city of red lights

В шесть вечера особняк семьи Мин уже полностью готов встречать гостей, а еще через полчаса люди начинают постепенно съезжаться. Большой двор заполняют дорогие автомобили, въезжающие один за другим. Оранжевый закат плавно перетекает в темный вечер с алым всплеском, растекшимся по безграничному небу. Роскошь витает в воздухе. Драгоценные украшения на красивых омегах кричат о ней. Здесь собрались лучшие представители проклятого города: политики, общественные деятели, бизнесмены и известные актеры. Всюду безупречные улыбки и сладкие речи. Глаза глядят с оценкой и немым восхищением, с завистью и неприкрытым интересом. В этом вечере идеально все. Люди себя отполировали спустя множества подобных встреч с демонстрацией власти и красоты, что более возвышенная, чем чья-то другая, не такая яркая, и меркнущая на фоне истинной. Здесь молодость соперничает с возрастом, когда прекрасное в себе необходимо возрождать, отчаянно показать прелесть, якобы сохранившуюся с годами. Взрослые успешные омеги, прочно устроившиеся в жизни, глядят на альф с молодыми парнями рядом с презрением и внутренней обидой. Они все же не так молоды и прекрасны, как хотелось бы. Им не привлечь больше внимание мужчин, которых пленит юность и невинность. Лживая невинность. Альф в возрасте привлекают молодые мальчики, которых жизнь еще потрепать не успела. Вот, в чем настоящая печаль. Но есть и те редкие пары, которые стойко пронесли свою любовь сквозь десятки лет и не угасли. Им завидуют втройне, их счастье хотят украсть и присвоить. Но разве годы не убедили, что это бесполезно? У истинной любви преград не бывает. Кир и Джисоб с наивысшим гостеприимством принимают в свой дом знакомых и друзей, получая похвалы и теплые слова. Может, где-то эти слова неискренни, но заметить это за красивыми белоснежными улыбками почти невозможно. Кир безмерно рад каждому, кто пришел в их дом. Он по-другому не умеет. В нем априори не заложена фальшь, он далек от лицемерия и не видит в нем причин. Хорошее нужно говорить от всей души, а плохое таить просто низко. Омега старается зарядить добром каждого гостя и не устает тепло улыбаться, делая комплименты в ответ. Никто не приходит с пустыми руками, поэтому, когда подарков и роскошных букетов становится все больше, их из угла большого зала переносят в отдельную комнатку. Юнги, который еще не успел до конца осознать свое возвращение, пребывает в шоке и легкой растерянности. Обилие лиц кружит голову. Он до последнего надеялся, что прием будет не таким масштабным, но реальность поразила. Вокруг куча людей, и лишь половина из них знакома омеге. Ему не перестают делать комплименты, не перестают спрашивать о жизни и работе за границей, а кое-кто даже пытается познакомить со своим сыном, но Юнги удается ускользнуть, чтобы поприветствовать других гостей. Юнги, наверное, за всю жизнь столько не улыбался, как сейчас. Нужно держать себя достойно и в полной мере показать свое гостеприимство, свою радость и благодарность, что гости пришли в этот дом. Этому омегу с детства учили родители, за что он им очень благодарен. Прокручивая наставления папы в голове, Юнги ни на секунду не дает уголкам губ сползти вниз и выказать неуважение. Никто не поймет, что омега предпочитает уединение и скопления людей не особо терпит. Внимание со всех сторон, которое Юнги буквально ощущает на себе физически, не позволяет расслабиться и свободно вздохнуть, но омега держится достойно и ведет себя дружелюбно. Люди ему приятны, но не в таких количествах. Чимин крутит длинную ножку бокала в пальцах, прислонившись плечом к массивной колонне, и пристально осматривает гостей, не без удовольствия получая восхищенно-завистливые взгляды в ответ. Родители сразу же улетучились, чтобы пообщаться со своими знакомыми и партнерами по бизнесу, а Джин предпочел постоять рядом с братом, пока его сегодняшний омега отлучился в уборную.  — Ты такой ужасный, Джин-и, — усмехается Чимин, допив дорогое шампанское на дне бокала и поставив его на стол рядом. Он складывает руки на груди, слегка смяв свой темно-фиолетовый атласный пиджак и продолжая чуть сощуренными глазами оценивать образы гостей. Это уже как часть профессии и даже хобби. — Я не представляю, как ты сможешь быть верным своему будущему мужу, если уже флиртуешь одними только глазами с другими, пока твой на пять минут отошел.  — Кто сказал, что я буду верным? — бросает смешок Джин и отпивает шампанское, провожая взглядом симпатичного омегу, который со смущенной улыбкой проходит мимо Паков со своей парой. Кажется, это какой-то актер, только Джин не может вспомнить, в каком фильме видел его. — Нет в мире такого омеги, который целиком и полностью сможет завладеть моим вниманием.  — Только избавь меня от слез твоего муженька, который после твоих измен будет прибегать плакаться ко мне, — морщится Чимин и поднимает взгляд на брата. — Будь добр, никогда не вступай в брак.  — Я и не собираюсь, только если отец не решит поступить со мной так, как с ним его родители когда-то, — пожимает Джин плечами, обтянутыми красивой тканью темно-бордового пиджака.  — Люди просто разучились одеваться, — цокает Чимин, помотав головой. — Смотри-ка, — кивает он подбородком на омегу лет тридцати пяти, который неподалеку с кем-то весело общается. — Мне не нравится.  — М-да, мне тоже, — хмыкает старший брат, проследив за взглядом Чимина. — Я бы даже смотреть на такого омегу не стал.  — Я тоже, мне только один нужен сейчас, — Чимин вздыхает и ищет в толпе своего мальчика. Его было бы легко заметить в ярком красном костюме, но омегу почему-то не видно. Неужели сам Чон Сынвон мог опоздать на прием?  — Чимин! — голос Джевона, как будто прочитавшего мысли омеги, звучит из толпы, и вот он оказывается перед братьями Пак, но не совсем в том виде, в котором ожидалось. У Чимина, когда он видит омегу, глаза на лоб лезут от удивления и замешательства. Он сканирует унылый черный костюм Джевона и берет себе новый бокал, делая глоток шампанского.  — Джевон-и, детка, ты что, на похороны пришел? — непонимающе спрашивает Чимин. Джин усмехается, оглядев Чона с ног до головы, и, хлопнув брата по плечу, идет навстречу своему вернувшемуся омеге.  — Я уже надел твой костюм, собирался ехать, но отец… — виновато говорит Джевон, опустив взгляд и прикусывая губу. Его снова сжирает обида и вина, с которой он боролся всю дорогу до дома Минов. Он так боялся реакции Чимина, боялся в его глазах поймать обиду и разочарование. Хочется снова плакать, как пару часов назад в комнате, когда красивый красный костюм сменялся этим скучным черным недоразумением. Наверное, нужно было придумать причину, чтобы никуда не ехать, чтобы не расстраивать Чимина. Но Пак только хмыкает, без дальнейших объяснений все поняв, закатывает глаза и берет Джевона за подбородок, подняв его красивое милое личико и заставляя посмотреть. — Не расстраивайся из-за своего паршивого отца, детка. Ты всегда сможешь надеть этот костюм куда-то еще, да я тебе еще хоть сто таких сошью, и пусть он удавится своим недовольством, — плюя на людей вокруг, Чимин проводит большим пальцем по щеке Джевона, скользит по его нижней губе и слегка ее оттягивает вниз, а сам непроизвольно свою губу кусает, мечтая впиться поцелуем. Приходится себя сдерживать. Эти щенячьи глазки дурно влияют на Чимина. — Все равно мы с тобой скоро уедем отсюда, и я быстро избавлю тебя от этого ужаса, — шепчет омега на ухо младшему, дернув его за рукав пиджака. — А пока наслаждайся вечером, — Чимин протягивает бокал Джевону и подмигивает, вызывая у покрасневшего от слов старшего омеги улыбку. Джевону становится легче. Как будто камень с души падает. Рядом с Чимином все становится неважным. Джевон даже о последствиях своих дерзких поступков не думает, ему плевать, что отец скажет. Порой идти ему наперекор совсем не страшно. Наоборот, хочется довести отца до дергающегося глаза, как когда Джевон, обозлившись на Сынвона, три дня не появлялся дома, а после заявился с татуировками. Отец тогда, кажется, был в ярости, как никогда прежде, и избил сына, заперев в комнате на неделю. Только Хосок, который тогда был в другой стране по рабочим делам, так и не узнал, что произошло, а Джевон соврал, что отец за татуировки просто лишил его доступа к интернету и не выпускал из дома, что частично правда. Если бы брат узнал правду, то убил бы Сынвона. Поэтому теперь, после всего пережитого, стерпеть очередную боль от отца будет не так тяжело. Пусть снова обольет грязью, пусть снова чего-то лишит, но пока он не лишает Джевона Чимина, все в порядке.  — Ну и где Тэхен? — шипит Тэгюн на ухо Элону, закончившему диалог с одним из партнеров. — Как он умудрился опаздывать, когда просто сидел дома? — злится омега, стараясь держать лицо перед окружающими. Им тут восхищаются, нельзя портить образ. Ему было бы плевать, что брат не явился, если бы не ставший актуальным вопрос о том, где же Ким Тэхен младший. Но еще Тэгюн привык к тому, что у Тэхена все через одно место. Он пренебрегает всем, что свято старшему, его не волнует, что скажут другие, зато потом расплачиваться за все приходится именно Тэгюну.  — Его срочно вызвали на работу, — вздыхает Элон и сразу же натягивает на губы улыбку, помахав Налю, мелькнувшему в толпе. Тот, завидев Элона, засиял весь, как будто и без того не сияет ярче всех здесь, и уже идет в сторону Кимов.  — Господи, — раздраженно выдыхает Тэгюн и набирает номер брата в восьмой раз. — Когда это дела фотографа стали важнее дел главы огромной компании? — бормочет он, мысленно осыпая брата всяческими оскорблениями и прижимая телефон к уху, где неизменные гудки начинают действовать на нервы. Бесит до жути. — Даже я приехал сюда вовремя, а этот… — осекается Тэгюн и, встретив в трубке очередной игнор, сует телефон в карман нежно-розовых брюк, расплываясь в улыбке, когда к ним с папой подходит Пак Наль. — Добрый вечер, Наль.  — Привет, вы оба выглядите просто превосходно, — восклицает Наль, с восторгом глядя на омег семьи Ким.  — Спасибо, Наль, — с мягкой улыбкой отвечает Элон, поправляя манжету на черной атласной рубашке с расклешенными рукавами. Элону нравится этот омега. Несмотря на то, что в Нале нет ничего примечательного, он тот редкий человек, в чьей искренности усомниться трудно, и это в нем подкупает. Элон часто встречается с ним за обедами в ресторане или приглашает к себе, обсуждая разные вещи без ненужного лицемерия и приукрас. — Ты и сам прекрасен. Глаз не оторвать.  — Ну ты смущаешь, Элон, — отмахивается Наль, смеясь. — А где же Тэхен? Он не смог приехать?  — Он немного опаздывает, у него возникли неотложные дела, — отвечает Элон, беря себе и Налю по бокалу с шампанским. Рядом стоящий Тэгюн тихонько хмыкает и отходит к столам, давая омегам пообщаться. Да и не очень-то его интересуют обыденные разговоры об интерьере и современных трендах. Тэгюн слишком привык к рабочим беседам. Это то, о чем он готов говорить часы напролет. Увидев виновника сегодняшнего торжества, Тэгюн мило улыбается. Юнги кому-то кивает, завершая очередной разговор, и идет в сторону Кима.  — С возвращением в наш чудесный город, Мин Юнги, — говорит Тэгюн, кивнув омеге. — Ты, наверное, очень скучал?  — В основном я был занят работой и учебой, поэтому особо скучать времени не было, но я все же рад, что снова оказался здесь, — отвечает Юнги, улыбнувшись. Юнги никогда не был близок с Тэгюном, но этот омега ни разу не вызывал у него негативных чувств. Наверное, Мин даже отчасти уважает Тэгюна за его целеустремленность и трудолюбие. Юнги не представляет, как тяжело возглавлять большую компанию, взвалить все ее проблемы на хрупкие плечи и достойно идти вперед, руководя сильными влиятельными альфами, готовыми склонить голову перед главным. И неважно, что этот главный — молодой омега, только начавший свой длинный путь. Юнги действительно восхищается этим. Он сам бы не смог такое выдержать. Духу бы не хватило. Он порой и отцу поражается, удивляясь, как Джисоб справляется с ролью мэра этого сильного и непокорного города. Быть лидером действительно тяжело.  — Ты оказался под прицелом Пак Чимина, — издает сухой смешок Тэгюн, глядя Юнги за спину. — Он никого здесь не упустит. Даже того, в честь кого мы тут собрались.  — Что-то неизменно, — улыбка Юнги слегка меркнет, но не исчезает с лица. — Пойду поздороваюсь, — говорит он. Тэгюн кивает, и Мин уходит к Чимину, стоящему неподалеку с Джевоном. Тэгюн мысленно желает омеге удачи и, не успев поднести к губам бокал, чувствует, как прохладная жидкость растекается по его груди, отчего белоснежная рубашка прилипает к телу. Омега от шока застывает, выпучив глаза, и остается с разинутым от возмущения ртом. Толкнувший Тэгюна быстро дает о себе знать. Сокджин, проходивший мимо, задним ходом возвращается к омеге, с нарочитым сожалением смотрит на мокрое пятно, расплывшееся по груди омеги, и хмыкает.  — Ерунда, я оплачу. Да даже новую тебе куплю, не вопрос, — говорит он, тыча на рубашку, и подмигивает.  — Никаких манер, — шипит Тэгюн, радуясь, что много внимания он не привлек. Хочется разораться. Эта довольная ухмылка на лице альфы выводит из себя посильнее разлитого шампанского.  — Я же сказал, что куплю тебе новую рубашку, — усмехается Джин, вскинув бровь. — Разве у меня нет манер?  — Прежде, чем пытаться замять проблему деньгами, не хочешь попробовать извиниться? — хмыкает Тэгюн, поставив пустой бокал на стол и касаясь пальцами неприятного мокрого пятна.  — Подарок в виде новой рубашки будет тебе извинением, — отмахивается Джин и облизывает нижнюю губу, со скукой наблюдая за попытками омеги сжечь его взглядом.  — Ты… — Тэгюн на секунду прикрывает глаза, моля себя держаться. — Ты отвратительный, — тише говорит омега. — Не все можно решить деньгами.  — Я куплю тебе сто таких рубашек, так пойдет? — Джин чуть наклоняется вперед, тянет носом соблазнительный сладкий воздух и шепчет омеге на ухо: — В сочетании с шампанским ты еще слаще.  — Извинись, — твердо говорит Тэгюн, всеми силами игнорируя пробежавшие по коже мурашки. Он поворачивает голову вбок, едва не столкнувшись с альфой носом, и отшатывается назад. Слишком близко. Слишком откровенно, нагло и дерзко.  — Нет, — альфа издает смешок и выпрямляется, возвышаясь над омегой. — Завтра тебе доставят рубашки, — и уходит, как будто ничего не произошло, уверенный, что сумел замять дело. Тэгюн в немом шоке смотрит ему вслед, сверля взглядом широкую спину, и готов лопнуть от злости, совсем забыв о мокрой рубашке. Отойдя от шока, он звонит своему водителю и просит привезти новую рубашку. До конца приема еще много времени. Чимин, как и его старший брат, у Юнги никогда не вызывали светлых чувств. В частной школе, где они учились вместе, эти двое повелевали всем и не давали спокойно дышать и учиться. Юнги своей тихой персоной почему-то привлекал их особенно сильно. Чимин всегда был таким. Он всегда критиковал и возвышался над другими, всем давал роли, а себе — самую главную. До физического насилия не доходило, но это было ни к чему. Чимину стоило просто посмотреть и что-то сказать, как внутри будто яд разливался. Он постоянно смеялся над внешним видом Юнги, говоря о его страстной любви к безвкусице. Все, что он делал — оценивал и откровенно лицемерил, и это порой хуже любых оскорблений. Юнги не чувствовал себя в школе спокойно, зная, что где-то за ним следит Чимин и смеется над его одеждой со своими дружками. Это не делалось втихаря. Пак никогда не скрывал истинных чувств, когда хотел, чтобы его услышали. Находясь в стороне, он все равно давал знать о своем мнении, а в лицо лицемерил лишь потому, что ему нравилось, что Юнги знает правду. Этот особый вид извращения раздражал и расстраивал, но Юнги никогда не показывал, что его это как-то задело. И уж тем более он не пытался в себе что-то изменить, потому что омеге всегда был важен комфорт и удобство, а яркий образ мог привлечь внимание, которое омега так не любит. Борьба с Чимином велась молчаливая, и заключалась она в бесконечном противостоянии и упрямстве. Юнги так и не сломался под напором, чем по окончании школы очень гордился.  — Я так рад, что ты вернулся, Юнги-я, — улыбается Чимин, приобнимая омегу. — Теперь этот город станет немного светлее, — и тут он не лукавит. Как бы ни раздражал этот тихоня, нельзя отрицать, что в нем много света и тепла, которого так не хватает этому городу. Таких, как Юнги, в их элитном обществе практически нет. Вопрос лишь в том, как долго этот свет будет сохраняться в омеге. Насколько его хватит в этой борьбе, где тьма изначально превалирует.  — Выглядишь хорошо, — говорит Пак, скользнув по светлой мятной рубашке Юнги оценивающим взглядом.  — Спасибо, Чимин, ты тоже, — Юнги старается держать на лице искреннюю улыбку. Если Чимин снова играет в свои игры, Юнги готов их выстоять еще раз. — А ты… — омега поворачивает голову к Джевону и слегка щурится. — Я с трудом тебя узнал. Ты очень изменился, Джевон.  — Надеюсь, в хорошую сторону? — хихикает Чон, вскинув бровь.  — Конечно. В последний раз я видел тебя на дне рождения Ким Тэхена больше семи лет назад.  — Боже, тогда я был отстой, — смеется Джевон, стыдливо морщась.  — Уже знаешь, чем будешь здесь заниматься? — спрашивает Чимин, склонив голову к плечу и наблюдая за Юнги. Этот омега стал смелее и сильнее со времен школы. Да и красивее, это трудно отрицать. Красота у него невинная, неброская. Не такая, как у большинства омег, здесь присутствующих. Но именно своей чистотой эта красота привлекает особенно. Чимину вдруг становится интересно: сможет ли порок этого города захватить его светлую душу? Наверное, да. Никто тут не остался чистым.  — У меня в планах работа в министерстве природных ресурсов и экологии. Надеюсь, у меня с этим получится, — Юнги прикусывает губу.  — А почему должно не получиться? У тебя отец — мэр города, Юнги, — усмехается Чимин, поражаясь наивности омеги. — Они там в своем министерстве одно только твое имя услышав, должны двери распахнуть.  — С деньгами и связями все дороги открыты, — соглашается Юнги. — Но почему бы не попробовать самому? Как простые люди.  — Но мы не простые люди, мы простыми людьми повелеваем, — пожимает плечами Чимин. — Я не понимаю таких, как ты. Мы те, кто мы есть, кем родились, и этого не изменить. Но если ты от скуки решил попробовать своими силами чего-то добиться, то это уже другой разговор.  — Мы не должны забывать, что мы не боги, — натянуто улыбается Юнги. Не хочется спорить, потому что в итоге каждый при своей правде останется. Чимина не изменить, у него не отобрать возможности, с которыми он родился и с которыми никогда не расставался. Он и мысли такой, наверное, не допускает, поэтому этот разговор легко может зайти в тупик, никому ничего не дав. — А что насчет вас? — Юнги решает сменить тему, глядя то на Чимина, то на Джевона. — Чем вы занимаетесь?  — Я связал жизнь с модой. Я хочу создавать красивую одежду. Думаю, ты мою страсть к этому в школе оценил, — ухмыляется Чимин. Джевон отпивает шампанского и глядит за спину Юнги, замечая невдалеке своего брата, который уже минут пять неотрывно смотрит в их сторону. Пять минут, которые Юнги с ними тут стоит.  — Эй, Мин Юнги, — Джевон переводит хитрый взгляд на Юнги и вскидывает бровь. — Кажется, мой брат заинтересовался тобой, — хихикает в ладошку младший Чон.  — О-оу… — тянет Чимин, расплывшись в двусмысленной улыбке. И только Юнги ничего не понимает. Он выпучивает глаза в полнейшем непонимании и невольно оборачивается, чтобы посмотреть на того, кто затылок ему сверлит. Альфа, полностью одетый в черное, как будто и чернотой своих непроницаемых глаз пытается затянуть в непредсказуемые глубины. Он беспристрастен, но в то же время смотрит внимательно, заинтересованно и, не моргнув, отпивает шампанское, держа другую руку в кармане брюк, облегающих его крепкие бедра. Юнги от его взгляда становится холодно, и он спешит отвернуться прежде, чем чужие глаза успевают выбить из легких воздух. Альфа, как ни в чем не бывало, отворачивается и продолжает общаться с другими мужчинами. Юнги слегка хмурится и очень хочет верить, что щеки не побагровели от гипнотизирующих черных глаз, какими никто и никогда на него не смотрел прежде.  — Осторожно, Хосок может напугать, — предупреждает Чимин и проводит языком по нижней губе, покрытой прозрачным блеском.  — Я не боюсь, — выпаливает Юнги, посмотрев омеге в глаза. За пару секунд он возвращает себе самообладание и улыбку, которая под взглядом альфы непроизвольно сползла с лица. — Пожалуй, мне стоит поздороваться с коллегами отца. Приятного вечера, — Юнги кивает омегам и уходит, не понимая, почему колени вдруг начали подрагивать.  — Так странно, — хмурится Джевон, поворачиваясь к Чимину.  — Что странного? Твой брат, видимо, не такой уж и робот, раз эта святая простота смогла привлечь его внимание, — улыбается Чимин.  — У него много омег, Чимин-а, не робот он, — вздыхает Джевон, вспоминая, как порой в квартире Хосока ему удается уловить отголоски чужих ароматов. — Думаешь, только бокс ему помогает напряжение снимать?  — Это естественно, Джевон-и, вот только для физического удовлетворения чувства не нужны, — Чимин подмигивает младшему и берет с подноса канапе.  — Вообще, он никого в этом мире не любит. По крайней мере, я такого человека не знаю, — Джевон прикусывает губу и скрещивает руки на груди.  — Только тебя и твоего Тито он и любит.  — Это даже не обсуждается, — кивает Джевон, улыбнувшись. — Кстати, почему ты так сказал Юнги? — спрашивает он. Чимин вопросительно вскидывает бровь. — Что все деньгами решается. Ты же и сам отказался от связей и возможностей, своими силами хочешь добиться славы.  — Я просто надеялся его взбесить, но он слишком спокойный, — ухмыляется Чимин, пожав плечами. — Я устал пить шампанское. Мне нужно вино и твои губы. Как можно скорее.  — Новые торговые пути — то, к чему мы стремимся, Хенбин, — Сынвон улыбается своей холодной улыбкой, предназначенной специально для общения с партнерами. Он не кажется добряком, и не пытается им выглядеть. Возвышаясь над остальными альфами с гордо вздернутым подбородком, он кажется идеальной статуей. Рядом стоят Пак Хенбин и Элон, который мечтал бы оказаться подальше от Чона с его давящей аурой. Несмотря на то, что он практически начинал свой путь вместе с Тэхеном, тепла это по отношению к нему не прибавляет. Элон никогда не питал к нему светлых чувств. Сынвон их и не пытается вызвать. Он холодный, с темной душой, в которую лезть — самоубийство, с вековыми льдами в глазах. Он будто бы соткан из мрака, который пытается возродить в себе частички света, да и то лишь для того, чтобы не спугнуть.  — Безусловно, Сынвон, — соглашается Хенбин, делая короткий глоток шампанского. — Как раз завтра утром у меня кое-какое дело намечается. Если все пройдет успешно, мы заимеем выгодного партнера.  — Надеюсь, твои люди все детально изучили, а то знаешь, как один раз…  — Спасибо за заботу, Сынвон, — натянуто улыбается Хенбин, опуская взгляд на дно бокала и прикладываясь к кромке губами. Он делает глоток и едва не ломает хрусталь зубами. Замолчавший Сынвон будто назло усмехается, чувствуя, как внутри его партнера что-то нервно встрепенулось.  — Ты тогда очень помог Хенбину, — Элон неохотно подключается к разговору, прекрасно зная свою роль среди лидеров города. Он должен хвалить и усмирять, в основном молчать и стоять рядом, со скрытым отвращением слушая, как Сынвон в очередной раз доказывает, как он хорош и что ему никто из них не ровня. Элону наскучило. Когда-то его альфа каждого из них на колени взглядом ставил, а теперь они вознеслись и решили, что супруга прошлого короля можно держать рядом только как красивое дополнение. Только они ошибаются. Элон при желании даже самого Сынвона заткнет, а пока пусть давится своей властью.  — Господин мэр, не присоединитесь к нам для тоста? — Сынвон подзывает Джисоба и улыбается, подняв бокал, который сразу же наполняет официант.  — Да, конечно, — Мин Джисоб пожимает руку одного из министров, кивает и подходит, тепло улыбнувшись и беря себе бокал. — За что же выпьем?  — За здоровье твоего сына, конечно же, — посмеивается Сынвон. — Ну и за то, чтобы наши дела процветали. Четверо чокаются и выпивают шампанское.  — Завтра я заеду к тебе, Джисоб-а, — говорит Чон. — Есть кое-что, в чем мне понадобится помощь мэра. Джисоб слабо улыбается и коротко кивает. Привыкнуть к тому, что три могущественные семьи города будут управлять из-за спины, точно серые кардиналы, было непросто для Джисоба. Альфа никогда не отличался силой духа и противостоять более сильным никогда не умел. Когда пару лет назад выбирали мэра, Джисоб не возлагал больших надежд и не особо верил в победу, хоть и старался ее добиться. Каково же было его удивление, когда за день до выборов с ним встретились Чон Сынвон, Пак Хенбин и Ким Элон, пообещавшие гарантированную победу, но не за просто так. Они выдвинули свои условия, прежде всего касающиеся того, чтобы удобство их бизнеса не было затронуто и попорчено, и взяли над альфой верх, управляя им из тени, как куклой. Джисоб согласился. Ради семьи, которой в случае отказа вполне грозила расправа. Мир, где правят деньги, безжалостен и непредсказуем. Тот, кто был другом, может стать врагом. Джисоб пошел навстречу, приняв все условия, и стал мэром, имеющим собственные права лишь на тридцать процентов. Альфа в обществе становится тем, кто расплачивается ненавистью людей за неудовлетворительные для них законы, которые устанавливал не он. Джисоб также становится и предметом обожания для тех, кого спасает собственноручно принятыми решениями. Джисоб никогда никого в своем личном выборе не винил и никогда не опускал руки. Может, он поступил не совсем честно, но кто бы отказался ради семьи? Жизнь в проклятом городе никогда не была сказкой, где у каждого персонажа исключительно положительная роль. Каждый грешит, но не каждый об этом говорит. В этом городе нет и не будет чистых душ, и это то, чем себя Джисоб оправдывает. Им всем не повезло родиться под кровавым небом. Хосок, стоящий рядом, пытается не терять нить разговора между отцом и остальными партнерами, но мысли, и без того перегруженные работой, постоянно расплываются в разные стороны. Да и шампанское медленно, но верно расслабляет. Обычно Хосок старается пить в установленных им же границах. До того приятного момента, когда тело становится ватным, а голова освобождается от повседневных проблем. Вот только если эту черту перейти, альфа перестанет себя контролировать, а вместо легкости вся злость, в трезвости крепко удерживаемая разумом, вырывается наружу, и тогда достается всем, кто под руку попадается. Альфа бьет не обязательно кулаком, но и словом. Последствия у сильного опьянения бывают не лучшими, поэтому Хосок обычно пьет с осторожностью. Это началось после того, как однажды на университетской вечеринке альфа чуть не задушил омегу, с которым уединился в одной из комнат дома тогдашнего друга. После этого Хосок и понял, что пить много ему противопоказано. Но сейчас очень хочется. Отец ведет себя так, будто он выше всех здесь. Гордо задрав подбородок, он рассказывает знакомым о достижениях и силе своей компании, хвалится детьми и тем, как много Хосок трудится. Только самого Хосока от этой гнилой лжи блевать тянет. Ложь состоит не в том, что дети Сынвона хороши, а в его чувствах. Отец не гордится, он дает видимость, умело пускает пыль в глаза, не упуская шанс повысить уровень уважения к себе еще и с использованием собственных детей, которых ненавидит. Зато другие этой ложью захлебываются и тайно завидуют, стремясь быть такими же, как великий Чон Сынвон. Хосок завидует брату, который сумел ускользнуть от отца. Джевон пока еще не дорос до этих разговоров, зато Хосок от них успел устать. Порой хочется выключить телефон, взять машину, не предупреждая охрану и секретаря, и просто уехать, куда глаза глядят. Но Хосок знает, что отец его везде найдет, и пытаться сбежать бесполезно. К счастью, разговоры о работе остаются позади, и отец перестает держать сына за глотку. Хосок берет у официанта с подноса новый бокал и замечает у входа в зал Юнги, куда-то несущего огромный букет красных роз. Ощущение, будто омега сейчас сломается под напором цветов, которые кажутся тяжелее его самого. Это вызывает у альфы усмешку. На помощь Юнги приходит прислуга, и Хосок отворачивается, натыкаясь на Ким Тэгюна, общающегося с Элоном и Киром. По телу прокатывается волна раздражения, поэтому альфа, поджав губы, быстро отворачивается. Всюду знакомые, не вызывающие у Хосока ни единой эмоции, кроме усталости. С одной стороны Пак Чимин — великолепный принц проклятого города, который, как и всегда, привлекает всеобщие взгляды, и неизменно рядом с ним Джевон. Хосок никак не поймет, что брат общего нашел с этим омегой. Зная Джевона, Чимин точно не тот друг, которого хотел бы брат, но младший яростно доказывает, что они с Чимином лучшие друзья, и остальное не имеет значения. Хосок больше не спорит.  — Из-за твоей кислой мины даже мне тоскливо становится, — возле Хосока появляется Джин, с легкой улыбкой на губах оглядывающий гостей. — Расслабься. Для чего еще нужны такие вечера?  — Я предпочел бы быть в другом месте, — бесцветным тоном отвечает Хосок, коротко глянув на альфу. Не сказать, что с Джином они друзья, но часто случается так, что они сталкиваются и проводят вечера в одной компании. С обожающим жизнь и родившимся в полноценной семье Сокджином у Хосока мало общего.  — У меня есть планы после приема, — тише говорит Джин, чуть наклонившись к уху Хосока. — В клубе «Reflection» сегодня будет весело. Могли бы вместе туда поехать. Виски, волшебная пыль и красивые омеги, готовые на все. Мой самый любимый набор. Соглашайся, Чон.  — Не сегодня, Джин-а, — Хосок даже не задумывается над предложением. Сегодня в планах у него только одно — выдержать этот вечер и уехать домой. — В другой раз, возможно.  — Иногда ты чертовски нудный, — ухмыляется Джин. — В любом случае, ты можешь приехать, если передумаешь. Я буду очень рад, — альфа хлопает Хосока по плечу и идет к каким-то омегам, пожирающим его голодными взглядами. Хосока такие же взгляды весь вечер преследуют, только ответной реакции альфа не дает. Когда он с отцом в одном помещении, то не хочется ничего. Может быть, он с кем-то из этих прекрасных омег уедет сегодня на квартиру, но и то под вопросом. Ожидал ли Тэхен, что как только он перейдет порог дома семьи Мин, абсолютно все взгляды будут направлены на него? Определенно, да. Среди этого обилия уставившихся с разнообразными эмоциями глаз выделяется взгляд Тэгюна, который от злости готов раскрошить бокал, крепко сжатый в пальцах. Тэхен, которого срочно вызвали для фотосессии в офис, увидел в этом шанс не ехать на прием, где-то даже надеялся, что задержится на работе подольше, но назойливые звонки брата не оставили выбора. Не то чтобы младшего очень волнует, чего хочет брат, просто не хотелось папу подводить. Элон и так каждый день тяжко вздыхает, смотря на поведение Тэхена, ему хватает причин для разочарований. Поэтому появление Тэхена здесь только из уважения к нему. Тэхен поздравляет Кира и Джисоба с возвращением сына, приветствует пару знакомых и под внимательными взглядами и шепотками гостей со всех сторон подходит к Тэгюну, успевшему переодеть мокрую рубашку. Элон, общавшийся с Хенбином и Налем, только коротко глядит на младшего сына, коротко мотает головой, явно неодобрительно, и продолжает разговор.  — Ты в чем явился? — шипит Тэгюн, схватив брата за локоть и отвернувшись с ним к столику лицом, чтобы никто не наблюдал их разговор.  — Ты запарил меня своими дурацкими звонками. Я хотел домой заскочить и переодеться, но уже не успевал, так что засунь свои возмущения, — хмыкает Тэхен, выдернув руку из хватки старшего и поправляя кожанку, сползшую с плеча. Внутри на омеге черная футболка, заправленная в узкие черные джинсы, а ноги обуты в кожаные ботинки.  — Лучше бы вообще не приходил, чем в этом ужасе, — Тэгюн окидывает брата раздраженным взглядом и разворачивается.  — Определись в своих желаниях. Вы с папой хотели видеть меня, и вот я здесь, — пожимает плечами Тэхен и берет себе шампанское. Отпивает немного, смакуя сладковатый вкус на языке, морщит нос, но все равно продолжает пить, осматривая гостей. Шампанское он никогда не любил.  — Как же ты меня бесишь, — всеми силами себя сдерживая, шипит Тэгюн, мечтая врезать младшему по ребрам, чтобы стереть с его лица наглую ухмылку. Тэхену все равно. Он, чувствуя внутреннее бешенство брата, получает кайф. Неподалеку стоящий Чимин привлекает взгляд Тэхена и одобрительно поднимает большой палец вверх, широко улыбаясь и кивая. Тэхен улыбается и подмигивает ему в ответ. Хоть кто-то здесь рад его видеть и без роскошного костюма за тысячи долларов.  — Тэхен, рад тебя видеть, — подходит к омеге Юнги, весь пропахший розами. Тэхен улыбается ему и, обняв за плечи, шепчет на ухо:  — Зря ты в это гнилое местечко вернулся, Юнги, — затем отстраняется и добавляет более веселым тоном: — Но я тоже очень рад тебя видеть. Юнги несколько секунд растерянно глядит омеге в глаза и вдруг понимает, что впервые за вечер чувствует легкость, как будто вдруг скинул с себя маску с застывшей на ней улыбкой, которую дарит гостям уже пару часов. Перед Тэхеном она сама с лица рухнула, принеся неожиданно приятное облегчение. Слова омеги не придают уверенности и вовсе не радуют, но Юнги наконец-то слышит то, в чем сомневаться невозможно. Эти слова искренни. Правда всегда бывает горькой, но Мин за нее благодарен.  — Некоторые смотрят на тебя с такой… ненавистью, — отмечает Юнги с грустью в голосе. Ему почему-то обидно за Тэхена становится. Чем этот омега заслужил такие взгляды? Неужели тем, что дерзнул явиться с опозданием, так еще и в неподобающем для приема виде? Неужели в этом вся причина людской токсичности? Это место действительно гнилое. Тэхен своим появлением как будто глаза Юнги открыл.  — Учись выдерживать такие взгляды. Они считают меня плохим и много каким еще, — усмехается Тэхен, глотнув шампанского. — А на тебя будут так смотреть, потому что ты слишком хороший. Мы по-своему правильные, но выходящие за рамки привычного для них, поэтому считаемся недопустимой ошибкой.  — Я и забыл, каково находиться в обществе таких людей, — Юнги тускло улыбается и прикусывает губу.  — Я таким тебя и помню. Удивительно, как некоторым людям удается сохранить в себе то, что делает их теми, кто они есть на самом деле. А здесь многие заблудились в лабиринтах, построенных из денег и золота. Потеряли себя, — Тэхен с театральной грустью вздыхает и мотает головой.  — Это действительно печалит, — говорит Юнги и оборачивается, когда сзади тихо подходит официант и что-то шепчет на ухо. — Прости, нужно кое-что сделать. Я оставлю тебя.  — Конечно, — кивает Тэхен и говорит омеге вслед: — Не дай этим акулам тебя съесть.  — Я справлюсь, — улыбается Юнги и исчезает в толпе. Тэхен хочет в это верить. Он ставит бокал на стол и, заметив Элона, стоящего с Налем, Киром и Чимином, двигается в их сторону.  — Честно скажу, вы трое — самые блистательные омеги здесь, — говорит Чимин старшим. — Правда-правда. Я весь вечер наблюдаю, но никто не цепляет, как вы, мои дорогие папочки. Тэхен закатывает глаза, слыша омегу. Чимин — тот самый друг для взрослых омег, который своим присутствием омолаживает их в глазах остальных. Он прекрасен, и они рядом с ним еще более привлекательны, жаль только, сердца их уже заняты. Зато завистникам пища. Чимин искренне любит этих омег и постоянно дает модные советы, чтобы сделать их еще идеальнее, за что они ему благодарны. Он нередко встречается с ними и созванивается, обсуждая различные новинки. Тэхену смешно из-за этого. Как бы он ни пытался, он не может найти со старшим поколением ничего общего. Может, в молодости они были другими, но сейчас их образ жизни кажется омеге безумно унылым.  — Чимин-и, ты очень милый, и я действительно прислушиваюсь к твоим ценным советам, — говорит Кир, смущенно улыбаясь. Чимин хихикает и отмахивается, думая, что хоть кто-то в семье Мин имеет чувство вкуса.  — Это сразу видно. Я хочу, чтобы вы были лучше всех. Все пялятся так завистливо. Разве это не льстит? — подмигивает Чимин и закусывает губу.  — Когда-то давно льстило, а теперь навевает одну лишь скуку, — вздыхает Элон, поправляя волосы, на что Наль тихонько хихикает.  — Не могу не согласиться с Чимином, — вклинивается в разговор Тэхен, сложив руки на груди. Все-таки прекраснее Элона здесь нет никого. Он всегда и всюду привлекает внимание и никого не оставляет равнодушным. Тэхен поражается, что практически все цветы, что обычно доставляют к ним в дом, бывают адресованы Элону. У папы поклонников больше, чем у его сыновей, вот только ему никто не нужен. Сердцем и душой Элон навеки останется верным своему альфе.  — И ты чудесно выглядишь, Тэхен-и, — Наль гладит омегу по плечу, тепло улыбаясь.  — Благодарю, — улыбается Ким и подмигивает Элону, давая понять, что все не так плохо, как им с Тэгюном казалось. Общество поглазело, поставило свою мысленную оценку и забыло. Никакого скандала из-за эффектного появления Тэхена не произошло. Хосок, устав бродить меж людей и краем уха слышать их пустые разговоры, решает покинуть зал и пройтись по дому. Не помешало бы и лицо холодной водой ополоснуть. Альфа отдает свой полупустой бокал официанту и, сунув руки в карманы брюк, бредет по светлому даже в ночное время коридору. Он не привык к таким легким тонам. С детства жил во мраке, отчасти даже в душевном, так и свыкся с тьмой, а тут все слепит, отгоняет как будто нечисть. Хосоку чужд свет и тепло тонов. Он неторопливо идет по пустому длинному коридору, в который через окна заливается алое сияние, окрашивая белоснежные стены с редко встречающимися абстрактными картинами, и прислушивается к аромату роз, усиливающемуся с каждым новым шагом. Альфа замечает приоткрытую дверь. По шуму воды, доносящемуся из комнаты, понимает, что это ванная, и проходит внутрь. В большой белоснежной ванне, расположенной в центре, стоят десятки разнообразных букетов. Вот, откуда аромат роз взялся. Среди обилия цветов альфа замечает омегу, который эти цветы бережно ставит в наполненную наполовину ванну, прислоняя к бортику, чтобы не упали в воду, а находились в ней лишь концами. Омега, увлеченный работой, не замечает Хосока, но тот дает о себе знать, подходя ближе и с интересом глядя на цветы, а затем на омегу с волосами цвета красного дерева.  — Зачем ты это делаешь? — спрашивает Хосок, указывая подбородком на цветы.  — Они завянут, пока их не расставят по вазам, а так они будут жить, насыщаясь водой, — объясняет Юнги, сидя на корточках у бортика ванны с подвернутыми до локтей рукавами рубашки. С его длинных бледных пальцев стекают капельки воды, переливающиеся в алом свете. В ванной свет не включен, он через большое окно льется с улицы. — Я не мог ждать.  — Все равно сдохнут, — Хосок подходит ближе к ванне, высовывает руку из кармана, вытягивает одну белую розу из пышного букета и незаинтересованно разглядывает, как ненужную глупость. Юнги поднимает голову, наблюдая за альфой. — Время свое дело сделает.  — Вода их жизнь растянет. Хоть ненадолго, но все же, — пожимает Юнги плечами и кусает нижнюю губу. Слова альфы неприятны, они резкие, от них веет холодом и равнодушием. Хуже этого, как Юнги считает, нет ничего. Хосок поджимает губы и сжимает стебелек розы чуть сильнее, игнорируя шипы, впивающиеся в кожу. Белоснежный бутон что-то напоминает. Альфа поднимает глаза на омегу и скользит по его открытым предплечьям, по шее, на которой поблескивает тонкая цепочка с маленькой рубиновой каплей, и поднимается к лицу. Юнги такой белоснежный, что может посоревноваться с розой, в руке Хосока зажатой. Он словно солнца не видел лет сто и наверняка днем сливается со стенами этого дома. Омега прикусывает маленькими ровными зубами нежно-розовую губу, и смотрит на альфу своими кошачьими глазами так, словно его оскорбили.  — В этом нет смысла, — бросает Хосок.  — А в чем есть смысл? — спрашивает Юнги с искренним любопытством. Хосок разжимает руку и бросает розу в воду. Всплеск мелких капелек попадает на лицо Юнги, заставляя его на секунду зажмуриться. Когда он открывает глаза, альфа уже не смотрит ему в глаза. Омега мысленно выдыхает. Тяжело в эти глаза смотреть, а в коленях снова дрожь появляется, как совсем недавно в зале, где их глаза столкнулись в первый раз.  — Где еще есть ванная? — спрашивает Хосок, так и не дав ответа на вопрос омеги.  — В самом конце коридора, — отвечает Юнги, и Хосок, больше ничего не говоря, уходит, оставляя омегу наедине с цветами, заполнившими своим ароматом ванную комнату. Юнги вздыхает и заботливо поднимает плавающую на поверхности воды розу, брошенную Хосоком, аккуратно отряхивает ее от воды и прикладывает к остальным. На душе от столкновения с этим альфой остается какой-то горчащий осадок, а хорошее настроение окончательно улетучивается. Выходить к гостям больше не хочется, но все равно придется, когда наступит время провожать их. Одно радует. Скоро вечер завершится, и все неприятные чувства останутся в прошлом, потому что новый день начнется с самых приятных душе. Тэхен умирает от скуки. Юнги, которого омега признал самым нормальным в этой тусовке, так и не вернулся, а слушать болтовню омег о внешнем виде Тэхен больше не может. Тошнит от приторной лести, которой они друг друга безостановочно осыпают. Тэхен пьет шампанское, перекусывает и коротко общается со знакомыми, даже успевает отшить парочку альф под завистливыми взглядами других омег, которые наверняка мечтают, чтобы к ним так же лезли красивые мужчины. Один раз Тэхен выходит на веранду и курит, отойдя к самому краю, где никого нет. Он наблюдает за кровавым звездным небом и безмолвным танцем дыма, наслаждается прохладой ночного воздуха и неохотно возвращается.  — Можно было обойтись без сигарет хотя бы сейчас, — хмыкает Тэгюн, подходя к брату и морщась от резкого сигаретного запаха, которым он провонял. — От тебя несет.  — Для кого здесь новость, что я курю? — усмехается Тэхен, забирая у брата из руки бокал и делая глоток. — Успокойся и прекрати печься о моей репутации, за свою переживай.  — Мне было бы абсолютно плевать, не будь мы из одной семьи, — Тэгюн скрещивает руки на груди и фальшиво улыбается, оглядывая толпу. Тэхен глядит на него, как на глупого ребенка, и закатывает глаза.  — Я каждый раз думаю, что невозможно быть сукой настолько, но ты меня снова и снова удивляешь, Гюн-и. Тэгюн собирается съязвить, но не успевает, замечая, как к ним подходит один из партнеров компании.  — Добрый вечер, директор Гу, — приветствует Тэгюн альфу, а Тэхену хочется рассмеяться от фальши, разящей от брата. Старший широко улыбается, а голос его звучит чрезмерно сладко, настолько, что лучше бы Тэхен не слышал его. Тэгюну несвойственно разговаривать таким тоном, поэтому это звучит еще более отвратно и дико. Тэхен тихо усмехается, и когда очередь доходит до него, пожимает директору руку.  — Здравствуйте, господин Гу.  — Вечер чудесный, где бы мы еще могли так столкнуться? — смеется мужчина. — Никак не найду время, чтобы наведаться к вам в офис, господин Ким, — обращается он к Тэгюну. — Понимаю, у вас дела, и у меня тоже. Нелегкая у нас работа.  — Это точно, — соглашается Тэгюн. — Я поражен, что сумел вырваться сюда. Каждая минута ценна.  — Но ведь и отдыхать когда-то нужно, согласитесь. Как дела с поставками? — спрашивает Гу и переводит взгляд на Тэхена. — Вы знаете, господин Ким, ваш брат почти превзошел вашего отца. Недавно он успешно заключил одну очень важную нашему городу сделку. Она касалась…  — Не стоит, директор Гу, — прерывает альфу Тэгюн, мило улыбаясь. — Можете даже не объяснять. Тэхен все равно в этом ничего не смыслит.  — Оу, ну тогда поговорим о погоде? — посмеивается альфа, вскинув брови. Тэхен, не пытаясь скрыть фальши, смеется вместе с Гу и братом, который якобы нашел в словах альфы что-то смешное. Мерзость.  — Прошу прощения, мне нужно отойти, — Тэхен вручает бокал брату, на секунду заглядывает ему в глаза, обжигая ненавистью, и разворачивается, уходя прочь. Тэхен ни с кем не прощается. Он выходит на улицу и, стоя на лестницах, ждет, когда подъедет его водитель. Брат как всегда сумел себя возвысить за счет унижения младшего. Сколько раз он тыкал на незнание Тэхена, прекрасно понимая, что если бы младший хотел, то изучил бы все, что касается их компании, и заткнул ему рот. Кое-что Тэхен все же знает, но Тэгюну плевать. Он решил, что раз взял дело в свои руки, то только он и может знать все, а остальные — просто глупцы. Особенно приятно ему выставлять таковым младшего брата. Это тоже часть их вечного соревнования. Тэгюн цепляется за все, что может показать его превосходство над Тэхеном, и порой не понимает, что перегибает палку. Но Тэхен не задет. Нет. Он просто раздражен и утомлен. Брат только подкинул повод скорее свалить. К парадным дверям особняка Мин подъезжает черный рэндж ровер велар. Задняя дверь открывается, и Тэхен, быстро спустившись по ступенькам, залезает в салон любимого автомобиля. Он закрывает дверь, откидывается на сидение и прикрывает глаза, облегченно вздыхая. В темноте салона, без вечно оценивающих взглядов, которые в конце концов начинают утомлять, Тэхен полностью расслабляется. Водитель плавно выруливает, делая круг, и покидает двор особняка. Тэхен уже представляет, как заползает под одеяло, укрываясь приятной прохладой заждавшейся его постели, но тут его мысли внезапно обрываются, а глаза, в которых мелькает дьявольский блеск, распахиваются, как бывает при очередной увлекательной затее.  — Рун, не домой, — говорит омега водителю. — Заедем кое-куда. Водитель слушается, а Тэхен растягивает губы в злорадной ухмылке.

