Список кораблей

      Сразу после захвата Аделаиды пленнику сковали руки кандалами и разместили в довольно чистой и просторной камере имперского корвета, в которой, чего уж греха таить, была даже вполне приличная койка. Даби пошутил что-то про царские хоромы и тёплое гостеприимство, а потом уточнил, что у него аллергия на апельсины, так что их ему приносить не надо, и начал настаивать на том, чтобы ужин ему доставляли не позднее шести вечера: он, в конце концов, следит за фигурой.       Публика в лице старпома и нескольких других членов команды Ястреба, к сожалению, оказалась лишена всякого чувства юмора: шуток они не оценили и Даби внутрь камеры отправили буквально пинками. Старпом напоследок предложил серьёзно подумать над тем, чтобы не оказывать сопротивления на допросе – иначе им просто придётся применять насилие, и пират был оставлен сам себе для размышлений над этим предложением до следующего дня.       Даби честно на это посмеялся: о том, что его будут пытать, он знал с первого взгляда на контр-адмирала. И вовсе его команду это не смущало - они только этого и ждали: почти все моряки в той или иной мере имели зуб на пиратов. Ну что ж, Даби им подыграет: ему не жалко.       Весь следующий день пират молчал. Молчал, когда его спросили, готов ли он сотрудничать, когда ему начали задавать вопросы об Альянсе, когда, в конце концов, начали ожесточенно бить. Он только надменно улыбался, иногда ехидно смеялся и изредка шипел или ругался от боли.       - С вами, конечно, весело, - сказал брюнет вдогонку, когда его, наконец, оставили в покое, - но говорить я буду только с вашим капитаном.       На второй день всё один в один повторилось. Только били пирата ещё сильнее и чаще, искренне, кажется, сожалея о том, что нельзя пустить в ход ничего серьезнее кулаков: на корабле не было возможности в случае чего оказать необходимую медицинскую помощь, а позволить пирату умереть раньше, чем тот выдаст нужные сведения, они просто не могли.       На третий день к пленнику на допрос, наконец, явился лично капитан, причём в одиночку: Даби к тому моменту был уже достаточно потрепан, чтобы не представлять практически никакой угрозы.       - Вот это совсем другое дело, - сказал брюнет, встречая Таками беззаботной улыбкой. - Я, вообще-то, тоже капитан, хоть и пиратский. Где это вообще видано, чтоб капитана допрашивали те, кто ниже по званию?       Контр-адмирал на это лишь тяжело выдохнул, присел на стул аккурат напротив пленника и начал задавать ровным счётом те же вопросы, что ему задавали и в предыдущие дни. Пират не соврал: находясь с Кейго один на один, он действительно начал говорить.       Загвоздка была в том, что Таками искренне не горел желанием обсуждать с Даби что-то, кроме вопросов, касающихся Альянса пиратов. Даби же, напротив, без умолку пиздел о чем угодно, кроме того, что интересовало адмирала: о том, сколько панцирей черепах нужно, чтобы построить плот, сколько в трюме должно быть рома, чтобы подорвать корабль без взрывчатки, о каких-то дурацких историях из жизни. Самое смешное, что он даже вполне бодро и честно отвечал на любые конкретные вопросы имперца: ровно до тех пор, пока они не касались Альянса.       Бил Кейго редко, но крайне неприятно, будто точно знал, куда именно нужно целиться, чтобы было максимально больно: пленник умудрился встать хозяину корабля поперёк глотки с первого же дня допросов.       В ближайшие несколько дней ничего не изменилось.       Через неделю на Даби не осталось живого места: всё тело было покрыто болезненными гематомами, местами были вырваны металлические скобы, от чего куски горелой и здоровой кожи расходились, обнажая мясо. Он сильно похудел, осунулся и чувствовал постоянную усталость, а любое даже самое простое движение доставляло боль или хотя бы дискомфорт.       Последние силы он бросил на то, чтобы сесть и встретить адмирала с максимально непринуждённым видом, и вести себя хотя бы вполовину так же нахально, как вел себя при первой встрече.       - Сдавайся уже, - начал Кейго, по традиции садясь напротив. - Мы все уже поняли, какой ты храбрый и несгибаемый.       Даби на эти слова лишь усмехнулся: сил на что-то большее у него попросту не было. Язык за зубами он держал уж точно не потому, что хотел кому-то что-то доказать. Тогда Таками продолжил:       - Какой смысл молчать?       - А какой смысл говорить? - вполне резонный вопрос, учитывая сложившуюся далеко не в пользу пирата ситуацию. - Мне в любом случае крышка.       Голос Даби звучал легко и непринужденно, будто бы перспектива умереть его вовсе не смущала.       - Разница в том, какое количество боли тебе придётся испытать напоследок.       Кейго никогда не отличался излишней жестокостью. Ему, признаться, не нравились пытки, да и в принципе довольно претило то, как приходилось обращаться с пленником.       - Мне ваши пытки - как комариные укусы, - откровенная насмешка. - Я однажды горел заживо, сечёшь?       