🩸
Прошлой ночью Тэхен был уверен, что поступает правильно. Вполне нормально искать тепло чужого тела, когда вокруг некому согреть, а игнорировать заполнивший изнутри холод не получается. Чужие руки, чужие губы, чужое дыхание на коже, чужой голос, шепчущий чужие, грязные слова, от которых, как ни удивительно, возбуждение не становилось сильнее. Тошнило. И непонятно, в чем именно дело: в том, что Тэхен не любит, когда ему пошлости нашептывают, или в том, что он хотел бы их услышать от кого-то другого. Не стыдно. Тэхен никогда не стыдился своего желания. Для здоровых людей это вполне нормально. Приятно получать удовольствие, порой и дарить его в ответ приятно, если не быть совсем эгоистичным. Порой кайф, заточенный в кровавой таблетке, легко заменить сексом, и точно так же улететь, покинув на какое-то время надоевший мир. И тут есть даже свои плюсы: подольше полетать, чем от экстези, а после не ощущать гнетущую пустоту, но и то изредка. А пока происходит трение влажных тел, комнату заполняет раскаленное дыхание, а внутри чувствуется заполненность, — все просто отлично. Тэхен не страдает от одиночества, его каждый день окружают столько людей, что лучше бы от всех них сбежать, да подальше. Тэхен нуждается в другом. В том, что ищет в остальных, пока пребывает в горячей толпе посреди танцпола, где руки каждого гладят красивое привлекательное тело и бессовестно норовят коснуться менее красивой души. Редко находит. Редко подходят. Не задерживаются. Тэхен получает одноразовый кайф и уходит, бесследно пропадая. Смотрит в потолок в чужой комнате, отдается в чужие грубые руки, позволяет трахать себя, как вздумается, но не без стимуляции в виде таблетки, которая в особо тяжелые дни сглаживает углы и избавляет от мук совести, которая, оказывается, все же у омеги имеется. Только никакого смысла в ней нет. Тэхен вспоминает прошлую ночь, распластавшись в центре своей большой кровати и пялясь в потолок. Заезженный сценарий, в котором ноги отнесли его к спасательному островку под названием «ночной клуб», где его взглядом преследовал довольно красивый альфа, и, что удивительно, блондин. С татуировками. Не со шрамами. Они слились на танцполе, разделили таблетки, отправив в рот через глубокий поцелуй, и ушли. Куда-то во тьму, где ничего не видно, где с алым проблеском глаза не мерещатся, где Тэхен сам себя не видел, не слышал. Отдался лишь раз, на большее не хватило. В далеком полете мыслей позволил чужаку кончить на свой живот и, одевшись, вышел из тьмы в алую ночь, мысленно себе клянясь, что не сделал ничего дурного. Теперь и его тело запахло кем-то другим. Плевать, что этот запах не привлекал, как один конкретный, но и то было временным утешением. Жалкое слово «утешение». Тэхен бы не хотел это так называть. Хотел бы назвать местью, ответным ударом, только Чонгуку вряд ли где-то сдалась его жалкая месть. Заботит она лишь Тэхена. Это нормально — греться в тепле чужого тела, получать кайф от поцелуев и двигаться навстречу. Кому-то чужому. Кому-то безликому. С Тэхеном такое впервые. Месть вышла очень никчемной. Он смотрит в потолок и еле слышно смеется. Над собой. Вышло хуже, чем ожидалось, и даже эффект после таблетки не такой ужасный, как сейчас. Но не безликий альфа в этом виноват. Другой виноват, который ни о чем не подозревает. Тот, кому совершенно плевать. И это тоже, наверное, нормально. Не было обещаний, не было клятв. Между ними с Чонгуком вообще ничего не было. Взаимная неприязнь, вечное осуждение, противостояние интересов и внезапно вспыхнувшая страсть, которая, кажется, с самого первого взгляда в них обоих зародилась. С Чонгуком нелегко, но и Тэхен не на ладони. Он в эти игры играет в надежде заинтриговать и утянуть. Где-то получается, а где-то полный провал. Чей-то запах на ставшем почти что родным будто отрезвил и оттолкнул. Непонятно. Совершенно непонятно, к чему это вело, к чему могло привести. Чонгук — ледяная стена, непробиваемая. Он сам по своему желанию показывает, что у него внутри, держит оборону, а в ней уже и смысла нет. Не после всего, что у них было. Неконтролируемые поцелуи в допросной, откровенные ночи во взаимном молчании, ссоры и надежды больше не увидеться. Новые встречи, новые взгляды и улыбки, хоть и не добротой и теплом греющие, а наоборот распаляющие и будоражащие. Возможно, Тэхен ошибся с самого начала, но он никогда не был слепым, он людей насквозь видит. Жизнь в окружении лицемеров и двуличных тварей сделала его особенно проницательным. Практически у каждого над головой «лжец», и редко когда «неизвестно». Редко Тэхен сталкивается с неизвестностью. Но Чонгук совершенно точно не лжец. Он монстр, которого бы сторониться, с которым бы не связываться, но оттого он еще больше притягивает. Тэхен не может выбросить из головы слово «пропадешь», так легко, с долей предостережения брошенное альфой. Был ли уже кто-то, кого он в себе потопил? Был ли кто-то, кто после него потерял сам себя? И это тоже привлекает по-больному, совсем не нормально. Тэхен хочет попробовать, но шанс каждый раз ускользает. Каждое их расставание — большой вопрос, встретятся ли вновь. Хочется ли вновь. Тянет ли. Да. Тэхен пропал в чужом человеке, вышел из него, а в глазах ничего не вспыхнуло. Не то, совсем не то. Не Чонгук. Не тот, с кем хотелось бы попробовать. Тэхен любит бродить в своем сознании, пробираясь сквозь толщу мыслей и докапываясь до чего-то, о чем, казалось, забыл, что утратил безвозвратно. Но нет. Он бы еще несколько часов так лежал, не обратив внимания на сухость в глазах, уставившихся в потолок, но его вывел наружу звук открывшейся двери. Тэхен несколько раз моргает и переводит взгляд, замечая в дверном проеме просунутую в комнату голову брата, который выглядит так, будто сейчас сознание потеряет. У того на лбу испарина, прядки челки прилипли к нему, губы бледные и дрожащие, а взгляд затуманенный. Тэхен резко присаживается и хмурится. Если бы не растекшийся по комнате и коридору сладковатый запах Тэгюна, Тэхен бы подумал, что у того сейчас начнется эпилептический приступ. — Что такое, Гюн? — взволнованно спрашивает Тэхен и присаживается на краю постели, подобрав под себя одно колено. — Мне позвонить Джину? — Тэхен не выдерживает и начинает улыбаться, а без того измученное лицо брата перекашивается от злости и боли одновременно. — Сказать, чтобы он приехал и помог тебе? — Иди к черту, — хрипит Тэгюн, вцепляясь в края двери. Он еле стоит на дрожащих ногах. — Мне нужны таблетки. Мои кончились, я совсем об этом забыл с работой. — Ты же не собираешься идти на работу в таком состоянии? — Тэхен усмехается и встает с постели, подходя к серому в тон всей спальне трюмо и открывая один из ящичков. — Конечно нет. Я уже дал указания своему секретарю, — Тэгюн с трудом выговаривает слова, каждое болью отдается где-то внизу живота, усиливая пожар. Комната едва не плывет перед глазами. — Но мне самому тоже нужно работать из дома. — Я никогда не пойму тебя, черт возьми, — усмехается Тэхен, достав маленькую желтую баночку с таблетками. — У тебя есть Джин… — Нет у меня Джина, — резко обрывает брата Тэгюн. — Боже, провести течку с таким альфой, как по мне, идеальнейший вариант, — Тэхен подходит к двери и сует в руку брата пластмассовую баночку. — Я знаю, что ты получил бы настоящее удовольствие. — Я не собираюсь спать с ним только потому, что того требует мое тело, — ворчит Тэгюн. — У меня все под контролем. Я не собираюсь отвлекаться на удовлетворение своих физических потребностей и забрасывать работу. — Господи, за что мне такой брат-зануда? — Тэхен морщится и мотает головой. — Иди, убивайся со своей дурацкой работой. Только мне не мешай. — Ты чем-то сильно занят? — хмыкает Тэгюн, оглядев комнату брата. У Тэхена ноутбук лежит где-то возле кровати, фотоаппарат на подоконнике, несколько глянцевых журналов посреди комнаты, еще один фотоаппарат на тумбочке и множество фотографий моделей и других знаменитостей, с которыми он работал. — Ты просто валялся, когда я заглянул. — У меня мысленная работа, — Тэхен тычет указательным пальцем себе в висок. — Придумываю новые идеи для будущих съемок. — Не перетрудись, — Тэгюн закатывает глаза и захлопывает дверь. — Достал, — хмыкает Тэхен и ложится прямо на пол посреди журналов и фотографий, продолжая стеклянным взглядом сверлить потолок и блуждать в дебрях своих запутанных и сложных мыслей, каждый раз натыкаясь на одну и ту же. Фараон.🩸
В особняке Чонов царит не свойственный ему уют, созданный гостями, что так редки здесь. Теплый свет, отгоняющий кровавый мрак вечера прочь, мягкой пеленой разливается по гостиной, где накрыт длинный стол, украшенный лучшими блюдами. В особняк были приглашены семьи Мин, Пак и Ким, вместе с Чон входящие в четверку самых влиятельных семей города и держащие этот город у себя в руках. Во дворе выстроены дорогие автомобили, принадлежащие гостям и охране семей. Безопасность на высшем уровне. Семьи редко собираются все вместе, потому что в таких случаях становятся мишенью для всех неугодных и жаждущих занять их ценные места, но в этот раз Сынвон не стал об этом беспокоиться, удвоив охрану и решив устроить совместный ужин в собственном доме сразу после возвращения в город. Подобные вечера, рассчитанные лишь на четыре семьи, устраиваются не просто так. Всегда бывает повод, хорошо скрытый под обычным желанием провести время вместе, и неважно, что истинную причину и так все в семьях знают. В такие вечера не решаются серьезные проблемы, не обсуждается работа. Только жизнь и все прекрасное в ней. Обязательно присутствуют дети всех семей с целью сплочения. Вражда младшего поколения не должна повлиять на давно и прочно укрепившиеся отношения родителей. Только любовь, улыбки и понимание. Тэхен тянет фальшивую улыбку, разглядывая сидящих за длинным столом. В этот момент он даже жалеет, что брат из-за своей течки не сумел быть рядом. Можно было бы повеселиться, наблюдая за тем, как он изворачивается, лишь бы показать себя в самом лучшем свете перед теми, от кого уже за долгие годы должен был рвотный рефлекс выработаться. Радует новое лицо — Юнги, тихонько сидящий возле своего папы и периодически поглядывающий на холодного и непроницаемого Хосока, на которого смотреть Тэхену хочется в последнюю очередь. Хватило с ним одного пересечения взглядами, чтобы обжечься и обжечь в ответ. Чем-то Хосок напоминает Чонгука, но раздражает так, что от этого даже не весело, как