🩸
Хосок понимает, что это не просто плохое и, возможно, ошибочное предчувствие. Он на сто процентов уверен и не сомневается. Оно его никогда не подводит. В голове уже вырисовывается будущий сюжет того, что случится в ближайшие минуты. Хосок въезжает во двор отцовского дома, и будто свет вырубили, таким все темным и мрачным становится. Настроения у альфы и без того не было, но когда отец написал, приказав приехать после работы, оно стало еще сквернее. И теперь, стоит Хосоку оказаться на территории бывшего родного дома, альфа понимает, что даже под дулом пистолета не смог бы выдавить из себя улыбку. Роллс-ройс отца стоит у лестницы, и это значит, что ждать его приезда не придется, не будет передышки и времени на беззаботные разговоры с Джевоном, сравнимые с глотком свежего воздуха перед смертью. Она его сразу настигнет. Хосок наоборот надеется, чтобы брата в доме сейчас не оказалось, чтобы тому лишний раз не пришлось слушать едкие слова, вылетающие изо рта Сынвона и отравляющие его детям жизнь. Хосок выходит из машины, поправляет пиджак и белоснежный воротник рубашки, и заходит в дом, где всегда холодно и тихо, как на кладбище. Сынвон себя ждать не заставляет. Как только дверь за спиной Хосока закрывается, мужчина появляется в поле зрения. Он стоит с руками в карманах черных брюк и с каменным лицом смотрит на своего сына. Хосок видит, как зрачки альфы нервно бегают, изучают его лицо. Позади Сынвона слышатся шаги. Джевон наверняка услышал звук мотора астон мартина и решил встретить брата, только в этот раз его опередил отец. Между альфами давящее молчание и нарастающее напряжение. Хосок не знает, что ему говорить, поэтому ждет, что разговор, как и всегда, начнет Сынвон, но тот молчит, и альфа понимает, что это не к добру. Сынвон вдруг подрывается с места и широкими твердыми шагами идет в сторону сына, подняв руку и до хруста сжимая пальцы. Позади него испугано вскрикивает Джевон, быстро сбегая по ступенькам на первый этаж. Сынвон налетает на Хосока неожиданно, замахнувшись крепко сжатым кулаком и собираясь ударить. Хосок сразу же реагирует и от летящего к его лицу кулака ловко уворачивается, отходя в сторону. Сынвона это злит еще больше. Он стискивает челюсти и тихо рычит, продолжая наступать с серьезным намерением вступить с сыном в бой. — Отец, не надо! — кричит за его спиной Джевон, готовый вот-вот расплакаться. — Пожалуйста, перестань! — просит он, повиснув на плече Сынвона. Тот грубо его отталкивает, дернув рукой, отчего омега отлетает в сторону, ударившись спиной о стену и едва не сбив высокую черную вазу, стоящую на полу рядом. Сынвон снова замахивается и в этот раз бьет. Хосок не уворачивается, чтобы прекратить это, чтобы удовлетворить жажду отца. Он принимает тяжелый и крепкий удар в челюсть, сразу же вспыхнувшую от обжигающей боли. Хосок бы даже не ощутил этой боли, если бы не последствия вчерашнего боя, после которого раны на теле не перестали еще ныть. Альфа поджимает губы, трет место удара пальцами и смотрит на отца исподлобья. Сынвон тяжело дышит и ходит из стороны в сторону, уперев одну руку в бок, а другой смахивая назад упавшую на лоб выбившуюся из уложенных волос прядь. — Не врали мне, — наконец заговаривает мужчина, бросив на Джевона раздраженный взгляд и повернувшись к Хосоку. — Хорошая реакция. Только поддаваться мне не надо было, чего же ты? Представил бы, что я один из твоих противников на ринге, — каждое слово он выплевывает, как будто ему так мерзко, что задерживать во рту даже на секунду невмоготу. — Думал, я не узнаю, чем ты занимаешься вне работы? С таким лицом посмел прийти, светить перед всеми! — Сынвон срывается на крик и снова подлетает к Хосоку, хватая его за лацканы пиджака и смотря прямо в глаза. — Я думаю, объяснять не нужно, почему две сегодняшние сделки провалились? Ты мне сам ответь лучше. Скажешь, почему? — Они все время смотрели на мое лицо, — цедит сквозь крепко стиснутые зубы Хосок. Опущенные руки начинают сжиматься в кулаки. Кажется, кошмар Хосока сбывается прямо сейчас. А может, это тот самый знак, что пора поднять руки и пролить кровь. Хосок медлит, так тяжело ему себя держать в узде еще никогда не было. Он видит позади Джевона, который молча молит не делать ничего, и только это кое-как останавливает. Не будь рядом брата, альфа бы на все удары отца ответил и еще добавил. — Они все время смотрели на твое ужасное лицо! — нервно смеется Сынвон и отталкивает от себя сына, как будто ему даже прикасаться к нему противно. — Ты понимаешь, что это значит? С этой секунды все, что будет занимать твои мысли — работа. Ни минуты свободы тебе не будет. Вернешься в зал — сильно пожалеешь, Хосок. В моей власти снести его и построить на его месте что-то более полезное для общества. В моей власти сжечь его дотла! — снова орет, сотрясая воздух искрами. Джевон вздрагивает от грозного голоса отца и опускает глаза, прикусывая губу, чтобы не разрыдаться от обиды за Хосока. — В моей власти решать, что мне делать со своей жизнью, — Хосок ни капли не жалеет, что говорит это. Плевать, какая реакция последует после этих слов. Пусть Сынвон снова набросится и ударит, пусть изобьет. Хосок ему позволит. После сказанного точно позволит. Если бы промолчал, лопнул бы, взорвался и сам себя уничтожил. Если бы промолчал, умер бы с позором. — Если это мешает нашей работе, я не позволю тебе, Чон Хосок, — спокойнее отвечает Сынвон, но продолжает пытаться превратить сына в пепел своим ядовитым и разъедающим взглядом. — Ты думаешь, что одним лишь своим умом поднимаешься вверх, но всем плевать на твой ум. Даже в нашем бизнесе ты работаешь своим чертовым лицом, — мужчина обводит пальцем в воздухе круг. — Они сегодня, наверное, подумали: как это Чон Хосок позволил кому-то размалевать лицо? Он ужасно безответственный! А может, у него какие-то проблемы с сомнительными людьми? А может, ему не место в этой компании? — Сынвон снова медленно подходит к сыну, становится напротив, возвышаясь, показывая свою мощь над ним, и сует руки в карманы брюк. — Что скажут люди? Сын Чон Сынвона за гроши дерется в каких-то вшивых клубах? Ты отвратительный, Хосок. Я вам с Джевоном всю вашу жизнь твержу лишь одно: не позорьте меня. А ты именно это и делаешь. Ты портишь мне абсолютно все. Забудь про бокс, иначе я сам заставлю тебя это сделать. Не мелькай и не высовывайся из своего кабинета, пока лицо не придет в норму. Продолжишь свои тренировки, и я сломаю тебе руки. Куда же боксеру без рук, правда? — Сынвон ядовито ухмыляется и идет к выходу. Дворецкий уже распахнул перед ним дверь и подал пальто. Дверь за мужчиной закрывается, и на дом снова ложится гробовая тишина. Дети выдыхают. Джевон тихо всхлипывает и делает к брату шаг. Хосок, ничего вокруг не замечая, срывается и быстро идет в сторону кухни. — Хосок! — кричит младший, поспешив за братом. Хосок нависает над кухонной раковиной и сплевывает кровь, скопившуюся во рту из-за удара отца. Его мелко трясет от прошибающей злости, пальцы крепко вцепляются в края раковины, голова низко опущена. Альфа тяжело дышит, жмурится до боли в веках, пытаясь отогнать все кровью залитые образы, но ничего не выходит. Миллион картинок проносятся перед глазами, и в каждой из них разные причины смерти Сынвона. Только одно остается в них неизменным — в каждой картинке мужчина умирает от рук своего сына. — Я шею ему сверну. Глотку разорву, затолкаю кулак в рот и вырву… — Хосок, тише, успокойся, не думай о нем, — просит Джевон, подойдя сзади и осторожно положив руку на напряженное плечо брата. Хосок готов взорваться. — Я его убью. Я его убью, убью к черту, — рычит Хосок, снова сплюнув накопившуюся во рту кровь и со всей дури ударив по тумбе возле раковины кулаком. Джевон дергается и убирает руку, боясь, что своим прикосновением еще больше бесит брата. — Он сдохнет. Если он не сдохнет, сдохну я. — Не говори так! Не говори такие вещи, Хосок! — вскрикивает Джевон, больше не пытаясь сдержать слезы, потекшие по щекам. Он жмурится и закрывает уши, когда Хосок начинает бешено бить по столу, оставляя на его гладкой светлой поверхности кровавые пятна. Руки альфы снова страдают, костяшки, не успев зажить, снова разорваны. На кухне стоит невыносимый шум ударов и пропитанного злобой и ненавистью рычания Хосока. Джевон громко всхлипывает и крепко прижимается к брату. — Не делай себе больно, не причиняй боль, Хосок! Пожалуйста! — кричит он сквозь плач, пытаясь остановить и оттащить Хосока в сторону. — Перестань, остановись, Хосок. Не надо, я прошу тебя, — умоляет омега, прижавшись к груди брата и утыкаясь в его плечо носом. У Хосока сердце бьется так быстро, как будто вот-вот разорвется. Он тяжело дышит, поднимает дрожащие от бешенства руки и опускает на подрагивающую спину брата, зарывается лицом в его волосы и наконец начинает приходить в себя. — Не плачь, кнопка, мне тогда еще хуже будет, — тихо говорит Хосок, поглаживая брата по волосам. Он крепче прижимает его к себе и шепчет, зажмурившись: — Прости меня. Прости… — Не извиняйся, Хо, — всхлипывает омега, подняв заплаканные глаза на брата. — Он не заслуживает твоей боли. Сколько ты крови уже из-за него пролил… — голос Джевона становится тише, его накрывает новая волна слез. Видеть боль Хосока — самое ужасное, что может быть в его жизни. — Мы забудем о нем прямо сейчас, только не плачь, — Хосок берет лицо брата в ладони, убирает его волосы, прилипшие к щекам из-за слез, стирает с его скул большими пальцами влагу и целует в лоб. — Все хорошо, я больше не буду тебя