Алисму разбудил аромат свежесваренного кофе, сдобы и овсяной каши с корицей — слишком божественное сочетание, чтобы оказаться реальностью. Предчувствие не обмануло: к подносу со всем этим великолепием прилагалась Нишка, и она бесцеремонно отодвинулась от кровати, стоило Алисме протянуть руки.
— Не-не-не, все должно быть честно: ты мне — горячие новости, я тебе — горячий завтрак! Сделка, сделка, сделочка!
— А щелбан совершенно бесплатно не хочешь? — проворчала Алисма, переворачиваясь на другой бок и накрывая подушкой голову.
Нишка пощекотала ей пятку.
— Да ладно тебе, не дуйся! Думаешь, с чего дядюшка Дунни такой добрый, подорвался с утра вкусняшки стряпать? Мы тут от любопытства умираем, между прочим! Еще немного — будет полная «Фляга» трупов, и хана твоей опупенной карьере!
Застонав, Алисма села в постели.
— Только не говори, что они с Келгаром сейчас слушают под дверью.
— Позвать? — Нишка сделала широкий приглашающий жест.
С нее бы сдалось не шутить, и Алисма поспешно подтянула спадающую с плеча ночную рубашку.
— Ага, испугалась! Выдыхай, мы тут одни. Келгар нашел работенку под Невервинтером и сманил с собой девчонок. Овцы там фермеров начали жрать, что ли? В общем, надо расколотить сотню-другую черепов и еще деньги за это получить, — все, как Келгар любит. Ну, еще можно разобраться, что за хрень там творится, — а это уже для Элани.
— А ты почему с ними не поехала?
— В деревню?! Ненавижу деревню! Эти тупые фермеры вечно пялятся на меня так, словно я тоже из стойла сбежала! — Нишка с обиженным видом боднула воздух рожками. — А иногда они воображают, что я шмат сена, который надо поднять на вилы. Да ну! Столичная жизнь мне больше по вкусу. Особенно когда мне собираются рассказать отличную страшную историю…
— Давай сюда поднос. Все равно я и пары слов не скажу, пока не съем что-нибудь.
Алисма и впрямь была зверски голодна, даже спать хотелось не так сильно. Трудно было удержаться, чтобы не вздыхать, как в детстве, от счастья с каждой ложкой сваренной на молоке каши, с ломтиками присыпанных корицей яблок, — все, как Алисма любила. Если и существовало в мире лучшее средство от забот и тревог, чем горячая вкусная еда, она такого не знала.
Нишка терпеливо — в меру своего представления о терпении — дожидалась, когда она закончит. Она никогда не могла усидеть на кресле нормально: то сползала на пол, то перекидывала ноги через подлокотник, а сейчас и вовсе устроилась вниз головой, размахивая в воздухе босыми ступнями.
— Ну? — жалобно спрашивала она каждые несколько секунд. — Нууууу?
Кончилось дело тем, что она уселась на кровать и умяла большую часть предназначавшихся Алисме булочек, запив их остатками кофе прямо из носика кофейника, чтобы покончить со всеми отвлечениями.
— Нуууууууууууу?
— Ладно, ладно! — Алисма откинулась на подушки. — Значит, так было дело…
Делиться подобными историями с Нишкой всегда было удивительно легко: быть может, потому, что на любую кровавую историю у нее всегда находилась еще более кровавая, по сравнению с которой все дела Алисмы казались сущими пустяками.
Вот и сейчас Нишка скривила нос:
— И что, чудак просто позволил шлюшке зарезать себя, как каплуна? Вот когда Красавчику Катри вспорол живот муж его тогдашней зазнобы, Красавчик еще два квартала бежал от него, придерживая кишки руками, а потом заскочил в таверну, попросил эля, потянулся за кружкой и помер на куче своих же потрохов.
— Да врешь ты все!
Нишка с торжественным видом поцеловала скрещенные пальцы.
— Кем хочешь побожусь, так оно и было! Крутой мужик был Катри, это тебе не чахлый лордик, перед которым ножом машут, а он только глазками лупает.
Не желая так легко сдаваться, Алисма подалась вперед.
— Ты бы видела, какой на ней был корсет! Весь, от и до, расписан охранными знаками целой кучи богов! Мне жутко стало, когда я такое увидела: можно подумать, Каприз эта собиралась пешком через Топи Мертвецов чапать, а не на углу стоять.