🩸

Черный мустанг с агрессивным рыком тормозит у обочины. Вокруг уже скопление полицейских автомобилей и куча любопытствующих. Вместо привычной кожаной куртки Чонгук накидывает темно-синюю ветровку с надписью «police» на спине и выходит из машины, осматривая напичканные друг за другом многоквартирные здания вокруг, затем заходит в нужный дом.  — Детектив, — окликает альфу один из офицеров, стоящий на лестницах первого этажа. — Седьмой этаж. Лифт сломан, — и улыбается сочувствующе. Чонгук, никак не реагируя, проходит мимо офицера и быстро поднимается, без особых усилий минуя лестничные пролеты один за другим. Через минуту он оказывается в коридоре, где альфу встречают коллеги по работе, беседующие с двумя свидетелями. Там же он замечает своего напарника, успевшего приехать раньше.  — Чонгук-а, убийство, — подходя к Чону, с довольной улыбкой тянет напарник — альфа двадцати восьми лет, с яркой улыбкой и темными волосами, выбритыми по бокам и сзади.  — И чему ты здесь рад, Рики? — мрачно спрашивает Чонгук, хмыкнув.  — Тому, что не унылая кража чьих-то трусов, а реальное дело, — цокает Рики, зачесывая длинную челку назад и открывая лоб.  — Что уже известно? — спрашивает Чонгук, игнорируя энтузиазм альфы и проходя внутрь квартиры, которую осматривают криминалисты. Прямо с парадного входа видна кухня с аркой вместо двери и лежащая возле стола жертва. В помещении возле возможных улик уже расставлены маркеры с цифрами. Чонгук быстро пробегает по ним глазами, делая мысленные пометки.  — Сосед позвонил нам, как только обнаружил тело. Точно не взлом, следов постороннего проникновения нет, — рассказывает Рики, идя за Чонгуком. Тот уже весь погружен в работу, анализируя каждую деталь квартиры и краем уха слушая напарника. — Задушили. Жертва — Юн Минхек. Омега двадцати четырех лет, живет с родителями.  — Где родители сейчас? — спрашивает Чонгук, осматривая кухню. Он подходит к бледному худощавому телу и рассматривает красную шею.  — По словам соседей, они позавчера уехали на отдых в другую страну.  — Не вижу следов изнасилования, — Чонгук скользит взглядом вниз. На жертве обычная домашняя футболка и шорты чуть выше колен. Одежда жертвы выглядит целой, а на теле нет других следов насилия. — И душили тем полотенцем, — Чонгук указывает пальцем на пронумерованный скомканный кусок ткани с цветочным принтом, лежащий под столом. — Ничего не украли?  — Нет, все на местах. Все происходило на кухне, только здесь имеются следы борьбы, — Рики кивает на разбитую чашку с расплескавшимся по кафельному полу чаем.  — Кто-то заглянул в гости? Странно, с какой целью тогда было произведено убийство? — хмурится Чонгук и поворачивается к напарнику. — Ничего не украли. Омегой могли воспользоваться, но не стали. Убийство из мести? Кто свидетели?  — Двое соседей. Один — престарелый омега, второй — альфа тридцати лет. Второй обнаружил труп раньше.  — Хочу поговорить с ним, — Чонгук покидает кухню и выходит в коридор. Рики подзывает худощавого альфу с болезненным видом. У него глаза от слез раскраснелись, а руки мелко трясутся. Свидетель еще не пришел в себя после увиденного.  — Здравствуйте, я детектив Чон Чонгук. Хочу задать вам пару вопросов, — говорит Чонгук, незаметно махнув Рики, чтобы не мешал разговору и не влезал, как иногда любит делать. — Как вас зовут?  — Я Анджи Вон, — слегка заикаясь, отвечает мужчина, поднимая руку для рукопожатия. Чонгук коротко кивает и пожимает дрожащую влажную руку свидетеля, бросив на нее быстрый взгляд.  — Что вы видели? — спрашивает он, скрестив руки на груди и внимательно следя за выражением лица Анджи.  — Я… я проходил мимо, собирался на работу, а дверь оказалась открытой, ну я и заглянул. Странно же, обычно люди двери нараспашку не оставляют, тем более в нашем городе, — мужчина бросает нервный смешок и заводит руку назад, почесывая затылок. — Я увидел Минхека уже мертвым и запаниковал, не знал, что делать, и…  — Только вы видели это? Что же видел другой свидетель? — щурится Чонгук и просит Рики подозвать пожилого омегу. Когда тот подходит, Чонгук снова представляется и требует: — Расскажите, что вы видели, господин Шин.  — Я, как и всегда, шел кормить бродячих котов, собирающихся в парке неподалеку, а когда проходил мимо, увидел Анджи в этой квартире. Сначала мне показалось, что я обознался, и даже испугался, решил, что вор какой-то, но Анджи и сам был не меньше испуган. Когда он увидел меня, то заплакал, и тогда мы решили вызвать полицию, — стараясь звучать спокойно, рассказывает омега, с беспокойством косясь на дверь чужой квартиры, в которой произошло убийство.  — Чего вы испугались, Анджи? — Чонгук переводит взгляд на альфу. Тот слегка дергается и смотрит на Чонгука так, будто своему личному страху в глаза смотрит. Он нервно комкает пальцами края потрепанной куртки и жует губу.  — Трупа, чего же еще! — восклицает мужчина, вскинув руку в эмоциях. — Это очень страшно, увидеть такое. До сих пор перед глазами…  — Анджи, где вы работаете? — спрашивает Чонгук.  — Я бухгалтер в местной фирме…  — Бухгалтерам разрешен такой внешний вид? — хмыкает детектив.  — Н-ну, у нас свободный дресс-код…  — Анджи, это вы убили Юн Минхека? — внезапно спрашивает Чонгук, въевшись взглядом в нервно бегающие глаза мужчины. У того глаза округляются, а рот распахивается так, будто он задыхается.  — Да вы издеваетесь?! Я никогда в жизни не стал бы кого-то убивать! — заикаясь сильнее прежнего, кричит Анджи, не веря своим ушам.  — Вы уверены, что трупа испугались? — Чонгук резко хватает мужчину за запястье и грубо задирает рукав чужой куртки до локтя. — Свежие следы царапин, — альфа поднимает взгляд, к изгибу локтя, под которым видит расплывшиеся по бледной коже синяки с едва заметными следами от иглы. Чонгук скрипит зубами и пристально смотрит на оцепеневшего мужчину: — Вы испугались полиции.  — Я испугался смерти, — шипит Анджи, мгновенно меняясь в лице. — Кому-то — все, а кому-то — ничего. Я знал, что в квартире только один человек. Как мне мог помешать какой-то никчемный омега? Я всего лишь хотел взять немного денег! У них и так много! — вдруг кричит мужчина. — Немного дозы, совсем немного, я не хотел убивать…  — Ничего не вышло, потому что тебя увидели, — Чонгук кивает на пожилого омегу, а тот в шоке от услышанной информации, округлив глаза, отшатывается, боясь находиться рядом с убийцей, и прикладывает ладонь к сердцу. — Ты арестован за убийство, Анджи Вон, — цедит детектив, достав наручники и надевая их на запястья сопротивляющегося альфы. Тот продолжает кричать, как одержимый, повторяя о необходимости получить дозу, брызжет слюной и начинает напоминать безмозглое животное. Чонгук передает убийцу офицерам и с ненавистью, плещущейся на дне зрачков, следит за тем, как его уводят.  — Как ты понял?! — в шоке выдыхает Рики, вставая перед Чонгуком и приводя его в чувства. — Он так трясся и плакал, было трудно представить, что он способен кого-то грохнуть.  — Когда он пожал мне руку, я заметил царапины, виднеющиеся из-под рукава. Жертву еще не осмотрели, но я уверен, под ногтями найдутся доказательства, хоть в них уже и нет необходимости. Убийца все признал, — пожимает плечами Чонгук. — И руки. Они тряслись так, как будто у него ломка начинается.  — Умный ход для тупого торчка, — присвистывает Рики. — Притвориться испуганным свидетелем, когда не успел дать деру.  — Не в первый раз такое встречаю. Жалкие ублюдки, которые надеются, что им все с рук сойдет, — хмыкает Чонгук, идя по коридору к лестницам. — Особую внимательность нужно проявлять именно к очевидцам, Рики. Преступники иногда бывают хитрее, чем кажутся на первый взгляд.  — Но не хитрее детектива Чона, — смеется Рики, хлопая Чонгука по плечу. — Еще одно раскрытое дело. Даже бегать за подозреваемым не пришлось. Куда ты теперь? Может, по пивку?  — Нет, я лучше домой. Хочу немного поспать перед ночным дежурством, — Чонгук снимает куртку, когда они спускаются на первый этаж и выходят на улицу, залитую ярким солнцем, и вздыхает. Каждое новое раскрытое дело, словно глоток свежего воздуха и новая жизнь. Еще один плохой человек окажется там, где никому не сможет навредить. Это хоть и немного, но успокаивает душу. Тварей по земле еще много ходит безнаказанными.  — Ладно, тогда в другой раз, — не возражает Рики. — Мне тоже нужно съездить в участок, вообще-то. Отчитаюсь перед капитаном, заполню дело этого наркомана и убийцы. Но без пива будет тяжко.  — Справишься. В бумажной работе ты лучший, — ухмыляется Чонгук и открывает дверь мустанга.  — Давай, детектив. Я буду надеяться, что это реально комплимент, — улыбается Рики, щурясь от солнца.  — Видел я тебя в деле. Убийцу не раскрыл, — Чон садится в машину и, коротко посигналив возмущенному Рики, уезжает, поддав газу. Одинокая квартира встречает альфу тишиной и холодом, ставшим частью привычного. Чонгук бросает ключи от машины и удостоверение со значком на кухонный стол из светлого дерева и, стягивая футболку, заходит в ванную, включая горячий расслабляющий душ. Прислонившись ладонью к прозрачной стенке, альфа прикрывает глаза и вслушивается в шум воды, вместе с ним отпуская мерзость очередного преступления. Перед глазами дикий огонек, напоминающий об одержимости зависимого. Они всегда все одинаковые, и неважно, кто: убийца, вор, насильник или наркоман. У каждого своя зависимость и ценность, каждому что-то свято так, что жизнь забрать — раз плюнуть. Плохие люди плохими рождены. Чонгук в это верит, потому что на вопрос «разве ими не становятся, хлебнув дерьма в жизни?» отвечает: «а почему я плохим не стал?» Чонгук почти с самого детства был одержим целью стать полицейским. Жизнь столько раз плевала в лицо и столько шрамов оставила, не только душевных, но и физических, что не счесть. С каждым новым решимость альфы в будущем становилась тверже. Плохих людей нужно наказывать. Каждый, кто хоть как-то преступает закон, должен понести заслуженное наказание. Все люди равны, и ни у кого нет права ставить себя выше остальных. Только смотрящие сквозь золотые очки боги сего города забылись. Чонгук хотел бы понять мотив каждого, кого лично в тюрьму отправил, но никогда не сможет найти им объяснение. Люди сами зло выбирают, и не всегда осознанно. Часто из страха, из-за слабости и бессилия перед обстоятельствами. Зло кажется лучшим и легким из всех решений. Оно кажется избавлением от проблем, только люди поздно осознают, что это зло — только начало всех бед. А те, кто своих ошибок не признает — сумасшедшие. Психи. Их души не спасти, а наказание им не страшно. До конца дней они живут с чертями в своей голове и до последнего клянутся в правильности своих деяний. Каждый сам выбирает дорогу. Хорошую или плохую. Правильной ли пойти, или же легче свернуть. Поэтому Чонгук, свой нелегкий жизненный путь пройдя, никогда преступников не поймет. Им одно место — тюрьма или сырая могила. Бесславная смерть. Чонгук стоит у зеркала в одном лишь полотенце, обмотанном вокруг бедер, и с отвращением смотрит, как вода, стекающая с кончиков светлых волос, дорожками ползет по телу, покрывшемуся мурашками от контраста температур. Чистые хрустальные капли сталкиваются с мелкими шрамами, рассыпанными по груди и спине. Чонгук их ненавидит, но и скрыть не пытается. Они неотъемлемая часть тошнотворного прошлого, но и то, что привело его к тому, что есть сейчас. Чонгук немало зла за решетку посадил и этим каждый шрам на теле оправдал. Но шрамы, уродующие его изнутри, не залечить и не успокоить ничем. Каждый раз, смотря через отражение зеркала в собственные глаза, Чонгук видит прошлое и детскую боль, которой нет конца. Боль, которая превратилась в злость и ненависть, которая выстроилась вокруг альфы стальной крепостью, сделавшей его неприступным и недосягаемым. Вот, чем он стал. Зашторив окна, чтобы дневной свет не попадал в комнату, альфа решает поспать до вечера перед ночным дежурством.