пугать. — Я за тебя испугался, Хосок! — шмыгает носом Джевон и выскальзывает из объятий брата. Он достает из холодильника пакетик со льдом и возвращается к Хосоку, заставляет его сесть на стул, и сам садится рядом, осторожно прикладывая к его скуле холодное. — Он давно руку не поднимал на кого-то из нас… — Решил проверить мои способности, — хмыкает альфа. — Жаль, я ему их в полной мере не продемонстрировал. Он бы здесь после парочки ударов в нокауте валялся. Ублюдок. — Почему ты не сказал мне, что участвовал в бою? И Сонун ничего не сказал, — бурчит Джевон, держа пакет со льдом. — А если бы с тобой что-то случилось? И я бы не узнал… — Я сглупил, вообще не нужно было в этом участвовать, — Хосок забирает лед у брата и кладет пакет на стол. — Я знал, что так просто мне это не пройдет. У отца везде глаза и уши. Сразу ему все доложили. — Что теперь будет? Ты перестанешь тренироваться? Нам больше нельзя ходить в зал? — Конечно нет, — усмехается альфа. — Мне плевать на все, что он говорил только что. Он не лишит меня того, что позволяет мне свободно дышать. И я не позволю, чтобы он что-то сделал с клубом. — Этот клуб — единственное место, где мы можем быть самими собой, — Джевон опускает взгляд на свои руки, лежащие на коленях. — Именно поэтому отец не доберется до него, — Хосок берет брата за подбородок и поднимает его голову. От улыбки на губах альфы Джевону становится в разы легче. Невыносимо видеть его перекошенное злостью лицо. Хосоку не идет. Его лицо предназначено для улыбки. — Не знаю, в какой момент он позвонит мне и скажет ехать в офис, поэтому я иду играть с Тито, — альфа поднимается со стула и, подмигнув брату, выходит в гостиную, громко зовя собаку по имени. Злость еще прошибает его изнутри, но он ради брата ее прячет. Сердце разрывается, когда Джевон плачет и видит, как Хосок теряет контроль. Виной тому всегда лишь один человек. — Я покажу тебе, чему научил его! — оживляется Джевон, подскочив с места и побежав за братом. — Надеюсь, приносить вещи? — посмеивается альфа и снова громко кричит на весь дом, распугивая тишину: — Тито! Бегом ко мне!🩸
— Добро пожаловать в Epiphany, господин Ким, — Джин с довольной улыбкой до ушей подходит к столику, за которым уже сидит Тэгюн, и опускается напротив. Омега встречает его закатыванием глаз. Джин на это усмехается и забрасывает руки на спинку диванчика. — Наконец-то ты снизошел до моего ресторана. — Я бы не пришел, если бы ты не угрожал приехать ко мне в офис и пообедать со мной прямо там, — цокает Тэгюн и кладет телефон рядом со стаканом свежевыжатого апельсинового сока. — Ты совсем не голоден? Или не доверяешь здешней кухне? — спрашивает Джин, кивая на сок омеги. — Всего лишь ждал, — пожимает плечами Тэгюн. — Я хочу, чтобы ты принес мне десерт. — Есть конкретное желание? — спрашивает с улыбкой альфа. — Лучший десерт, Сокджин, — омега расслабленно откидывается на спинку дивана и складывает руки на груди, с вызовом смотря альфе в глаза. Джин смотрит на него, принимая правила, коротко кивает, подзывает повара и говорит ему на ухо, что приготовить. Спустя пятнадцать минут альфа сам приносит готовый десерт и ставит перед Тэгюном. — Банановое парфе, французский десерт с особенным вкусом, который ты нигде больше не встретишь, — Джин обаятельно улыбается и возвращается на свое место напротив омеги, внимательно следя за реакцией. О том, что это его любимый десерт, альфа умалчивает. Мало ли, омега есть расхочет. От Тэгюна такое было бы неудивительно. Тэгюн берет маленькую ложку, зачерпывает ею немного сладости и пробует. Он не меняется в лице, но Джин по взгляду видит, что омеге нравится. Его глаза наполняются немым восторгом, прорвавшимся сквозь завесу непроницаемости. Джину большей реакции и не надо. Он довольно хмыкает и склоняет голову к плечу, скользнув кончиком языка по нижней губе. — Неплохо, — сдержанно отзывается омега и сразу же отправляет в рот вторую ложку. — Иначе и быть не могло. В моем ресторане только лучшие блюда со всего мира. — На нас все так пялятся, — тихо говорит омега, уткнувшись взглядом в свой десерт. — Расслабься, смотрят только на меня, — усмехается Джин. — Все они хотели бы сидеть тут вместо тебя, уж поверь, — альфа кивает подбородком на место, где сидит Тэгюн. — Нарцисс, — закатывает глаза омега. — Загляни в интернет и посмотри, что люди пишут обо мне. У некоторых омег такая богатая фантазия, что даже я поражаюсь, — посмеивается альфа. — И часто ты читаешь отзывы о своей персоне? — Иногда смотрю. Мне хочется знать, как я выгляжу со стороны. Таким образом я становлюсь еще лучше и желаннее, — пожимает плечами Джин. — Как будто тебя не волнует, что о тебе говорит народ. Мы с тобой одинаковые в этом. Ты боишься новых оскорблений и претензий, а я жажду очередных восхищений. — Я не трачу на это свое время. Я дорожу каждой минутой своей жизни, — Тэгюн поджимает губы и отворачивает голову в сторону, разглядывая посетителей ресторана. — Одни ненавидят, а другие поклоняются, — задумчиво тянет Джин. — Так было и будет всегда. — Кажется, этот пожилой омега тоже из тех, кто поклоняется тебе, — бормочет Тэгюн, отвернувшись. Неподалеку от них сидит красивый беловолосый омега шестидесяти лет и уже несколько долгих минут не сводит с Джина липкого изучающего взгляда. Джин поворачивает голову в его сторону, окинув быстрым взглядом, и сразу же отворачивается, меняясь в лице. Он больше не выглядит таким напыщенным. Тэгюн это замечает. Он щурится и складывает руки на груди. — Что-то не так? — Воспоминания нахлынули, — альфа поджимает губы. — Какие? Тебя что-то связывает с ним? — хмурит брови Тэгюн, внимательно смотря на Джина. — К сожалению, — кивает альфа. — Я трахался с ним, когда был на последнем курсе в университете. — Шутка?! — Тэгюн едва воздухом не давится от услышанного и ставит свой стакан с соком на столик. — С этим старым… — Взрослые свободные омеги любят альф помладше, — горько усмехается Джин. — Сами уже не первой свежести, но мясо предпочитают свежее. И он не один такой был. — О чем ты говоришь? — Тэгюн слегка морщит нос и поджимает губы. Он не верит, ему кажется, что это очередная мерзкая шутка Джина, но сожаление и печаль в глазах альфы, оглянувшегося на прошлое, доказывают обратное. — Я спал со старыми омегами за деньги, Тэгюн, — прямо говорит Джин, смотря Киму в глаза. — Я был для этих морщинистых извращенцев красивой и дорогой игрушкой. Пока они давали мне большие деньги, я делал все, что им вздумается. Тэгюн не понимает. У него услышанное в мыслях не укладывается. Для чего альфе из влиятельной семьи заниматься подобным за деньги? — Тебе что, мало было денег? — хмурится омега. — Тогда я был без гроша. Впервые напоролся на гнев отца. В наказание он лишил меня всего, что я имел. Заблокировал мою карту, забрал машину, выгнал из дома. Ему было плевать, как я буду выживать. Сказал, что я взрослый, смогу выкрутиться и прожить. — Что нужно было сделать, чтобы так разозлить Хенбина? — удивляется Тэгюн. Он, как и многие, знает, какой отец Джина хороший и открытый человек, безмерно любящий своих детей и никогда этого не скрывающий. Слова Джина о нем поражают. Не вяжется это с тем образом, который привыкли видеть в обществе. — Я накачал его секретаря наркотиками и оттрахал прямо на рабочем месте, — Джин бросает нервный смешок и зарывается пальцами в шоколадные волосы. — Я и сам был обдолбан. Мои студенческие годы были самыми сумасшедшими в моей жизни. Я творил беспредел, шел против всех правил, каждому пытался доказать, что я выше и лучше. Даже отцу. Таким образом я решил ему подпортить репутацию. Напился, добавил к этому дурь и заявился в его офис. Отец много сил и денег потратил на то, чтобы замять этот скандал, поэтому никто о нем не знает. И тогда, оставшись ни с чем, я решил подзаработать своим лицом, которым всегда все так восхищались. — Это ужасно. Твой отец сделал все правильно, — мотает головой Тэгюн, выказывая свое недовольство. — Вместо того, чтобы что-то менять, ты решил поступить еще хуже. — Хуже? Чем? — поднимает бровь альфа. — Мне нужны были деньги, чтобы выжить. Отец не спонсировал меня больше. Что плохого в том, чтобы пытаться прожить и прокормить себя? — Таким отвратным путем? — морщится Тэгюн. — Пошел работать шлюхой для старых толстых кошельков? Надеюсь, об этом твой отец не знает, иначе я не пойму, как он еще не поседел от ужаса. Ты молодой и сильный альфа, способный на все. Ты мог найти любую работу, но выбрал торговлю телом. — Работать за мелочь, но главное не на постыдной работе? — смеется альфа. — Зачем, если я могу заработать больше тем, за что меня боготворят. Я люблю секс, я люблю получать и доставлять удовольствие. Так почему бы не брать за это большие деньги и жить без нужд? — Поэтому у тебя такая радостная, — Тэгюн изображает пальцами кавычки, — реакция была, когда ты увидел этого омегу? Не противоречь себе. Ты просто привык к роскоши и не мог жить без нее. Ради этого ты даже сам лег бы под кого-то, да? — Да, я люблю жить красиво, ни в чем не нуждаясь. Привык так, понимаешь? Я никогда в жизни не жаловался на недостаток денег, а потом отец устроил мне такой урок. Это продолжалось два месяца, он не хотел даже говорить со мной, запрещал Чимину и папе связываться со мной. Он такой же, как и ты, зависимый от общественного мнения, — бросает смешок Джин. — Мне негде было жить, нечего было есть. За все нужно платить, и я платил собой за проживание у человека, который согласился помочь мне за такую малость. Так называемые друзья тогда