Игра это или нет, но дай знать, что твой взгляд последние пять минут не был очарованным. Даже если я успел тебя покорить за этот час, забудь. В мое сердце другой метит. Тэхен понимающе улыбается и кивает, удержавшись от смешка. Даже Хосока с толку сбил. Мастерская игра. Да не совсем. Он в ответ на ухо альфы шепчет: — А я другого представлял. Того, кто в мое сердце метит. Или уже.🩸
Роскошь золотого дома в каждом его уголке. Эту роскошь подчеркивают дети королей и лордов, процветающих под красным небом. Дом семьи Пак — музей, а люди, в нем находящиеся — экспонаты. Чимин, славящийся лучшими вечеринками, снова превосходит всех и заставляет соцсети взрываться. Как любой нормальный ребенок из богатой семьи, он не мог не дерзнуть, устроив тусовку именно в родительском доме, а не в своем пентхаусе, как обычно. И неважно, что омеге давно не семнадцать. У удовольствия и веселья нет срока годности и актуальности. Мир порочен. Ночь порочна до невообразимого. Но кому здесь не привыкать? Все рождены пороком, им выращены. Все его суть в себе несут, обнажают друг для друга, для общества, что прогнило до корней. Грехопадение — не новость. Джевон счастлив, как никогда. Его губы печет от свежих укусов, подаренных Чимином, его тело горит, а рука крепко цепляется за руку омеги, который сквозь толпу ведет младшего за собой. Громкая музыка так долбит, что собственных мыслей не слышно. Все вокруг пьяные, влажные, охваченные жаром и кайфом. Чимин чуть ли не каждую секунду останавливается, чтобы развернуться, обхватить лицо Джевона ладонями и увлечь в новый мокрый поцелуй. Чон с каждым таким умирает и снова восстает, влюбляется в расслабленную из-за пары коктейлей улыбку, в блестящие глаза и теплые руки вновь и вновь, будто этому нет конца. Действительно нет. Джевон от этой любви с ума сойдет. Если там ее конец найдет — не страшно. Смело дальше зайдет. Хрупкое сознание не допускает мысли, что любовь эта сумасшедшая не взаимна, не так горяча в ответ, едва согреть может, но и это не страшно. Чувств Джевона хватит на большой пожар. Не сгореть бы в нем. Он целует отчаянно. Каждый раз, как последний. Старается быть не менее очаровывающим, не менее притягательным, чтобы Чимину не хотелось на другого смотреть, не хотелось бросить. Джевон старается. Ради своей любви расплющивается, приобретая любую форму, которая только понравится Чимину. Не гордый. Влюбленный. Ужасно влюбленный. Чимин, стимулируемый алкоголем в крови, развратно лижет губы Джевона, ведет кончиком языка по нежной щеке и кусает в шею. Даже сквозь громкие биты слышит, как младший не сдерживает стон, и, довольно хмыкнув, хватает за руку, уводя дальше. До одури хочется разорвать на нем одежду, снова изучить каждую татуировку и трахнуть. Позволить трахнуть. Меняться до бесконечности, задыхаться в кайфе, который они друг другу доставляют. Сказать много ласковых вперемешку с грязными, чтобы и румянец на щеках, и новая волна возбуждения. И так до утра. Нет. До самого обеда. Пока они путешествуют сквозь толпу, которой плевать на двух целующихся омег из известных семей, замечают ближайших друзей. Чимин улавливает взглядом Тэгюна. И если бы не скромный светлый стиль, принял бы за Тэхена, которого почему-то все еще не видно. Джевон видит другое. Юнги, который только что тихонько танцевал себе, держа в руке бокал текилы санрайз, теперь с каменным лицом смотрит в телефон и ничего вокруг не замечает. Где-то Джин, точно бог этого мира, сидит в окружении красивых омег и альф, заливая в себя неизвестно какой по счету шот. Чимин уверен, там не одним алкоголем дело обходится, но удивляться нечему. Ему больше другое интересно: что будет, когда они с Тэгюном друг друга увидят? Среди сотен ароматов и силуэтов Чимин и сам видит того, кто не вписывается в общую картину на миллионы, которую образует высшее общество, собравшееся здесь. Намджун и сам это, судя по всему, понимает. Только это ничуть не делает его хуже на фоне остальных людей. Скорее, делает более трезвым, что точно нужно исправлять. Чимин улыбается и сам не замечает, как из его руки выскальзывает ладонь Джевона, у которого, если бы Пак оглянулся, то увидел, как глаза погасли. Но он не видит, потому что идет навстречу Намджуну. Он, кажется, говорит, что скоро вернется, но Джевон