The Road to Mandalay

Урахара пришёл накануне Рождества. В другой раз Ичиго подумал бы, что всё это ужасно романтично и все дела, но... только не сегодня. Ичиго открыл дверь сам, и с минуту они стояли лицом к лицу, разглядывая друг друга. Затем Урахара кивнул, и Ичиго, спохватившись, посторонился, пропуская его в дом. Постоял, наблюдая, как тот раздевается, потом молча перехватил из рук пальто, чтобы повесить его на крючок – на секунду их пальцы соприкоснулись, и Ичиго едва удержал себя от того, чтобы остаться на месте. Всё-таки видеть его так близко и просто, по-домашнему, как раньше – и особенно когда знаешь, всё ещё было слишком непривычно и больно. Стыдно признаться, но сейчас он чувствовал себя загнанным в ловушку. Нет, разумеется, он планировал этот разговор заранее, но вот только... стоило ему оказаться с Урахарой вот так, нос к носу, как все заготовленные слова вылетели из головы, и всё, что он мог делать – это смотреть. И он смотрел – вспоминая его, себя, их; сравнивая того, прошлого Урахару с нынешним, искал знакомо-незнакомые черты. И чем дальше, тем сильнее понимал, что этого Урахару он не знает. Ичиго казалось, что за то время, что они не виделись, Киске постарел лет на десять, не меньше. Даже не столько внешне, сколько... внутренне? Стал жёстче – это было видно по глазам: взгляд изменился, превратившись из вечно дурашливого в тяжёлый, острый. Такие люди не спят допоздна, не ходят на свидания и не загоняются пустыми проблемами. Они смотрят глубже, знают цену себе и другим и умеют использовать это в своих целях. Они изменились, все они. И Ичиго не был уверен, радоваться этому или нет. Он, по правде, уже вообще ни в чём не был уверен. Они так и стояли в коридоре в паре метров от входной двери, а Ичиго всё так же отчаянно не знал, что ему говорить. Урахара молчал, и это только усиливало состояние беспомощности. Наконец, наспех прокрутив в уме возможные варианты, Ичиго решил не юлить, а сказать всё как есть. – Привет, – неловко начал он. И, чуть помолчав: – Я ждал тебя. Урахара улыбнулся, и Ичиго разом почувствовал себя совершенно беззащитным. Некстати вспомнилось, что Киске это умел – обезоруживать улыбкой даже самых агрессивно настроенных личностей. – Пойдём? – вопросительно протянул он, приглашающе кивая в сторону гостиной. Но не успел сделать и шага, как его обняли сзади, прижав к себе со всей силы. И тут же внутри будто что-то лопнуло, разливаясь по телу уютным, давно позабытым и оттого наиболее желанным теплом. Ичиго вздрогнул, борясь с желанием отпрянуть и откинуть голову Урахаре на плечо. Словно прочитав его мысли, Урахара тихо ответил: – Я знаю, Ичиго. Дежавю. Всё это уже было – на другом конце города и в другом доме, но – было. Его точно так же обнимали со спины и прижимали к себе, и он точно так же чувствовал кожей тёплое дыхание на своей шее... Ичиго стоял не двигаясь, закаменев, и только грохочущий в висках пульс доказывал ему, что всё это происходит здесь и сейчас. Наяву. Урахара коснулся подбородком его плеча и повторил: – Я знаю. Сердце пару раз бухнуло о рёбра, а потом заколотилось со всей силы, так, что Ичиго показалось – сейчас выпрыгнет. Он неуклюже дёрнулся, словно пытаясь отцепить его от себя, поднял и опустил руки... и понял, что не может. Что даже если бы и захотел оттолкнуть – не смог бы. Только не снова. Конечно, после всего, что между ними произошло, ему всё ещё было сложно полностью расслабиться в присутствии Урахары, но такое знакомое, почти родное ощущение защищённости уже укутало его со всех сторон, пресекая любые ростки сомнения. Господи, как же ему этого не хватало! – Прости. Всего одно слово, но кому как не Ичиго было знать, что скрывается за ним куда больше, чем могло бы показаться? Гораздо больше. Фактически, вся его жизнь, разломленная на «до» и «после», сейчас вновь становилась одним целым. Единственно целым. Чужое дыхание щекотало волоски на шее, и от этого по позвоночнику