🩸
Когда за тонированными окнами джипа появляется до тошноты знакомый пейзаж, Джевон с тоской машет ручкой своему хорошему настроению, обещая вернуться, и готовится к худшему. Это стало нормой. Джевон в кромешном мраке, в котором живет всю жизнь, урывает себе моменты настоящего счастья. Позволяет, как роскошь. До Чимина все было хуже. Без него Джевон не вылезал из своей комнаты в те моменты, когда и Хосока рядом не бывало. Джевон ни с кем другим и не общался, кроме как с отцом и братом. Крепкую дружбу ни в школе, ни в университете он никогда ни с кем не вел, понимая, что сближение с кем-либо будет рискованно по той причине, что Сынвон в любой момент может все оборвать, и глазом не моргнув. Если кто-то ему не понравится, то этот человек мгновенно исчезает из жизни его детей, которым он даже компанию пытается выбирать самостоятельно. К счастью, сейчас контроль в общении не такой тщательный, как было прежде, но Сынвону это все равно не мешает высказывать свое негативное, никому не нужное мнение по отношению к некоторым людям, окружающим Хосока и Джевона. Увидев роллс-ройс отца, омега окончательно теряет настроение и моментально становится мрачным, как туча. Он выходит из машины и поднимается в дом, где от стен веет могильным холодом, и чувство, словно по темным коридорам бродят неупокоенные души тех, кого отец извел. Джевон не знает, мог ли Сынвон когда-либо убить кого-то, но не сомневается, что тот и на такое способен. Он собственных детей бы с радостью убил, чего уж говорить о ком-то не из семьи. Джевон расстегивает светлую джинсовку и вешает на локте. У Чимина дома осталась парочка вещей Чона, поэтому не пришлось возвращаться домой в том дурацком черном костюме, который Чимин наверняка уже сжигает на заднем дворе. Джевон коротко улыбается своим мыслям и вздрагивает от холода внезапного, как гром среди ясного неба, голоса за спиной. — Слишком часто ты остаешься у своего брата с ночевкой, — хмыкает Сынвон, сидящий в черном кожаном кресле в гостиной со свежей газетой в руках. — У тебя нет своего дома? — спрашивает мужчина, подняв на сына взгляд, бьющий сильнее, чем кулак. Не видеть бы этих глаз. — И прекрати носить эти ужасные вещи. Ты не бродяга с окраинных районов, чтобы в дранных штанах ходить. — Но мне нравится, отец. В наших кругах многие люди так ходят, — тихо осмеливается ответить отцу Джевон, борясь с давлением, которое альфа оказывает своим взглядом. — Но не в нашей семье. В последний раз я вижу тебя в подобном, — Сынвон опускает глаза и перелистывает газету. — Иди в комнату и не раздражай меня своим видом. Джевон крепко стискивает зубы, сверлит отца ненавистным взглядом, полным отвращения, разворачивается и быстро поднимается на второй этаж. Он запирает дверь в комнату, раздраженно стягивает с себя футболку, джинсы и кроссовки, разбросав все по разным углам спальни, и в одних трусах заваливается на постель, уставившись в потолок. Сердце гулко стучит, неприятно ударяясь о ребра, а пальцы крепко сжимают одеяло. Внутри как будто разрастаются колючки после каждого разговора с отцом. В глотке застревает крик, но даже орать нельзя, Сынвон может услышать. Джевон шумно дышит через нос и больно прикусывает губу, чтобы перебить внутреннюю боль физической. Не больно даже, а обидно. Кому нужно богатство, когда кислород перекрывают изо дня в день, не позволяя жить полной и яркой жизнью? Джевон не раз представлял свой побег, они с Хосоком вместе об этом мечтают. Они вдвоем часто строили реалистичные планы и варианты, которые так и остались всего лишь мечтой. От тирана, который молится на свою репутацию в обществе, им никуда не сбежать. Второго такого раза Сынвон не допустит. Джевон порой думает о том, что же стало с их папой. Счастлив ли он теперь? Живет ли так, как мечтал? Появились ли у него другие дети, живущие более свободно, чем Хосок с Джевоном? У омеги даже возникали мысли найти человека, чьего лица он никогда не видел. Найти и узнать, что стало. Возможно, найти помощи в избавлении от тюрьмы, в которую их посадил Сынвон. Однажды Джевон поделился мыслями об этом с Хосоком, но тот даже думать о папе запретил, став мрачным, как только о нем речь зашла. Наверное, он до сих пор не может отпустить обиду. Джевон понимает. Хосок был старше и помнил папу хотя бы немного, а у Джевона остался лишь призрак из прошлого, в котором он тайно видит надежду. Но может быть и так, что папы давно нет в живых. И если это правда, то он хотя бы умер свободным от оков, в которых его держал Сынвон. Это тоже многого стоит. Джевон поднимает руки над головой и разглядывает лучи солнца, переплетающиеся с его пальцами, поблескивающими на маленьком колечке, украшающем указательный палец омеги. Свет и солнце ассоциируются у Джевона с Чимином. Солнце и сейчас с ним, а значит, и Чимин тоже. Мысли о нем действуют на омегу, как успокоительное. Он смотрит на свои пальцы и вспоминает, как изучал ими тело Чимина несколько часов назад. Вспоминает, как они поблескивали от смазки и слюны старшего, отдававшего тонны наслаждения в ответ на короткие поцелуи и ласки. Джевон улыбается, закрывает глаза и невесомо ведет кончиками своих пальцев по своей груди, отчего кожа мгновенно покрывается мурашками, а соски твердеют. По комнате разливается тихий вздох удовольствия, а пальцы медленно спускаются вниз, по памяти очерчивая все места, которых губы Чимина касались. Его голос, сладко шепчущий грязные, но при этом нежные вещи, всплывает в голове и уносит в еще свежие в памяти воспоминания о еще одной лучшей ночи. Джевон сглатывает слюну, накопившуюся во рту, и проскальзывает пальцами под ткань натянувшихся от возбуждения трусов. — Чимин… — выдыхает омега с дрожью, раздвигая ноги и окуная себя в удовольствие.🩸
Проснувшись после обеда, Джевон принимает душ, надевает темно-фиолетовые спортивные штаны, свободную футболку, кроссовки, и спускается вниз, где его ждет уже накрытый на одного стол. Омега улыбается и спрашивает у прислуги: — Где отец? — Партнеры по работе пригласили господина Чона в гольф клуб, и он поехал туда, — отвечает бета. Джевон улыбается шире и с аппетитом принимается за еду, параллельно доставая телефон и отправляя сообщение брату. — Скажи Гину, чтобы подъехал. Ему нужно будет меня отвезти. — Хорошо, господин Чон. Через сорок минут Джевон выходит из джипа в подземной парковке и идет к Хосоку, уже ждущему его возле астон мартина. — Перчатки прихватил? — спрашивает альфа, улыбнувшись. — Конечно, — Джевон вручает брату свой рюкзак и садится в машину. — Посмотрим, что ты запомнил из моих уроков, — усмехается Хосок и, сев за руль, заводит машину. — Как тебе вчерашний прием? — спрашивает омега, когда они выезжают из парковки. — Скука, как и всегда, — пожимает плечами альфа, ведя машину одной рукой, а другой держа сигарету. — Да ну, — Джевон хитро улыбается, с прищуром глядя на брата. — Скука, значит? Поэтому ты решил себя развлечь, таращась на Мин Юнги? — Я думаю, это нормально, когда альфа смотрит на омегу и наоборот, — спокойно отвечает старший, не взглянув на Джевона, но краем глаза видит, как младший внимательно следит за ним, пытаясь на чем-то поймать. — Он милый, правда? — не унимается Джевон. — Не знаю, мне плевать, — бросает Хосок, делая затяжку. — Хосок-и… — Джевон широко улыбается и склоняет голову к плечу. — Он правда милый. Он не похож на омег, которые тут живут. Наверное, другая страна многое в нем изменила. — Я бы на его месте не возвращался сюда, — Хосок выбрасывает окурок в окно и выпускает дым, давя на газ. — Чего ты вдруг захотел в клуб? Отец опять докапывался? — А когда он не докапывается? — вздыхает Джевон, откинув голову на спинку сидения. — Ему нужно, чтобы мы потеряли себя, как личности, и впитывали в себя только то, что он в нас вкладывает. — Ублюдок конченный, — хмыкает Хосок. — Клянусь, он сдохнет не своей смертью. — Эй, Хосок, не надо, я не хочу, чтобы ты в тюрьму загремел. Мы просто забьем на него хрен или сбежим, — Джевон хмурится и кусает губу. — Не сбежим мы никуда. Поверь, я знаю, он человека найдет в любом уголке земли за пару часов. Он один раз вычислил парня, который, украв большую сумму у нашей компании, отправился в Южную Америку, а на следующий день уже сидел в кабинете у отца, — усмехается Хосок. — И больше этого чувака никто не видел? — Джевон вскидывает бровь и грустно улыбается. — И больше его никто не видел, — соглашается Хосок. — Наш отец и правда убивал? — Даже я до конца не представляю, что он скрывает в темном уголке нашего бизнеса. — Он и правда монстр… — вздыхает Джевон. — И сейчас, представляя этого монстра, ты будешь показывать мне свои навыки. Мой братишка должен уметь постоять за себя, — Хосок снова улыбается и ерошит пушистые волосы младшего ладонью. — Ну Хосок-и, я же не маленький уже!🩸