на это больших надежд не возлагает. Он вообще ни на что не надеется в этот момент. Его ломает изнутри, а он продолжает стоять и смотреть, как Чимин становится дальше. Ближе к другому. К тому, кто, вероятно, ему больше подходит. Кто лучше Джевона. И музыка приглушается, и картинка смазывается. Кажется, что слезами. Ими, точно. У Джевона горечь в горле. Эту ночь отравили. — Я рад, что ты вылез из своей скучной квартиры и решил развеяться, — говорит Чимин громко, чтобы альфа услышал. Намджун, завидев его в толпе, улыбается. Омега подходит и обнимает его, коротко ткнувшись кончиком носа в татуированную шею над кожаным воротником. — По радио такое не крутят, да? — спрашивает он, засмеявшись и утаскивая Намджуна к бару. — Рано для танцев. Тебе срочно нужно выпить. — А ты уже готов, — альфа касается большим пальцем румяной щеки Чимина, когда они отходят к барной стойке, где более или менее тихо. — Смотря для чего, — Чимин приподнимает бровь и говорит бармену, что приготовить для альфы. — Значит, недостаточно, — усмехается Намджун, прислонившись локтем к стойке и скользнув по омеге внимательным взглядом. Чимин, как и всегда, выглядит идеально и до невозможного соблазнительно. Его блестящие алые губы, которые только что целовал какой-то счастливчик, снова перетягивают на себя все внимание Намджуна, заставляя в очередной раз жалеть о приближении к цели. Он каждое утро, открывая глаза, задается вопросом: для чего все это? Чем все кончится? Он и сам не знает, знать не хочет. Ему бы выпить скорее, чтобы нашелся виновник тому, что будет дальше. Потому что Намджун лишь в одном уверен: он не выдержит больше. Джевон бродит призраком среди толпы, которой плевать. Его толкают, бьют плечами, но омега не чувствует ничего. Его снова променяли. Снова выбросили, как надоевшую вещь, и растоптали. Джевон больше не уверен, вернется ли Чимин в этот раз. Захочет ли снова любви? Как вообще посмотрит в глаза? С сожалением? С равнодушием? Не вернется, возможно. Джевон пьет. Так много, что уже тошнить начинает. Без разбора, без отвращения. И все поглядывает туда, где Джин сидит, рассыпав на столе порошок, что легко мог бы унести всю боль. Но разве это действенно? Какие-то жалкие несколько часов на счастье, чтобы боль после вдвойне обрушилась и раздавила. Джевон, несмотря на желание забыться и провалиться в просторы небытия, осознает последствия, в которых нет смысла и плюсов. Его там трагичный конец ждет. А вдруг Чимину от этого будет больно? Джевон продолжает пить алкоголь, продолжает игнорировать альф, которых, к удивлению, привлекает и интересует. Главного человека в этом мире не привлек, а остальные на его фоне — жалкие подобия идеалов. Джевон ни на кого не смотрит. Лишь на дно мгновенно пустеющей рюмки. Снова сбежать и, заперевшись в комнате, сжирать самого себя заживо? Джевон в этот раз хочет посмотреть на исход. На то, кто сделает шаг, кто выберет и поставит точку. Или продолжит мучение, игру, разъедающую душу. Поэтому омега, едва стоя на ногах, идет по коридору, опираясь на стену, пока не сталкивается с Юнги, у которого на лице все еще скорбь по непонятным причинам. Омега с вечно теплыми глазами выглядит так, словно это тепло у него жестоким образом вырвали. — Я как будто свое отражение вижу, — негромко говорит Джевон, приподняв уголок губ в подобии улыбки. Выходит криво. Сломано. — Никогда тебя таким не видел, Юнги. Юнги все еще держит в руке телефон. Видно, что тоже немного выпил, но и ему это, видимо, необходимо. Он поджимает губы, скрывая мимолетную дрожь, и поворачивает телефон экраном к Джевону, который пытается сфокусировать прыгающее зрение на дисплее, где различает своего брата, сидящего за столом в каком-то ресторане с Ким Тэхеном. Ниже — еще больше подобных фотографий. Хосок обнимает Тэхена, Хосок целует Тэхена в щеку, Хосок пьет с Тэхеном. Второй — очень счастливый, а брат неизменен. Джевон поднимает взгляд на Юнги. Смеется. Тихо, горько, словно сейчас смех этот перельется в плач. Своим плывущим сознанием пытается собрать картину воедино, думает, что в сон, из которого вырваться хочется, опять попал. И не верит всему, что происходит. Чимин. Хосок. Другие с ними. Не те. А может, Джевон и Юнги не те. Уже непонятно. — И тебя променяли. Сочувствие, максимальное