Дождь, кровь, Невервинтер

      Пробираясь между надгробий по раскисшей земле, Алисма изо всех сил старалась не жалеть о своем решении. Напоминала себе, что пришла на кладбище не одна, с ней жрец и паладин, которые легко отгонят нежить, — и все равно боялась. Дождь кончился, но небо не просветлело, городские огни остались позади, а фонарь в руке отбрасывал на могилы самые причудливые тени, неприятно будоража воображение.              Проще всего было держаться поближе к сэру Касавиру, но именно этого Алисма сделать не решалась. Обвинения судьи Олеффа и так крутились в голове. Распутство? Убийство? Сами эти слова не могли относиться к сэру Касавиру, и все же он сам говорил, что в его жизни было больше грязи, чем она в состоянии представить…              Алисма не хотела выглядеть настороженной, разочарованной, малодушной — и, наверное, выглядела именно так, если не хуже! Но как вести себя так, чтобы ничего не испортить еще больше, она совершенно не представляла.              В неуклюжей попытке одним выстрелом убить двух зайцев, она поравнялась с братом Онаном. Он бросил на нее короткий взгляд и отвернулся — должно быть, злился за то, что стража вмешалась в храмовые дела, но Алисма решила так легко не сдаваться.              — А вы-то что думаете по поводу Брайли, Тонан? — спросила она, будто ничего не заметив. — Почему бы он мог совершить такое?              Как она и рассчитывала, это обращение немного его смягчило.              — Общение с недостойной женщиной развратило его душу.              — Женщиной?              — Госпожой Челдарсторн.              И тут была она! Алисма всецело разделяла неприязнь, прозвучавшую в голосе Онана, пусть даже другие его слова показались ей отборным бредом.              — Если злые силы пожелали обрушить стены Зала Справедливости, они направили к ним именно ее! Она называет себя покровительницей искусства, а на самом деле желает только разрушать и губить... Я говорил Брайли об этом, но он был таким безрассудным, таким самоуверенным! Виделся с ней даже в стенах храма! Не сомневаюсь, это она и подговорила его осквернить гробницу!              — И зачем ей это? — протянула Алисма, враз почувствовав себя неуютно в компании фанатика.              — Она собирает предметы искусства. Так это называет. На самом деле, это подарки ее любовников, дары похоти. Последнее время они с Брайли только и говорили, что об артефактах, которые могут быть найдены только в гробнице, предметах, исчезнувших во время чумы… И вы не представляете, какой у Брайли при этом был вид! Он был обречен пасть жертвой этой распутницы!              — Вы-то откуда знаете, о чем они говорили?              — Конечно же, я слушал их разговоры!              — А, ну да… Понятно…              Алисма понадеялась, что в темноте он не увидит выражения ее лица, и что голос ее не выдаст. Теперь ей было страшно вдвойне: распространялась ли ненависть Онана только на Офалу или на всех женщин вообще? А вдруг это он скормил недостойного товарища нежити, а потом, как ни в чем не бывало, затворил за собой двери гробницы?              Тяжелое чувство только усилилось, когда они зашагали по аллее из разросшегося терновника, где из сплетения ветвей выглядывали воздетые к небу руки и суровые лица крылатых каменных целестиалов. Алисма от души пожалела, что государственных преступников в Невервинтере не принято закапывать, как собак: сколько проблем, возможно, это позволило бы избежать!              Онан приложил ладонь к ничем не украшенной двери. Чары на ней всколыхнулись, замерцали, и Алисма услышала, как внутри гробницы пришли в действие какие-то механизмы. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в нее можно было пройти, и Алисма сглотнула, ощутив характерную смесь запахов: тлен, мускус, затхлость, эктоплазма.              — А гробница большая? — безнадежно поинтересовалась она.              — Два этажа, пятьдесят шесть погребальных камер, — не пощадил ее Онан.              