— Может, она верила, что так спасется от залета. Знаешь, сколько молитв приходит на ум даже от ма-а-а-аленькой задержки? — Нишка, дразнясь, высунула длинный розовый язык.
— Да ну тебя!
В сердцах Алисма попыталась ее лягнуть, но Нишка вовремя скатилась с кровати.
Впрочем, с болтовней и впрямь стоило завязывать: время шло, а капитан Брелейна не относилась к тем начальникам, которые готовы узнавать о случившемся последними. Захватив из сундука чистую одежду, она отправилась за ширму приводить себя в порядок, достойный стража Невервинтера. Можно было не сомневаться, что Нишка тем временем похозяйничает в комнате: сунет нос в рапорт, поиграется с кинжалом, оборвавшим жизнь злополучного лорда Ходжа, но за их сохранность Алисма не беспокоилась, в отличие…
— Аха! — Мужская куртка повисла на ширме. — Ну-ну-ну, что скажете в свое оправдание, лейтенант Фарлонг? Такая скромница, кто бы мог подумать!
— Заткнись! — Алисма запрыгала на одной ноге, пытаясь как можно быстрее влезть в форменные штаны. — Шел дождь, и сэр Касавир дал мне свою куртку. Не над чем тут ржать!
— Да какое ржать, я сейчас расплачусь! Моя подруга мало того, что стражница, так еще якшается с паладином! От ее доброй — среди меня — репутации скоро останутся одни лохмотья…
— Как-нибудь переживу, — Алисма дернула к себе рукав куртки.
Ноздри Нишки все еще трепетали, как у кошки, унюхавшей что-то подозрительное.
— У паладинов даже пот воняет преснятиной, — прокомментировала она. — Ладан, постное маслице и… и что там еще из них вытапливается? Да разве может настоящий мужик пахнуть так?
На нюх Алисмы, от куртки потом не пахло вообще — ни пресным, ни кислым. От воротника немного тянуло сыростью после вчерашнего дождя и шалфеем, отваром которого, очевидно, сэру Касавиру вчера вымыли волосы в цирюльне. Но этим наблюдением явно не стоило делиться с Нишкой.
— Угу, пусть лучше выпущенными кишками воняет, как твой Красавчик Катри. Или как подонки эти, которые тут каждый вечер нажираются, а мы за ними блевотину вытираем. Если бы я хотела нюхать козлов, я бы из Гавани не уходила. Хотя я и так их нюхаю… и если не окажусь на службе через полчаса, капитан меня точно убьет!
Мысль о том, что время поджимает, позволяло без трепета думать о новой встрече с сэром Касавиром, но в общем зале дядя встретил Алисму понимающей улыбкой.
— А он ушел уже, знакомец твой. Оставил тебе записку. И, в отличие от некоторых дармоедов, — Дункан выразительно скосил глаза на Нишку, — заплатил за постой.
Та со скучающим видом оперлась грудью на стойку, будто не замечая, сколько открывает глубокий вырез блузы.
— Да ты на одних моих советах мог озолотиться!
— Ха, и закончил бы жизнь за решеткой?
— Так для этого нам и нужна Алисма! Она ведь не сдала бы тебя по-родственному, дядюшка Дунни?
— Сколько раз тебе было сказано: не называй меня так! И вот это твое… пятнистое достояние на моей стойке тоже ни к чему!
Алисма почти не слышала их перебранку. Неловкими пальцами она развернула сложенный вчетверо клочок бумаги — серой, оберточной, какая только и могла найтись у Дункана. Но почерк сэра Касавира оказался именно такой, как она представляла: твердый, красивый, без лишних завитушек.
— «Вновь благодарю за компанию и гостеприимство, Алисма», — медленно прочитала она про себя, — «в свою очередь надеюсь когда-нибудь отплатить за вашу доброту».
После точки, жирной и четкой, шла приписка — уже не такая размашистая, будто бы менее уверенная: «Я бы очень хотел, чтобы эта наша встреча оказалась не последней. Если мое желание взаимно, буду рад увидеть вас на площади Молодого Дерева в любой вечер, как вам будет удобно. К.».