отвернулись от меня, показали себя настоящих, и в будущем я избавился от них. — Но ты сожалеешь, Джин. Ты сказал «к сожалению», когда я спросил о том, что связывает тебя с этим омегой. — При других обстоятельствах я даже не взглянул бы на эту рухлядь, вот поэтому «к сожалению». Это не самый лучший отрывок моего прошлого. Да, было классно трахаться, но лишь закрыв глаза и представляя кого-то из тех молодых и прекрасных, которые тоже отвернулись, как только в моем кармане не осталось даже одной ржавой монетки. А каково работающим в борделях? Большая часть шлюх — жертвы мировой несправедливости, лишенные всего. Бывало, я сталкивался с ними и видел глаза, в которых безысходность и отчаяние. Порой люди вынуждены топтать свою гордость, чтобы прожить. Это тоже работа, так что не принижай ее значение, Тэгюн. — Я не могу этого понять. Даже умирая от бедности, я ни за что не пошел бы на такое. — Потому что ты лучше жизнь отдашь, чем через свою гордыню переступишь, это я уже давно понял. Таким, как ты, Ким Тэгюн, чертовски непросто бывает в этом мире, — Джин мотает головой и достает пачку сигарет. — При малейшей сложности жизнь без особого труда ломает таких. — Я всегда найду выход, — Тэгюн пожимает плечами и поднимается с диванчика, прихватив свой телефон, лежащий на столике. — И этот выход не сломает меня, — бросает омега и уходит, оставляя альфу в одиночестве. Джин горько усмехается и закуривает, не посмотрев Тэгюну вслед. И чего он хотел? Им друг друга никогда не понять. Этот спор продолжался бы еще вечность, но так ни к чему бы и не привел. Бывает, людей меняют обстоятельства. Порой вынужденно, а порой человек сам понимает, что нужно становиться другим. Пересмотреть свои взгляды на жизнь и на определенные вещи, понять, что все до этого было ошибкой. Жизнь берет за глотку и заставляет сделать выбор или не делать его вообще, смириться и позволять топтать себя. Джин позволил сделать это с собой, не принял новые условия, не подстроился, но пожертвовал. Да, знал, что трудности временны, что однажды отец простит и примет обратно. Это было лишь наказанием, не обречением. У каждого свой предел, у каждого свое «пора остановиться». А Тэгюн из тех, кто мараться не станет. Лучше позволить обстоятельствам проглотить себя, не оставив и мокрого места, чем лишиться гордости, которая ни к чему не приведет. Джин не хвастает своим прошлым, но и ошибкой его не считает. Это был опыт, минутная сложность в бесконечной сказке. Альфа гордится лишь тем, что не побрезговал. Он тоже гордый, но не в ущерб себе, как Тэгюн. Он гордый и непреклонный в своих убеждениях и желаниях, а Тэгюн — категоричный омега, которому жизнь никогда не ставила подножку. Хотел бы Джин посмотреть, как он заговорил бы, оказавшись ни с чем на обочине судьбы. Может, тогда он понял бы, почему альфа, привыкший жить на полную катушку, не побрезговав и не боясь быть униженным, выбрал именно такой способ выживания. Джин встает с диванчика, просит официанта принести бутылку лучшего вина для беловолосого омеги и покидает ресторан. Пусть это прошлое не пестрит положительными оттенками, альфа все равно ему будет благодарен.🩸
Тэгюн хочет верить, что выход, который он выбрал, его не сломает. Он бесцельно катается по улицам города, отпустив водителя и пытаясь в одиночестве осмыслить все, что было в ресторане. Казалось бы, Джин больше не сможет ничем удивить, но снова сам себя превосходит. В голове не укладывается история из его прошлого. Это возмущает и отталкивает Тэгюна, привыкшего окружать себя порядочными людьми. Джину нечем гордиться, он ничего полезного не делает ни для себя, ни для кого-либо. Он попросту прожигает жизнь, утопая в объятиях шлюх с бутылкой лучшего алкоголя в руке. Он тонет и ему это нравится. Более порочного человека Тэгюн в своей жизни не встречал и теперь ума не приложит, как связался с ним, когда всю жизнь старательно сохранял дистанцию, ни разу не дав сбой. Когда альфа предстает перед Тэгюном в более привлекательном свете, обязательно всплывает что-то, что эту привлекательность смазывает и уродует. Тэгюн пытается себя убедить в том, что горбатого лишь могила исправит, что Джин со своей яркой репутацией не станет кем-то другим, пытается его оправдывать с тех самых пор, как они застряли в лифте, но альфа вновь показывает, каков он на самом деле. Снова отталкивает Тэгюна, которому с таким не смириться, не привыкнуть, глаз не закрыть, и будто этого нет. Джин — плохая компания. Джин будет тянуть на дно и ни до чего хорошего не доведет. Тэгюн себе это не перестает повторять. И повторяет прямо сейчас, крутя руль в неизвестном направлении. Он лишь собьет с намеченного курса и разрушит все планы, которые омега себе на десятки лет вперед построил. Ничего хорошего от связи с Пак Сокджином не ждать. Тэгюн хочет верить, что выход из жизни, где присутствует Джин, его действительно не сломает.🩸
— Ты хотел поговорить. Я приехал, как смог, — Джин опускается на кресло напротив отца и кладет руки на мягкие ручки. Хенбин окидывает сына хмурым взглядом и ставит чашку с чаем на столик перед собой. — Как смог? — усмехается мужчина и саркастично кивает. — Ты очень занят, сын? Да, ты действительно занятой человек. У тебя нет времени, ты усердно работаешь, создавая новые скандальные новости. Чем ты был занят? Снова в отеле с очередной блядью? — Отец… — Джин устало прикрывает глаза и трет указательным пальцем переносицу. Ему совершенно не до скандалов. Голова разрывается от пульсирующей боли, а во рту неприятно сухо. — Я знаю, ты стараешься не выбиваться из того образа, который сложился из твоих приключений, известных на весь город, но в последнее время ты делаешь слишком много шума, — Хенбин встает с кресла и расхаживает по гостиной, сцепив руки за спиной. — Тебе уже не двадцать лет, ты не в том возрасте, чтобы снова бунтарить против меня и кого-либо еще. Что случилось? Каждый день в интернете я натыкаюсь только на истории о твоих похождениях. Есть в этом городе омеги, которых ты еще не опробовал? — Ты преувеличиваешь, — Джин поднимает взгляд и следит за расхаживающим из стороны в сторону Хенбином. — Все как обычно, отец. Ни больше, ни меньше, чем обычно. — Ты просто уже не замечаешь, Сокджин. Ты теряешься в количествах. В количестве партнеров, в количестве выпитого и в количестве принятого. Я на все закрываю глаза, ты не ребенок уже, и я очень хочу надеяться, что ты понимаешь, что делаешь со своей жизнью, но в последнее время ты будто в отрыв ушел. — Я всего лишь соответствую тому Пак Сокджину, которого видят люди, смотря мне в глаза, — Джин сухо улыбается уголками губ и пожимает плечами. — Если у тебя возникли какие-то проблемы, то лучше поделись со мной и с папой. Возможно, мы сможем как-то помочь, — Хенбин вздыхает и сует руки в карманы темно-серых брюк. — Я же взрослый, отец, ты забыл? Я сам справлюсь, по-своему. — Просто веди себя потише. Не доставляй своей семье проблем. Сейчас тебе лучше вообще не высовываться. Сконцентрируйся на ресторане, там всегда хлопот хватает. — Хорошо. Ты прав, — Джин коротко кивает и поднимается с кресла. — Я пойду. — Без выходок, Сокджин, — говорит мужчина вслед сыну и с тяжелым вздохом опускается на диван. Джин выходит из дома и садится на верхнюю ступеньку, повесив локти на коленях. Он и правда навел шумиху. После того, как они с Тэгюном разошлись в ресторане, Джин будто в себя пришел, обозлился и решил оторваться, чтобы Тэгюну и самому напомнить, какова его сущность. Джин сутки напролет трахается с разными омегами, гуляет в лучших клубах города и не просыхает. У него даже сейчас в кармане завалялся пакетик с порошком, который он планировал занюхнуть перед звонком отца. Так лучше. Быть собой. Без попыток кому-то что-то доказать. Лучше быть тем, от кого многого не ждут. Лучше быть свободным от своей проклятой гордости и правил, которые вынуждают человека быть кем-то другим. Именно поэтому у Джина к Тэгюну дикое раздражение. Жить в собственноручно выстроенных рамках, значит не жить вовсе. Дверь за спиной альфы открывается, но Джин не оборачивается, уйдя в свои мысли, думая над словами отца. Поэтому лучше быть под кайфом или пьяным, чтобы свои портящие настроение мысли не слышать. Сразу тоска накрывает. — Ты чего тут расселся? — спрашивает вышедший весь при параде Чимин, слегка пихнув бедром плечо брата. — Мне страшно, когда ты такой унылый. Как будто моего братика подменили. — Ты куда собрался? — Джин поднимает голову и глядит на нависшего перед ним Чимина. Омега, как и всегда, выглядит на миллион. На нем укороченный бомбер его собственного авторства, расшитый зелеными, синими и серебристыми пайетками, и узкие черные штаны, подчеркивающие каждый изгиб его длинных стройных ног. Легкий смоки айз добавляет ему шарма, а блестящие от прозрачного блеска пухлые губы мерцают на свету, будто усыпаны мелкими драгоценными камнями. — В клуб, у меня заслуженный отдых после недели упорной работы, — омега поправляет светлую челку и спускается на пару ступенек ниже. — Странно, что ты не там. Ночь наступает, а кровавый закат делает твое унылое лицо еще более унылым, — хмыкает омега, приложив ладонь ко лбу брата. — Температуры нет. Почему ты дома в такое время? — Я пока воздержусь. Отец попросил какое-то время побыть тихим мальчиком, — альфа безрадостно усмехается. — Не умеешь ты быть тихим мальчиком, что за бред, — закатывает глаза Чимин. — Ты похож на овощ, когда вот так вот просто сидишь. Не слушай отца. Хочется тусить, так зачем себя ограничивать? Забей на его слова, Джин-и, поехали веселиться, — омега цепляет двумя пальцами ворот красной в черный цветок рубашки альфы и тянет на себя. — Там будет Юнги. Нетронутая тобой душа. Пошли, исправишь это, — хихикает Чимин. — Разве Хосок не застолбил его? — хмурится альфа, не реагируя на попытки брата сдвинуть его с места. — Что-то я не видел, чтобы они где-то вдвоем мелькали. Хосок, наверное, так и не смог позволить какому-то невинному цветочку растопить его ледяное сердце и продолжает удовлетворяться омегами на одну ночь, — пожимает плечами Чимин. — Вставай, Пак Сокджин! — Ладно, повезешь меня? — Джин устало вздыхает и наконец встает, возвышаясь над маленьким братом. — Конечно нет! А Джевона куда? Мне еще его прихватить надо, — Чимин мотает головой и достает ключи из кармана бомбера. — У тебя есть своя тачка. Или ты даже водить уже не в состоянии? — бурчит омега, идя к своей мазерати. — Тебе срочно нужно выпить, братик. Так не пойдет. И, наверное, Чимин прав. Джину только крепкий, разъедающий внутренности алкоголь поможет.🩸