Он зашел в крипту первым и возился теперь с решеткой — точнее, с длинными острыми пиками, перекрывавшими вход в галерею. Алисма совсем не удивилась, заметив на них куски иссохшей плоти. Что было дальше, она толком разглядеть не могла: мерцания магических светильников на стенах не хватало, чтобы рассеять мрак под высокими сводами. Смутно угадывались очертания саркофагов в стенных нишах, сброшенные на пол крышки, вытянутые неподвижные силуэты — Алисма надеялась, что статуй. И уже отсюда слышался шум — скрежет, шуршание, хруст, словно сотни мышей в стенах прогрызали ходы.              — Да охранит нас Тир! — выдохнул Онан.              Пики опустились в пазы, давая пройти, и вновь поднялись за спиной. Алисма попыталась отогнать чересчур яркую картинку, как бьется об эту преграду, не находя выхода, в то время как галерея заполняется бесчисленными ордами мертвецов.              Долго ждать встречи с нежитью не пришлось: кажется, они сделали не больше десятка шагов, настороженно оглядывая разоренные усыпальницы, прежде чем лишенная плоти рука ухватилась за борт своего обиталища.              — Не тратьте молитвы для изгнания нежити, брат Онан, — предупредил сэр Касавир. — Они пригодятся на обратном пути.              Его молот обрушился на то, что силилось вылезти из саркофага. Послышался сочный хруст, словно разбилось вареное яйцо, и костяная кисть соскользнула обратно.              — По милости Тира, я вооружен не только молитвами, — смиренно объявил жрец, снимая с пояса дубинку со свинцовым наконечником.              Что-то подозрительно закопошилось уже в трех усыпальницах сразу, и вскоре Алисма уже поглядывала на дубинку с завистью: для борьбы с нежитью зачарованный меч подходил куда хуже. Она отсекала руки, сносила с плеч ухмыляющиеся черепа, в то время как сэр Касавир и Онан превращали своих противников в груды переломанных костей, которым не так-то легко было подняться с пола.              Чем был богат Невервинтер, так это предателями: уже к концу трехсотярдовой галереи пот заливал Алисме лицо, дыхание со свистом рвалось из груди, а нежить все лезла из бесчисленных камер. Она ползла к живым, как мошкара на свет: древние скелеты, коричневые и хрупкие, иссохшие мумии, дышащие холодом призраки… Слабые противники, но их было так много, что Онану все же пришлось воззвать к Тиру.              Когда кости разлетелись по галерее, Алисма увидела еще одно привидение. В отличие от остальных, оно не рвалось в бой, наоборот, робко жалось к стене у самого входа в гробницу. С такого расстояния и при скудном освещении Алисма не могла рассмотреть его в подробностях, к тому же очертания были зыбкими и смазанными, с искаженными пропорциями. Алисма глядела на привидение, привидение глядело на нее и вдруг сложило перед грудью ладони, будто умоляя.              Невольно Алисма сделала шаг навстречу, но Онан схватил ее за руку.              — Прошу вас, не заставляйте меня тратить изгнание всего на одного мертвеца! Нам нужно идти дальше, прежде чем нежить восстанет.              — Но оно выглядит мирным…              — Лейтенант Фарлонг, вспомните, какие создания тут захоронены!              — Это ведь Фентик Мосс, — севшим голосом сказал сэр Касавир.              Будто обрадовавшись звукам собственного имени, привидение устремилось к нему навстречу, но тут рассыпанные кости зашевелились, поползли друг к другу, костлявые пальцы обхватили рукоять ржавого меча, и Онан еще более настойчиво потянул Алисму за собой.              — Пойдемте, — в его голосе звучало почти отчаяние. — Иначе нам не вырваться из бесконечной битвы!              Они зашагали к ведущей вниз лестнице, но сэр Касавир постоянно оглядывался, а вместе с ним оглядывалась и Алисма. Привидение больше не пыталось их преследовать, только смотрело вслед, а потом и вовсе пропало, будто провалившись сквозь пол.              — Это аббат Мосс? — уточнила Алисма. — Предатель, из-за которого Невервинтер чуть не остался без лекарства от чумы?              — Насколько я знаю, это была вина Дестера Инделайнена, который притворялся жрецом Хельма и под видом благословений заражал отчаявшихся Воющей Смертью, — сдержанно ответил сэр Касавир.              — Из-за преступной беспечности Фентика Невервинтер мог погибнуть! — отрезал Онан.              — А он был каким-то особо ответственным за Дестера? — поинтересовалась Алисма.              На бледных щеках жреца выступили алые пятна.              — Никто, кроме Фентика, не называл Дестера другом! Не ходатайствовал за этого аспида перед лордом Нашером! Не сбежал вместе с ним через портал, трусливо надеясь уйти от ответственности! Возвышая недостойного, не удивляйся, оказавшись вместе с ним в смрадной яме!              — А вообще, куда мы идем? — поспешно поинтересовалась Алисма, не рискуя ввязываться в столь задевающий чувства Онана спор.              — Брайли работал в самых древних помещениях гробницы: когда-то она полностью располагалась под землей. Он успел зарисовать только два саркофага, так что, я полагаю, вам стоит начать поиски там. Хотя не знаю, что вы рассчитываете найти. Мы с судьей Олеффом осмотрели все в том крыле, но не обнаружили даже карандаша Брайли…              Затишье оказалось недолгим: мертвецы вновь повалили из дверей. Но, к удивлению Алисмы, в древних усыпальницах оказалось меньше старых скелетов, чем наверху. Эти костяки выглядели свежими, кто-то еще сохранил волосы и остатки бород, и почти на всех болтались заплесневелые остатки темно-красных мантий. Скелеты не были вооружены, но атаковали так яростно, что и Онану, и сэру Касавиру пришлось пустить в ход свои умения, но сейчас не вся нежить разлетелась на куски — многие только обратились в бегство. Двое или трое оглянулись, отступая, и Алисму поразило почти осмысленное выражение черепов: казалось, они сознательно раздвигали челюсти пошире в издевательских ухмылках.              — А они сильны! — буркнула она, разминая уставшую рубить руку.              — Лжехельмиты! — сказал, как плюнул, Онан. — Можете не сомневаться, их ненависть к Невервинтеру так же глубока, как в день, когда они явились в город!              — Они действительно сильнее мертвецов, которые встретились нам наверху, — в голосе сэра Касавира прозвучала тревога. — Это странно. Почему они оказались здесь, внизу?              — Потому что здесь они и захоронены? После войны в гробнице уже не хватало места… Лорд Нашер приказал сложить тела под полом. Горек будет тот день, когда Гробницу Предателей придется надстраивать еще одним этажом!              Слова Онана заставили сэра Касавира нахмуриться еще больше, и, заразившись его тревогой, Алисма стала внимательнее смотреть по сторонам. Все саркофаги здесь были открыты, некоторые даже вытащены из ниш, и рядом валялись остатки их обитателей — не похоже, что затронутые изгнанием нежити. Скорее, они были разгрызены.              — Мертвецы что, сражаются между собой? — спросила она.              Сэр Касавир поднял вырванную из сустава мумифицированную руку с глубокими следами зубов на пергаментной коже.              — И разрывают друг друга на части. Может быть… может быть, лжехельмиты выгоняют других мертвецов из могил, так что тем не остается ничего другого, кроме как стремиться наверх?              Онан сотворил священное знамение.              — О Тир…Что же натворил Брайли?!              Послышался грохот — похоже, в одной из дальних камер на пол упала плита. Алисма обернулась на звук и вскрикнула, столкнувшись с Фентиком буквально нос к носу. Онан немедля выставил перед собой символ Тира, но привидение отплыло от них буквально на шаг; полупрозрачные руки по-прежнему были сложены перед грудью в умоляющем жесте.              — Он не желает нам зла! — заявил сэр Касавир, отводя в сторону руку Онана, уже готового плеснуть на Фентика святой водой.              — Ты нас слышишь? Хочешь поговорить с нами? — оторопело спросила Алисма.              Привидение кивнуло, глядя на нее большими печальными глазами. Его очертания по-прежнему оставались нечеткими, какими-то распухшими, но теперь Алисма поняла, что перед ней молодой эльф в жреческой мантии, даже в посмертии украшенной символами Тира. Шею пересекала темная полоса, из-за которой Алисма подумала, что эльфу тоже перерезали горло, но потом сообразила, что это след от веревки: Фентик Мосс ведь был повешен. Губы привидения зашевелились, но из них не вышло ни звука — у несчастного существа не было голоса.              — Что ты хочешь сказать? Я не понимаю…              Алисма оглянулась на своих спутников, надеясь, что хоть один умеет читать по губам, но они смотрели с таким же недоумением. Лицо Фентика исказилось, очертания еще больше расплылись, задрожали, и наконец он поманил рукой, приглашая следовать за собой.              — Он может завести нас в ловушку, — предупредил Онан.              — Куда-нибудь, где много злых голодных мертвецов? — уточнила Алисма. — Так мы уже в таком месте.              Залившись краской, жрец бросил на нее сердитый взгляд.              — Но знаем ли мы, чью волю исполняет этот жалкий дух? Пелена заблуждений застилала его глаза и при жизни. Кто знает, какая тварь подчинила его волю сейчас?              Алисма невольно подумала, что при жизни, должно быть, у Фентика было очень подвижное, выразительное лицо — такие смятение и стыд отразились на искаженных чертах даже сейчас. Он затряс головой, сложил, как для молитвы, руки, будто призывая Тира в свидетели своей искренности. И все же Алисма колебалась: полагаться на какое-то привидение лишь потому, что ей самой не нравился Онан, тоже казалось не слишком разумным. Пока она раздумывала, как поступить, сэр Касавир заговорил с Фентиком:              — Вы знаете, что здесь произошло, аббат Мосс?              Призрачный эльф кивнул.              — Брайли в ответе за это?              Черты лица смазались — с такой силой Фентик замотал головой.              — Вы можете объяснить, что нарушило ваш покой?              Привидение вновь прижало к груди руку, второй продолжая манить за собой. Губы зашевелились: Фентик явно пытался говорить медленно и разборчиво, потом — все быстрей и сбивчивей; не в силах донести свою мысль, он встревоженно закружил по галерее.              — Я все-таки хочу узнать, что собирается показать нам аббат Мосс. Вы ведь подстрахуете нас, если что, брат Тонан?              Жрец больше не вступал в пререкания, но продолжал хмуриться, и, возможно, Фентик Мосс поступал благоразумно, держась подальше от бывшего собрата. Он летел впереди, изредка оглядываясь, и бурно жестикулировал всякий раз, когда из камеры собиралась вывалиться очередная угроза.              У недовольства Онана была одна хорошая сторона: рассерженный жрец сам был готов гоняться за нежитью, не давая ей не-жизни. Раньше Алисма думала, что только в сэре Касавире прячется неистовая ярость, заставившая орков прозвать его Каталмачем; теперь ей казалось, что все служители Тира берсерки в душе. Дубинка Онана светилась ослепляющим божественным светом, мягкое сияние исходило от его рук и лица. Мертвецы вспыхивали и чернели под ударами благословенного оружия. Пусть их по-прежнему нельзя было уничтожить окончательно, теперь нежить старалась держаться подальше.              Наконец Фентик скользнул в один из безликих дверных проемов и завис над полом, дрожа и зыблясь. Запах эктоплазмы от него стал почти тошнотворным; будь он живым существом, Алисма предположила бы, что он вспотел от волнения.              В этой камере остался только один непотревоженный саркофаг. Крышки с остальных были стащены и расколоты, даже плиты пола выглядели так, словно их взламывали изнутри. Повсюду валялись изгрызенные, расщепленные кости.              — Он привел нас к месту своего последнего… успокоения, — поморщившись, как от зубной боли, сказал Онан.              Фентик закивал так усердно, словно слова жреца доставили ему величайшую радость, и облетел вокруг закрытого саркофага, указывая на крышку.              — Здесь лежит преступный Дестер Инделайнен, — вновь пояснил Онан. — Он был главой лжехельмитов, и лорд Нашер распорядился сделать для него саркофаг, дабы память о преступлении и посрамлении нечестивца дошла до потомков.              