Вампир

      — Андрюша, как у тебя дела? Что-то новое есть по Романову?       — Он думает, что я уже в Москве, шеф.       Голос Андрея был спокойно-уверенным. Мой зам всегда имел налет флегматичности на своем жизнелюбии, который, как я подозревал, он не растерял бы, даже случись одновременно торнадо и землетрясение прямо в том офисе, где он сидел.       — Очень хорошо, пусть спит спокойно. До поры до времени. Он будет на совещании у губернатора?       — А как же, он прорвался бы даже без приглашения! — хмыкнул Андрей, теперь в его тоне читалась вся полнота саркастично-усталого отношения к надоевшему сибиряку. — Шеф, а ты как, успеваешь?       — Да, скоро вылетаю. Но ты держи ситуацию под контролем. Чтобы на этом совещании никаких сюрпризов не было!       — Так точно, начальник, сведем вектор ошибки к нулю во глубине сибирских руд!       Ну надо же, на лирику его потянуло, как мартовского кота.       — Пусть в эту глубину ныряют другие, а ты воспользуйся их результатом, — убедительно посоветовал я.       — Почему ты всегда прав, босс? — философски вздохнул Андрей.       — Именно поэтому!              По пути в аэропорт привычно подзастряли на Ленинградке, но, кажется, не слишком долго — не было даже намека на то мерзкое чувство, когда ты бежишь вдогонку за собственной жизнью и не успеваешь вскочить в последний вагон. Я почти не заметил пробок на дороге, отдавшись очарованию неаполитанской песни — знаменитый голос «огня и крови» Франко Корелли зазвучал надрывным приветом из шестидесятых, наполняя замкнутое пространство автомобиля вибрацией вдохновения и тепла. Вечная музыка, как и породившая ее земля...       Отвезти, что ли, Анну в Италию после того, как закончится эта трагикомедия в Красноярске? Я представил высокое голубое небо с желтым палящим шаром над античными руинами… Нет, к черту Италию и к его бабушке Канарские острова! Останемся в Москве — я все равно не собираюсь выпускать из постели свою долгожданную добычу, по крайней мере, я продержу ее там очень долго, так долго, пока не пройдет этот непонятный теплый позыв в груди, подобный пленительной неаполитанской песне.       Я снисходительно усмехнулся, вспоминая ухищрения строптивой крошки не далее, как вчера после нелицеприятного случая на мероприятии у пиндоса. Только было собрался пригласить ее поужинать, умилившись очаровательным смущением, но вовремя заметил испытующий взгляд, мгновенно брошенный на меня из-под опущенных ресниц и лишенный даже тени любовной поволоки.       Ах ты, маленькая обманщица! Провоцируешь меня, чтобы получить повод сбежать? Неужели боишься?! Вот только чего именно?       Хорошо, бойся пока. Главное, ты неравнодушна ко мне, и я это вижу не хуже любого психолога. В каком плане неравнодушна — вот этого пока не понимаю, но моя задача перевести твои неопределенные чувства в план любовный и эротический. Вектор целей задан, детка! И охота уже началась!       Как же расширились глаза Анны, когда, вместо приглашения на ужин, я менторским тоном посоветовал ей начинать быстрее собирать чемодан: завтра мой шофер заедет за ней строго в полшестого утра, и никаких опозданий!       Я вновь улыбнулся, вспоминая забавный момент.       Корелли душераздирающе исполнял знаменитое «Скажите, девушки», и я невольно вернулся к размышлениям о мотивах моей чудо-психологички. Понимает ли она свой страх? Или это не страх как таковой, а просто некоторые опасения? Но чего? Быть брошенной? И это сильнее естественного женского влечения у заумной дамочки? Надо узнать точнее, что там приключилось с ее женихом.       А что, если она не хочет зависимости: психологической, физической, какой угодно иной? Думает, я превращу ее в «секс-рабыню»?       Я невольно представил малышку на коленях перед собой, обнаженную, с торчащими сиськами и красными губками-конфетками… дернул воротничок.       