— Неправильно руки держишь, — говорит Хосок, сидя на краю ринга. Он бинтует руки, чтобы немного потренироваться вместе с братом, и параллельно наблюдает за омегой, который, полностью сосредоточившись, стоит перед грушей, готовый атаковать. — А как надо? Ты же так мне показывал, — омега указывает подбородком на свои руки, согнутые в локтях. — Нет. Слишком ты прижал их к груди. Это для выпендрежа. Так бить неудобно, — Хосок мотает головой и пожимает руку подошедшему тренеру. — Хосок прав, Вон-и, — с теплой улыбкой говорит альфа, встав рядом и сложив руки на груди. — Привет, Сонун, — Джевон, заметив мужчину, радостно машет рукой, одетой в красную кожаную перчатку. Младшего брата Хосока здесь уже все знают. Омега иногда приходит потренироваться вместе с братом и старательно занимается, делая медленные шажки к успехам. В отличие от альфы, он не так яростен и не забывается, уходя в свою злость, но и в нем тренер замечает: омега, как и брат, оставляет здесь что-то, что его тяготит. То, о чем Сонуну никогда не будет известно. Он и не лезет. Не его дело. — Еще бы я не был прав, это элементарные вещи. Не пытайся кого-то впечатлить, Джевон-и, — усмехается Хосок и позволяет Сонуну помочь ему с перчатками. Джевон закатывает глаза и замахивается на грушу. — Вчера тебе перчатки были нужнее, — негромко говорит тренер, помогая зафиксировать их на руках альфы. — С братом ты спокойнее бываешь. — Я не хочу подавать ему плохой пример, а то решит, что без перчаток ему будет лучше, — пожимает плечами Хосок. — Ты другой рядом с ним. Это хорошо, что у тебя есть такой человек в жизни, — тренер принимается за вторую руку альфы. — С ним ты не слетаешь с катушек, как обычно. — Лучше ему не видеть этого, — Хосок поднимается и подходит к брату. — Смотри на меня и повторяй позу, Вон-а. Неправильно будешь стоять — удар не будет полноценным. Неправильно поставишь руки — можешь промазать. Неправильно ударишь — навредишь себе. — Окей, — Джевон кивает и внимательно следит за братом, повторяя позу, как тот и велел. — А потом я хочу попробовать спарринг с тобой. — Если отработаешь пару приемов как следует, тогда я подумаю. — Ты удивишься, — смеется Джевон. — Давай, показывай свои приемчики. Сонун какое-то время с улыбкой наблюдает за братьями, периодически комментируя их действия, после чего уходит к другим бойцам. Хосок в этом зале только с братом улыбается. Место, где он оставляет свою ненависть и злость, преображается, когда входит Джевон. И пусть брат приходит с такими же намерениями, тоже хочет здесь свою боль, отцом причиняемую, оставить, но вдвоем им здесь бывает по-другому. Серьезные тренировки рано или поздно превращаются в шутливые бои и неуместный, но приятный смех, к которому остальные боксеры привыкли. Он наоборот разряжает напряженную обстановку и вливается уютом, которому, казалось бы, в бойцовском клубе места нет. Джевону каждый раз кажется, что он придет сюда со своей злостью и как Хосок сотрет свои костяшки до крови, но разве альфа допустит это? Поэтому старший превращает негативные эмоции брата в положительные, не замечая, как и самому лучше становится. Хосок не представляет, как справлялся бы без брата. Джевон тоже не представляет. Они с детства в одной лодке, друг в друге как под крышей во время урагана укрываются, защищая и подставляя спины для безжалостных ударов отца. Вдвоем терпеть боль легче, вдвоем ее переживать не так тяжело. В одиночку бы они сломались. После выматывающей двухчасовой тренировки, в конечном итоге превратившейся в смехом разбавленные бои без кровопролития, братья прощаются с Сонуном и уезжают, утомленные физически и морально. — В последнем бою я тебя победил. Жду свой приз, — с усталой улыбкой говорит Джевон, разглядывая вечереющий город за окном приятно гудящего астон мартина. — Какой приз ты хочешь? — спрашивает Хосок, барабаня пальцами по рулю в такт негромко льющейся из колонок музыке. — Хочу много вкусной еды, — недолго думая, отвечает Джевон, тихо хихикнув. — Ты просто голодный, поэтому так говоришь. Поедем куда-нибудь? — Нет, я ужасно устал и еле держусь на ногах. Привезешь мне потом тортиков? — спрашивает младший, глянув на Хосока. — Конечно, каких захочешь, кнопка. — Почему ты меня до сих пор так называешь? — улыбается Джевон. — Потому что, — Хосок слегка тычет пальцем в кончик носа омеги и негромко смеется. — Не хочу возвращаться домой… — тихо говорит младший, вздохнув. — Останься у меня. — Нет, нельзя. Он думает, что я был у тебя прошлой ночью, второй день подряд — слишком дорогое удовольствие. Он был недоволен сегодня, — бурчит Джевон, накручивая на указательный палец шнурок спортивных штанов. — Какого хрена он вообще недоволен, что ты остаешься у своего брата? — раздраженно хмыкает Хосок. — Я поговорю с ним об этом. — Не надо. Разговоры с ним вредны для нервной системы, и ты не сломишь его, — мотает головой омега. — Я просто пару дней нигде оставаться не буду, и он немного успокоится. — Если бы я мог, забрал бы тебя с собой еще тогда, когда только переехал в квартиру. — Но я буду ждать своего альфу, чтобы из одной клетки переехать в другую, — грустно усмехается Джевон. — Я не позволю ему решать, кого тебе любить, — мотает головой Хосок, давя на газ и ловко петляя меж неторопливо едущих впереди машин. — Хосок-и, он и за тебя решит, кому ты свое сердце отдашь, — вздыхает Джевон, прикрыв глаза. — Посмотрим, — сухо усмехается Хосок. — Сгоняем на квартиру, мне нужно кое-какие бумаги передать отцу. Джевон коротко кивает и скрещивает руки на груди, чтобы подремать по дороге. Когда они входят в квартиру альфы, Джевон сразу же приободряется. Альфа уходит в свой кабинет, а младший с широкой улыбкой расхаживает по квартире, вдыхая ее аромат, успокаивающе действующий на омегу. Несмотря на то, что квартира Хосока не светлее их особняка, тут совершенно другая атмосфера, другая тьма. В ней приятно находиться, в ней хочется раствориться. Особенно омега любит комнату Хосока с самым неописуемым видом на проклятый город. Любимое занятие Джевона — приготовить себе какао, укутаться в плед и сидеть на постели, наблюдая за ночной жизнью города с высоты. А когда и Хосок дома, то вместе с ним. А потом просмотр фильмов и игры в приставку. Вот в такие моменты Джевон счастлив, как никогда. Омега обходит всю квартиру, как будто бы найдет в ней что-то новое, запрыгивает на диван в гостиной, залезает на кровать альфы, раскинув руки и ноги в стороны, словно делает снежного ангела, а после заходит на кухню. Глаза Джевона сразу же округляются. — Хосок? Что за ромашка у тебя тут? — спрашивает младший, подойдя к столу и коснувшись кончиками пальцев нежных белых лепестков одиноко стоящего в стакане цветка. — Впервые вижу здесь какую-то растительность. — Я подумал, что ей можно немного пожить у меня, — звучит голос брата из кабинета. — Ты приютил цветок? — хихикает Джевон. — Но он же быстро умрет. Надо было в горшке растение купить, если ты так хотел. Кактус какой-нибудь. Они долго живут. — Она лежала на земле, и я подумал, что пусть лучше еще поживет, чем так жестоко умрет, — Хосок выходит из кабинета с черной папкой в руке и глядит на еще не увядшую ромашку. — Какой ты милый, Хосок-и, — улыбается младший, вдохнув запах цветка. — Я и не знал, что ты таким можешь быть. — Я просто хочу посмотреть, на сколько ее хватит. Пойдем, — Хосок кивает брату и идет к двери. — Я буду верить, что надолго, — говорит Джевон, в последний раз взглянув на ромашку и покидая любимую квартиру.🩸