🩸

Ночь насыщает и бодрит, как крепкий кофе. Жизнь ночью полна интриг. Не волшебная, — сурово реальная, пугающе притягательная и грязная. За это все ее и любят. Одни обнажают души и дают порокам свободу, а другие или прячутся в страхе, или борются. Чонгук из второй категории. На глянцевом капоте мустанга мерцают огни, нависшие над дорогой путеводителями. Жизнь с занебесным ценником вышла на прогулку. Чонгук каждый день с этим сталкивается, живя в самом лучшем районе города, который не выбирал. Пару лет назад альфу перевели в новый участок, уверяя, что это подарок судьбы. Полиция участка 30-01 живет в роскоши, до отвала накормленная богачами, живущими здесь. Говорили, что и Чонгук будет в деньгах купаться. Обещали. Его перебросили сюда из-за заслуг, которыми он славится чуть ли не на весь город, только для Чонгука, исправно служащего во благо народа долгие годы, ничего не изменилось. Он как и работал, так и продолжил работать, не заглядывая в карманы тех, кто нарушает закон, и никому не делая поблажек. Чонгук расслабленно крутит руль, чувствуя в теле легкость и бодрость после хорошего дневного сна. Из колонок тихо льется музыка, на удивление, не раздражая и не мешая. Альфа скуривает сигарету и делает звук тише. Главная улица, как всегда, полна дорогих автомобилей. По обе стороны от дороги нависают давящие высотой и величием небоскребы, наверняка знающие причину того, почему там, в самом верху, небо алое их каждую ночь кровавым сиянием обливает. Пока альфа стоит на светофоре, замечает, как стену одного из зданий кто-то бесстрашно исписывает граффити. Некоторые прохожие останавливаются, чтобы посмотреть, и даже снимают. Чонгук щурится, проезжает перекресток, останавливается у обочины и до скрипа сжимает кожаный руль в пальцах, впившись взглядом в знакомую фигуру, как и вчера, одетую во все черное. Омега вырисовывает на белоснежной стене кривые буквы красной краской, а в другой руке сжимает удлиненное горло бутылки, не обращая внимания на зрителей. Чонгук тоже им становится. Почему-то сидит, заглушив двигатель, повесив руку на руле, и смотрит, чем закончится фраза, которую старательно пишет на стене омега. Почему-то не выскакивает, схватив наручники и готовясь к аресту. Интересно. Спустя минуту на стене большими неровными буквами красуется надпись с потекшей краской: «Ким Тэгюн — охуевшая сука» Чонгук усмехается и трет пальцем переносицу. Столько стараний лишь ради по-детски глупого оскорбления? Альфа опускает окно и, повесив на двери локоть, говорит:  — Не прошло и суток, Ким Тэхен. Тэхен с довольной улыбкой смотрит на свои труды, бросает опустевший баллончик с краской в рядом стоящую урну и резко поворачивается, услышав знакомый голос. Улыбка становится шире, а скверное настроение моментально улетучивается.  — Фараон! — восклицает омега, помахав полицейскому рукой. Тот недовольно хмыкает от обращения, а Тэхен хихикает. — Зацени мое творение, — омега окидывает рукой надписи, гордо улыбнувшись.  — Не лучший вариант для мести. Слишком дешевый трюк, — пожимает плечами Чонгук. Прохожие начинают расходиться, поняв, что представление закончено.  — Предлагаешь грохнуть брата? — Тэхен вскидывает бровь и вдруг хмурится, словно всерьез задумываясь над идеей.  — Предлагаю тебе сесть в машину, — спокойно говорит Чонгук. — Наручники в бардачке, — альфа указывает большим пальцем себе за спину.  — Да брось, я же не навредил никому, — закатывает глаза Тэхен и складывает руки на груди, чуть не расплескав виски в руке.  — Я говорил, что в следующую нашу встречу брошу тебя в камеру. Не заставляй меня ждать, — непоколебимо отвечает альфа, пристально смотря на омегу, стоящего в нескольких метрах от машины.  — А если я побегу? — Тэхен заговорщицки улыбается и закусывает нижнюю губу, поворачивает ногу вбок, демонстративно делая шаг в сторону, дразня и провоцируя детектива.  — Буду стрелять по ногам, — серьезно отвечает Чонгук, даже глазом не моргнув. Внутри Тэхена от этих опасно звучащих слов все заходится в приятном трепете. Наконец-то что-то интересное за день.  — Промахнешься, — ухмыляется Тэхен, склонив голову к плечу.  — Хочешь проверить? — вскидывает бровь Чонгук.  — Как-нибудь в следующий раз, — омега, не рискуя больше испытывать терпение детектива, идет к машине и садится рядом, снова оказываясь окутанным тем запахом, по которому успел соскучиться. Словно дежавю. Вторую ночь подряд Тэхен оказывается с этим альфой в одной машине, смотрит в эти пугающе-манящие глаза, слышит этот хрипловатый голос со стальными нотками, которому нельзя перечить, но хочется. И Тэхену нравится это. Играть с огнем кому бы не было любопытно? Омега удобно устраивается на кожаном сидении, зажав бутылку с виски меж колен, и смотрит на детектива. Тот, прежде чем завести двигатель, хлопает ладонью по крышке бардачка и в ожидании смотрит на омегу. Тэхен хмурится, сначала не поняв, но потом вспоминает о своем новом аксессуаре, который второй день подряд одалживает у полицейского.  — Детектив, вы потеряли совесть, — хмыкает Тэхен, доставая из бардачка неприятно холодные наручники и возмущенно глядя на альфу. — Где это видано, чтобы уважающий себя преступник сам на себя наручники надевал? — Тэхен цокает и вручает их альфе. — Да и не умею я их открывать.  — Учись, они тебе родными станут, если продолжишь в том же духе, — Чонгук легко раскрывает кольца, берет Тэхена за запястья, чуть оттянув вверх рукава его кожанки, и заковывает в наручники. Закончив, он поднимает взгляд на притихшего омегу и слегка тянет носом воздух между ними. — Еще и в нетрезвом состоянии.  — Я купил виски для эффектности, — улыбается Тэхен, тыча пальцем на бутылку, зажатую меж колен. — Скажи, красиво ведь вышло? А шампанское, которое я пил в доме мэра час назад, давно выветрилось, — тише говорит омега, приоткрыв губы и коротко дыхнув в сторону альфы. — Ау, — не поморщившись, бросает омега, когда хватка на запястье становится крепче. Тэхен уверен, что если этот альфа захочет, то запросто сломает ему кости. Хочется, чтобы этот момент растянулся на подольше. Чонгук снова напоминает вулкан, который готов извергнуться, но почему-то продолжает себя сдерживать. Наверное, ему так нужно. Он полицейский и не смеет причинять боль, хоть и жаждет, Тэхен это по его горящим алым пламенем глазам видит. И он прав. Чонгук бы мечтал услышать, как из этих полноватых гранатовых губ вырывается болезненный стон, а глаза, эти большие блестящие глаза сверкают от выступающих слез, крича и моля. Чонгук отстраняется и неохотно ослабляет хватку на тонком запястье, а потом вовсе отпускает, вместо этого сдавливая в пальцах руль и заводя мустанг.  — Завтра о тебе точно все узнают, — холодно бросает он и выруливает на дорогу, вливаясь в поток автомобилей.  — В этот раз на это и расчет, — усмехается Тэхен и расслабленно откидывается на спинку сидения.  — Твои игры недопустимы законом.  — А по-другому скучно, детектив Чон.

🩸

Долгий насыщенный день, наконец, подходит к концу. Попрощавшись с гостями, Юнги прогуливается по пустому залу, еще хранящему в себе букет разнообразных ароматов. Он вспоминает прошлое и понимает, что вернулось абсолютно все, от чего он семь лет был изолирован по собственному желанию. Вернулась роскошь, грубо вытеснив любимую омегой простоту, вернулось лицемерие и зависть. Юнги выходит из зала, который уже активно убирает прислуга, и думает о том, что же к нему вернулось из хорошего. Родители со своей безграничной любовью, стены родного и любимого дома, пара знакомых, хранящих тепло общих воспоминаний и, наверное, это все. С легкой тоской, что послевкусием осела на языке, омега коротко общается с не менее утомленными родителями и возвращается в ванную, усыпанную цветами. Он опускается на небольшой выступ, укладывает руки на бортике ванны и разглядывает красивые растения. Юнги не любит, когда дарят цветы. Они уже мертвые, посмертно прекрасные. Им бы радовать и заставлять улыбаться, но у Юнги они только грусть и сочувствие вызывают. Неважно, что их специально для смерти выращивали. Когда-то они были живыми и оттого еще более прекрасными. Уложив голову на согнутом локте, омега незаметно засыпает, убаюканный мыслями о цветах, их жизни и жизни в проклятом городе, где ему суждено начать новую главу.  — Вот он где, — тихо говорит Кир, приоткрыв дверь в ванную и тепло улыбаясь. — Он очень устал сегодня.  — День определенно был тяжелым. Еще и перелет. Он ведь даже не поспал, как прилетел, — Джисоб заходит в ванную и аккуратно, чтобы не разбудить, поднимает Юнги, прижимая к груди и выходя в коридор.  — Не разбуди его только, — шепчет Кир, идя за мужем. Они молча входят в спальню, что пустовала много лет. Джисоб осторожно укладывает сына на кровать и отходит в сторону. Кир достает плед и укрывает Юнги, зарывшегося носом в подушку.  — Не верится, что он наконец-то рядом с нами, — Джисоб присаживается на коленях у кровати. Кир тоже нависает сверху и мягким движением ладони гладит волосы сына.  — Теперь моя душа будет спокойна. Я и забыл, каково это… заботиться о своем ребенке, — вздыхает омега.  — Теперь труднее будет, ему уже двадцать пять, не такой уж и ребенок, — улыбается Джисоб.  — А для меня он всегда будет ребенком. Ладно, не будем нарушать его сон, Юнги нужно отдохнуть, — Кир вздыхает и, оставив на виске Юнги невесомый поцелуй, отходит от постели.  — Спокойной ночи, Юнги, — шепчет Джисоб и поднимается на ноги. Обняв мужа за плечи, он выходит с ним из спальни, тихо прикрыв за собой дверь.

🩸

 — Я давно так не краснел из-за Тэхена, — хмыкает Тэгюн, входя в дом следом за папой. — И куда он ушел? Я не дозваниваюсь, у него выключен телефон. А хотя, плевать. Наверное, опять позорится где-нибудь в клубе.  — Ты же знаешь, как легкомысленно твой брат относится к таким вечерам, — вздыхает Элон и снимает пиджак, отдавая его прислуге. — Наверное, ему наскучило. Вы не ругались там, случайно? — спрашивает омега, глянув на сына и попросив вина.  — Конечно нет. Я-то знаю, как себя в обществе нужно вести. Он не смог выстоять серьезный диалог и сбежал, как маленький ребенок, — Тэгюн раздраженно закатывает глаза и идет к лестнице. — Я спать, пап. Очень устал.  — Конечно, отдыхай, Гюн-и, — кивает Элон, улыбнувшись сыну.  — А ты не идешь?  — Пока не хочется. Я позвоню Тэхену еще раз, узнаю, где он.  — Хорошо, спокойной ночи, папа, — Тэгюн коротко улыбается Элону и поднимается в комнату, зная, что папа проведет в гостиной в компании сигарет и вина еще долгих несколько часов, если не до утра. Погружение в прошлое и мысли о потерянной любви являются частью Элона, которая будет с ним до конца его дней. Это то, чем он живет, когда рядом детей нет. Спустя десять минут омегу ждет теплая ванная с маслами. Тэгюн раздевается, снимает украшения и позволяет воде унести его напряжение, накопленное за день. Завтра ранним утром круговорот работы снова беспощадно захлестнет его, а сейчас можно расслабиться, ни о чем не думая. Тэгюн соврет, если скажет, что дела компании даются ему с легкостью. Весь вечер он принимал комплименты и выслушивал хвалебные отзывы, но никто не осознает, насколько тяжела была дорога и как нелегко приходится до сих пор. Одно дело — быть главным в крупной компании, а другое — быть молодым омегой, на которого в первое время работы не могли смотреть без смеха, принимая максимум за красивую глупую куклу. Тэгюну пришлось собрать в себе все силы и твердость, чтобы доказать всем, что мнение о нем ошибочно. Собственными силами он смог добиться уважения и стать одним из лучших. Ни Тэхен, ни Элон не знали, через что проходил омега, сколько истерик прятал за дверью своей комнаты и сколько слез впитала его подушка. Но со временем омега поставил на колени всех, кто над ним смеялся, а слезы сам себе запретил. С тех пор он живет и существует лишь работой, не позволяя кому-либо в нем усомниться. Слишком много было положено, и Тэгюн лучше себя убьет, чем даст осечку и разрушит все, что строил годами. Омега знает, что отец все видит и гордится им, и это придает сил. После ванной Тэгюн, увлажнив кожу кремами и надев пижаму, садится на специальном коврике в центре комнаты, приглушает яркость светильника и, сложив ноги в позе лотоса, прикрывает глаза, погружаясь в медитацию. Глубокие ровные вдохи и выдохи — единственное, что нарушает идеальную тишину комнаты. Тэгюн не может уснуть, если не помедитирует. Медитация помогает ему очистить голову, избавиться от стресса, расслабить тело и улучшить качество сна. Омегу не мучают кошмары, а сон кажется еще слаще. Он дает еще больше энергии и заряжает силами на весь день. Именно поэтому для омеги ранний подъем проходит безболезненно. Он не испытывает жажды поспать еще немного, а сразу подскакивает и бодро вливается в новый день, чего не скажешь о младшем брате, который считает медитацию полным бредом. Тэгюн глубоко вдыхает, рассеивая мысли в голове, чувствует, как по телу разливается приятное тепло, концентрирующееся на кончиках пальцев рук и ног, и внезапно распахивает глаза, когда в голове всплывает лицо альфы, перекошенное довольной ухмылкой.  — Пак Сокджин, — шипит Тэгюн, моментально готовый взорваться. Десятиминутное погружение идет коту под хвост. Омега жмурится, пытаясь вновь вернуться в состояние покоя и умиротворения, но образ альфы никак не хочет выходить из головы. Его нахальность возмущает до ужаса, его голос бесит, а взгляд заставляет сердце бешено биться. От злости, конечно же. Тэгюна мгновенно уносят воспоминания о вечере. Он будто заново все это переживает, слыша уже сказанные фразы во второй раз и злясь, как впервые. Иди и объясни мозгу, что мысли о самодовольном бестактном альфе — всего лишь мешающий расслабиться мусор. Попытки вновь влиться в медитацию обрушиваются, как карточный домик. Тэгюн раздраженно подскакивает с пола, пьет ежедневные лекарства, добавив к ним снотворное, которое обычно не одобряет и которому прибегает лишь в особых случаях, и заваливается в кровать, утопая в мягком одеяле. Мысль о Сокджине раздувается в голове, как шар, заполняя все свободное пространство. Тэгюн зажмуривает глаза до белых вспышек и мечтает скорее уснуть, уже заранее зная, что утренний подъем будет не таким приятным, как обычно.  — Отвратительный… — шепчет Тэгюн, уставившись в потолок и кусая губу. Джин в мыслях довольно ухмыляется и подмигивает, а омеге хочется кричать. Тэгюн резко переворачивается на живот и утыкается лицом в подушку, обиженный на собственное сознание, которое никогда еще не подводило так жестко.

