Шанс.

- Так, судя по карте, мы почти на месте. Ита-ак, через три поворота направо? Эй, Мистери, просыпайся, мы почти приехали. С заднего сидения, откуда минутой ранее раздавался приглушённый шумом мотора храп, послышалось сонное невнятное бормотание. Спустя какое-то время из-за сидения выглянула взлохмаченая голова, сонный обладатель которой облокотился на спинку сидения и лениво протёр глаза. - Напомни мне, - пытаясь разглядеть что-нибудь через лобовое стекло, спросил ориентал, - почему мы поехали... к чёрту на куличики, вместо того, чтобы сегодня, именно тогда, когда ты обычно весь день проводишь дома, проспать всё утро? Ты уже давно никуда не уходил, а тут ещё и Мистери с собой прихватил. Зачем это? Пёс устало покачал головой, однако, заметив как ненормальный принялся оглядываться, в поиске хоть какого-то способа выбраться наружу (будь неладна эта клаустрофобия), обратился к водителю: - Простите, но можно приоткрыть заднее окно? - в ответ на эту просьбу усатый старик поражённо уставился на Альфреда, поправив сильно затянутый шарф. Ему наверняка и так было не тепло, а уж сиба ину уж очень его удивил. - Чего? Хельга, конечно, говорила, что твой дружочек чуток странен, но открывать окно в ноябре - это перебор! - однако мужчина всё-же потянулся к небольшой кнопке, ещё недоумевая, - Ал, с тобой точно всё хорошо? Сиба пристально проследил за чуть открывшимся окошком, к которому тут же подсел Мистери, едва не высунув нос наружу. Успокоившись, пёс снова сел, повернувшись к мистеру, что щурился, стараясь разглядеть виляющую то туда, то обратно просёлочную дорогу. - Поверьте, Ангус, со мной всё очень даже хорошо. А вот вы, кажется, съехали с пути... - Это я-то?! - водитель озлобленно ударил кулаком по рулю, - Я-то еду не туда?! Да ты бы лучше следил за своим обормотом! Это насчёт него я и беспокоюсь, - ворча, старик крутанул руль резко вправо. -Не кричите на Фредди! - встрял в разговор ориентал, просунув голову меж передних сидений. - Тоже мне адвокат, - устало покачал головой мистер, косо смотря на покрасневшего пса, - Любовнички... Знала бы Юки... Всполошившийся Мистери сел обратно, едва не стукнувшись макушкой о потолок машины, чуть пригнувшись. Ему уж очень не нравилось всё происходящее: и то, что он не спереди, и то, что машина эта ему не знакома, и этот странный старикашка, да даже поведение Альфреда - но факт того, что сейчас происходило всё это, в одно и то же время, бесил сильнее. - Следите за дорогой, Ангус, - тут где-то должен быть поворот... - доктор наклонился вперёд, стараясь найти нужное ответвление дороги, бедняга, думал, как бы ему не подать виду того, что эдакое замечание водителя зацепило его, - Мистери, успокойся, скоро прибудем туда. Поверь, светлое будущее уже ждёт нас. Однако, и в ближайшем будущем нет ничего светлого, уж для Мистери точно. По приезду на "новое место", как его называл пёс, начались проблемы. И ориентал вскоре привык, например, к тому, что вещи перевозили долго или к тому, что теперь у него была своя комната, пока не обустроенная, в коей лежал матрас, а помимо него лишь цветы, забранные из детской в старой квартире пса. Кстати, тот обещал расклеить на потолке звёздное небо, а ещё дал слово вскоре приобрести пару детских книг для чтения по слогам, так как половина тех, что принадлежали псу, были из раздела поэзии малопонятной Мистери. Теперь все места, где в день мог побывать кот, не ограничиваоись домом с парой комнаток. Конечно сейчас, после того, как нога окончательно зажила, ориентал мог спокойно ходить, и потому сиба разрешил ему гулять в саду, откуда больной притаскивал тучи опавших листьев и спелых каштанов. Что-то понемногу ремонтировало его душу, склеивая ранее неподлежащие восстановлению осколки. Но это была лишь хорошая сторона медали. Альфред теперь был конкретно занят. Он вечно чем-то, да занимался, будь то расстановка мебели, распаковка вещей, готовка, занятие не было важно, казалось врач нарочно желал проводить время самостоятельно. Сначала