Алисма плотно сжала губы, понадеявшись, что благодаря этому сохранит хмуровато-деловое выражение лица, потому как на самом деле ей хотелось расплыться в широченной глупой улыбке. Шлюхи и мертвые лорды разом вылетели из головы; теперь Алисме захотелось как можно быстрее оказаться на улице, чтобы перечитать записку снова.
— Ладно, я пошла, — сказала она торопливо и кинула куртку на стойку. — Отнеси в мою комнату. Верну ее сэру Касавиру при первой же возможности.
Под стать теперешнему настроению, утро оказалось солнечным и свежим. Сонливость развеялась; Алисма купила яблоко у разносчика и под его хруст повторяла про себя слова сэра Касавира, пока не пугалась, что как-нибудь неправильно их поняла, и тогда с волнением перечитывала записку снова. И все же чем ближе она подходила к Дельфиньему мосту, тем больше вспоминались события прошлой ночи, а образ сэра Касавира вытеснялся лицом капитана Брелейны, хмурым и недовольным. Алисма пыталась уверить себя, что все сделала правильно, ничего не забыла и не пропустила, но воображаемый капитанский взгляд становился все тяжелее.
Пытаясь справиться с этим чувством, Алисма нарочно решила пройти улицей Тележников. Сейчас все было иначе: стучали молотки, скрипели тачки, перекликались дварфы-строители. Только возле памятного Алисме проулка толпились зеваки, жадно выглядывая внутри что-нибудь — кровь, следы борьбы, еще чье-нибудь тело? Заметив стражника, они тут же повернулись к Алисме, но та прошла мимо, старательно не глядя по сторонам.
Что все-таки могло заставить Каприз напасть на лорда Ходжа? Он угрожал ей? Принуждал к чему-то совсем уж несусветному? Отказался платить — денег-то при нем не было? По рассказам сэра Касавира, Ходж казался человеком, привыкшим ни в чем не знать отказа, и наверняка не потерпел бы выкрутасов от простой уличной девки. И все же была ли Каприз простой уличной девкой, раз работала когда-то в «Маске лунного камня»? Первоклассная куртизанка могла быть по-своему не менее избалованной, чем аристократ из Черного Озера. Возможно, из «Маски» ее выгнали, и она попыталась поправить свое благосостояние, шантажируя старого клиента?
От этих вопросов пухла голова, и Алисма от души понадеялась, что капитан Брелейна тоже ими задастся и просто выгонит ее на поиски ответов, а не начнет читать нотации о поддержке герильи и прочих Каталмачах из-за того, что подчиненная даже на труп наткнуться не может без этой сомнительной и недостойной стражника компании.
Но прежде чем опасения Алисмы подтвердились или развеялись, ее негромко окликнули из увитой плющом галереи рядом с управлением:
— Привет, землячка!
Инспектор Кормик, полускрытый зеленой занавесью, в своей кольчуге восседал на каменной скамье и безмятежно улыбался.
— Сэр? Что случилось?
Крайне удивленная Алисма подошла к нему. При всех своих напускных ухватках выслужившегося простака из болотной глуши, инспектор вовсе не относился к числу людей, которые начинают очередной день, глазея на прохожих из прохладной галереи подальше от службы.
— Вот, смотри: вытурили из своего же кабинета! — сокрушенно произнес он, разведя руками. — А все потому, что кое-кому в красивом лазурном плаще вздумалось с глазу на глаз потолковать с Брелейной. И все идет к тому, что я так и просижу здесь целый день, пока не подохну от безделья и бескормицы.
Сомневаться, по какому делу к капитану мог явиться кто-то из Девятки, не приходилось.
— Убитый аристократ, да? Из-за него так наверху всполошились?
— Разумеется: им было бы спокойнее, если бы убийца продолжал орудовать за запертыми воротами Черного Озера. Если придется закрывать еще и Торговый, того гляди, люди подумают, что вернулась чума, и добром это не кончится, уж поверь мне.
Говорил он шутливо, но в глазах веселья не было.
— Они думают, эти убийства связаны?
— А ты нет? — Кормик похлопал ладонью по скамье рядом с собой. — Присаживайся, землячка. Думаю, Брелейне пока не до твоего рапорта.
— Все уже знают, что это я нашла Ходжа?