Мы подъезжали к Шереметьево, когда телефон пискнул — сообщение от Трофима: Анна скоро будет в аэропорту. Пора уже успокоиться. Мне давно не восемнадцать лет и даже не двадцать пять.       Я встретил Анну у авто, подъехавшего в аэропорт минут через десять после меня. Телохранитель сдал мне ее на руки целую и невредимую, но порядком задумчивую и молчаливую, будто Царевна Несмеяна. Она теребила в руках яркий футляр с планшетом и слегка хмурила открытый лоб. Неужели работала над своей вожделенной диссертацией и по дороге?       Анна рассеянно приветствовала меня, потом встрепенулась вдруг и живо поделилась, что изучила все мои материалы и теперь полностью готова к работе.       В который раз убедился, как шикарна эта женщина. Достойной, невульгарной красотой. У нее не было того апломба, что представлялся обязательным шиком для светских львиц, но присутствовала спокойная доброжелательность к миру, которая в моих глазах делала общение дважды более ценным, особенно в постели. Такая, уж если отдастся, то отдастся совсем.       Бизнесс-классом Анна раньше не летала, это хорошо прослеживалось в сдержанности как вуали для растерянности, с которой крошка ориентировалась в замкнутом пространстве самолета. И я с удовольствием повыпендривался перед нею, распуская павлиний хвост, заранее зная, что она понимает все мои выкрутасы. Ну и что? Пусть понимает. От этого никуда не исчезает весь тот тонкий шик флирта, ради которого и ценят предвосхищение иногда даже больше, чем обладание как таковое. Правда не в моем случае. Обладание Анной перекроет любое «пре» — прелюдию, предвосхищение и даже пресыщенность....              Более четырех часов прошли незаметно в освежающей компании вожделенной красавицы, когда самолет пошел на посадку.       Красноярский аэропорт никакого впечатления на меня не произвел, да от него и не требовалось — осознание серости бытия в окантовке моросящего дождичка могло бы накрыть любого другого, но не меня, уже давно не меня. Я знал очень хорошо, как сохранять равновесие и тепло в душе, как принять то, что мир не подвластен полному контролю. Музыка. Она дарила чувство пребывания за рулем послушного автомобиля, осознанного выбора, реализации полной функции управления, резонируя с этими ощущениями каждой нотой, тональностью, аккордом. И я жизнерадостно улыбался своей спутнице, сидя за чашечкой кофе в ожидании багажа.       Прошествовали в машину под зонтом, наша с Анной деловая экипировка вполне подошла под погодные условия — еще в самолете объявили двадцать пять градусов за бортом. Никита сел рядом с водителем, а мы удобно устроились на заднем сидении. Следом выезжал еще один автомобиль с охраной.       Я непринужденно болтал с Анной о всяких мелочах. Обещал свозить к знаменитым красноярским «Столбам» и прогуляться по набережной Енисея. Рассказал о традиции сибирского шаманизма — эту тему малышка поддержала с профессиональной точки зрения, и у нас вышла содержательная беседа про «духов» и «трансовые состояния».       Приблизительно на середине пути наш разговор прервал водитель, который выругался неожиданно громко и грязно. В ту же секунду сзади послышался тревожный скрежет металла и однозначный звук сильного удара.       — Ребят подрезали! Авария!       Что за черт?!       Мы резко рванули вперед.       — Что за идиот подрезал?! Почему мы не остановились?       — Боюсь, это специально,— озабоченно буркнул Никита. — Стас, не газуй, убьемся к едрене фене!       Я выглянул в окно — нас уже нагнал серый «Тайфун» с замызганными номерами. Кажется, не последняя модель, но все равно Никита прав, уже поздно, черт побери! Время на маневр потеряно, и те 4 секунды, которые требовались на разгон, решили все.       Жестко бросил:       — Анна, пристегнись. — Сделал тон еще более командным. — Немедленно!       Она растерянно подчинилась громогласному приказу. Телефон вытащить не успел.       