Чимин потягивает через трубочку клубничный коктейль и листает новостную ленту в телефоне, когда к нему подходит Джин и опускается напротив. Омега решил устроить себе небольшой перерыв и приехать в ресторан брата. — Не знаю, как ты еще не угробил этот ресторан, — омега окидывает взглядом помещение ресторана. Темно-коричневое преобладание в интерьере приятно глазу, а дополняет его красивый золотистый свет, льющийся из обилия необычных ламп. Ресторан не пустует, когда бы Чимин ни заглянул сюда, всегда полно людей, наслаждающихся вкусной едой и приятной атмосферой. — Чудо, не иначе. — Ты ужасного мнения обо мне, — хмыкает Джин, закинув ногу на ногу. — «Epiphany» стал еще популярнее, когда перешел в мои руки. Следовательно, и доход повысился. — Потому что его владелец — популярный и желанный всеми красавчик, — усмехается Чимин, облизнув губы. — Вот все и рвутся сюда в попытке соблазнить тебя. — Это сказал не я, заметь, — смеется Джин. — Я планирую купить ночной клуб. Ресторан, конечно, хорошее дело, но немного скучное. К тому же, клуб принесет мне еще больше прибыли. — Потом ты захочешь открыть казино, потом бордель, а после и вовсе захочешь стать наркобароном, — усмехается Чимин, отложив телефон на стол. — У нас в городе хватает королей порошка, и я их главный клиент, — ухмыляется альфа. — Не заигрывайся с этим, кстати. Я не хочу потерять брата раньше времени, — вздыхает Чимин. — Спасибо за заботу, Мин-и, — подмигивает омеге Джин и поднимает звонящий телефон. — Слушаю. Чимин вскидывает бровь и следит за тем, как меняется выражение лица брата. Он хмурится, поджимает губы, а после бросает в ответ: — Ладно, верните все, — и завершает звонок. — Упрямая сучка, — усмехается альфа и открывает сайт картье. Чимин заинтересованно выпучивает глаза и пересаживается к брату, уставившись на экран его телефона. — Новая жертва одной страстной ночи? — спрашивает омега. — Если бы, — хмыкает альфа. — Ким Тэгюн. — Что?! — слишком громко восклицает Чимин, чуть не подавившись коктейлем, и начинает смеяться, привлекая внимание некоторых посетителей. — Ты свихнулся, Джин-и? Тэгюн? Не знаю, смеяться или плакать. В мыслях я даже представить вас рядом не могу. Зачем он тебе вообще, когда вокруг столько омег, готовых твои ноги целовать? — Если бы я захотел, он вчера после приема уехал бы со мной, — закатывает глаза Джин. — Он меня не интересует, я просто хочу замять одну проблемку, которая произошла между нами у Минов. — Какую? Ты случайно засосал его при всех? — прыскает Чимин. — Все куда проще, но эта принцесска хочет от меня извинений. — Ты передо мной не извинялся даже когда я из-за тебя чуть в аварию не попал. Много хочет, — закатывает глаза Чимин, сложив руки на груди. — Неужели цену себе набивает? — Наверное, он просто очень упрямый. Поэтому, если рубашек от шанель ему мало, я подарю браслет, чтобы заткнулся. Помоги выбрать, — Джин вручает телефон брату и закидывает руки на спинки стульев, стоящих по бокам. — Джин-и, тебе нужно было просто забить на него. Или он тебе интересен? — Чимин уже активно водит пальцем по экрану, листая страницы в поисках подходящего браслета. — Не мой тип. Я просто не люблю быть кому-то должным, — пожимает плечами альфа. — Вот. Просто и слегка занудно, очень в стиле Тэгюна, — усмехается омега, возвращая телефон брату. — Ему понравится. А если нет, я выплавлю из этого браслета пулю и… — Тише, братик, — Чимин слегка похлопывает альфу по щеке и, коротко чмокнув в скулу, поднимается. — Мне нужно бежать в студию, а ты ползай перед этим капризным принцем и дальше. — Никто не ползает, не сдался он мне! — говорит вслед альфа и опускает взгляд на телефон, разглядывая браслет, выбранный братом. Не может быть, чтобы и от такого подарка Тэгюн отказался. Альфа невольно представляет эту вещицу на тонком красивом запястье омеги и то, как Тэгюн смущенно улыбается и шепчет «спасибо». — Да ну, бред, — хмыкает Джин и поднимается. Ким Тэгюн не из тех, кого можно легко купить. И это проблема.🩸
Сынвон задумчиво глядит на город внизу, стоя у окна в пол на всю стену в кабинете своего главного офиса. — Хенбин, тебе не стоит в это ввязываться, — говорит он спокойно, повернувшись к мужчинам. В кабинете помимо Сынвона присутствуют Хенбин, Джисоб и Хосок. Последний стоит возле массивного темного стола, сунув руки в карманы брюк и молча слушая разговор взрослых. — Я предупреждал тебя, чтобы ты был осторожнее. Я не позволю тебе подписать контракт, который разрушит не только тебя, но и меня. Хочешь, чтобы мы вместе ко дну пошли? — Я не вижу здесь поводов для опасений, Сынвон-а, — мотает головой Хенбин и стряхивает пепел в пепельницу, лежащую на ручке кожаного кресла. — Это большая выгода для нас. Гу честен в своих намерениях. — Я знал, что кто-то даст слабину, но меньше всего думал на тебя, — Сынвон кажется спокойным и сдержанным, но в его голосе и напряженных движениях прослеживается скрытая ярость. Хосок чувствует, как от обжигающей волны, исходящей от его отца, кожа на лице горит и пузырится. — Я не могу позволить тебе разрушить все. В противном случае мы с тобой больше не будем партнерами, и тогда только ты останешься у разбитого корыта. — У тебя личная неприязнь к Гу, Сынвон. Этот человек на нашем уровне, у него большие возможности и много силы. Нам нужен такой, — объясняет Хенбин, поднявшись с кресла и нервно расхаживая с тлеющей сигаретой, зажатой в пальцах. — Ты даже попытаться прислушаться не хочешь. — Я доверяю только тем, кто проверен десятками лет, Хенбин. Ты действуешь, как импульсивный подросток. Бросаешься на новое, не думая о рисках. А мы здесь на что? — Сынвон поджимает губы и сжигает альфу взглядом, всем своим видом изображая протест. Его ничто не сломит, он не поменяет свое решение и даже не сомневается в своей правоте и глупости Пака. В деловых вопросах с ним спорить невозможно. Он относится к этому со всей серьезностью, всегда обрубая риски на корню. — Я старше вас всех, но только я понимаю, что мы мхом уже покрылись. Нам нужно двигаться дальше и покорять новые вершины, расширяться, — Хенбин тушит сигарету и выпускает дым. — Мы и так делаем это, будучи вместе. Мы уверенно и твердо стоим на ногах, потому что можем опереться друг на друга. Но нет, ты хочешь все это разрушить, — Сынвон повышает голос, давая понять, если альфа не видит, как Чон недоволен тем, что тот хочет устроить. — Я понял. Мы не договоримся, — сухо усмехается Хенбин. — Я дам тебе время подумать, пришлю все документы. Прочти их внимательно и, может, тогда твое мнение поменяется. — Я сомневаюсь, Хенбин. Мое слово неизменно, — пожимает плечами Сынвон. — И все же. Позвони, когда все изучишь. А сейчас мне пора, дела ждут. До встречи. Господин мэр, — Хенбин кивает Джисобу, сует руки в карманы брюк и идет к выходу из кабинета, бросив напоследок: — Мысли шире, Сынвон. — Идиот, — рычит Чон, громко стукнув ладонью по столу. — Если он думает, что я соглашусь на это, то очень сильно ошибается. — Я ни в коем случае не выбираю чью-то одну сторону, но лучше тебе, Сынвон, и правда просмотреть бумаги. Может, все действительно не так сомнительно, — пожимает плечами мэр. — Нет, Джисоб. Там смотреть не на что. Я просто расторгну наш договор, потому что своим делом рисковать не собираюсь, — мотает головой Сынвон и, плеснув себе виски в стакан, в два глотка осушает. — Неважно, я им потом займусь. Дорогу мне никто не посмеет переходить. Сейчас поговорим о делах города, зачем я тебя и пригласил. Спустя полчаса альфы выходят из кабинета, обговаривая последние детали. Хосок, покинувший кабинет последним, сразу же замечает сидящего в кресле небольшого уголка ожидания Юнги, который, очевидно, ждал, когда отец закончит с делами. Омега, завидев мужчин, сразу поднимается, поправляя полы кремового мягкого кардигана. — Здравствуйте, господин Чон, — говорит омега, подходя к альфам. — Добрый день, Юнги-я, — Сынвон слегка улыбается и пожимает