бывает с фараоном. От его вида только настроение портится и руки чешутся врезать в немного вздернутый нос. На кого еще возможно как-то смотреть, так это на Джина, сидящего напротив омеги. Альфа наверняка мечтал бы оказаться на какой-нибудь тусовке, а не на унылом ужине, где в основном общаются взрослые, почему-то решившие, что каждый раз нужно вспоминать молодость и сравнивать свои юные годы с годами их детей. После случившегося в клубе Джин перед Юнги так и не извинился, а с Хосоком больше не говорил. Юнги яростно избегает зрительного контакта с Джином, а Чон всем своим видом дает понять, что в случае чего будет бить, не раздумывая. Джин на это все мысленно ухмыляется. Его другое волнует: почему на ужине нет Тэгюна? Хочется спросить у Тэхена, шепнуть через стол, но Джин надеется, что омега по его вопросительному взгляду поймет, о чем тот хочет спросить. От самого себя смешно. Вытащив под столом телефон из кармана брюк, альфа написал Тэгюну, но ответ так и не получил. Омега даже не просмотрел сообщение, и это почему-то настораживает. Обычно Тэгюн демонстративно открывает диалог и игнорирует, но в этот раз не происходит никакой ответной реакции. Ни о чем другом думать не выходит, хотя Джин и заставляет себя отвлечься на приятные мысли, в которых он оказывается в своей стихии посреди самых лучших омег города. Тщетно. Непонятная тревога, совсем тихая, только-только зарождающаяся, не дает расслабиться. Джевон, наверное, единственный, кому плевать на незримое напряжение. Он искренне улыбается, смотря на Чимина, и забывает, что совсем рядом отец. И так даже лучше. Сынвон наверняка думает, что младший сын наконец научился лживо улыбаться и прятать скорбящее выражение лица перед посторонними, чего никак не удается достичь Хосоку, а Джевон в это время вспоминает, как проводил в этом доме лучшие дни вместе с Чимином, пока отец был в отъезде. Пак приезжал каждый день и каждую ночь оставался с Джевоном в одной постели. Кажется, все стало как прежде, Чимин снова надел корону, которую обронил, стоя на пороге особняка Чонов с порезами на руках и осколками души под ногами. Самый красивый омега города вернулся в строй, а раны на его неземном теле залечил Джевон, уверенный, что и до душевных сумел добраться. Главное, что лицо Чимина снова озарила сияющая улыбка. Но о любви больше не говорят. Веселее всех Налю, который пьет уже четвертый бокал шампанского. Он звонко смеется и своим смехом разливает по вечно холодному дому тепло, что сразу же испарится вместе с его уходом. Кир тихо, совсем неслышно посмеивается, сидя рядом с мужем напротив супругов Пак, а Элон лишь слегка улыбается, потягивая белое вино, без которого не представляет своей жизни. После вкусного ужина Элон, пока другие перешли к десерту, не расставаясь со своим бокалом, выходит на террасу и глядит на кровавую луну, медленно поднимающуюся к горизонту из-за крон пышных деревьев. Скрип деревянной половицы за спиной не пугает его. Он не отводит взгляда от неба, но краем глаза видит высокий черный силуэт и густой сизый дым, поплывший вверх и на миг скрывший собой светящийся багровым диск. Элон на секунду прикрывает глаза, на жалкое мгновение позволяет себе помечтать и от своей же мечты испытывает боль в груди. — Когда-то мы сидели за небольшим столом с Тэхеном. Только Кимы и Чоны, — негромкий голос Сынвона рассеивает иллюзии Элона и окунает в прошлое без разрешения и предупреждения. Омега перед глазами ярко и отчетливо видит все, что было много лет назад. — Это будто в другой жизни было, — тихо отзывается Элон. — У тебя был Джинин… — Не говори о нем, — грубо обрывает его Сынвон, даже упоминания о бывшем муже не терпя. — Жизнь наказала тех, кого рядом с нами сейчас нет. Элон поджимает губы и с болью смотрит вперед. Ему кажется, что если сейчас взглянет на Сынвона — на остаток вечера пропадет в прошлом. В прекрасном и горьком, в которое хочется и не хочется. Но вдруг все это становится таким неважным. Ведь там, в этом прошлом, несмотря ни на что, будет любимый мужчина, чье тепло ушло вместе с частичкой жизни Элона. А Сынвон, бывший когда-то Тэхену верным другом, навсегда останется болезненно-печальным напоминанием. — Она накажет и Хенбина, если он не одумается, — продолжает после короткого молчания Сынвон и сухо хмыкает. — В этом цель ужина? — Элон отпивает вина и прижимает бокал к груди. — Заставить его передумать, верно? — Он потащит нас всех ко дну, — Сынвон стряхивает нагоревший пепел с кончика сигареты. — Лучше нам перестраховаться, — альфа делает пару затяжек в молчании и тушит сигарету. — А еще быть осторожнее. Не хотелось бы закончить, как твой муж. Элон поворачивает голову вбок, не выдержав последней фразы альфы, но тот уже идет обратно в дом. У омеги сердце в очередной раз падает куда-то под ноги, еще раз разбиваясь. Случись такое с Элоном, он бы не испугался. Пошел бы следом за своим альфой. Возможно, он даже желал бы этого. Смерть ему уже давно не страшна. Она — проводник к любви Элона, что ждет на той стороне. — Не в мою пользу будет сказать, что омега разрушает нашу дружбу? — спрашивает Джин, подходя к Хосоку, стоящему у барной стойки на кухне со стаканом коньяка в руке. Вокруг них мечется прислуга, бегающая в гостиную и обратно, принося новые десерты и напитки. Чон бросает на Джина обжигающий взгляд, но Пак на это лишь усмехается. — Брось, я не заинтересован в нем. У меня был паршивый день тогда. Не люблю обиды и все в этом роде, поэтому было бы неплохо, если бы мы с ним подружились. — Это ты у него спрашивай, хочет он с тобой после этого дружить или нет, — хмыкает Хосок, коротко глотнув коньяка. — Мы же почти семья. Так говорит твой отец, — Джин улыбается и прислоняется к стойке, повесив на ней локоть. — Мы должны любить друг друга и прощать. Хосок поджимает губы и выглядит так, будто его сейчас стошнит от услышанного. — Только любовь к тебе не позволила мне изуродовать твое лицо, друг, — бесцветно усмехается Хосок, ставит стакан на стойку и, хлопнув Джина по плечу, идет к выходу из кухни. — Однажды моя любовь к тебе тоже сыграет свою роль, Чон Хосок, — говорит вслед Джин, ухмыльнувшись. Юнги снова режется об острые углы глаз с коркой льда, но боли это больше не причиняет. После всего, что омега услышал, он не смеет обижаться и злиться на альфу. Он знает, что внутри у Хосока все теплом окутано, и тепло это он мысленно адресует омеге. Юнги спокоен, зато на отца альфы смотрит теперь иначе. Виду не подает, но всем своим существом презирает и осуждает. Невозможно понять таких людей, как Чон Сынвон. Юнги, вспоминая слова Хосока, в ужас впадает. Сынвон точно чудовище, не знающее пощады. От него хочется держаться подальше. В этот холодный темный дом, где каждая стена буквально давит на омегу, не хотелось даже приходить. Юнги выдумал бы миллион причин, по которым не появился бы на ужине, но оставить Хосока не мог. Не теперь, когда узнал всю истину. Юнги выходит в молчанием закутанный коридор. Из гостиной доносятся неразборчивые негромкие голоса гостей и хозяина дома. Юнги отходит к окну на конце коридора, наблюдая алое сияние и нервно кусая губы. Напряжение не спадает до тех пор, пока на плечи не ложатся теплые ладони, а затылок не щекочет горячее дыхание. Юнги вздыхает с облегчением, оборачивается и ныряет в объятия Хосока, пряча лицо в складках его черной рубашки на груди и обвивая руками торс. Они стоят молча, давая истинному волю, на время отбрасывая фальшивые маски, за которыми все. Хосок гладит Юнги по затылку, зарывается носом в мягкие волосы цвета красного дерева и коротко поглядывает в сторону гостиной. Если отец увидит их — разрушит. — Как тебе вечер? — негромко спрашивает Хосок, присев на краю подоконника и подтянув к себе Юнги. — Не слишком плохо? — Нет, все хорошо, — Юнги коротко мотает головой и ковыряет пальцем пуговицы на рубашке альфы. — Главное, чтобы ты себя нормально чувствовал. — Я в порядке. Потому что ты здесь, — Хосок приподнимает уголки губ и гладит Юнги по подбородку. — Хотел бы я, чтобы мы уехали куда-нибудь, но сейчас точно не подходящее время. — Мы можем завтра. Когда угодно, — Юнги мягко улыбается и накрывает ладонь альфы своей. — Мне хорошо, пока ты рядом. Я хочу, чтобы и тебе было хорошо. — Сейчас мне очень хорошо, — шепчет Хосок, приблизившись к лицу Юнги и слегка касаясь его губ своими. Омега прикрывает глаза и подается вперед, стараясь дышать ровно. Хосок мягко целует, не углубляя поцелуй, чтобы не волновать Юнги. Они слишком открыты, в любой момент кто-то может выйти, поэтому Хосок не перестает краем уха прислушиваться к звукам из гостиной. Юнги стоит меж разведенных ног альфы, вешает руки на крепкие плечи и скользит губами в ответ, мелко вздрогнув от рук Хосока, легших на тонкую талию. Тревога смешивается с удовольствием, которое не хочется прекращать, но и Юнги не может до конца расслабиться. Когда кислород в легких кончается, он без всякого желания отрывается от губ альфы, облизывает свои и выравнивает дыхание, прижавшись к нему и повесив подбородок на плече. — Просто постоим так немножко и вернемся, — шепчет Юнги, закрыв глаза и слушая тихое успокаивающее дыхание альфы возле уха. — Сколько захочешь, — Хосок целует в висок и садится удобнее, чтобы Юнги было комфортно в объятиях. Слишком хорошо, чтобы этот момент жестоко прерывать. Хосоку впервые в этом доме не тошно находиться. Догадки сводят с ума. Джин сидит в напряжении и едва может уловить суть беседы. Он хмуро и задумчиво глядит куда-то в сторону, барабаня пальцами по ручке кожаного дивана и коротко кивая на какие-то высказывания, не имеющие в этот момент для альфы никакого значения. Так проходит еще полчаса, и в итоге он не выдерживает. Он смотрит на телефон и поднимается, виновато улыбаясь родителям, хозяину дома и другим гостям. — Прошу меня простить, я должен уехать. В ресторане возникло дело, которое нужно решить мне лично, — объясняется Джин. — Очень жаль, что ты так рано уходишь, но если дело важное, мы не станем возражать, — отвечает Сынвон, коротко кивая. Остальные тоже соглашаются, только Хенбин смотрит на сына с подозрением, пытаясь понять, какие могут быть срочные дела в ресторане. Останавливать сына он в любом случае не станет, лишь надеется, что тот не поедет демонстративно в более веселое место и не станет оттуда что-то публиковать в социальные сети. Обычно сын не осторожничает и не думает о последствиях своих