Жесткий удар в бок пришелся на водителя. Машину качнуло, закрутило вокруг оси… и мы не успели и глазом моргнуть, не то что испугаться, как вылетели на обочину, чуть не перевернувшись — слава богу, склон был не настолько крутой, и выручило мастерство водителя. Тормоза скрипнули, скорость погасилась новым крутым поворотом…       Я не почувствовал ровным счетом ничего, слегка тряхануло, да и только. Недаром говорят, на дороге все решают доли секунды — еще не успел ничего понять, а уже в кювете, в лучшем случае, или беседуешь с ангелочками.       — Стаса вырубило, кажись, об руль головой! — закричал Никита, перехватывая управление.       Ему удалось выключить зажигание, когда на склоне появился виновный в аварии серый «Тайфун». Мы стояли посреди поля, как мишень на стрельбищах.       — Владимир? — осторожно пискнула Анна.       Что произошло, как такое вообще могло произойти?! Мозг молниеносно просчитал все варианты — и вывод оказался категоричен. Вот сукин сын!       Процедил в сердцах:       — Ну все, гильотина тебя ждет, месье Мишель! Робеспьер гребаный! Твою мать!       А если кто-то из ребят серьезно пострадал?!       Приказал Никите:       — Блокируй двери! Потянем время!       — Заело… — богатырь обматерился, не жалея нежных дамских ушей.       — Брось и звони давай!       По виску водителя текла кровь. Анна смотрела на меня испуганным зверьком.       Я взял ее руку в ладони, поднес к губам и, глядя малышке в глаза, как можно убедительнее сказал:       — Анна, не бойся. Мой помощник решил поиграть в ловлю на живца. Не послушал меня, идиот. — Мысленно прибавил пару крепких эпитетов. — Анечка, я не позволю ничему случиться с тобой, клянусь!       — Владимир… — нервно шепнула она, глядя огромными глазами.       Я продолжал ободряюще улыбаться, когда водительское стекло разлетелись в крошку и на меня уставилось дуло ТТ-шки во всей смертельно-пафосной красе. Твою-то мать!       — Никита, не сопротивляйся.       Поздно пить боржоми, придется подыгрывать сценарию моего не слишком мудрого друга.       Нас вывели из машины. Никиту оглушили рукоятью пистолета, и тот мешком упал возле аварийного «Порша». Неужели пора покупать бронированный «Аурус», как у президента? Мишель! Ну, мишка, погоди!       Моросящий дождик, на счастье, закончился, трава еще сверкала бисерными каплями, но настойчивое солнце уже насытило воздух испарениями, ароматизируя всю округу запахом с ближайшего сенокоса.       Я быстро оценил группу — четыре лба в камуфляже, причем на вид затрапезные бандюги, а не спортсмены-спецназовцы. Негусто, Заба, негусто!       — Отпустите женщину, она ничего не знает.       Вперед вышел бугай в балаклаве.       — Разве что на небеса. Выбор за вами!       — Если с ее головы хоть волосок упадет, от меня ваш хозяин ничего не дождется. Ясно объяснил?       Он толкнул меня в спину.       — Ясно. Проверь жучки, Санек.       Санек, значит. Можно и фамилию заодно сообщить. Не стесняйтесь, неуважаемые!       На трассе никого не было, скорее всего, преступники сымитировали аварии, перегородив проезд.       Ищите, ищите, все равно не найдете. Я был уверен, что где-то в вышине парит незаметный дрон, вряд ли Мишель додумался до более изощренного метода слежения, а если и додумался бы, то все равно ничего по-настоящему сложного за такое время не успеть.       Нам надели мешки на головы, связали руки и грубо затолкали в джип, зажав на заднем сидении с обеих сторон. Вонь от громил была еще та, даже мешки от нее не спасали, и я невольно поморщился, представляя, каково утонченной женщине вдыхать это бандитское амбре.       И только сейчас я позволил себе осознать, что нахожусь в полном бешенстве! Но рядом была Анна, не хотелось еще сильнее напугать малышку. Не удивлюсь, если она захочет бежать от меня сломя голову. Вот только я не отпущу!       Сделал глубокий вдох.       — Анечка, ты как, милая?       — Это правда не твой розыгрыш?       Я аж онемел. Порадовало лишь то, что она перешла на «ты», сама, добровольно.       — Интересная мысль, но, к сожалению, нет.       — К сожалению?!       Даже по голосу чувствовалось, как искренне и горячо она возмутилась.       Идем ва-банк. Сейчас самое подходящее время, когда экстрим сорвал с тебя, крошка, весь гламур условностей!       — Конечно! Иначе я выменял бы твою свободу на сладкий поцелуй.       Секунда молчания, затем стон.       — Я так и знала!       — А я и не скрывал, — довольно усмехнулся я.       — Эй, заткнитесь, любовнички хреновы!       Тормоза взвизгнули, и машина наконец остановилась. Нас вывели наружу, втолкнули внутрь некоего строения и только теперь сняли мешки.       Анна опасливо смотрела то на меня, то на бандитов. Плешивый в маске и бугай в балаклаве, угрожая оружием, подтолкнули нас к лестнице вниз и привели… в подвал. Почему я не был удивлен? Никакого воображения у мошенников и бандитов! Абсолютный ноль.       Помещение было плохо освещено, свет скупо попадал сквозь небольшие зарешеченные оконца под обшарпанным потолком, который не видел ремонта, вероятно, со времен царя Гороха. Угрюмые серые стены безмолвно жаловались облупленной краской.       Нам развязали руки, и мне под нос сунули планшет с документами.       — Подписывай!       — Прикончим девчонку!       — Вам мокруха лишняя нужна? — пожал плечами я. — А смысл? От того, жива она или нет, моя подпись не появится. А вот если она будет жива, останется возможность спокойно договориться.       Бугай, кажется, разъярился. Потряс пистолетом перед моим носом:       — Кончай умничать!       Я сделал невинные глаза, как будто оказывался в подобной ситуации с незавидной регулярностью, примирительно развел руками:       — Дай время почитать и подумать. И позови старшего. Сам понимаешь, я не сопротивляюсь, но мне нужны гарантии.       — Заба сказал, помариновать их до вечера, — напомнил плешивый своему подельнику.       Бугай окинул меня хмурым взглядом хищных глаз, злобно поблескивающих в отверстие балаклавы.       — Конечно-конечно. Устраивайся поудобнее и думай. Успеешь даже вы...ть свою суку пару раз.       Я скривился. Какого плохого мнения обо мне этот отморозок, «пару раз»!       — Не пытайтесь убежать, везде решетки, — буркнул плешивый, когда его товарищ вышел, продолжая материться под нос. И указал на противоположную дверь. — Сортир там.       Анна держалась молодцом, но я видел, что внутри она дрожит, как осиновый лист.       — Нас убьют? — тихо вымолвила она, когда мы остались одни.       — Нет, конечно. Им нужна моя подлинная подпись.       — Но от меня-то ничего не надо. Что если шантаж… мною… тебя?       — Глупенькая, ты моя глупенькая, — умилился я. — Это им от меня что-то надо, понимаешь? А потому тут вопрос воли, и больше ничего.       Мебели в подвале не было никакой. Я снял пиджак и расстелил его у стены на полу.       — Я думала, 90-е уже прошли.       Пригласил ее присесть, и когда она устроилась, как кошечка, поджав под себя лапки, примостился рядом.       — Понимаешь, Анна... Управление может осуществляться на нескольких уровнях. Самый примитивный из них — это физическая сила. Ее применяют, когда ничего выше использовать не выходит. И результат, хоть и быстрый, но так скажем, быстропроходящий. Как говорится, на штыках легко добыть власть, но не удержать ее.       —То есть можно потом обратиться в суд? Или что?       — Можно много чего. Самое простое, если за меня сейчас распишешься ты. Поэтому, полагаю, нам принесут новые документы. Но и без этого не все для них так просто.       — А зачем тогда?..       — Нашему знакомому пиндосу надо срочно вписаться в госпрограмму. Это такие деньги, Аня, на их фоне у недочеловеков все меркнет, понимаешь? Все.       