city of red lights

Тэгюн выходит из машины, прихватив папку с документами и телефон, и входит в светлый холл отеля, в ресторане которого у омеги назначена деловая встреча. Персонал почтительно кланяется при виде старшего сына семьи Ким. Охране омега велел оставаться снаружи, внутри отеля ему опасность точно не грозит. Тэгюн вообще не любит, когда за спиной тенью следует охрана, на которой настоял Элон, поэтому выбора нет. Они не сопровождают его везде и всюду, но на встречах всегда бывают где-то поблизости. Элон говорит, что молодому главе крупной компании слишком рискованно ходить в одиночку. Пока Тэгюн ни о чем не подозревает, за его спиной могут скалить зубы все, кому не лень, начиная конкурентами и заканчивая собственными людьми, жаждущими власти и денег. Неизвестно, кто и в какой момент может вонзить нож в спину и лишить всего. А главное, жизни. Поэтому омега в этом вопросе слушается своего родителя. Тэгюн входит в пустой лифт, поднимает руку, чтобы нажать на цифру этажа, где расположен ресторан, как вдруг внутрь успевает проскользнуть Джин, сравнимый с громом среди ясного неба. Омега поджимает губы, упрямо не смотрит в сторону альфы и нажимает на кнопку.  — Добрый день, господин Ким, — говорит альфа, встав рядом и смотря на дверь поднимающегося вверх лифта. Он кожей чувствует, как от Тэгюна исходит искрящееся напряжение. Тот будто всем своим существом пытается отгородиться от Джина, быть сейчас где угодно, лишь бы не с ним в одном маленьком и тесном пространстве.  — Здравствуйте, Сокджин, — холодно отвечает омега, еле сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. Как же глупо это выглядит. С тех пор, как они разошлись на пороге дома Тэгюна, все стало напоминать дни до злополучного столкновения в доме Минов. Если они и пересекались, то только непроницаемыми взглядами, за которыми вся суть надежно спрятана. Ограничивались вежливыми кивками, чтобы окружающие не придумывали новые сплетни и не плели интриги вроде: «Почему два известных в высших кругах человека друг с другом даже не здороваются? Что могло случиться между ними?» Тэгюн с того момента, приказав убрать подаренные альфой розы куда подальше, стал себя укреплять по всем фронтам. Ему не привыкать быть сдержанным и холодным настолько, чтобы казаться отталкивающе высокомерным, но рядом с Джином нужна более прочная защита. И пусть после всего, что было, в ней смысла мало, омеге так спокойнее. Этот альфа его взглядом не сломит, улыбкой не подкосит, голосом не пронзит. По крайней мере, Тэгюн ответных реакций не выдает и переживает все внутри себя. К счастью, и альфа поводов таких не подавал так часто, чтобы снова расколоться и не суметь сдержать себя под контролем. Джин тоже стал другим, будто добровольно решил принять новые условия их сосуществования в одном городе, вдруг ставшем для них слишком тесным. Иногда по взглядам альфы Тэгюну даже казалось, что тот его возненавидел. Он не понимал, рад ли этому или слегка огорчен. Хотя, с чего вдруг огорчаться. Тэгюн так и не определил для себя истину, отмахнулся, чтобы лишний раз не делать себе головную боль. Легче об этом просто не задумываться. Кажется, все вернулось на свои места, только Джин даже улыбаться в присутствии омеги перестал, и это на прошлое мало похоже. Его опущенные уголки губ так непривычны, что от этого даже как-то странно. Но и на этом Тэгюн заставил себя не зацикливаться. Главное, что он наконец-то смог свободно вздохнуть. Омега понемногу стал себя готовить ко дню, когда Джин все-таки решит раскрыть его тайну. Он этого ожидает. Слишком убедительно угрожал альфа перед тем, как покинул порог особняка. И даже если это когда-то случится, омеге уже не будет так страшно и больно. Больно будет из-за другого. Лифт, словно назло, поднимается так медленно, что появляется ощущение, будто вовсе не двигается с места. Тэгюн застыл, даже пальцем не шевелит, уставился в одну точку перед собой, но боковым зрением все равно видит альфу. Отворачиваться не станет, не покажет своих эмоций, хотя и так, наверное, понятно, как ему некомфортно, пока эта скала рядом возвышается и тоже молчит, не подавая признаков каких-либо эмоций. Это еще больше напрягает. Тэгюн крепко сжимает папку пальцами и стремительно накаляется, боясь взорваться, пока они не успеют доехать до нужных им этажей. Скорее бы разойтись, снова не думать друг о друге и об этом неприятном столкновении. Не доезжая трех этажей до того, где находится ресторан, лифт вдруг тормозит. Где-то под ногами раздается неприятный лязг и легкая вибрация. Внутри становится пугающе тихо, а свет над головой начинает мигать.  — Серьезно… — тихо выдыхает Тэгюн, устало прикрыв глаза, а у самого внутри паника. Как нужно было провиниться в прошлой жизни, чтобы с этим человеком в лифте застрять, так еще и наедине? Не сама остановка страшна, Тэгюн не страдает клаустрофобией и боязнью лифтов. Ему невыносимо, что это случилось с Джином рядом. С человеком, которого он обещал себе сторониться, в чью сторону смотреть больше не хотел и клялся, что ни за что больше не станет с ним разговаривать. Жаль, судьбе плевать на то, что там для себя решил Ким Тэгюн.  — Отойдите в сторону, господин Ким, нужно сообщить о неполадке, — говорит Джин, подходя к панели с кнопками, расположенной со стороны омеги. Тэгюн резко отходит к противоположному углу, прижавшись спиной к стене, чтобы даже тепло чужого тела рядом не ощущать, не то что случайно коснуться. Он поднимает телефон, чтобы написать партнеру, с которым назначена встреча, что может опоздать, но в лифте, как назло, связь полностью отсутствует. Омега вздыхает и поднимает голову, с безысходностью в глазах уставившись в потолок. Джин жмет на кнопку, чтобы сообщить об остановке лифта и вызвать лифтера для разрешения неполадки.  — Подождем, скоро нас спасут, — альфа поворачивается к Тэгюну, улыбнувшись уголком губ. — Забавно, что это случилось с нами, не считаешь?  — Я предпочел бы застрять в одиночестве, чем с тобой, — грубо говорит Тэгюн, сам не замечая, как успел вспыхнуть раздражением, стоило увидеть признаки улыбки на лице альфы. Той улыбки, которую уже давно не видел.  — А я уже думал, что потерял тебя, — беззлобно усмехается Джин, прислонившись плечом к стенке лифта напротив омеги.  — Меня у тебя никогда не было, чтобы ты меня терял, — закатывает глаза Тэгюн. — Давай продолжим делать вид, что не знакомы, ладно?  — Это насколько же я тебе противен, Ким Тэгюн, что ты даже знать меня не хочешь? — Джин задумчиво щурит глаза и с театральной печалью вздыхает.  — Ты мне столько поводов даешь, я не могу иначе, — пожимает омега плечами.  — Я тоже не могу иначе, это мы уже выяснили в прошлый раз, — усмехается альфа и отворачивается к панели, чтобы вызвать лифтера повторно. Это горчащее на кончике языка чувство, которое не объяснить самому себе, вдруг вернулось. Джину снова становится противно до разрастающейся в груди злости. Он несколько раз нервно тычет пальцем на кнопку и резко сжимает руку в кулак, словно собирается ударить по панели.  — Джин… — слабый и вдруг наполнившийся страхом голос за спиной останавливает от удара. Альфа резко разворачивается и смотрит на омегу, вжавшегося спиной к стене. У Тэгюна глаза стали шире в несколько раз, он будто сейчас заплачет или потеряет сознание, потому что зрачки норовят закатиться. — Я… сейчас… — Тэгюн еле выговаривает слова. Кончики его пальцев уже мелко трясутся, а ноги слабеют. Он роняет на пол папку и телефон. Джин сразу понимает, в чем дело. Он бросает взгляд на потолок и поджимает губы. Лампа мигает. Вот, в чем проблема. Снова вступив в перепалку, они даже не заметили угрозы для состояния омеги. Альфа резко хватает ослабшего омегу за плечи и прижимает к себе, заставляя уткнуться лицом в свою грудь.  — Закрой глаза, постарайся успокоиться, дыши глубоко, — быстро говорит он, не давая омеге отстраниться и поднять голову. Тэгюн и не сопротивляется. Он наоборот будто тянется к Джину еще ближе и пытается слабыми пальцами ухватиться за лацканы его красного пиджака, как за спасение. — Все хорошо, не бойся, Тэгюн-а, не открывай глаза. Я рядом, я тут, — мягче и спокойнее говорит Джин. Он чувствует, что омеге держаться на ногах становится трудно, и, прислонившись к стенке лифта, опускается на пол, утягивая за собой Тэгюна и усаживая к себе на колени, чтобы не сидел на холодном металле. Тэгюн мелко дрожит, но не дергается, не напрягается, как это бывает во время приступа. Омега еще не потерял сознание, он борется, цепляясь за тихий и успокаивающий голос альфы. Джин мягко и нежно поглаживает его по голове и бережно прижимает к себе, держа осторожно, чтобы не причинять неудобства и боли.  — Я тебя не оставлю, я рядом. Ты можешь расслабиться, Тэ, — шепчет альфа и мысленно кричит от радости, чувствуя, что Тэгюн его слушается и старается не напрягаться, не упрямится, как обычно. Его дыхание становится ровнее, а дрожь в теле постепенно утихает. — Не открывай глаза, — Джин мягко отстраняет омегу на секунду, чтобы снять с себя пиджак, и накрывает им голову Тэгюна, чтобы мигание света не раздражало его глаза и не спровоцировало приступ. Каким-то чудом они смогли его пресечь, но омега все еще под большим риском.  — А ты зачем? — растерянно спрашивает Тэгюн, уставившись на альфу, просунувшего голову внутрь образовавшегося шалаша.  — Чтобы ты не боялся, — мягко улыбается Джин и берет ладонь омеги в свою. Тэгюн рефлекторно хочет ее отдернуть, но альфа берет крепче и дает понять, что так просто не выпустит. Тэгюн все же позволяет ее удержать и больше не сопротивляется. Пускает альфу делиться с ним теплом.  — Я не боюсь, — тихо говорит омега, чувствуя трогающий кончики ушей жар. Лицо Джина максимально близко, а о том, что сидит на его коленях, Тэгюн даже думать не хочет. Если бы не сложившаяся ситуация и последовавшая за ней проблема, омега не представляет, что должно было бы случиться, чтобы он сел Джину на колени. Внутренняя паника от происходящего яростно сражается с разумом и чувством самосохранения. Но Тэгюн уже не знает, было бы лучше позволить приступу отключить его на какое-то время или чтобы лифт полетел вниз и прекратил эту пытку раз и навсегда. Хорошо, что помимо полумрака под пиджаком его глаза прикрывают упавшие на них волнистые прядки.  — Скоро кислорода станет мало, мы начнем задыхаться, — шепчет Тэгюн, смотря на альфу, потому что больше некуда. По бокам темно, впереди, перед глазами, только лицо Джина.  — Я думаю, до этого не дойдет. Этот отель полетит к чертям, если допустит, чтобы с нами что-то случилось, — хмыкает альфа. Он сплетает пальцы омеги со своими и поглаживает его ладонь большим, отмечая, что его руки чертовски гладкие и приятные. Бархатистые.  — А вдруг нас спасти не успеют? — спрашивает Тэгюн совсем тихо. Будь он сейчас в здравом уме, без риска жизни, то ударил бы себя по лицу, потому что от поглаживаний Джина хочется замурчать. Страх неизвестности сплетается с внезапным удовольствием, и этот контраст рождает внутри взрывоопасные чувства. — Тросы могут оборваться в любую секунду. Мы не знаем, в чем там проблема. Вдруг в них?  — Значит, умрем вместе, — просто отвечает альфа, улыбнувшись, как будто они вовсе не о своей возможной смерти говорят. — Хоть это в мои планы и не входит, но я буду рад, если умру рядом с тобой.  — Почему ты будешь рад? Люди могут быть рады, умирая возле тех, кто им дорог, — Тэгюн хмурится и опускает глаза.  — А мне приятна такая компания. Может, и в рай вместе попадем, — издает смешок Джин. Тэгюн резко поднимает взгляд.  — С чего ты взял, что тебя в рай пустят?  — У меня нет выбора. Ты за мной в ад вряд ли пойдешь, поэтому лучше я за тобой в рай, — посмеивается альфа, пожимая плечами.  — Ты просто хочешь за мой счет в лучшее место, — бурчит омега и ерзает на коленях альфы, чтобы поудобнее сесть, а Джин молится, чтобы он прекратил, пока не нарвался на то, о чем потом сильно пожалеет. Усаживая Тэгюна на себя, он в волнении за его жизнь даже не подумал о том, что самому будет тяжело держаться.  — Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что я себе в аду рай не устрою, — усмехается альфа и резко притягивает к себе Тэгюна, уложив его голову на свое плечо. — Я же знаю, что так тебе будет удобнее. Хоть сейчас не упрямься. Неизвестно, сколько нам жить осталось.  — Умру с тобой, и люди придумают самые грязные сплетни о нас, — бубнит Тэгюн, удобно устроив голову на широком плече альфы и прикрыв глаза. И правда, упрямиться нет смысла. А так хоть шея не затечет.  — Какие например? — Джин заинтересованно поднимает брови.  — Сам прекрасно знаешь.  — Хочу от тебя услышать.  — Не дождешься, — хмыкает омега.  — Тогда я сам расскажу. Мы с тобой сняли номер в лучшем отеле города. Мы сгорали от желания, смотря друг на друга, и не могли терпеть, поэтому начали раздевать друг друга уже в лифте, — альфа понизил голос, отчего тот стал звучать еще глубже и красивее. — Нам было так хорошо, что мы умерли счастливыми. Тэгюн ничего с собой не может поделать. Каждое сказанное Джином слово во всех красках вырисовывается в голове. Создается яркий образ того, чему не быть. Дополняют картинку физическое ощущение тепла чужого тела и природного аромата альфы, который, кажется, обволакивает со всех сторон. С мыслями не совладать, тело тоже медленно сдает позиции, взрываясь мурашками. Хорошо, что Джин этого не видит, иначе Тэгюн умер бы раньше времени от проклятого стыда.  — После смерти нас запомнят любовниками, Тэгюн. Связавшись с таким, как я, ты очернил свою белоснежную репутацию. Нам нечего терять, мысли у людей все равно будут одни, — Джин мягко берет пальцами подбородок омеги, медленно приближается к его лицу и невесомо касается своими губами уголка его мягких теплых губ. — Так давай оправдаем слухи, — шепчет альфа в чужие губы. Тэгюн бы потерял сознание и обвинил в этом недостаток воздуха, сейчас, когда между их губами нет расстояния, а от границ не осталось и пылинки. Омега будет обвинять что угодно в том, что его дыхание сбилось и внизу живота начал образовываться пожар, но только не Джина, что истинной причиной этого пожара и является. Он закрывает глаза и позволяет. Альфа накрывает его губы своими, входя в поцелуй осторожно и медленно, боясь спугнуть. С Тэгюном резкие движения ни к чему не приведут. Только отдалят от него на километры. Джин рад, что хотя бы не встречает сопротивления, поэтому уверенно двигается вперед, углубляя медленный и тягучий поцелуй. Губы, о которых он мечтал, но сам себе запрещал это признавать, наконец-то оказались в его власти. Прозрачный блеск давно стерся, но оставил свой сладковатый привкус, который альфа собирает кончиком языка. Он опускает руку на талию Тэгюна, чтобы было удобнее обоим, и притягивает к себе ближе, грудью к груди. Тэгюн кладет руки на плечи альфы и размыкает губы, позволяя ему проникнуть кончиком языка внутрь. Потому что хочется. Как бы он себя ни пытался убеждать, что ему даже прикасаться к Джину мерзко, в реальности все иначе. Так приятно Тэгюну впервые. У него кружится голова от ощущений, которые он не испытывал, наверное, никогда. Его целовали, и не раз, но впервые вот так, чтобы сердце с ритма сбивалось от каждого соприкосновения, чтобы губы пылали и жаждали продолжения, чтобы тело отзывалось на каждое касание пальцев и дрожало от теплоты чужого дыхания. Джин влияет странно, непредсказуемо. Пока он целует, изучая языком рот омеги, Тэгюн даже думать о конце не хочет. Может быть, они и правда тут умрут. Почему-то даже уже не так страшно. Только пусть эти губы продолжают его целовать, пока они будут лететь вниз, навстречу своей погибели. Тэгюн снимает все барьеры, не задумываясь о том, что будет через секунду. Впервые в жизни себе позволяет роскошь в виде равнодушия к ближайшему будущему. Аннулировались и клятвы, которые он сам себе давал. Тэгюн их послал к чертям. Главное событие, сравнимое со страшным грехом во вселенной омеги, уже происходит. Джин целует Тэгюна. Целует медленно, растягивая удовольствие и для себя, и для омеги. Казалось, должны были разойтись каждый на своем этаже и ограничиться взаимной неприязнью, но жизнь опять по своим правилам сыграла, решив развлечься с двумя противоположностями. Тишина, к которой они так привыкли, вдруг нарушается. Толчок, скрип, лампа перестает мигать, лифт снова приходит в движение. Так быстро, как будто реальностью разбудила и прервала приятный сон, из которого не хочется выныривать. Но придется. Тэгюн отрывается от губ альфы и сдирает с головы пиджак, морщась от света, от которого отвык в полумраке. И будто не было ничего. Так хотелось бы Тэгюну. Сделать вид, что все в порядке, что они молча дождались спасения, и ничего между ними не произошло. Так хотелось бы, но так не будет. Омега встает с колен альфы, поднимает с пола папку и телефон, и нервными суетливыми движениями поправляет свои растрепавшиеся волосы и рубашку. Джин нависает сзади, поднявшись на ноги и надевая пиджак.  — Тебе нужно отдохнуть, приступ все же может произойти, — говорит он спокойно, но с серьезностью и искренним переживанием в голосе. — У тебя таблетки с собой?  — В машине остались. Не нужно за меня беспокоиться, я в порядке, — Тэгюн впился взглядом в двери лифта в ожидании, и когда они наконец расходятся в стороны, выходит, с облегчением вздохнув и проходя мимо скопившегося у дверей персонала. Они, наверное, успели поседеть от страха, что с такими важными персонами могло что-то случиться. Тэгюн даже не хочет слушать оправдания и извинения. Отмахнувшись, он идет в сторону уборной, чтобы посмотреть, во что превратился, пока был в заточении.  — Тэгюн, зачем ты пришел сюда? — спрашивает нагнавший омегу Джин.  — У меня важная встреча в ресторане…  — Плевать на встречу, я не могу быть спокоен, зная, что может произойти приступ. Тебе нужно выпить лекарства и поспать, — твердо говорит альфа, взяв Тэгюна за локоть.  — Джин, отпусти, меня ждет важный человек, — сдержано говорит омега, избегая взгляда альфы. Снова надел на себя маску холодного контроля, но уже поздно. Произошедшее не вычеркнуть, не забыть.  — Ни один человек не важнее твоего здоровья, — Джин сжимает пальцы вокруг локтя омеги и ведет за собой. — Отдохнешь в номере, а я схожу за твоими лекарствами. Сбежишь из комнаты, и я весь отель на уши поставлю, — серьезно говорит альфа, утаскивая за собой омегу по коридору в противоположную от ресторана сторону.  — Какой еще номер?! — восклицает Тэгюн, пытаясь выдернуть руку. — С ума сошел? Ни в какой номер я с тобой не пойду, пусти! Мы выжили и должны держаться друг от друга подальше. Джин останавливается и поворачивается к омеге, но руку не убирает. Он смотрит точно как тогда, когда стоял на пороге особняка с большим букетом белых роз, режась о слова о недоверии и закрытой душе.  — Ну да, пока ты жив, твоя репутация для тебя будет превыше всего, — холодно усмехается альфа. — В номер ты со мной не пойдешь, боишься, что подумают люди. Я понимаю. Мы же там с тобой будем делать грязные вещи, несвойственные Ким Тэгюну, — хмыкает он. — Хорошо, поедешь домой, — кивает на свои слова. — В моей машине.  — Но у меня есть…  — В моей машине. Так я буду уверен в твоей безопасности, — грубо отрезает альфа, не собираясь выслушивать очередные возражения, и тащит омегу за собой. Тэгюн поджимает губы и молча плетется за ним, даже и не пытаясь возразить, хотя очень хочется. Но альфа прав, даже если принять лекарства, не факт, что этим приступ можно предотвратить еще раз, и если это произойдет, Джина рядом больше не будет. Тэгюн не хочет признавать это, но он все же с поражением перед самим собой признает: он себя в таком состоянии помимо семьи только Джину доверяет. Перед тем, как покинуть отель, альфа просит его подождать, отходит к администратору и устраивает разнос по поводу неисправности лифта. Тэгюн, наблюдая со стороны, вздрагивает от внезапно и непривычно грубого и рассерженного голоса Джина. Альфа действительно очень зол, он буквально пылает и готов рвать, поэтому препираться с ним в этот момент рискованно. Не хочется попадать под горячую руку и нарываться на новые угрозы и проблемы. Легче позволить ему отвезти домой и распрощаться.  — Если бы с ним что-то случилось… — слышит омега и прикусывает губу, чтобы спрятать внезапно нарисовавшуюся на лице улыбку. Джин о себе ни слова не говорит, пока отчитывает персонал, все его беспокойства направлены лишь на Тэгюна, и омега соврет, если скажет, что это не приятно слышать. Он разворачивается на пятках и неторопливо идет к выходу, совсем забыв о страхе за свою репутацию. Слыша за спиной быстрые приближающиеся шаги, Тэгюн быстро смахивает с губ улыбку, которая отчаянно просится обратно, стоит услышать, как альфа продолжает осыпать отель оскорблениями, но уже себе под нос.  — Более шокирующей ситуации я не видел еще. В этом чертовом отеле останавливаются все знаменитости и влиятельные люди, а они допустили такое, — рычит Джин, грубо оттеснив плечом швейцара в сторону и самостоятельно открывая дверь перед Тэгюном.  — И что теперь ждет этот отель? — спрашивает Тэгюн, спускаясь по ступенькам. Перед входом уже ждет бмв альфы.  — Я предупредил их. Еще одна ошибка, и я на этом месте построю ночной клуб, — хмыкает Джин. Он открывает дверцу омеге и садится сам. Тэгюн ничего не отвечает, достает телефон и пишет своему водителю о том, что уехал домой, затем отворачивается к окну и прикрывает глаза. Ожидание в лифте все-таки вымотало, а всплеск эмоций высосал все силы. Тэгюн всеми силами увиливает от мыслей о поцелуе, который стал огромной причиной для ослабших ног омеги, но пока рядом виновник, избегать еще совсем свежие воспоминания удается с трудом. Пока они едут до дома, Тэгюн заставляет себя расслабиться. Джин тоже ничего не говорит, давая омеге отдохнуть, но каждую секунду подглядывает в его сторону, не переставая волноваться о его состоянии. Когда они приезжают, он чуть ли не до спальни доводит Тэгюна, который не перестает доказывать ему, что в состоянии сам ходить.  — Скажи спасибо, что на руках не понес, — говорит альфа. Дверь спальни захлопывается прямо перед его носом. — Выпей лекарства и забудь о работе! Поспи! Хорошо поешь! — почти кричит Джин, чуть ли не уткнувшись лицом в дверь.  — Я прослежу за этим, — внезапный голос рядом едва не лишает Джина дара речи. Он резко оборачивается. Перед ним стоит Элон и мягко улыбается. Альфа, смотря на него, понимает, от кого Тэгюну передалась такая красота.  — Господин Ким…  — Я благодарен тебе за заботу о моем сыне, Сокджин.  — А я благодарен вам за такого чертовски упрямого омегу, — улыбается альфа. — До свидания, господин Ким, — он кивает и уходит. Элон всегда относился к альфам, имеющим виды на его сыновей, критично и скептично, но теперь это, кажется, изменится.

