Соответствие

9-й год К. В. 13-й день Зимних Скал * * * — Подкупили, как пить дать подкупили, — злой и раздосадованный седой майор сплевывает на камни. — Да как их подкупили, если они застрелились? — отмахивается второй, молодой капитан. — Может, семьям деньги нужны? — неуверенно предполагает третий, простой корнет. — Да ну, бред какой-то, — неуверенно передергивает плечами капитан. Клаус проходит мимо, даже не оборачиваясь в их сторону, но губы против воли сжимаются, а затем кривятся. Дерьмо! Лошадиное и свиное дерьмо! Как они все облажались, Леворукий бы их подрал! Клаус не зол — он в бешенстве, — на себя, на всех вокруг и на Валентина в частности. Он должен был защитить Лионеля! А теперь Его Величество серьезно ранен, и лекарь пока ничего не говорит — болт, попавший в Лионеля, единственный из всех вымазан в какой-то отраве. «Попади стрелявший в сердце, Его Величество бы не выжил, — вспоминает Клаус слова лекаря и сжимает кулаки. — Но плечо — задеты мышцы и кость, поэтому организм может справиться. Определенность будет через несколько часов». Ожидание невыносимо. Картина застывшего лица Лионеля в памяти невыносима. Мысль о том, что Клаус может его лишиться — да легче сразу застрелиться по примеру убийц, будь они прокляты Четырьмя Домами! Но как раз это еще невыносимее — что все стрелявшие мертвы и некого допросить, хотя Клаус все равно распоряжается о допросе всех присутствовавших на смотре — и высших, и низших чинов. Никто не покидает крепость и не входит в нее, хотя Фебиды хочется послать в Закат и сжечь целиком, чтобы стереть все, заново переписать день. Клаус пересекает плац, обходя похоронную команду, смывающую кровавые лужи с камней. Небо темнеет еще больше, и в тусклых сумерках факелы отбрасывают неясные тени. Зато кошкин снег перестает падать — надолго или нет, непонятно. Как вовремя! Сарказм и цинизм внутреннего голоса зашкаливают, но Клаус не в состоянии сейчас мыслить яснее. А еще Клаус не знает наверняка, не уверен, но противное, надсадное нытье внутри не дает покоя. Это безответственно, это нерационально, это мерзко с его стороны — так он, по крайней мере, себе говорит. Но вдруг, вдруг он прав?! И он отправляется к Валентину, чтобы выяснить раз и навсегда, хотя и чувствует себя так, словно готовится прыгнуть в ледяную пропасть. — Как же так вышло, что единственный отравленный болт — именно тот, который попал в него? — Клаус выделяет последнее слово, зная, что Валентина это раздражает. Валентин в одной из комнат, сидит на постели, привалившись к подушкам. Он бледен, но на щеках нездоровый румянец, а плечо перевязано, и на повязках свежие кровавые следы. Сейчас Клаусу на это плевать, потому что Лионелю гораздо хуже. И это вина… Возможно, это вина… — Я не знаю, — по голосу слышно, что Валентин тоже зол и, вероятнее всего, на себя. Клаус подходит вплотную, склоняется над ним и смотрит в глаза. — Ты ненавидишь его. Всегда ненавидел. Купить людей тебе не составило бы труда. Как и найти правильную точку давления на них, чтобы потом они замолчали навеки. Во взгляде Валентина полнейшее потрясение, но Клаус делает вид, что не замечает. — Семеро наших мертвы, трое ранены, включая тебя. Но отравлен один болт. Один! Для которого остальные были использованы лишь как прикрытие. И выстреливший этим болтом прятался в соседней башне, а не внизу, среди солдат. Да, я заметил, я высчитал примерную траекторию выстрела. Кошкин снег и серость — если бы не эта тусклость вокруг, я бы, возможно, увидел человека в башне. Но ведь ты на это и рассчитывал? Валентин подается вперед, забыв о ране, и шипит на Клауса: — То есть ты хочешь сказать, это был я? Совсем ума лишился? — А кто еще мечтал о том, чтобы Ли сдох? — шипит Клаус в ответ. — У кого еще есть доступ ко всему? — В меня тоже стреляли… — начинает Валентин. — Ты прикрыл его, чтобы снять с себя подозрения, — безжалостно пресекает Клаус. — Ты — мог. Ты — Придд. — Ты тоже. — Не такой, как ты, и тебе об этом известно. Валентин откидывается на подушки и кривит губы, но лицо его выглядит совершенно спокойным — уже натягивает маску, уже успевает собраться и сдержать себя. — Если бы я хотел, — медленно произносит он, — то давно убил бы его; а чтобы изящно закольцевать — тем самым ядом, который ты украл тогда у меня. Чтобы было красиво и романтично, как раз на твой вкус. Клаус усмехается. — Конечно, напомни мне об этом еще раз, словно я могу забыть. — Всего лишь констатация факта. Клаус выпрямляется и небрежно стряхивает капли воды с плаща. — Пока ты не найдешь настоящего виновника и не предъявишь мне доказательства — доказательства, которые сумеют меня убедить, — я вправе считать, что это мог быть и ты. Кажется, пятна на повязке Валентина становятся больше, но тот сохраняет бесстрастное выражение лица. — После покушения, — замечает он вскользь, — меня, скорее всего, отстранят от должности, и расследование будут вести другие люди. Возможно, даже и ты в качестве нового капитана Королевской охраны. Если Его Величество выживет, — добавляет Валентин, и это оказывается ошибкой, потому что Клаус срывается и трясет его, схватив за ворот рубашки. — Если он умрет, — говорит он низким, почти рычащим голосом, — то виновен или нет, за это ты мне ответишь лично, — после чего резко отпускает Валентина и уносится прочь. Похоже, они никогда не перестанут ссориться.