В клубе, как и всегда, полно народу. Молодое поколение высшего слоя отрывается, отмечая праздник беззаботной жизни, в которой они — цари и боги. И так чуть ли не каждый день. Когда Джевон, Чимин и Джин приходят, в вип-зоне на втором этаже клуба их уже ждут Юнги, Самин и Тэхен, распивающий маргариту. — Какие-то вы тухлые, — хмурится Чимин, садясь на диванчик. Джин опускается напротив Юнги и закидывает одну руку на спинку дивана, взяв себе коньяк. — Тэхен, а где твой брат? Я помню, что видел его у себя на тусовке, думал, он одумался, — омега смеется и наливает себе в рюмку чистый ром. Джин, услышав имя, вызывающее у него бурю эмоций, тоже поворачивает голову к Тэхену в ожидании ответа, который не должен волновать. Больше. — Тэгюн неизменен. Он в работе с головой, — Тэхен отпивает коктейль и закидывает ногу на ногу. Выглядит он в тонкой черной рубашке, открывающей вид на ключицы и заправленной в виниловые черные штаны, просто блестяще. Даже Джин не отказывает себе в том, чтобы оглядеть омегу с ног до головы. Красивую шею Тэхена украшает тонкая полоска чокера, а в ушах рядом с привычными кольцами поблескивают серьги в форме крестов. Он выглядит, как тайная мечта абсолютно каждого альфы, а может, и омеги. Никто не оставляет его без внимания. — Ясно, конец света еще не случился, — усмехается Чимин и переводит свое внимание на Юнги, восхищенно вздыхая. — Ты убиваешь, Мин Юнги. Тут даже слова не нужны, просто выпьем, — отмахивается омега и передает рюмку с ромом Мину. Сегодня Юнги выглядит в сотни раз привлекательнее, чем на вечеринке у Чимина. Наверное, в этот раз он действительно решил привлечь к себе всеобщее внимание, как и обещал Паку. На омеге кремовая рубашка с полупрозрачными рукавами, расширяющимися к низу и собранными на короткие атласные манжеты. Рубашка заправлена в светлые джинсы с завышенной талией, что подчеркивает его довольно красивую фигуру. На молочной шее тонкая цепочка с маленьким рубиновым камнем, упавшим в выемку меж ключиц. На лице легкий макияж, подчеркивающий взгляд, и розовые губы, которые хочется попробовать на вкус. Юнги — воплощение ангела, снизошедшего до всех них, забытых Богом грешников. Чимин по хищному взгляду рядом сидящего брата понимает, что тот тоже оценил. Джину такой образ по душе. Он любит портить идеальное, окунать в свой порочный омут и наблюдать, как белоснежные крылья ангела преображаются и становятся черными. — Не благодари за наводку, — быстро шепчет Джину Чимин и поворачивается к друзьям. — Самин, тебе нужно чаще с нами выбираться. Ты, оказывается, хорош в алкоголе, а мне такие друзья нужны. — У тебя есть Джевон. Самин мой, — Тэхен прижимает к себе омегу и собственнически закидывает на его колени свою ногу. — Ты всегда был жадным, — цокает Чимин и кладет подбородок на плечо Джевона, который старательно делает вид, что ему плевать. Чон с невозмутимым лицом попивает лонг айленд и мысленно себя успокаивает тем, что Чимин просто шутит. В последнее время каждая подобная шутка как ножом по сердцу Джевона. — Это не жадность, просто не вижу смысла делиться своим, — Тэхен с улыбкой пожимает плечами и допивает остатки маргариты на дне бокала. — Здесь скучно, я хочу сладкую каплю крови. — Надеюсь, не человеческой? — спрашивает Юнги, удивленно подняв брови. — О, ты ведь не знаешь, — посмеивается Тэхен. — Я про колеса, Юнги, — шепчет он ему на ухо. — Раз уж ты здесь, в нашем грешном городе, можешь попробовать тоже. Терять уже все равно нечего. — Я откажусь! — Юнги быстро мотает головой. — Мне с головой хватает алкоголя, — он поднимает свою рюмку, показывая Тэхену. Тот смеется, забавляясь реакцией младшего. — Ладно, ангелочек, будешь готов, скажешь мне, — Ким подмигивает Юнги и отворачивается к Самину, протягивая руку. — Сам-и. Когда на ладонь ложится маленькая красная капля, вечер приобретает новые краски. Оживляет, вдыхает жизнь, дарит вторую, торжественно рождая с открывающимся после принятия глазами. Будто впервые на мир смотреть приходится. И вот он уже не кажется таким чертовски мерзким и разочаровывающим. А улыбка кажется более искренней благодаря одной кровавой капле, растаявшей на языке. Юнги единственный, кто ограничивается алкоголем. Омеги принимают капли и уносятся на танцпол, а Джин организовывает себе на столике три дорожки белого порошка и под шокированным взглядом Юнги снюхивает сразу все. В этот момент Пак Сокджин перерождается, восстав из пепла фениксом. Тоска и с трудом различимое, но все же имеющееся раздражение сменяются нездоровым блеском с примесью чего-то дикого и опасного. Альфа улыбается так, что это больше похоже на оскал. Густая чернота заливает зрачки. Он вновь собой становится. — Я думаю, тебе стоит попробовать расслабиться так, как это делаем мы, — заговаривает Джин, подняв взгляд на Юнги. — Алкоголь тебя немного разбавляет, повышает настроение, но ты все еще остаешься в этом городе. Тебя не уносит куда-то далеко. Туда, где было бы намного увлекательнее, чем здесь. — Мне и здесь хорошо, я пока не готов уноситься в другие просторы, — Юнги коротко улыбается и пьет ликер, смешанный с ромом. Сливочная составляющая ликера облегчает прием и не так сильно обжигает глотку, как ром в чистом виде, который давал Чимин. — В любом случае, если ты решишься, лучше меня в этом вопросе тебе не поможет никто. Черт, здесь так шумно, — Джин поднимается с диванчика и, обойдя столик, садится рядом с Юнги. Чимин был прав, грех отказаться от такого омеги. Его мягкий нежный аромат из-за кокаина воспринимается еще острее. Его запах становится ярче, и альфу тянет, как хищника на запах сырого мяса. — Я буду знать, — Юнги немного отодвигается, чувствуя альфу слишком близко. Его будто в угол загнать хотят. Омега начинает жалеть, что не пошел танцевать с остальными и остался наедине с Джином. Этот альфа с тех пор, как они пришли, сканирует взглядом и не дает расслабиться. Это не тот взгляд, который заставляет колени дрожать. От этих глаз ничем хорошим не веет. Может, Джин пытается это скрыть, но Юнги слишком хорошо видит в них алые искры. Это не может не пугать. Джин хотел бы встать и уйти. Частичка ясного ума, не приправленная порошком, кричит о том, что в этот самый момент совершается ошибка. Но одна капля ничто в огромном океане. Глупо отрицать, что Юнги манит и привлекает, ни один альфа бы мимо не прошел, но это все равно не то, к чему Джин успел привыкнуть. Мерзкое ощущение того, что он пытается притронуться к тому, кто ему не принадлежит, бьет мелкими разрядами по кончикам пальцев, будто остановить хочет, но Джин все сигналы игнорирует. Ему самому себе доказать надо, что мир вокруг одного конкретного омеги не вертится. Втрахивая во всевозможные поверхности всевозможных омег, он продолжал убеждать себя, верил и облегченно выдыхал, но лишь до тех пор, пока вновь не оказывался один на краю постели, пропахшей запахом секса и горьким послевкусием еще одной ночи, не оставившей после себя ничего. Чувствовать страх в глазах Юнги Джину не нравится. Он начинает сам себя ненавидеть, но тормоза уже потеряны. Наверное, Юнги правильно делает, что быстро поднимается, почуяв неладное, и отходит к ограде. Он смотрит вниз, где расположен танцпол, и бегает взглядом по танцующим в полумраке, разбавляемом свечением прожекторов. Музыка сверху хоть и не такая громкая, но омега все равно не слышит, как сзади к нему подкрадывается Джин и встает за спиной. — Я так привык видеть все это каждый день, что начинает тошнить, но остановиться невозможно, — говорит альфа, не смотря на толпу внизу. Он скользит взглядом по худеньким плечам и спине омеги, что стоит перед ним. — Даже сейчас я нарушаю обещание. Не продержался и суток. Снова приехал. Хорошо, что здесь есть ты. Все не так ужасно. — Если тошнит, зачем себя мучить? — спрашивает Юнги, не поворачивая головы. Он спиной ощущает широкую грудь альфы, что чертовски близко. Слишком близко. Сдвинуться возможности нет, но и убегать омега не хочет, чтобы не показаться полнейшим трусом. — От вредных привычек трудно отказываться, Юнги, — Джин отпивает коньяк из бокала и ставит его на ограду рядом с омегой. — Пошли танцевать. — Я пока не в том настроении, чтобы танцевать, — Юнги напрягается, ощущая жар пьяного дыхания на своем затылке. — Тогда я предложу тебе еще раз, — говорит альфа. Перед лицом Юнги оказывается маленький прозрачный пакетик с белым порошком на дне. — Долго ждать не придется. Особенно если ты впервые это делаешь. Совсем немного, и тебе станет