понимание ситуации, ведь сам точно в такой же, словно отзеркалили. Джевон берет Юнги, который ничего не в силах ответить, за руку, и крепко, с дрожью сжимает, смотря прямо в глаза. Разбитый взгляд плюс разбитый взгляд: что это дает? Еще больше боли. Их предают, их меняют, не боясь последствий. Не думая о них. О тех сердцах, которые горят чувствами, но с каждым новым ударом становятся холоднее. Никто о них не думает и думать не хочет. Джевон в этот момент не знает своего брата, не понимает. Сквозь призму боли вкупе с обидой и большим количеством алкоголя он видит в нем предателя и яростно осуждает, вдвойне страдая за хрупкое сердце Юнги, как за свое. Джевон улыбается, как безумный, а Юнги потерян в своих мыслях, что явно не отличаются позитивом. Чон выпускает его руку из своей, обнимает за плечи и шепчет на ухо: — А мы сможем так? Сможем снова починить себя после очередного падения? Он разворачивается и уходит, не дожидаясь ответа. Боясь, что Юнги ответит «не сможем», потому что Джевон хочет смочь. Играет ли в нем опьянение или реальная надежда? Нет. Ни то, ни другое не так сильно, как разрушительного характера любовь к Пак Чимину, который даже сейчас сердце Джевона заставляет биться так, как ему хочется. В том ритме, который сам задает. Жалко, ничтожно, печально. Джевон снова пьет, сидя в большой и полной людей гостиной семьи Пак, поглядывает на Чимина, который снова в толпе, но уже с другим. И он улыбается, прикрывает глаза и двигается под музыку, завораживая Джевона, как в первый раз. Хочет ли Чон это терять? Глаза блестящие, губы мягкие и теплые, руки, ласкающие тело омеги так, что за эти прикосновения умереть не жаль, потому что никто и никогда так не касался Джевона. Хочет ли он терять того человека, что разгоняет мрак в его темном мире, заставляя смеяться, когда хочется плакать? Хочет ли он терять любовь, что помогает ему идти вперед и видеть вдалеке надежду на лучшее? Не хочет. Не может. Не станет. Джевон поднимается с дивана, жмуря глаза, потому что все вокруг начинает бешено вертеться. Завтра утром он пожалеет о количестве выпитого, но это будет играть самую последнюю роль. Гораздо важнее настоящая секунда. Омега делает шаг в сторону Чимина, делает второй, и с каждым новым все отчетливее слышит, как сердце хрустит, готовое рассыпаться от количества трещин, сквозь которые вытекает густая кровь. Джевон идет вперед, не избегая боли, не страдая в молчании и одиночестве, не загибаясь с желанием причинить себе вред, чтобы облегчить пытку, а двигается напролом, навстречу всему, что крошит кости. Словно босыми ногами по острыми концами торчащим стеклам, по раскаленным углям, сквозь песчаный ураган. Джевон все терпит, выдерживает, продолжая приближаться к Чимину, который с другим, чтобы стать третьим. Он с улыбкой подходит и вливается в танец, касается плеч Чимина, скользит пальцами вниз, к локтям, и внутренне умирает от счастья, когда омега улыбается, не открывая глаз, но хорошо чувствуя и узнавая знакомые прикосновения. Чимин стоит между Джевоном и Намджуном, позволяя им прижать себя с обеих сторон, трогать везде и скользить губами по шее. Джевон привкус своей крови чувствует. Все его существо не было готово к тому, чтобы залезть в боль с головой. Боль, что не по силам. Но омега плюет на предупреждения своего разума, которому пора бы отключиться под действием алкоголя. Он случайно касается Намджуна, мазнув рукой по чужому бедру, и резко распахивает глаза, сразу же сталкиваясь с ним взглядом. Они смотрят друг на друга несколько секунд, принимая правила игры с третьим, что, вероятно, не такой уж и лишний. Наверное, даже нужный. Так хочет думать этот самый третий. Чимин их притягивает к себе, целует одного, гладит другого, никого отпускать не хочет, не собирается. Ему вдвойне хорошо от ласк, которые он получает и которые дарит в ответ. Они танцуют втроем, забыв обо всех вокруг, целуют друг друга, чередуясь, мажут губами и пальцами по горячим телам, и только один свое сердце режет заживо, внутренне крича и захлебываясь в крови. «Я в порядке, я в порядке, я в порядке», — не перестает себя убеждать Джевон, не поднимая тяжелых век, под которыми собираются слезы. Он целует Чимина, целует Намджуна, чьи губы так резко горчат на фоне сладости чиминовых, а когда целуются они вдвоем, пытается наспех собрать свое разваливающееся сердце. С дикими горящими глазами, влажными от слюны губами, с животным желанием, которое рождается в центре толпы. Джевон открывает глаза, смотрит на двоих и чувствует, как ошметки сердца снова выскальзывают из рук и валятся на холодную землю. Но когда Джевон целует Чимина, жить хочется снова. «Чимину хорошо, Чимин счастлив», — снова давится омега мысленно, уверяя себя, умоляя в это верить. Ведь только это важно, только это свято для Чона. Пока Чимин рядом, все будет хорошо. Джевон будет в порядке.🩸
