Закат Тьмы: Сумеречное затмение голубой Луны или серебряный пепел разбитых сердец

*Ночь 3* *** *Воспоминанье о несбывшемся* *** Сорей смотрел в замочную скважину. Смотрел, как истинный вуайерист, коим все же не являлся. Он смотрел в нее пытаясь понять, что же он все же здесь делает. Он никак не мог понять, как он оказался в этом месте и почему делает то, что делает. Но все же факт оставался фактом, он смотрел в скважину. Смотрел на девушек, которые развлекались, как могли. К тому же он сам в это же время занимался тем, чем и до этого - сексом. Он занимался под дверью женских купален любовью. Он занимался любовью с человеком, вернее, с серафимом, которого бескорыстно и истово любил всю свою жизнь. Он занимался ею, понемногу теряя самообладание, здравомыслие и буквально начиная погружаться в похоть и порок, но что-то в нем все же, удерживало его от грехопадения. Удерживало, окончательно-неукоснительно и безумно-отчаянно, держа его разум ясным, а память твердой. Оно удерживало его, заставляя глядеть на вещи здраво, а не через призму розовых очков, что так любезно были предоставлены ему миром. Но все-таки сам факт своего нахождения в этом месте был неправилен, сюрреалистичен и не укладывался у него в голове, ведь ускользающая по периферии сознания жгучая мысль, настойчиво твердила ему, что здесь что-то не так. Она твердила ему, нежно шепча в ушко, что то, что он видит - невозможно и неправильно… Сорей смотрел в щель. Смотрел, сильно краснея. Дыхание сбилось. Миклео двигался в нем. Двигался, крепко держа за руки и периодически отвешивая хлесткие шлепки. Сорей понял, что это его заводит. Его член, чувствуя усилившийся прилив крови, восстал, начав сладостно ныть и заставлять своего обладателя жаждать столь сладострастной развязки, но получить он ее пока не мог… Миклео был бессердечен и неумолим. И именно поэтому, мошонка Сорея сейчас была перевязана, дабы ее владелец не смог кончить раньше времени. Сорея это напрягало и злило, но поделать что-либо с этим он сейчас не мог. Он полностью был во власти смысла своей жизни. Он был во власти серафима, что постепенно увеличивая темп, все жестче и жестче вбивался в его тело. Вбивался, врываясь в него с целью не то, осквернить, не то, развратить, дабы омрачить его сердце тьмой и пороком, но пока у него это не получалось - Сорей был слишком чист и непорочен, даже занимаясь сексом. Единственное, что испытывал Пастырь, была страсть. Страсть, переполнявшая его чресла и сердце. Сердце, что трепетной птицей билось в клетке его ребер, отчаянно и страстно жаждая вырваться из ловушки чувств и плоти на волю. Оно жаждало вырваться из груди, засияв огнем безудержной страсти, любви и всепрощения, сделав его новым Данко, ведь Сорей испытывал не похоть, а любовь. Любовь, и его душа начинала сиять он нее. Она начинала сиять все сильней и сильней, а тьма… Тьма, окружавшая его пеленой, тем временем начинала редеть, светлеть и рассеиваться. Старания демонов шли прахом. Шли псу под хвост, суля им крах, разорение и полное бесчестие, ведущее к неминуемому проигрышу, что уже само собой подразумевался, отражаясь в несгибаемой силе воли Сорея. Отражался в воли Сорея, что жаждя страсти, жить и любить, жаждал быть счастливым. Сотворенные Миклео водяные потоки скользили по телу Сорея шальными лианами. Скользили, холодя и дразня его, вызывая трепет и все большее желание. Скользя по его соскам и ребрам, они раззадоривали его, щекоча живот и ключицы. Они упругими удавами обвивались вокруг его члена, заставляя краснеть сильнее и дышать еще тяжелее и чаще. Желание сладостным грузом переполняло низ его живота. Переполняло, моля Миклео позволить