Закат Тьмы: Сумеречное затмение голубой Луны или серебряный пепел разбитых сердец

*Ночь 2* *** *Падший * *** Он приходил в себя тяжело… Тело болело, а голова раскалывалась. К тому же ему был холодно. Открыв слипающиеся глаза, он с трудом поднял голову. Оказалось, что он стоял. Стоял босиком на холодных плитах какого-то храма. « - Трон Эмпирея…» - внезапно всплыло в замутненном сознании, но это знание принесло только еще большую боль. Он попробовал пошевелиться и зашипел. Нестерпимо сильно болела и жгла шея, а лед, поселившийся в теле, немилосердно жег, буквально разъедая его изнутри. Он внезапно понял, что обнажен, а на его плечи накинут только его бывший плащ, кем-то заботливо ему оставленный. Его руки были подняты вверх и буквально скованы черной цепью, теряющейся у потолка. Такие же, состоящие из теней цепи, живыми кобрами тьмы обвивали его щиколотки. Затем он услышал тихий, вкрадчивый смех, донесшийся откуда-то издалека. Зрение наконец-то адаптировалось, прояснившись и вернувшись полностью, а посему он узнал, что в храме он не один… На каменном троне, сотканном из гротескных, базальтовых черепов и украшенного странными разноцветными мечами из кристаллов, сидела его копия - его тело, одержимое тьмой. Его копия сидела на троне и улыбалась ему. Улыбалась, скаля белые, как сахар демонические клыки, но самое мерзкое заключалось в том, что его двойник там был не один… Оба Миклео сейчас тоже были там… Один - сотканный из тьмы, сидел у подножия трона. Сидел, перебирая в мертвенно бледных пальцах черную цепь, спускающуюся с ошейника, застегнутого у него на горле, а второй… Второй сидел на коленях экс-Сорея. Сидел полностью обнаженный и, к удивлению водного серафима, с сильно отросшими лазурными волосами. Его руки были скованы за спиной, и их держал в приподнятом состоянии крюк, свисающий с потолка. На его спине были следы плетей. Кровь все еще катилась по ней, поднимаясь вверх ледяными язычками серебряного пламени. Серафим плавно скользил вверх-вниз, словно, участвующий в скачке в родео, жокей. Сорей-серафим не видел его взгляда, но буквально всеми фибрами души ощущал его душевные муки и страдания. Он видел это. Видел… Видел, как его любимый затрясся, а по его коже побежали бисеринки пота, хоть в храме и было чертовски холодно. Это не помешало Миклео буквально начать сгорать от стыда. Его насиловали на глазах у того, кого он любил больше жизни. Причем это с ним делало нечто, укравшее у его возлюбленного его человеческое тело и буквально разорвавшее его собственную душку надвое… Миклео плакал в душе, чуть ли не воя в голос от отчаяния, а Сорей-серафим тщетно пытался понять, почему он вообще чувствует холод, если стал серафимом воды. Ведь по логике стужа ему теперь была не страшна и ни по чем. Правда, при условии, что этот холод не был результатом какого-нибудь темного арта, тогда бы это все объясняло. Темный Пастырь же, тем временем продолжая дьявольски улыбаться, притянул Миклео к себе. Притянул и впился в плотно сжатые губы юноши полупоцелуем-полуукусом. Впился, проталкивая язык ему в рот и до крови кусая за губу. Миклео вскрикнул и отстранился, но был мгновенно, притянут обратно за цепь, скрепляющую уже его ошейник. Вырвавшись на миг, вновь он оглянулся на Сорея-серафима, одарив его взглядом буквально залитых слезами глаз. Сердце бывшего Пастыря наполнилось праведным гневом, когда он увидел хрустальные слезы потоком льющиеся из чудесных глаз его возлюбленного. А еще он увидел кровь, потекшую из раненной губы и искры черного пламени, оставленные на его коже злонамеренно. В зале закружились снежные смерчи. Закружились и опали раздавленные волей темноты, все же Сорей-серафим был еще слишком юн и сила ему подчиняться отказывалась. От бессилия он заскрежетал зубами, а его визави вновь улыбнулся, слизывая кровь Миклео со своих губ. « - Демон! Зачем ты это делаешь?! Что тебе надо?! Почему ты делаешь это с нами?! Кто ты? Ты не Маотеррус и уж точно - не Хельдальф! Ответь мне - кто ты такой! Что ты такое! И зачем тебе мое тело?! Ты не мог найти себе более подходящего сосуда?! Почему ты молчишь?! Ответь мне! Я знаю, ты разумен! Так не молчи же, ответь! Я имею право знать!» - срывая голос, прокричал Сорей, рвясь в путах, но темный лишь рассмеялся, вновь притянув к себе Миклео и страстно целуя его в шею. Серафим в его руках дрожал и пытался вырваться, но не мог. Вокруг вспыхивали сдерживающие руны и духовные путы. Он буквально с ног до головы весь был окутан темными заклятьями. А затем Падший встал. Встал, грубо швырнул пленника вниз. Миклео на миг повис на связанных руках, а затем упал ниц, когда удерживающие путы исчезли, но сбежать он попросту