Сокол ясный

      Ангела не спала полночи. А вместе с Ангелой не спала и Фария, каждые несчастные пятнадцать-двадцать минут раскрывая уставшие глаза от лающего сухого кашля и попеременного шмыгания носом. Очередной её приступ закончился слабым и сильно охрипшим голосом, зовущим Амари по имени: Фария подскочила, как верная собака, и тут же, потянувшись через маленькое женское тело к прикроватной тумбе, включила свет, окидывая покрасневшую спросонья Ангелу, выглядящую как угодно, но только не здоровым человеком, взволнованным взглядом:       — Как... пх.. пха... паршиво, — снова зайдясь в очередном приступе кашля, предварительно очень тщательно выругавшись на родном немецком, Ангела устало покачала головой, подтягиваясь на взмокших простынях. Фария не на шутку испугалась. Обычно в их паре холодным разумом в случае непредвиденных болячек была Ангела, которая брала на себя всю ответственность, поэтому растерянность Фарии была вполне себе обоснована: Циглер мягко приподняла брови и горячей рукой обняла острую скулу.       — Сильно плохо?       Ангела только покачала головой, закашляв в кулак и задув щёки, но позже прошедшего приступа убрала со лба сливочно-белые волосы и попыталась улыбнуться, кривовато и устало, но сам факт...       — Я сделаю молока? Горячего? — Ангела покачала головой, закутавшись в одеяло, — Тёплого? — кивнула.       Фария задержала на ней свой взгляд, а затем потянулась ладонью ко взмокшему лбу: горячая кожа, покрытая испариной, очень явно играла на контрасте даже с обычно теплыми руками Амари. Глубоко вздохнув, она покачала головой, пока Ангела смотрела на неё взглядом нашкодившего ребёнка, спрятав нос за мягким одеялом:       — Ну, и угораздило же тебя, Циглер... — Ангела ненадолго высунула всё же свой нос из тёплого укрытия и, сдвинув брови, показала язык, укладываясь поудобнее: — что смотришь на меня взглядом побитой собаки? Я кому говорила о том, что одеваться надо по-человечески?       — Ты сейчас звучишь прямо как твоя мать.       — О, Ангела, поверь, если бы я звучала так, как моя мать, ты бы давно уже перестала меня слушать. Чего улыбаешься? Лежи, грейся, — Фария беззлобно фыркнула, хлопнув по завернутому в одеяло боку и со скрипом поднялась с кровати, — а я пойду. Запишусь в полевые медики, пока ты халтуришь.       Когда Фария возвращается вместе с кружкой теплого молока, греющей пальцы, Ангела уже провалилась в глубокий сон — женщина даже одно время находится в искренних сомнениях, стоит ли её будить, или пускай организм хотя бы предпримет попытку самостоятельно вылечиться? Нахмурив брови, Фария проходит в комнату мягкими, почти кошачьими шагами. Ангела раскрылась во сне: это вызывает очередной удручённый вздох. Кружку она ставит на тумбочку, всё так же тихо отворяет дверцы шкафа и находит теплые носки, как бы между прочим поглядывая на высунутую из-под одеяла голую ступню. Фария думает недолго, просто легким движением натягивает шерстяные носки на босые ноги и накрывает Ангелу взбитым одеялом.       А потом тихо усмехается.       Ну, надо же. Какая ты, Фария Амари, скорая на помощь.