🩸

 — У тебя сегодня две встречи. Не думаю, что тебя нужно учить правилам, — Сынвон поднимает взгляд на стоящего перед ним сына и сканирует его с ног до головы, чуть прищурившись. — Покажи нашу работу в лучшем свете, в каком она и есть. Выдвигай наши условия и ни в коем случае не соглашайся, если процент будет ниже того, который мы требуем. Настаивай.  — Отец, для меня это не в новинку, я успешно провел множество встреч и сделок. Это все мне давно известно, — холодно и непроницаемо отвечает Хосок, смотря своему ненавистному отцу в глаза.  — Да вас, идиотов, одному и тому же по сто раз учить приходится, — раздраженно бросает Сынвон, поджав губы и пододвинув к себе бутылку с виски и стакан. — Что ты, что твой брат. Твои подчиненные меня вообще ввергают в ужас. Ты распустил их. Себя тоже. Хосок стискивает зубы и продолжает стоять перед мужчиной скалой, которую не пробить ни одним оскорблением. Слова все равно внутрь пробираются и отравляют, не обиду образуя, а новый повод для очередной дозы злости.  — Я допустил ошибку, отец? — спрашивает Хосок, не меняясь в лице, сохраняя маску непроницаемости, а в голове в миллионный раз во всех деталях представляет, как хватает отца за волосы и разбивает его лицо об стол, вбивая снова и снова, до кровавых рек и хруста ломающихся костей.  — Ты допускаешь очень много ошибок, Хосок. Не суй свои методы руководства в наше дело, я учил тебя другому. Почему так сложно делать по-моему? — Сынвон осушает стакан и откидывается на спинку кожаного кресла, вперившись критичным и вечно осуждающим взглядом в своего сына. — Лучший альфа города? Не смешите, — ледяная ухмылка. — Как у тебя хватило совести принять такой статус? Ты недостаточно трудишься, чтобы его заслуживать, но все продолжают меня поздравлять, хвалят моего сына. Они не знают, что ты допускаешь глупейшие ошибки.  — Ни одна моя ошибка не отразилась на компании, — затрачивая столько сил на самоконтроль, Хосок понимает, что руки его во время тренировки будут кровоточить особенно сильно. — Ты называешь тотальной ошибкой пропуск запятой в отчете. Но это решаемое дело, отец.  — А ты уже решил его? — Сынвон с наигранным любопытством поднимает брови.  — Еще нет, — признается альфа. — Я скажу своему секретарю, он сейчас же…  — Нет, Чон Хосок, — Сынвон поджимает губы и бьет ладонью по столу. — Ты, — указывает пальцем на сына. — Ты сам все переделаешь.  — Хорошо, — Хосок коротко кивает. — Я могу идти?  — Иди, — Сынвон машет рукой, будто отгоняет от себя назойливую муху, и опускает взгляд на документы, лежащие на столе перед ним, мгновенно забывая о присутствии сына. Хосок разворачивается и шагает в сторону двери, задержав дыхание. Ему бы сделать глоток свежего воздуха и не дышать больше воздухом, которым пропитан кабинет отца. Его природный аромат — самая ненавистная на свете вещь. Хосоку каждый раз как будто кислород перекрывают, когда он возле старшего альфы находится. Слишком много неприятных событий с ним связано. Вся жизнь Хосока.  — Что касается сына Мин Джисоба, — вдруг говорит Сынвон, заставляя альфу остановиться у самой двери. Хосок не оборачивается, но повисшим молчанием дает понять, что слушает. — Не трогай его. Не приближайся к нему. Для игр можно выбрать любого омегу из борделя, о таких в случае чего никто не будет переживать, а если с Мином сделаешь то же, что и с тем парнем из университета, поставишь на себе крест. Тут даже я тебя не спасу. Мне нужен наследник, а из твоего брата я не смогу сделать такую же копию, поэтому не накликай позор на семью и контролируй себя. Хосок, ничего не ответив, выходит из кабинета и сжимает пальцы до хруста. Он начинает закипать и тяжело дышать от накрывающей его лавины. Мог ли отец вывести его еще сильнее? Но ему снова и снова удается. Теперь он просочился туда, где ему точно не место. Он влез туда, куда не должен. Коснулся того, о ком Хосок молчит всегда, внутри своей головы держит и за пределы не выпускает, никому не показывает. Пусть все вокруг шепчутся, распускают разнообразные сплетни одна краше другой, это все равно другое. Сынвон даже здесь парой предложений, ударивших в спину, умудрился снять все предохранители внутри своего сына, задействовав проклятое прошлое, за которое Хосок по сей день расплачивается. Смешно наблюдать, как Сынвон предостерегает и предупреждает сына о последствиях. Это не страх за родного ребенка, не беспокойство. Здесь он тоже о себе одном заботится. Только о своем будущем волнуется. И если с Юнги что-то случится от руки Хосока, ко дну пойдет вся семья Чон. Крест будет поставлен не только на Хосоке. Но пусть выдохнет. Хосок никогда не причинит Юнги боли. После всего услышанного альфе меньше всего хочется идти и заниматься переделкой отчета, но он упорствует, заставляет себя потерпеть. Сначала слепящая злость не дает сосредоточиться, хаотично раскидывает мысли по всему сознанию, но альфа берет себя в руки, а потом вовсе углубляется в работу, на какое-то время отодвинув свою рвущуюся наружу ярость на второй план. Он быстро заканчивает, перепроверяет несколько раз и отправляет отчет отцу с ядом вымазанной мыслью. «Подавись». Оставив секретарю поручения, альфа, не в силах больше держать себя в руках, уходит из офиса и, заехав домой за вещами, отправляется в зал. Там, как и всегда, немноголюдно, никто не подходит близко и не мешает Хосоку расправляться с несчастной грушей. В этот раз спарринг тоже отменяется, потому что альфа опасается своего неконтролируемого гнева, который может обрушиться на невиновного боксера. Сонун снова где-то неподалеку стоит, наблюдает, и по тому, что Хосок нарушает элементарные правила, понимает, что тот снова целиком охвачен злостью. Тренер дает ему время очистить себя от накопившегося, после чего берет чистое полотенце и идет к альфе.  — Ты снова не надел перчатки, — неодобрительно мотает головой Сонун, бросив тяжело дышащему и приходящему в себя Хосоку полотенце. Альфа вытирает мокрое от пота лицо и прикладывает к блестящей шее.  — Мне не больно, — Хосок бросает полотенце на канаты ринга и осматривает свои забинтованные руки. Белая ткань в области костяшек порозовела от пропитывающей ее крови, выступающей на лопнувшей коже. Сонун садится на краю ринга, скрещивает руки на груди и смотрит на альфу.  — Что ты думаешь насчет реального боя? — спрашивает тренер, подняв бровь.  — Я не хочу убить кого-нибудь случайно. Ты же знаешь, как я хочу спарринг. Только не могу его себе позволить, — Хосок мотает головой и переключает свое внимание на грушу, которую снова начинает набивать, но уже не так интенсивно и агрессивно.  — На днях тут неподалеку, в одном клубе будут устраивать бои, пара моих ребят тоже поучаствует. Это так, ради бабок, без внимания журналистов или еще кого. Конечно, там будут высматривать таланты, но в целом не настолько масштабное событие, — Сонун пожимает плечами. — Ты можешь даже не говорить свое имя. Анонимно при желании. Там ты точно оторвешься как следует. Хосок обхватывает грушу двумя руками, чтобы не болталась, и поворачивает голову к тренеру.  — Сонун-а, я не хочу в этом участвовать. Я не за этим пришел боксом заниматься. Ты знаешь, как я себя веду на ринге. Если кто-то из-за меня окажется в больнице или на кладбище — я себе не прощу.  — Твое дело, я просто предложил, — кивает тренер. — Но я уверен, что ты сможешь себя контролировать. Если сильно постараешься, то сумеешь.  — Зачем мне это? С этой деткой я могу отпустить себя и забыть о всяком контроле, — усмехается Хосок, похлопав по груше. — Мне это куда больше нравится.  — Ладно, — понимающе улыбается Сонун и встает. — Не буду вам мешать.  — Давай иди, я еще не закончил, — машет альфе Хосок и как только отворачивается к груше, мгновенно в лице меняется. Поднимает онемевшие руки и сжимает в кулаки, готовый наносить новые удары, приносящие утонувшей в кислоте душе освобождение.

🩸

Несмотря на усталость после тренировки, Хосок не засыпает сразу. Посидев пару часов за ноутбуком, он решает поехать в клуб, где ждет Джин, но в последний момент возвращается в квартиру, завалившись в постель без всякого желания куда-либо выходить и светиться лишний раз. Только в собственном доме можно быть собой и не контролировать каждый свой шаг и вздох. Алкоголь в большом и более желаемом количестве приносит несчастья, но освобождает, да и то временно. А Хосок много просит: ему свобода нужна на всю жизнь. Этого ему точно никто не даст. Пить в одиночестве для Хосока считается последней стадией отчаяния, поэтому алкоголь он заменяет на кофе. Сидя на краю постели с шикарнейшим панорамным видом перед глазами, альфа думает не о красоте, а о том, как устал от красного города, где ни разу не был счастлив. Отец их с Джевоном буквально заточил внутри него, забрав все шансы на другую жизнь. Он уверен, что его дети не смеют мечтать о большем, потому что имеют все. Все, кроме счастья. А об этом Сынвон не задумывается. Хосок периодически возвращается к словам Сонуна, предложившего поучаствовать в намечающемся бою. Он правильно сделал, что отказался, он в своем решении уверен, но где-то в сознании мелькает сомнение, растущее поминутно. Одно дело — бить грушу. Что с ней ни делай, она боли не испытает, испортится, рано или поздно порвется, а на смену ей придет новая. Другое дело — бить живого человека, который способен чувствовать боль и причинять ее в ответ. Все попытки спарринга у Хосока заканчивались тем, что Сонун его оттаскивал от противника насильно и долго приводил в чувства. Хосок хочет причинить кому-то боль, чтобы свою немного ослабить, но понимает: никто, кроме Сынвона, этого не заслуживает. Никто другой не должен проливать кровь за чужие страдания. Хосок думает о Юнги. Он часто возвращается мыслями к тому моменту, когда омега от него сбежал, как будто вдруг разучился дышать и боялся задохнуться. Страх в его необычайно красивых кофейных глазах был тем изъяном, который Хосок не должен был увидеть, но увидел, случайно заглянув в запретное. Неужели омега испугался? Хосок не давал поводов бояться, хоть и был не совсем в своем уме. Алкоголь меняет его и пробуждает все худшее и темное внутри, но даже при этом альфа держал себя под контролем. Чего Юнги испугался? Хосок заходит в тупик, стоит ему подумать о причинах. Юнги кажется простым и открытым, словно нет в нем никаких тайн и сложных механизмов, нет загадок, которые, чтобы разгадать, нужно голову сломать. И все равно в нем что-то есть, что он за простотой своей души тщательно скрывает. В тот вечер что-то пошло не так. Хосок ставит чашку с кофе на пол и берет телефон. Час ночи, разгар ночной жизни города, частью которого альфа предпочитает сегодня не быть. Он нажимает на нужный контакт и прикладывает телефон к уху, уставившись в потолок.  — Хосок-а? Что-то случилось?  — Сонун, я буду участвовать в бою, — говорит Хосок и сбрасывает звонок. Если есть шанс выплеснуть ярость по всем правилам, альфа его не упустит. Если есть шанс найти ответы на некоторые вопросы, альфа не отступит. Попробовать стоит.