поступков. — Хорошего вечера, — говорит Джин и выходит из гостиной. На секунду он останавливается и щурится, завидев в конце темного коридора стоящих в обнимку Хосока и Юнги. Альфа негромко усмехается и тихо выходит, не мешая парочке наслаждаться друг другом. С трудом верится, что Хосок заимел с кем-то отношения, не основывающиеся на сексе. Чон бы никогда не стал так вести себя в отцовском доме, в котором никогда не было даже омеги на одну ночь. Личная жизнь Хосока — темный неизведанный лес, в который он никому не позволяет заходить, поэтому СМИ часто выдумывают слухи и всячески пытаются его с кем-то свести в новостях. То со знаменитым актером, то с певцом, то с сыном какого-нибудь бизнесмена. Джину, который свою личную жизнь никогда не пытался скрывать, от всех этих попыток что-то выкопать только смешно. Но, возможно, скоро в интернете будет шокирующая новость об отношениях Чон Хосока и сына мэра — Мин Юнги. С такими неумелыми прятками их быстро рассекретят. Джин достает ключи от бмв и выходит из особняка Чонов, сразу же натыкаясь на Тэхена, сидящего на верхней ступеньке с сигаретой в пальцах. Омега поворачивает к нему голову и мягко улыбается. — Куда сбегаешь, Сокджин? — тихим, с очевидным любопытством голосом спрашивает Тэхен, выпустив сигаретный дым через приоткрытые губы. — Почему твой брат не приехал на ужин? — сразу спрашивает Джин о том, что весь вечер покоя не давало. Он хмурится и спускается на несколько ступенек ниже, повернувшись к Тэхену лицом и сунув руки в карманы брюк. Омега как-то загадочно улыбается, лижет кончиком языка нижнюю губу и, сделав короткую затяжку, отвечает: — Поезжай к нему и узнаешь. — Что-то серьезное? — больше настораживается Джин, не понимая выражение лица Тэхена. — Снова был приступ? — Нет. Но ты сейчас очень ему нужен, — Тэхен коротко улыбается и подмигивает альфе. Джин поджимает губы, несколько секунд сверлит омегу пристальным взглядом, затем разворачивается и большими шагами идет к своей машине, не желая терять ни секунды. Тэхен усмехается, докуривает сигарету до фильтра и поднимается, с неохотой возвращаясь в дом. Улыбка меркнет, привычная скука украшает лицо омеги. Он опускается на диван возле Элона и всеми силами заставляет себя влиться в разговор и понять его суть. Юнги о чем-то негромко переговаривается с Чимином, а Джевон просто сидит рядом и делает вид, будто ему совершенно плевать, хотя видно, как он напряженно вслушивается. Хосок сидит на краю дивана напротив и с отстраненным выражением лица слушает разговор старших, мельком бросая взгляды на Юнги, с которым был вынужден вернуться в гостиную. Поцелуй, который омега подарил ему в полумраке, до сих пор приятно покалывает на губах, не торопясь стираться. И это радует альфу. Хоть что-то приятное. И на отца уже не так тошно смотреть, потому что в мыслях только один милый омега, вытесняющий все плохое, тяготящее сознание. — Город процветает, как никогда, — Сынвон делает глоток коньяка и коротко поджимает горькие губы. — Так должно быть и в будущем. Через десять, двадцать и сорок лет. Даже после того, как наше с вами время выйдет. И я хочу, чтобы наше дело продолжили наши дети. Кому, как не нашим семьям, стоять во главе? Кто еще сможет сохранять все в том виде, в котором есть сейчас? Спустя пятьдесят лет мы обрели долгожданный покой. Тэхен мысленно смеется. Он хочет открыть рот, в красках рассказать о достижениях их проклятого города, открыть глаза королям, что здесь правят, но молчит. Ради папы молчит. Город процветает для тех, кто может позволить себе хорошую жизнь, для тех, кто твердо стоит на ногах и не боится смотреть в будущее. Город процветает лишь для элиты, а для остальных он, как и пятьдесят лет назад — пытка, боль и смерть. — Наши семьи всегда должны держаться друг за друга. Мы создадим более прочные связи друг с другом, — Сынвон смотрит сначала на Элона, затем переводит взгляд на Тэхена и на несколько секунд задерживается на нем. — Чтобы никто не мог встать между и разрушить все, что мы строили годами. Элон и остальные улыбаются, согласно кивают и пьют за процветание, а Тэхену будто гвоздь в глотку вбили. Он и слова сказать не может, все еще чувствует на себе взгляд Сынвона и надеется, что не так расценил его, ошибся. Этого никто будто и не заметил, даже Хосок, но Тэхен чувствует, как напрягся рядом сидящий папа, а взгляда сына избегает, снова вливается в разговор со старшими омегами, пока альфы пьют. На Хосока смотреть не хочется. Встать и уйти — не вариант. Джевон и Чимин куда-то исчезли, пока Тэхен находился в прострации, а Юнги вступил в беседу с альфами, интересующимися обстановкой в министерстве экологии. Тэхен подтаскивает к себе тарелку с тортом, к которому не хотел прикасаться, и, накалывая на вилку огромные куски, отправляет в рот, плюнув на то, что выглядит это некультурно. А что еще делать, когда и без того ужасный вечер испорчен? Спасает сладкое. Тэхен набивает щеки, и только Наль с теплотой отзывается о большом аппетите младшего ребенка семьи Ким. Остальные тактично молчат, а Элон тяжко вздыхает и еле сдерживается, чтобы не закатить глаза, понимая, что сын снова решил привлечь к себе негативное внимание, как бунтующий подросток, пытаясь кому-то что-то доказать. Только Тэхену плевать. Он себя в худшем виде покажет. Пусть все это видят, пусть Сынвон видит. Наверное, он плохо знает, что из себя Ким Тэхен представляет. — Хочу еще торт. Карамельный, — просит Тэхен с набитым ртом, мило улыбнувшись.🩸
Третий день течки и борьбы с собственным телом. Тэгюн был уверен, что этот период никак не повлияет на эффективность его работы, но ошибся сразу же, только посмев так подумать. Омега хоть и сидит целыми днями дома, почти не выходя из своей спальни, но работает от силы час, кое-как отвечая на сообщения коллег и секретаря, выполняя какую-то жалкую работу, из-за чего за самого себя стыдно. Но большую часть времени он проводит в ванной, куда бегает чуть ли не каждые полчаса. Бросив попытки сохранять опрятность и цивилизованность, он перестал одеваться даже в легкую пижаму и сидит в одном одеяле на голое и вечно горячее тело, которое не способна остудить даже ледяная вода, под которой Тэгюн может стоять до посинения губ и дрожи в конечностях. Стоит выйти, и повышенные температуры вновь накрывают, вызывая испарину и увлажняя простыни, которые менялись уже больше десяти раз за три дня течки. На тумбе рассыпаны таблетки, стоит стакан с водой и недоеденный сэндвич. Тэгюн, кажется, даже есть перестал. У него голод другого характера, и от осознания этого омеге тошно. Таблетки, выписываемые для Тэхена и Тэгюна одним лечащим врачом, не являются полными подавителями, которые беспощадно бьют по организму омеги и ослабляют его, угрожая бесплодием и исчезновением течки окончательно. Они работают наполовину, частично избавляя от боли и жгучего зуда. Но не от желания. Тэгюн жмурит глаза до боли в веках и медленно касается кончиками пальцев зудящего колечка мыщц, краснея не только от жара, но и от смущения перед самим собой. Ему вдруг кажется, что весь мир за ним наблюдает, а незримые тени затаили дыхание и не сводят с него глаз. Влажные от обильной смазки пальцы пошло хлюпают, легко входя на всю длину и заставляя омегу смущаться еще больше. Зубы с до крови прикушенной губы соскальзывают, давая волю низкому стону. Тэгюн жмурится сильнее, хочет убрать пальцы и покончить с этим, еще раз искупаться, переодеться и насильно сосредоточиться на работе, но другая часть омеги, охваченная эффектом течки, яростно сопротивляется, выбивая глупости из головы и заполняя ее чистым желанием, в котором ничего постыдного не видит. Потому что слишком хорошо даже от легкой стимуляции. За все три дня Тэгюн притронулся к себе лишь два раза, а без рук кончил около семи раз, ненавидя самого себя за слабость перед природой и со слезами уходя в ванную, чтобы смыть с себя липкую смазку, которую даже ощущать на себе мерзко. Тэгюн вздыхает, бросает полотенце на кафель и подходит к зеркалу в ванной, разглядывая свое уставшее и осунувшееся лицо. Черные глаза во время течки приобретают красивый блеск, и это единственный плюс, но того не стоящий. Тэгюн сходит с ума. Он смотрит на свои сухие пухлые губы с опущенными уголками, на длинную красивую шею и аккуратные плечи, на которых поблескивают капли воды после очередного похода в душ. Омега упирается руками в бока раковины и прикрывает глаза. Картинки рисуются неконтролируемо, будто в Тэгюна вселилась сущность, что управляет его сознанием вместо него. Чьи-то сильные руки скользят по плечам, пальцы оглаживают шею и переходят на лопатки. Тэгюн тихо выдыхает и склоняет голову вбок, открывая фантому шею для мнимых горячих поцелуев, от которых кожа покрывается мурашками и становится в несколько раз чувствительнее. Ноги угрожают подкоситься. Тэгюн бьется спиной о холодную стену, откидывает голову и сползает вниз. Ощущения становятся острее, а руки снова бесконтрольно тянутся вниз, к члену, который почти не отпускает острое возбуждение. Омега глубоко дышит ртом и зарывается пальцами во влажные волосы, крепко сжимая у корней. Человек, чье лицо Тэгюн ни знать, ни видеть не хочет, ласкает его тело незримо, но так реально, что хочется в голос кричать от удовольствия. Омеге кажется, что он его аромат чувствует, и оттого жажда еще сильнее. Тянет к тому, к кому не прикоснуться, не поцеловать, не ощутить в себе. Внезапный стук в дверь рассеивает иллюзию как по щелчку. Тэгюн распахивает глаза и быстро дышит, на дрожащих ногах поднимаясь с пола, на который соскользнул, охваченный фантазией. Снова злится на себя, вернув разум на место, и испытывает стыд, мечтая забыть все, что делал. И плевать, что за закрытыми дверями. И плевать, что это в порядке вещей у людей. Омега кое-как одевается, вернувшись в пижаму с четкой целью взяться за работу и выпить еще пару таблеток, чтобы наверняка. Он выглядывает из комнаты, где с растерянностью и легкой тревогой на лице ждет омега из прислуги. Тэгюн вопросительно смотрит, пока тот не заговаривает: — Господин Ким, Пак Сокджин приехал. Я пока не открыл ему дверь, хотел спросить вас, что ему сказать. Тэгюн в ужасе выпучивает глаза и намертво вцепляется в ручку двери, чтобы не упасть. Сердце заходится в волнительном темпе, словно вдруг столкнулся со своим страхом лицом к лицу. Теряет дар речи, смотрит на прислугу, не в силах что-то сказать, тот смотрит в ответ беспокойно, ожидая