прошла лёгкая дрожь. Ичиго вздохнул, позволяя себе откинуться Урахаре на грудь. Медленно выдохнул, чувствуя чуть крепче обхватившие его в ответ руки: – И ты меня... Неизвестно, сколько ещё они бы так простояли, если бы закипевший чайник не разрезал сгустившуюся вокруг них тишину свистом. Ичиго встрепенулся, держащие его руки разжались, отпуская, как ему показалось, с явной неохотой, и он тотчас же кинулся на кухню. Хлопнула дверца холодильника, зазвенели доставаемые из серванта чашки. Урахара заглянул через порог на мечущегося между плитой и столом Ичиго, цвету щёк которого сейчас позавидовал бы любой спелый помидор. Увидев Киске, Ичиго покраснел пуще прежнего. – А, точно! Ты это, проходи в гостиную, я сейчас приду, – невпопад крикнул он, пытаясь скрыть замешательство бурной деятельностью. Урахара кивнул и скрылся из виду. Ичиго замер посреди кухни, прислушиваясь одновременно к себе и удаляющимся шагам. Сердце билось о рёбра огненным шаром, накатывающий изнутри жар срочно требовал выхода. Не думая, он кинулся к раковине, включил холодную воду и, от души зачерпнув пригоршнями, плеснул на лицо. Фыркнул, когда вода попала в нос, и плеснул ещё. И ещё – пока шум в ушах не стих, уступив место внимательной сосредоточенности. Умывшись в последний раз, сдёрнул с крючка полотенце, вытерся. Кисти рук всё ещё немного подрагивали, но думалось уже значительно лучше. Реакция собственного тела на близость Урахары потрясала: это ж надо – настолько выбить его из колеи всего лишь полуобъятием! Так, ладно... что там? А, точно, чай... Когда Ичиго вошёл в гостиную с подносом в руках, то Урахары, против обыкновения, на диване не оказалось. Вместо этого он обнаружился в другом конце комнаты, у стенда с семейными фотографиями. Наблюдая, как он рассматривает старые, уже пожелтевшие от времени снимки, Ичиго ощутил лёгкий оттенок смущения – на многих из них он был совсем малышом. А на некоторых его и вовсе не было – только отец и мать. У таких Урахара задерживался дольше. У последнего в левом ряду он остановился, протянул руку, погладив глянцевый край – Ичиго знал: там была мама, ещё совсем молодая – наверное, когда они с Ишшином только познакомились. Ему всегда было жаль, что эта фотография чёрно-белая... – Ты знал её? – спросил он, опуская поднос на журнальный столик. По комнате тут же поплыл терпкий запах бергамота. Урахара оглянулся: – Немного. Я пришёл, когда у них уже всё шло на разрыв, – Киске повертел в руках фотографию, поставил её обратно. – Думаю, в какой-то мере я этому и поспособствовал... – В смысле? – Ишшину тогда предложили повышение, а она хотела, чтобы он оставил службу и был с ней. А тут появился я – наивный идеалист, слепо верящий в победу добра над злом и готовый приложить к этому все усилия, – Урахара невесело усмехнулся. – Итог был предсказуем: он остался, она ушла. – Давно вы знакомы? – Двенадцать лет. Ичиго присвистнул: – Ого. Я думал, меньше... – и, прикинув что-то в уме, добавил: – Выходит, сейчас тебе около тридцати пяти? – Плюс-минус, – уклончиво ответил Киске. – А говорил, что двадцать семь. – А ты и поверил. – А почему бы и нет, если ты примерно на столько и выглядишь? Урахара отставил кружку. Улыбнулся: – Я просто хорошо сохранился. Ичиго не выдержал, фыркнул. И одновременно с этим почувствовал, как его начинает отпускать. Присутствие Урахары, осознание того, что он жив, что всё в прошлом, – всё это было знакомо от и до; всё это успокаивало, придавало сил, настраивая на непринуждённый лад. Слушая его мягкий неторопливый голос, Ичиго поймал себя на том, что почти забыл, каково это – просто быть с ним, чувствовать на себе внимательный взгляд серых глаз, подмечать малейшие интонации и угадывать настроение... Как раньше. В комнате как-то сама собой наступила тишина. Но не вязкая или тревожная, а спокойная и уютная, такая, которая приходит, когда встречаются два понимающих друг друга с полувзгляда человека. И никто из них не