руку омеги. — Уже адаптировался? — Да, спасибо, — Юнги коротко кивает и невольно бросает взгляд на Хосока, стоящего рядом с Сынвоном. У альфы взгляд непроницаемый, точно как тем вечером на приеме. Об него можно порезаться, если долго смотреть, поэтому Юнги быстро отворачивается. — Юнги, мне нужно ехать в офис. Поезжай домой сам. Я сейчас позвоню водителю, — Джисоб уже тянется за телефоном, но Сынвон останавливает его. — Не стоит, мой сын довезет Юнги, куда нужно. Правда, Хосок-а? — альфа впивается в сына взглядом, давая понять, что выбора у того нет. Младший Чон слегка поджимает губы, но кивает. — Конечно, — отвечает он и, ничего больше не говоря, идет к лифту. Юнги быстро прощается с мужчинами и спешит за Хосоком. Меньше всего ему хотелось бы находиться с этим альфой в одной машине, так еще и один на один. Но отказать его отцу было бы некрасиво. Юнги уже морально себя готовит к тому, чтобы выстоять эту поездку, и нервно жует губу. В давящем молчании они едут в лифте до подземной парковки, периодически сталкиваясь взглядами в зеркале на всю стену. Хосок как будто бы весь воздух между ними поглощает, потому что дышать становится трудно. Когда мучительно долгая поездка в лифте заканчивается, омега облегченно выдыхает и идет за альфой к его машине. Хосок открывает ему дверцу с пассажирской стороны, ждет, когда омега сядет, закрывает дверь и садится за руль. Юнги сразу же отворачивается к окну, с интересом рассматривая город, когда они выезжают из парковки. Хосок водит очень быстро, но уверенно. Он продолжает молчать, поглядывая на омегу, на секунду задерживая взгляд на серебряной сережке в ухе, покачивающейся и касающейся белоснежной шеи. Омега сглатывает, и это тоже не ускользает от взгляда альфы. И хорошо, наверное, что Юнги смотрит в окно. Хосок тоже отворачивается к дороге и решает разрядить молчание. — И каково сюда вернуться спустя семь лет? — спрашивает он, придав голосу как можно меньше заинтересованности. — Немного странно, но теперь у меня ощущение, как будто не было никаких семи лет, словно я не уезжал даже, — отвечает омега, не поворачивая к альфе голову. — Это что, пруд?! — удивленно выдыхает Юнги, прилипнув к окну. — Как красиво, раньше его тут не было! Еще и с лебедями! — Что? Пруд? — не понимает Хосок, проследив за взглядом омеги. — А, наверное, — усмехается альфа, отвернувшись к дороге. Смешно вдруг становится. Впервые Хосок видит, чтобы кто-то был так озабочен подобными мелочами, на которые кто-то другой даже внимания не обратит, как и сам Чон. Никому это не нужно, а у Юнги восторг вызывает. Вот почему каждый лепесток на тех розах в ванной был так ему важен. — Отец и правда старается для этого города, — с нотками радости в голосе говорит омега. — Он делает все, что в его силах, — пожимает плечами Хосок. — Я помогу ему сделать этот город еще лучше, — воодушевленно отвечает Юнги, улыбаясь. Хосок его улыбку в отражении окна замечает и снова не может взгляда отвести от того, как нежно-розовые губы растянулись, а в уголках глаз образовались мелкие морщинки. Давно альфа такой чистой и искренней радости не видел в лицах здешних. И это тоже подтверждает, что Юнги давно утратил тьму, которой его наполняла жизнь здесь до поездки за границу. Он совершенно другой и резко выделяющийся. — Посмотрим, что у тебя из этого получится, — с сомнением в голосе отвечает Хосок, сворачивая с главной дороги. Он решает поехать по окраине района. Там, где меньше каменных джунглей и больше зелени, которую так любит омега. И сам не знает, почему. Просто вдруг захотелось. — Ты думаешь, этот город не спасти? — спрашивает Юнги, бросив на альфу короткий взгляд. На смену маршрута он не реагирует, даже не замечает. Он продолжает наслаждаться видами за окном. — Сколько лет люди пытались сделать его лучше и чище, и что в итоге? Грязь в каждой щели. Твои цветочки никому тут не нужны, если они не из золота, — хмыкает альфа. — Кстати, они там не сдохли еще? — Нет, живут и пахнут, — бурчит омега. Ему снова становится неприятно, но он понимает, что альфа прав. Людям в проклятом городе какие-то жалкие растения с их быстротечными жизнями нигде не сдались. Неужели нельзя это изменить? Нельзя поселить хоть частичку света в кроваво-черные души? — Ты говоришь, что грязь в каждой щели. Она и в тебе, значит. — А разве я отрицаю? — Хосок поднимает бровь и смотрит на Юнги. — И в тебе она поселится, это вопрос времени. Не надо было возвращаться. — Почему некоторым кажется, что я не справлюсь с жизнью здесь? — раздраженно говорит омега, сложив руки на груди. — Я жил тут восемнадцать лет до того, как уехал. Не первый день знаком с этим местом и знаю, что оно из себя представляет. — Может, эти некоторые просто не хотят, чтобы ты испачкался? — спрашивает Хосок, уставившись на омегу так, что у того внутри все сжимается от этого взгляда. Он буквально придавливает. — Я уже грязный, — вздыхает Юнги. — Каждый, кто тут родился, грязный. Только не каждый это пытается исправить. — Иногда легче принять обстоятельства и быть куском дерьма. Будь таким же, и выживешь, — альфа поджимает губы и мнет пальцами руль. — Не буду. Я и без этого выживу, — хмыкает Юнги, отвернувшись к окну и разглядывая ветви пышных зеленых деревьев, усаженных вдоль дороги. Солнце просачивается сквозь листву и заливается в салон автомобиля короткими быстрыми вспышками. — Хорошо, Мин Юнги, — усмехается альфа и согласно кивает. — Расскажи тогда, как за границей живут люди? Что для них ценно? — Природа, конечно же. Они ценят жизнь в любом ее виде. Мы не создатели этого мира, мы не имеем право губить то, что не сделано нашими руками, — вздыхает Юнги и прислоняется виском к окну. — Место, где я жил, не пестрило роскошью и богатством, и люди не были ослеплены деньгами. Они говорили о простых вещах вроде той же самой погоды и никогда не лгали, чтобы выглядеть в чужих глазах выше или лучше. — Ты жил в каком-то раю. Тебе и правда не стоило сюда возвращаться, — Хосок мотает головой. — Я вернулся только из-за родителей. Не хотел их оставлять одних, — пожимает плечами Юнги. Хосок хмурится и не сводит взгляда с дороги впереди. Юнги и он — небо и земля. Чем больше он с этим омегой говорит, тем больше убеждается, что с ним альфа не может найти ничего общего. Юнги и правда слишком чистый и светлый. Хосок его не понимает и ценности его не разделяет. Особенно то, что касается родителей. Хосок бы наоборот от своего отца бежал и бежал, пока есть силы, но чтобы ради него возвращаться — представить такое невозможно. Юнги чуждый по многим причинам, но его хочется слушать, хочется знать его мысли и взгляды на вещи, чтобы снова и снова сравнивать, искать разницу. К тому же, Хосок не может отрицать, что этот низкий хрипловатый голос с легкой шепелявостью отвлекает от внешнего мира. Чон и раньше ездил этой дорогой, но теперь, когда Юнги рядом сидит и рассказывает о жизни, о которой Хосок понятия не имел, — будто в другую вселенную попал. Когда дорога, разбавленная рассказами Юнги о другом мире, заканчивается, астон мартин тормозит у парадных дверей особняка Мин. Несмотря на вопросы омеги, Хосок говорил мало и коротко, больше предпочитая слушать, чем говорить. О своей жизни альфе говорить и нечего. Все, что в ней есть — это Джевон, работа и ненависть к отцу, растущая не по дням и часам, а по секундам. — Спасибо, что подвез, — Юнги мягко улыбается и открывает дверь. Сначала Хосок отталкивал и замораживал холодом взгляда, даже внушал некую опасность, но совместная поездка показала его с другой стороны. И пусть Хосок не раскрылся, уклоняясь от вопросов о своей жизни, Юнги понял, что все не так страшно, как показалось сначала. Хосок просто не любит много говорить и порой может причинить боль, сам того не замечая. Ему присуща грубость, к которой омега не привык, но он пытается понять альфу. Если тот о себе не говорит, значит, есть что-то, куда лучше не лезть. То, где хранится корень если не зла, то хотя бы важной причины такого отталкивающего образа. — Не забывай поливать свои цветочки, — бросает альфа, когда омега выходит из машины. — Ни за что не забуду, — Юнги позволяет себе напоследок заглянуть в черные глаза альфы и закрывает дверь машины, идя к лестницам. И понимает, что зря заглянул. Внутри все скрутилось от этого взгляда. Хосок смотрит омеге вслед и, сам того не осознавая, чему-то улыбается. Не рядом со своим братом, — единственным, кто у альфы искреннюю улыбку вызывает, а рядом с одним омегой, которого кровавый город не очернил. Юнги скрывается за дверью, и Хосок уезжает, решая поехать обратно в офис более быстрой дорогой, которой ездит обычно. Перед глазами нежная улыбка, а в ушах до сих пор тот успокаивающий голос, что напоминает мурчание кота. Нет. Таких омег здесь больше нет и не будет.🩸