🩸

Юнги заканчивает с работой в семь вечера. За короткий срок он понял, что работа в министерстве не так уж и плоха и совершенно не скучна, как кажется Хосоку. Дел там выше крыши, учитывая, что под контроль министерства экологии взята далеко не одна локация. Пока еще омеге никаких выездов не поручают, проверяют на прочность и терпение, заваливая документами и заставляя проводить долгие часы в архиве. Но Юнги не жалуется, он и не хотел, чтобы ему досталось сразу все самое лучшее лишь потому, что он сын мэра. Благодаря своей усидчивости и выносливости в плане монотонной работы омеге с легкостью удается справляться с задачами, которые на него сваливают. Разминая на ходу мышцы рук и шеи, Юнги возвращается из архивного отдела в свой небольшой кабинет, чтобы забрать вещи и наконец поехать домой. Открыв дверь, он едва сдерживается, чтобы не вскрикнуть, и прижимает ладонь к сердцу, от страха забившемуся быстрее.  — Ты напугал меня! — возмущается Юнги и входит в кабинет. За его столом сидит Хосок, расслабленно откинувшись на спинку кресла, и немного покручивается в нем, пристально смотря на омегу.  — На то и был расчет, — коротко усмехается альфа, подавшись вперед и оперевшись локтями о стол.  — Что за ребячество? — с упреком в глазах мотает головой Юнги. — Неужели так трудно просто позвонить?  — Я не болтать приехал, а предложить поехать со мной кое-куда, — Хосок склоняет голову к плечу и слегка щурит глаза, барабаня пальцами по гладкой поверхности стола.  — Куда же? — Юнги быстро отворачивается и снимает свой светло-коричневый в мелкую клетку пиджак с вешалки.  — У меня бой через полтора часа, — Хосок поднимается с кресла и обходит стол, наблюдая за тем, как омега собирается. — Мне нужна поддержка. У Юнги глаза округляются от услышанного. Он медленно поворачивается к альфе и смотрит на него в легком шоке, пытаясь понять: шутка или правда.  — Ты хочешь, чтобы я поехал туда, где люди за деньги избивают друг друга? Ни за что, — омега вешает сумку с длинным ремешком на плечо и, погасив в кабинете свет, выходит. — Ты поиздеваться решил, пригласив меня в такое место? — спрашивает Юнги, хмуро проследив взглядом за вышедшим следом альфой и запирая кабинет.  — Это не издевательство, Юнги. Я хочу, чтобы ты меня поддержал, — Хосок встает напротив омеги, сунув руки в карманы брюк, и смотрит внимательно, замечая, как мечутся его глаза, как будто внутри него происходит какая-то борьба.  — Я не могу, Хосок. Бокс мне не по вкусу. Это жестокий вид спорта, я его не одобряю, — Юнги вздыхает и виновато опускает голову. — Тебе стоило позвать в качестве поддержки кого-то другого. Например, своего брата.  — Джевона? Чтобы он панику поднял? — Хосок усмехается и качает головой. — Он хоть и любит бокс, но не любит, когда я кого-то отправляю в нокаут.  — А мне, значит, понравится такое? — Юнги недовольно закатывает глаза и идет по коридору в сторону лифта. Альфа идет за ним.  — Хорошо, я понял, тебе такое не по душе, — пожимает плечами Хосок, глядя омеге в затылок с легкой улыбкой, взявшейся из ниоткуда. — Хоть довезти тебя до дома могу?  — Не опоздаешь на свой бой? — бурчит омега, поправляя лямку сумки на плече.  — Нет, не беспокойся, — качает головой Хосок. Юнги закусывает губы, ничего не отвечая. Они молчат, спускаясь на первый этаж, молчат, пока выходят на улицу, наполнившуюся освободившимися от работы людьми, предвкушающими хороший отдых. Юнги все время, пока они не разговаривают друг с другом, думает о словах альфы. От мысли, что Хосок будет намеренно с кем-то драться, в дрожь бросает. От страха внутри все в узел сворачивается. Как теперь поехать домой и спокойно отпустить альфу в такое место? Сможет ли Юнги после этих слов расслабиться и закрыть глаза, не видя под веками возможно преувеличенные страшные образы, полные крови? А может, и не преувеличенные. У Юнги голова взорвется от переживаний, от неизвестности происходящего где-то там. По тому, как в области солнечного сплетения начинают появляться неприятные и тревожные ощущения, омега понимает, что уже волнуется. Лучше бы Хосок ничего не говорил, но теперь, когда Юнги все известно, он не сможет вести себя обычно, будто ничего не происходит. Он уверен, что сгрызет ногти, съест свои губы, нервно размышляя о Хосоке и об исходе его боя. Нельзя. Альфа открывает перед ним дверцу астон мартина и вопросительно смотрит, когда омега не садится. Юнги поднимает на него взгляд, в котором тревогу спрятать никак не получается, и говорит:  — Я поеду с тобой. Нельзя оставлять его. Хосок в легком удивлении поднимает брови. У него приятный шок, но он не дает Юнги это понять.  — Уверен? — спрашивает он скептично.  — Я хочу поддержать тебя, — твердо говорит омега и садится в машину. Он хотя бы будет рядом.