Руки опускаются, соскользнув с ручек кресла, голова с каждой минутой все ниже клонится вбок, а улыбка стекленеет. Тэхен медленно подходит к моменту разлома, когда эйфория оставляет от себя только шлейф холода и пустоты. Хосок, сидящий напротив, разговаривает по телефону со своим помощником, периодически поглядывая на омегу для приличия, как будто ему так важно смотреть на того, кто напротив сидит, как будто ему так хочется это делать. Он бы прямо сейчас встал и без прощаний уехал к тому, на кого действительно хочется смотреть, но тогда вся игра этого вечера потеряет весь смысл и окажется бессмысленной. Видно, что и Тэхену надоело, а вещество едва справляется, заставляя его улыбаться еще некоторое время. Омега пьет вино и ничего, кроме горечи, не ощущает. Бросает взгляд на часы и ждет, пока Хосок завершит разговор и наконец встанет из-за стола. Необходимо продлить удовольствие. Телефон, лежащий на столе, вспыхивает и начинает вибрировать, оповещая о входящем звонке. Тэхен бросает на дисплей взгляд, и на губах снова расцветает подобие улыбки. Он слишком резко встает из-за стола, чем привлекает внимание окружающих людей, хватает телефон и выходит в пустой коридор. — Фараон, ты в порядке? — с наигранным удивлением спрашивает Тэхен. Язва в нем готова вылиться на того, кто стал ее причиной. — Тебя заставили мне позвонить? Дай знать, если у твоего виска держат пистолет. — Тэхен… — в трубке, как и всегда, твердый холодный голос, но он никогда не был для омеги помехой. Но стоит ли сейчас отрицать, что от него мурашки по коже пошли? Тэхен это начинает ненавидеть. — Зачем ты снова звонишь? Что еще мы друг другу не сказали? — омега сам не понимает, как его начинает захватывать злость. Чистая, без примеси удовольствия, как это бывает обычно, оттого и более едкая. Причина тому красная таблетка, забравшая улыбку, но Тэхен в деталях не разбирается. — Есть одна вещь, — Чонгук делает секундную паузу, чтобы снова не быть прерванным, но омега молчит, поэтому он продолжает: — На твоего брата было совершено покушение. Тэхен бросает трубку и резко разворачивается, собираясь пойти за Хосоком, но тот уже оказывается позади. — Поехали, — молит.🩸
Повысив дозировку таблеток перед выходом, Тэгюн надеется, что мигающий свет в полной людей гостиной не спровоцирует у него очередной приступ эпилепсии. Он сразу же жалеет, что приехал, несмотря на то, что у Тэхена, ради которого все это и делалось, случилось неожиданное свидание. Вероятно, Тэгюн решил дерзнуть, проверить себя на прочность и стервозность, которая больше присуща младшему в семье Ким. Он жалеет, что оказывается в шумной толпе пьяных людей, когда мог бы сидеть дома в полнейшем покое и комфорте. Кому он что хочет доказать? Зачем? Уже и сам не понимает, в чем суть. Ведь стыдится только себя и своего поведения. Следующее утро после прихода Джина и жарких поцелуев в постели стало худшим для Тэгюна. Что он ощутил, открыв глаза и увидев в своей постели альфу? Отвращение к себе и к своей природе, что лишает мозгов. Еще одна раскрытая деталь перед тем, кто открыт публике и легко может рассказать детали, просто чтобы посмеяться. Джин знает слишком много. Сколько раз Тэгюн отстранялся, сколько раз закрывался и упрямо молчал, делая вид, что они всего лишь знакомые, у которых не происходило всего того, что заставляет Тэгюна внутренне взрываться эмоциями, прежде не испытанными. Открыв глаза тем утром, он почувствовал себя так мерзко, что от самого себя стошнило. В тот же момент он решил, что на этом все. Он закрыл перед ничего не успевшим понять Джином все двери и спрятался, уберегая уязвимые остатки себя от раскола и исчезновения на устах того, кому так и не