— Ты должен понимать, что я тогда был новичком. Но я сразу понял, что нож, которым зарезали жертву, был заброшен в вентиляционную трубу. Тогдашний сержант сказал, что главная улика потеряна, хотел закрыть дело, но я не оставил это просто так, — гордо заявляет Рики, глотнув пива из бутылки. — Дело в тупости сержанта. Он не провел обыск как следует, зато ты сделал все по правилам, которые должен знать каждый полицейский, — пожимает плечами Чонгук, барабаня пальцами по холодной бутылке пива. В баре неподалеку от участка, где полицейские любят отдохнуть после тяжелого рабочего дня, сегодня людей немного. Помещение окутано легкой альтернативной музыкой и звучит фоново, не заглушая негромкие разговоры обо всем. — Само собой. Мне нужно попробовать сдать экзамен на сержанта, — Рики откидывается на спинку диванчика и вешает на него локти. — Придержи коней, ты и пяти лет не проработал, — мотает головой Чонгук. — А что насчет тебя? — Рики вскидывает бровь и достает сигарету из пачки, лежащей на деревянном столике. — Уже мог бы пойти на повышение, Чонгук. Я не думаю, что у тебя возникнут сложности с экзаменами. — Мне нормально и в качестве детектива. Я не преследую цель повыситься до капитана или до самого комиссара, — пожимает плечами альфа и забирает у напарника сигарету, делая короткую затяжку и возвращая. — К тому же, если я и стану капитаном когда-нибудь, меня возьмут за яйца вышестоящие. Меня принудят услуживать богачам, иначе вышвырнут. — Да ты даже сейчас по лезвию ходишь, друг, — смеется Рики. — Капитан тебя скоро шантажировать начнет. — Это другое. Чем выше твоя должность, тем больше над тобой контроля. А мне хочется свободы действий, — Чонгук отпивает пива и облизывает влажные от напитка губы. — Все равно у тебя не выйдет на сто процентов быть свободным. Сколько раз тебе еще придется арестовать Ким Тэхена или подобных ему, чтобы на следующий день выпустить? — Рики щурится, смотря куда-то за спину Чонгука, и ухмыляется. — Помянешь черта… Чонгук хмурится и поворачивает голову назад, замечая Тэхена, окидывающего помещение взглядом явно в поисках. Когда он сталкивается с чонгуковыми глазами, его губы растягиваются в улыбке. Чонгук поджимает свои и отворачивается, попивая пиво, словно увидел обычного незнакомца. — Он что, к тебе? Только не арестовывай его опять, — тише говорит Рики. — Здравствуйте, господин Ким, — альфа поднимается с места и пожимает руку подошедшему омеге. У Тэхена на шее висит старый пленочный фотоаппарат, а одет он, как и обычно, во все черное. — Привет, детективы. Отдыхаете? — улыбается Тэхен, глянув на Чонгука, который демонстративно его игнорирует, скуривая сигарету напарника. — Да, решили расслабиться немного. Пойду, возьму еще пива, — Рики поднимается с кресла и уже идет к бару. Вот, кто перед богачами плясать умеет без всяких угрызений и гордости. — Спасибо, детектив Ли, — Тэхен мило улыбается альфе и быстро забывает о его присутствии. Тэхен прикусывает губу, следя за тем, как губы Чонгука обхватывают фильтр. Его грубые пальцы, способные сломать кости даже одним легким нажатием, линии пересекающихся вен под кожей и серебряный плетеный браслет на запястье. Все это привлекает омегу. Он вдруг садится рядом с альфой, игнорируя свободное кресло напротив, и прижимается к Чонгуку боком из-за недостатка места на одном небольшом диванчике. Чонгук поворачивает к нему голову с вопросительным взглядом. Тэхен забирает у него сигарету и затягивается, как ни в чем не бывало. — Ты что здесь забыл? — спрашивает Чонгук, с явным недовольством уставившись на омегу. — Признайся, детектив, ты смотрел мои фотки в телефоне? — спрашивает Тэхен, выдохнув дым Чонгуку в лицо. Альфа вырывает из пальцев омеги сигарету и тушит в пепельнице. — Он в участке. Скажешь дежурному офицеру, он тебе отдаст его, — холодно отвечает Чонгук, глотнув пива. — Если честно, я уже купил новый, — негромко смеется омега. Чонгук закатывает глаза. Как будто он удивлен. — Тот можешь себе оставить. Даже фотки можешь посмотреть. Пароль «рэндж ровер», слитно. Люблю свою тачку. — Тогда какого черта ты пришел? Да еще и не нарушив ничего, — хмыкает Чонгук. — А ты хочешь меня еще раз засадить за решетку? — хихикает Тэхен, поставив локоть на столик и подперев ладонью голову. — Мне нетрудно, я могу сейчас же дебош тут устроить, но я подумал, что мы с тобой ограничены в участке, поэтому лучше больше не давать тебе поводов заковывать меня в наручники. — Если тебе стало скучно, найди кого-то другого для развлечений, — Чонгук поворачивает к омеге голову, оказываясь очень близко. Тэхен прикрывает глаза, вдыхает алкогольное дыхание альфы и улыбается пьяно, будто не Чонгук захмелел, а он сам. — Поехали отсюда, Чонгук, — шепчет омега, открыв глаза и прыгая в чонгуковы, как в бездну с разбега. — Покатай меня. У тебя классная тачка. — Купи себе любую и катайся, — цедит Чонгук, находясь в паре сантиметрах от красных губ омеги. В грудной клетке горит, а пальцы крепко сжимают бутылку так, что еще немного, и она треснет под напором. Чонгук не щадит, сжирает темнотой своих глаз того, кто сам без страха в эти бездны бросился. Сам виноват. А Чонгук наслаждается. — Фараон… — только и успевает сказать омега, как Чонгук хватает его за руку и, поднявшись, тащит за собой к выходу. Рики, мимо которого альфа пронесся вместе с Тэхеном, остается с разинутым ртом и двумя бутылками пива в руках, не зная, как реагировать на внезапное обстоятельство. — Грубый. Даже после наручников таких следов не остается, — Тэхен вырывает руку, когда они выходят на улицу, и трет покрасневшее от крепкой хватки запястье. — В машину сядь, — Чонгук подходит к мустангу и тычет пальцем на место с пассажирской стороны. — Ты точно не в участок меня везешь? — улыбается Тэхен, открыв дверь. — А ты был бы против? — Ни в коем случае, — Тэхен мотает головой и садится в машину. Чонгук резкий. В словах, во взгляде, в голосе, в движениях. Тэхен как будто постоянно ударяется мизинцем об угол, находясь рядом с этим альфой. Что не шаг, то новая порция боли. Тэхен прекрасно знает, как раздражает детектива, да тот и сам омегу бесит так, что избить бы его, стереть с лица эту холодную отстраненную маску с пугающим взглядом. Но все равно тянет. Это не шалость, а тот самый азарт, контроль над которым утерян. Он сам над человеком одерживает контроль. С Чонгуком рядом не хорошо, с ним опасно и непредсказуемо. И оттого еще лучше. Тэхену хочется знать, что будет дальше. Хочется выкручивать, пока не будет достигнут предел, чтобы посмотреть, что произойдет в конечном итоге. Прямо сейчас, разгоняя мустанг до скорости, запрещенной правилами дорожного движения, Чонгук открывается перед Тэхеном под новым ракурсом. Одна рука на руле, другая — на рычаге передач. На напряженных скулах желваки играют, а застеленный злостью взгляд устремлен вперед. Алая ночь, в которую встречаться становится традицией, отражается в этих глазах, заставляя их гореть. Тэхен ощущает, как сердце бешено бьется, но не от страха высокой скорости, ни в коем случае. От вида такого Чонгука. Рука сама тянется к фотоаппарату. Омега выбирает ракурс, прижавшись спиной к дверце машины, и щелкает, на миг ослепив вспышкой. Чонгук резко реагирует и поворачивает голову к Тэхену, еще больше заставляя сердце омеги трепещать. — Ты что делаешь? — рычит альфа, немного сбавляя скорость. — Я