плевать абсолютно на все. Я знаю, я тебе, очевидно, не особо нравлюсь, но и это перестанет быть помехой. — Помехой для чего? — спрашивает Юнги, загипнотизировано уставившись на пакетик с кокаином. — Для нашего дальнейшего знакомства, — опаляет горячим дыханием ухо Юнги Джин. Пока он продолжает держать перед лицом омеги пакетик, другая его рука скользит на тоненькую талию и слегка сжимает через тонкую ткань рубашки. Расстояние между ними пропадает. Юнги всем телом чувствует альфу. Джин накрывает талию омеги и другой рукой, наклоняет голову и скользит по фарфоровой шее губами, испытывая острое желание впиться в нее зубами. — Сокджин, лучше не надо… — шепчет Юнги, застыв в руках зверя и боясь лишний раз пошевелиться. — Тогда пошли танцевать, — альфа раздраженно хмыкает и кладет ладонь на плоский живот омеги, плотнее прижимая его к себе. — Нет, я не хочу, — Юнги будто отрезвляющую пощечину получает. Он распахивает глаза и пытается оттолкнуть альфу, но тот даже не сдвигается. — Пусти меня. — Нельзя быть таким, Юнги, — рычит Джин, начиная злиться. — Ты ничего не хочешь, разве это интересно? — Я уверен, здесь есть много людей, которые захотят поддержать тебя, — Юнги сжимает пальцы вокруг запястий альфы, пытаясь отлепить от себя его руки. — Будь они все мне интересны, я бы не стал на тебя время тратить, — нервно усмехается альфа. Он резко разворачивает Юнги к себе лицом и берет пальцами за подбородок. — Отпусти меня! — Юнги бьет альфу по руке и пытается вырваться, но Джин держит слишком крепко. В уголках глаз начинают скапливаться слезы. Юнги всеми силами себя мысленно успокаивает, только бы приступ не начался, но чем дольше он находится в плену альфы, тем тяжелее себя контролировать. — Пожалуйста, пусти… В один миг омега перестает ощущать на своем теле чужие прикосновения, будто ветром сдуло. Он растерянно моргает, спиной прижимается к ограде, чтобы не упасть из-за внезапного головокружения, и замечает Хосока, держащего Джина за ворот рубашки. — Тебя попросили отпустить. С каких пор ты стал глухим? — готовым рвать зверем рычит Хосок, прибив Джина к стене. Он хоть и пониже Пака, но это не мешает ему крепко удерживать альфу. Очень вовремя возвращаются и натанцевавшиеся омеги. Все, кроме Тэхена, в шоке от развернувшейся картины остаются на своих местах и с беспокойством наблюдают за альфами. Тэхен плюхается на диван и наливает себе ликер, как будто рядом ничего не происходит, и слегка кивает головой в такт музыке. Чимин с прищуром смотрит на Юнги, готового расплакаться, и переводит взгляд на альф. И без слов все понятно становится. Джевон рядом с омегой со страхом глядит на своего брата и выступает вперед, сразу же останавливаемый Чимином. — Разве сюда не развлекаться приходят? — усмехается Джин. — Отпусти, Хосок. То, что ты у нас, оказывается, все это время скрывал свои боксерские таланты, не пугает меня. Не делай себе проблем. — Даже смотреть в его сторону не смей, — Хосок находится в шаге от того, чтобы разукрасить всеми обожаемое лицо альфы, которым тот так гордится. Испуг в голосе Юнги, который Хосок успел услышать, когда поднимался сюда, до сих пор в голове прокручивается. Плевать, что перед альфой тот, кого он другом зовет. Этот друг все границы переходит и одной своей выходкой в адрес невинного омеги пробуждает внутри Хосока всю живущую там ярость. — Еще раз к нему подойдешь, и я не стану задавать вопросов. — Не угрожай мне, — с лица Джина исчезает улыбка. Он толкает Хосока в грудь и поправляет свою рубашку. Напряжение между ними растет по секундам. — Сразу надо было говорить, что он твой. Не произошло бы всего этого. — Омега должен кому-то принадлежать, чтобы его не тронули? — Хосок зло усмехается, с искренним удивлением подняв брови. — Ты слышишь себя, Джин-а? Ты понимаешь, что несешь? — Хосок, он не понимает, что говорит, — Чимин подходит к альфам и становится между ними, чтобы они не решили накинуться друг на друга. Разведенными в стороны руками он упирается в грудь каждого, ощущая, насколько оба взбешены. — Оставь его. — Уйди, — Хосок без труда отодвигает омегу в сторону и снова наступает на Джина. — Что ты мне сделаешь? — хмыкает Пак. Его за предплечье пытается удержать Чимин, тихо прося успокоиться, но альфа не слышит. — Посмеешь поднять на меня руку? Давай, попробуй. — Хо, не надо, — просит Джевон, подлетев к брату. Тот сверлит Джина уничтожающим взглядом, даже не моргает, на Джевона никак не реагирует. Он почти готов поддаться на провокацию. Альфа сжимает руку в кулак, собираясь ударить. — Хосок, не надо, не трогай его, — где-то рядом голос Юнги как по щелчку заставляет разжать руку. Его и надо было услышать, чтобы понять, что с омегой все в порядке. Тихий дрожащий голос приводит в чувства. — Пожалуйста. Хосок разворачивается, подходит к Юнги и, взяв за руку, тянет за собой к лестнице. Омега не сопротивляется, бросает на друзей виноватый взгляд и молча уходит за Хосоком, чтобы не усугублять ситуацию. Атмосфера, наконец, перестает давить. Самин тоже опускается на диванчик и после произошедшего наливает себе что-то покрепче сладкого коктейля. Джевон прикусывает губу и смотрит на лестницу. Настроение вдруг пропадает, а на душе остается скользкое ощущение внезапно образовавшейся пустоты, которую он сам себе не может объяснить. — Вау, — усмехается Тэхен, нарушая напрягающее молчание и допивая свой напиток. — Сколько драмы, — омега поднимает брови и растягивает сомкнутые губы в стороны в подобии неловкой улыбки. Джин поворачивает к нему голову и сразу же жалеет. Ему еще больше тошно становится. Он будто не Тэхена видит перед собой, а его старшего брата, что точная его копия. Именно из-за него у альфы все к чертям покатилось. — Отец был прав, надо притормозить, — хмыкает Джин и зачесывает челку назад. — Хорошего вечера, — бросает он омегам и уходит. — Что, черт возьми, с моим братом? — растерянно смотря альфе вслед, выдыхает Чимин, скривив лицо от недоумения. — А с моим… — тихо, чтобы никто не услышал, говорит Джевон, отвернувшись к танцполу внизу. — Что бы там ни было… мне очень жаль. Я иду вниз, там веселее, — Тэхен морщит нос и, пьяно хихикнув, поднимается с дивана. Тэхен берет то, за чем пришел. В постоянной погоне за моментом кратковременного счастья он приходит в толпу незнакомцев и ныряет в нее, как в пучину, где находит не смерть свою, а новую жизнь. Громкая музыка разливает энергию по венам, и снова появляется то самое чувство свечения изнутри, которое так любит омега. Тэхен сразу вливается в поток и подхватывает ритм. Туманные глаза с расширенными зрачками пьяно скользят по очертаниям окружающих тел, переживающих свою секунду славы в жизни Тэхена лишь в тот момент, когда луч прожектора их одаривает своим светом. Тэхен прикрывает глаза и двигается, не особо стараясь попасть в ритм. Он мысленно что-то свое вырисовывает, тянет руки вверх, будто к самому небу, которое давным-давно их всех отвергло, кончиками пальцев цепляет свет, опускает руки, скользя ладонями по своей шее, ключицам и груди, зарываясь длинными пальцами в темные кудри, сжимая их на затылке и взрываясь новой волной энергии. Обострившийся слух ловит каждый звук, а глаза будто даже через прикрытые веки видят все, что вокруг происходит. Тэхен смеется, но даже собственный смех тонет в шуме, что так приятен. Он идет дальше, расталкивая людей и пьяно крутя головой. То опускает ее, смотря себе под ноги, где зазывающая тьма, то задирая подбородок и томно смотря на окружающие безликие тени, не играющие никакой роли. Кровавая капля делает свое дело. Он снова открывает глаза и застывает. Кажется, и люди вокруг становятся статуями. Тэхен видит Чонгука, как уже когда-то. Фантом, злая шутка сознания. Мозг снова играет в игры, которые Тэхен не заказывал. Альфа где-то неподалеку, чертовски близко, но вытянутой рукой не коснуться. Чонгук смотрит ему прямо в глаза, Тэхен сто раз готов поклясться. Он не стоит столбом и идет к своему призраку, беззвучно шепча его имя. Моргает медленно, пьяно, думает, что вот сейчас Чонгук исчезнет, но альфа никуда не девается. Он разворачивается к Тэхену и делает шаг навстречу. Толпа вокруг не перестает пребывать в сумасшедшем движении, Тэхен ловко всех обходит и добирается до своей цели. Чонгук все еще на месте, и исчезать не собирается. Его аромат омега узнает из тысячи. Он не кажется фантазией, слишком живо тело омеги на него реагирует, покрываясь мурашками. — Фараон, только не исчезай. Не уходи никуда, — шепчет Тэхен совсем рядом с губами альфы и накрывает затылок альфы рукой. Он все еще в танце, все еще в пучине. Его плавные движения могли бы свести с ума. Он изгибается, как дикая кошка, с соблазнительной улыбкой, застывшей на красивых красных губах, и продолжает держать альфу, только бы он никуда не пропал из виду. Он готов мурчать, когда чувствует чужую ладонь на своей пояснице. Подходит ближе, почти вплотную, и касается губами шеи альфы, сразу же ощущая напряжение. Рука Чонгука соскальзывает на упругую задницу омеги, обтянутую тканью лаковых штанов. Тэхен смеется и прикрывает глаза, сгорая от ощущения жара на своей ягодице. Чонгук, как и всегда, груб, но по-другому и не надо. По-другому будет не Чонгук. Тэхен размыкает губы и снова касается теплой кожи на шее альфы. Целует, слегка касается кончиком мокрого языка и быстро кусает. Чонгук хватает за талию и резко разворачивает омегу спиной к себе. Тэхен откидывает голову на его плечо и продолжает двигаться под музыку, чувствуя горячее дыхание альфы на своем оголившемся