— За «всех» не скажу, но лично я имею привычку читать записи в журнале прихода новых трупов, а иногда и пересчитываю их: не хочу, знаешь ли, однажды обнаружить лишние.
Алисма хихикнула и тут же прикрыла рот рукой, но Кормик сделал вид, что ничего не заметил. С ним было легко, и Алисма постоянно жалела, что не может почаще докладываться ему, а не капитану Брелейне.
Закончив рассказ о ночных событиях, она решилась добавить:
— Пока что я не уверена, сэр, что есть основания считать это убийство связанным с теми, что происходят в Черном Озере. Говорят, что тамошнего аристократа убили с помощью магии, а у нас есть проститутка, кинжал и лужа крови. Можно, конечно, проверить, владеет ли девица магией, но она вся перемазалась в крови и так орала, что даже не додумалась убежать. На неуловимого убийцу она совсем не похожа.
— Я тебе больше скажу, землячка: в Черном Озере действует не просто маг, а чернокнижник. Офала, конечно, старается удивлять клиентов экзотикой, но такую я не представляю даже у нее, — Кормик, все больше хмурясь, смотрел на покрытое бурыми пятнами лезвие кинжала в своей руке. — Но кое-что общее между этими случаями все же есть… Видишь ли, и лорд Далрен, и лорд Ходж славились своей, скажем так, пролусканской позицией. Не то что бы это считается совсем предосудительным в приличном обществе, все же мы с ними торгуем и ручкаемся с их посланником, но после войны лорд Ходж жил намного тише, чем до нее. Никаких тебе баснословных кутежей и женщин неслыханных заморских рас. Впрочем, он мог и поиздержаться, как большинство наших аристократиков. Да и постарел… Пойдем-ка, кое-что тебе покажу.
Мертвецкая всегда казалась Алисме еще более странным местом, чем само управление. Когда-то здесь был роскошный винный погреб, от которого остались не только красиво облицованные диким камнем стены и высокие сводчатые потолки, но и фрески, на которых шаловливые пикси чокались бокалами из тюльпанов и колокольчиков. Тут было чисто, светло, ничем не пахло, тела покоились на каменных столах, пристойно укрытые простынями, и все же Алисма подозревала, что у нее сохнут глаза и становятся дыбом волосы не только от сухого магического холода.
— Опять к лорду Ходжу? — прогнусавил вечно простуженный служитель. — Всем-то его нужно сегодня видеть… Сейчас, сейчас, сниму для вас простыню…
Нагота делала посмертный вид Никласа Ходжа еще более жалким и отталкивающим. В свете ламп кожа приобрела восковой оттенок, и среди этой белизны зияющая рана на шее выделялась столь же непристойно, как черные волосы в паху и съежившийся член, похожий на вялый огурец. Алисма заметила две искусно выполненные цветные татуировки — одна, над левым соском, изображала пышнотелую обнаженную женщину с прикрытым распущенными волосами лицом, другая, на левом плече — оскаленную морду небывалого зверя, чей желтый, подсвеченный какой-то магией, глаз смотрел пристально и злобно. Наверное, эта обошлась ему в маленькое состояние.
Кормик бестрепетно склонился над раной Ходжа, и Алисма, для острастки обругав себя нюней и чистоплюйкой, заставила себя последовать его примеру.
Служитель трубно высморкался.
— А я вам скажу, мир в тартарары летит, и Невервинтер вместе с ним, — доверительно сообщил он. — Все к тому идет. Спрашиваю у внука, как у него в школе дела. А он мне что? Ой, деда, отлично, расчленяли сегодня кузнечиков, чтоб учитель мог рассказать про их устройство. Расчленяли, мать его так! Сначала кузнечиков, потом за людей возьмутся. А внуку моему двенадцать лет.
Инспектор пальцем проследил линию разреза.
— Видишь? Резали слева направо. Тут кожа едва надрезана, дальше нажим усиливается, и разрез идет вглубь. Ты обратила внимание, девица левша или правша?
Пересиливая желание пощупать собственную — пока еще целую — шею, Алисма попыталась собраться с мыслями.
— Нне… нет. Не поняла. Она вообще руками почти не шевелила, не то что бралась за что-нибудь.
— Надо узнать. Разрез глубокий, ровный, рука убийцы не дрожала. Смотри — совсем немного до позвонков не достал.