люблю фотографировать людей, — выпуская фотоаппарат, висящий на шее, говорит омега, садясь ровно и глядя на красный город, расстелившийся за лобовым окном мустанга. — Одно дело — модели. У них все заучено, они умело прячут себя настоящих, когда попадают в зону объектива. В них ничего интересного, кроме красоты и непроницаемых глаз. Даже в их позах. Все фальшиво, — вздыхает Тэхен, повернув голову к альфе. — Другое дело — обычные люди, не умеющие прятаться. Я смогу увидеть больше, если взгляну на фото, которое сделал. — Ты ничего не увидишь, — сухо усмехается Чонгук. — Но хотел бы я взглянуть на фото твоего отца, сделанное тобой же. — Причем здесь мой отец? — настораживается Тэхен, хмурясь. — Увидел бы его настоящим. Но на фото он такая же модель, умеющая прятать свое дерьмо подальше, — хмыкает альфа. — Теперь ты перегибаешь, Чонгук. Мой отец спас этот город. Он поднялся на ноги сам и поднял с колен его, — быстро говорит омега, не понимая, каким образом дело коснулось его отца. — Спас, — смеется альфа, раздраженно сжимая пальцами руль, на месте которого представляет шею омеги. — Ты серьезно? — Я понял. Ты один из тех, кому завидно. Твоя семья не отличилась ничем. Ты ничем не отличился, — шипит омега. Там, где только что искрилось удовольствие, все превращается в пепел от разрушающей злости. — Поэтому я тебя раздражаю. И все остальные, у кого карманы от обилия денег рвутся. — Лучше заткни рот, — предупреждает Чонгук, недобро смотря на омегу. — Меня тошнит от жалких и слабых людей, которые только завидовать и умеют. А ты попробуй добиться того же, что и Ким Тэхен, — не унимается омега. — Сделай то же, что и он, Чонгук, и тогда мы посмотрим. — Он уже все сделал, — цедит альфа, стиснув зубы. — Что он сделал, кроме хорошего? — спрашивает Тэхен, вскинув брови и зло смотря на Чонгука. — Я высажу тебя здесь. Постоишь пару минут без охраны, пока твой водитель не приедет с подкреплением? — мустанг начинает замедляться и подъезжать к обочине. — Твое мерзкое предвзятое отношение к таким, как я, вызывает у меня отвращение. Как и весь ты. Не представляешь, как ты жалко выглядишь. Я ненавижу тебя, просто ненавижу, — рычит Тэхен, еле сдерживаясь, чтобы не налететь на альфу. Чонгук останавливается у тротуара и резко приближается к омеге, уколов своим взглядом. — Я ненавижу тебя тоже, — говорит он негромко и, потянувшись вперед, открывает дверь с пассажирской стороны. — Проваливай. Тэхен поджимает дрожащие от ярости губы в тонкую линию, грубо пихает Чонгука в плечо, не удержавшись, и выходит из машины, хлопнув дверью со всей силы. Не успевает он отойти от мустанга, как тот с агрессивным рычанием на всю улицу срывается с места и улетает прочь. — Ублюдок! — кричит вслед Тэхен, подняв обе руки и вытянув средние пальцы. Некоторые прохожие бросают на омегу странные и неодобрительные взгляды и, негодующе мотая головами, проходят мимо. В их глазах мелькает узнавание. Еще бы они не знали, кто перед ними стоит. Не все такие глупые, как Чонгук, не знавший, кого арестовывал еще в клубе. Тэхен поджимает губы, доходит до рядом находящейся остановки и садится на скамейку, обняв себя за плечи. На нем только тонкая черная рубашка, а ближе к ночи градус начинает понижаться. Тэхен разочарован, но теперь ему все стало понятно. Неприязнь Чонгука не только в том, что он презирает богатых. Она заключается еще и в отце Тэхена. Но омеге не привыкать. Всю свою жизнь он слышит грязные слухи об отце, рождающиеся на устах мерзких завистников. Это все никогда не совпадало с тем, что рассказывал о нем Элон детям, которые мало что запомнили о своем родителе. Омега всегда эти слухи обрубал и не разрешал верить в них своим сыновьям. Так общество устроено. Элон говорил, что людям, которые чем-то отличились в обществе, всегда завидуют слабаки, которые добиться таких же высот никогда не смогут. И Тэхен в это верит. Ему тоже вокруг все завидуют просто за то, в какой семье он родился. Даже родной брат завидует, хотя он по многим параметрам ничем не хуже. Завидует просто имени из пяти букв. Жалко и низко. Тэхену как никогда тошно от мира, который его окружает. Неужели все настолько никчемные и мелочные? Одни боготворят тебя за что-то, а другие за это что-то ненавидят. Среднего, видимо, не дано. Чтобы за просто так. Чтобы за то, кто ты есть, не заглядывая в карман или паспорт, чтобы имя проверить. Наверное, так никогда не будет в этом проклятом городе. Омега, успокоив бурлящие эмоции, наконец решает позвонить водителю, как слышит рядом знакомый рык двигателя. К остановке подъезжает мустанг. Тэхен поднимается со скамейки и подходит к машине. Он открывает дверь и, наклонившись, заглядывает в салон. Чонгук даже не смотрит на омегу. — Я принимаю извинения, — хмыкает Тэхен и, отключив мысли, садится в машину. — Извиняться не за что. Не хочу, чтобы на меня вешали вину, если с тобой что-то случится, — Чонгук тоже остыл и снова стал холодным. Оно и к лучшему. Тэхен не желает продолжать эту неприятную тему. Говорить уже не о чем. Они все, что им было нужно, друг в друге увидели. — Как мило. Эгоизма тебе не занимать, детектив, — Тэхен скрещивает руки на груди и смотрит на дорогу. — Куда тебя отвезти? — В студию, — Тэхен называет адрес, опускает взгляд на телефон и быстро набирает сообщение: «Самин-а, приезжай на работу, прихвати выпивку» Спустя минуту приходит ответное сообщение: «Ок» Вся дорога в молчании. Ни Тэхен, ни Чонгук говорить и не хотят. Не после того, что уже было сказано. Омеге после всего, что в этой машине за вечер было, становится горько и тоскливо так, что хочется забыть себя. Не стоило садиться, но тянуло почему-то. Чонгук так же думает. Не стоило возвращаться. Но тянуло почему-то. А почему — неизвестно. Покоя это никому из них не принесло, только поперек горла застрявшей костью встало. Друг на друга смотреть тошно. У одного — отвращение, у второго — разочарование. Две вещи, которые не скрестить, не слепить вместе. Те самые одинаковые полюса, которые будут друг от друга отталкиваться. И жаль, и паршиво. Неужели это все? Об этом уже Тэхен думает. Игра была какой-то слишком короткой. Только увлекла, а уже успела завершиться. Совсем незаметно. Мустанг тормозит возле высотного здания в центре. Тэхен выходит, говорить больше ничего не хочет, смотреть — тем более, но все равно говорит и смотрит, обернувшись и бросив: — Теперь точно меня не увидишь. — И буду счастлив, — отвечает Чонгук. Напоследок они смотрят в глаза коротко, но этого хватает на сожаление о том, что друг в друге разочаровались. Так и расходятся. Чонгук уезжает, сливаясь с алой тьмой, а Тэхен заходит в здание и поднимается на лифте на пятнадцатый этаж, где уже ждет друг, готовый поддержать. — Выглядишь так, как будто тебя бросили, хотя я не поверю в такое. Ни один альфа в этом мире не посмеет так поступить, — смеется Самин и заключает Тэхена в объятия. Ким как только вошел в фотостудию, нацепил на лицо улыбку, но друг все равно рассекретил, за полсекунды разглядев ложь. — Не бросили. Скорее, разочаровали, — Тэхен опускается на пол на площадке для фотосессии, где Самин уже приготовил выпивку и закуску в виде фруктов. Они частенько так сидят, втайне ото всех. — Я думал, ты и так уже во всей планете разочарован, — Самин усмехается и наливает омеге коньяк. — Я тоже так думал. А потом мне показалось, что я нашел кого-то, кто в это число не входит, но страшно ошибся, — Тэхен бросает безрадостную усмешку и берет бокал. — Когда-нибудь найдется человек, который изменит твое мнение, — Самин поднимает бокал и говорит тост: — За жизнь без разочарований и сожалений. Тэхен улыбается и, кивнув, чокается с другом, осушив бокал и слегка морщась от обжигающей глотку горечи. Самин — тот единственный человек для Тэхена, который точно не сможет разочаровать. Омега видел все его стороны, каждый грех, каждую ошибку. Самин и сам рассказывает все без стеснения. В этом его достоинство. Он свои провалы признает и принимает, он не отрицает их, не пытается оттеснить в дальний угол, как будто не было. Он живет с ними, и