получается довериться. Зачем он пришел? Сам не знает. Свет агрессивно мерцает, раздражая глаза, но пока все в порядке. Тэгюн пьет коктейль, чтобы немного снять давящее на плечи напряжение, переговаривается со встречающимися знакомыми и, к сожалению или к счастью, не видит того, в чьи владения снова сунулся. Ситуация знакомая, но детали другие. Тэгюну нечего возвращать. Коктейль с приятным можжевеловым ароматом быстро попадает в кровь, не заставляя долго ждать приятного эффекта. Тэгюн не может отрицать. С алкоголем многие вещи становятся проще. Этого он тоже не отрицает. Глаза прикрываются, руки тянутся вверх, а тело охватывают легкие, плавные движения. Тэгюн не теряет разум. Всего лишь получает удовольствие от простых вещей, которые присущи всем в этом обществе и которые так несвойственны ему самому. Немного дерзости порой не помешает. Что скажет Джин, увидев в своем доме того, кто его же из своего выгнал? Тэгюн не думает об этом, но ему любопытно, какова будет реакция. Захочет ли Джин отомстить и поступить так же? Пока Тэгюн в тонком вакууме опьянения, ему совершенно не страшно опозориться. Сознание борется, боится, не хочет портить образ, формировавшийся годами, но алкоголь тут выбивается в лидеры, не оставляя шансов. Когда слишком много тяжести на плечах, даже капля пофигизма — глоток свежего воздуха. Тэгюн сам себя поражает, потому что мысленно соглашается с Тэхеном: иногда это чувство чертовски необходимо. Запястье сжимают, провоцируя глаза распахнуться. Перед Тэгюном, что сразу же прекращает танцевать, стоит Джин. Как всегда цепляет взгляд каждого, заставляет сердца биться быстрее, а внутри стягивает узел. На нем черная в белый цветок рубашка, расстегнутая чуть ли не до самого пупка, и обтягивающие брюки, выделяющие каждую мышцу и гордое достоинство, притягивающее внимание. А Тэгюн только глаза видит. Непривычная чернота поразила зрачки целиком и придала им блеска. Джин выглядит злым, а Тэгюн под этим взглядом предчувствует возвращение скорое своей трезвости. Разум нервно смеется, приговаривая «я же говорил», убеждает, что сейчас что-то случится. Что-то, что сломает Тэгюна и выставит в самом ужасном свете перед обществом. Алкоголь в крови отчаянно защищает, сглаживая углы восприятия, поэтому Тэгюн не чувствует страха в полной мере. — Ты в своем уме, Тэгюн? — рычит Джин, притягивая омегу ближе к себе, чтобы он смотрел только на него. — Не знаешь, что с тобой бывает в подобных местах? — он бросает взгляд на установленный на этот вечер прожектор и снова строго глядит на омегу. — Да мне плевать, — Тэгюн выдергивает руку и отворачивается, собираясь уйти подальше от альфы. Пока не поздно. Пока можно уйти безболезненно. Джин нервно усмехается. Все, что этим вечером дарило кайф, вмиг меркнет. Порошок становится просто пылью без эффекта, который этот омега сшибает одним своим видом. Стоило его в толпе увидеть, все перестало быть важным. Джин был уверен, что ему с приходом мерещится. Протер глаза, чуть ли не по щекам себя бил, но не поверил даже галлюцинациям, что эта неприступная крепость может оказаться в его доме и танцевать в толпе, как ни в чем не бывало. Потом Джин уверил себя, что это Тэхен. Из братьев Ким ему подобное куда более свойственно, чем любящему тишину и покой Тэгюну. Захотел убедиться. Оставил омег и альф, друзей этого вечера, чтобы проверить, кто прокрался в его владения и не дает покоя, играя с разумом под кайфом. Ким Тэгюн — нарушитель, и это даже звучит абсурдно. — Мне не плевать, Ким Тэгюн, — в спину громко бросает Джин, идя за омегой. — Купишь мне еще одну испорченную рубашку? Улыбается. Тэгюн останавливается и разворачивается, уже выглядя не таким расслабленным, как минутами ранее. А Джин наслаждается, признавая, что скучал. Иначе и быть не могло. — Отвали от меня, я не хочу с тобой разговаривать, — шипит Тэгюн, снова пытается уйти, но его перехватывают, прижимают и гладят подушечками пальцев по щеке. — Какой позор. Пришел ко мне домой, стоишь со мной в обнимку, — Джин накручивает на палец темную прядку волос, упавшую на глаз омеги. — Пьяный. Выпил джин-тоник? А почему именно его? — Я не имею права? Ты запрещаешь мне? — Тэгюн напряженный, готов взорваться в руках неизменно довольного альфы, чью ухмылку хочется размазать