🩸

В клуб они входят через черный вход. Там меньше людей и потише. В главном зале уже идет далеко не первый бой, и совсем скоро будет очередь Хосока. Не успевают Хосок и Юнги войти в раздевалку, как в нее влетает суетливый Сонун, не успевший прийти в себя от волнения за других своих бойцов, которые свои бои уже завершили. С волнением за бой Хосока это рядом не стоит.  — Ты очень вовремя, но на разминку почти не осталось времени, — говорит он, уставившись на Хосока, расстегивающего рубашку. Не сразу заметив маленького притихшего омегу, он округляет глаза и поворачивает голову к нему.  — Здравствуйте, — тихо здоровается Юнги, не в силах выдавить из себя даже слабой улыбки. Его уже накрывает волнение от всего, что происходит вокруг. Снаружи очень шумно, а здесь раздевающийся Хосок. Сонун прищуривается, всматриваясь в лицо омеги, а когда до него доходит, кто перед ним стоит, он быстро подходит и начинает улыбаться.  — Господин Мин, это большая честь для меня. Как вы тут оказались?  — Просто Юнги, — смущается омега. Огромный альфа, забитый мускулами, готов на колени перед ним упасть. От этого становится очень неловко. — Меня Хосок пригласил. Сонун открывает рот в удивлении, но ничего ответить не может. Он в шоке, что сюда пришел сам сын мэра, но в еще большем шоке он из-за того, что Хосок пришел с кем-то, кто не Джевон.  — Я Сонун, тренер Хосока. Во время боя тебе лучше находиться рядом со мной, так будет безопаснее, — с заботой говорит альфа, теплой улыбкой убеждая, что рядом с ним омега будет в порядке. Юнги быстро кивает и старается смотреть только на тренера, который служит хоть каким-то отвлечением от того, что происходит за его спиной. Хосок продолжает раздеваться, как ни в чем не бывало, а Юнги молится, чтобы у него не начался приступ. Он сосредотачивается на Сонуне, который, несмотря на свой грозный вид, оказывается очень простым и приятным человеком. Как ни старайся, но взгляд то и дело уплывает в сторону и цепляется за голые участки красивой смуглой кожи Хосока. Юнги быстро отводит глаза, чувствуя, что кончики ушей начинают пылать, и снова вслушивается в слова тренера, даже умудряется отвечать на его вопросы, хотя толком не понимает, о чем вообще их разговор. Перед глазами стоит картинка совершенно другого плана. Натренированные мышцы, лоснящиеся под кожей Хосока, его руки с пересекающимися линиями вен, крепкая спина и плечи с в меру накаченными мышцами, также и бедра, которые слегка обтянула черная ткань боксерских шорт, не доходящих до колен. Хосок не такой крупный, как Сонун, но выглядит не менее крепким. Под строгим костюмом все это не было так очевидно, но теперь Юнги увидел. У Хосока спортивное тело, закаленное годами тренировок. Если бы омега не знал, что этот человек — наследник крупной компании, то принял бы его за профессионального боксера. Хосок легко сочетает в себе не сочетающиеся вещи. Юнги приходит в себя, когда подошедший к ним Хосок надевает омеге на голову черную кепку с белым принтом черепа и костей на козырьке. Точно такая же кепка на голове у Сонуна — логотип его бойцовского клуба.  — Чтобы обойтись без лишнего внимания, — объясняет Хосок растерянному омеге и вручает Сонуну бинты, чтобы тот помог ему обвязать руки. Пока Юнги наблюдает за тем, как тренер обматывает бинты и помогает параллельно разминающему плечи и ноги альфе надеть перчатки, к нему начинает возвращаться то беспокойство, с которым он сюда ехал. Они здесь не просто зрители, и оттого страшнее. Юнги хотелось бы, чтобы это оказалось сном, чтобы в реальности Хосоку ничего не грозило, чтобы альфа не шел навстречу риску, но холодеющие и потеющие от волнения руки жестко возвращают омегу в реальность. Хосоку предстоит бой, и Юнги должен быть рядом с ним в этот момент. Юнги видел по телевизору, как это бывает, но никогда не думал, что окажется по ту сторону, что будет идти рядом с тем, кто будет биться. Хосок снова предстает перед Юнги в другом свете. Он молчалив и сосредоточен, он внимательно слушает наставления Сонуна и кивает каждую секунду, не переставая разминаться. Юнги, стоящий рядом, ничего не понимает и, наверное, не хочет понимать, потому что тогда будет еще страшнее, а ноги уже и так подрагивают от накрывших переживаний. Людей в зале оказывается больше, чем предполагал Юнги. Шумно, жарко и напряженно, и от этого волнение становится еще сильнее. Омега обеспокоено осматривает толпу вокруг и подходит ближе к тренеру, который, обхватив лицо Хосока руками, говорит ему:  — Не теряй себя, не забывай элементарные правила. Они тебя спасут. Ты согласился на бой, веди его правильно. Ты победишь, я это знаю. Главное, не теряй контроль, Хосок, — просит Сонун, смотря Хосоку в глаза. Тот продолжает кивать, пытаясь взглядом сосредоточиться на своем тренере и слушать его слова, а не пропускать мимо ушей. — Ты понял меня? Запомнил наш план действий?  — Да, понял, — отвечает Хосок и переводит взгляд на Юнги, топчущегося рядом с тренером. Омега поднимает голову и сталкивается с его темными и блестящими диким огоньком глазами. Хосок коротко улыбается и подмигивает омеге. Юнги быстро отворачивает голову к рингу, как будто нашел там что-то более интересное, а у самого сердце уже непонятно, из-за чего колотится так быстро. Все эмоции смешались в один разрушающий все на своем пути ураган.  — Отлично, иди, — Сонун слегка хлопает Хосока по щеке. Чон открывает рот, и тренер засовывает ему в рот зеленую капу, помогая надеть на зубы, чтобы защитить их от ударов.  — Ты справишься, — говорит Юнги альфе, мысленно молясь, чтобы эти слова оказались правдой. Юнги не знает, каков Хосок на ринге и насколько силен, но он верит, что альфа не так прост и сможет победить. Он не зря первый. И пусть он доказал это в другой сфере, далекой от бокса, суть для Юнги от этого не меняется. Хосок лучший в этом городе, и он обязательно докажет это снова прямо сейчас. Хосок кивает омеге и пролезает между канатами на ринг. На другом углу уже ждет противник. По правилам у них одна весовая категория, но другой альфа кажется крупнее. У него на груди татуировка акулы, с клыков которой стекают капли крови, а под левым глазом рисунок маленького кинжала. Боксер выглядит враждебно настроенным, от него не веет слабостью, он словно машина, которой нетрудно разломать человека пополам. Юнги чувствует, как во рту пересыхает, а пальцы нервно вцепляются в полы пиджака. Он пододвигается ближе к тренеру и спрашивает:  — Сколько это будет длиться?  — Двенадцать раундов, — отвечает Сонун, хмурым сосредоточенным взглядом смотря на Хосока, делающего последнюю разминку перед боем. Остается минута до начала первого раунда.  — Так много? — Юнги в шоке выпучивает глаза.  — Каждый по три минуты. Возможно, бой закончится еще раньше, если Хосок быстро уложит его, — тренер коротко глядит на омегу. Юнги чувствует, что от услышанного ему становится легче. Сонун даже не сомневается в победе Хосока, и раунды не такие долгие, как казалось омеге. Наверное, все будет не так страшно, как Юнги успел себе представить. Боксеры стоят на своих позициях, готовые к бою. Между ними рефери. Юнги складывает руки вместе, сцепив пальцы, и замирает, перестав дышать, когда слышит сигнал гонга, на который отзывается удар сердца. Боксер с татуировкой акулы сразу же начинает наступать, а Хосок встает в защиту, выставляя перед лицом и грудью согнутые руки. Юнги все еще не дышит, огромными глазами смотрит на происходящее на ринге и ни о чем не может думать. Хосок легко уворачивается от прилетающих в его сторону ударов, и Юнги, наконец, позволяет себе вздохнуть.  — Он очень ловкий и быстрый, в этом его огромное преимущество, — говорит рядом стоящий тренер, едва не повисший на канатах. Для Сонуна сейчас тоже только Хосок существует, он даже не моргает, так внимательно следит за каждым движением своего бойца. — Держи защиту, но не забывай про джеб! — кричит он Хосоку. — Джеб! Джеб! Помимо Юнги и Сонуна рядом сидят еще двое альф из клуба, выступающих в роли секундантов. Один из них просит омегу присесть, чтобы было удобнее, но Юнги даже не слышит. Ему сейчас не до удобства. Расслабиться не выйдет, пока Хосок на ринге. Альфа продолжает уклоняться от ударов и подряд несколько раз выбрасывает руку вперед, делая то, о чем говорит тренер. Удается задеть противника. Хосок двигается очень легко и быстро, он действительно очень ловкий, в то время как альфа с татуировками по большей части надеется на свою силу, нежели на скорость. Первый раунд для Юнги длится бесконечно. Радует, что никакого кровопролития еще не произошло. Хосок в основном выставляет защиту и уходит в сторону от прилетающих ударов, иногда делая выпады. Пока все хорошо. Юнги так себя утешает. Когда звучит гонг, оповещающий о минутном перерыве, омега с облегчением выдыхает. Секунданты вместе с Сонуном подлетают к углу ринга и ставят небольшой стул, чтобы Хосок на него опустился. Один из них обтирает Хосока влажной губкой, пока тренер с другим секундантом обсуждает с альфой стратегию боя. Юнги, стоящему где-то рядышком, наверное, всего лишь кажется, что взгляд Хосока на него направлен. Альфа неотрывно смотрит на него несколько долгих секунд, но потом переключается на Сонуна, повысившего голос для привлечения внимания.  — Еще несколько раундов держись в такой же позиции. Уворачивайся, применяй джеб, но не затрачивай на это много энергии, надо пока его вымотать немного, потом уже начнешь драться как следует, — наставляет Сонун, находясь прямо возле уха Хосока. Тот снова кивает, ничего не отвечает, чтобы сэкономить силы, и восстанавливает дыхание.  — Скажи что-нибудь, что придаст мне сил, — за считанные секунды до начала второго раунда шепеляво и едва различимо говорит Хосок, повернувшись к Юнги. Тот вспыхивает, не ожидая, что альфа к нему обратится в такой важный момент. Ко всему прочему, еще и другие альфы из команды обращают на Юнги свое внимание, смущая еще больше.  — Ты выиграешь сейчас, но в споре о плюсах министерства экологии ты точно продуешь мне! — дерзко отвечает Юнги, и сам же пребывает в шоке от себя. Хосок довольно улыбается, что выглядит слегка жутко с его зеленой капой, скрывающей зубы. Снова звучит гонг, вызывающий у Юнги мурашки, и Хосок мгновенно становится прежним. Альфа выходит в центр ринга, и начинается второй раунд.  — Он не любит проигрывать. Как бы после таких провокационных слов он нашего противника не отправил в нокаут в этом же раунде, — посмеивается Сонун, снова не поворачивая головы к омеге. Юнги подходит к нему ближе, смущенно улыбаясь, и тоже внимательно следит за ходом боя, хотя и не смыслит ничего в правилах.  — Лучше бы отправил, — хмыкает Юнги, поправляя кепку на голове. — Нам нужна победа. Второй раунд от первого практически не отличается. Сонун снова выкрикивает Хосоку, что делать и как двигаться, поглядывает на судей, и снова все внимание на Хосока. Юнги тоже оживляется. Место страха и волнения занимает разлившийся по венам адреналин и жажда победы. Он смелеет и тоже выкрикивает Хосоку подбадривающие слова, едва не вцепляется в канаты, ограждающие ринг, но Сонун его вовремя останавливает. Юнги такой решительный становится, что готов сам на ринг выпрыгнуть и подраться со слишком самодовольным противником Хосока, который начинает злиться, потому что в большинстве своих попыток ударить просто промахивается, никак не может попасть по цели, которая с легкостью уклоняется от летящих ударов.  — Апперкот! — кричит Сонун, и Хосок, застав соперника врасплох, бьет его снизу по корпусу. — В угол его! В угол! Альфа отшатывается от удара, но не теряется, наоборот, еще сильнее заводится. Уже собираясь налететь на Чона, он резко останавливается, услышав гонг. Рефери оттесняет его, остужая пыл до третьего раунда.  — В следующем раунде он тебя точно захочет размазать, готовься, — говорит Сонун севшему в углу ринга Хосоку, пока секунданты наспех приводят его в форму. Минута пролетает, как несколько секунд, и снова звучит сигнал, оповещающий о начале третьего раунда. Сонун не прогадал, соперник обозлился и решил идти тараном. Он слегка задевает скулу Хосока, но не настолько, чтобы назвать это полноценным ударом. Его выпад смазанный и нечеткий. Еще один раунд, затем четвертый, так же прошедший без опасных моментов. Пятый становится напряженнее. Соперник Хосока устает, но все еще стойко держится. Им обоим надоедает, оба загораются и выходят на новый уровень, начав вести реальный бой. Сонун перед началом пятого раунда сказал Хосоку, что уже можно идти на противника с прямыми атаками и целью провести нокаут. После этих слов волнение Юнги вернулось. Он снова затихает и с тревогой наблюдает за Хосоком, который ходит по рингу, как рассерженный ягуар. Его кожа блестит от пота, а грудь равномерно вздымается. Он двигается плавно и легко. Это даже выглядит красиво, хоть и волнующе. Он не теряет над собой контроля и действует ровно так, как наставлял его Сонун. Наступает напряженный момент, когда боксеры приближаются друг к другу и атакуют. Юнги замирает и прикладывает ладонь ко рту. Зрители за спиной кричат еще громче, чуть ли не оглушают, из-за чего все происходящее на ринге словно в беззвучном режиме находится. Альфа с акулой на груди действует неожиданно быстро и левым хуком заставляет Хосока упасть. Юнги вскрикивает и подходит ближе к рингу.  — Хосок, вставай! — просит он дрожащим голосом, с мольбой смотря на лежащего на полу альфу. Сонун тоже кричит где-то рядом, а толпа разражается новым гулом. Хосок с рыком быстро поднимается, быстро оклемавшись от удара в печень, и налетает на потерявшего бдительность соперника, ударяя в челюсть. Его удары становятся крепче и жестче, Хосок как будто бы до этого момента не в полную силу дрался. Он апперкотом в голову отправляет соперника на пол, и толпа взрывается с еще большим шумом. Пока рефери проводит отсчет, Хосок, тяжело дыша, ходит из стороны в сторону, уперев руки, обтянутые перчатками, в бока.  — Не вставай, не вставай, — тихо повторяет Юнги, молясь, чтобы этот бой скорее кончился. Вот только альфа так просто сдаваться не намерен. На пятой секунде он медленно поднимается и возвращается в игру, провоцируя у зрителей новую бурную реакцию.  — Крепкий подлец, — хмыкает Сонун, скрестив руки на груди и хмуро наблюдая за боем. Юнги нервно кусает губу и мысленно просит себя держаться. Если начало казалось легким и непринужденным, то, начиная с шестого раунда, начался по-настоящему жестокий бой, которого Юнги и боялся. Он ни на секунду не расслабляется, в тревожном напряжении стоит вблизи ринга, как каменная статуя, и вздрагивает как от удара большого разряда каждый раз, когда Хосок получает удар. Белоснежный пол ринга пачкается каплями крови. Юнги на него даже смотреть не хочет. Запах крови щекочет ноздри, заставляя глаза слезиться от страха. У Хосока разбита бровь и раскраснелась скула, его противник тоже пролил кровь. Ее теперь становится много. В коротких перерывах между дальнейшими раундами Хосок больше не разговаривает, лишь коротко поглядывает в сторону Юнги, который больше не в силах скрывать своих переживаний. Он едва не теряет сознание, когда Хосок, прополоскав рот водой, сплевывает в ведерко алую струю. Несмотря на раны и усталость, он будто еще больше сил приобрел. В его глазах пугающий блеск, от которого даже Юнги становится не по себе. Он даже в перерывах смотрит на своего соперника, сидящего в другом углу ринга, и без слов обещает ему боль. Кажется, он даже не слушает Сонуна, который что-то громко говорит ему на ухо в надежде докричаться. Хосок больше не кивает на каждое его слово.  — Если сейчас перестанешь себя удерживать, можешь проиграть. Или тебя дисквалифицируют. Ты не с грушей своей дерешься, Хосок! — кричит тренер, пытаясь достучаться до альфы. — Это не тренировка, ты можешь все испортить, не теряй контроль! Слушай меня, только меня, а не свою злость! Перед последним раундом Хосок коротко смотрит на Юнги, пустив по телу омеги холодок, и, не без помощи секунданта сунув в зубы капу, возвращается в бой. Юнги молится. Ему уже плевать на победу, только бы с Хосоком ничего не случилось. У него все лицо в крови и синяках. Он на пределе, и неизвестно, откуда черпает последние силы. Он больше не выглядит сдержанным, не пытается удерживать себя и делает все с точностью наоборот, наплевав на слова Сонуна. Его как будто переклинивает, и в сопернике он видит своего врага. Так смотрят, когда хотят убить. Юнги еле находит в себе силы продолжать смотреть. Он не может кричать, подбадривать, он делает это мысленно. В своей голове умоляет Хосока закончить этот бой без катастроф. Он верил и верит до сих пор. И боится так, что готов разрыдаться. Сонун своим тревожным и сердитым выражением лица тоже не внушает успокоения, только усугубляет. Для Юнги каждая секунда становится бесконечной. Хосок нападает и остервенело наносит удары по бокам, в челюсть, в нос, прижав соперника в углу ринга и не давая уйти в сторону. В один момент альфе с татуировками удается отойти от канатов и ударить. Хосок будто слепнет и никого вокруг не видит. Увлекшись, дав злости встать перед глазами пеленой, он забывает вовремя выставить защиту и с прилетевшим в голову мощным ударом падает, слыша в ушах оглушающий звон. Юнги в немом ужасе смотрит на лежащего без движения Хосока.  — Хо… Юнги начинает задыхаться. Он перестает слышать все звуки вокруг, слышит только свой хрип. Ноги уносят прочь, а слезы застилают глаза. Не от страха задохнуться. От страха за другое. Протискиваясь сквозь толпу, омега выбегает в коридор, с трудом различая дорогу за пеленой слез. Горло и легкие будто в огне, его фантомный дым выталкивает из организма крупицы кислорода, причиняя физическую боль. Юнги влетает в раздевалку и падает на колени перед скамьей, опустив голову и со свистящим хрипом ловя глотки воздуха. Слезы беззвучно капают на кафельный пол, Юнги мысленно кричит и плачет, а в реальности бы ему хоть один полноценный глоток сделать и не упасть прямо здесь без сознания. Все границы смылись в очередной раз, дав волю массе эмоций, с которыми не совладать. Юнги ненавидит себя за то, что задыхается в такой волнующий и пугающий момент, когда неизвестно, что случилось с Хосоком. Он крепко вцепляется в края деревянной скамьи пальцами, другой рукой сжимает футболку на груди и умоляет себя успокоиться и дышать ровно. Что там с Хосоком? Сумел ли он подняться? Когда Юнги убегал оттуда, краем уха слышал отсчет рефери, но уже ничего вокруг не видел. Контроль, выстраиваемый годами, перестает иметь значение. Когда дело касается Хосока, Юнги сам себе не может обещать спокойствие. Его будто отбрасывает в далекое прошлое, когда он только учился жить с этим и боялся лишний раз выйти из комнаты, лишний раз подумать о том, что выведет его из эмоционального равновесия. Он будто в том времени, когда ходил по лезвию. Теперь кажется, что не было смысла в выстраивании барьеров, способных спасти от смерти. Они смылись волной чувств, как бесполезный мусор. Дверь в раздевалку с грохотом распахивается, едва не слетев с петель, но Юнги не реагирует. К нему подходят и касаются подбородка, заставляя поднять голову. Юнги быстро хлопает ресницами, сморгнув слезы, и видит перед собой окровавленного, уставшего и мокрого от пота Хосока. Альфа смотрит с тревогой, ничего не говоря, помогает растерянному Юнги подняться на ноги и внезапно прижимает к себе.  — Все хорошо, Юнги. Я жив, я справился, — шепчет альфа, щекоча дыханием макушку омеги. Он все еще в перчатках, из-за чего не может коснуться Юнги, не может погладить и стереть с его щек горячие слезы. Хосок зарывается в его мягкие и вкусно пахнущие волосы носом и прикрывает глаза. Он делится с ним своим спокойствием, ровным сердцебиением дает понять, что все в порядке, и рукой в перчатке поглаживает спину омеги. Юнги стоит, прижавшись к альфе и обвив его торс руками. Он дышит глубоко, уткнувшись носом в шею Хосока, и наконец начинает приходить в себя. Хосок в порядке, он жив, он рядом. Он греет своим теплом, утешает дыханием. Ему больше ничего не грозит, все худшее позади. Юнги про себя это как мантру повторяет с каждым новым вздохом, что легче и глубже прошлого становится. Хосок справился. Альфа оставил свою ярость на ринге, пролив ее кровью соперника, с которым едва не нарушил правила. Почти слетел с катушек, увидев в чужом человеке ненавистного родного, забылся, но не покалечил по одной маленькой и хрупкой причине. Он победил. Победил благодаря своей нескончаемой злости, живущей в каждой клеточке его тела, только теперь ни о какой победе не думает. Догадка подтвердилась, но стоило ли оно того? Стоило того, чтобы снова Юнги удерживать над пропастью? Хосок злится, но теперь уже на себя. Только увидев слезами залитое лицо омеги, он понял, как жестоко поступил, решив проверить его на срыв эмоций. Это не дало ничего, кроме безумных переживаний и страха. Юнги испугался. Хосок тоже. Юнги внезапно отрывается от альфы, с глубоким вдохом ощутив запах его крови, быстро утирает глаза рукавом пиджака и подбегает к шкафчику.  — Сядь, нужно обработать твои раны, — говорит он, возвращаясь к альфе с аптечкой в обнимку. Хосок молча опускается на скамейку и поднимает голову, чтобы нависшему над ним омеге было удобнее. — Очень больно? — тихо спрашивает Юнги, с сочувствием глядя на избитое лицо Хосока.  — Нет, не очень. Подлатаешь меня, и буду еще лучше, — Хосок слабо улыбается и рассматривает покрасневшее от слез лицо омеги, кажущееся еще более красивым. У его красоты нет границ и даже слезы делают его особенно прекрасным. Юнги невозможно красив.  — Так ты выиграл? — омега мягко ведет ваткой по ранкам альфы и сразу же на них дует, чтобы не щипало.  — Отправил в нокаут.  — Тебе нужен отдых. И за руль не сядешь, я сам тебя отвезу, — строго говорит омега и поджимает губы. От Хосока не ускользает то, что они у него мелко подрагивают, как будто он снова вот-вот расплачется, от этого сердце щемит.  — Юнги, — тихо зовет альфа. Юнги коротко смотрит альфе в глаза, давая понять, что слушает. — Почему ты задыхаешься? Не рассказывай, если не хочешь, я просто хочу понять, что с тобой. Юнги останавливается, застыв с пластырем в пальцах. Теперь, когда Хосок видел его приступ удушья дважды, нет смысла увиливать и придумывать глупые причины, смехотворные для самого Юнги. После всего, что было, глупо молчать о правде и, возможно, сказать все же стоит. Хосок в этом городе помимо родителей стал единственным близким человеком для омеги. Благодаря ему он не чувствует себя здесь чужим, благодаря ему понимает здешнюю жизнь лучше. Благодаря ему не чувствует себя одиноким. Омега осторожно клеит на бровь альфы пластырь и садится рядом, отодвинув аптечку. Хосок поднимает руки, и Юнги, поняв, что делать, начинает снимать с них перчатки.  — Это началось после смерти моего брата, — тихо заговаривает Юнги. — Ты наверняка о нем слышал и знаешь о случившемся. Это все знают, но никто об этом не говорит, — Юнги на пару секунд замолкает, собираясь с силами, и продолжает: — Я стал задыхаться, испытывая различные эмоции. Неважно: хорошие или плохие. Это повторялось каждый раз, стоило мне хоть немного выйти из состояния покоя. Родители водили меня ко всевозможным специалистам, но ни лекарства, ни психотерапия мне не помогли, поэтому мне пришлось научиться жить с этим и надеяться только на самого себя, — Юнги развязывает второй бинт на руке альфы и поднимает голову.  — Ты находишься в постоянной борьбе. Ты заслуживаешь все победы этого мира, Юнги, — негромко говорит Хосок, накрыв ладонью затылок омеги и притянув его к себе. Юнги прикрывает глаза и утыкается носом в теплое плечо альфы. Хотелось бы ему считать это победами. Для Юнги каждое выживание — отсрочка, очередной шанс, данный самому себе. Каждый раз, делая желанный глоток, омега просит у брата прощение за то, что продолжает существовать. Это не победа. Юнги ее не заслужил.  — Вот вы где! — внезапный голос Сонуна заставляет омегу отскочить от альфы. Он резко отстраняется от Хосока и переключает свое внимание на аптечку, чтобы убрать ее на место. — Чон Хосок, с тобой у меня будет разговор позже, но пока я хочу порадоваться за твою победу, которую ты принес нашему клубу. Ты отлично справился.  — Все лавры отдаю тебе, Сонун-а. Ты же знаешь, я не из-за этого согласился на бой, — Хосок поднимается со скамьи и с крепким рукопожатием обнимает тренера.  — Ты самый странный боец из всех, кого я знаю, — смеется Сонун. — Мог бы покрасоваться на ринге еще пару минут, а ты сразу сбежал, даже не дождавшись объявления о победе.  — Я хотел поблагодарить Юнги за то, что он меня поддержал сегодня, — Хосок поворачивает голову к омеге, вернувшему на место аптечку и смущенно переминающемуся с ноги на ногу.  — Я не так уж и старательно поддерживал, мне жаль, — виновато бормочет Юнги.  — Все нормально. Ты впервые участвуешь в подобном. И для первого раза ты был очень даже хорош как зритель и команда поддержки, — Сонун подмигивает омеге и тепло улыбается. — Как насчет отпраздновать пивом и пиццей? Или у вас, мистер лучший альфа города и сын мэра, есть дела более важные, от которых я не смею отвлекать?  — Если Юнги не против… — Хосок поднимает уголок губ в улыбке и смотрит на омегу.  — А, конечно, — Юнги быстро кивает. — Я только «за»!  — Отлично, пойду тогда машину прогрею, а вы подтягивайтесь, — Сонун поправляет козырек кепки на голове и выходит из раздевалки. Юнги давно так уютно не проводил вечер, как сегодня, находясь в компании Хосока и его тренера. Не только вкусно, но и познавательно. Сонун и Хосок рассказывают Юнги о боксе и показывают какие-то приемы, которые омега смешно повторяет, сразу же смущаясь из-за своей неопытности. Они сидят в маленькой уютной пиццерии, расположенной неподалеку от зала, где любит бывать Сонун. Несмотря на то, что случилось после боя, напряжения между Хосоком и Юнги нет. Омега наоборот расслабился и стал вести себя рядом с альфой увереннее. Теперь, когда Хосок все знает, стало легче дышать, в глаза его смотреть тоже не так страшно, как было прежде. Они оба друг друга посвятили в свои тайны и сделали их общими. Вечер стал теплее и приятнее. И это тот момент, из-за которого Юнги точно не пожалеет, что вернулся в красный город. Ближе к десяти вечера они выходят из пиццерии. Хосок, убедивший Сонуна в том, что чувствует себя хорошо, отправляет альфу отдыхать после тяжелого дня, а сам решает пройтись с Юнги, пока к ним едет водитель альфы.  — Сонун очень классный, — говорит Юнги, сунув руки в карманы пиджака и неторопливо идя с Хосоком по тротуару. Этот район более тихий, но не менее оживленный. Из-за теплой вечерней погоды люди не отказывают себе в прогулках и наслаждаются безоблачной алой ночью, украсившей небо рубиновыми звездами.  — Да, он один из лучших людей, которых я знаю, — кивает Хосок.  — Как ты с таким лицом пойдешь на работу? Какую историю придумаешь? — спрашивает Юнги, взглянув на альфу.  — Наверное, я оставлю это на людскую фантазию. Будет интересно посмотреть, что выдумают в новостях, — усмехается Хосок. Думать о том, как объясняться перед отцом, альфа будет завтра. Ему совершенно плевать на ближайшее будущее. Слишком хорошо ему сейчас, хоть и ноги еле держат, а тело ноет от ударов. Вечер этим не испортить.  — Хороший ход. Но я надеюсь, ты больше не вздумаешь участвовать в боях, — Юнги смотрит куда-то вперед, избегая зрительного контакта с альфой.  — Не могу обещать, — мотает головой Хосок. — Сонун сказал, что я понравился некоторым важным шишкам. Кто знает, может, профессиональное занятие боксом станет именно тем, чего я хочу в своей жизни.  — Тогда не зови меня больше на свои бои, это было тревожно, — омега морщится и поджимает плечи, как будто от холода.  — Я видел, как ты кричал, когда я дрался, — улыбается Хосок. — Не говори, что тебе не понравилось.  — Потом мне было не так весело! — возмущается Юнги.  — Ты переживал или не верил в меня?  — И переживал, и верил, — бурчит омега. — Тебе нехило досталось, хоть ты и выиграл. Нужно забыть на пару дней о работе.  — Ну, я бы с радостью так и сделал, если бы работал в министерстве экологии, — встретив сердитый взгляд Юнги, Хосок начинает негромко смеяться.  — Я говорил, что в этом споре ты не победишь меня, — хмыкает омега и твердо шагает вперед, поправляя кепку на голове, которую так и не снял.  — Ну и куда ты пошел? Машина уже здесь, — кричит Хосок вслед, заставляя омегу остановится и обернуться. Альфа уже стоит возле темно-синего джипа, открыв дверцу. — Пока будем ехать до твоего дома, поборемся. Я готов к еще одной схватке. Юнги подходит к машине и с вызовом смотрит на альфу.  — Второй победы за сегодняшний день не жди, — бросает он уверенно и залезает в джип.

