Аэтернус сомниорум: "Кровавый Закат" или "Мир для Людей!"

*Вендетта 9* *** *Рейм* *тысяча лет спустя * *** Луниас смотрел в окно. Эфир дрожал. Свет солнца словно померк. Даже птичьи трели и те унялись, замолкнув. Эмпирей вздохнул и отвел взгляд от видов Рейма, переведя его на свои руки. Зрелище его слегка опечалило и грустная, призрачно-скорбная тень улыбки тронула его чуть побледневшее лицо. Мерный, звездный свет, скатываясь с рукавов мантии, буквально сочился из пор его кожи… Он истекал, постепенно заставляя его тело истаивать, превращаясь в легкую, белесую дымку. Сила брала свое… Вернее даже не сила, а прошлое… Прошлое настигло его, вонзив свои безжалостно-смертоносные клыки в самое сердце. Он вновь усмехнулся, еле сдерживая слезы. Маомару, соткавшийся из теней, подойдя к окну, оперся о стену спиной и плавно съехал по ней вниз, опустив голову и буквально вперив уже свой взгляд в свою же черную чашу… « - Простите, лорд, но сейчас моя магия бессильна… Врата времени открыты настежь, и закрываться наотрез отказываются. Делик сделал все возможное, чтобы хоть как-то замедлить этот процесс. Его лента Мебиуса работает на полную, но я не знаю, насколько хватит его сил, пусть даже он и -сантье…» - с грустью в голосе произнес хранитель черной чаши. « - Не вини себя, Маомару! Ты тоже сделал все, что мог, а я… Я даже предположить не мог, что того, что ты и Сорей сделали для меня, будет недостаточно… Что этот кошмар продлится и даже мои ключи окажутся бесполезны изменить что-либо…» - надтреснутым голосом произнес Луниас, вглядываясь в мерцающую дымку. В воздухе носились драконы. Дракон, хранящий ключ времени, безумно мечась из одной стороны в другую, летал над садом. Его эфемерные крылья горели, а лазурные волны, истекающие из реальности, пронзали прозрачное тело. Акварис, усевшись на клумбе, шипела. Лил дождь. Луниас все явственней и явственней вспоминал свое прошлое, и от этого вспоминания на его одежде, повинуясь неведомой воле богов, вспыхивали, начиная тлеть и светиться древние раны. Раны, полученные им в ходе чудовищной войны с «Кровавым Закатом»… Эмпирей понимал, его прошлое взывало к нему. Взывало, отчаянно требуя вернуть ему его бытие. Он сжал зубы. Воспоминания резанули не хуже кинжала, и по сжатым пальцам заструилась пропитанная магией кровь. Он вновь видел их… Видел всех тех, кого смог тогда защитить… Но какой ценой?.. Имя… Имя, данное ему Сореем… Имя, что он взял тогда, после окончания кошмара - Мирико - Земля, стоило слишком дорого… Он ведь тогда действительно умер… Умер вновь… Умер, расщепив саму природу своей души, саму ее квинтэссенцию, ту неделимую часть ядра бытности, составляющую весь конгломерат бытности и самостийности, подарив всем иным счастливый шанс на спасение. Он помнил, множество сотворенных им фантомов были уничтожены. Они стали для него безвозвратно потерянными, исчезнув из мира и оставив его душу искаженной и разорванной в клочья. Он сам чувствовал себя потом все те годы всего лишь пустой оболочкой себя прежнего, а не эмпиреем или даже простым серафимом. Он чувствовал себя примерно так же, как Сорей, когда одолжил свое собственное тело Солярису, заключив сделку с А`Рен`Ри. Луниас почти зарычал от злости. Сила буквально бурлила в нем. Бурлила, ярясь и норовясь вырваться на свободу, стремясь буквально разорвать его в клочья. Она искала выход из безвыходной ситуации. Ситуации, в которую он угодил по собственной воле… Со злости ударив кулаком в стекло, из-за чего оно заиндевело и мгновенно разлетелось истаявшими осколками, он черной грозовой тучей вышел из зала. Маомару же остался сидеть на полу, подняв вслед ему, горящий багровым взгляд, кровавых от тьмы глаз. На лице темного серафима царили ночь и печаль, но он улыбался… Улыбался улыбкой смерти. А тем временем по его щеке, горя багровым светом павших душ, катила слеза скорби. Он был бессилен… Бессилен что-либо изменить, ведь он и так уже сделал уже слишком многое, нарушив чудовищное количество писанных и неписанных правил и законов… Даже выпив тьму из сердца Луниаса, он не смог дать тому сил скрепить все осколки его души, чтобы восстановить ее целостность. Теорлинг также оказался бессилен, и теперь раны, полученные лордом, давали о себе знать… Они давали о себе знать, раня не только лорда Луниаса, но и лорда Сорея и весь преображенный мир… Мир, чье