***
Чонгук дорвался. Дорвался до Тэхена и не может напиться его. Тэхен, когда думает об этом, заливается счастливой краской с ног до головы сразу. У Чонгука счастливые глаза, у него из глаз столько света, что Тэхену приходится прикрываться ресницами, чтобы не ослепнуть. Тэхен просыпается на самом рассвете, пока Чонгук не проснулся, и смотрит на него, спящего, пока еще не больно смотреть. — Ты мое солнце, — шепчет Тэхен, проводя кончиком пальца по выпирающему кадыку, чуть помеченному щетиной. — Ты мое счастье. Его сразу столько переполняет чувств, что он боится их озвучивать: кажется, такое нужно хранить втайне, чтобы никто не сглазил. Сейчас, еще минутка, и прозвенит будильник: Чонгук проснется, откроет сначала один глаз, потом второй, потом сморщит нос, а потом пошевелит рукой, проверяя, лежит ли рядом Тэхен. — Доброе утро, Тэ, — раздается традиционная утренняя хрипотца, и по лицу Тэхена разливается улыбка. — Доброе утро, малыш. — Я сейчас покажу тебе, кто здесь малыш, — хрипит Чонгук и смеется, заваливая Тэхена на спину и подминая под себя. — Иди-ка сюда. Тэхен поспешно скатывается кубарем с кровати и несется в крохотную ванну, пытаясь опередить Чонгука, но с этим спортсменом такие попытки бесполезны. И поэтому каждое утро они долго и с удовольствием целуются в душевой кабине, глотая вместе с взаимными стонами капли воды, а потом целуются еще в кухне, когда Тэхен, сидя на столе рядом с Чонгуком, пытающимся соорудить завтрак, то и дело сцапывает с тарелки кусочки сыра или ветчины. — Что ты делаешь, Тэ? — морщит свой нос Чонгук и ноет, жалуясь, что бутерброд у них в итоге будет состоять только из хлеба, но Тэ не сдается, и всё снова заканчивается долгими жаркими поцелуями. Тэхена буквально растапливает осознание того, что даже за эти несколько дней жизни вместе у них с Чонгуком уже появились маленькие совместные привычки и традиции, свои претензии друг к другу и свои друг другу благодарности. Они даже поссориться уже пару раз успели, но и помириться потом — тоже. — Если вы когда-нибудь придете в универ с нормальными губами, я лично куплю всему курсу пиво, — хмуро обещает Юнги, встречая их возле кафедры. — Опухшие от поцелуев губы смотрятся очень сексуально, — хихикает Чимин. — Завидуй молча. Чонгук с Тэхеном не смущаются ни капли, только крепче держатся за руки. — Чего мы тут собрались-то все? — оглядывает зашарпанные стены «штаба» Чонгук. — У меня тренировка скоро. — Намджун сказал, есть дело, — поясняет Сокджин. — Обещал подойти и все объяснить. — Короче, расклад такой, — курсует, появляясь в «штабе», Намджун. — Вчера Хосок был у бабушки и выяснил, что ей нужна кое-какая помощь. В огороде покосился забор и калитка, надо бы починить. Ну и вообще навести там порядок. Хосок собирается сегодня сам пойти, не хочет за мамины деньги нанимать рабочих, ему кажется, что это неправильно. У меня предложение: может, соберемся и поможем ему? Он у нас не то чтобы сильно хозяйственный товарищ. — Мы — за! — Чонгук с Тэхеном отвечают поспешно и хором, и тут же сами начинают от этого смущенно хихикать. — Я инструменты с собой возьму, — кивает Юнги, — заедете за мной, Тэ? — Если бабушка Пак присмотрит за Джинхо, то я тоже мог бы помочь, — кивает Джин. — Как думаете, это не слишком — взваливать малолетнего монстрика на пожилую леди? — Тогда вы с Хосоком заберете меня и Джина с мелкой — предлагает Чимин. — Во сколько встречаемся? — Думаю, часа в четыре нормально будет, — кивает Намджун. — А где Хосок-то? — Получает от ректора Кима очередное наследство.***
В кабинете ректора Кима сегодня тихо как никогда: кажется, все университетские проблемы взяли перерыв: никто не толпится в приемной, никто не осаждает двери диспетчерской. Хосок сидит на стуле, стиснув коленками ладони, и смотрит, как ректор Ким заваривает кофе прямо в кружках. Его вызвали сюда неожиданно, выдернули с пары, и он без понятия, для чего именно. — Как дела с твоим стартапом? — интересуется ректор. — Мы поговорили с Сокджином, — хмуро отвечает Хосок, — и я понял, что без понятия, с чего начинать и как. Джинни прав: пока нет четкого плана и представления, как все это делается, моя идея так и останется на уровне идеи. — У Сокджина есть одно