ориентал думал, что это всё из-за какой-нибудь обиды, но нет. А ведь тот извинился и не раз. Потом, просто в один момент, когда пёс окончил обустраивать свою спальню, то он насовсем перебрался туда, и, что хуже всего, восстановил запрет на вход к нему в комнату, объяснив это тем, что у Мистери теперь есть собственная постель. Ненормальный упирался, но сиба пригрозил ему тем, что съедет отсюда, если нытьё не прекратится. Это сработало, причём куда сильнее чем мог подумать Альфред. Подобная угроза казалась коту некой небылицей, пока её не озвучил доктор, что заставило ориентала теперь и вовсе держаться подальше от врача. Как там Хельга? Женщина проживала не так уж и далеко, всего в часе быстрой ходьбы от дома, приобретённого псом. С мисс всё вполне прекрасно. Каждую среду, пятницу и воскресенье та, чётко в пять, приходила в гости, по выходным приводя с собой внучку. Каждый раз принося с собой сладкое, она, всенеприменнейше, отдавала сразу два кусочка Мистери, а потом хохоча, следила за тем, как тот поедает десерт, облизывая кончики пальцев и часто говоря "спасибо". Это стало привычкой, а по наступлению зимы переросло в традицию. Зима. С её приходом в доме и впрямь стало темнее, угрюмее и пустыннее. Впредь сквозь окна не проглядывалась цветастая листва, и ежели осенью навесы деревьев были украшены яркими оттенками красного, оранжевого и жёлтого, то теперь они были голыми и лишенными цвета, а их ранее бросавшиеся в глаза листья покрывали некогда зеленую землю ковром монотонно-коричневого цвета. Там, где когда-то небо было окрашено великолепными голубыми и пастельными бирюзововыми тонами, теперь были затуманенные облака, пока небосклон не становился тёмным и серым. Зима каждый год гасила свет, цвет и звук во всём, но в этот раз она затронула совершенно всё, не сделав исключения для маленького дома Альфреда, и он, если честно, не был сильно удивлён. Чего он не ожидал, так это того, что стало происходить с его жизнью и с жизнями всех, окружающих его. Глаза врача всегда обращали внимание на то, чего не видели иные, прибывающие в его доме, что стал намного темнее, холоднее и тише, и смена сезона не имела к этому никакого отношения. Наиболее заметным (и, по мнению Альфреда, тревожным) изменением было то, что глаза Мистери были не такими синими, как раньше - они по-настоящему блёкли, а ведь казалось, что протез имеет лишь один определённый цвет. С тех пор как сожители в последний раз говорили о всех ярких (более похожих на неоновые) чертах, которые делали Мистери Мистери, кот стал таким же сухим и тусклым, как листья, которые засоряли землю в палисаднике. Как будто ориентал снова сомневался во всём происходящем: всякий раз, когда псих был рядом с сиба ину, он был осторожен, нервничал и невероятно уставал от пса. Разница была в том, что теперь вместо того, чтобы говорить со скоростью семьдесят слов в минуту, когда бы возможность поболтать ни представлялась, он избегал говорить с Альфредом всякий раз, когда ему это удавалось. Разум сиба ину лишь усмехался, подбрасывая в топку тревог и сомнений бессоницу, появление новых кошмаров, а спустя время ещё и постоянную усталость. Через несколько ночей после последнего разговора врача с Мистери, касательно новых правил нового дома, доктор не провёл и одной спокойной ночи, заставляющей вздрагивать при воспоминании о них. Это были первые плохие сны, которые тот испытал за долгое время, и, как ни странно, речь в этих самых полуночных ужасах шла о Мистери. Тот самый ужасный, пугающий своей живостью и точностью кошмар, в котором сиба ину съедали. И ладно этот, уже устоявшийся в голове страх, теперь впечатляющий не так сильно, был бы не замечен, если бы не следующий сон, посетивший ночные просторы разума спящего. *** Дом, огромный, невероятно громадный, более походящий на особняк, разваливающийся от обычного прикосновения и охваченный пламенем. Ни криков, ни мольб о помощи, только Альфред, дерущий глотку в порыве найти кого-то в этом диком танце огня. Предлинные, полные