Эти сволочи отобрали часы, смартфоны, кошельки и паспорта. Я чувствовал, как ладони начинают потеть, становится трудно дышать. Послушал бы сейчас что-нибудь бодренькое.       — А как же совещание у губернатора? Разве мы не туда ехали?       Я повел плечами:       — Неприятно, но не критично. Там мой зам уже вторую неделю как всех пасет. И у него с собой вся документация. Неужели ты думала, что я могу не контролировать такие вещи? А вдруг самолет задержится из-за погоды? Или аварийная посадка? Нет, ошибки в планировании должны быть полностью исключены.       Я сглотнул и покашлял. Расстегнул пуговицу на вороте рубашки.       — Владимир, тебе нехорошо?       Да хоть что-нибудь послушать бы, и прямо сейчас!       — Аня, я знаю, ты пела в хоре и музыкалку окончила. Споешь мне? Что хочешь.       Моя дамочка озабоченно покачала головой и саркастично поинтересовалась:       — И что еще ты про меня знаешь? Какое на мне сейчас белье?       Синие глазки метали молнии, точеные брови недовольно хмурились — но я лишь обольстительно улыбнулся и горячо прошептал:       — Вот этого не знаю, к сожалению. Хотя уверен, белое платье без белья на тебе смотрелось бы лучше, чем на Шэрон Стоун.       Ее глаза расширились, и она уронила голову.       — О боже… Не верю ушам своим!       — Сначала спой. Белье потом.       Анна встрепенулась, теперь ее красивое лицо выражало лишь профессиональную собранность, с такой миной она обычно вела тренинги.       — Владимир, ты понимаешь, что твое состояние сейчас обусловлено вовсе не тем, что мы заперты? И даже не твоей донжуанской натурой?       — О чем ты? Что чем обусловлено?       — Тем, что ты не можешь контролировать ситуацию! Сейчас тебя начнет, примитивно выражаясь, колбасить. Это опасное состояние! Владимир, посмотри на меня. Давай за мной, повторяй…       Меня уже колбасило, лучше слова и не придумать… Ладони взмокли, волосы прилипли ко лбу…       Прохрипел:       — Спой для меня, прошу!       — Я предлагаю начать терапию прямо сейчас, не скатываться в то, что тебе привычно и комфортно!       Рявкнул:       — Пой, черт возьми!       Она вздрогнула и резво вскочила на ноги. Встала в центре комнаты, как тростиночка на сцене. Я откинул голову, сделал глубокий вдох и уставился на крошку, запустив пальцы в волосы.       Анна запела. Начала с зарубежных поп-композиций, демонстрируя прекрасный английский. Я неотрывно смотрел на нее и понимал, что ее голос стоил принуждения к сольному концерту: не такой сильный и поставленный, как у профессиональных певиц, он был красив и богат, переливаясь всей шкалой доступного малышке диапазона. И она ни разу не сфальшивила!       Обожаю тебя, крошка!       Постепенно Анна, видимо, распелась и совершенно сразила меня исполнением песни Сольвейг на русском языке. Она даже умудрилась попасть в образ, передав его так трепетно и жалостливо, что я замер, слушая чуть ли не с открытым ртом. И без аккомпанемента моя певица сумела передать эмоции влюбленной женщины, раненой до глубины души. На миг мне захотелось, чтобы такая преданность со стороны Анны оказалась реальной и была направлена на меня, но затем я помотал головой, отгоняя, видимо, еще не прошедшую лихорадку. Протер лоб платком, пытаясь окончательно успокоиться. С энтузиазмом поаплодировал своей приме, даже покричал «Браво!» Неожиданная исполнительница скромно пояснила, что самой последней разучивала именно эту песню на музыку Грига, что было давно, но оказалось не забытым до сих пор. А я рассыпался в комплиментах и потребовал еще. Анна вдруг переключилась на «Каховку», заявив потом, что часто пела это светловское наследие советских времен для бабушки, а затем феерично закончила умопомрачительный концерт, исполнив философский «Только миг». Я уже улыбался довольным котом, вытянул ноги, облокотился о стену и предложил ей спеть что-то, чего я не знаю.       