Сокол ясный

      Фария это ненавидела. Ненавидела ощущение слабости. Ненавидела всем своим звериным хищным нутром — единственным, что осталось от прошлой Фарры сейчас. И больше всего перед тем, как она навсегда уснёт, ей не хотелось видеть перед собой тусклые и кислые лица. Это, конечно, очень эгоистично, но Фария не хотела умирать с ощущением предельного траура вокруг. Ей хотелось, чтобы каждый её любимый улыбнулся ей напоследок. Чтобы Ангела прижалась губами к горящему лбу, несмотря на повязанный платок.       Ей было мерзко смотреть на исхудавшие руки. Она не видела себя в зеркало несколько месяцев, но сегодня кто-то осторожно уложит у неё на голове парик и замажет тональным кремом синяки под глазами. И несмотря на то, что вокруг её койки соберётся куча друзей и знакомых, над ухом продолжит тихо гудеть медицинская аппаратура. Жалобный писк — предвестник того, что её сердце всё ещё бьётся. Всё ещё борется, хотя шансов нет абсолютно. Глупое, глупое сердце — мозг-то давно уже понял, что это финишная прямая.       Они пьют за любовь. За то, чтобы всё было хорошо. За то, чтобы в их жизни было только счастье и ничего, кроме счастья. Фарре пачкают нос шоколадным тортом: — Обожаю шоколадный! — охает молодая женщина, подбирая крем пальцами. Может себе позволить в такой-то день. Она прекрасно знает, что этот день закончится очень скоро, но не думает об этом. Думает только о том, что здесь все те, кого она так сильно любит. И все те, кто её так сильно любят. Улыбаются, веселятся, даже танцуют — она наблюдает за ними лёжа, пока её исхудавшее бледное лицо озаряется светлой улыбкой.       Ей хорошо. Уютно. Это самое главное. Спустя несколько часов в палате под потолком стайкой разноцветных птиц столпились гелиевые шарики. На столе остатки торта и розовое игристое. Сейчас... уже сейчас, небольшой укол — мелочи, по сравнению с тем, что пришлось пережить за эти годы бесполезной борьбы. Медсестра ставит препарат. Её гладят по руке — она толком не понимает, кто, только судорожно что-то шепчет. Спокойная, уже ничего не боится. Страшно бесстрашная.       Хотелось спать. Фария знала отчего: это седативный препарат, который вводит её в некоторое сонное состояние, прежде чем инъекция отключит её сердце. И тогда она уснёт вечным сном.       — Вы только, — шепчет Амари, слабо сжимая чужие холодные пальцы, — не грустите слишком часто, ладно? А ты, Ангела, улыбайся, — Фарре совсем не страшно. Она ведь такая: безбашенная, у которой сорвало от этого сумасшедшего бесстрашия крышу. Слабоумие и отвага — смотреть прямо в оскалившуюся морду болезни, бороться, несмотря ни на что, скалиться в ответ, но в итоге не получить... абсолютно ничего. Потому что болезнь победит. И будет смеяться, кутая тебя в свои ледяные скользкие руки.       — Улыбайся, — ещё раз произносит Амари, прикрывая глаза, — ведь кто-то может влюбиться в твою улыбку.       И не будет больше боли.       Не будет больше ничего.       Продолжительный писк аппарата рядом — остановилось сердце, но никто не бежит по больнице, сломя голову, чтобы спасти ещё одну человеческую жизнь. Со щёк сходит неприятный розовый румянец. Конец.