Пока они пробивались через толпы нежити, Алисме было недосуг рассматривать к богатому убранству гробницы, сейчас же она искренне поразилась тому, насколько искусно украшена усыпальница Дестера. Но любоваться тонкой работой по камню не хотелось: мастера запечатлели в нем судьбу предателя. Чума — покрытая язвами птица с лицом старика — накрывала Невервинтер уродливыми крыльями, недремлющее око Хельма горестно взирало на корчившиеся в агонии фигурки людей, пламя пожирало привязанную к столбу фигуру, и в клубах дыма повторялось лицо того же старика: одно, еще неповрежденное, было искажено злобой, на другом выделялся распяленный в крике рот, и так много раз, пока оно не превращалось в безглазую, безгубую головешку.              Однако палец Фентика указывал не на одно из жутких изображений, а очерчивал символ, почти потерявшийся среди них, — маленький глаз, служивший подписью на свитке в когтях птицы-Дестера. Его можно было принять за око Хельма, но если приглядеться, становилось ясно, что это не человеческий глаз: с полукруглой, странно поджатой к верхнему веку радужкой и узким вертикальным зрачком. Ахнув, Алисма сама ткнула в него пальцем и даже не почувствовала отвращения, когда ее рука прошла сквозь холодную бесплотную кисть.              — Я видела его! Видела! У Ходжа татуировка с таким глазом! В смысле, глаз на звере, а зверь на Ходже!              Выразительные, почти живые глаза привидения искательно заглянули ей в лицо, но потом вновь обратились на саркофаг: видимо, имя или ничего не говорило Фентику, или за пределами его возможностей было что-то о нем сообщить.              — Это же символ культа, которому служил Дестер, — недоверчиво заметил Онан. — Кажется, лжехельмиты поклонялись каким-то древним рептилиям... Но культ был разоблачен и уничтожен одновременно с Дестером, еще до окончания войны!                     — Возможно, не весь? — тихо сказал сэр Касавир, и Фентик энергично закивал.              Призрачные руки попытались ухватиться за крышку; эльф сделал вид, что ее поднимает. Его пантомима выглядела почти забавно, но выражение муки и напряжения на лице Фентика казалось неподдельным. Он вновь просяще взглянул на Алисму.              Сэр Касавир протянул ей пузырек со святой водой.              — Будьте наготове. Если что-то попробует выбраться изнутри, когда я начну сдвигать крышку, — кидайте его немедленно.              Фентик за его плечом помотал головой.              — Ты хочешь сказать, мы не справимся с тем, что внутри? — по спине Алисмы пробежали мурашки.              Вновь последовал отрицательный ответ; привидение окончательно утратило четкость очертаний, дымным облачком взмыв над саркофагом. И все же Алисме казалось, что она до сих пор чувствует на себе печальный взгляд.              Она стиснула в кулаке пузырек, наблюдая за тем, как сэр Касавир берется за плиту. На его лбу от напряжения вздулись вены, но с виду плита соскользнула в сторону легко, почти бесшумно, — и Алисма аж отшатнулась от трупного запаха. Дестера похоронили четыре года назад, его обгоревший скелет не мог вонять так сильно!              Сэр Касавир первым увидел то, что лежало внутри саркофага. Алисма даже представить не могла, что у него может быть такое выражение лица: чистейший беспредельный ужас и беспомощность.              — В чем дело? — спросил Онан. — Скорее, скелеты поднимаются!              Никто ему не ответил. Преодолевая себя, Алисма вновь приблизилась к усыпальнице.              Раздутое тело в фиолетовой рясе никак не могло принадлежать Дестеру. Оно начало разлагаться не так давно — лицо, покрытое зелеными пятнами, еще оставалось узнаваемым. Молодой русобородый дварф лежал на спине, вперившись в потолок невидящими глазами. Алисме хватило одного взгляда на некогда ухоженную бороду и символы Тира, вышитые на одеянии, чтобы понять, — поиски брата Брайли закончились здесь и сейчас. Наверное, он лежал здесь всю неделю, не тронутый нежитью, не замеченный Онаном и судьей Олеффом.              Ряса на груди была распахнута, и запекшаяся кровь чернела на коже и волосках вокруг символа, глубоко вырезанного по живому мясу, — все того же миндалевидного глаза с узким зрачком и тремя кровавыми слезами. По рукам и ногам Брайли был стянут кожаными ремнями, глубоко впившимся в кожу, изо рта торчал измочаленный кляп.              — Его положили сюда живым, — собственный голос показался Алисме тоньше комариного писка. — Боги, боженьки, его похоронили заживо!