какого-то ответа, не смея что-то предпринимать самостоятельно. Тэгюн наконец открывает рот, выдавливает: — Не пускайте его в дом. Ни в коем случае. Тэгюн захлопывает дверь перед носом омеги и быстро подходит к окну, убеждаясь в реальности явившегося к нему кошмара. Вишневая бмв ждет у парадных дверей, а ее хозяин стоит, прислонившись к дверце с сигаретой в зубах. Джин выглядит напряженным, о чем говорит его нахмуренный лоб и хмурый взгляд, устремленный на дверь особняка Кимов. Тэгюн задыхается, будто внезапно упал в глубокую воду и стремительно идет ко дну. У его фантома есть лицо. Скрыться за шторой омега не успевает. Джин находит его взглядом и больше не отпускает. Тэгюн оказывается в плену, преданный своим же телом, которое дало слишком бурную реакцию. От темных глаз альфы внутри все переворачивается и горит еще сильнее. Джин это будто понимает, напирает, смотрит глубже, не моргает, будто специально сохраняя контакт, отходит от бмв, идет к окну, бросив сигарету в клумбу с цветами, за которыми садовник семьи каждый день ухаживает с непомерной любовью и заботой. Джин у него навечно в черном списке теперь. Он останавливается напротив окна омеги, расположенного на втором этаже, и стоит, сунув руки в карманы брюк, обтягивающих крепкие бедра, на которые сейчас смотреть категорически опасно. У Тэгюна во рту пересыхает. Он себе этой реакции на альфу никогда не простит. Тэгюн понимает: Джин не собирается уходить. Он хочет поговорить, потому что в его глазах омега явно видит вопрос и требование объяснений. Пока не получит ответы, не уедет. Тэгюн открывает окно и смотрит вниз. Джин щурится, медленно вдыхает, сразу меняется в лице. Взгляд мутнеет, становится на несколько оттенков темнее, опаснее. В них такой же блеск появляется, как в глазах Тэгюна. Он стискивает челюсти, хочет зарычать сердитым обманутым и попавшим в ловушку зверем. Ноздри невольно расширяются, жадно тянут запах, океаном разлившийся из раскрытого окна. Аромат, едва не сваливший с ног, вскруживший голову быстрее и мощнее белого порошка. Вопрос отпадает. — Уходи, Сокджин, — выдавливает из себя Тэгюн, стараясь держать равновесие и не дышать. Фантомный аромат, окутывающий омегу в ванной, стал явью, и это пугает не на шутку. — Мне ни за что не поверят, если я скажу, что омега из гостеприимной семьи Ким меня гонит, даже не пригласив войти, — ухмыляется альфа, задрав голову и глядя на Тэгюна, за каждую деталь его хватаясь и разгораясь все сильнее. — Не сегодня, — цедит Тэгюн, держась за края подоконника. — И вообще, ты должен быть на ужине у Чонов. Что ты здесь делаешь? — Стало интересно, по какой причине Ким Тэгюн, никогда не пропускающий подобные вечера, вдруг не явился на ужин, — альфа приподнимает уголок губ. — Твой брат попросил поехать и выяснить это. — Тэхен, — зло шипит Тэгюн, поджимая губы. Он уже представляет, что устроит брату, не умеющему держать язык за зубами. Хотел подставить и добился своего. Такого предательства Тэгюн не ожидал, но и не удивлен. — Не злись на него. Он хотел как лучше для тебя, — Джин делает шаг вперед, стараясь быть ближе к омеге, чтобы полнее, насколько это возможно в данном положении, насладиться его ярким ароматом, от которого разум готов уплыть куда подальше. Альфа еле цепляется за него. — Заткнись, — Тэгюн закрывает глаза и мотает головой. Смотреть на Джина — невыносимая пытка. Его ухмылка заставляет краснеть и пылать. Он будто все знает, все видел. Присутствовал лично, пока Тэгюн своему телу пытался угодить в ванной. В пижамных штанах становится тесно и влажно. — Я хочу подняться, Тэ, — мягко говорит Джин, а у Тэгюна глаза расширяются от такого наглого заявления. Сейчас оно пугает, как никогда. — Ты много хочешь, — поджимает губы Тэгюн, незаметно для альфы ерзая на месте, переминаясь с одной ноги на другую, создавая хоть какое-то трение, провоцируемое элементарными движениями и усиливающееся штанами, сжимающими тело и сзади, и спереди. Омега сглатывает, хочет губу прикусить, боясь застонать, но никак не хочет выдавать себя перед альфой, поэтому терпит. — Боишься меня? — Джин склоняет голову к плечу и нежно улыбается. Слишком. Сладко. — Видеть тебя не хочу, — шипит Тэгюн, уже собираясь закрыть окно. — Закроешь, и я войду, — спокойно останавливает Джин. Тэгюн вспыхивает и дрожит, пугаясь реакции собственного тела на один только голос и взгляд альфы. — Я скажу охране вышвырнуть тебя отсюда, — угрожает он, избегая прямого взгляда. Выглядит, как напуганный котенок, пытающийся защищаться с помощью своих крошечных клыков и коготков. Джину с этого только весело. — А как же доверие между нами? Если бы я хотел, давно поднялся бы к тебе прямо отсюда, — Джин кивает на стену и усмехается, уже продумав свое наступление по прямому пути. Ему бы труда не составило взобраться на второй этаж. — Ты бы и пискнуть не успел. — Между нами нет никакого доверия, — хмыкает Тэгюн, захлопывая окно и скрываясь за шторой. Не выдержал. Джин бросает смешок и мотает головой. Тэгюн в панике бежит к тумбочке и закидывает в рот таблетку, быстро запивая ее водой в стакане, стоящем рядом. Так торопится, что вода мимо губ потекла, скатываясь по шее и впитываясь в футболку. Тэгюн нервно мечется по комнате, с тревогой поглядывая на окно и прислушиваясь к внешним звукам, изжевав губы и измяв пальцами края футболки, надеясь на короткую паузу для возможности прийти в себя и быть способным твердо и уверенно разговаривать с альфой, не пасть перед ним жалкой тушей, жаждущей ласк, а продолжать быть тем Ким Тэгюном, которого знает и уважает весь город. Опасность приходит оттуда, откуда не ждали. Тэгюн готов кричать, когда дверь в его спальню беспрепятственно открывается. Омега забыл запереть ее, и теперь на пороге стоит Джин, каким-то образом сумевший войти в дом. Тэгюн чуть не спотыкается о стоящую сзади кровать, но каким-то чудом не падает. Еще этого не хватало, чтобы сразу перед ним расстелиться. — Не смотри на меня так, будто я сожрать тебя пришел, — мягко улыбается альфа, входя в комнату. Тэгюн пятится назад, когда Джин подходит, но тот проходит мимо него и распахивает окна на всю, впуская в комнату свежий воздух. Тэгюн не шевелится, застыл, как жертва перед своей погибелью, не знает, куда податься и что предпринять. Но поздно. Альфа оказывается за спиной, совсем близко, и шепчет рядом, снова действуя разрушительно для выдержки омеги: — Сожрал бы, конечно, но только если ты сам попросишь. — Не дождешься, — шепчет Тэгюн, повернув голову вбок и глядя на альфу, нависшего скалой сзади. На него бы опереться, ноги уже хотят сдать, но омега всеми силами держится. Зря вообще обернулся и взглянул на него. — Посмотрим, — Джин подмигивает и, буквально заставив себя отойти от омеги, делает еще хуже для себя, заваливаясь на его постель, пропитанную сладостью омеги, и подкладывая согнутую в локте руку под голову. Попытки свежего воздуха бороться с ярким и душистым ароматом омеги тщетны, и Джин начинает жалеть, что вообще прорвал оборону, поднявшись к Тэгюну. Никогда себя не сдерживал, а сейчас поступил опрометчиво, переоценив свою выдержку перед тем, кто мысленно покоя не дает ни днем, ни ночью. — Я не знал, что с тобой, когда ехал сюда. А пока ехал, все худшее представлял, переживал, — говорит альфа, не сводя с Тэгюна взгляда. Омега садится на край кровати, потому что уже нет сил стоять, и выглядит напряженным, очень смущенным и взволнованным, хоть и пытается это скрыть за маской смехотворного безразличия. Хорошо, что большая футболка скрывает нижнюю часть тела, хотя Джину и так, вероятнее всего, ясно, что там происходит у омеги. — Не знаю, благодарить или проклинать твоего брата. Такого сюрприза я не ожидал. — Он подставил и тебя, и меня, — Тэгюн поджал колени и нервно мнет пальцами ткань пижамных штанов. Что может быть хуже, чем находиться в таком ужасном и уязвимом виде перед самим Пак Сокджином. И ведь никуда от него не деться. — Если бы ты захотел, это было бы не подставой, а подарком с небес, — Джин улыбается уголками губ, медленно лижет кончиком языка нижнюю губу, не уводя от омеги глаз. — Ты можешь представить, что со мной сейчас происходит? А ведь ты даже не в полной мере мне себя раскрыл, — альфа бросает взгляд на таблетки, лежащие на прикроватной тумбе. — Возможно, именно поэтому я еще не сорвался. — Ты пришел сюда, чтобы себя испытать? — тихо спрашивает Тэгюн, боясь лишний раз шевельнуться и спровоцировать свое тело на новую реакцию. — Меня? — Тебя? Для тебя я, лежащий перед тобой, — испытание? — Джин приподнимает бровь и внимательно смотрит на омегу. Тэгюн отводит взгляд в сторону. Джин перестает улыбаться. — Иди ко мне. — Никогда, — Тэгюн поджимает губы. — Полежи со мной. Это самое невинное, что я прошу тебя сделать, — голос ниже, тише, до дрожи. Тэгюн кусает губу, все еще не смотрит. Боится глаз, что обжигают его тело пристальным вниманием. — Я имею право отказаться, — бормочет и внезапно вскрикивает, резко утягиваемый в постель, бесцеремонно схваченный за руку. — Тогда это больше не просьба, — говорит альфа, нависнув сверху. Большие глаза омеги под ним испуганные, блестящие, как космические просторы. Завораживают и будят голодного зверя. Джин уже сомневается в своей выдержке, а своим действиям не отдает отчет, хочет дать заднюю, пока способен, с кожей себя отодрать от постели, в которой лежит омега, каждый миллиметр тела которого хочется губами обвести. Джин готов отстраниться с потерями для себя, проиграть самому себе, потому что ясной частью ума сразу же жалеет о своем порыве, но Тэгюн уже пальчиками ухватывается за воротник расстегнутой на две пуговицы рубашки альфы и смотрит в глаза с немой мольбой. Но о многом не просит. Осторожничает, боится, но попробовать хочет. Ему тяжело. Его тело в несколько раз чувствительнее, чем обычно, а разум то окутывает туманом, то рассеивается, он будто себе не принадлежит сейчас. Внизу у него нещадно горит, но благодаря таблеткам не настолько мучительно, как могло быть. Ткань пижамных штанов обильно пропитывает смазка, которая не перестает выделяться, усиливая дурманящий аромат. Тэгюн об этом даже не думает больше, не смущается. Ощутив на себе давление тела альфы, он обо всем своем стеснении позабыл. Он тянется к губам альфы, закрывает глаза и мокро целует, раскрывая свои губы так, чтобы язык Джина проскользнул в его рот, исследуя ряды ровных зубов и сталкиваясь с таким же горячим