очень важное качество: он смотрит на жизнь реалистично и прагматично, не романтизируя, — кивает ректор. — Это и понятно, если учесть, как жизнь обошлась с ним. Ты правильно делаешь, что прислушиваешься к нему. — Теперь мне нужно изучить этот вопрос: как организовать собственный бизнес, какие документы для этого потребуются, как все правильно рассчитать… Мне бы посоветоваться с кем-нибудь опытным… Ректор прищуривается: — Знаешь, а ведь Айли моя — бухгалтер. Она спец в этих вопросах, так что, думаю, могла бы тебе помочь. — Ваша жена? — Хосок воодушевляется. — О, было бы круто, если это, конечно, ее не очень затруднит. — С тех пор, как она прекратила работать и посвятила себя воспитанию детей, прошло довольно много времени, но она сможет быстро вникнуть в современную ситуацию. Я позже позвоню ей. Но я пригласил тебя по другому поводу. На следующей неделе состоится открытие нового студенческого конференц-зала. Мы созвонились с Джулией, она постарается прилететь на открытие, но я бы хотел, чтобы ты тоже принял участие. — Каким образом? — поднимает на него глаза Хосок, — Я речи произносить не умею, это не мое… Ректор Ким смеется: — Раз не твое, то и не надо, но вот стать комендантом конференц-зала в будущем — это было бы очень символично, не находишь? — Ого, — округляет глаза Хосок. — Я же… ничего не умею… — Не боги горшки обжигали, — качает головой ректор. — Начнешь обычным администратором, научишься, а дальше видно будет. Ты же хотел искать работу — вот тебе неплохой вариант. Хосок кивает. — Кстати, а там еще вакансии есть? — вдруг вспоминает он. — Джинни же тоже сейчас ищет работу. — Сокджин остался без работы? — оборачивается отошедший к окну ректор Ким. — Я бы с удовольствием забрал его к себе в ректорат: он смышленый парень, мы с ним очень плодотворно поработали здесь тогда… ну… в тот день… — Я помню, — кивает Хосок. — Ты передай ему, чтобы зашел, мы поговорим. Думаю, могу предложить ему работу.***
Бабушка Пак такого нашествия бесплатной рабочей силы явно не ожидала. — Это что такое? — она открывает дверь и, кажется, даже немного пугается, но, видя довольное лицо Хосока, расслабляется. — Бабушка, знакомьтесь, — машет он рукой в сторону большой шумной компании, — это мои друзья: Чонгук, Тэхен, Юнги, Чимин, ну а Намджуна и Сокджина вы знаете… — Дзиньхо исьсё! — напоминает Джинхо и, решительно перешагнув порог, обнимает бабушку Пак за ноги. Бабушка Пак при виде ребенка растекается в улыбке: — Ой… Это чья же такая девочка? — Это оппина девоцька! — поясняет мелкая и марширует в комнату, скидывая на ходу ботинки. — А я и не ждала гостей, у меня и на стол-то нечего… — всплескивает руками бабушка. — А мы не обедать пришли, а работать, — хрипло замечает Юнги. — Где у вас тут калитка сломалась? — Мы с Тэхеном чистим огород! — провозглашает Чонгук и утаскивает Тэ за собой по тропинке вокруг дома. — Мы с Намджуни обрезаем деревья! — пищит Чимин и теребит Намджуна за рукав, — Ты посадишь меня на шею, как в прошлый раз? — А мы тогда с Сокджином освободим забор от запутавшихся в нем веток, да, бабушка? — Хосок успевает поймать Джинхо на подлете к стопке табуреток, составленных одна на одну, и предотвратить их рассыпание. — Если вы присмотрите за сестрой, пожалуйста, — смущаясь, предлагает Джин. — Иначе нам придется освобождать забор еще и от запутавшейся в нем Джинхо. — Присмотрю, а как же! — смеется бабушка Пак. — Сейчас мы сварим риса, пожарим мяса, да, деточка? Чтобы потом работников накормить… — Сясь, — кивает Джинхо, — ми сьваим сясь… — Если будет все катастрофично, зовите, — вздыхает Джин и строго машет перед лицом сестры указательным пальцем. — Веди себя прилично, как в садике, поняла? Джинхо замолкает, внимательно провожая взглядом выходящих из комнаты Джина и Хосока, а потом оборачивается к бабушке Пак: — Я зь ни в сядике зе? Я зе дома? Женщина смотрит внимательно на ребенка и думает, что никогда и не надеялась увидеть на этой кухне за этим столом такую малышку, услышать в этом доме детский смех и вот такое вот лопотание, и на душе от этих мыслей становится одновременно тяжело и радостно. — Дома, деточка, — кивает бабушка Пак и стискивает на груди полы халата, — дома. Джинхо кивает и потирает ладошки: — Ну сьтозь…***