Алисма кивнула. В голове зазвенел насмешливый голосок Нишки: «И что, чудак просто позволил шлюшке зарезать себя, как каплуна?»
— Как вы думаете… это не странно, что Ходж совсем не сопротивлялся?
— Что ж, если нападение было быстрым и внезапным… Что-то надумала, землячка?
— Нет, сэр. Просто пытаюсь представить, что может заставить убить вот так. Страх, ненависть… — она посмотрела на татуировку с пышнотелой красоткой. — Ревность?
— А еще глупость и ударивший в голову эль.
— Простите, сэр, — разом почувствовав себя свихнувшейся на романтических глупостях девицей, пробормотала Алисма.
Глаза Кормика блеснули; он подал служителю знак, чтобы труп накрыли вновь.
— Эй-эй, за что? Разве не обязанность стражника — докапываться до истины, проверяя все возможные версии? Вот и занимайся этим, лейтенант.
* * *
Повторяя эти слова Кормика, как благословение, Алисма отправилась в Зал Справедливости. Но и тут ее ждал очередной сюрприз: перед воротами стоял паланкин, больше похожий на огромную коробку для амнийских сластей — из бархатной бумаги, раззолоченную, перевязанную шнуром с блестящими красными кисточками. Рядом с ним, как истуканы, застыли два рослых белокурых иллусканца, тоже разряженных по-южному, и будто бы не замечали неодобрения, с которым добропорядочные горожане глядели на эту пестроту под белыми строгими стенами храма.
Похоже, сама Офала Челдарсторн пожаловала в Зал Справедливости, и у Алисмы захватило дух от мысли, что возможность сбить двух птичек одним камнем — вот она, прямо перед ней. Если, конечно, не вспоминать, что для «птички» с размахом крыльев мадам Офалы нужны ядро и катапульта.
Стараясь шагать степенно, как и подобает лейтенанту стражи, Алисма вошла в храм. В большом зале вновь царила аура безмятежности, такая же лучистая и теплая, как солнечный свет, лившийся внутрь через цветные витражные окна. Сергол начищал бронзовые курильницы, которые его молодой помощник тут же наполнял свежими кусочками ароматной смолы; оба они приветливо кивнули Алисме.
Увидев пышнотелую женщину в канареечного цвета платье рядом с койкой Каприз, Алисма испытала странную смесь удовлетворения и тревоги. Отчасти она надеялась, что хозяйка «Маски» явилась к жрецам Тира по каким-то своим делам и не успела поговорить с Каприз вперед ее самой, — кто знает, какие для этого у Офалы были причины? Но девушка по-прежнему лежала на койке как мертвая, забывшись в тяжелом сне, и третьей в камере была сестра Лакринн, нависавшая над Офалой молчаливой, но вечно бдящей статуей Тира.
Правда, непохоже, что это хоть сколько-нибудь смущало Офалу Челдарсторн. Это была воистину женщина без возраста: конечно, чувствовалось, что она немолода, и ее располневшему телу не мог придать стройность даже туго затянутый корсет, но на круглом лице почти не было морщин, а пухлые руки выглядели на удивление изящными. Сидя на краешке койки, она с материнской заботой расчесывала пальцами спутанные волосы Каприз. Выглядела она настолько погруженной в эту ласку, что Алисме показалось, что ее присутствие Офала тоже не заметит — или проигнорирует, но та произнесла мягким красивым голосом:
— Доброго вам утра, лейтенант.
Возможно, это было одной из профессиональных штучек хозяйки борделя — с любым незнакомцем заговаривать так, словно они знакомы сто лет, и все же Алисма растерялась. Это вступление так и приглашало к маленькому светскому разговору о погоде, о новостях, а ей хотелось быть официальной и профессиональной.
— Мне сказали, что… — Алисма смолкла, сообразив, как нелепо продолжать: «Каприз работала на вас», если подтверждение этому было прямо перед ней. — Раз уж вы здесь, мне нужно поговорить с вами о Каприз.
— Грулле, вы хотите сказать? — Офала бросила последний взгляд на спящую, прежде чем подняться с постели. — Каприз ее называют только поклонники и те, кто надеется ими стать.
— А. Значит, Грулле. Мы не знали ее имени. Только то, что она работала или работает в «Маске лунного камня».