ему облегчиться и свершить столь желанную его телу разрядку. Сорей буквально спиной чувствовал, как Миклео улыбается. Улыбается ему и от этой его улыбки Сорею становилось не по себе, а по коже бежал морозец, холодя затылок и заставляя волоски на нем стать дыбом. Одна особо настырная лиана ткнулась ему в рот, превращаясь в сливочное мороженное. Он рассмеялся в мыслях. Рассмеялся, принявшись ее посасывать и заглатывать, чувствуя в сей вещи творение воли Миклео и доставляя удовольствие не только себе, но и своему возлюбленному. Он делал это. Делал, хоть и понимал задним умишком, что все это ложь и иллюзия, и возможно он об этом еще жестоко пожалеет в скором времени, но он все равно продолжал делать это… Продолжал делать, наслаждаясь этой минутой близости с тем, кого любил больше жизни. Он делал это. Делал, даже зная, что это обман. Делал, ведь отказать себе в получении даже этого обманного наслаждения он не мог. Не мог, ведь все же это был Миклео… Это был Миклео, хоть и поддельный - ненастоящий, но все же, Миклео, а остальное ему был неважно, по крайней мере пока… Сознание Сорея чуть затуманилось. Страсть застила ему глаза, а тем временем за тонкой перегородкой творился настоящий трешь и раскардаш… Сорей видел, что фрейлины принцессы целовали друг дружку. Целовали и ласкали свои тела. Он видел, как они посасывали груди и киски друг друга. Посасывали, постанывая и изгибаясь от страсти словно кошки. Сорея от подобного зрелища бросило в жар… Алиша целовалась со своими фрейлинами. Целовалась, насаживая себя на фаллоимитаторы разных размеров и форм. Она, казалось, была не в себе. Настолько сильно цвело желание на ее лице. Роза, стоявшая рядом, наблюдала за ней. Наблюдала, лаская себя и улыбаясь. Она тоже жаждала сполна испить из чаши страсти. Сорею стало не по себе, но отвести взгляд он не смог. Что-то удерживало его. Удерживало, примагничивая взгляд и не позволяя отвернуться. Он видел, как девушки приподняв свою принцессу, опустили ее на очередную игрушку, зафиксировав ноги специальными держателями, наподобие чаш гинекологического кресла. Алиша застонала. Застонала, сладострастно выгнувшись на плаге. Ее соски были проколоты и посверкивали крошечными кристаллами, а в ее вагину была введена небольшая вибро-пуля, заставляющая ее буквально истекать соками страсти. Бисеринки пота текли по ее загоревшему и блестящему в неровных лучах факелов телу. В комнате было жарко. Жарко от температуры в купальне и от разгоряченных страстью обнаженных тел девушек. Лихорадочный румянец цвел на щеках Алиши, а ее очи застила повилика страсти. Пунцовые уста были страждуще приоткрыты, молчаливо призывая к поцелую. Ведь они уже налились кровью и распухли, жалобно посверкивая алой, как кровь помадой, буквально сотканной на ее лице магией этой безумной любви… Роза, не выдержав подобного, подошла к Алише. Подошла и поцеловала. Поцеловала, принявшись вести с язычком принцессы не то игру, не то танец. Другие девушки тем временем сосали их груди и киски, став на колени и периодически постанывая. Алиша двигалась вверх и вниз, нанизывая себя на игрушку и получая все больше и больше удовольствия от столь желанного ее сердцу проникновения в ее святая святых. Плаг, обильно смазанный клубнично-вишневой смазкой, с легкостью скользил в ней. Скользил, растягивая ее анал. Ее тело сотрясала мелкая дрожь. Она млела заходясь в истоме и неге, даруемыми явно распыленным в воздухе афродизиаком, ведь по мнению Сорея, ничем иным подобное поведение девушек было объяснить невозможно. То же творилось и с Розой… Девушку тоже целовали фрейлины принцессы. Целовали, улыбаясь какими-то странными, искаженными