Анна подумала и усмехнулась:       — Хорошо. Это джазовая композиция. *              Так бывает порой столь нежданно-негаданно,       Что стремительный миг воплотится в судьбе… в твоей судьбе.       В те чужие глаза ты заглянешь – и манною       С неба мир и покой вновь вернутся к тебе… о да, к тебе.              Как позволить себе все забыть и надеяться?       Не в преддверии рая, а здесь и сейчас.       Те чужие глаза верой пристальной светятся.       Что-то стало твоим в глубине этих глаз… о этих глаз.       Что-то стало родным в глубине этих глаз.              Я слушал Анну — как же проникновенно она пела! И не узнавал ни мелодии, ни слов, к своему собственному стыду.       — Сдаюсь! Понятия не имею, что это за композиция!       Анна сдержанно рассмеялась, но было видно, что она довольна произведенным впечатлением. Ее щечки прелестно раскраснелись, сочные губы приоткрылись так призывно, что я почти не удержался от того, чтобы не впиться в них долгим поцелуем вампира…       — Это аранжировка для одного из сериалов, а слова… ну, в общем, мои, — она смутилась. — Полезно как самотерапия... писать иногда…       Я смотрел на нее и не мог насмотреться.       — Ну вот, а говорила «бизнес-дресс»! А что такое «пристальная вера»?       — Наверное, неотрывно сосредоточенная на объекте.       Оторваться я действительно был не в силах. Похлопал по пиджаку рядом, и она покорно села, не подозревая о моем коварном намерении. Дышать опять становилось трудно. Платок был уже влажным, и я отбросил его в сердцах, стирая пот со лба рукавом рубашки.       — Вероятно, мне слава символистов покоя не дает, — между тем улыбнулась Анна, легонько поправив волосы. — Люблю Брюсова. Весьма подходящий поэт для психотерапевта.       — А что именно любишь, милая? — прошептал я, приближаясь к ней, уверенно и неотрывно, как классический вампир, гипнотизирующий зазевавшуюся жертву.       Анна в этот момент задумчиво смотрела в сторону, будто в оконной решетке под потолком таилось что-то поистине занимательное, и не увидела моего маневра.       — «Я люблю тебя и небо. Только небо и тебя…» — начала она известные строки, но закончить я ей не позволил.       Вот он, контроль! И никакой музыки не надо! Сердце застучало громче, как бой военного барабана, настойчиво отдаваясь в висках. Сразу же получилось сделать глубокий вдох полной грудью.       С катушек сорвало, и я горячечно припал к ее губам, крепко прижимая малышку к себе. Мои ладони держали ее голову, не давая вырваться, и я все целовал и целовал свою непокорную добычу. Сначала легко, прикусывая и облизывая пухлые губы, затем все глубже и уверенней, взасос, обнаглевшим языком проникая в медовый ротик. Я стремительно погружался в омут забытья, где были только эти сладкие, пронзительные ощущения.       Анна сначала била меня маленькими кулачками, заводя еще сильнее, потом просто уперлась руками в грудь.       Я оторвался на миг, делая судорожный вдох.       — Владимир… Терапия…       Не дал ей договорить. Снова захватил ее губы в жадном поцелуе, и Анна сдалась наконец, перестав сопротивляться. Торжество победы накрыло меня всепоглощающим взрывом ликования, охватившего и душу, и тело, как праздничный фейерверк. Я зарылся в ее волосах, покрывая жаркими поцелуями лебединую шею, судорожно расстегнул блузку, дорвался до высокой груди, освобожденной из кружевной пены белья, и лихорадочно припал к заветным холмикам, как к лучшему в мире десерту.       — Красавица… моя…       Не заметил, как она оказалась на спине, а я ласкал ее все настойчивее, словно в бреду, по-хозяйски задирая юбку, трепетно проводя ладонями по стройным бедрам. Сдвинул в сторону тонюсенькие стринги и наконец добрался до гладкого, нежного, как шелк, центра женского удовольствия. Она была такая горячая и влажная, что я больше сдерживаться не смог, рванул ремень и застежку брюк.       — Владимир…