— Да, Грулле Аннерль. Чудесная девочка. Работает у меня уже три года. Много чего повидала в жизни, но ни озлобилась, ни ожесточилась. Невозможно поверить, что она могла оказаться способной на подобную жестокость.
Не успела Алисма опомниться, как оказалось, что это не она выбирает место для разговора, а Офала ищет, где бы присесть с максимальным удобством. Таковое место нашлось в общем зале; не обращая внимания на недоуменно-неодобрительные взгляды жрецов, Офала прошествовала к заднему ряду скамей и села, аккуратно расправив складки платья.
— Прошу вас, садитесь, — любезно предложила она, — лейтенант?..
Алисма сердито плюхнулась рядом.
— Фарлонг!
— Не родственница ли Дункана Фарлонга? — с тонкой улыбкой осведомилась Офала, и Алисме совсем не захотелось интересоваться, откуда в «Маске лунного камня» могут знать дядю.
— Племянница, — буркнула она. — Но давайте лучше поговорим о Грулле. Если она работала у вас, то как оказалась с мужчиной на каких-то задворках?
Тут же Алисма напряглась, ожидая услышать очередную завуалированную колкость в ответ, но лицо Офалы неожиданно стало серьезным.
— Я сама задаюсь этим вопросом, лейтенант Фарлонг. Я знаю… знала Никласа, он наш давний клиент, и не мне осуждать девушек за желание устроить свою жизнь, встречаясь с мужчинами за пределами «Маски», но Грулле просила дать ей свободный вечер, чтобы увидеться с братом.
— Вы отпускаете девочек повидаться с родными?
Офала взглянула на Алисму так, словно та поинтересовалась, не развешивает ли мадам их на крючьях в подвале между сменами.
— Это не тюрьма, лейтенант Фарлонг. Просто работа — и в очень приличном месте. С кем проводить свободное время, я не решаю ни за кого.
— Значит, у Грулле есть брат.
— Брат-близнец. Гэвин. Кажется, он маг, но нанимается на разные корабли, заклинает погоду. Я его ни разу не видела и немного жалею об этом. Если они с сестрой похожи внешне, в «Маске лунного камня» он мог бы добиться больших успехов, чем в море. Да и Грулле меньше волновалась бы за него. Она говорила, что Гэвин легкомысленный, но, я подозреваю, он несколько… беспутный.
Слово «беспутный» забавно звучало из ярко накрашенного рта хозяйки борделя, но Офала произнесла его с абсолютной, даже слегка церемонной, серьезностью.
— Вы знаете, с какого он корабля?
— Кажется, в названии было что-то про золото. Он калишитский, в Калимшане любят пышные имена. Плавания были долгими, Грулле беспокоилась, как там брат… Забавно: они были близнецами, но всегда казалось, что Грулле старше, так она его опекала. У нее ведь, знаете, никого больше не было: обычное дело для семей, переживших Воющую Смерть.
— То есть она сказала, что пойдет повидаться с братом, а сама отправилась на встречу с лордом Ходжем. Может, она и раньше обманывала вас?
— Даже если и так, лейтенант, как я это проверю? Дела девушек касаются меня только в таких исключительных случаях, как сейчас.
— А что скажете про лорда Ходжа?
— Что ж… Не тот мужчина, с которым я посоветовала бы встречаться своей дочери или сестре, но на этот счет, поверьте, у меня очень высокие стандарты. Ники был хмур, желчен, страдал от проблем с пищеварением и очень хорошо платил. Пожалуй, ему было присуще то обаяние неприкаянности, которое многие девушки находят интересным.
— И Грулле в их числе?
— Разумеется, она привлекала его внимание. Знаете, Грулле… — Офала вдруг окинула Алисму долгим взглядом. — Да, пожалуй, такого же типа, как и вы. Очарование юности, помноженное на серьезность и желание сделать лучше жизнь окружающих… очистить их. Дурманящая смесь для мужчин определенного возраста. Вы тоже имели бы немалый успех, если бы попробовали свои силы в «Маске лунного камня».