и потусторонними улыбками. И Сорей внезапно вспомнил, что все эти девушки уже давным-давно умерли… Их безжалостно убили в битвах или съели драконы и хеллионы. Он вспомнил, что сама Алиша умерла, сраженная в неравном бою своей воспитательницей - леди Мальтраной, а Роза… Роза умерла уже на его глазах. Умерла, став призраком, тенью, на краткий миг, вернувшись в их мир зомби, а после и вовсе исчезла. Исчезла, растворившись в его объятьях, словно настоящая тень… Сорей видел, как эта - ненастоящая, иллюзорно-поддельная Роза, ввела в свою киску и киску Алиши двусторонний плаг. Видел, как принцесса встала с игрушки введенной ей в анал и принялась насаживаться на игрушку, введенную теперь уже в ее лоно… Приподняв свою ногу, она прижималась к спине Розы, а фрейлины, используя такие же игрушки, принялись входить в них со спины. Обе девушки стонали, а воздух звенел. В нем разливался розовый туман. Туман, смешанный с зельем, кем-то бесчестно вылитым в горячую воду источников и поднимающийся от земли к куполу купален. Он разливался по залу, словно белые клубы пара, превращаясь в розовых слоников и крылатых свинок. Девушки смеялись. Страсть и веселье охватывали их тела и сознания. Сорею стало грустно. Он жалел их. Жалел, понимая, что не может вмешаться и остановить это безумие. Безумие, наведенное на них чьим-то злым умыслом. Он сожалел о своей беспомощности и слезы неизбывной печали полились из его глаз. Полились, окропляя своей сверкающей алмазами влагой плиты каменного пола, на котором он, так же, как и девушки стоял босиком. Сорей моргнул. Моргнул, сбрасывая оставшиеся слезинки, а затем. Затем он закрыл глаза. Закрыл и открыл вновь, набравшись решимости и все же разорвав зрительный контакт с девушками. С трудом, но он все же, повернул голову назад. Повернул и посмотрел на Миклео… Лиана-мороженное из его уст исчезла, а он сам внезапно оказался лежащим на спине. Миклео наклонился, нависнув над ним. Его длинные, светлые, в буквальном смысле эфемерные волосы, чуть флюоресцировали, а глаза мерцали. Мерцали, словно маленькие звездочки. По коже серафима струились капельки пота. Струились, мерцая лунным светом и подчеркивая тем самым серебро его кожи. На его лице действительно цвела улыбка. Улыбка, совершенно не свойственная ему. Сорей понял, что это не его возлюбленный, а мимик или злой дух, явившийся ему под видом Миклео. Этот «Миклео» был чужим… Он был не его Миклео. Он был намного старше и сильнее того Миклео, которого знал Сорей. Бывший Пастырь тоже улыбнулся… Улыбнулся, нежно стирая внезапно полившиеся из глаз лже-серафима слезы. Он заплакал вновь. Заплакал сквозь свою хрупкую улыбку, что на самом деле разбивала ему сердце. Ему внезапно стало жаль эту подделку, а еще… Еще ему стало грустно. Грустно и больно. Больно от осознания того, что настоящий Миклео превратился в Дракона, потеряв половину своей души, а он… Он - Сорей, ничем не смог ему помочь… Не смог спасти своего возлюбленного от этой участи. Он предал его... Предал, оставив в опасности и теперь… Теперь он винил себя. Винил, чувствуя проклятым... Из его глаз текла кровь его сердца. Текла, но он все равно продолжал улыбаться. Продолжал, отчаянно веря в чудо… Печаль поселилась в его сердце навечно. Поселилась, угнездившись птицей печали -серокрылым буревестником. Она поселилась в его душе, ведь он понял. Понял, что все это, что предстало пред его взором - ненастоящее, подделка… Особо изощренная иллюзия, сотворенная кем-то бессердечным или все той же злосчастной Симонной. Сотворенное проклятой серафимой, чтобы окончательно сломать его волю и сразить сознание, растоптав его в прах… « - Не