Адмирал лишь в очередной раз тяжело выдохнул, закрывая глаза, и устало потёр переносицу: кажется, разговаривать с Даби серьёзно было попросту бесполезно – тот принципиально превращал всё в фарс.       - Уверен, на суше найдутся более искусные в этом деле мастера, - не угроза, а простая констатация факта.       Таками прекрасно знал, что от того, сможет ли лично он, пока они ещё на борту Ястреба, выбить необходимую от Даби информацию, ничего особо не изменится: не сможет он - смогут другие.       Но так было бы во всех отношениях выгоднее и проще: контр-адмиралу это даст куда как больше козырей в рукавах в дальнейшей карьере; а для Даби было бы разумнее сознаться во всем сейчас, пока его допрашивают почти нежно в сравнении с тем, что его будет ждать потом, уже на берегу. Вот только особой разумностью пират, по всей видимости, не отличался:       - Ну, думаю, откусить себе язык, когда совсем прижмёт, мозгов у меня хватит.       - А смелости?       Даби хрипло рассмеялся и, вместо ответа, посмотрел на имперца, как на идиота, на что адмирал резко подался вперёд, нависая над пиратом, больно схватил того за чёрные, засаленные волосы и грубо одёрнул за них чуть назад, заставляя взглянуть на себя снизу-вверх: пленник трепал ему нервы с первого же дня, а Кейго хоть и очень тщательно, но всё-таки только притворялся терпеливым.       - Откуда у пирата такая преданность? Ты же сам знаешь, что для тебя всё уже кончено, к чему изображать из себя мученика?       - Для меня всё кончено с тех самых пор, как я стал пиратом: ничего, в принципе, и не изменилось, - кажется, он и в самом деле издевался целенаправленно. - Ты когда-нибудь вообще слышал, чтобы пират жил долго и счастливо?       Таками неожиданно и с силой потянул голову Даби вниз, целясь аккурат в колено своей предусмотрительно согнутой и приподнятой ноги. После короткого, но очевидно болезненного удара, тут же потянул её обратно, заставляя пирата запрокинуть голову.       Даби до звёзд перед глазами жмурился, скалился и скрипел зубами, сдерживая болезненные стоны: ему только что сломали нос, из которого теперь обильно сочилась кровь, растекаясь по лицу неприятной липкостью.       - Я задал вопрос, - с нажимом напомнил адмирал после небольшой паузы, которой должно было хватить на то, чтобы Даби немного пришёл в себя после удара.       - Море не принадлежит вам! - излишне эмоционально прорычал Даби, распахнув глаза и продолжая безобразно скалиться окровавленным ртом.       От его прямого и злого взгляда Таками стало немного не по себе: он буквально видел, как за холодной синевой бушевало самое настоящее, яростное пламя, и это казалось чем-то почти противоестественным.       - А кому оно принадлежит? Вам, что ли? Не думал, что ты таких радикальных взглядов.       Признаться, Кейго был немного разочарован: ему только-только начало казаться, что Даби чего-то стоит – что у него есть хоть и извращенные, противоположные взглядам Таками, но всё-таки принципы. Вот только на деле он, кажется, оказался всё-таки самым обычным, грязным пиратом – любителем лёгкой наживы и власти.       - Да никому оно не принадлежит, кракен тебя забери, - отозвался пират, помрачнев. – Но оно - наш дом.       Даби, на самом деле, было искренне плевать на бесконечную войну с морской империей за господство над водами, плевать на богатства – большинство пиратов в принципе еле сводили концы с концами. Ему просто нравилась такая жизнь: свобода делать то, что хочется тебе, а не то, чего от тебя требует мир.       Море было единственным местом, где такие, как он, могли оставаться самими собой; то единственное, где им было место.       И именно это Даби хотел защитить.       - Если я иду ко дну, то не потащу за собой других.       Голос пирата звучал ровно, но во взгляде, пускай всего на мгновенье, промелькнула слабость: будто собственные же слова его обожгли. Кейго ошалело разжал хватку в волосах пленника, а потом и вовсе отошел.       Даби, по правде говоря, уже еле держался. Он уже не был полностью уверен в собственных же словах.       - Ещё посмотрим, - надменно бросил адмирал.       С этими словами он спешно, будто по последнему взгляду пирата понял что-то очень страшное, покинул камеру, на ходу нервно поджимая губы и до побелевших костяшек сжимая кулаки.       Ломать того, кого ты, кажется, начал уважать - за силу духа и за преданность самому себе и своим убеждениям - оказалось тяжелее, чем он думал. Таками начал бояться, что у него это действительно может получиться.       Даби, едва ему стоило остаться наедине с собой, обессилено прилёг, и, зябко сжавшись, почти беззвучно заскулил от боли, которую приходилось сдерживать весь диалог.       Когда на следующий день капитан Ястреба в очередной раз пришёл к своему пленнику, тот уже не встречал его дерзкой ухмылкой и привычной расслабленной позой, а безвольно лежал сломанной вещью, мелко подрагивая.