Кровь бросилась Алисме в лицо. Иногда она ненавидела свою внешность. Она старалась стричься как можно короче, не вылезала из штанов, но что-то в ней сводило на нет все усилия. Может быть, слишком влажные, блестящие глаза или чересчур красные пухлые губы, или даже какой-то внутренний изъян — в конце концов, почему-то она думала так часто и так развратно о сэре Касавире? Отец считал, что она трахается с мальчишками, стражники считали, что она трахается с инспектором Кормиком, — теперь еще и мадам Офала открыто предлагает ей пойти в шлюхи?
Алисме ужасно хотелось сказать что-нибудь гордое и резкое, может быть, даже арестовать Офалу за оскорбление представителя власти, но вместо этого она сидела и краснела, пока мадам вновь улыбалась этой своей тонкой улыбочкой. Алисма даже не сразу сообразила, что смотрит теперь Офала не на нее, а куда-то ей за спину — там, где застыл такой же шокированный молодой жрец Тира.
Звали его Онан, сам он застенчиво и упорно представлялся Тонаном, хотя сейчас Алисме захотелось с чувством позвать его: «Эй ты, нахал!» Где-где, а уж в храме Тира она не ожидала натолкнуться на зеваку, который полезет подслушивать ее разговоры. Онану и сейчас хватило наглости сделать вид, что он просто проходил мимо, и удалиться, прижимая к животу шкатулку с благовониями.
— В любом случае, буду рада увидеть вас в «Маске», лейтенант Фарлонг, — явно наслаждаясь достигнутым эффектом, произнесла Офала. — Будьте уверены, моим гостям еще не случалось жаловаться на недостаток приватности.
Подобрав шелестящие накрахмаленные юбки, мадам Челдарстоун направилась к выходу, и Алисма решила не гнаться за этим зайцем. Возможно, с Офалой и впрямь стоило поговорить наедине, а заодно расспросить ее девушек. И все-таки в тюремное крыло Алисма возвращалась, кипя от злости и, глядя на землистое, со слипшимися ресницами, лицо Грулле поймала себя на желании разбудить убийцу крепкой затрещиной, а не миндальничать.
— Проснется она наконец?!
— Она просыпалась перед рассветом, — кротко ответила сестра Лакринн. — Но ее взгляд блуждал, и непохоже, что она слышала или понимала мои слова. Я решила дать ей еще немного сонной настойки.
— Да она так всю жизнь проспит!
— Если хотите, я разбужу ее, но, по моему опыту…
Алисма подавила тяжелый вздох. Как бы поступил на ее месте Кормик? Растолкал бы шлюху пинками или дождался, пока она сама придет в себя? Сейчас первый вариант казался предпочтительней, но присутствие строгой жрицы смущало. Вряд ли под крышей храма Тира одобрялись подобные методы.
— Я немедленно сообщу, когда девушка придет в себя, — будто почувствовав ее сомнения, сказала сестра Лакринн.
— А что тут делала эта Офала? — сдаваясь, буркнула Алисма. — Давно она пришла?
— Нет, незадолго до вас. Выглядела искренне огорченной. Тоже расспрашивала меня, в каком состоянии девушка и как скоро придет в себя. Сказала, что можно смело посылать к ней, если девушке понадобятся зелья или одежда…
— Ха, да она ей прямо мать родная!
Неодобрительный взгляд сестры Лакринн заставил Алисму устыдиться собственной несдержанности: выглядеть в чьих-то глазах невоспитанной девчонкой ей вовсе не хотелось. Возможно, на сегодня столкновений со жрецами Тира было достаточно, стоило поискать удачи за его пределами — например, узнать побольше о страхах Грулле. Обожаемый беспутный братец Гэвин выглядел вполне удовлетворительной точкой отсчета.
* * *
Одну любопытную закономерность Алисма подметила уже давно: великолепные галеоны калишитов носили самые простые названия: «Зоркий», «Надежный», а вот убогие суденышки щеголяли именами одно роскошнее другого. Сработало это правило и сейчас: двухмачтовая шхуна «Золото Калимпорта» выглядела так, словно дошла до Невервинтера на честном слове, пока матросы вычерпывали воду из трюма шапками. Под стать судну был и капитан — низкорослый калишит, древний и сморщенный. Говорил он с таким сильным акцентом, что Алисма не была уверена, что правильно разобрала его имя, — то ли Мальнус, то ли Маликус. Зыркнув на нее единственным глазом (над вторым нависало некогда рассеченное саблей веко), он махнул рукой и выплюнул комок слов, которые могли сойти за приглашение на борт, — и Алисма вовсе не была уверена, что, уходя, спустится на причал своими ногами, а не полетит в воду вниз головой, пока команда будет делить скудное содержимое ее кошелька.