языком. Слюна течет по подбородку, катится по шее, Джин ее быстро слизывает и возвращается к губам, целуя со всей жадностью. Тэгюн теряет голову от этих поцелуев, а непослушными пальцами пытается скорее расстегнуть рубашку альфы. Ногу закидывает на поясницу альфы, притягивая к себе ближе, а руками бродит по крепкой подкачанной груди, задыхаясь от накрывших ощущений. Так хорошо ни разу за три дня течки не было. Джин готов сорвать с омеги одежду голыми руками, но вместо этого крепко сжимает подушку возле его головы, отчего та чуть ли не трещит по швам. Горячее влажное тело, которым он завладел, готово на все. Тэгюн попрощался с разумом, отдался в руки инстинктов, наконец проиграв борьбу. Но разве Джин может? Он целует, оголодало кусает сладкие губы, пьет их и ест, отчаянно рычит от мысли, что омега неосознанно жмется промежностью к его бедру, желая получить удовольствие, поскуливает так, что с ума сойти ничего не стоит. Альфа почти готов потерять контроль вместе с ним и забыть обо всем на свете. Но разве Джин может? Может так с Тэгюном? Он замедляется, проходя сквозь муки. Ему никогда не приходилось останавливаться в такой сумасшедший момент, но иного пути он сейчас не видит. Он целует мягче, пряча зубы, слизывая капли крови, которую успел пустить омеге, ложится рядом и прижимает к себе ничего не понимающего Тэгюна. Омега продолжает целовать и гладить грудь альфы, жаться всем телом, тяжело дыша, умирая от желания, которое Джин отказался удовлетворить. Он гладит Тэгюна по волосам, целует в уголок губ и жмурится, не в силах смотреть на умоляющие глаза. Тэгюн останавливается, смотрит растерянно. — Ты же за этим пришел, — бормочет он, накручивая на указательный палец золотую цепочку на груди альфы и дуя зацелованные клубничные губы. — Почему застыл? — А ты меня потом не будешь проклинать? — хрипло спрашивает Джин, открыв глаза и с трудом взглянув на красивого омегу, рядом с которым сразу все меркнут. Джин это давно понял, а признаться себе все не мог. — Не буду, я же сам прошу, — Тэгюн целует Джина в подбородок и кладет голову на его плечо. — Ты хочешь, я вижу. Добился своего, мучаешь меня, и как мне быть теперь? — Хочу, безумно хочу, — альфа смотрит ему в глаза, проходя через еще большую пытку. — Взял бы и не давал с меня слезть до конца твоей течки, но ты пожалеешь, Тэгюн. — Тебя волнуют последствия? — хмыкает омега. — С тобой меня видимо и не такое ждет, — альфа коротко усмехается и прижимает Тэгюна к себе, расслабляюще поглаживая по спине. — Тогда можешь идти к своим… — тихо бурчит омега, уткнувшись лицом в грудь Джина и размякая от мягких поглаживаний. Организм в период течки быстро утомляется. — Пойду, когда уснешь, — альфа сам прикрывает глаза и прижимается щекой к макушке Тэгюна. — Правда? — шепчет омега еле слышно. — Конечно, я же не люблю тебя, — Джин слабо улыбается и переносит руку на голову омеги, перебирая пальцами кудрявые прядки. — Зачем мне тут сидеть с тобой, если я даже не могу тронуть, чтобы потом ты меня не возненавидел за это. — Тогда что у тебя ко мне? — Тэгюн поднимает глаза и кусает губу. Почему-то «я не люблю тебя» колет сильнее, чем должно. Омега хочет свою реакцию списать на помутненный разум. Слишком много эмоций в нем сейчас, которые он не может и не в силах контролировать. — Зачем ты приезжаешь, звонишь, ищешь встреч со мной и целуешь? — У меня к тебе тяга, — Джин мягко оглаживает большим пальцем скулу Тэгюна и спускается к губам, слегка цепляя и оттягивая нижнюю. — Тяга? Она ничто, — омега поджимает губы и отворачивается, ложась спиной к Джину и обнимая подушку. Альфа коротко улыбается и обнимает омегу. Он долго думал о том, что чувствует к Тэгюну. Хочет быть рядом, постоянно напоминая о себе, доставая и раздражая, заставляя улыбаться и говорить эмоционально, громко, а не так, как Тэгюн привык — тихо, сдержанно, с беспристрастным лицом. Джин хочет, чтобы Тэгюн вышел из равновесия вместе с ним, сбился с ритма и плюнул на все. Разрушил всю идеальность, которая его от настоящей жизни ограждает. Пусть он ругается матом, когда ему хочется, пусть пьет, сколько хочет, пусть смеется, когда хочет, и ни о чем не жалеет. Пусть Тэгюн будет собой, а не лучшей версией себя. Пусть в любой момент, ни на кого не обращая внимания, целует и не стесняется, боясь осуждения. Пусть будет свободным. Пусть потянется навстречу. — Ты от силы притяжения никуда не денешься, Тэ, — негромко говорит альфа спустя несколько минут молчания. Тэгюн уже уснул. Он тихо сопит, уткнувшись носом в уголок подушки и прижав колени к груди. — Она мощнее всего существующего. Дверь в спальню с тихим скрипом открывается. Тэхен быстро заглядывает внутрь, окидывает взглядом уснувших в обнимку Тэгюна и Джина и, тихо хмыкнув, выходит. — Я не знаю, какого черта, но они там сладко спят, — усмехается омега, плюхаясь на диван в гостиной. Сидящий в кресле с чашкой чая Элон вопросительно изгибает бровь, взглянув на сына. — Совершенно одетые, па. Я не пойму, что с Тэгюном не так. Или Джин сдает позиции. Он же ни одного омегу в течку одетым не оставит, — Тэхен закатывает глаза и закидывает ноги, обутые в короткие кожаные ботинки, на край кофейного столика, скрестив их на щиколотках. — Невозможно. — Это не твое дело, Тэхен-и, — Элон ставит чашку на столик и закуривает, откинувшись на спинку кресла и устало прикрывая отяжелевшие веки. День выдался морально напряженным и сложным. Нелегко сталкиваться с прошлым, о котором Сынвон никогда не отказывается напомнить. И самого Сынвона выдерживать нелегко. После смерти Тэхена этот альфа расправил крылья и решил, что мир теперь принадлежит ему, и каждый должен играть по его личным правилам. — Я хочу знать, что мое дело, папа, — Тэхен перестает улыбаться, а взгляд его каменеет. Он скрещивает руки на груди и смотрит родителю прямо в глаза. — Скажи мне, что я не так понял Сынвона. Что я не так расшифровал этот его взгляд на меня, когда он говорил о прочных связях наших семей. Скажи, что он подразумевал другое. Элон молча выпускает дым к потолку и с непроницаемым спокойствием во взгляде смотрит на сына, держа в тонких пальцах тлеющую сигарету. — В этом лживом и жестоком мире семья — самое важное, что только может быть. Всегда держись за нее, борись за нее, Ким Тэхен, — отвечает он сдержанно и делает новую затяжку, пряча взгляд за сигаретным туманом. Тэхен сухо усмехается, снимает ноги со столика и, поднявшись с дивана, выходит из гостиной. Входная дверь громко хлопает, отдаваясь болезненным ударом в груди Элона. Громкий рык рэндж ровера во дворе быстро затихает вдалеке. Элон тушит сигарету в чашке с чаем и, уперев локти в колени, закрывает лицо ладонями. — Как мне сделать наших детей счастливыми, Тэхен? Тэхен никогда не ответит.🩸
— Да, тот оранжевый костюм почти готов, но я хочу добавить к нему что-то еще. Думаю, в нем явно чего-то не хватает, — задумчиво говорит Чимин, держа перед собой телефон и смотря на Джевона, развалившегося на кровати. Сейчас бы рядом с ним оказаться, лечь и просто уснуть после тяжелого дня, проведенного в мастерской, из которой омега почти не вылезает. Чимин, наконец, позволил себе сделать паузу и вышел, чтобы съездить в кафе, перекусить, чтобы после просидеть за работой еще около пяти часов. Ночевать в мастерской омеге приходится не впервые, поэтому ему не привыкать к долгой работе до самого рассвета. — Хочешь, я приеду? — предлагает Джевон с откровенной надеждой в голосе, улегшись на животе. Он прислоняет телефон к подушке, чтобы тот стоял ровно, и подпирает подбородок ладонью, смотря на экран, на котором на всю отображается лицо Чимина, идущего по улице. Небо за его спиной уже темное, с алым отливом, а недалеко слышится шум проезжающих мимо машин. — Я могу помочь, хоть и не понимаю в этом ничего, но, возможно, моя точка зрения как-то тебе поможет разобраться и найти подходящий вариант. — Не стоит. Я тебе доверяю в этом деле, но лучше готовься к тесту. Если хорошо его сдашь, твой отец не посмеет тебя ограничивать и заставлять сидеть дома. Поедем куда-нибудь и отпразднуем, — улыбается Чимин, приблизив телефон к лицу и подмигнув Джевону. — А я пока поработаю. Завтра увидимся. — Я уже скучаю, — бормочет Джевон, кусая губу. Он не хотел это говорить, не хотел снова заставлять Чимина чувствовать себя странно, но не может со своими чувствами, отчаянно рвущимися наружу, совладать. Ему хочется теперь кричать обо всем, что связано с любовью к Чимину, хочется говорить ему об этой любви каждую секунду и целовать вечность. Вот только Джевон на это права не имеет, поэтому всеми силами себя сдерживает, проходя через боль молчания и не высказанных слов. Привыкнет. Помучается, но смирится. Чимин коротко улыбается в ответ, немного виновато, хоть и не хотел этого показывать, и отвечает: — До завтра, Джевон. Отключается, и уголки губ сразу же опускаются. Любовь Джевона душит. С каждым новым ее проявлением между ними пропасть словно еще больше становится и отдаляет их друг от друга на сотни километров. Чимин не чувствует себя легко и свободно, как было до признания Джевона. Он чувствует себя обязанным, но хуже того — виноватым. Чуть ли не последней мразью, не способной ответить на любовь того, кто ему совершенно не безразличен. Но разве можно навязать себе любовь? Будет ли это честно по отношению к самому себе и к Джевону? Это будет медленной смертью и ни к чему хорошему их не приведет. Но неужели сказать «я тебя не люблю» легче? Чимину так не кажется. Поэтому единственное, на что он способен — позволять Джевону любить, а в ответ молчать и улыбаться через силу. Лучше варианта он еще не придумал. Чимин прячет телефон в кармане светлой джинсовки и, когда поднимает голову, бледнеет. Возле его мазерати стоит Дохван. На губах альфы застыла ухмылка, а глаза недобро поблескивают. Он стоит, скрестив руки на груди и прислонившись к машине омеги. Чимин сжимает в кармане ключ от мастерской подобно ножу, выставив острым концом наружу, и останавливается в паре метров от мужчины, хотя лучше бы от него бежать. — До тебя плохо доходит? — спрашивает Чимин, стараясь звучать ровно, без дрожи в голосе, которая так и норовит его подвести. То, что он заговорил первым, дает ему какую-то силу. — Оставь меня в покое. — Я думал, ты возле моего мужа неприступным прикидываешься, будто ты ни при чем и никогда не имел со мной ничего общего, — Дохван усмехается. — Чимин, а сейчас ты перед кем ангела