Список кораблей

      На восьмой день с момента захвата одного из капитанов пиратского Альянса, пленник с кровати так и не встал. Таками сначала искренне подумал, что Даби просто придумал очередной способ поиздеваться над ним: решил игнорировать и изображать из себя мертвого. Но стоило адмиралу резким движением дернуть пирата за плечо, разворачивая с бока на спину, и рассмотреть того поближе, как всё встало на свои места.       Даби лежал практически без сознания, часто и хрипло хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, у него поднималась температура и он мелко дрожал, будто от холода: его знобило, от чего кожа покрывалась неприятным, холодным потом. Кейго рефлекторно ощупал у заключенного учащенный пульс, приложил к его груди ладонь, чтобы почувствовать срывающееся почти на бешеный ритм сердце.       Дальнейший осмотр помог предположить причину болезненного состояния пленника: из-за ударов сочленения здоровой и горелой кожи разошлись, обнажая участки мышечной ткани, а запястья под кандалами были растёрты в кровь. Все эти нарывы воспалились и местами загноились, будто в них попала какая-то зараза.       По идее раны пирата не должны были доставить таких проблем: не настолько они были глубоки и серьёзны; но ослабший организм был просто не в состоянии самостоятельно справиться с происходящим. Если бы раны вовремя обработали, и если бы пленник не был и без того истощён постоянными пытками, а также отсутствием еды и нормального сна на протяжении недели, всё бы обошлось.       В теории, этих ран вообще не должно было быть: имперцы просто не учли, что обгоревшая, пускай и давно, кожа, была значительно более тонкой и уязвимой к издевательствам, чем здоровая. Никто не ожидал, что всё обернётся именно так.       Без хотя бы какого-то лечения его шансы на выживание оценивались как практически минимальные, и, даже несмотря на то, что Таками не был силён в медицине и лишь немного знал об оказании первой медицинской помощи, необходимость хоть каких-то действий была очевидна: Даби всё еще нужен был живым и хоть сколько-нибудь здравствующим.       Адмирал тихо выругался сквозь зубы, приказал перенести пленника в каюту капитана и снять с того кандалы, в которых изначально, признаться, практически не было смысла.       Раны пирата пришлось вскрывать, чтобы удалить гной и уменьшить воспаление, вымывать и обрабатывать найденным в трюме захваченного пиратского судна ромом, а после - прижигать, чтобы предотвратить повторное нагноение. После первой же попытки прижигания, правда, оказалось, что единственное, чем этот способ эффективен - это остановкой крови, в которой не было особой необходимости: рана упорно оставалась раной, и, более того, становилась еще более опасной и обширной; так что Таками бросил эту задумку и перешел на простую, стерильную перевязку.       Жечь уже когда-то горевшую плоть оказалось не только бесполезно, но и довольно мерзко, а жуткая смесь запахов гноя, спирта и горелой плоти пару раз чуть не заставила Таками распрощаться с содержимым желудка, и ближайшие дни он так и не смог заставить себя поесть: его продолжало мутить.       Кейго сделал все, на что был способен в сложившейся ситуации: на корабле не было практически никакого медицинского инвентаря и медикаментов - пришлось справляться подручными материалами и чистой импровизацией. А ещё молиться о том, чтобы организм пирата оказался достаточно сильным, чтобы пойти на поправку.       Потому что если пират погибнет сейчас, до того, как из него удалось вызнать хоть что-нибудь полезное, это станет полным провалом: упустить такой шанс было нельзя. А ещё адмирал просто не мог позволить, чтобы кто-то умер из-за его ошибки: он не имел права ошибаться так, чтобы это стоило кому-либо жизни.       Три дня Даби лихорадило: жар был настолько сильным, что пират практически не приходил в сознание, а Таками, периодически проверяющему температуру на ощупь, казалось, что о него сейчас можно в буквальном смысле обжечься.       Пират бредил в горячке, ему виделось многое из того, чего не было в реальности: он всё твердил про какой-то ключ от севера, смотрел расфокусированным и почти диким взглядом в никуда, судорожно хватался за всё, что попадалось под руку, хрипло и надломленно шептал, что ему больно, просил кого-то невидимого не оставлять его, просил о помощи. Временами он затихал и, зажмурившись, как заведённый вымаливал у кого-то прощения и выплёвывал слова о ненависти.       Таками до крови кусал губы и неловко отводил взгляд, будто стыдился видеть эту почти интимную искренность, которую Даби себе не позволил бы, будь он в себе, будто призраки чужого прошлого, отчаяние и страх в чистых и бескрайних, как само море, лазурных глазах, делали больно и самому адмиралу. А еще он невольно вспоминал то, чего вспоминать не хотелось бы больше никогда.       Кейго практически не отходил от кровати больного, вновь и вновь обрабатывал и перевязывал раны, то и дело менял холодные компрессы в попытке хоть немного сбить жар, украдкой гладил того по руке и шептал что-то успокаивающее, когда тот заходился в очередном приступе горячки. После всего увиденного и пережитого он искренне не хотел, чтобы пират умирал: осознание того, что Даби был самым обычным человеком, пусть и по другую сторону баррикад, со своими слабостями и страхами, пришло резко и отдавалось в голове ноющей болью.       