Сокол ясный

      Пятьдесят девять...       — Шестьдесят! — рывком выпрямляя руки, выдыхает Амари. Встаёт из упора лёжа она с большущим трудом, ноги и руки откровенно ватные, спина болит, но на лице у неё эмоция довольной барской кошки, стащившей из курятника цыплёнка. Ангела смущенно прячет взгляд в планшете, — видимо, там что-то жутко интересное, за исключением постоянных отчётов о Шимада, — а Фария сглатывает. Сухость в горле раздражает и бесит, вода не помогает, только чувство собственного удовлетворения даёт Амари сил на то, чтобы подойти поближе и заинтересованно заглянуть в планшет тоже.       — Читаешь утренние новости? — морща нос, хмыкает она, — пишут что-то интересное?       Ангела усмехается и поправляет очки на носу сугубо профессионально. И локон за ухо заправляет. Жутко профессионально.       — Читаю о том, что излишнее упрямство до добра не доводит, — умело парирует Циглер, а Фария только надувается от возмущения, строя на лице эмоцию искреннего непонимания, — принести тебе воды и полотенце?       Она тяжело дышит, вспотевшая и красная, но такая счастливая, что с неё можно картины писать. Мышцы болят, зудят и ноют, но Фарии сейчас всё равно, она зачесывает густую тёмную гриву назад ладонью и смотрит на Ангелу каким-то своим невероятно блестящим взглядом. Ей семнадцать, голова не думает ни о чем, кроме того, что доктору Циглер ужасно идёт эта чёрная водолазка и очки.       — Не нужно, — отмахивается Амари, — зато есть кое-что поинтереснее... Ты проиграла, — лукаво заявляет Фария, запуская ладони в узкие карманы джинс, — ты проиграла мне желание, Ангела! Я же говорила, что смогу добить шестьдесят раз в этот подход. Уверена, что упрямство до добра не доводит?       — И правда, — удивленно выгнув брови, — я проиграла.       Почему-то Фарии кажется, что Ангела заведомо знала о своем проигрыше. Циглер держится спокойно и расслабленно, откладывает планшет на рабочий стол и осторожно заправляет взмокшую тёмную прядь Фарии за ухо, улыбается легко и непринужденно, будто бы всё так и было задумано. Амари смотрит на неё с долей смущения и непонимания, мгновенно тушуется и едва ли не краснеет — от пунцовых щёк её спасает только смуглая кожа и невероятное для семнадцати лет самообладание. Фария откашливается и отводит взгляд.       — Так вот... — начинает она. Ангела мурлыкает и откровенно уже умиляется, что только заставляет Амари замереть и исподтишка пронаблюдать то, как выжидающе доктор Циглер складывает на груди руки, как посматривает с некоторой долей заинтересованности, как на её щеке появляется совсем незаметная ямочка. Фария с титаническим трудом сдержалась от того, чтобы прикоснуться к ней губами — вряд ли Ангела поймёт.       — Так вот? — напомнила о своем существовании и о диалоге Ангела, постучав пальцами по блестящей столешнице, — Земля вызывает Фарию Амари, как слышно, капитан?       И смех у Ангелы чистый и заливистый. Амари набирает целые лёгкие воздуха, сжимает в кулак всю свою хвалёную смелость и самообладание, чтобы выпалить на одном дыхании:       — Пойдёшь со мной на свидание? Это — моё желание.       На мгновение в кабинете доктора Циглер повисла неловкая пауза, а сама Ангела нахмурила фигурные брови, будто бы всерьез обдумывая внезапное и совершенно спонтанное предложение. А через мгновение на её губах расцвела теплая, знакомая до вырывающегося из груди сердца, улыбка.       — Пойду, — кокетливо поведя плечом, промурлыкала Ангела, — зайдёшь за мной в восемь?        Фария приняла бы даже отказ с храбростью, присущей рыцарям в сказке, понимая, что никакое навязанное и проигранное «желание» не стало бы причиной обижать эту женщину. Прекрасную, невероятную, теплую и солнечную женщину. Но ради такого она готова была отжаться ещё шестьдесят раз. А то и все сто двадцать.