этим очень похож на самого Тэхена. Самин тоже родом из влиятельной семьи, но чертовски прост во всех отношениях. Единственное, что отличает его от Тэхена — ограниченная свобода. Ему позволили посвятить себя работе редактором в журнале, но лишь до тех пор, пока не придет его время взять в руки семейное дело, и тут ему Тэхен не завидует. Самину не нужно рассказывать события в деталях, он в этом не нуждается. Он видит все по глазам и никогда не лезет в душу. Он молча приходит и наливает, разделяя тяготы без лишних слов. И это все, что от него требуется. После первого бокала сразу же идет второй. Тосты становятся смазанными и больше шутливыми. Тэхен не знает, то ли Самин, то ли алкоголь помогают забыться. Горький осадок становится сладким и легче переваривается, а настроение стремительно повышается. Тэхен игнорирует все поступающие звонки, а после и вовсе отключает звук. После неизвестного по счету бокала омега решает устроить Самину фотосессию. Обычно стесняющийся объектива камеры омега вдруг раскрепощается и позирует, как для журнала «Playboy». Тэхен пьяным мозгом отмечает, что Самин тоже прятаться не умеет. Через объектив Тэхен видит всю прожитую грязь в затуманенных алкоголем глазах друга. И совершенно никакого сожаления. Поэтому Ким решает сделать побольше кадров, чтобы потом получше разглядеть, хотя и так все видел. — Все, у меня иссякла фантазия для поз, — смеется Самин и ложится на пол, застегивая светлые джинсы. Тэхен ложится рядом, убрав фотоаппарат в сторону, и улыбается широко, пьяно и счастливо. — Ты был красив, Сам-и, — говорит он, разглядывая поднятые вверх худые руки друга. Тот что-то вырисовывает в воздухе пальцами и хихикает, услышав комплимент. — Сожги пленку потом, ладно? Жаль, даже глянуть нельзя с твоим доисторическим фотоаппаратом, — смеется омега. — В этом его прелесть. Эта сладкая, растягивающаяся на неопределенное время интрига, — Тэхен кладет ладонь на плечо Самина и медленно скользит пальцами по гладкой коже вверх, слегка задерживаясь на запястье. Самин, затаив дыхание, следит за движением тэхеновой руки. — Что же там в конечном итоге будет, на этих интригующих фотографиях? — шепчет Тэхен и переплетает свои пальцы с пальцами омеги, затем поворачивает голову вбок, заглядывая в блестящие глаза друга, видя в них свое искривленное отражение, которое принимает за истину, пока в организме горючее. Самин тянется к омеге и, получив в уголок губ короткий, почти неощутимый поцелуй, пьяно смеется. — Все равно сожги. Я не заинтригован, — говорит он, повернувшись боком к Тэхену и накручивая его мягкие темные прядки на палец. — В тебе нет никакой тайны, Сам-и, — вздыхает Тэхен, повесив руку на талии друга. — Я тот, кто я есть, и это все, что я из себя представляю, — Самин ведет большим пальцем по скуле омеги. — Не то, что ты. Целая шкатулка, полная загадок. — Знаешь, в чем главная загадка? — шепчет Тэхен, распахнув глаза. — В чем же? — В том, что я сам себя до конца не знаю. Кто я? Тэхен? А может, когда-то Тэхеном был, а теперь что-то другое из себя представляю? Я не знаю. — Не ломай мне мозг, — жмурится Самин, негромко смеясь. — Ты — Ким Тэхен. Остальное неважно. — Возможно… — Тэхен поднимает взгляд к потолку и сплетает пальцы, положив руки на живот. — Сам-и, — после растянувшегося молчания, зовет омега. Самин где-то рядом вопросительно мычит, все еще давая знать о себе теплом тела. — Мне нужны колеса.🩸
Когда Тэхен входит в душный и громкий клуб, ослепляющий светом прожекторов, проходит двадцать минут, как красная таблетка в виде капли крови растаяла на языке, перенося в другое пространство. Омега тащит за собой разомлевшего Самина, который тоже отправился познавать далекие миры. Тэхену не впервые врываться на танцпол и привлекать завистливо-желанные взгляды, которых он не чувствует, пока в крови звезды рождаются, создавая внутреннее свечение. Тэхен закрывает глаза. Такие черные, что заблудиться, как в лесу в кромешный мрак, можно. Такие дикие, как будто рвать готовы жертву, как только увидят. Но жертвы нет. Она мелькает где-то в толпе, но быстро исчезает, стоит Тэхену потянуться. Тянется. Тянется и тянется. Только это и делает, а коснуться не может уже в который раз. Блондинистая макушка и запах, тот самый запах. Совсем рядом. Поднять руку нетрудно. В теле такая легкость, словно сейчас за спиной крылья вырастут и унесут ввысь. Так хорошо не было никогда. Тэхен танцует. Он двигается в такт громкой музыке, плавно изгибаясь и скользя руками по своему телу, словно другие чьи-то касаются. Глубокий вдох, и мысли после короткой остановки снова куда-то уносят на сверхскорости. Тэхен едва поспевает. Он просто позволяет этому происходить. Тэхен изучает. Не только себя, но и чужие тела, горячие, как солнце. Но не испепеляющие, а еще ярче разжигающие внутренний свет, звездами создаваемый. Тэхен в потоке мыслей тонет, но не боится, а радуется. Всегда бы так. С чувством легкости идти вперед, не оглядываясь, не боясь разочарований, которых сейчас и след простыл. Только бы до жертвы добраться, сожрать и в себя впитать каждой клеточкой. А ее нет и не было. Его нет. Беспристрастного, несломимого и жесткого. Ненавистного. Тэхен целует. Его губы кто-то похищает, жестоко взяв в плен без права на свободу. А он и не против. Он обвивает чужую шею змеей, не боясь задушить. Наоборот, надеясь. И целует жадно, голодно, не с наслаждением, а неопознанной злостью. Еще один вдох. Чужое дыхание украдено, но никаких сожалений. Никаких. Еще одно погружение и сплетение горячих влажных языков. Неважно, кто, неважно, с кем. Тот, кто игру оборвал, азарт затушил, все равно не здесь, хоть и мелькает в толпе призраком, играя уже с сознанием Тэхена. Злит. Тэхен клянется, что окажись Чонгук здесь прямо сейчас, осуществил бы свой план, придуманный еще за решеткой. Тэхен смеется. Он в чьих-то объятиях. В толпе танцующих, пьяных и одурманенных тел кто-то бродит по его влажной жаркой коже пальцами и очерчивает татуировки, познавая кратковременно. Через пару часов в сознании не останется ничего. Ни у Тэхена, ни у того, кто позволил себе заглянуть почти что в самую душу. В запретную. Темно. У Тэхена перед глазами темно. Минутами ранее кричащая музыка и ослепляющие вспышки красно-синего, вращающиеся калейдоскопически, вдруг исчезают. Все исчезает. Тэхен доходит до туалета и, влетев в одну из свободных кабинок, оседает на пол, опустошая желудок так, что глотку дерет. Омега жмурится и впивается пальцами в унитаз. Из желудка выходит только горчащая желчь, от которой Тэхен невольно морщится. С ней во рту смешивается вкус крови и возвращающегося разочарования. Тэхен сплевывает в унитаз, тянется к кнопке смыва, на дрожащих ногах поднимается, молясь, чтобы гудение в ушах прекратилось, и вытирает губы тыльной стороной ладони, выходя из кабинки. Холодная вода мало помогает. Часы счастья угасают, как и звезды внутри, и теперь раздражает все. И музыка, и свет, и люди. Омега выходит из клуба и садится в ожидающий его рэндж ровер. И говорить ничего не надо, без того понятно. Домой. Только домой.🩸