🩸

Темная вишневая бмв M8 с визгом шин тормозит возле лучшего отеля города. Джин выходит из машины и, как истинный джентльмен, открывает дверцу двум красивым омегам. Люксовый номер-пентхаус на последнем этаже уже ждет гостей с заранее приготовленными напитками и закусками. Закуски Джин привез с собой. Пока лифт поднимается на двадцать пятый этаж, альфа с животным голодом пробует каждую, сминая сладкие пухлые губы, которые через пару минут окажутся на его члене. Альфа себе не отказывает. С одним омегой пришел на прием, второго выхватил в клубе, не задерживаясь там надолго. Он и так весь день свою жажду сдерживал, а теперь сорвал с себя все оковы. Страстно целуясь, они вваливаются в номер, на ходу срывая одежду и утопая в кайфе. Огромная кровать в центре комнаты с видом на весь город вместила бы еще троих. Джину не впервой и такое. Он берет удовольствие со всего и всех, не видя причин, по которым стоило бы отказаться. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на мечты. Лучше эти мечты воплощать в реальность и делать себя счастливым в настоящем. Пока один омега активно сосет твердый член альфы, Джин снюхивает белую дорожку с груди другого и сразу же утягивает в животный поцелуй, пуская в ход зубы для остроты ощущений. Голову приятно кружит кайф, а тело пылает от возбуждения. Номер заполняют грязные стоны и шлепки. Джин грубо вбивается в омегу, а другого ласкает пальцами. Оба под ним сладко стонут и просят больше, не стыдясь своих желаний. Эта ночь — откровение, которое они делят на троих, чтобы с приходом утра рассеяться и сохранить в памяти мысли о том, как было хорошо. Только Джин ничего не запоминает. Каждый день для него — новое увлечение и новые ощущения, от которых невозможно отказаться. Он забудет и пойдет в поисках нового, чтобы раствориться в очередном кратковременном удовольствии. И в этом его прелесть. Джин не любит цепляться, прекрасно зная, что все можно легко заменить. На лучшее, более красивое и приятное. Каждый день — поиск этого самого лучшего. И альфа всегда его находит. Целуя неестественные пухлые губы, альфа вспоминает те, которые дерзили ему несколько часов назад. Джин бы их с удовольствием попробовал, не будь они такими ядовитыми и колючими. Вдыхая новую дорожку, пока горячие омеги изучают его тело, что подобно телу греческого бога, языком, Джин думает о том, что завтра Ким Тэгюн получит свои чертовы рубашки и примет извинения.

🩸

Как только семья Пак возвращается домой, Чимин нетерпеливо выскакивает из машины и, схватив за руку Джевона, быстро тащит в дом.  — Чимин-и, может, чаю вместе выпьем? — останавливает сына Наль, идущий следом за омегами в обнимку с Хенбином. Чимин мило улыбается родителям и мотает головой.  — Спасибо, па, но какой еще чай? Поздно, спать пора! — и, не дождавшись ответа, утаскивает за собой виновато улыбающегося родителям Джевона. Наль в шоке смотрит на детей и задумчиво хмурится, повернувшись к мужу.  — Молодежь такая скучная, Хен-и. Дверь в комнату Чимина захлопывается, как только омеги оказываются внутри. Чимин улыбается с бесовщинкой, блеснувшей в глазах, запирает дверь и накидывается на не менее разгоряченного Джевона, с раздражением и удовольствием избавляя его от ужасного костюма. Их губы сталкиваются во влажном и горячем поцелуе, а руки изучают тела, как в первый раз. Чимин толкает Джевона на свою кровать и стягивает его брюки вместе с бельем, быстро избавляется от своих, стягивает трусы и залезает на омегу, покрывая поцелуями белую гладкую кожу. На секунду он отрывается и проводит пальцами по ключице Джевона, где все еще изображен рисунок, который Чимин рисовал ему днем. Он немного смазался, но осознание, что младший не стер его, приятно до дрожи. Чимин целует его и не замечает, как оказывается под Джевоном. Младший с опьяненной улыбкой смотрит на него и прижимается задницей к паху омеги, нарочно ерзая и имитируя толчки. Чимин сладко стонет и откидывает голову назад. На его красивой медовой шее вздувается венка, и Джевон, не удержавшись, лижет ее, слегка прикусывая.  — Сбежал от отца, плохой мальчик, — Чимин бросает смешок, томно смотря из-под полуприкрытых век и лаская пальцами бедра Джевона, пока тот продолжает истязать, давя своей задницей на возбужденный член омеги. — Какое оправдание придумаешь?  — Скажу, что у Хосока остался. Брат прикроет, — ухмыляется Джевон, привстав на коленях и заводя руку за спину. Чимин шумно выдыхает, когда младший обхватывает его член пальцами и скользит по всей длине, размазывая сочащуюся смазку.  — Маленький бунтарь, ты будешь наказан, — стонет Чимин, сжимая пальцами простыни и приподнимая бедра в попытке толкнуться в ладонь омеги.  — Нет. Это ты будешь наказан за то, что дразнил меня весь вечер, — мурлычет Чимину на ухо Джевон и, выпятив задницу, медленно ведет головкой чиминова члена меж половинок, влажных от выделяющейся смазки. Старшему от этой пытки крышу сносит. Он сдавленно мычит сквозь прикушенную губу, внутри все взрывается от желания и нетерпения. Перед глазами только лицо Джевона, на котором запечатлено наслаждение, и его красивая улыбка. Чимин, доведенный до предела, устает терпеть пытку и быстро перенимает инициативу. Он укладывает Джевона на простыни, бесцеремонно раздвигает его ноги, наклоняется и покрывает мокрыми поцелуями внутреннюю сторону бедер омеги. Джевон тихо стонет, жмурясь, и зарывается пальцами в мягкие волосы Чимина, сжимая у корней.  — Возьми в рот, Чимин-и, возьми в рот, — бормочет он быстро, словно в бреду, и задыхается от накрывшего его возбуждения. Ни с кем и никогда не было так хорошо, как с Чимином. Каждый их раз, словно первый, потому что ни одна эмоция не меркнет, а наоборот становится еще ярче и сильнее. — Пожалуйста!  — Терпи, детка, позже, — ухмыляется Чимин и, взяв небольшой член в руку, касается головки кончиком языка, нарочно изводит, вытягивая из омеги мольбы, хотя и сам уже едва держится. Прекращая мстить за пытку, Чимин садится, подтягивает Джевона ближе к себе и резким толчком заполняет его, быстро входя в нужный ритм. Чон обвивает его талию ногами и прижимает к себе, покрывая поцелуями красивое лицо и получая нежность в ответ. Чимин берет омегу за подбородок и поворачивает его голову вбок.  — Смотри, Джевон-и, — шепчет Чимин и тоже поворачивается, сталкиваясь в отражении зеркала с затуманенными от желания глазами младшего. — Смотри, какой ты красивый, и как славно мы грешим.  — Я бы сгорел с тобой на костре за этот грех, — шепчет Джевон, уставившись на Чимина в отражении, как на божество. Его плавные движения завораживают и возбуждают еще больше. Чимин в ответ смеется и целует блестящую от пота шею омеги, продолжая ритмично толкаться в его размягченное удовольствием горячее тело.  — Смотри, — снова шепчет он, и Джевон смотрит, забывая моргать. Только бы эта ночь не заканчивалась.

🩸

Хосок глушит мотор астон мартина и прикрывает глаза, наслаждаясь долгожданной тишиной, радуясь окончанию очередного дня, в котором он в миллионный раз вел войну с самим собой и отцом. К счастью, прощаться с ним не пришлось. Хосок не стал его ждать и уехал, как только водитель подогнал его автомобиль. Джевон предупредил, что останется ночевать у Чимина, и это тоже дает душе покой на какое-то время. Пусть и брат отдохнет, хоть и ненадолго. Им каждая минута без напоминания о Сынвоне ценна, как глоток воздуха утопающему. Хосок выключает мобильный и выходит из машины. Фары астон мартина коротко мигают, когда альфа блокирует двери, и затухают. Подземная парковка, освещенная холодным белым светом люминесцентных ламп, тихая и практически пустая. Шаги альфы эхом отражаются о стены, звуча как-то слишком громко в полнейшей тишине. Хосок почти доходит до лифта, но вдруг останавливается, опустив взгляд на землю. На холодном бетоне лежит одинокая ромашка. Наверное, из чьего-то букета выпала. Хосок перешагивает через нее, вызывает лифт и, сунув руки в карманы брюк, отстраненно следит за сменяющимися цифрами этажей над лифтом. Двери перед альфой плавно расходятся в стороны, приглашая внутрь. Хосок, прежде чем войти, оборачивается, взглянув на ромашку. Альфа входит в квартиру, включает в коридоре свет, снимает пиджак, идет на кухню и достает из навесного шкафчика над раковиной стакан, наполнив его водой комнатной температуры. Он ставит стакан на стол и помещает в него ромашку. Ее опустившийся бутон не внушает надежды. Хосок хмыкает, несколько минут наблюдая за цветком, и уходит в комнату. Кому-то даже вода не поможет. Кого-то спасать безнадежно. Смысла, все-таки, нет ни в чем. Хосок всю жизнь его искал, но так и не нашел. Вот и ответ на вопрос омеги с цветами. Куря сигареты, глядя на ночной город с высоты двадцатого этажа, Хосок так и не может уснуть до самого рассвета. К счастью, воскресенье — единственный день, когда не нужно подрываться в самую рань и нестись в офис, но полностью работу это не отменяет. Обязанности никто не отменял, да и отец без дела не оставляет, всегда за горло держит, не давая расслабиться. Хосок выходит на кухню, чтобы выпить минералки, и краем глаза цепляется за цветок, стоящий в стакане. Альфа не верит своим глазам, но очевидное реально — ромашка расцвела, как будто заново родилась, насытившись живительной водой. Хосок издает короткий смешок и, еще раз взглянув на ожившее растение, возвращается в комнату. Неужели не безнадежно? Неужели что-то можно спасти? Альфа опускается на постель и, как только голова касается подушки, проваливается в долгожданный сон с чувством необъяснимого облегчения.