🩸

Чонгук выходит из допросной комнаты и сразу же натыкается на ждавшего его снаружи Рики.  — Ну, как? — спрашивает альфа, не в состоянии удержать свое любопытство. Чонгук смотрит на него устало и, сунув руки в карманы черных джинсов, идет по коридору в главный зал, где расположены рабочие места полицейских.  — Есть признание. Иду писать отчет, — отвечает Чонгук плетущемуся позади Рики.  — И? Как ты его? — не унимается младший, выровнявшись с альфой и уставившись во все глаза в ожидании эпичных подробностей.  — Пара пощечин. Он заплакал. Еще одна пощечина, чтобы не плакал, — вздыхает Чонгук, опустившись на свое кресло и прикрыв глаза. — Скажешь капитану — не возьму с собой на облаву на казино.  — Нет, я молчу! Я и не собирался тебя сдавать! — быстро мотает головой Рики, по привычке усевшись на край стола Чонгука. — Я и сам, знаешь ли, решил немного силы применять во время допросов.  — Не переусердствуй, у тебя тормоза отсутствуют, — хмыкает Чонгук, с болью глянув на бумаги, которыми стол завален. Рики прослеживает взгляд альфы и усмехается.  — Я тебе говорил не злить капитана, делать, что говорят, и помалкивать. Не сидел бы тут сейчас с этой макулатурой, — мотает головой младший.  — Меня это не волнует, — вздыхает Чонгук, откинув голову на спинку кресла. — Я не думал, что капитан отдаст мое почти раскрытое дело особо тяжкому отделу.  — Он нашел твое слабое место, — с улыбкой пожимает плечами Рики.  — Не нашел. У меня нет слабых мест, — Чонгук закрывает глаза. — Принеси нам кофе, и давай поработаем, пока я не уснул.  — Возьму себе еще эклеры, у меня не проси потом! — Рики сползает со стола и уходит. Чонгук любит свою работу, но ненавидит сидеть в офисе, окруженный кипой бумаг, одни из которых нужно заполнить, а другие рассмотреть и перенести в базу. В такие моменты, как сейчас, альфа начинает жалеть, что идет против капитана и игнорирует некоторые его приказы. Чонгук медленно сходит с ума под звук печатания на клавиатуре, бормотания полицейских и происходящее по вечно включенному телевизору одновременно. Буквы и цифры спустя пять часов работы начинают плясать перед глазами, и тут даже сигареты не помогают отвлечься. Чонгук пьет кофе каждый час, смотрит на вечереющее небо за окном и вслушивается в манящий шум города, кажущийся необыкновенно далеким. Пока Чонгук греет кресло, Рики успевает произвести арест подозреваемого и приносит два небольших пакета с кокаином, найденных на месте задержания. Чонгук завидует, но не улову, а возможности этот улов совершить. Когда Чонгук в очередной раз отрывает взгляд от монитора компьютера, стрелка на часах уже указывает девять вечера. Если забыть обо всем, кроме работы, это чертово время способно пролететь незаметно. Рики уехал полчаса назад, напоследок принеся еще один стакан с кофе, который давно стоит пустым рядом с Чонгуком. Потерев лицо ладонями, альфа решает довести дело до конца и с чистой совестью поехать домой, чтобы завтра больше не возвращаться к этой нуднейшей работе. В пять минут одиннадцатого в участок поступает звонок, который принимает дежурный полицейский. Чонгук подскакивает с места и через весь зал шагает в его сторону, уцепившись за одно слово, прозвучавшее в разговоре.  — …понял. Ждите, — говорит дежурный и кладет трубку. Нависший сверху Чонгук заставляет его вздрогнуть и схватиться за сердце. — Ограбление банка, детектив Чон, — объясняет ему дежурный. Чонгука и след простыл.

🩸

 — Внутри около восьми преступников, детектив, — докладывает запыхавшийся от бега офицер, присев за машиной рядом с Чонгуком. — В здании было лишь пятеро охранников, но их, судя по всему, просто вырубили. Заложников нет. Они собирались провернуть ограбление по-тихому.  — Они отключили сигнализацию, не дав ей сработать, — щурится Чонгук, уставившись в сторону банка, расположенного в двухстах метрах от машин полиции. Перед выездом Чонгук в последний момент предложил, что лучше будет пересесть в машины для прикрытия, чтобы не спугнуть преступников. Капитан предложение одобрил, в суете совсем забыв, что его детектив наказан и должен оставаться в участке. Во время подобных операций без Чонгука им не обойтись. — Грабители не знают, что мы здесь. Нужно взять под контроль все выходы и без лишней шумихи их задержать.  — А если будут сопротивляться?  — Применять силу, офицер, — как ребенку объясняет Чонгук и поднимается с места. Полиция со всех сторон начинает окружать здание банка. Из-за того, что место людное, пришлось оцепить местность, чтобы в случае возникновения опасности никто не пострадал. Чонгук согласует через рацию свои действия с сержантом и медленно продвигается к банку со своим небольшим отрядом из нескольких человек. Альфа держит наготове пистолет и, пригнувшись, пересекает дорогу, прячась за припаркованными у обочины автомобилями. За ним следуют другие полицейские.  — Мы задержали водителя, который ждал их у черного входа, — слышится голос сержанта по рации.  — Тогда вам лучше оставаться в той стороне. Наверняка они уже поняли, что здесь полиция. Они могут попробовать уйти через главный выход. Мы их встретим, — отвечает Чонгук и приказывает своим людям встать на позиции и ждать. Через несколько минут дверь банка немного приоткрывается. Преступники выбрасывают на улицу дымовую шашку. Чонгук понимает, что без боя они уходить не собираются. Сержант докладывает, что с их стороны такая же ситуация. Грабители решили разделиться. Чонгук приказывает своим быть готовыми. Густой дым начинает расплываться прямо перед главным входом в банк. С другой стороны здания уже слышится стрельба, сержант больше не выходит на связь, вступив в бой с преступниками. Другая половина напавших на банк тоже не заставляет себя ждать.  — Стрелять на поражение! — кричит Чонгук, когда преступники сквозь густой туман начинают палить вслепую, выходя из здания. Стрельба разносится по всей улице, сопровождается криками раненных со стороны преступников и полицейских. Чонгук хватает своего подстреленного офицера за подмышки и утаскивает за автомобиль.  — Нужны врачи! — громко говорит он подоспевшим на помощь полицейским, перекрикивая стрельбу. Бронежилет и рукава альфы поблескивают от чужой крови в алом блеске ночи. Оставив раненного офицера у машины, Чонгук выглядывает из-за ее передней части и стреляет. Дым начинает медленно рассеиваться. Двоих преступников удается остановить силой, двое продолжают отстреливаться и пытаться сбежать. Отступление им усложняют набитые деньгами рюкзаки на спинах. Пока оставшиеся полицейские берут на себя одного преступника, Чонгук срывается и бежит за тем, который решил сбежать без оказания сопротивления. Несмотря на тяжесть, висящую на его плечах, бежит он быстро, но Чонгук нагоняет его быстрее и валит с ног. Грубо сдернув с мужчины рюкзак, Чонгук давит ботинком на лопатки брыкающегося преступника и, заломив ему руки, надевает на запястья наручники, параллельно зачитывая ему его права.  — Уведите, — кивает Чонгук двоим подоспевшим полицейским.  — Всем внимание! Ложные цифры! Их там больше! Они выходят из банка, не дайте им уйти! — орет в рацию сержант. Чонгук мгновенно реагирует и перезаряжает пистолет. Альфа снова укрывается за автомобилем и вместе с другими полицейскими начинает очередную перестрелку с еще несколькими преступниками. Всюду шум и вой сирен. Внезапный громкий взрыв неподалеку от Чонгука сотрясает землю и отдается звоном в ушах. Для отвлечения преступники решили подорвать одну из припаркованных машин. Чонгук не реагирует на уловку. Он полностью сосредотачивает свое внимание на том, чтобы не упустить пытающихся ускользнуть преступников. К счастью, полицейским удается быстро подавить большую их часть. На мушке остается еще около трех человек.  — Фараон! — слышится знакомый голос где-то совсем рядом. Чонгуку кажется, что взрыв его как-то задел, иначе откуда взялось искажение реальности, в которой ему слышится голос Тэхена? Неужели начал сходить с ума? Чонгук крепко сжимает рукоять пистолета и продолжает целиться, выискивая в дыме от взрыва преступников. Еще одного удается сбить с ног выстрелом в бедро.  — Фараон! — повторяется снова тревожным голосом. Чонгук резко оборачивается, нырнув под укрытие, чтобы не пустили пулю в голову, и суетливым тяжелым взглядом бегает по местности, выискивая хозяина голоса. Перекресток, вокруг высокие здания, но нет людей, нет проезжающих поблизости автомобилей. Полиция перекрыла все пути. Вокруг нет никого, кроме полицейских и преступников. Точно сходит с ума. Так бы и думал, если бы вдруг не увидел самого Тэхена, стоящего буквально в пятнадцати метрах от Чонгука. Омега выглянул из-за узкого переулка между зданиями, за которым скрывался. Если до этой секунды Чонгук держал себя под контролем и даже с большой опасностью, угрожающей его собственной жизни, стойко справлялся, не выдавая никаких эмоций, то теперь все полетело к чертям, стоило с омегой взглядом пересечься. У Чонгука глаза становятся большие от неподдельного шока, затем начинают наполняться злостью. Чонгук поднимается с земли и быстро бежит в сторону омеги, пригнувшись, чтобы не привлекать внимание. Тэхен тяжело дышит и смотрит на альфу со смешанными эмоциями: то ли боится, то ли переживает. Сам не понимает. Чонгук залетает в переулок и грубо хватает омегу за плечи, вытаращив на него горящие от злобы глаза.  — Ты что здесь делаешь?! — орет он, грубо встряхивая омегу. — Что ты забыл здесь, Тэхен?! Омега смотрит ему в глаза и хлопает ресницами, будто не понимает, что от него нужно Чонгуку. Его взгляд опускается вниз и скользит по груди с надписью «police» на темно-синем бронежилете. Заметив пятна крови, омега пугается, но вида не подает. Он начинает быстро осматривать альфу на наличие ран, боясь найти. Бешеный вид Чонгука успокаивает. Будь он ранен, не был бы сейчас таким, будто готов разорвать омегу на кусочки.  — Ты слышишь меня, Тэхен? — снова встряхивает омегу Чонгук. — Какого хрена ты тут делаешь?! — рычит, пытаясь найти ответ в глазах омеги. Каждое слово альфы будто пролетает мимо Тэхена. Он внезапно выхватывает его пистолет и бросает на землю. Смотрит прямо в глаза и тяжело дышит из-за переполняющих его эмоций, с которыми уже не может совладать. У Чонгука такой же огненный взгляд. Они смотрят друг на друга через багровое полотно ночи, оставляя на втором плане все, что не начинается и не кончается их именами. Где-то позади постепенно затихает стрельба, в воздухе преобладает запах огня и крови. Он уже на кончике языка, на губах, на волосах и плечах невидимой дымкой. Чонгук зарывается пальцами в волосы омеги на затылке и, сжав, резко притягивает к себе. Тэхен сразу же обвивает шею альфы руками и прижимается. Их губы, как лед и пламя, в опасном танце сталкиваются, наполняя воздух искрами, взрывами, с которыми ни один другой не сравнится. Их губы с привкусом ярости и горькой ненависти сжигают друг друга, разгоняя пожар по коже и внутренностям. Чонгук вжимает омегу в себя, тот и сам так тянется, будто норовит слиться с альфой в один самоуничтожающийся организм. Чонгук целует больно, горько и сладко одновременно, от его поцелуя будто во рту кровоточит, и Тэхен клянется, что чувствует вкус железа на языке, но в этом и смысл. Он этого и хотел, этого страстно желал. Они оба желали. Эту горечь они друг другу давно обещали. Тэхен впервые зарывается длинными тонкими пальцами в белые волосы альфы, сжимает и целует агрессивнее, доказывая свою силу, в которой не уступает альфе. Чонгук впервые держит стройную талию омеги, пальцами крепко впиваясь в кожу под тонкой тканью рубашки, и терзает чужие губы, кусая и почти сжирая, как сорвавшийся с цепи зверь. Тэхен рычит в поцелуй, и сам забывает, и Чонгука заставляет забыть о кислороде. Он им не нужен, они так тесно друг к другу, что друг другом дышать начинают. Один короткий вздох, и кровавая ниточка слюны, тянущаяся от губ к губам, как тонкая нить, которую разорвать ничего не стоит. Они ее соединяют снова, безумно целуясь, пока улицы тонут в удушающем дыме и вое полицейских сирен. Легче земле расколоться надвое, чем им разделиться и перестать чувствовать губы друг друга. Асфальт под ногами покрывается трещинами. Неизбежно. Желанно. Опасно. Непредсказуемо. Столкновение двух одинаковых полюсов.