Тэхен способен превратить в хаос все, что угодно, но Чонгук никак не подозревал, что его таланты могут зайти так далеко: стянуть остатки жухлой травы и опавших листьев, собрать все это великолепие в огромный стог, затащить в этот стог Чонгука и целовать до потери сознания так, чтобы в итоге разметать стог практически до первоначального состояния. Чонгук, если что, не жалуется. Его все очень даже устраивает. Если бы еще Чимин не возмущался так громко про утилизатор и не требовал довести работу до конца, то можно было бы и повторить. Неоднократно. Чимину на плечах у Намджуна, безусловно, виднее. Он со своими высветленными вихрами похож на заморскую редкую птичку на жердочке. И шуму создает примерно столько же. — Намджуни, а вот эту веточку обрезать? — Обрезай. — А эту? — Да, оставь только одну, которая покрепче… — А эту? Откуда я знаю, какая покрепче? — Может, тогда, ты слезешь с меня, да я сам все обрежу? — предлагает Намджун, зыркая глазами откуда-то снизу, из-за коленок Чимина у себя на плечах. — Нет, мне так больше нравится, — веселится Чимин. У Хосока с Джином работа спорится, но она продвигалась бы активнее, если бы то и дело их пальцы не сталкивались между секциями забора и не замирали, коснувшись друг друга. — Давай, я? — предлагает Джин, — ты поранишься… И долго держит в ладонях тонкие пальцы Хосока, будто замирает. — Ты не обиделся сегодня? — спрашивает чуть позже. — Нет, — качает головой Хосок. — И ты правильно сделал, что начал этот разговор. Ректор Ким посоветовал обратиться к его жене, она бухгалтер и много может нам подсказать. Завтра я иду к ним в гости на ужин, обо всем и поговорим. Джин кивает. — Кстати, — вспоминает Хосок, — я рассказал ректору, что ты ищешь работу, и он сказал, чтобы ты зашел к нему: кажется, у них в диспетчерской кто-то увольняется. И пальцы снова сталкиваются между секциями. И снова Джин держит пальцы Хосока в своих руках долго-долго.***
Со стороны может показаться, что Юнги скучнее всех: он ремонтирует покосившуюся калитку в передней части сада, ведущую к соседям, и до него не доносятся все эти смешки и шутливые стычки полевой бригады. Но Юнги-то как раз все устраивает: он любит тишину, одиночество и отсутствие раздражающих факторов. — Привет, — раздается вдруг откуда-то сверху, — Мин Юнги. Юнги поднимает голову и, он не уверен, но разве это не госпожа педагог-телохранитель рассматривает его с той стороны ограды? — Хм… — Юнги смущается, — Добрый… день. — Что ты здесь… — начинают оба, практически хором, — … делаешь? И разом замолкают. Они не виделись с того самого дня, как Чимин с Юнги покинули агентство после серьезного разговора с Квон-пиди. А с того самого поцелуя и слова друг другу не сказали. Юнги, кажется, и сейчас ничего говорить не намерен. Ковыряется в этой своей калитке, что-то там подкручивает. Бесит. — Ты не ответил, Юнги, — обиженно почти шепчет Ынчжи и садится на корточки рядом с калиткой: металлические переплетения расчерчивают ее лицо сквозными тенями, полосуют крест-накрест, мешают солнечным бликам пробираться сквозь тонкие прядки челки. — Ты тоже, — поднимает голову Юнги. В последний раз он вот так, прямо, глаза в глаза, смотрел на Ынчжи в том самом проулке, и уже, кажется, забыл, какие у нее глаза — узкие щелочки, длинные ресницы, тени на щеках — будто веером. — Я живу здесь, — почему-то снова шепчет Ынчжи и хватается своим тоненькими пальцами за стальную решетку калитки. — А я… — Юнги не может отвести глаз от того, как шевелятся губы этой девчонки. Как это может быть: вся целиком она какая-то несуразная, смешная, мелкая… А по-отдельности все у нее красивое: губы, к примеру… — Я другу приехал помочь… Ынчжи не знает, что сказать еще. Юнги смотрит на нее, не отрываясь, и девушка понимает, что надо бы сейчас что-то сказать, вот только… — Подержишь ключ? — Юнги кладет свои тонкие пальцы на ее руки и направляет, показывая, где держать. — Я петли затяну. Ынчжи кладет руку на ключ, и пальцы Юнги, скользнув, пропадают, оставляя после себя неприятное ощущение прохлады. И пока он что-то там крутит, иногда кратко поднимая на нее взгляд, но тут же быстро опуская его, Ынчжи думает, что с Юнги очень комфортно молчать — комфортнее, чем разговаривать. Может, поэтому у них и не получается поговорить по-человечески, что все и так понятно без слов. Юнги встает. От неожиданности Ынчжи поднимается тоже. — Мне надо… — толкает Юнги калитку, — проверить… Девушка отшатывается. Калитка распахивается, и преграда из стальных переплетений между ними пропадает. — Ну вот, — вздыхает Юнги. — Вроде, все работает. И поднимает глаза. Его губы, шевельнувшись, будто собираясь что-то сказать, но передумав, сжимаются, и Ынчжи и сама не знает, как решается: делает маленький шажок навстречу и осторожно касается его губ своими. И улыбается, чувствуя, как поспешно его губы раскрываются навстречу.***
— А что это делает там наша Ынчжи? — всплескивает руками бабушка Пак, кинув взгляд из кухонного окна. — Юбофь, — поясняет Джинхо, вскарабкиваясь на стул, чтобы лучше видеть, — деяеть. — Любовь? — смеется бабушка Пак. — Угу, — Джинхо сползает со стула, собирая на животе платьишко, и возвращается к своему занятию — размешиванию теста для зеленых блинчиков в большой пластиковой чашке. — Оппа с Сёк-сёкой тозе. — Что тоже? — оборачивается бабушка Пак. — Тозе юбофь деяють. Джинхо бросает ложку в тесто и вздыхает: — Я исё исоваць юбью. У цибя нету, да? Бабушка Пак замирает, словно подумав о чем-то неожиданно для самой себя, а потом тихонько произносит: — Рисовать? Пожалуй, есть… Она подхватывает Джинхо под мышки и ссаживает со стула. — Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу… В комнате Давон Джинхо не замирает на пороге, как это делали все, входящие сюда после смерти девушки, а несется сразу к столу и верещит восторженно при виде огромного количества карандашей и баночек с красками: — Ой-ёй-ёй! Бабушка Пак вздрагивает от того, как, словно пелена, слетает мемориальная торжественность с этого места, оставляя просто комнату, долго пустовавшую, цепляется рукой за дверной косяк, словно в попытке удержаться, но потом как-то решительно выдыхает, отпуская саму себя, и говорит: — Нравится? Моя дочка очень любила рисовать. Выбирай, чем будешь рисовать. Джинхо крутит головой, и на ее лице — такое воодушевление, что у бабушки Пак разъезжаются щеки в улыбке помимо ее воли. Когда вся компания возвращается в дом после окончания садово-огородных работ, кухня напоминает дизайнерскую студию: все поверхности покрыты белыми листами с очень концептуальными каракулями. — Боже, — складывает руки на груди Джин, — ну хоть не на обоях, и слава богу. — Бабушка, — зовет Хосок встревоженно, оглядываясь на распахнутую дверь в комнату Давон, — вы… — Сколько же можно им лежать, а? — поднимает на него глаза бабушка. — Думаю, Давон такая картинная галерея бы точно понравилась. — Сьто ета? — терроризирует Тэхена Джинхо, заставляя разгадывать свой художественный замысел, воплощенный в полотна, пока бабушка выставляет на стол огромную чашку с зелеными блинчиками. — Розовая загогулина? — предполагает Тэхен, рассматривая листок. Джинхо смотрит на него как на неполноценного и вздыхает: — Ета сьёник. — Слоник, — кивает Тэхен. — Похож. А это? — А это график арккотангенса, я его сразу узнал! — тычет пальцем в листочек Чонгук. — Ета зьмея! — шлепает его по ноге ладошкой Джинхо. — Ти сто, не узнай? — Не узнал, — разводит руками Чонгук. — А где это у нас Юнги? — выглядывает в окно Сокджин. — Он юбофь деяеть! — сообщает Джинхо, сгребая свои рисунки, и подходит к бабушке Пак. — Я тебе потом сьваи фьямасьтеи пьинесу! Юнги врывается в кухню, когда уже все рассаживаются вокруг стола, а бабушка Пак раскладывает рис по глубоким пиалам. За спиной Юнги нерешительно топчется почему-то госпожа Юн. И пока Чимин открывает рот, чтобы задать вполне закономерный вопрос, Юнги выпаливает: — Нам с Чимином предложили работу! Чимин вздрагивает. — Квон-пиди? — хмурится Намджун. — Нет, звонили из отеля «Четыре сезона», — смеется Юнги. — Помнишь, где мы прослушивание проходили? Им тогда очень понравилось, и они предлагают нам по субботам вечером выступать там с перфомансом. Обещают платить прям неплохо. — Хм, — Чимин рассматривает Ынчжи, все еще скромно стоящую за спиной Юнги, — а что тогда делает здесь госпожа Юн? — Идет со мной на свидание, — выпаливает Юнги и краснеет сразу весь целиком.