спешил её нарушать. Лишь раз щёлкнула зажигалка, когда Урахара, достав из кармана джинсов видавшую виды пачку, прикурил сигарету. Выдохнул, махнул рукой, отгоняя дым, и затянулся – раз, другой – насколько хватило дыхания. Затем встал, подошёл к окну. Ичиго наблюдал за ним из темноты. Молча. Тихонько стрекотали тяжёлые настенные часы в коридоре, отсчитывая минуты, часы. Время от времени потолок прошивали полосы света от проезжающих мимо дома машин: в такие моменты лицо Урахары казалось Ичиго застывшей гипсовой маской. На журнальном столике стыл давно забытый чай; в пепельнице тлела непотушенная сигарета. – Почему ты... – Ичиго кашлянул, смачивая горло. – ...не предупредил меня тогда? Я бы уехал, если бы знал, насколько там всё... мутно. Урахара резко обернулся. Ичиго умолк, думая, что он ответит, но Киске молчал, и тогда он продолжил: – Ты же мог. Время ещё было. – Времени никогда не бывает достаточно, – веско заметил Урахара. – А что касается этого... думаешь, предупреди я тебя, ты волновался бы меньше? Зная, что должно быть? Ичиго с раздражением хлопнул ладонью по столу: – Просто... это выглядело как предательство! – Оно не перестало бы им быть, даже если бы ты и узнал. Но узнай ты, ты стал бы дёргаться и мог привлечь к себе ненужное внимание... а это неприемлемо. Нужен был кардинальный ход, такой, чтобы поверил не только ты. Нервам в нашей работе не место. – Разве это оправдывает... всё? – Жизнь всегда оправдывает всё, – просто ответил Киске. – Я хочу, чтобы ты жил дальше. По сути, это единственное, что меня вообще волнует. Ичиго не нашёл, что можно на это ответить. Он и так уже чувствовал себя глупее некуда, заведя и продолжая этот разговор. Причём умом-то он понимал, что неправ, и насколько по-детски в нём выглядит эта обида, но... всё равно царапало. «В мире, где тебя могут убить в любой момент, не место любви», – Урахара не говорил этого вслух, но оно прямо-таки чувствовалось за каждым его словом. – Как это было? – не уточняя. Но Урахара понял. – Трудно. – Чёрт. – Ичиго спрятал лицо в ладонях, растирая кожу. Затылок медленно наливался тянущей болью – первый признак надвигающейся мигрени. – Прости... Поговорили, блин. Не стоило вообще начинать об этом... – И что теперь? – бесцветно спросил он, не особенно надеясь на ответ. Урахара коротко взглянул на него, прежде чем отвернуться обратно к окну. И лишь спустя несколько минут негромко произнёс: – Это уже тебе решать. Время, безжалостное время сейчас неумолимо текло вперёд, отсчитывая секунды. Им впервые было отпущено так мало. Непоправимо мало. Каждый шаг стрелок – навстречу финальной черте, каждой минутой – в неизвестность. День давно кончился, ещё часа полтора-два – закончится и вечер. А дальше – только ночь, и утро, которое больше не будет принадлежать им обоим... пока Урахара не вернётся со своего последнего задания, пока не умрёт для этого мира снова. Только чтобы он, Ичиго, мог жить. Господи, за что?! Воспоминания причиняли боль, это правда, но делать вид, что ничего не было или попытаться забыть означало бы предать их прежних, предать их доверие друг к другу. Стрелки дрогнули, и вместе с ними сместилась и чаша весов. – Я думаю, что прошлое не стоит забывать. Каким бы оно ни было. Урахара развернулся к нему лицом: – Хочешь начать сначала? – Нет. Пауза. В обступившей их тишине громко, предостерегающе тикали часы. Словно осуждая Ичиго за столь поспешный вывод. Ему было плевать. – ...