строишь? — альфа оглядывается с наигранным любопытством, будто рядом действительно могут оказаться зрители. Только на парковке, где и машин толком нет, о наличии людей и речи нет. Они здесь только вдвоем. А возле мазерати стоит до тошноты знакомый Чимину темно-серый мерседес мужчины. — Я же знаю, какой ты на самом деле. Или ты хочешь начать сразу с игр? — Я не играю с тобой. Ты мне противен, — Чимин морщится, а внутри все горит от растекающейся по венам злости. Зубы скрипят от того, как крепко омега их сжимает. — Я знать тебя не хочу, а ты снова напоминаешь о себе. Просто уйди. Ты зря приехал. — Я думал, что забыл о тебе, что ты мне больше не нужен, но когда увидел тебя в доме твоих родителей, все вернулось. Будто и не было нескольких лет разлуки, — Дохван говорит мягче, а его губы больше не уродует ухмылка. — Что вернулось? — Чимин фальшиво улыбается, приправив улыбку болью давно пережитого. Рана, которая совсем недавно затянулась второй раз, снова готова вот-вот раскрыться и облить все вокруг кровью. — Желание меня трахнуть? Точно не любовь. — Любовь, Чимин, — твердо говорит Дохван, отлипнув от машины и медленно подходя к омеге. — Любимым не лгут, — цедит Чимин сквозь стиснутые челюсти. — Я хотел тебе сказать о нем. Я собирался подавать на развод, а после пойти и признаться твоему отцу, рассказать о наших отношениях. О нашей любви. — Ты принял желание за любовь, — Чимин толкает близко вставшего Дохвана в грудь, но тот почти не сдвигается с места и в ответ хватает омегу за запястье. — Отпусти. Ты делаешь мне больно, — шипит Чимин, смотря альфе в глаза, пряча рождающийся в глубинах страх. В другой руке, что в кармане, все еще сжимает ключ, боясь, что будет вынужден его применить. — Ты не хочешь меня слушать. Давай поедем в наше место, я докажу тебе свою любовь и помогу вспомнить, как ты меня любил, — не отстает альфа, прижимая к себе Чимина и с диким блеском смотря ему в глаза. Не как любящий. Как обезумевший от жажды. — Ты собираешься доказывать свою любовь там, где я был для тебя заменой? Любовником? — Чимин нервно смеется, он больше не контролирует слезы, потекшие из глаз, и яростно вырывается из объятий. Его снова хотят использовать. Поиграть и бросить, обмануть в миллионный раз и целиком разбить. Как будто он снова поведется. К этому человеку никогда ни грамма светлых чувств у Чимина не возникнет. Что было, то давно позади безвозвратно, об этом и речи нет. Чимин перестал верить. У него внутри ярким огнем горит лишь ненависть. — Я просто соскучился, Чимин. Я безумно скучал по тебе, — Дохван рычит и пугает еще больше, обнажая свое безумство. Он насильно тянет Чимина к своей машине и пытается открыть заднюю дверь, чтобы затолкнуть омегу в салон, но Чимин не поддается. Он хоть и слабее в разы, но всячески уворачивается, мыслено себя моля держаться и не сдаваться тому, кто снова возьмет от него все, что ему хочется, и оставит ни с чем. Если Чимин позволит, если сдастся, то не выживет, не сможет дальше функционировать. Омега крепко сжимает ключ в руке и замахивается, чтобы вонзить в плечо Дохвана, но попадает лишь по воздуху. Жмурится, слышит звук, похожий на удар о капот, роняет ключ, со звоном упавший под ноги на холодный асфальт. Слышит звук ударов, сердитый рык и попытки чужого сопротивления. Открывает глаза и цепенеет от ужаса. Намджун навис над Дохваном, прижатым к капоту, и бьет в лицо крепко сжатым кулаком, ослепнув от злости. Чимину хочется разрыдаться в голос. Он прижимает ладонь к дрожащим губам и отходит назад, охваченный животным страхом. — Что ты здесь делаешь? — тихо спрашивает он дрожащим голосом, а испуг становится неконтролируемым. Он немо кричит, приказывая себе бежать прочь от опасности, но ноги почти не слушаются и, будто назло тяжелеют. — Откуда ты взялся, Намджун? — тревога парализует, голос подводит. Все пересечения с этим альфой случайны и неожиданны. Каждый раз он оказывается там, где, казалось бы, встретиться с ним было бы невозможно. Таких совпадений не существует. И сейчас, в момент, когда Чимин находился на краю обрыва, готовый прыгнуть и безвозвратно разбиться о скалы, Намджун явился из ниоткуда и оттолкнул подальше от края. Чимин смотрит на дерущихся альф в ужасе. Чимин не знает, кого из них боится больше. Дохван, не уступающий по силе, отбивается, отталкивает Намджуна, с рыком поднимается и, сплюнув кровь, налетает на него. Начинается дождь. Холодные капли в ночи кажутся кровью. Они на мгновение приводят омегу в чувства. Чимин разворачивается, ощущая себя неживым, и идет к своей машине. Сил бежать нет. Внутри все трескается, а из трещин выливается боль, затапливающая изнутри. Он не слышит ничего, кроме шума внезапного дождя. Дышит глубоко, борясь с накрывающей его истерикой, крик в горле застрял, причиняя еще большую боль, ноги дрожат. Руку кто-то хватает. Неважно уже, кто. Страх одинаковый. Чимин кричит и пытается вырвать руку. Его разворачивают, крепко хватают за плечи. Омега видит перед собой Намджуна. Его кожанка блестит от капель дождя, а на белой футболке под ней растеклись брызги чужой крови. У альфы только скула покраснела, ничего не разбито. Челка его мокрая от дождя, капающего на грудь, стекающего по вискам и собирающегося на подбородке. Он смотрит встревоженно, но держит крепко, не давая омеге вырваться. — Как ты меня нашел?! Откуда ты появился? — кричит Чимин, ударив альфу в плечо и дергая рукой, которую удерживает Намджун. Ключи валяются на земле, а в карманах больше ничего, что могло бы помочь защититься. — Я не трону тебя, Чимин, — твердо говорит альфа, ослабляя хватку, подтверждая свои слова. — Ты меня преследуешь? Следишь за мной? — задыхаясь от эмоций и страха, спрашивает Чимин. Слезы смешались с дождем, а губы дрожат то ли от холода, то ли от плача. — Ты не мог знать, что я здесь с ним! — Я живу рядом. Увидел тебя из окна, — спокойно отвечает Намджун, указав большим пальцем на дома позади. — Понял, что ты в опасности. Мне стоило наплевать и позволить ему сделать с тобой что-то, чего ты явно не хотел? — Я не верю тебе, — Чимин мотает головой и выдергивает руку, развернувшись и подходя к своей машине. Дохван, находясь в полусознательном состоянии, сидит на земле, привалившись к переднему колесу своего мерседеса. О нем даже думать не хочется. — Пойдем со мной, если не веришь. Все равно в таком состоянии за руль садиться опасно. И дождь льет, как из ведра, — альфа говорит громко, чтобы перекричать шум ливня, и подходит ближе. — Я не сделаю с тобой ничего. — Мне стоит опасаться тебя еще сильнее после этих слов, — Чимин поджимает губы и глядит на Намджуна через плечо. — Тогда я схожу за твоим ключом, чтобы ты чувствовал себя увереннее, — альфа отходит и достает из образовавшейся лужицы ключ, оброненный омегой. Чимин не понимает, как вышло, что он пошел за Намджуном, но альфа не соврал. Он действительно живет неподалеку от мастерской, а окно его кухни выходит на сторону парковки, откуда он и увидел все, что там происходило. Понятно теперь, почему у них произошла встреча в тот день, когда Намджун впервые прокатил Чимина на своем мотоцикле. Чимин теперь из-за своей истерики чувствует себя немного глупо. Омега сидит на небольшом диванчике, заботливо укрытый теплым пледом, и оглядывает квартиру. Она очень маленькая и практически пустая. В углу гостиной, которая играет еще и роль кухни, стоят картонные, не распакованные после переезда коробки, из-за которых Чимин не ощущает ни капли уюта и тепла. Квартира будто даже самому Намджуну чужая, но омега объясняет это тем, что Ким переехал в город совсем недавно и еще не добрался до обустройства своего жилища. Только одна деталь кажется Чимину ценной и важной в неуютном доме, — небольшой радиоприемник, стоящий на маленьком деревянном столике перед диваном. Намджун дал Чимину футболку, настояв на том, чтобы тот переоделся в единственной спальной комнате, принадлежащей альфе, а сам пошел делать чай, чтобы омега согрелся. Чимину не удалось скрыть от него мелкую дрожь продрогшего тела. Он входит в комнату Намджуна, прикрыв за собой дверь, скидывает плед и стягивает с себя неприятную мокрую одежду. За окном все еще барабанит ливень, ударяясь о подоконник и крышу, поэтому придется пережидать его здесь. Чимин пока переодевается, оглядывает комнату и ничего примечательного не находит. Обычная двуспальная кровать с одной тумбой рядом, на которой стоит старый будильник, шкаф с зеркалом у стены и деревянный стул возле окна с темно-коричневыми короткими шторами. Никакого уюта. Чимин вешает свои мокрые вещи на стул, надевает черную футболку альфы, которая висит на омеге, как туника, и, оставшись в одних только трусах, которые, к счастью, не промокли от дождя, выходит в гостиную, укутавшись в плед. Намджун уже поставил на столик две чашки с горячим чаем и сел на стул напротив, упершись ладонями в колени. Он тоже переодел футболку, а джинсы сменил на обычные домашние штаны. Без кожанки и мотоцикла рядом альфа выглядит не так грозно и устрашающе. Светлые вещи придают его грубому образу мягкости и тепла, но это ни разу не уменьшает его сексуальности и красоты. Заметив, что омега вышел из спальни, он поднимает голову и еле заметно улыбается, зачесав короткую русую челку назад. — Теперь я знаю о тебе больше, — говорит Чимин, залезая на диванчик напротив Намджуна. — У тебя скучная квартира и ты с легкостью способен набить морду. Лицо не болит? — Нет, даже не почувствовал, — мотает головой альфа. — Пей чай, тебе нужно согреться. В моей скучной квартире еще и отопления нет, так что не вылезай из пледа. — Ты будто чужак здесь, — Чимин берет чашку за ушко и делает короткий глоток, боясь обжечься. — Я и есть. Не нахожу времени, чтобы навести здесь порядок, — альфа чешет затылок и пожимает плечами. — Много работы? Я вижу у тебя только один радиоприемник, — омега кивает на аппарат, стоящий на столике между ними. — Это мой личный. Те, что на продажу, находятся у меня на складе. Хочешь, я включу его? Чимин кивает. Намджун ставит радио на свое колено и жмет на какие-то кнопки на передней панели, что-то крутит, и квартиру заполняет шум помех. Омега слегка морщится от неприятного звука. Сквозь помехи доносится какая-то музыка и голоса. Альфа ищет нужную волну. Делает громкость тише. Помех становится меньше, а вместо них начинает звучать какая-то мелодия, приятная слуху. Чимин с любопытством смотрит на радио, а Намджун мягко улыбается и