Контр-адмиралу нельзя было о таком думать: он злился сам на себя и начал по мелочам срываться на команду, а ночами при свете свечи подолгу сидел за столом своей каюты, держась за голову руками и пустым взглядом глядя на какие-то важные документы, смысла в которых уже почти не находил.       Через несколько дней, ставших для Таками персональным адом, Даби всё-таки пришел в себя, хотя и был при этом всё еще предельно слаб. Увидев каюту и ошалело посмотрев на капитана корабля, он резко дёрнулся в попытке встать и неловко свалился на пол, на что Кейго беззлобно усмехнулся и вновь уложил того на постель.       - Если ты настолько окреп, что пытаешься сбежать, может, стоит вернуть тебя в камеру? – с лёгкой насмешкой спросил адмирал, помогая пленнику чуть приподняться, чтобы напиться воды.       Даби очень хотел в ответ огрызнуться, но осознание собственной беспомощности заставило его лишь сильнее закутаться в одеяло, отворачиваясь от адмирала спиной: он прекрасно понимал, что в его текущем состоянии ему во всех смыслах выгоднее находится в тепле и под присмотром. В последний раз он был при смерти, когда получил свои ожоги, и от ощущения дежавю щипало в глазах: собственная слабость причиняла куда больше боли, чем всё еще не зажившие раны.       По официальной версии пират не боялся смерти, на деле же – отчаянно цеплялся за жизнь. Радовало только то, что он, кажется, совершенно не помнил события последних дней.       На следующий день у пленника почти спала температура и его даже удалось полноценно накормить, а вот чтобы усадить того для очередной перевязки, пришлось приложить определённые усилия: любые движения давались Даби с трудом, а любое даже случайное прикосновение к ранам отдавалось острой болью, хотя воспаление практически прошло.       - Ты - идиот, - тяжело выдохнул пират, неприятно морщась при виде нового ожога. - С чего ты вообще решил, что устраивать мне новые ожоги – просто охренительная идея?       - Слышал, что это эффективно: лучше спекшаяся корка, чем открытая рана, - довольно равнодушно отозвался адмирал, не отрываясь от своего занятия.       - Байки «бывалых ветеранов» из захудалых трактиров? – в голосе пирата слышалась откровенная насмешка.       Таками на это ничего не ответил, лишь неловко опустил взгляд и с легким раздражением продолжил обрабатывать раны: Даби его полностью разоблачил и теперь довольно скалился, глядя на адмирала сверху-вниз, а сам имперец и в самом деле чувствовал себя полным идиотом.       - Ожоги никогда не бывают лучшей идеей, - выдал своё авторитетное мнение пират. - Но если тебе так нравится всё романтизировать, то при следующем посещении трактира можешь похвастаться, что методом прижигания спас человеку жизнь: передашь этот идиотский опыт другим молодым и наивным умам.       Таками попросил пирата заткнуться, и в комнате повисла неловкая тишина, в которой Даби успел подумать о том, что ему, в общем-то, очень нравится, когда адмирал сидит перед ним чуть ли не на коленях. Стоило ему, правда, набрать в лёгкие воздуха, чтобы облачить эту мысль в весьма пошлую шутку, как тишину нарушил сам имперец:       - Как ты обгорел? И как вообще можно выжить с такими ожогами?       - В схватке, чуть больше восьми лет прошло: корабль сгорел почти дотла и лишь потом пошел на дно, - после короткой паузы ответил пират.       - Наш или ваш?       - Имперский. Я тогда ещё играл на вашей стороне, - с откровенной усмешкой сказал пират, наблюдая за реакцией собеседника. - Но корабль спалил наш же капитан: не хотел, чтобы судно досталось пиратам; заодно с судном сжег чуть ли ни всех выживших. Словом – фанатик.       Капитан Ястреба нахмурился и посмотрел на пирата исподлобья: к предателям и перебежчикам он всегда относился с отвращением. Впрочем, к тем, кто без лишних раздумий и сожалений пускает собственных же людей в расход, он относился еще хуже.       - Я был шестнадцатилетним сопляком и хотел жить. А пираты, затопившие наш корабль, меня спасли и выходили, - кажется, Даби не испытывал даже намёка на стыд. - Так что не смотри на меня так, будто я совершил государственную измену: я ни о чем не жалею, кроме того, что не пошёл в пираты изначально.       Таками на это тяжело выдохнул, но на пирата посмотрел уже спокойно. Судя по всему, Даби изначально не горел желанием служить империи: многих к этому банально принуждали, не оставляя никакого выбора. Стоит ли требовать и ожидать от таких преданности?       - Отдыхай, - ровным голосом сказал адмирал, закончив с перевязкой и помогая пленнику вновь лечь. - Не пытайся встать самостоятельно и не создавай лишнего шума: пока то, что ты пришёл в себя, остаётся между нами, ты сможешь оставаться здесь.       - Что, не доверяешь собственной же команде?       - Доверяю. Но существуют определенные порядки.       - Которые ты нарушаешь, пока никто не видит?       Таками чертыхнулся: за последние дни он слишком отвык от привычного амплуа сдержанного и гордого адмирала, и теперь всё чаще и чаще в разговоре с пиратом забывал о том, как следует себя вести в присутствие военнопленного. Даби на каждую такую реакцию от имперца довольно скалился: Кейго ему явно нравился больше, когда не пытался что-то из себя изображать.       На самом деле, насмешки Даби, почему-то, уже не вызывали у Таками такого искреннего отторжения, как раньше, и раздражался он по большей части уже именно из-за этого, а не из-за слов пирата.       - Восстанавливай силы, - максимально терпеливо, хоть и сквозь зубы, сказал адмирал, ставя в разговоре жирную точку.