адского тепла и света коридоры, заваленные мусором, трупами, мебелью. Визг. Резкий, перекрикивающий голос сиба ину, зовущий детский плач. Залы, галереи, комнаты чередующиеся поочерёдно, заполненные огнями. Псу страшно, он плачет, воет, просит себя и Господа остановить всё это. Истерика приходит скоро, добивая и без того испуганного Альфреда. Нескончаемые лабиринты, что в миг выводили бегущего по ним доктора к обрывам - не редкость. Однако всегда была возможность вывернуться, перепрыгнуть, не свалиться, но удача явно была не на стороне сиба ину. Падение, совершенно безболезненное, однако бежать уже не получится - ноги жутко вывернуты, давая разглядеть набухшие вены, из которых ещё немного и прольётся кровь. Но останавливаться нельзя. Стоит застыть, как черные щупальца тьмы, увенчанные присосками и острыми когтями, пульсирующие, живые, потянутся к покачивавшемуся взад-вперед мужчине, ещё желающему их отпугнуть, прицепятся, оплетут плечи и голову, проникая под кожу, вытягивая все образы, которые могли бы вызвать страх. Некоторое время перед Альфредом мелькают скорее тошнотворные миражи, будто желающие вынудить его опорожнить свой желудок. Жуткие картинки, пришедшие на ум не менее сумасшедшему. Хочется проснуться. И вот оно - то, что мужчина искал. Холодные бетонные стены встречают его. Знакомая мебель и разрисованный альбом, лужи черноты и тело на полу. Уже выгнивающий труп, покрытый язвами и разлагающимися опухолями. Изо рта и носа течет желто-чёрная слизь. Кожа на лице взбухла и лопнула, и под ней копошатся личинки опарышей. Мерзкие. Белые. Жирные. Глаза, ох этот глаз, белесый, без радужки и зрачка, уставился в потолок, пока другой ярко-голубой - прямо на него. Голова мёртвого качнулась и стала видна содранная с затылка кожа, болтавшаяся серо-фиолетовой лентой. На ней еще сохранился клок вылезающих блёклых волос. Ноги обгорели. Превратились в угли, в которые напихали опилок, тоже чёрных, вываливающихся ближе к ступням. Обугленным, обсидиановым, как кровь, текущая из рта Альфреда. Доктору плевать, вытирая её он лишь пачкает лапы. Врач дёргается, останавливается около мертвеца. Знакомое вытянутое лицо опечалено, жалко его. Врач едва пробегает по мёртвом телу взглядом, и, приметивши что-то в костлявых руках, отгинает багровые пальцы, пугая червей. Бумажка. Порванный рисунок с изображением Мистери, рука которого уходит в бок и обрывается там. На обороте коротко "Шанс". Пёс доволен, притянувши листик к себе, улыбается, втайне в слезах моля о том, чтобы всё кончилось. Труп распахнул пасть, из которой на Альфреда повеяло запахом морга, разложения и формалина, запахом, который въелся в память, так же пахла комната Шиа, когда он лежал там мёртвый, принесённый отцом. Багровая худая рука, отчасти обтянутая серо-лиловой кожей, по которой струился тошнотворный узор язв, гниющих опухолей и трупных пятен, поднялась и потянулась к доктору. - Плохой мальчик, - прохрипел мёртвый, - Очень плохой. Сколько раз я просил прощения, а в итоге был сожжён тобой? Ты не простил, Альфред. Ты стал плохим. Очень плохим. Нарушил правила. Врач всхлипнул, когда рука трупа потянулась к нему и сжала кисть с рисунком в ней. Разжал пальцы. Листик бумаги с шуршанием упал на пол. - Плохой мальчик. А плохие мальчики должны быть наказаны. Ты ведь помнишь, Альфред, что с ними происходит? Пёс отчаянно замотал головой, отполз назад, снова всхлипнул. Не помогло, рука твари тянулась за ним как резиновая, а затем сжала плечо. Холодная, скользкая. Блёклая кожа лопнула и на сиба ину посыпались скрывающиеся под ней черви. Тот заорал не своим голосом, рванулся прочь, стряхивая с себя эту мерзость, но опарыши, желтоватые, жирные, двигались очень быстро, заползали под одежду, внедрялись в тело, прогрызали под кожей ходы, ползли по ним, свиваясь в пульсирующие клубки. Альфред кричал, в панике расцарапывал себя в кровь, пытаясь избавиться от червей, а то, во что превратился автор этого самого рисунка, лежало, качаясь влево-вправо, и