🩸

Чонгук, держа под локоть, заводит Тэхена в полицейский участок под ошарашенные взгляды немногочисленных офицеров, которые уже собираются уходить. К ним добавляется и Рики, выскочивший из комнатки, служащей полицейским кухней. Он выпучивает глаза и таращится на расслабленно улыбающегося Тэхена, едва не выронив стакан с кофе.  — Чонгук, ты свихнулся? — спрашивает Рики в шоке. Тэхен усмехается и, подняв руки, машет альфе ладонью со звоном наручников, которые поражают Рики еще больше.  — Приветик.  — Здравствуйте, господин Ким! — Рики вытягивается в струнку и отдает честь, как будто перед ним стоит сам комиссар полиции. Чонгук на это закатывает глаза. — Наверное, произошло какое-то недоразумение…  — Ты — недоразумение, Рики Ли, не мешай мне работать, — хмыкает Чонгук и подталкивает Тэхена вперед, заставляя идти мимо столов полицейских к камерам временного содержания, расположенным на противоположном конце большого офиса.  — Да, не стоит, детектив Ли, все в порядке. Он очень хотел этого, — хихикает Тэхен, оборачиваясь к Рики, проглотившему язык от удивления. Чонгук поджимает губы, отпирает одну из камер и, грубо толкнув омегу внутрь, захлопывает, заперев на замок и швырнув ключ на свой рабочий стол, расположенный близко к камере.  — Пойми, Чонгук-а, я просто боюсь, что из-за его ареста у тебя будут проблемы, — старается звучать мягко и осторожно Рики, подойдя к столу альфы. С Чонгуком как на американских горках: никогда не знаешь, он взорвется или по голове погладит. — Сколько раз тебе капитан говорил не лезть в это? Или ты, может, не знаешь, кого взял? — спрашивает альфа, ткнув пальцем в сторону Тэхена, с любопытством осматривающего камеру. — Это Ким Тэхен. Сын того самого Ким Тэхена…  — Я знаю, кого взял, — цедит Чонгук, схватив напарника за плечо. — Мне плевать, потому что я делаю свое дело. Он нарушил закон.  — Да ты, блин… — нервно усмехается Рики, не договорив под суровым взглядом Чонгука, и вырывается из его хватки. — Его же за секунду могут освободить. Нет бы спокойно подежурить. Когда ты вообще его арестовать успел?  — Пока капитан не встрянет, он будет сидеть здесь. Преступники особых привилегий не заслуживают. Кем бы они ни были, — Чонгук садится в свое кресло и роется в документах, которыми завален стол. — Это мое дело, просто не лезь, Рики. И вали уже.  — Как хочешь, — Рики поднимает ладони в сдающемся жесте и пожимает плечами. — Просто однажды капитану надоест это и он тебя вышвырнет. Я не хочу, чтобы ты себе жизнь засрал.  — О своей жизни я сам позабочусь, — Чонгук читает какой-то документ, оставленный сержантом и игнорирует Рики, давая понять, что разговор окончен. Тот шумно вздыхает, разворачивается и уходит, поняв, что спорить с альфой бесполезно.  — Тебе полегчало, фараон? — спрашивает Тэхен, стоя за толстыми металлическими прутьями. — Приятно видеть меня в клетке? Тебе нравится это? Чонгук ухмыляется, бросает документ на стол и поднимается со своего места, подходя к камере и вставая напротив омеги. Он молчит, внимательно разглядывая эмоции на красивом лице омеги не без внутреннего раздражения, делает еще шаг вперед и поднимает брови.  — Очень нравится, — говорит тихо, вкладывая в голос все свое удовольствие и растягивая губы в оскале. Тэхен тоже подходит ближе и хватается пальцами за прутья, с любопытством уставившись на альфу.  — Впервые вижу в чьих-то глазах такой кайф. Знаешь, нездоровый, — задумчиво говорит омега, мягко улыбаясь. — Детектив, вы точно не плохой парень? — шепчет Тэхен, изображая взглядом притворный страх.  — Заткнись, — сдержанно говорит Чонгук, и снова глазами себя выдает. Тэхен улавливает реакцию и шире улыбается. Альфе явно не нравится, когда его плохим называют.  — Освободи мои руки, — говорит Тэхен, не потрудившись вложить в интонацию просьбу. — Я и так в клетке, никуда не сбегу. Неизвестно, сколько я тут буду сидеть. Может, полчаса максимум, — и тихо хихикает.  — Надеюсь, очень долго, — хмыкает Чонгук, достает из кармана ключ от наручников и освобождает от них запястья омеги, с наслаждением замечая оставшиеся на них красные следы.  — Мы остаемся одни? — шепчет Тэхен, уставившись на спины уходящих офицеров.  — Это пугает тебя? — спрашивает Чонгук, изогнув бровь.  — Наоборот, — ухмыляется омега и отходит от прутьев, разглядывая вполне опрятную камеру. Не так, как описывал детектив при вчерашней попытке арестовать. Не холодно и не сыро. Вместо металлической жесткой койки у стены четыре слитных стула, обитых мягкой тканью с поролоном внутри, и стены довольно чистые. Вполне неплохо.  — Тогда наслаждайся заключением.  — Зачем ты выкинул мой виски, фараон? — вздыхает Тэхен, опустившись на стул и вытянув длинные ноги вперед. — Я от скуки умру, если ты не развлечешь меня. И телефон ты забрал. Хотя там все равно зарядка села…  — Богатенькие и дня без развлечений не выдерживают? — хмыкает Чонгук, вернувшись на свое рабочее место и пытаясь сосредоточиться на документах. Тэхен на это усмехается, но ничего не отвечает. — Подумай о своем поведении, поброди в своем сознании, может, там найдется что-то кроме мыслей о деньгах. Тэхен хрипло смеется и снимает с себя кожанку, кинув на стул рядом.  — Детектив, у вас проблемы с богатыми людьми? Кто-то из них сломал вам жизнь? — спрашивает омега, внимательно наблюдая за альфой.  — Я не говорил о том, чтобы лезть в мою голову, — холодно отвечает альфа. Тэхен разочарованно вздыхает и рассматривает рабочие столы полицейских, отмечая разные детали в виде семейных фотографий, комнатных растений и всяких стикеров. И только стол Чонгука не представляет из себя ничего интересного. Одни только стопки документов, монитор и светильник на краю.  — Знаешь, Чонгук, что в моей голове? — спрашивает Тэхен после недолгого молчания. Альфа никак не реагирует, и омега продолжает: — Я представил, как подзываю тебя к себе, хитро заманиваю. Хотя и хитрить не надо. Ты все равно подойдешь, — усмехается Тэхен.  — А потом? — спрашивает Чонгук, замерев с документом в руках.  — Я выхватываю твой пистолет из кобуры и стреляю тебе в колено, забираю ключ, — омега щурится и внимательно смотрит на альфу. — Я знаю, ты положил его в карман джинсов. Потом я выхожу из этой клетки, стреляю тебе в другую ногу и заставляю ползать за мной до тех пор, пока ты не истечешь кровью или не выдохнешься. Я думаю, такая игра меня развеселила бы. Не только в деньгах счастье, фараон.  — Ты выроешь себе могилу, — усмехается Чонгук, повернув голову к омеге, затем встает и медленно подходит. Тэхен, заинтересованный внезапным действием, поднимается со стула и встает в шаге от прутьев, разделяющих их с альфой. — Вот я подошел. Осуществи свой план.  — Ты псих, Чонгук, — шепчет Тэхен с улыбкой.  — Закрой рот и действуй, как рассказал, — голос альфы внезапно холодеет, а взгляд становится еще темнее.  — Я не понимаю тебя, — хмурит брови омега и подходит ближе. Чувствует опасность, исходящую от альфы, но все равно, игнорируя все сигналы, приближается, чувствуя чужое дыхание на своей коже.  — Ты не знаешь меня, — ледяным тоном отвечает альфа, следя за движением манящих губ, за тем, как они снова растягиваются в улыбке, которую до ужаса хочется стереть с лица омеги. Все это притягивает, как соблазнения смерти, которая притворяется чем-то прекрасным, чтобы утянуть того, кто пойдет за ней, поманенный пальцем.  — Я узнаю. Вся ночь впереди. Мы оба прекрасно понимаем, что я утром же отсюда выйду, — шепчет Тэхен и медленно поднимает руку. Взглядом отвлекает и пытается затянуть в свои глубины, а пальцами тянется к пистолету в кобуре на левом боку альфы. Омега успевает только мимолетно коснуться пальцем рукояти. Альфа грубо хватает его ладонь и сдавливает в своей до хруста пальцев. — Не расскажи я тебе план, ты не понял бы даже, — Тэхен морщит лоб, хочет вскрикнуть, но сдерживает боль. Чонгук не щадит и смотрит в глаза со сжигающей ненавистью. Он пугает и завораживает омегу еще больше.  — Ты сам сглупил, — Чонгук выпускает руку омеги. Тот сразу же обхватывает пальцами прутья и тянется вперед, к жару чужого тела, что так близко.  — Сломать мне руку будет дорогим удовольствием, фараон, — выдыхает омега, купаясь в пламени черных глаз, как в адском котле. И почему-то так нравится. Им обоим. Потому что дыхание альфы становится жарче оттого, что он подошел почти вплотную. То, что между ними сейчас происходит — непонятно. Чонгук никогда не мешал удовольствие со злостью, а тут по-другому не получается. Альфа понимает, что после этой длинной ночи записи с камер придется вычищать. Их не поймут.  — Я не боюсь боли. Мне только та боль не нравится, что приходит после окончания действия таблеток, на которых ты меня вчера поймал, — шепчет Тэхен в чужие губы, прикрыв глаза, словно это безопасно рядом со львом, готовым глотку ему перегрызть при удобном случае.  — Почему вы, ни в чем не нуждающиеся, позорно прячетесь от реальности в кайфе? Чего вам не хватает? — спрашивает Чонгук тихо, наблюдая трепет длинных пушистых ресниц, бьющихся о бронзовые скулы.  — Кому-то мало ощущений, кому-то нужна стимуляция, а кто-то, как я, ищет в кайфе то, что другие не поймут, не разглядят, — Тэхен слабо улыбается и проходится кончиком языка по нижней губе.  — Дешевое оправдание зависимого слабака, — хмыкает Чонгук. — Ты что-то прячешь за наркотиками. Какую-то проблему. Вы все там в масках ходите, и у тебя она тоже есть. Ты же пытался влезть в мою голову, вот и мне захотелось.  — Ты меня тоже не знаешь, фараон… — вздыхает Тэхен и открывает глаза, сразу же сталкиваясь с чонгуковыми, что чертовски близко.  — Я знаю таких, как ты, — альфа отходит от камеры и возвращается к своей работе. — Не мешай мне работать. Тэхен, вдруг погрузившись в свои мысли, тоже возвращается на стул и садится, прижав колени к груди. В участке царит тишина, нарушаемая шелестом документов, которые рассматривает детектив. По его хмурому, но сосредоточенному лицу видно, как он не любит заниматься бумажной работой, но вынужден делать это на дежурствах. Тэхена отчего-то окутывает липкая тоска, а на Чонгука смотреть становится тошно. Омега уверен, что детектив не такой, каким кажется на первый взгляд, и останавливает его только решетка, которая их разделяет. Не будь между ними преград, Тэхен сыграл бы по полной. Людей, которые морозом обжигают кожу, не позволяя проникнуть внутрь души, омеге не доводилось прежде встречать, и оттого интереснее. В Чонгуке нет чего-то определенного. Он и лед, и пламя, и даже представить страшно, что случается, когда эти две стихии в нем сливаются в одно. Но почему-то до безумия хочется это увидеть. Тэхен не следит за временем, но в один момент чуть не засыпает, убаюканный негромким низким голосом альфы, говорящим с кем-то по телефону. Ничего интересного. Говорят о деле какого-то насильника, сухо прощаются, и снова тишина с шелестом бумаг. Устав сидеть в неудобной позе, Тэхен решает пройтись по камере, снова провоцирует альфу, разогревая унылую обстановку, но Чонгук слишком сосредоточен на работе, поэтому даже не вспыхивает в ответ на колкие слова. Тогда Тэхен замолкает и ложится на неудобных стульях, сложив руки на груди. В три часа ночи Чонгук куда-то выходит и возвращается со стаканом кофе и бургером. Тэхен распахивает глаза, почувствовав запах еды, и прижимает ладонь к животу, только бы не выдавал урчанием.  — Прости, у нас тут поблизости нет дорогих ресторанов, — хмыкает Чонгук, отпив кофе, ставит бумажный стакан на пол меж прутьев. — Пей дешевый кофе.  — Это очень мило с вашей стороны, детектив, но можете не пытаться проявлять подобие заботы, — натянуто улыбается Тэхен. — Я знаю, как ты меня ненавидишь.  — И что же? — спрашивает Чонгук, склонив голову к плечу и хмуря брови.  — Я ненавижу тебя тоже.  — Причина?  — Вот в этом и причина, — хмыкает омега. — Ты неприятный и мерзкий. Лучше бы меня какой-нибудь вонючий жирный коп арестовал, жрущий пончики и хрюкающий всю ночь над тупым шоу по телеку, — омега раздраженно взмахивает рукой в сторону телевизора, висящего на стене. Чонгук несколько секунд молчит, словно глубоко задумался над словами омеги, и тут вдруг улыбается, подняв брови.  — Тебе нравится, когда о тебе такое говорят? — омега раздражается еще больше, но старается не подавать виду. — Так вот, ты чертовски противный и бесячий. Я смотреть на тебя не могу.  — Мне нравится, что ты бесишься.  — Наслаждайся, еще четыре часа впереди. Я скажу тебе то же самое, когда ты будешь взрываться от бешенства, — ухмыляется омега.  — Отвернись.  — Зачем? — не понимает Тэхен.  — Ты сказал, что смотреть на меня не можешь. Не смотри, — пожимает плечами альфа, удобно устраивается в кресле, повернувшись к Тэхену лицом, разворачивает бумажный пакет, в который упакован бургер, и откусывает большой кусок, медленно прожевывая. Омега кривит губы и раздраженно хмыкает.  — И не буду, ты отвратно ешь, — Тэхен отворачивается, ложась лицом к стене, и слышит ухмылку альфы. А потом Чонгуку снова кто-то звонит, и его голос опять заставляет сознание размякнуть. Омега не понимает, в какой момент засыпает, но когда открывает глаза, участок заполняют голоса пришедших на работу полицейских. Тэхен поднимается и трет глаза. Некоторые офицеры в неверии глядят на заключенного, как будто увидели редкое животное в зоопарке. А Чонгука нигде не видать.  — Делайте свою работу, не то лишитесь ее, — угрожает Тэхен, раздраженный вниманием. Он накидывает на плечи куртку и подходит к прутьям. Офис ожил и приобрел совсем другую атмосферу. Ночью действительно все кажется иным. С восходом солнца жизнь приобретает иные краски, а тени прячутся в дальних уголках. Настроение у омеги отсутствует ровно до того момента, как он замечает Чонгука, явно не в лучшем расположении духа покинувшего кабинет капитана. Он поднимает взгляд на Тэхена, и омега расплывается в улыбке. Он поднимает с пола так и не тронутый и давно остывший кофе и делает парочку глотков.  — Чудесное утро, детектив. Спасибо за кофе, — довольно тянет Тэхен, следя за тем, как к нему подходит альфа, доставая ключи от камеры.  — Выходи. Твой водитель ждет на улице, — цедит альфа, открывая дверь камеры и отходя в сторону.  — Фараон, — вложив в голос всю нежность, говорит Тэхен, плавно выпорхнув из камеры и делая новый глоток кофе. Он становится перед Чонгуком и поднимает голову, глядя ему в глаза с теплой улыбкой. — Ты злишься, потому что я снова выиграл, или потому что мы вынуждены расстаться так скоро?  — Не беси меня, — негромко рычит альфа, чтобы никто не услышал, и смотрит куда-то над темной макушкой омеги, мелькающей перед глазами.  — А я хочу, — Тэхен приподнимается на носках и шепчет на ухо альфы, повторяя его же слова: — Мне нравится, что ты бесишься.  — Покинь участок, Ким Тэхен.  — Я постараюсь сделать что-нибудь такое, чтобы ты подержал меня на денек дольше. Ты тогда будешь рад? — омега мило улыбается и быстро моргает, глядя Чонгуку в глаза.  — Лучше тебе не встречаться со мной больше, — предупреждающим тоном говорит альфа.  — Скучно, — вздыхает Тэхен и вручает альфе стакан с недопитым кофе. — До свидания, фараон, — уже на ходу обернувшись, бросает омега и покидает полицейский участок. Чонгук стискивает зубы и раздраженно бросает стакан в мусорную корзину возле стола, опускается на кресло и замечает телефон омеги, лежащий среди стопок документов. Еще встретятся.