имя и природу и воплощали вдвоем оба лорда, удерживающие власть небесных престолов. Медленно поднявшись с пола, Маомару побрел вслед за лордом, а Дракон за окном вновь взревел в очередном припадке безумия, бросившись на стену и ломая себе крылья. Кронос страдал. Страдал так же, как и его лорд… Окно вновь было целым. Время неумолимо бежало вспять. Бежало, переписанное Деликом и в какой-то мере зачарованное Мирико, но даже этого все еще было недостаточно. Рейм терял себя, а живущие на планете теряли свою жизнь… « - Проклятье! Мы должны что-то сделать, иначе это и вправду плохо кончится!» - злясь на себя и на собственную беспомощность в мыслях, обреченно-раздосадованно подумал хранитель зла. Он действительно не видел выхода из сложившейся ситуации, она действительно казалась ему безвыходной и в корне проигрышной. Он вышел из зала, а краски мира понемногу угасали. Угасали, чертя все больше и больше глубоких ран на душах и телах тех, кто посредством своего бытия поддерживали жизнь в мире. В Рейме бушевала буря. Время неумолимо истекало. Лента закручивалась сильнее. В отраженьях отражались осколки прошлого и несбывшегося. Драконы продолжали реветь, а Мирико… Мирико смотрел в тьму человеческих сердец, ведь коварная ночь открыла перед его взором всю глубину бездны и тьму сердец, сокрытую от глаз, как живых так и мертвых. Буря усиливалась, и стоя по пояс в реке, Сорей искал решение, оно было почти на поверхности, но ускользало от него, уплывая золотой рыбкой, и только тени проходили мимо… Проходили, улыбаясь ему улыбкой осеннего листопада. Закат умирал, окрашивая мир в свои погребально-бордовые тона… И от воя драконов стыли сердца… Черной кровью окрасивши мир. И никто не мог разгадать, как исправить непоправимое… Как вылечить неделимое… И навеки растертое в прах. В сердце, как яд паука… Поселился проклятый страх… *** « - Пламя как клинок чертит путь сквозь ночь, и течет рекой, ведя за окоем. Все мерцает нить, лезвием стальным. Правым быть нельзя, равно как - святым. Прошлое обманет, отравит как вино, что змеиным ядом было проклято… Нужно быть беспечным, шустрым как койот и тогда, наверно, будет круглый год, Солнце невезенья светить с небес широт разбойникам, убийцам, бандитам, торгашам, А не святым владыкам, хранящим силу вод… Ведь мир жесток, бесчестен, беспечен, непредвзят. Он видит только горе и сердца черный яд. Он алчно жаждет крови, как мрачный вурдалак, находя, неволит, лишая счастья враз. Огонь погаснуть может, как лепесток свечи, но только все же, прежде свои пожнет плоды… Исчезнет быстротечно волшебная заря. На место незаметно придет пургой зима… Она оденет латы из сумрака и слез, и по земле богатой, пойдет когортой гроз. Заметно и не очень расчертит небосклон и черной очень стужей сведет людей покой. На миг застынет время, в глаза взглянув судьбе. И колесо затмений помчится по траве. Взглянут друг другу в душу все части бытия и в царстве, полном бурей, исчезнет разом тьма… Огни переплетутся, сверкая ночи сном, и чем все отольется, узнает лишь покров… Молчать безумно будет святое колесо. Ведь вечность незаметно себе возьмет свое… Она разымет скрепы, порвет оковы сна и выпустит на волю слепого злобой пса. Он волком черной стаи, помчится по земле. Луну рыдать заставит, в холодной стужей тьме. Сиять прекрасно будет волшебный серп души. На озере вселенной возникнут две звезды. И будет льда завеса невидимым барьером их разделять на деле, свой возведя предел. И даже в тьме столетий или под градом стрел, они не смогут все же, свой разорвать таймень. А коли все ж исчезнут, то враз падут века и сгинет, словно дымка святая дней весна. Исчезнут сновиденья, и ночь любви пройдет. Ведь только в сердце жизни любовь души живет. Но если все ж найдутся отчаянье и страсть, то два огня сольются, свою убив печаль. И свет тогда прольется, мрак ночи осветив и в мир любовь вернется, всем солнце подарив. Проснется вера в чудо и будущего жизнь. Ведь время все ж врачует, хоть медленно как мир… Все раны исцелятся. Минует ночи тьма. И свет волшебный счастья пребудет навсегда… Но, а пока что буря бушует на земле и ищут, ищут люди, свой свет в кромешной тьме… Они блуждают тенью по призрачной реке, что омутом забвенья течет в ночной стране… Они блуждают вечно и ищут огонек, что верой и надеждой всегда хранит зарок…» - слышалось в шуме ветра.