не успел. Наклонившись, Падший схватив его за волосы, повернул лицом к Сорею-серафиму и недолго думая, продолжил вдалбливаться в его тело, поставив пленника на четвереньки и заставляя смотреть на своего возлюбленного. Миклео продолжил плакать, шепча помертвевшими губами что-то невнятное, а его двойник тем временем, встав, подошел к Сорею-серафиму, и также дьявольски улыбнувшись, как до этого Падший, прильнул своими устами к достоинству серафима. Сорей вскрикнул. Его обжег мертвенный холод от этого неживого касания. Он чувствовал тьму и зло. Чувствовал смерть, скользящую по его коже. Чувствовал беззвездную бездну. Бездну, буквально поглощающую каждый миллиметр его естества. Губы призрака скользили по его стволу, а пальцы нежно перебирали, властно массируя мошонку. Он перебирал ее, медленно перебираясь к его аналу. Сорея выгнуло дугой, а в позвоночник словно ударила ледяная молния. То, что в него ввели пару пальцев, это конечно было ничего и совсем не так страшно, проблема заключалась в том, чем на самом деле являлся тот, кто явно собрался заняться с ним проклятой любовью… « - Какого хеллиона вы оба делаете?! Отпустите нас! Слышите?! Можете убить меня, но отпустите Миклео! Он ни в чем не виноват! Он слишком долго страдал!» - шипя от боли и давясь словами, прохрипел осипшим от накала тьмы голосом, Сорей. Ответом ему вновь стало молчание и ели слышный плач Миклео. А темный серафим тем временем продолжал… Сорей зашипел. Ему совершенно это не нравилось. Особенно не понравилось то, когда в него вошло нечто. Холод металла он ощутил слишком остро. Его тело сжалось. Он дернулся в оковах и закричал. Закричал, когда его укусили. На это раз яд был иным… По телу разлился жар. Разлился, сдвигая все остатки здравомыслия и туманя его сознание в холодном омуте пустоты… За его спиной стояла Роза… Повернув его голову назад, она поцеловала его в губы… Поцеловала, смотря пустотой, заполняющей провалы ее мертвенных глаз. Его целовала нежить… Целовала, вбивая нечто в его тело и от этого ее поцелуя он буквально начал ощущать тьму, ставшую понемногу, словно червь сомнения, разливаться по его жилам ядом разрушения и тления. Его целовала иная сторона, и от этого становилось горько. От осознания он заплакал. « - Роза… Прости меня, Роза… Прости, ты не виновата! Мы оба это знаем! Это была моя вина! Только моя и я понесу за это наказание! Возможно, я уже несу его! Не бойся! Я исправлю все это! Исправлю, и ты будешь свободна! Твои усталые кости упокоятся с миром!» - нежным, пронизанным состраданием шепотом произнес он, отвечая на ее пропитанный тлением поцелуй. Она внезапно отстранилась, а в ее черных, как обсидиановое стекло глазах вдруг на краткий миг зажглись лазурные кружки мертвенного света. Зажглись, даруя ей ее утраченное здравомыслие и призрачную тень души. И она вновь улыбнулась ему. Улыбнулась, отходя во тьму… Сорей успел лишь мельком, краем глаза заметить сверкающий черными молниями шипованный ошейник, обращенный шипами вовнутрь, сжимающий ее шею и иглы, пронзающие ее грудь, как цветок. Она все еще улыбалась ему. Улыбалась, источая тьму и смерть… Он вздрогнул, ужаснувшись. Перед ним была не Роза… Больше не Роза… Ему явился злой дух, по воле злых сил принявший облик его подруги и оруженосца, и сейчас тени поглощали одну из дочерей тьмы. Поглощали, стирая саму память о девушке из мира живых. Они поглощали ее, даруя ее душе вечную ночь, немилосердно стирая из ее глаз даже любой намек на живую мысль. Сорей, не вынеся этого зрелища, отвернулся. В его глазах стояли кровавые слезы. Призрачный двойник Миклео отстранился. Отстранился, получив, что хотел. Он летучей походкой подошел к Миклео и, наклонившись, припал к его губам, разделяя с ним поцелуй, залитый кровью его возлюбленного. Миклео закричал. В него били молнии. Били не сжигая, а словно меняя в нем что-то и преображая в нечто. Сорей понял - Падший хочет превратить в драконов их всех. Но, нет! Он не позволит этого! Не позволит этому случиться! Не в этой жизни и даже не в следующей! Он не позволит ему сделать это! Не позволит, ведь он все еще Пастырь, хоть и стал серафимом. Он видел, как призрак заставил Миклео взять в рот свой член, предварительно поместив в рот несчастного серафима металлический круг на тесемках и завязав его у того в волосах. Он заскользил в его рту, удерживая голову Миклео у себя в руках, а Миклео… Миклео пытался призвать свою силу, но у него ничего не получалось. Вокруг его головы тлели руны. В воздухе вились древние руны Авароста. Они сияли фиолетовым огнем и били молниями, а затем… Затем из тьмы соткались фигуры Симонны и Луннара, и сердце Сорея упало… Если у него еще была надежда