кулаком, но вырваться из плена рук сил не имеет. Один коктейль подействовал слишком мощно на не привыкший к крепкому спиртному организм. — Прекрати обращать на меня внимание, Джин. Сделай эту малость. — Как я могу? Ты сам мозолишь мне глаза, — слабо улыбается альфа. — Я ухожу, — Тэгюн собирает остатки сил и отстраняется от Джина. В глаза его, все видавшие, знающие то, что не должны, смотреть неприятно. Тэгюн отворачивается, собираясь раствориться в толпе и уйти как можно быстрее. — Я не отпускал тебя, — говорит Джин вслед, смотря на удаляющегося омегу. На светлой рубашке в области лопаток альфа замечает маленькую красную точку. Джин хмурится, вертит головой, пытаясь найти источник, быстро смотрит на прожектор и с тревогой осознает, что такого лазера в доме нет. — Что за, — щурясь, альфа вглядывается в огромное окно, откуда в гостиную проникает красный луч. Он большими быстрыми шагами спешит за Тэгюном, отключив в голове понятие времени. Сердце, кажется, замирает в этот момент, как и кровь в жилах. — Тэ! — громко зовет Джин, но Тэгюн ожидаемо игнорирует. Луч с его спины не исчезает. Альфа готов свихнуться от страха. — Тэгюн! — орет он, словив омегу за ткань рубашки и дернув на себя. Он не успевает сделать ничего, кроме как прижать его к себе. Звук битого стекла и осколки, осыпавшиеся на людей и пол, мгновенно привлекают внимание. Музыка затихает, прожектор гаснет, возвращая золотистый свет. Кто-то испуганно вскрикивает. Джин продолжает прижимать к себе растерянного омегу, жмурит глаза и, как-то грустно улыбнувшись, что-то шепчет одними губами. Правая лопатка плавится от пронзившей боли, горит так, что порошок мгновенно из крови выветривается. — Кого еще ты успел довести до бешенства, Тэ? — сипит альфа, слабо усмехнувшись. Тэгюн выскальзывает из слабеющих рук Джина и округляет глаза, когда ноги альфы подкашиваются. Он пытается его подхватить, но не успевает. — Джин! — Тэгюн вскрикивает и падает на колени, хватая альфу за плечи. На спине и груди расплывается темное пятно, которое замечают все вокруг стоящие. А дальше паника. Тэгюн всхлипывает, задыхается от страха, не понимая, что произошло, рефлекторно прижимает ладонь к ране альфы, чтобы остановить кровь, но его кто-то отталкивает. Это Чимин, подлетевший к брату на дрожащих ногах. Он кричит, требуя вызвать врачей, кто-то звонит еще и в полицию. Все спешно покидают особняк, подняв шум, за окнами слышится звук множества автомобильных двигателей и крики. Тэгюн и Чимин продолжают сидеть рядом с альфой. Подоспевший Намджун вместе с омегами помогает альфе лечь на диван. К счастью, Джин не теряет сознание, но находится на грани отключения. Пока Джевон спешит за аптечкой в ванную, Юнги судорожно ищет, чем можно остановить кровь. Через десять минут приезжают врачи и полицейские. Чимин крепко держит брата за руку и всхлипывает, находясь на грани истерики. Никто не понимает, что произошло. Тэгюн стоит в стороне, не решаясь подходить к альфе, который сверлит его взглядом, лежа на диване. Тэгюн дрожит и готов снова расплакаться: это видно слишком отчетливо. Почему-то это греет Джину душу. И плевать, что в этот момент он готов потерять сознание от боли. То ли порошок в крови, то ли Ким Тэгюн в сердце эту боль делают терпимее. Джин даже умереть не боится. В гостиную заходят около пяти полицейских. Один из них — явно главный — выделяется своими белоснежными волосами. Он хмурым взглядом оглядывает помещение, пока подходит к собравшимся, достает значок и представляется: — Детектив Чон Чонгук, — он кивает вошедшим врачам, и те сразу же принимаются оказывать Джину первую помощь. — Вы все свидетели случившегося? Юнги, Джевон, Намджун и Чимин, узнавший в имени и лице детектива что-то знакомое, мотают головой. Чонгук поворачивает голову к омеге, что стоит в стороне, и его будто ледяной водой по лицу. Этот омега на первый взгляд — Тэхен. Волосы, губы, лицо, глаза, фигура. Все в нем напоминает омегу, который лишил Чонгука спокойствия. Но этот — другой. В его глазах другая печаль. — Джин случайно попал под пулю… — Не случайно, — с протестом доносится с дивана, где лежит раненный альфа, которого уже окружили врачи. У Тэгюна сжимается сердце. Неверие произошедшего все еще не дает прийти в себя. Хочется думать, что это сон. Не