ставит приемник обратно на столик. — Это совершенно другое. Мы можем по щелчку найти любую песню с помощью телефона, а здесь все так непредсказуемо и интересно, — говорит Чимин с тихим восторгом в голосе, указывая пальцем на радио. — Ты не знаешь, какая песня заиграет и какие эмоции заставит испытать. — Что заставляет тебя чувствовать эта песня? — спрашивает Намджун, откинувшись на спинку скрипнувшего под напором стула. — Я не знаю… легкую печаль, — Чимин задумчиво смотрит на радио, не улыбается, мнет пальцами плед и не может поднять взгляд на альфу. Свежие воспоминания снова раскрыли рану. Они отравляют душу. Чимин лишь на миг посмел забыть об этом, отвлеченный новой обстановкой. Но все вернулось. Теперь страшно выходить из этого дома. Страшно возвращаться на парковку, где так и осталась машина омеги. Он не знает, там ли еще Дохван, сумел ли он прийти в себя и уехать, но скользкий страх все еще липнет к душе неприятно, мерзко. Чимин боится даже думать, но невольно это делает. Глаза снова на мокром месте. — Кто это был? — негромко спрашивает Намджун, слегка щуря глаза. Его бешенство охватывает, стоит вспомнить, как тот альфа бесцеремонно хватал Чимина и пытался затащить в свою машину. Намджун поджимает губы, жалеет, что спросил, боясь, что ответ омеги снова выведет из равновесия, заставит вернуться на парковку и добить. Намджуну не привыкать убивать ублюдков, он и глазом не моргнет, запросто избавится от помехи и никак себя не выдаст ни перед кем. Он бы прямо из этого окна ему пулю в лоб выпустил, если тот еще там. Никто не смеет так обращаться с Чимином. А каждый, кто посмеет пальцем к нему прикоснуться, моментально будет становиться мишенью для Намджуна. — Человек, в котором я когда-то очень ошибся. Он решил, что имеет на меня какие-то права, обманул любовью и заставил разочароваться в людях, — тихо говорит Чимин, подняв взгляд на Намджуна. — В альфах. — Все-таки стоило его прикончить, — поджимает губы Намджун, стараясь контролировать себя. Никто так не выводил его прежде. — Мой брат однажды чуть не убил его. Но я не простил бы себе, если бы Джин оказался из-за его смерти в тюрьме. И тебе я этого не желаю. Думаю, теперь он точно не подойдет ко мне, — Чимин делает глоток чая и опускает глаза. — Я просто устал от всего, что меня окружает. Я будто каждому обязан, — омега коротко мотает головой и трет ладонью лицо, будто маску снимает, позволяя себе истинному открыться перед тем, кто ничего не ждет и ничего толком не знает о нем. Какая разница, что будет думать о нем Намджун, совершенно чужой человек. — Меня любит мой друг, а я не могу ответить взаимностью, потому что не люблю так, как он. А человек, который когда-то был моей любовью, пытается меня вернуть, будто я игрушка. Я не хочу разрываться, терзаемый прошлым и настоящим. Каждый навязывает мне свою любовь, и уже не имеет значения, настоящая эта любовь или фальшивая. Ни одна мне не нужна. — Ты никому не обязан, Чимин. Прошлое оставь там, где ему место, если будет нужно, я сам с ним разделаюсь, — хмыкает альфа, в красках представляя, как лишает ублюдка с парковки последнего вздоха. — Разберись с настоящим, не давай терзать себя, иначе это все тебя поглотит и сломает. Когда-то я сказал тебе, что нужно наслаждаться жизнью. Делай это, не позволяй себе страдать, иначе это даже не жизнь. — Я не хочу причинять боль другу, — шепчет, и снова съедающее чувство вины ощущает. — Но ты не любишь его, — твердо, жесткой пощечиной реальности. Намджун будто голос разума, который Чимин все это время пытался выключить внутри себя. — Не люблю. Не смогу полюбить, — еще тише говорит омега, уже не видя смысла увиливать от самого себя. — Тогда отпусти его, так будет лучше для вас обоих. — Я эгоист, Намджун, — грустно улыбается Чимин. — Я не признаюсь никому, но ты и так все знаешь. У меня никого больше нет, кроме него. Джевон мне как опора. Он утешение и спокойствие. Я всегда могу прийти к нему и мне будет хорошо. Морально, физически. Он согреет мою душу и мое тело. — Значит, ты для него как паразит. Разве это хорошо? — альфа хмурится, но не осуждает. — Нет, я дарю ему тепло в ответ. Я дарю ему все то же, но без любви. Дружески, — Чимин мысленно усмехается от того, как это жалко и дешево звучит. — Нет, это паразитизм. Ты высосешь из него все, Чимин. И что останется от друга? — Я больше не верю в вечную любовь. Я не верю, что можно отдать себя одному человеку на всю жизнь. Не бывает так, — Чимин мотает головой и ставит чашку на столик. — Я не боюсь за Джевона, потому что когда-то ему надоест и он уйдет с минимальными потерями. Разве что будет жалеть о потраченном времени. Его сердце не разобьется, жизнь не остановится. Возможно, тогда мы продолжим быть теми друзьями, какими были прежде. — Ты не знаешь, как глубоки его чувства к тебе. Ты утешаешь себя этими словами, потому что боишься остаться один, — Намджун бьет точно, но Чимин ему за это благодарен. Все, что страшно было озвучить, за него говорит другой человек. Горько, но правдиво. — Я пока не знаю, как поступить. Это звучит легко, но на деле… оторвать себя от человека, с которым чувствуешь себя настоящим, трудно, — Чимин грустно улыбается и опускает глаза на свои руки. — Мне нужно ехать, я засиделся. — Останься здесь, — кажется, что альфа предлагает. Просит. — Поедешь утром. Дождь еще не кончился. — Я не знаю, как смогу уснуть в твоей скучной квартире, — тихий смешок. Чимин смотрит на альфу с шутливым сочувствием. — Прости, что не хоромы, к которым ты привык, — Намджун разводит руки в стороны и улыбается в ответ. — Ты бы хоть картины повесил, — омега критично хмурит брови. — Все впереди. Я задержусь в этом городе, — самому себе словно говорит Намджун, объявляя об изменении плана. Чимин впервые за вечер искренне улыбается и продолжает пить свой чай. Уставший после тяжелого дня и пережитого волнения, еще немного поболтав с альфой, он быстро уходит спать в комнату и сразу же засыпает, свернувшись клубочком в середине кровати. Намджун выкуривает две сигареты, стоя у окна и смотря на парковку с единственной оставшейся там мазерати, выключает радио и встает в дверном проеме комнаты. Глядит на спящего омегу, не веря, что тот так близко, что всю ночь не придется лежать в обнимку с винтовкой и глядеть на него через прицел. За ним не нужно следить. За ним бы вообще не следить. Альфа опускает взгляд под кровать, где в деревянных ящиках лежит оружие и пули, предназначенные для Чимина. Смотрит на любимое оружие, которым не счесть, сколько жизней забрал, как на врага. Переезжать в дом рядом с мастерской Чимина было рискованным решением. Чиминово страхом пропитанное «откуда ты взялся?» все еще в ушах стоит, ударяя покрепче, чем его же маленький кулачок. Не этого Намджун добивался. Не собирался являться по щелчку, которого даже не делали, не хотел мелькать чаще обычного, чтобы еще больше дразнить себя присутствием омеги рядом. А если бы не появился, не переехал в спешке, чтобы ближе быть, не узнал бы, что какой-то ублюдок хочет омеге душу сломать. Что тогда делал бы Намджун? Чимин был бы уже мертв. Внутри точно. О будущем альфа думать не хочет, яростно игнорируя его стремительное и неизбежное приближение. Он живет одним днем, в котором может смотреть Чимину в глаза и четко слышать его мягкий голос. Намджун не любит жить в тумане неизвестности, но сейчас хотел бы в нем пропасть. Смерть Чимина сниться начала. Во снах она выглядит так, как и должна. Быстро, холодно, без чувств и сожалений. Она далеко, на большом расстоянии от оружия в руках Намджуна, скрывающегося в тени высоток. Во снах альфа не смотрит в затухающие глаза, сворачивает оружие, встает и уходит к следующей цели, а глаза открывая, крепко сжимает пальцами одеяло, с тревогой смотря на темный потолок над головой, где сон воспроизводится по новой. Приближаться было ошибкой, которую Намджун при любом исходе себе не простит. Он выходит из комнаты и наливает себе что-то покрепче чая, готовясь к бессонной ночи наедине с тяжелыми мыслями и борьбой. Он достает телефон и еще раз перечитывает сообщение от заказчика, проклиная его и желая смерти, которую тот заказал Чимину. У Намджуна есть только время.🩸
— Иногда я думаю о том, что превышение полномочий было бы неплохой мыслью в конкретных моментах, — задумчиво говорит Рики, медленно жуя куриный сэндвич в бумажной обертке. Чонгук, сидящий за рулем с банкой колы, бросает на него предупреждающий взгляд: хоть одна крошка в салоне, и младшему придется есть на улице. — И что это за конкретные моменты? — спрашивает Чон, изогнув бровь. — Ну, знаешь, я и так хорош собой, но чтобы еще больше впечатлить омегу, можно устроить свидание в самом неожиданном месте, не доступном простым людям, но доступном нам, копам, — Рики довольно улыбается и играет бровями. — Берешь такой ордер на обыск… — Превышение полномочий уголовно наказуемо, в лучшем случае грозит увольнением. И ордеры так просто не выдают. Придумаешь причину, соврешь — накажут, — Чонгук делает глоток колы и откидывает голову на сидение, прикрывая глаза. Он буквально ощущает на себе сердитый и разочарованный взгляд напарника, но Чону не привыкать. Он постоянно пресекает авантюры Рики, которые подразумевают какое-либо нарушение законов, даже помечтать не дает, сразу жестко с небес на землю спускает. — Ты понимаешь, что тебе повезло с таким напарником, как я? Никто бы тебя и твоего занудства и недели не вытерпел, — Рики бросает смешок и откусывает большой кусок сэндвича, набив щеки и хмуро смотря на непоколебимого Чонгука. — Доедай уже, у нас куча дел, — усмехается Чонгук, выпрямляется и, вышвырнув банку через спущенное оконное стекло в стоящую на обочине урну, заводит двигатель. — О чем я и говорю, — бормочет Рики с набитым ртом, возмущенно уставившись на Чонгука. — У тебя есть кто-то, кого ты хочешь впечатлить? — спрашивает Чон, вырулив на дорогу. — Пока нет, но хотелось бы. Знаешь, тот момент, когда хочется каждый день тепло другого тела ощущать рядом, — с мечтательной улыбкой говорит Рики, комкая в руках обертку от доеденного сэндвича. — Мне не хватает заботы и любви, Чонгук. У тебя такое бывает? — Нет, — отрезает детектив, уставившись на дорогу. — А отношения с омегами? Кроме секса, — Рики с любопытством смотрит на Чонгука, слабо улыбаясь. — Были пару раз, — неохотно отвечает Чонгук. — Они с криками сбегали от тебя? — хихикает Ли. — Причина в несовместимости, в ошибочности