плач, «любимый»! Мы вернемся, оба! Только… Только не плач! Не плач, пожалуйста - «любимый»… Ты ведь веришь мне? Веришь?» - все еще улыбаясь, произнес Сорей, коснувшись щеки подделки и поддаваясь ласкам, тем самым разрушая свой кошмар. Ведь иногда поддавшись, можно спасти свой разум от полного разрушения. И он поддался, вобрав в себя всю власть этого места… «Серафим» ничего не ответил… Он лишь склонился к Сорею. Склонился к нему и, смахнув прядь со щеки Пастыря, поцеловал юношу в губы… Уста Сорея обжег лед, но при этом ему показалось, что он тонет… Тонет в мягких, прохладных водах. Некая эфемерная, призрачная истома разлилась по его венам. Разлилась, напоминая ему, что он больше не человек, что он теперь тоже водный серафим и от осознания этого он провалился в беспамятство… Провалился в него, мирно улыбаясь пустоте, что взирала на него голодными глазами Дракона, что по неведомой причине переставал им быть… Зверь рассыпался… Рассыпался, возвращая Миклео обратно в человеческий облик. Тьма исчезала. Исчезала, уносясь в небо искристыми звездочками, а в призрачном зале храма, стояли, одевшись в эфемерные смерчи призраки тех, кто еще не до конца ушел за грань или просто остался, чтобы подождать и посмотреть, что же будет дальше. Они остались, чтобы вернуться вновь. Вернуться тогда, когда начнется великий закат тьмы и все души будут свободны… Сорей сам улыбался во сне, а ночь… Ночь молчала. Молчала, храня святое молчание… Между тем, одевшись в тени прошлого, в зале стояли тени Розы и Алиши… Они стояли, сжимая в прозрачных ладонях горящие негаснущим огнем жизни сердца… Сердца, что столь бесчеловечно вырвала из груди Сорея и Миклео Симонна, явившись им в образе непроглядной тьмы, выпивающей души. Девушки держали их в своих ладонях… Держали, вглядываясь в глаза других одержимых мраком, а после… После они вернули их владельцам… Мир улыбнулся им, а ночь закрыла глаза… Закрыла их, отвернувшись, и принялась петь тихую песню, начавшую звучать в душе у каждого. По незримому лику вселенной скатилась слеза. Скатилась, упав в бездну человеческих душ. Инноминат вздохнул. Его месть миру не увенчалась успехом. Прошлое отказалось подчиняться. Отказалось, не поддавшись ему и не подарив столь желанного будущего. Вглядевшись вдаль, он понял, закат тьмы действительно начался… Начался, ведь омрачить сердце, состоящее из желанья жить, воистину невозможно. Ведь будучи полностью сотканным из света, оно всегда будет сжигать тьму. Будет сжигать ее, навечно развеивая тени и озаряя мир своим радостно нетленным светом. «Миклео», стоявший рядом со своим темным Пастырем, подарил пустоте скупую тень своей улыбки. Он тоже знал, что истинное счастье достижимо лишь для тех, кто любит не щадя себя. И именно поэтому, их, никогда не смогут победить… Не смогут. Ведь любовь - это единственное, что не поддается смерти. Она - единственное во всей вселенной, что бессмертно, и неуничтожима во истину… Развернувшись, тем самым отворачивая свой взор от призрачных девушек, он запахнулся в черные драконьи крылья, свободным плащом, свисающим с его плеч. На его витых рожках танцевали черные молнии, а сердце тоже, как и у Сорея, плакало… Плакало, обливаясь кровью и воя раненым в самую душу волком полнолуния, что воплощала в себе луна, одевшаяся в смертную тень мира. Инноминат, подойдя, обнял его за плечи… Обнял, и зал поглотила тьма… Поглотила, скрыв истину. Она скрыла истину, сокрытую в сердцах живых. Черное колдовство развеивалось. Развеивалось, возвращая все на свои места. Великий закат тьмы состоялся. Луна сошла с неба, уступив место солнцу новой эры. Она уступила ему место, даровав миру новый рассвет.