На часах два часа ночи. Тэхен входит в тихий темный дом. Элон встречает сына прямо на пороге. В его глазах застыла тревога и боль. Он подхватывает едва не упавшего омегу и, прижав к себе, ведет наверх, в комнату. Умыв и переодев, он укладывает сына в постель и собирается выйти из спальни, но Тэхен зовет слабым голосом, заставляя остановится. — Отец был слишком хорош для этого мира, да? — в опустошенном сознании, где родилась апатия, вдруг вспыхнула мысль, больно бьющая по сердцу. И не только по тэхенову. Элон поворачивается, молча возвращается к сыну, садится на край постели и вздыхает. Тэхен подползает, укладывает голову на коленях папы и прикрывает глаза, борясь со внезапной сонливостью. — Печальная истина: хорошие люди умирают раньше. И я знаю, Тэхена это тоже касается, — тихо говорит Элон, нежно поглаживая сына по голове. — Всю жизнь он мечтал возвыситься и изменить мир. У него получилось, но не всем это пришлось по душе. Глупцы, которые не позволили ему создать нечто прекрасное из города, который родился на костях. — Я помню только свет, который он нес своей семье и людям, а злые завистливые языки не искоренить… — вздыхает Тэхен. — Ты снова что-то услышал? — спрашивает Элон, зачесывая пальцами волосы сына назад. — Нет, просто в очередной раз убеждаюсь, — медленно, еле шевеля губами, говорит омега, пересекающий грань сна. — Твой отец был самым лучшим альфой на свете, — шепчет Элон и, оставив на виске сына поцелуй, тихонько поднимается, чтобы не нарушать сон. — Никогда не сомневайтесь в этом. Ни ты, ни Тэгюн. Элон тихо выходит из спальни и прикладывает ладонь к губам. Прижавшись к стене, омега достает из кармана жакета мобильный и дрожащими пальцами пишет смс: «Я сейчас приеду, ты мне нужен» Несмотря на поздний час, ответ приходит быстро: «Я жду тебя, Элон» Омега берет бентли и, никого ни о чем не предупреждая, как делает обычно, покидает особняк, разгоняя мрак поздней ночи яркими фарами автомобиля. Есть что-то, что не компенсировать. Есть что-то, в чем Элону дети не помогут. Они своим существованием поддерживают жизнь в своем папе, они радуют каждый день и приносят счастье, они дарят тепло душе. Но тепла требует и тело. Это никогда не было изменой. Пока трение тел создает пожар, Элон видит перед собой лицо навечно любимого и мысленно его имя кричит. Душа — ему, сердце — ему. И тело тоже ему. Так было и будет. Пусть любовь всей жизни рядом незримо, Элон ощущает. Когда он спит с другими альфами, которым никогда ничего не обещает и которых от всего мира держит в секрете, он чувствует рядом свою любовь, потому что мысли неизменны. Элон живет воспоминаниями. Пока его прижимают к постели и изучают горячими ладонями уже не такое молодое, но все еще соблазнительное тело, он находится в прошлом, где кроме мужа никого не существовало. Как и сейчас. Пока он едет по пустой дороге, перед глазами мелькают фрагменты, как отрывки из недавно просмотренного фильма, оставившего огромное впечатление. Обрывки фраз, и в каждой — тепло и любовь. Взгляд, где тоже любовь, где желание, от которого колени подкашиваются. Прикосновения… Элон резко тормозит у обочины и беззвучно плачет, закрыв глаза. Открывать их не хочется, потому что рядом не окажется Тэхена. Его образ всегда будет жить в голове, но не выйдет за ее пределы. Только на фотографиях — застывших воспоминаниях, от которых холодом веет, и лишь еще больнее. Элон не хочет открывать глаза и видеть мир, в котором нет его любимого. Доезжать до того, кто ждет его, чтобы разделить постель, не хочется вдвойне. — Что я делаю… Тэхен, что я делаю… — с дрожью шепчет омега, позволяя слезам катиться по щекам. — Никто тебя не заменит, никто… Элон откидывает голову на сидение и едва ощутимо ведет кончиками пальцев по своим щекам, размазывая слезы. Нежно гладит губы, оттянув большим пальцем нижнюю, обводит подбородок, в точности повторяя каждое движение своего мужа, гладит себя по ключицам, представляя, как на них рассыпаются поцелуи, и движется дальше, спускаясь к груди и животу. Перед глазами страстная ночь с Тэхеном. Одна из последних ночей. А в ушах звук грома, что бушевал за окном в ту далекую ночь. И шепот мужа, обещавший уберечь от всего. Только себя не уберег. Элон прижимает одну ладонь ко рту, а другую запускает под нижнее белье. По салону бентли разливается стон вперемешку со всхлипом, а дыра в груди вновь раскрывается, забрызгивая окна бентли темной кровью.🩸
Джевон не впервые в пентхаусе, принадлежащем Чимину. Омеге его подарили на двадцатилетие, но он толком в нем и не живет, предпочитая особняк, где вся семья рядом. Квартира в центре города служит Чимину рабочим местом и зоной для вечеринок, которые он любит устраивать для сбора лучших представителей высшего общества и безудержного отрыва. Омега бросает ключи от машины на тумбу и включает музыку, льющуюся из колонок, установленных по всему дому. — Нужно подготовиться к вечеринке, — с улыбкой говорит Чимин, пританцовывая и задним ходом идя вглубь дома. Он подмигивает Джевону и манит за собой рукой. — Но она же через несколько дней, — говорит младший, идя за омегой, как очарованный. Чимин заражает своей улыбкой и мгновенно поднимает настроение после долгих и нудных пар в университете. Пак смеется и под музыку расстегивает свою белую джинсовку со светло-розовой бахромой на рукавах. Он отходит к книжному шкафу у стены, достает одну из книг и раскрывает. Внутри вместо страниц — место для хранения вещей, о которых не хочется, чтобы узнали. Чимин достает оттуда одну готовую скрутку травы и зажигалку. — Хорошо, я не хочу готовиться к вечеринке, — усмехается омега, прикурив и себе, сделав глубокую затяжку и выпустив дым Джевону в лицо. Голова кругом идет. То ли от младшего, то ли от косяка. Не дав опомниться, он хватает Джевона за талию и вжимает в себя, с жаром шепча куда-то в шею: — Я хочу тебя. — Так это была ловушка? — шутливо удивляется Джевон и, забрав у Чимина травку, отстраняется, медленно расстегивая куртку, пока косячок меж губ зажат. — Ну все, я ухожу. — Дверь заблокирована. Пароль ты узнаешь после того, как я тебя трахну, — ухмыляется Чимин и надвигается на омегу. Джевон сталкивается спиной со стеной и смеется, вскинув голову наверх. Чимин везде. Он бродит руками по желанному телу и спускается к джинсам, расстегивает их и тянет молнию вниз, следом тянет трусы младшего, давая свободу его увеличивающемуся возбуждению. Кайф мгновенно бьет в голову, усиливая ощущения. Голод становится в десятки раз сильнее. Джевон делает затяжку, отталкивается от стены и в плавном танце под музыку тянет футболку Чимина вверх, ведя к спальне с лучшим панорамным видом на вечереющий город. Они передают друг другу косяк, оставляя дорожку из одежды на пути к кровати, и сливаются в горько-сладком поцелуе, смешивая слюну и желание, обоим сносящее крышу в равной мере беспредельно. — Сегодня я хочу быть сверху, — говорит Джевон, повалив Чимина на мягкую постель и седлая его бедра. Старший хрипло смеется и делает затяжку, глядя на омегу из-под полуприкрытых век с опьянением и очарованием. — Как хочешь, детка. Только сделай нам обоим хорошо, очень хорошо… — шепчет Чимин, ведя пальцами по своей голой груди и животу, оставляя дорожку мурашек, переходя на бедра Джевона и хватая за талию. Джевон смеется и, забрав косяк у Чимина, наклоняется, впиваясь в его пухлые мягкие губы своими.🩸
Вид на происходящее в пентхаусе с девятнадцатого этажа идеальный. Внизу шум оживающего с наступлением вечера города, но здесь, сверху — сжирающая тишина. Пустая, нежилая комнатка с бетонными стенами и запылившиеся окна. Пустует весь этаж. Отличное место для слежки. Пониже натянув черную кепку, альфа прищуривает один глаз, другим внимательно смотря на двух сплетающихся в жарком сексе омег через оптический прицел снайперской винтовки. Омеги разделяют один косяк на двоих и смеются, периодически перебрасываясь наверняка пошлыми фразами, которые усилят уровень возбуждения, и без того повышенный до предела. Альфа ласкает пальцем, обтянутым черной кожей перчаток, курок винтовки, раздразнивая себя. Но рано. Пока рано. Тишину нарушает скрип зубов. Омега со светлыми волосами изящный и плавный. Его пухлые блестящие губы раскрываются буквой «о», и почему-то альфа испытывает жажду услышать, как из этого рта вырываются стоны, которых ему не услышать. Он наблюдает немую картину, но сознание дополняет, заставляя внутренне рычать. Альфа поджимает губы, не моргает. Застыл, как хищник во время охоты, и выжидает. Вот только знает, сегодня ничего не произойдет. Рано. Он отрывается от прицела и достает телефон, открывая единственное входящее сообщение, пришедшее от неизвестного: Кому: Ким Намджуну Убери Пак Чимина, деньги — не проблема. Чем скорее, тем лучше. Под сообщением фотография красивого омеги с пепельно-русыми волосами, который прямо сейчас, находясь под прицелом, в наслаждении извивается на простынях под другим омегой, не представляя, что кто-то устроил на него охоту. Намджун убирает мобильный и возвращается к слежке. Пак Чимин умрет, но не сегодня.