хлюпающее хохотало. - Не-е-ет!!! Прошу хватит!!! *** Доктор отреагировал плохо, что означало, что он проснулся посреди ночи от испуганных визгов, стоящего посреди спальни Мистери. Очевидно, во сне пёс издавал настолько громкий скулёж, что ненормальный посчитал своим долгом проверить всё ли хорошо. Сиба ину считал иронией то, что ему приснился кошмар в одну из первых ночей, когда возле него не спал, свернувшись калачиком, Мистери, на данный момент тоже недовольный тем, что его отселили в другую спальню. После «признания» больного пёс быстро перевёз его в самую отдалённую комнату дома и вернул себе собственную постель (не без огромного количества просьб и жалоб со стороны психа), поэтому, чтобы проверить врача в эту кошмарную ночь, ему пришлось ворваться в его комнату, по дороге снеся ещё нераспакованные коробки с вещами. В конце концов Альфред позволил ориенталу обнять себя. Доктор прижался к нему, рука ненормального легла ему на плечи, а растрёпанная голова покоилась на шее ещё дрожащего от страха пса. Сумасшедший и впрямь заставил испуганного чувствовать себя намного лучше, но не до конца: плечи и руки ныли от прикосновений Мистери будто от лап того трупа, да и внутри всё ворочилось, как от ползающих червей. Как бы то не было очевидно, но страх не мог покинуть грешную душу Альфреда, по одной единственной причине - доктор боялся, что тот Мистери, что проводит с ним каждый день последней недели, тот Мистери, который не умеет аккуратно есть йогурт и боится грозы, который любит смотреть мультфильмы в обнимку с псом - не его Мистери. Вдруг вернётся оно - неконтролируемое нечто, тот мертвец, незнающий пощады и спокойствия. Стоит ли беспокоиться из-за этого? Если бы кот намеревался причинить доктору боль, он бы уже сделал это, и тот факт, что он этого не делал, был признаком того, что всё двигалось в лучшую сторону. Альфред впервые за долгое время чувствовал себя не так уж и хорошо; гнусное чувство отвратности к самому себе уже начало прорастать, да и ощущение червей, сжирающих его изнутри всё никак не хотело уходить. И тогда он увидел луну. И вдруг хватка сыноубийцы оказалась слишком тесной, а сумасшедшие глаза стали слишком голубыми, и Мистери очень быстро оказался на полу. Больной взвыл, хватаясь за ногу, которую ушиб о край постели, но его тут же толкнул в бок Альфред, желая прогнать полуночного гостя. - Вон! Прочь! - сердце грозилось вылететь из груди, а лёгкие, едва всасывающие воздух приостановили работу. - Ты совсем обкурился, Фредди? - кот, держась за ушибленное место, обернулся, тихо шипя, - Мистери решил помочь тебе! Хорошее "спасибо", - кусая губы, он поднялся, смерил озлобленным взглядом врача и вышел. Ориентал прохромал по гостиной и зашмыгнул к себе, хлопнув дверью, и без того держащейся на честном слове. Оттуда раздался крик, пара матов, за которые завтра он точно получит трёпку, и всё - тишина вернулась. Ею Альфред был недоволен, он упал на свою кровать, обернулся одеялами и вдруг понял насколько холодно спать одному. Мерзлота крупными мурашками пробежала по его спине, наплевав на пледы и покрывала, а холод подморозил ноги, покусав кончики пальцев. Пёс не мог позволить себе уйти к ориенталу. Первоначально дело было в банальной гордости и лени, но после уже совесть не давала пойти к тому, кого парой минут ранее доктор натурально прогнал. Сердце чертовски ныло при одном воспоминании об этих бесконечно голубых глазах, таких испуганно моргающих, пялющихся в душу, ждущих ответа, разрешения на милость, а не грубого голоса, решившего прогнать того, кто лишь хотел помочь. Альфред встал, сделал шаг, другой, замер, слушая происходящее в другой спальне, накинул на плечи одеяло, выглянул в гостиную и пробежал по темноте к комнате психа. С неимоверным упоением приоткрыл дверь и вперил свой взгляд в дремлющего. Соня. Спит по полдня ещё и ночью похрапывает, хотя в его-то состоянии здоровья это правильно. Глухо отзываясь в потёмках, звучали шаги сиба ину, тихо прикрывщего за собой дверь. Доктор