плече. Он плавно повиливает бедрами и специально, а может, совершенно случайно, задевает пах альфы ягодицами. Это слишком, абсолютно невыносимо. Тэхен распахивает глаза, сгорая от необходимости прямо сейчас увидеть, о чем говорит взгляд Чонгука, но оказывается совершенно один в толпе чужих. — Чонгук… — шепчет Тэхен, не задумываясь о том, что его никто в шуме не услышит. Где-то мелькает блондинистый затылок альфы. Тэхен, слегка пошатываясь и расталкивая людей, сразу же увязывается за ним, страшно боясь упустить и потерять. — Фараон, — громче зовет Тэхен в надежде, что будет услышан, но Чонгук исчезает. Тэхен останавливается и крутится на месте, тревожным взглядом осматривая окружающих людей. — Фараон! — зло и обиженно кричит омега и срывается в сторону уборной. — Ненавижу тебя! Тусклый холодный свет лампы над головой, приглушенная музыка за закрытой дверью, чьи-то стоны, доносящиеся из кабинки. Тэхен смотрит на себя в большом зеркале, упершись руками в края раковины. Он похож на безнадежного наркомана. Кожа бледнее обычного, губы вдруг лишились краски, макияж вокруг глаз превратился в один сплошной ужас, а рубашка продолжает висеть на одном плече. С очередным разочарованием пришла гнетущая трезвость ума. Тэхен уже не уверен в том, был ли Чонгук реален или омега его в ком-то чужом увидел. Он продолжает сверлить себя взглядом исподлобья в отражении напротив. Уголки губ снова поднимаются. Тэхен скалится и тихо смеется. Волнистые пряди спадают на лоб, лезут в глаза, раздражают. Все раздражает. Собственное лицо, одежда, касающаяся кожи. Кожа. Глаза. Тэхен отворачивается и сползает вниз, опускаясь на холодный кафель. Он сидит так какое-то время, склонив голову к плечу, напоминая сломанную куклу, и смотрит в пустоту, слушая внешние звуки. Трахавшаяся в кабинке парочка проходит мимо, перешагнув через вытянутые ноги омеги, и выходит из туалета. Кто-то приходит и уходит, кто-то забегает в кабинку в слезах, а кто-то, чтобы проблеваться и продолжить веселье. Тэхен хочет так же. Он поднимает тяжелую руку, выуживает из кармана пакетик, на дне которого лежит последняя красная капля, и кладет ее на язык. Кровавая ночь дарует ему еще одну жизнь.🩸
Юнги впервые видит, чтобы Хосок был такой сердитый. Пока они едут, альфа ничего не говорит, но показывает свою злость высокой скоростью рычащего астон мартина. — Хосок, все нормально, правда, — вздыхает Юнги, повернув голову к альфе. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня портил отношения с другом. — Друг поступил очень плохо. С рук ему это спускать нельзя, — хмыкает альфа и замедляется перед светофором. — Ничего же не произошло, — Юнги прикусывает губу и смотрит на свои колени. — Могло произойти. — Ничего бы он мне не сделал. Я бы не позволил. У меня есть силы постоять за себя, — бурчит омега. — Ты связался с манипулятором. Тут силы не помогут, — усмехается Хосок. — Я не сомневаюсь в твоих способностях, но ты чересчур спокойно относишься к таким вещам. — Если я буду паниковать, ты сам знаешь, что будет. Я годами учился самоконтролю, — Юнги пожимает плечами и немного опускает окно, чтобы впустить в салон свежий прохладный воздух. — При мне твой стальной самоконтроль уже дважды дал осечку, — Хосок бросает на омегу взгляд и едва заметно улыбается, наблюдая за реакцией Юнги. Тот вжимается спиной в кожаное кресло и старательно избегает зрительного контакта с альфой. — Зато когда тебя пытались накачать кокаином и нагло лапали, ты был непоколебим. — Да потому что никакого покоя с тобой, — закатывает глаза Юнги. — Еще раз говорю, с Джином бы я справился. — Ладно, — Хосок бросает смешок и кивает. Он начинает замечать, как злость стремительно улетучивается. — Значит, я тебе не по зубам. Я более высокого ранга, чем Джин. — Слишком самоуверенно. Больше ты не сможешь пошатнуть мою выдержку, — цокает омега, отвернувшись к окну. Хосок смеется. — Это я самоуверенный? Послушай себя, Мин Юнги. — Споры с тобой невыносимы. Ты несгибаемый в своих убеждениях и не пытаешься обдумать то, что говорю тебе я, так что сейчас я лучше промолчу, — Юнги бурчит, дует губы и снова вызывает у Хосока смех своим милым видом. Омега выглядит как ребенок, которого не хотят слушать и не воспринимают всерьез. — Я забыл сказать, — Хосок делает паузу, чтобы Юнги посмотрел на него вопросительно, и продолжает: — Ты выглядишь потрясающе. — Спасибо, — быстро выпаливает омега, успевая опередить реакцию своего тела на комплимент от альфы. По спине пробегают мурашки, а в груди будто разом вспархивают птицы, щекоча грудную клетку крыльями. — Знаешь, я долго думал о том, как можно помочь с твоими приступами… — Это бесполезно, Хосок, я все пробовал, — перебивает Юнги альфу, помотав головой. — Не думаю, что ты пробовал пойти в зал и надеть перчатки, — все равно договаривает альфа, глянув на задумавшегося омегу. — Мне кажется, это как раз то, что усугубит мое состояние, — с грустью в голосе отвечает Юнги. — Нет. Одно дело, когда ты наблюдаешь со стороны, но когда участвуешь в этом сам, тогда легче и совсем иначе. Ты стоишь перед грушей и просто бьешь, а с каждым ударом ощущаешь, как приходит легкость. — Я не знаю, Хосок… — мотает головой Юнги. — Даже если я ошибаюсь, попробовать стоит, — пожимает плечами альфа. — Тогда… можем прямо сейчас? — спрашивает омега, посмотрев на Хосока. — Уверен? — Да. Если, конечно, в такое время можно… — Можно. Сонун мне в этом никогда не откажет.🩸
Юнги начинает волноваться. Тренировочный зал совершенно пустой, в нем ни единой души, кроме них с Хосоком, но омега все равно ощущает непонятное волнение. Сонуна они тоже не встретили. Наверное, тренер привык к тому, что Хосок может прийти в любое время суток, и дал ему доступ к залу, потому что альфа открывал дверь своим собственным ключом. Пока Хосок уходит в раздевалку, Юнги осматривает просторный зал. Стоит взглянуть на пустой ринг, как в голове появляются воспоминания боя Хосока. Тогда Юнги испытал огромную волну переживания. С этим альфой действительно никакого покоя. Он один способен без особого труда вывести самоконтроль омеги из строя. — Хорошо, что я иногда оставляю в шкафчике вещи, — говорит вернувшийся в зал Хосок. Он переоделся в обычные спортивки и серую майку без рукавов. — Надень эту футболку, — он подходит и бросает Юнги белую футболку. — Тренироваться нужно в удобной одежде. — Спасибо, — бормочет Юнги, опустив взгляд на вещь альфы. Он сжимает футболку в пальцах и быстро уходит в раздевалку, чтобы не переодеваться прямо перед Хосоком. Это до невозможного смущает. Когда Юнги возвращается, Хосок уже разминается, набивая легкие удары по груше. Заметив омегу, он прекращает и останавливает покачивавшуюся грушу рукой. Футболка Хосока на Юнги кажется в разы больше, а рукава доходят ему чуть ли не до локтей. Омега выглядит в ней мило и совершенно невинно. — Начнем с простого. Нужно правильно стоять, чтобы ты мог хорошо ударить. Просто нападать с кулаками — огромная ошибка. Это не бокс, а грязный уличный бой. Юнги кивает и подходит к Хосоку, готовый внимательно слушать его объяснения и учиться чему-то новому. — Голыми руками ты бить точно не будешь. Если я еще могу, то тебе строго запрещено. У тебя нет опыта, поэтому удары могут причинить тебе боль. До этого мы не будем доходить пока, — Хосок поворачивается лицом к Юнги. — Ноги. Одна вперед, другая чуть назад. Колени должны быть немного согнуты, — омега сразу же делает, как говорит Хосок. Альфа довольно кивает. — А теперь руки. После этих слов Юнги начинает жалеть, что согласился на тренировку. Хосок касается своими руками, скользит пальцами по предплечью омеги, слегка сжимает плечо и возвращается к ладони. Юнги в эти моменты контакта старается не дышать. Его начинает накрывать смущение, а предательские колени снова подрагивают. Он старается не заострять внимание на этих прикосновениях, которые совершенно точно не подразумевают ничего, о чем мог подумать Юнги. Омега мысленно ругает себя за глупые мысли и точно следует инструкциям Хосока, чтобы у того не было необходимости самому строить стойку Юнги и снова смущать прикосновениями. Закончив с правильной позой для боя, они переходят к ударам. Хосок бинтует руки Юнги и показывает виды ударов. Юнги сначала бьет слабо, как будто боится бездушной груше причинить боль, но с каждым повтором бьет увереннее. Хосок стоит сзади, корректирует позу омеги, снова касаясь плеч, потом становится рядом и показывает, как вернее бить. После двадцати минут совместного обучения, альфа отходит в сторону и наблюдает, как омега повторяет все то, что Хосок ему показывал. Юнги все еще бьет недостаточно уверенно, но старательно, делая минимум ошибок. С Джевоном Хосоку приходилось труднее. Брат всегда бежал впереди паровоза и половину наставлений прослушивал, жаждал как можно быстрее приступить к практике. У Юнги терпения в разы больше, поэтому с ним и легче. Юнги бьет в половину силы, но даже от этого его не привыкшие к ударам руки начинают побаливать. Сейчас даже представить невозможно, как боксеры выдерживают такие мощные удары, которые получают и наносят сами. У Юнги бы, наверное, руки сломались. Несмотря на боль, он упорствует и продолжает бить так, как показывал Хосок. Альфа был прав, бить самому совсем не то, что наблюдать за подобным со стороны. Юнги приятно бить, несмотря на боль из-за непривычки. Омега будто через боль в руках по чуть-чуть высвобождает горечь, засевшую в душе. Он дышит ровно, не сбиваясь. Хосок научил и правильному дыханию при ударах. Нет