Всё лучшее умножается на три

      Нанесённый ущерб просто невозможно оценить. Невозможно измерить цифрами то, насколько огромные потери понёс мир, когда особняк Озборна пошатнулся и сравнялся с землёй, постепенно оседая, будто теряя сознание, сдуваясь прямо на глазах.       Тёмная машина только успевает повернуть к дому, как разносится взрыв. Когда люди уже выходят из автомобиля, от дома остаются только руины. Фундамент разрушен, и только крыша прикрывает все трещины и сквозняки.       — Твою же мать, — первым отмирает Тони. Он стоит рядом со Стивом и не может поверить своим глазам. А он, между прочим, им всегда верит. Но сейчас это трудно. — Озборн…       — Что тут происходит? — из подъехавшей машины вместе с Барнсом выходит интересный человек. Он высокий, с повязкой на глазу. И он смотрит на Старка так, будто только от него одного желает услышать ответ. — Я опять узнаю обо всём последним.       — Капитан Фьюри, то есть... Ник,  — Картер смотрит на человека с повязкой, как на главного кумира своей жизни. — Простите, что не доложила обо всём сразу.       — Мы потом разберёмся с этом, а сначала, — Фьюри приподнимает брови и смотрит на Тони, пока тишина прерывается только шелестом листвы от противного промозглого ветра. — Старк… ожидаю завтра в своём кабинете. Если бы не мистер Барнс…       Только вся польза от приезда — в словах. Тони ещё трясёт. Он знает людей под завалами. А ещё — он помнит, как выстрелил в человека. И это совсем нелегко.       — Ты в порядке? — Стив видит его состояние и отводит в сторону. Они уходят в машину, а остальные так и стоят. Разрушения радуют некоторых — это так. Как рушатся карточные домики, так и рушится вся жизнь.       Особняк забирает пятерых людей, хоронит их в себе. И потом — на них повесят все грехи мира. Брока — мёртвого по случаю — обвинят в смерти Гвэн и в похищении, как минимум, десятерых людей. Найдут, что приписать и остальным. Только история так и не будет узнана до конца. Разве что в нескольких головах она так и будет храниться, как память.       Сэм бьёт Баки, а потом обнимает так крепко, как только может. И он, чёрт возьми, имеет на это право.       — Что за идиотская привычка сбегать без предупреждения? И читать чужие сообщения?       — Прости, — Баки выдыхает это в шею, пока Наташа не подходит к ним.       — Очень милая картина, не хотела мешать… просто хотела сказать спасибо. За то, что хоть кто-то меня послушал.       Баки бросает на Сэма взгляд, как просьбу понять и принять. Как просьбу не выдумывать лишнего. Потому что в следующую секунду он протягивает руку и обнимает Нат. Без спроса и сожалений. Кажется, он помнит её всю. И за долгие годы, он готов поставить на это всё, она не меняется совершенно.       — Эти сентиментальности не для меня, — из объятий она вырывается не сразу. И действует мягко. Оказавшись на свободе, она улыбается ребятам. Хлопает каждого по плечу. — Удачи вам. А мне пора ещё объясняться… и много прочего дерьма.       Она уходит, а они остаются. Молчание некоторое время ещё окутывает их уют, а потом становится не по себе: приходит осознание произошедшего. Приходит и ужас того, что могло произойти, а по нелепым обстоятельствам просто не произошло. Просто случай.       Просто жизнь.       Просто детали, которым можно и не придавать значения. Сэм что-то забывает, что-то помнит даже лучше, чем следовало. И вот помнит он, как долго они добирались до дома. Как долго принимали душ, будто желая смыть с кожи весь этот сумасбродный день.       А ночью, где-то между двух и половины третьего, в дверь постучали. И Сэм пошёл открывать.       Но прежде, у самого дома, когда тишина была такой заразительной, а человек с повязкой на глазу хмуро смотрел на разрушенный, пылающий особняк... голос Сэма разнёсся, как гром:       — Так кто такой, мать его, Ник Фьюри?