— Грузы возим, пассажиров возим, контрабанду — нэт, — равнодушно выдал капитан, ковыляя впереди Алисмы по палубе.
— Меня интересует не контрабанда. Мне нужен один из… — после недолгого размышления Алисма решила, что излишние церемонии будут даже вредны, — один из твоих людей. Гэвин его звать. Заклинатель погоды.
Похоже, если Маликус и намеревался пригласить ее в каюту для обстоятельного разговора и взятки, то передумал прямо сейчас. Резко остановившись, он вновь чиркнул по лицу Алисмы быстрым взглядом.
— Нет его больше.
Такого ответа она не ожидала. Неужели еще один труп?
— Это как?
— Сбежал. — Алисма буравила его обоими глазами, надеясь, что их темный взгляд окажется не менее острым, и наконец капитан взял на себя труд пояснить: — Гребаный Невервинтер. Как зайдешь сюда, теряешь двоих-троих за раз. Теплая погода, теплые девки. Хоть на берег их не пускай.
— И когда это случилось?
— На прошлой стоянке. Сорок восемь дней назад.
Больше калишитских кораблей в порту не было; значит, вчера Грулле соврала Офале о причинах отлучки. С другой стороны, за такой срок Гэвин мог наняться куда-то еще или просто ошиваться в Невервинтере.
— Прихватил свой рундук и слинял. Невелика потеря. Лентяй и… — капитан добавил что-то по-калишитски и с усилием перевел: — Гниль.
Алисма, ожидавшая более крепкого словечка, искренне удивилась.
— Гниль?
— Мягкий вертлявый сучонок.
— Пидор?
— Да лучше б пидор. Мудозвон и подлиза. Положиться на него нельзя. Какую работу ни поручишь, все просрет. Баб-то он любит, и бабы любят его. Есть у него здесь постоянная шлюха. Снабжает его деньгами, хорошей выпивкой, шмотьем.
— Мне сказали, в городе у него была сестра. Может, это она была?
— Может, и сестра. Какая мне разница.
— Деньги-то, которые ему причитались, он забрал?
— Нет. Да нахрена ему? Последний раз он вернулся из города, что твой зулькир. Мантия из алого шелка, и золото на ней глаза слепит.
— А давно он с тобой плавал?
— Год.
— И ты держал такого неумеху?
Впервые на темном лице капитана отразились эмоции. Он обвел взглядом гнилую палубу и потрепанные снасти, будто впервые их увидел, и безрадостно хмыкнул.
— Было бы мне из кого выбирать.
— Можешь описать, как Гэвин выглядит?
— Повыше тебя. Коричневые волосы, светлые глаза. Обычный невервинтерец.
Большего от капитана добиться не удалось: действительно ли все северяне были для него на одно лицо или говорить он не хотел, Алисма так и не поняла: когда ему было нужно, Маликус умел превращать свою речь из вполне внятной в мешанину проглоченных звуков. Впрочем, она заметила, что два матросика, возрастом едва ли не моложе ее самой, с любопытством прислушиваются к их разговору, и решила попытать счастья уже с ними. Кроме того, они выглядели тетирцами, а следовательно, могли изъясняться не столь односложными фразами.
Этот разговор и впрямь получился более удачным. Алисма узнала, что Гэвин среднего роста, стройный, зеленоглазый, с густыми каштановыми волосами, — похоже, мужское подобие сестры. Матросы относились к нему уважительней, чем капитан — для них Гэвин был «господином волшебником». Он был весельчак, не зарывался, не жадничал, на берегу больше всего любил кабачок «Три кочерги» и, как ни удивительно, «Утонувшую флягу», и угощал за свой счет. Один матрос вспомнил и Грулле — во всяком случае, красивую, очень похожую на Гэвина девушку, которая приходила его встречать. Однажды они даже выпивали все вместе в «Фляге», но случилась какая-то драка, и после чего веселые посиделки закончились, а потом и Гэвин ушел.
Да, теперь Алисма знала о Гэвине Аннерле немного больше. Не знала она только одного: а будет ли от этой информации хоть какой-то толк?