но можно попробовать простить. – А время? А время только что вышло. Но Ичиго больше не думал о нём – ни когда вставал с дивана, ни когда пересекал комнату – чтобы остановиться рядом с Урахарой. Чтобы наклониться вперёд, уткнувшись носом в основание шеи в вороте рубашки. Вдыхая запах тела, смять пальцами ткань и прижаться так крепко, как это вообще возможно. – К чёрту его. Урахара перехватил его руки, заведя их себе за спину и тем самым вынуждая Ичиго почти упасть себе на грудь: – Да. К чёрту. Ичиго потёрся щекой о ямку между ключиц, всё ещё не отпуская его – будто боялся, что Урахара может взять и раствориться в воздухе. И почти не вздрогнул, когда его притянули к себе, а на затылок легла тёплая шершавая ладонь. Урахара потрепал Ичиго по волосам, после чего наклонился к самому его лицу и сообщил доверительным тоном, никак не вяжущимся со сказанным: – Знаешь... я скучал. Ичиго хмыкнул – это было очевидно. – Я тоже. – И ещё я... – но тут его прервали. Лучи света лениво мазнули по стене и замерли на потолке, и следом за светом за окном раздался рокот мотора. Отец. Хлопнула входная дверь. Урахара отпустил Ичиго вовремя – в комнату как раз ввалился Ишшин. Ичиго заметил, что в руке он держал серое пальто Урахары. – Эй! А чего в темноте? – Темнота – друг молодёжи, – неожиданно выдал Ичиго. И сообразив, что именно только что ляпнул, зажал себе рот ладонью. Ишшин расхохотался. – Милуетесь? У Ичиго сжались кулаки. Он не знал, что грубостью Ишшин пытался скрыть смущение – таки не каждый день наблюдаешь трогательную сцену воссоединения сына с... кхм, общим другом. Заметив это, Урахара легонько погладил его между лопаток. – Прощаемся, – поправил он Ишшина, выталкивая из пачки ещё одну сигарету. Тот на миг замялся: – А, ну это никогда не помешает... Помолчали. Затем щёлкнула зажигалка – Урахара затянулся, выдохнул в потолок. Посмотрел на часы – без четверти час ночи. «Пора», – понял Ичиго по выражению его лица. – Время, – негромко напомнил Ишшин. – Тессай ждёт в машине. – Знаю. – Выходи через чёрный ход. Урахара выдохнул, обернулся к Ичиго... посмотрел – долго и в упор. Потом сказал: – Тогда... до встречи? Ичиго не ответил: он всё ещё стоял, поражённый скоротечностью момента. Урахара пожал плечами и стремительно вышел – Ичиго слышал, как его шаги прокатились по коридору и стихли, затерявшись глубине дома. Но даже не отреагировал, словно поглощённый липкой ватой. Хотя скорее ощущал себя рыбой в каком-то вязком желе, сковывающим все мысли и движения. Он сдёрнулся, только когда до них донёсся хлопок закрываемой двери, рванул с места, уже не слушая вялых предостережений отца. Ичиго догнал Урахару только на заднем дворе. Просто навалился сзади, схватил за руку и крутанул на себя. И едва не потерялся под пронзительным взглядом почти чёрных в сгустившейся темноте глаз. Сказал тихо: – Возвращайся. Слабо улыбнувшись, Урахара потрепал его по макушке: – Только если дождёшься. – Я серьёзно. Падающий снег таял на волосах, скатываясь по коже капельками воды. Изо рта к небу поднимались облачка пара, смешивались с сигаретным дымом и уносились прочь. Урахара глянул на него с каким-то неуместным весельем, но в тоне его голоса, когда он ответил, не было и намёка на шутку: – Я тоже. Затем наклонился и, легко касаясь губами виска, поцеловал Ичиго в бровь. – Обещаю. За заснеженной куртиной мигнул свет – Тессай не любил ждать. – Ну, иди, а то ещё замёрзнешь. Ичиго не двинулся с места, даже когда Киске, на ходу накидывая пальто, сбежал с пригорка в прилегающий к участку проулок. Он стоял, не чувствуя покалывающий открытое горло холод, и смотрел вдаль даже тогда, когда отъехавшая машина давно скрылась за поворотом. Время предавало их слишком быстро, и Ичиго не успевал за ним. Он простоял так долго, до тех пор, пока на плечи не опустилась отцовская куртка, а Ишшин не подтолкнул его к дому. Ичиго шёл за ним по щиколотку в снегу и думал, что только что своими же руками проводил Урахару на эшафот. Зайдя в дом и едва отряхнув с ног налипший снег, Ичиго прислонился спиной к закрытой двери и обессиленно съехал по ней на пол. Ишшин ничего не сказал, только похлопал его по плечу, на что Ичиго только слабо отмахнулся. Против воли подумалось, что в одном Урахара был прав, что не предупредил его тогда: ожидание неясности будущего давило ещё хуже надежды увидеть его живым, и ещё неизвестно, что из этого было меньшим злом. Рождество кончилось. Отсчёт пошёл.