могло такого быть в реальности. В глазах Чимина, который все это слышит, мгновенно вспыхивает огонь. Он делает шаг в сторону Тэгюна и поджимает губы. — Из-за тебя у моего брата одни проблемы, Ким Тэгюн. Я знал, что ему нужно подальше от тебя держаться! — кричит он и, не сдержав эмоций, снова начинает плакать. Джевон сразу же обнимает его и притягивает к себе, успокаивающе гладя по спине. Чимина мелко трясет, в груди расползается боль, а страх того, что он мог потерять брата, не дает успокоиться. Он прижимается к Джевону и тихо плачет. Намджун, общающийся с детективом Ли, коротко поглядывает на Чимина и отворачивается. Картинка для закаленного суровой жизнью альфы оказывается не самой приятной. Пока он рассказывает детективу то, что видел, мысленно недоумевает: откуда взялся стрелок? Целился ли он верно? А может, был послан за Чимином, с которым Намджун никак не покончит? В голове миллионы вопросов и ни одного ответа. Альфа будет ломать над ними голову, когда вернется в квартиру, где будут ждать кофе и сигареты. Чонгук подходит к Тэгюну, игнорируя плачущего Чимина, не готового к адекватному разговору. — Расскажите, что случилось, — спокойно просит детектив, смотря омеге в глаза. — Что значит «случайно попал под пулю»? — Мне кажется, убить хотели меня, — тихо отвечает Тэгюн, а глаза его снова наполняются слезами. — Мы это выясним.🩸
Тэхен и Хосок доезжают до особняка семьи Пак за пятнадцать минут. В большом дворе стоят лишь машины членов семьи, охраны, и два автомобиля полиции, один из которых Тэхену знаком слишком хорошо. Единственный в своем роде форд мустанг трудно не узнать, но в этот раз он не вызывает в Тэхене никаких чувств. Омега выходит из машины Хосока и быстро идет в дом. Чон следом. Несмотря на то, что речь шла о брате Тэхена, Хосоку не давала покоя тревога за Джевона и Юнги. Как выяснилось, пока они добирались, пострадал только Джин, за которого волнение и у Тэхена, и у Хосока ничуть не меньше. Тэхен, ничего и никого вокруг себя не замечая, влетает в гостиную, а Хосок остается стоять в дверях, заметив сидящего на белоснежных мраморных ступеньках, ведущих на второй этаж, Юнги. Омега обнимает колени и глядит вниз, о чем-то задумавшись и не обратив внимание на Хосока, который медленно подходит, боясь напугать. — Юнги, — осторожно зовет он, но омега все равно вздрагивает и поднимает голову, окатив альфу болью, собравшейся в кофейных глазах. Неожиданно больно от этого и самому Хосоку. Он видит обиду, с которой уже сталкивался прежде. Этого ждал, но готовым не оказался. — Ты в порядке? — спрашивает альфа, злясь на свой же глупый и кажущийся неуместным вопрос. Но с чего-то разговор начать стоит. — В следующий раз, будь добр, сообщай мне о своих планах, чтобы я знал, что не вхожу в них, — Юнги говорит ровно, ничем свою боль, что в глазах вовсе не прячется, не выдавая больше. Просто и этого хватит. Хосоку предельно ясно. Омега поднимается и спускается по ступенькам на первый этаж, проходя мимо Хосока, как будто мимо незнакомца и чужака. Он останавливается у двери и негромко говорит: — Хотя никакого следующего раза не будет. — Юнги, стой, — Хосок пытается пойти за ним, но омега закрывает перед его носом дверь, красноречиво давая понять, что говорить не желает. — Блять, — выдыхает альфа, потерев лицо ладонью, и сжимает руку в кулак, резко замахнувшись на стоящую рядом вазу. Останавливается в миллиметрах от нее, шумно втягивая воздух носом. Его разрывает на части. Волнение за брата, за друга, боль за омегу, за того самого, который метит в сердце и который уже в курсе представления, что Хосок и Тэхен устроили в ресторане. Чон Сынвон снова внес свои правки и победил, забив в душу сына еще один сдерживающий гвоздь.🩸