признаков того, что вот-вот начнется очередной приступ, что очень радует и дарит какую-то надежду, еще не обретшую четкие контуры. Юнги входит во вкус и понимает, что ему это нравится. — Попробуем на ринге? — предлагает Хосок. Юнги перестает бить грушу и быстро кивает, загораясь интересом. Стоять на ринге необычно. Ощущение, будто все вокруг смотрят и наблюдают за каждым шагом. Юнги понимает, что сгорел бы от стыда, будь здесь зрители. Только это ощущение сразу отпускает, стоит омеге сосредоточить внимание на Хосоке. Альфа встает в позу и ходит по рингу, подзывая рукой, провоцируя на атаку. Юнги в голове сразу же прокручивает все, чему успел научиться, и, приняв нужную позу, надвигается на альфу, замахиваясь для удара, который задевает только воздух. — Не торопись. Старайся, Юнги, — говорит Хосок, еще несколько раз увернувшись от потока ударов. — Так нечестно, ты опытнее меня, — возмущается омега, но не оставляет попыток атаковать. — Тебе нужно быть более ловким. Медленные удары дают огромное время противнику, за которое он успевает без особых усилий увернуться, — для примера альфа быстрым движением выбрасывает кулак вперед и снова сгибает руку в локте. Юнги с восторгом следит за ним и незамедлительно пытается повторить. — Будешь чемпионом сегодняшнего боя, если хоть раз попадешь по мне. — Не боишься, что сильно ударю? — щурится Юнги, делая более быстрый выпад и едва не задевая плечо Хосока. — Я это переживу. Давай, Мин Юнги, бей, хватит танцевать, —раздразнивает альфа, подходя близко и сразу же отстраняясь. — Ну все, — Юнги хмурится и сосредотачивается, не сводя с альфы взгляда. Он похож на вышедшую на охоту пуму. Сдаваться не в его привычке, поэтому он, отбросив все смущения, начинает нападать на альфу по-серьезному. — Попробуй хук. Ты же помнишь, что это? Юнги молчит, но мысленно отвечает. Хосок хочет, чтобы Юнги повелся? Чтобы ударил так, как он ему и говорит? Омега видит в этом подвох. Хосок чуть опускает руки, защищаясь от возможного хука, и в этот момент Юнги резко бьет его в грудь. — Ты применил джеб! — удивленно и восхищенно выдыхает Хосок, смотря на гордо заулыбавшегося омегу. — Быстро учишься. Такими темпами на бои Сонун будет отправлять тебя, — усмехается альфа, потерев грудь в месте удара. — Это было довольно мощно. — Я говорил, что имею силы! Юнги хмыкает и снова делает выпад, но Хосок хватает его руку и прижимает к себе. Омега от неожиданности цепляется за плечи альфы и с легким испугом смотрит в его черные глаза. — Ты выиграл. Тебе мало? — тихо спрашивает Хосок, опустив взгляд на приоткрытые розовые губы омеги. Юнги тяжело дышит, альфа грудью ощущает его бешеное сердцебиение. Кажется, будто оно становится еще быстрее, и тогда Хосок понимает, что вот-вот снова разрушит весь самоконтроль Юнги. Не нужно долго гадать, чтобы понять, с чем это связано. — Руки болят, — бормочет омега, по-детски невинно смотря на альфу. Тот в ответ мягко улыбается и выпускает Юнги. — Полегчало? — спрашивает альфа. Юнги восстанавливает дыхание и отбрасывает в сторону полотенце. Они усаживаются друг напротив друга в центре ринга и отдыхают после насыщенной тренировки. — Да, после таких тренировок будто заново рождаешься, — Юнги подгибает колени и вешает на них локти. — Если возникнет необходимость или просто желание, ты всегда можешь прийти сюда, — Хосок отпивает воды из бутылки и ставит ее рядом с собой. — Только руки береги. — Я за руки не боюсь, — отмахивается омега и хмурится. — У тебя с лицом уже получше, — Юнги вдруг пододвигается к альфе и с заботой разглядывает потускневшие синяки на его смуглом лице. Он встает на колени меж разведенных в стороны согнутых ног Хосока, поднимает руку и большим пальцем мягко касается его скулы. Юнги хорошо помнит удар, который прилетел альфе в скулу. Хосок замирает, глаз с омеги не сводит. Его прикосновение до безумия приятно, от него на коже тепло разливается. Хосоку кажется, что если бы к его ранам вот так прикасались постоянно, они бы зажили в разы быстрее. — Теперь люди знают твой секрет. — Пусть знают, так даже лучше. Не придется объяснять, откуда побои, — Хосок мягко касается пальцами запястья омеги, скользит к локтю и обратно, прижимает его теплую мягкую ладонь к своей щеке, как подушку, и прикрывает глаза, тихо прося: — Не убирай руку, пожалуйста. Юнги садится перед альфой и поглаживает его щеку большим пальцем. Он прислушивается к своим внутренним ощущениям, ждет, что вот-вот легкие снова начнут гореть от нехватки кислорода, но ничего не происходит. Омегу окутывает небывалое спокойствие, которым он делится с Хосоком. Может быть, усталость от тренировки так действует, но Юнги больше не боится. Не в этот момент. Они ложатся в середине ринга друг напротив друга и глядят в глаза, где спокойными волнами накатывает необходимая им обоим безмятежность. Вокруг приятная тишина, нарушаемая лишь поднявшимся снаружи ветром, а над головой единственная включенная в зале лампа с золотистым светом. Она разгоняет мрак и бережно прячет их двоих под своим куполом. Хосок осторожно гладит пальцами ладонь омеги с покрасневшими костяшками, отчаянно желая часть его боли забрать, а Юнги с осторожностью его синяки на лице очерчивает кончиком указательного пальца. Он едва заметно улыбается дрогнувшими уголками губ и прикрывает глаза, ныряя в тепло чужого тела. Хосок прижимает омегу к себе и подкладывает под его голову свою руку. — Мне нравится так, — шепчет Юнги, переплетая с Хосоком пальцы и глядя ему в глаза. — Когда не нужно ни о чем думать и переживать, чего-то бояться, вспоминать. Пусть и кратковременно, но… мне нравится вот так. — Пока мы здесь, мы можем не думать о прошлом и будущем, — тихо отвечает Хосок, приподняв брови. — Это так безответственно для нас, — хмурится омега. — Но я согласен. Юнги мягко улыбается и заражает этим альфу. Только у него есть власть рисовать на лице Хосока улыбки. Только он безболезненно может вытянуть из Хосока горечь. Только Мин Юнги.🩸
Чонгук расхаживает по комнате для допросов, крутясь вокруг металлического стола, за которым сидит преступник, как акула. Молчание затянулось, но детектив никуда не торопится. Ему нравится испытывать тех, кто сидит перед ним, закованный в наручниках. Он без особых усилий ломал даже самых смышленых преступников. Тот, кто сидит перед Чонгуком сейчас, лишь пытается играть крутого и непробиваемого парня. Альфа просто ждет, когда очередной урод, преступивший закон, наконец откроет рот и признается в совершенных грехах. — Мою днк вы не нашли. Мне не в чем признаваться, — пожимает плечами преступник, следя взглядом за ходящим вокруг детективом. — На камерах соседних домов твое лицо, — равнодушно отвечает Чонгук, бросив на мужчину короткий взгляд. В пустой комнате эхо его шагов кажется еще громче. И он знает, что это тоже давит на нервы задержанного. — Я не уникальный, — мотает головой мужчина. — Наверняка есть не один человек, похожий на меня. Скажете, вы один такой, детектив? — Это был ты. Ты волочил парня за волосы. Ты выпустил ему обойму в живот, — Чонгук говорит негромко и сдержанно, но от этого его голос не менее грозный и тревожащий, затаивший что-то опасное и непредсказуемое. — Дай признание. Клетку для тебя я уже приготовил. — Клетку? — усмехается преступник. — Вы с людьми, как с животными обращаетесь, детектив Чон. Меня это сильно отталкивает. Звук шагов прекращает раздражать слух. Чонгук останавливается за спиной мужчины, делает к нему шаг и резко хватает за шею, сжимая ее согнутой в локте рукой. Преступник начинает кряхтеть и бить ладонью по столу, громко звеня наручниками. — Не пытайся делать себе отсрочку, я все равно тебя посажу, отсюда ты уже не выйдешь, — рычит Чонгук, сдавливая шею мужчины. — Ты передо мной сидишь в той же куртке, в которой был замечен на камерах. Не говори мне о неуникальности, ублюдок. — Господин Ким… — тихо зовет Рики Тэхена, завороженно наблюдающего за сценой, развернувшейся за зеркалом гезелла, разделяющим комнату для наблюдения и допросную. — Тихо, детектив Ли, — не отрывая от Чонгука взгляда, шипит Тэхен, поднимает указательный палец и протягивает в сторону альфы, стоящего рядом. Рики замолкает и со вздохом отворачивается к зеркалу. У Тэхена дух перехватывает от такого Чонгука. Он знал, что увидит нечто новое, если застанет альфу за работой, и не ошибся. Чонгук в одной комнате с убийцей, с плохим человеком, с одним из тех, кого клялся наказывать. Чонгук душит этого человека с непроницаемым выражением лица. Так обычно выглядят садисты и убийцы, забравшие немало жизней. Тэхен смотрит на это и чувствует трепет. Еще немного, и в ладоши захлопает. Еще одна грань увидена и изучена. Чонгук плохой коп, как бы ни пытался доказать обратное. Он жесток в своих методах, которые наверняка не приветствуются в полиции, он способен запугать даже самого опасного преступника. Его ненависть через толстое стекло ощущается, она бы разъела кожу, как радиация, будь омега на той стороне. Теперь Тэхен действительно понимает, насколько сильно альфа ненавидит тех, кто нарушает закон и творит ужасные вещи. Его бы волной ярости, исходящей от Чонгука, отбросило, окажись он рядом. Чонгук не щадит, в его глазах ни капли сожаления. Тэхен уверен, что альфа жаждет убить этого человека. Убил, если бы мог. — Какой псих… — шепчет омега с не вписывающимся в общую картину восхищением, подходя ближе к зеркалу и неотрывно наблюдая за Чонгуком. Тот перестает душить мужчину, но хватает за волосы и дергает назад, берет пальцами его щеки и снова давит