выбора, — спокойно отвечает Чон, пожав плечами. — Ты был слишком сложный для них, — кивает Рики, спуская окно и закуривая сигарету. — А они слишком простые. Рация, лежащая на торпеде, начинает шипеть, привлекая внимание обоих детективов. Диспетчер сообщает: — Групповое невооруженное нападение на тридцать восьмой улице, нужны офицеры на место происшествия. Чонгук берет рацию и незамедлительно отвечает: — Принято. Едем. Спустя десять минут мустанг тормозит у обочины возле небольшого магазинчика чуть ли не в самом центре города. В этот же момент подъезжает и машина скорой помощи с визжащей на всю улицу сиреной. Чонгук спешно выходит из машины, хлопнув дверцей, и идет к месту происшествия, расталкивая столпившихся любопытствующих людей. Чего альфа действительно не ожидает — увидеть знакомый рэндж ровер велар с разбитым лобовым и боковыми стеклами, осыпавшимися осколками под колеса. — Разойдитесь. Полиция, — строго говорит Чонгук, подняв значок, висящий на шее, и протискивается меж людей. Перед Чонгуком оказывается Тэхен. Омега сидит на земле и прижимает к себе бессознательное тело альфы с избитым до неузнаваемости лицом. Тэхен не плачет, но плотно сжимает губы и неотрывно смотрит на мужчину, прижимая ладонь к его раненому боку, чтобы приостановить кровотечение. Руки и рубашка омеги испачканы чужой кровью. Чонгук подходит ближе и присаживается на корточки. — Тэхен, ты в порядке? — спрашивает альфа, смотря на омегу, который, кажется, никого и ничего вокруг не замечает. Врачи спешат, как и Чонгук минутой ранее, расталкивая толпу и спеша на помощь. Чонгук поднимается на ноги, подходит к омеге и помогает подняться, пока врачи возятся с пострадавшим и оценивают степень тяжести ранений. Тэхен, ощутив крепкую хватку, будто на землю возвращается. Он распахивает глаза и смотрит на Чонгука слегка пугающе. Выглядит так, будто рассудок потерял. — Фараон, найди их, — говорит он тихо, но четко и холодно. — Найди тех, кто избил моего водителя. — Ты должен мне рассказать, что произошло, — Чонгук разворачивает Тэхена лицом к себе и поддерживает за плечи. — Я был в магазине, выбирал пленку для фотоаппарата. Когда я выбежал на шум, они уже уехали на темно-зеленой машине, — Тэхен смотрит Чонгуку в глаза и будто виновников в нем видит, такой ненавистью пылает. — Это был не один человек, Чонгук. Найди их скорее! — Найду, — ни секунды не колеблется Чонгук, кивнув. — Я поеду с ним в больницу, я должен быть рядом, пока его семья не в курсе произошедшего, — Тэхен отстраняется от Чонгука и быстро идет к машине скорой помощи, куда уже поместили пострадавшего мужчину, уложив на носилки и оказав первую помощь. — Найди, — одними губами говорит Тэхен напоследок, прежде чем дверца закрывается. Чонгук сразу находит Рики, опрашивающего свидетелей, и тянет за рукав куртки на себя. — Камеры, Рики Ли, — альфа взглядом указывает на угол здания, где расположена одна из камер наблюдения. — Быстро найдем их, не трать время. Тэхен сидит в больничном коридоре уже второй час, так и не встретившись с врачами. Вина съедает. Произошедшее все не выходит из головы. Это случилось быстро, но Тэхен все равно опоздал. Что он мог сделать? Хоть что-то. Хоть какой-то отпор дать, в этот момент совершенно не думая о ценности своей жизни. Она становится ничем. Может, вместе с Вэем, водителем Тэхена, они смогли бы противостоять нападавшим и не дойти до больницы. Еще больше омегу поражает то, что преступники посмели действовать средь бела дня, в самом центре города, перед толпами людей и под надзором камер. Что двигало ими? Хотели ли они напасть на Тэхена? Да, вполне вероятно, они прекрасно знали, что делают, только объяснения причины у омеги нет. Он со вздохом откидывает голову назад, прижимаясь к стене, и нервно дергает коленом, скрестив руки на груди. Из операционной не доносится ни звука, в коридоре пусто и прохладно, будто это место давно людьми покинуто. Омега и не заметил, как наступил вечер, а через окна внутрь стал пробиваться кровавый свет, сталкивающийся с холодным светом люминесцентных ламп, установленных вдоль потолка по всему коридору. Он слышит быстрые твердые шаги, приближающиеся к нему, и даже смотреть не нужно, чтобы по одному лишь аромату понять, кто пришел. — Кто это сделал, фараон? — спрашивает Тэхен, подняв веки и смотря на Чонгука, вставшего напротив. — Небольшая банда из шести человек. Обычные парни, не бандиты, — альфа садится рядом, прижимаясь спиной к стене. Тэхен поворачивает к нему голову и внимательно слушает. — Они живут в районе, где когда-то жил я. По камерам было нетрудно определить их личности и найти. — Ты арестовал их? — тихо спрашивает Тэхен. Чонгук буквально ощущает злость, проскальзывающую в его голосе. — Они под стражей, — коротко кивает детектив. — Зачем они это сделали, Чонгук? Чонгук поворачивает голову к Тэхену и смотрит в глаза. — Твоя семья не нравится многим, — отвечает альфа, не раздумывая и говоря все так, как есть на самом деле. — Чуть ли не каждому, живущему в том районе. — И ты один из них? — сухо усмехается омега, на свои же слова кивая. — Когда-то всем было тяжело, Тэхен. У кого-то раны не зажили. Кто-то не может спокойно жить, зная, что семья Ким процветает. — Что, черт возьми, сделала моя семья? — шипит Тэхен, подскочив со скамьи и подходя к окну напротив. Он упирает ладони в подоконник и суетливым, слегка растерянным взглядом смотрит вниз, на улицу. — Если им нужен был я, дождались бы моего возвращения или вообще ворвались внутрь и сделали, что хотели, но Вэй не заслужил такого. Его семья не заслужила. Они ни в чем не виноваты. — Ты снова будешь все отрицать, поэтому нет смысла об этом говорить. Но радуйся, напавшие на твоего водителя за решеткой, — хмыкает Чонгук. — Я говорил тебе ездить с охраной. У вас наверняка целая армия, почему ты продолжаешь рисковать? — Они хотели меня убить? — Тэхен оборачивается и прислоняется поясницей к подоконнику. — Они не раскрыли истинных намерений, чтобы не усугублять свое положение, потому что хватило одного покушения и нападения, но я предполагаю, в их планы входило твое похищение, — Чонгук скрещивает руки на груди и скользит по омеге взглядом с ног до головы. — Зачем меня похищать? — усмехается Тэхен, непонимающе мотнув головой. — Чтобы твоя семья заплатила цену за твое освобождение. Большие деньги или гарантированное процветание неблагополучного района в будущем, — Чонгук пожимает плечами. — Так четко рассуждаешь, детектив. Будто ты на одной волне с преступниками, — Тэхен фальшиво улыбается, глазами сжигая. — Я ведь говорил, что ты такой же. Ты не стал бы меня защищать, окажись в этот момент рядом? Позволил бы им меня похитить или убить? — Нет, Тэхен. Я не иду против закона. Я сажаю всех, кто нарушает правила. Вот только они не смогут откупиться. — Ты будто защищаешь их! — нервно усмехается омега, готовый кричать. Откуда в Чонгуке столько ненависти к нему? Откуда у всех такая жгучая и неконтролируемая ненависть к Тэхену и его семье? Откуда, когда сам Тэхен понятия не имеет, что происходило в далеком прошлом. — Я не позволил бы кому-то что-то с тобой сделать, — Чонгук говорит устало, утомленно, будто в сотый раз одно и то же ребенку объясняет. — Найми чертову охрану, не подставляйся. Люди тебя загрызть готовы. — Я хочу, чтобы меня защищал ты, — Тэхен отталкивается от подоконника и медленно подходит к альфе, сидящему напротив. — Или ты из тех, кто меня загрызть готов? — Спроси что-то полегче, с тобой слишком сложно понять истинное желание, — Чонгук поднимает голову и смотрит на омегу снизу вверх. Руки норовят потянуться вперед и лечь на бедра, что чуть ли не перед лицом альфы находятся. — Так и думал. Я тебе просто не по зубам, — улыбается Тэхен, взяв Чонгука пальцами за подбородок. — Ничего не стоит сомкнуть зубы на твоей шее. И защитить тебя тоже довольно просто. От кого-то, — Чонгук кладет руки на талию омеги и, грубо сжав пальцами, резко тянет на себя. — Ты меня злишь, очень сильно злишь, — шепчет Тэхен, мечтая впиться зубами в ухо, в которое шепчет, жгучим жаром обдавая кожу. Он почти сидит на альфе, и хорошо, что этот коридор все так же остается безлюдным. — Когда я приехал на место происшествия и увидел твою машину, думал, ты снова решил устроить для меня представление. — Я бы никогда не стал рисковать кем-то, кроме самого себя, — Тэхен сжимает в пальцах белые волосы на затылке альфы и с диким огнем смотрит в его глаза. — Я думал, ты границ не знаешь. Тэхен дает альфе жесткую пощечину и отстраняется, грубо отпихнув Чонгука от себя. — Пошел ты к черту, фараон. Ты всегда будешь ошибаться, если не попытаешься узнать, о чем думает другой человек. Что чувствует другой человек. Ты слепой, хоть и гордишься своей дебильной проницательностью, — выплевывает омега и садится рядом, зарывшись пальцами в свои волосы и бегая злым взглядом перед собой. Не место для скандалов и криков. А внутри все взрывается. — Я признаю свои ошибки, Тэхен, — спокойно отвечает Чонгук, глянув на омегу. Тэхен, кажется, впервые в таком неопределенном и растерянном состоянии перед альфой. В нем и злость, и страх за жизнь человека, лежащего на операционном столе за стеной, и обида, и дикая ярость, которую он хочет обрушить на Чонгука. — На тебе его кровь. — Мне плевать, — быстро бросает Тэхен. — Я отвезу тебя домой. — Семья устроит мне допрос. Я не в настроении что-то говорить и выслушивать. Останусь здесь, дождусь того, что скажет врач, — Тэхен выпрямляется и смотрит на Чонгука. — Ты можешь ехать. — Я тоже должен дождаться результата. Там лежит пострадавший, это мое дело, — Чонгук складывает руки на груди и откидывает голову назад. — Фараон, — тихо зовет Тэхен. Чонгук вопросительно мычит и глядит на омегу. Тот прикусывает губу и, пододвинувшись к альфе вплотную, опускает тяжелую от роя мыслей голову на его плечо, устало прикрывая глаза. Пальцами он обхватывает плечо Чонгука, чтобы было удобнее, и вздыхает, впервые за последние несколько часов чувствуя подобие спокойствия и облегчения. Как удивительно, что испытывает он это именно возле того, кто из равновесия выбивает. Действует это в обе стороны. У Чонгука такие же ощущения. Пусть ненависть преобладает, пусть жажда сгрызть друг друга возвышается над всем остальным, а разочарование ни на миг не покидает и отравляет кипящую в жилах кровь. Наверное, им так суждено. И им так хорошо. Люди к боли привыкают. И к ненависти привыкнут.