🩸

Все заканчивается быстро. Тэхен смотрит на город за окном мустанга, отвернув голову в сторону. Чонгук молча ведет машину и больше ничего не говорит. Их взрыв прекратился с последним выстрелом, а у Тэхена ощущения, как после прекращения действия химического вещества. Все резко обрывается, будто кто-то перерезал нить, связывающую с удовольствием, или выключил музыку, приказывая валить домой, потому что вечеринка подошла к концу. Вкус на губах еще остается, а оставшиеся ощущения отдают печалью того, что момент так скоро стал прошлым. Чонгук пропускает омегу в тихую темную квартиру и входит следом. Он и сам не знает, зачем привез сюда Тэхена, но после его «мне не хочется домой» у альфы не осталось выбора. Тэхен осматривается и ничему не удивляется. У Чонгука по-другому и не могло быть. Просто, минималистично и с преобладанием темных тонов. Тэхену нравится, хоть квартира и не выглядит полной тепла и уюта. На стенах нет картин, нет фотографий на полках, нет цветов в горшках, нет даже бессмысленных безделушек, которыми обычно украшают полки. Единственное украшение, которое Тэхен находит в этом доме — вид на город из гостиной, соединенной с небольшой кухней. Вдалеке небоскребы, — тот мир, из которого пришел Тэхен, а поблизости менее высокие здания, которые наверняка днем выглядят не так красиво и впечатляюще. Зато ночью создают волшебную атмосферу.  — Хочу выпить чего-нибудь теплого, — говорит Тэхен, сидя на светлом диванчике, и поворачивает голову к альфе, успевшему сходить в ванную и переодеться в домашнее. На Чонгуке темно-серая футболка, из-за которой его грудь кажется еще шире, и черные спортивки.  — Сделай себе кофе, — пожимает плечами альфа, возясь с пистолетом у стойки на кухне.  — Гостеприимства тебе не занимать, фараон, — усмехается омега. Он поднимается с дивана и становится напротив альфы с другой стороны стойки.  — Руки есть. Делай сам, — Чонгук поднимает ничего не выражающий взгляд на Тэхена. Омега различает в его глазах только легкую усталость после тяжелого дня. Оно и понятно. Он рисковал собой, борясь с людьми, совершившими зло. Тэхен даже представить не может, насколько стойким нужно быть, чтобы после подобного так спокойно стоять и разбирать оружие у себя дома на кухонном столе. Чонгук действительно поражает Тэхена. В этот раз своей силой.  — Я сегодня мог умереть. Меня мог застрелить один из этих грабителей. В тебе ни капли сочувствия, — закатывает глаза омега, положив локти на стол. Он подпирает ладонью щеку и с тоской в глазах наблюдает за тем, как альфа возится с оружием.  — Тебя никто не заставлял лезть туда, — Чонгук пересчитывает патроны, заполняет ими магазин, вставляет его в пистолет и убирает оружие в сторону. — Ты не умер. На тебе ни царапинки.  — И как я мог забыть, что ты такой… — хмыкает омега.  — Какой? — спрашивает альфа, подняв одну бровь.  — Мерзкий.  — Можешь уйти, — пожимает плечами Чонгук.  — Отвезешь меня? — улыбается Тэхен.  — Нет.  — Тогда я остаюсь, — Тэхен разворачивается на пятках и возвращается в гостиную, подходя к окнам, занявшим целых две стены. — К тому же, мне нравится вид отсюда. Все-таки жить в квартире лучше, чем в огромном особняке, — омега тоскливо улыбается, смотря на красивый красный город за окном.  — Так мне тебя пожалеть?  — Я не об этом, Чонгук. Вид отсюда намного лучше.  — Неужели нет денег на квартиру на тридцатом этаже в центре города?  — Я не могу оставить папу. Да, с ним будет мой брат, но он все равно слишком одинок. Этот дом для него как что-то святое и очень важное сердцу. Он ни за что его не оставит, и я не хочу обидеть его, покинув особняк, — говорит омега тихо, в какой-то момент даже забыв, что его кто-то слушает. Но когда он вспоминает, где находится и кто стоит позади, сразу меняется. Улыбка становится шире. — И да, у меня уже есть квартира, только она на тридцать первом этаже. С центром ты угадал.  — Кто бы сомневался, — сухо усмехается Чонгук, покачав головой.  — Сделаешь нам кофе? — Тэхен мило улыбается и, не дожидаясь ответа, идет в коридор. — Я хочу посмотреть, как ты живешь.  — Не на что смотреть. Обычный дом обычного человека, — закатывает глаза Чонгук и все-таки ставит чайник. Тэхену особенно интересна одна комната в этом доме. Он быстро находит ее и тихо открывает дверь, входя внутрь с беззвучным восторгом. Отсюда вид еще лучше. В спальне Чонгука тоже окна в пол. Черные стены без единой картины, даже настенных часов нет, только электронные, стоящие на тумбе возле кровати с изголовьем из светлого дерева и с полностью черным постельным бельем. Заливающийся внутрь алый свет красиво сочетается с темнотой спальни. Завораживает.  — Нашел здесь что-то интересное? — спрашивает Чонгук, стоящий в дверном проеме со скрещенными на груди руками.  — Голые стены. Никакого уюта из-за этого, — Тэхен хмурится и сует руку в задний карман облегающих черных джинсов. Чонгук хмурится, следя за омегой. Тэхен достает какой-то клочок бумаги, сложенный один раз, и разворачивает. — Здесь нужно приклеить фотографии, тогда станет лучше, — Тэхен улыбается и подходит к стене перед кроватью, встает на носочки и прикладывает к ней фотографию Чонгука за рулем. Альфа подходит, нависнув позади Тэхена, и недовольно смотрит на свою фотографию, о которой совершенно забыл.  — Убери, мне не нужны фотографии, — Чонгук поднимает руку, чтобы забрать фотографию, но Тэхен реагирует быстрее и заводит руку с фото за спину, повернувшись лицом к альфе.  — Ты ничего не понимаешь, потому что ты черствый сухарь, — улыбается омега. — Я уже представляю, как эту стену заполоняют разные фотографии. Разные воспоминания. Пора уже за что-то цепляться и что-то бережно хранить, фараон.  — Мне это не нужно. Выбрось фото. Воспоминания можно хранить и в голове.  — Я не выброшу его, мне нужен этот фрагмент, — недовольно хмурится Тэхен, мотая головой.  — Тогда я сам, — Чонгук подается вперед и заводит руку омеге за спину, чтобы выхватить фото, но Тэхен успевает перехватить его другой рукой и поднять над головой. Чонгук бросает смешок и выпрямляется, одну руку неосознанно положив на поясницу Тэхена, а другой потянувшись к фотографии. Тэхен смеется и прячет фотографию в заднем кармане, где она и лежала до этого.  — Доставай, — шепчет он, с вызовом смотря альфе в глаза. Чонгук, не отпуская омегу, без раздумий просовывает пальцы другой руки в карман его джинсов и как только цепляется за края фотографии, чувствует сладкие губы на своих, которые мгновенно пробуждают в нем звериное. Чонгук забывает о фотографии и притягивает к себе омегу, целуя губы, о которых каждую минуту после случившегося недавно поцелуя вспоминал, хоть и пытался из головы выбросить. Тэхен обнимает альфу за шею и прикрывает глаза, требовательно целуя, скользя по чужим губам и боясь конца. Когда Чонгук подхватывает его под колено, закидывая на свое бедро, Тэхен едва не позволяет стону сорваться с губ. Он тяжело выдыхает и снова углубляет поцелуй, то позволяя управлять Чонгуку, то беря дело в свои руки. Они падают на кровать, стоящую в шаге от них. Тэхен оказывается снизу. Он закидывает ногу на Чонгука, давя пяткой на его поясницу, и сжимает футболку на его груди, чувствуя через ткань обжигающий жар. Чонгук бродит рукой по талии Тэхена, как будто разряд получает, касаясь кожи там, где задралась рубашка, и спускается ниже, впиваясь пальцами в бедро омеги. Они целуются дико, разжигая друг друга еще сильнее. Чонгук в шаге от срыва, но продолжает цепляться за реальность. Он себя будто предает, целуя запретные алые губы, трогая соблазнительное тело и вжимая в свою постель. Но ничего с собой поделать не может. Чем глубже, тем меньше желания выныривать. Тихий стон Тэхена вышибает мозги, посылает к черту здравомыслие. Тянет за собой на дно пропасти, куда Чонгук клялся не падать. Он кусает нижнюю губу Тэхена, лижет и снова грубо целует, получая не меньше грубости в ответ. Тэхен не из нежных и трепетных. В нем стали больше, чем в ком-либо. В одном только его поцелуе это можно ощутить в полной мере. Он делает больно в ответ и ловит с этого кайф. Чонгук этот кайф разделяет, все еще пытаясь балансировать на самом краю. Почти безнадежно. Альфа рычит. От злости и от слабости собственного тела, предательски желающего того, кто лежит под ним и сносит крышу одним только томным взглядом и дыханием. Свист закипающего на кухне чайника служит для альфы колоколом, помогающим вернуться в реальность. Чонгук отрывается от Тэхена, встает с постели и выходит из комнаты. Омега поднимается на локтях, восстанавливая дыхание, и облизывает мокрые от поцелуя губы. Тихо усмехается и зарывается пальцами в свои волосы. Что это было между ними — непонятно. Наверное, лучше и не понимать. Он все-таки клеит фотографию на стену, смотрит на нее с улыбкой, коротко гладит подушечками пальцев и выходит из комнаты. Чонгук сидит на подоконнике у открытого окна и курит. Рядом с ним стоит чашка с кофе, еще одна такая же ждет омегу на столе рядом с пистолетом, который альфа там оставил. Тэхен забирает ее и садится напротив альфы. Чонгук, ничего не говоря, передает сигарету омеге и, выпустив дым в окно, отпивает свой кофе.  — Как ты оказался рядом с банком? — спрашивает Чонгук, задумчиво глядя на город.  — Случайно, фараон, — слабо улыбается Тэхен и делает глубокую затяжку, забивая дымом легкие. Вот бы и голову туманом заполнить, чтобы собственных мыслей не видеть. Случайно увидел в новостной ленте. Случайно бросил все дела. Случайно оказался рядом. Позвал в разгар перестрелки тоже случайно. Не потому что испугался. Вовсе нет. Зато сердце на место встало. Это ведь главное?  — Случайно, — задумчиво повторяет Чонгук и берет протянутую сигарету.  — Случайно, — тихо говорит Тэхен и тоже отворачивается в обнимку со стаканом теплого кофе, созерцая сверкающий ночной город, кем-то когда-то проклятый и доставшийся им как несчастье. Все это было случайно.