взглядом и голосом, от которого у Тэхена мурашки. — Он не любит, когда за его работой наблюдают. Не говорите ему, что вы видели что-то, — просит Рики, глянув на Тэхена. Рики не договаривает, что в случае раскрытия их с Тэхеном секрета, Чонгук будет мстить напарнику самым жестоким образом. — Да, да, конечно, — не отрывая взгляда от Чонгука, отвечает омега. Тэхен, наверное, сошел с ума, но его всем существом тянет к альфе именно в этот момент, когда тот особенно опасен. Чонгук бы ему одним легким нажатием шею мог сломать, но Тэхена это совершенно не пугает. Еще больше манит. Не страшно его яростью обжечься, Тэхен всегда любил риск. Ему до дрожи хочется на себе эти сильные и крепкие руки ощутить, и пусть они причиняют боль, неважно. Чонгук этим будет наслаждаться, Тэхен это теперь знает. И сам он без удовольствия не останется. Омега собственным мыслям усмехается. Честный полицейский, яростно добивающийся справедливости, любит причинять боль. Глаза снова его выдали. Чонгук возвращается в офис и совершенно не ожидает увидеть там Тэхена, невозмутимо попивающего кофе на пару с Рики у его рабочего стола. Они о чем-то оживленно болтают и смеются, но когда альфа подходит к ним, резко замолкают и смотрят на него. — Что ты здесь забыл? — Чонгук переходит сразу к главному, не распыляясь на ненужные церемонии, которые с Тэхеном никогда не проворачивал. — Заглянул в гости, разве нельзя? — Тэхен закатывает глаза и поворачивается к Рики. — Он всегда такой бестактный? — спрашивает он, на что младший детектив пожимает плечами и неловко улыбается. Чонгук устало закрывает глаза, вздыхает и внезапно берет омегу под локоть, волоча в сторону коридора. — Какого черта, фараон?! — возмущается омега, вырывая руку из болезненной хватки. Некоторые полицейские на них обращают внимание, но не реагируют. Им тут не привыкать к подобным сценам. Чонгук распахивает дверь допросной комнаты, из которой уже вывели опрошенного, который, как и ожидалось, признался во всех деяниях. Альфа вталкивает Тэхена внутрь и заходит сам, захлопывая дверь. — Ты меня бросил! Развернулся и ушел! А я не хотел, чтобы ты исчезал, — Тэхен поправляет куртку на плече и зло косится на альфу. — Почему ты меня игнорировал? — Ты мог помешать мне, я работал, — Чонгук садится на стул и откидывается на неудобную крепкую спинку, вытянув ноги. — Я долго не мог понять: это мои галлюцинации на фоне принятой таблетки или реальность, но теперь я точно убедился, — ухмыляется Тэхен, сев на краю стола перед альфой и ткнув пальцем на его шею, где остался совсем маленький алый след от укуса омеги. — Ты пришел, чтобы сдать дилера или сдаться самому? Признание у меня уже есть, ты только что сам спалился, — скучающе говорит Чонгук, подняв ничего не выражающий взгляд на Тэхена. — Да брось, это уже похоже на детские игры. Не поймаешь ты меня, — отмахивается Тэхен и, заведя руки за спину, упирается ими в стол, почти развалившись на его поверхности. — Тогда дай мне имя дилера, — пожимает плечами Чонгук и закидывает локти на спинку стула. — Не думаю, что у него получится откупиться. Я этого точно не допущу. Альфа бродит взглядом по телу, почти что улегшемуся перед ним на столе, и вспоминает вечер в клубе. Плавные движения гибкого и бесспорно красивого тела, дурманом затянувшийся взгляд черных, как ночи из далекого прошлого, глаз, опьяненная улыбка и бесстыдные жаркие прикосновения. Если бы Чонгук тогда задержался с Тэхеном еще на минуту, провалил бы операцию. Все-таки справился, выполнил свой долг, но думать о линиях соблазнительного тела, облаченного в неизменно черное, так и не перестал, как ни пытался сменить пластинку. А теперь он вновь перед ним предстает в полной красе и обнуляет все попытки. — Фараон, может быть, ты попробуешь заставить меня говорить? — Тэхен закусывает губу и поднимает одну бровь, глядя на альфу с провокацией. Он поднимается, садится на краю стола прямо перед Чонгуком, разведя ноги и положив меж них руки, вцепившиеся в края холодной металлической поверхности. Чуть наклонившись к лицу альфы, он говорит шепотом: — Знаешь, как того парня… — Тэхен широко улыбается, обнажая белоснежные ровные зубы, выпрямляется и зажимает свое горло согнутым локтем, изображая ужас на лице. Чонгук мрачнеет. Ясное небо заполняется грозовыми тучами, а где-то вдалеке уже слышатся раскаты грома. — Я… я все скажу, детектив… пожалуйста! Я признаюсь! Чонгук резко поднимается. Металлические ножки стула неприятно и раздражающе громко лязгают по полу. Тэхен негромко смеется и запрокидывает голову, смотря на альфу снизу вверх. — Ты злишься? Очень злишься? — шепчет он, пробегая пальчиками по прессу и груди альфы и накрывая ладонью его плечо. — Ты псих, Чонгук. Так напугал меня! — Лучше заткнись, Тэхен, — рычит альфа, начиная заводиться. Омега его дразнит и даже не боится, находясь в шаге от зверя, готового сомкнуть челюсти на его медовой шее. У Чонгука будто еще немного, и капилляры в глазах от растущего в нем бешенства полопаются. — Тебе не нравится, когда тебя психом зовут? — притворно удивляется омега, уставившись на альфу. — Фараон… — Тэхен поднимает руку и останавливает два пальца прямо напротив глаз альфы. — Правда глаза колет? Чонгук резко хватает Тэхена за запястье и грубо прижимает его ладонь к столу. — Ты ужасный псих… — шепчет Тэхен, с обидой глядя на альфу, который всеми силами сдерживает себя. Тэхен прекрасно знает, что пока они в участке, у Чонгука связаны руки, и с кайфом пользуется этим. — Почему ты такой? Что сделало тебя таким? Мне страшно находиться рядом с тобой… — Посмотри на себя, — Чонгук грубо берет омегу пальцами за подбородок и поворачивает его голову к зеркалу напротив них. — Из нас двоих ты ведешь себя, как больной… — Мы похожи! — прерывает альфу Тэхен, смеясь и поворачивая к нему голову. Он заглядывает в глаза Чонгука, уголки губ вдруг опускаются. — Достойны друг друга. Ты видишь меня, я увидел тебя. Прекрати играть роль идеального полицейского. Я знаю, какой ты в деле, и… мне нравится. Нравится звать тебя психом, — Тэхен виновато хихикает и зарывается пальцами в свои кудри. В глазах Чонгука снова вспыхивает кровавый блеск. — Рот открой, — требует он, беспощадно плавя глазами. Тэхен издает смешок и послушно размыкает губы. Чонгук резко хватает его, сжимая меж пальцев мягкие темные пряди на затылке омеги, и грубо целует, кусая губы, вкус которых намертво въелся в память. Тэхен сцепляет ноги на пояснице альфы, цепляется пальцами за его плечи, крепко впиваясь в кожу, не скрытую рукавами черной футболки. Чонгук подхватывает его, беря за ягодицы, и прибивает спиной к зеркалу. Тэхен откидывает голову назад и шумно дышит. Чонгук целует его шею, грубо кусает за линию челюсти и с рыком припадает к ключице. Тэхен выгибается, цепляется за альфу, чтобы не упасть. И так находится в его плену, в его крепких руках, но все равно льнет, пытаясь быть ближе. Чонгук каждым своим прикосновением дарит боль, от которой Тэхен получает чистый кайф. И правда, псих. Такой же отбитый, лишенный здравомыслия. Идет к своей личной опасности, сшибая на пути все предупреждающие знаки, и та его на финише съедает. Тэхен ни о чем не жалеет, он бы тысячи и тысячи раз приходил, чтобы Чонгук снова и снова его выжирал кусочек за кусочком. Он наклоняется к нему, зарывается пальцами обеих рук в его светлые волосы и превращает их в беспредел, пока голодно, щедро даря всю свою злость, целует губы альфы, не скупясь на жесткие укусы. С привкусом смешавшейся крови слаще. Возбуждение сильнее. Тэхен чужое своей задницей чувствует, когда немного сползает вниз в руках Чонгука. Задыхается от ощущений, почти стонет. Снова карабкается вверх, как по скале, и оставляет на крепкой шее засосы, бессовестно помечая. Чонгук ему точно такие же, кровью налитые цветы подарил. Они друг друга не забудут какое-то время, смотря в зеркало. На это и расчет. — Плохие парни именно так и делают, — улыбается Тэхен багровыми губами, лизнув чужие кончиком языка и собирая с них капли выступившей крови. — Плюют на правила. Берут омег там, где им вздумается. Ты себя к ним не причисляешь, так что же ты делаешь, фараон? — Тэхен возмущенно смотрит на альфу и неожиданно дает ему звонкую пощечину, испытав внутренний восторг и удовольствие. Чонгук даже понять ничего не успевает, как омега мгновенно меняется и снова прижимается к его губам своими, поглаживая пальцами по затылку. — Мы поедем к тебе? — У меня дежурство, — Чонгук раздраженно хмыкает. То ли раздраженный тем, что ему нельзя сейчас уехать, то ли слишком длинным языком Тэхена, который недостаточно покусал. — Хороший мальчик, — ухмыляется Тэхен, взяв Чонгука за подбородок и целуя в уголок губ. Альфа снова норовит утянуть его в сумасшедший поцелуй, но Тэхен резко отстраняется и довольно улыбается. — В ваших камерах есть свободное местечко? — спрашивает он, заинтересованно подняв брови. — Найдется. — Тогда ты, наверное, сможешь найти повод задержать меня на денек? — шепчет Тэхен и подается вперед, куснув Чонгука за мочку. — Готовь руки, — ухмыляется Чонгук и ставит омегу на землю. Тэхен прислоняется спиной к зеркалу и вытягивает руки вперед. — У меня есть право хранить молчание. — Все, что ты скажешь, будет использовано против тебя, — Чонгук надевает на тонкие запястья металлические браслеты, вжимает омегу в зеркало и урывает еще один лишенный нежности поцелуй, пропитанный горечью и кровью. — И за что меня? — спрашивает Тэхен с напускной невинностью в больших темных глазах. — Я придумаю для тебя статью.