вырваться и победить, то сейчас она умерла. На лице темной серафимы царила улыбка полная яда. Девушка пришла за местью. Пришла за счетом, что оплачивается только кровью и без оплаты уходить она явно не собиралась… Луннар, окутанный тьмой, подошел к призрачному Миклео и недолго думая, вогнал уже в него свой член, мгновенно погрузив свои клыки в его пропитанное тьмой тело, а после… После он взревел… Взревел, окончательно теряя человеческие черты и превращаясь в громадного демонического лиса-оборотня. Падший же наслаждался. Он, кончив в Миклео, опустился на колени, прильнув к члену серафима и принявшись ласкать его языком создал из мглы плаг, что мгновенно ввел в тело пленника, заставив того кричать. Миклео захрипел, мысленно проклиная происходящее. Кончить он, в отличие от остальных, не мог. На его члене было заклятье. Рунный кружок вился вокруг его органа, причиняя ему неизбывные страдания. Ведь как бы там ни было, но он был отравлен куда сильней, чем Сорей. И будучи серафимом воды, был сверхчувствителен не только к недоброжелательности, но и к афродизиакам. И именно поэтому он и мучился, тщетно стремясь облегчить свою муку. Симонна, подойдя к Сорею все еще ядовито улыбаясь, обошла его кругом, нежно проводя рукой по его торсу и кубикам пресса. Провела, царапая кожу острыми коготками и желчно смеясь. « - А ты изменился, Пастырь! Или ты теперь уже серафим? Скажи, как мне к тебе обращаться? Знаешь, а тебе идет синий цвет! Он так очаровательно гармонировал бы с цветом летних небес! Жаль только, что лета теперь не будет! Ведь настала вечная зима! Да и неба ты больше не увидишь, а не то, что Солнца! Тучи больше не разойдутся! Знаешь, а ведь Солнце выцвело, стало черным, как черная дыра, а Луна… Луна умерла, как и все надежды зестирийцев! Ты облажался, Пастырь! Теперь пришло время пожинать плоды и платить по счетам! И уж поверь мне, я заставлю тебя страдать! О, ты познаешь страдание, какого еще не изведывал! Будь уверен в этом - о, сын моего любимого!» - жестко произнесла она, сверкнув глазами, а после подошла к нему вплотную и поцеловала в уста… Поцеловала, обхватив его голову кончиками своих ледяных, как сама смерть пальцев. В тот же миг Сорей познал боль. Он познал всю боль мира… Миллиарды душ умирая, бились в агонии… Они бились в муках, сжигаемые нескончаемым пожаром. Бились в конвульсиях, утопая в чудовищных волнах бушующего моря. Миллиарды смерчей перемалывали горы, извергались вулканы, а земля проваливалась, вздыбивалась, ходя магматическими волнами и погребая в своих недрах целые цивилизации. Он ощущал весь этот страх и безумную боль, испытываемую несчастными жертвами великой катастрофы. Он ощущал страдания всех живых существ, что перестали существовать в один кромешный миг. Он ощущал их смерть и агонию… Он проживал их жизни. Проживал, смотря на мир их глазами, дышал их легкими и плакал их слезами… Он был ими… Был, чувствуя весь ад и всю недоброжелательность переполняющую его, но даже этого все еще было недостаточно, чтобы подарить ему крылья тьмы. Драконом он не стал, как того желали падший и Симонна. Он оставался самим собой. Оставался Сореем, серафимом воды. Серафимом, чье сердце пронизывали, переполняя, как чашу терпения, абсолютные скорбь и сострадание… « - Все! Хватит! Довольно! Остановись, Симонна! Прошу тебя! Умоляю! Остановись! Не нужно больше! Я понимаю! Я все понимаю! Мне жаль! Правда, жаль! Прошу, прости меня, Симонна! Ты должна понять! Иначе было нельзя! Это был единственный способ спасти его! Он мог быть спасен только через смерть, поэтому прошу тебя, прости меня, прости и прими это! Он любил тебя до самого последнего, и он надеялся, что ты будешь жить и будешь счастлива! Прошу, прими этот его дар! Прими и отпусти свои горе и злость! Его душа исцелена и свободна! Радуйся! Его страданья окончены! Так живи же! Живи и тоже будь свободна! Прошу тебя, Симонна! Выполни его последнее желание! Выполни его из любви к моему отцу! Прошу тебя! Он ведь сам хотел этого! Он попросил меня сделать это! Попросил, поэтому прошу тебя - остановись!» - теряясь в этом аду, отчаянно закричал он, плача кровью. « - А ты? Ты остановился? Ты помиловал моего любимого? Нет! Ты не сделал этого! Ты убил его! Убил! Хоть я и просила тебя! Умоляла, стоя на коленях, но ты! Ты оказался бессердечней самого дьявола и поэтому - страдай! Страдай вечно!» - окутавшись тьмой, закричала она ему в лицо, и его сознание потонуло во тьме. Потонуло во тьме, пронизанной энтропией, пропитанной страданиями жителей Зестирии и окрашенной ревом новорожденного дракона, что все же родился… Родился, не выдержав страданий, выпавших на долю его возлюбленного. Сорея поглотила ночь.