Тэхен находит своего брата сидящим на кухне с чашкой чая, который ему приготовил Джевон. Чимин уехал в больницу вместе с братом, глазами дав понять, что Тэгюну там делать нечего. А у того теперь чувство, будто он собственной рукой выстрелил в альфу. Почему детектив не надел наручники? Почему не арестовали? Только расспросили и оставили в покое, но Тэгюну не легче. Его сковал страх за Джина, который запросто мог умереть, если бы пуля попала чуть левее. От этой мысли в дрожь бросает, а глаза вновь щиплет от слез. Джевон уходит, услышав голос Хосока. Плечо Тэгюна в месте прикосновения холодеет, но лишь до тех пор, пока его снова не касается теплая ладонь, согревая. — Ты выглядишь как я совсем недавно, — голос Тэхена неожиданно успокаивает, а не раздражает, как бывает обычно. Брат садится рядом и обнимает. На кухне они одни. — Это смешно. Смешно и страшно, — тихо говорит Тэгюн, подняв тяжелый взгляд на брата. — То, что нас с тобой хотят убить и оба раза за нас страдают другие? — Тэхен безрадостно улыбается. — Действительно смешно. — Он меня спас, — еще тише говорит Тэгюн, все еще не веря в произошедшее. — О чем-то же это говорит, Тэ? Тэгюн коротко мотает головой и опускает взгляд на стол. Он ни о чем не хочет думать, не хочет разбираться. Не сейчас. — Завтра будет тяжело. Такая шумиха не останется незамеченной. Это случилось при всех, кто нас знает. А про то, как папе будет плохо, я даже думать боюсь. Просто знай, что через некоторое время все уляжется. Мы узнаем, кто пытается нас подкосить, а пока будем осторожны, — Тэхен гладит брата по волосам и целует в висок. Заставляет посмотреть в глаза и улыбается, надеясь хоть частичку надежды и спокойствия отдать брату. Ему нужнее. В проеме мелькает Чонгук, привлекая внимание Тэхена. Омега отворачивается к брату, обещает, что скоро они поедут домой, а сам выходит. Детектива он находит во дворе. Чонгук отходит к беседке, где нет лишних глаз и ушей, и курит, с задумчивым прищуром оглядывая огромный двор. Слышатся шаги. Альфа не реагирует. Знает, кто пришел. От Тэхена, что пару минут назад был мягок и спокоен со своим братом, не осталось и следа. Его злость может сбить с ног. — Ты должен был копнуть глубже после нападения на меня. Ты не выяснил, кто организовал это, и сегодня мог умереть мой брат. Или мой друг, который его спас. Сжалился над преступниками? Разве это в твоем стиле? Точно, они ведь тебе близки по духу, — Тэхен сухо смеется. — С чего ты взял, что это люди из одной организации? Не глупо ли, что сначала они нападают безоружной толпой, а потом пользуются снайперской винтовкой? И скрылись быстро, ни следа после себя не оставив. — Все может быть, но я сделал такой вывод: ты позволяешь этому происходить, потому что ненавидишь меня и мою семью, — Тэхен смотрит прямо в глаза альфы с чистой ненавистью. — Я не знаю, на кого мы охотимся, Тэхен, — раздраженно говорит Чонгук, не в состоянии сохранять самообладание. С Тэхеном не выходит. — Вариантов слишком много. Мы поговорим об этом, когда я узнаю все возможное. — Снова прикроешь их… — Хватит, Тэхен, — зло рычит Чонгук, схватив омегу за плечи и грубо встряхнув. — Я делаю свою работу, никаких исключений. Покушение на жизнь — не шутки. Ты думаешь, я позволю этому случиться? — Я хочу знать, кто хочет убить нас, — сдержанно отвечает Тэхен, не двигаясь в руках альфы. Пусть сломает. — Тэхен, — зовет вышедший из особняка Тэгюн, оглядываясь по сторонам в поисках брата. Чонгук сразу же выпускает Тэхена и отходит на шаг. — Я потом опрошу твоего брата. — Нет, — слишком резко отвечает Тэхен. — Не трогай. Дай ему прийти в себя. Омега сам не понимает, почему в груди колет вдруг. Ничего больше не говоря, он разворачивается и уходит к Тэгюну, ждущему его у машины. Еще один короткий разговор с Чонгуком, закончившийся старой доброй ненавистью. Слишком много горечи за один проклятый день, который отчаянно хочется стереть из памяти, как ошибку. Слишком много ненависти. Как будто марафон бежал, без сил остался с этими гнилыми чувствами. Никто другого и не дарит, не заставляет чувствовать. Тэхен гниет вместе с ними. По дороге домой омега держит молчаливого Тэгюна за руку и не выпускает до самого приезда. Позволяет выйти из машины, но сам не выходит. Ничего не обьясняет, закрывает перед Тэгюном дверь и просит водителя ехать в другое место. Красный город, пролетающий мимо, ничего нового не говорит. Только небо стало насыщеннее, точно напоминая цвет любимой таблетки. Омега смотрит в окно через призму разбитого взгляда, ныряет пальцами в карман куртки и достает прозрачный пакетик, на дне которого лежит несколько кровавых капель. На ладонь падают две, сразу же исчезая на языке. Тэхен сжимает остальные в кулаке и откидывает голову на спинку сидения. Должно хватить, чтобы спастись. Чтобы сегодня не превратиться в пепел.