остановился у постели, молча начав наблюдать за спящим. Альфред вздохнул. Ему нравилось чувство безопасности, когда он мог сидеть рядом с котом, не бояться боли или издевательств. Он быстро привык к этому ощущению, однако одиночество тем паче закрадывалось глубже и усерднее внутрь. Почему всё не может остаться так, чтобы они могли просто говорить друг с другом? Зечем эти странные мысли, ползущие в голову? Зачем эти вопросы касательно того, кто они друг для друга? Они, Альфред и Мистери, кот и пёс, доктор и больной, разные друзья. Хотя друзья ли? Впервые седые пряди проблеснули среди яркой копны фиолетовых волос, удивив пса. Тот присел на край постели, правя одеяло ненормальному, сбросил с лица Мистери непослушную чёлку. - У него была такая же милая чёлочка, - мечтательно выдохнул сиба ину, разглядывая обои с облаками, - И мягкие густые волосы, словно шёлк. И глазки большие, все кто видел говорили «папкины», а жена смущалась. Носик слегка вздёрнутый, остренький. А когда улыбался, у него такие милые ямочки на щеках появлялись. Это вот от Юки ему передалось. Я так был счастлив, когда он родился прямо крохотуля, - врач немного помолчал, а потом радушно усмехнулся, - Хех, плакал правда много, когда ещё совсем маленький был. Я сразу предрёк каким он чувствительным вырастет, ведь Шиа мой такой добрый и чуткий мальчик был. Никого не обижал. Альфреду снова захотелось выпить, он уже было вознамерился пойти на кухню, но на его колени приземлилась нога. Доктор вздрогнул от неожиданности - неужто Мистери его слушал? Он ошалело посмотрел на сожителя, который тихо сопел, но вдруг заёрзал и чуть приподняв подушки, положил под них руку, поджимая губы в нечитаемой эмоции. Пёс смущённо отвёл взгляд, он понял по-своему загадочную реакцию и борясь со стыдом, прилёг рядом. Если ориентал проснётся, будет не просто объяснить от чего это тот, кто, собственно, и захотел спать отдельно, заявился посреди ночи в кровать к сожителю. Сиба ину прикрыл глаза и принялся рассказывать дальше, пока была такая возможность, гладил лежащую на подушках голову рукой, как будто успокаивал ребёнка. Он рассказывал о сыне. О том, как тяжело ему было поладить с ребятами в школе, как хорошо он учился, любил рисовать деревья и их листочки, ловить лягушек. Врач рассказывал, не потому что его слушали, а просто потому что хотел и мог. Если бы он мог, чего конечно никогда не случится, Альфред превратил бы эти несколько часов в вечность. Так спокойно на душе, тихо, лежишь рядышком и говоришь о чём угодно, о чем сам захочешь поговорить, и ничего плохого, как будто и не было. Ощущение, будто все беды да горести наконец закончились и счастье пёстрое, тёплое слегка блеснёт в сердце, от чего мышцы немеют и улыбка с лица не сходит. Мгновение счастья длиной в несколько часов - самое ценное сокровище для тех, кто так долго болел скорбью. - Юки думает снова выйти замуж и... Позвала меня на свадьбу, представь... Я ей в глаза не могу смотреть, а она меня позвала на свадьбу... - мужчина сел, тоскливо шмыгнул носом, - Хельга говорит, что розыски продолжаются... Может не стоит возвращаться в город пока что? К тому же Као переполошился, ведь я ему даже не сообщил о переезде. А Ден, представь, эта тварь сказала полиции, что я в день твоего побега странно себя вёл. Я... - пёс взвыл, уронив голову на руки, - Я даже не знаю, что мне делать. И ведь ты можешь не понять... Жаль... *** Мистери плакал. Отвернувшись к стене, закусив угол пледа, он рыдал, пока мелкие злезинки смачивали волосы, накинутые на лицо. Сердце рвалось на куски, а тараканы в голове, сговорившись с молью, что давно обосновалась на месте бабочек в животе, грызущей пустой желудок, бились о стенки черепа. Боль, душераздерающая, несдерживаемая, колющая пробивала всё тело, дрожащее под толстыми одеялами. Его спектакль стал неправильным. Как же охота пить, пить свои слёзы, солёные, отрезвляющие, дающие понять, что тело ещё не мертво. Тело может и не мертво, а ноги онемели, их будто нет, на их месте сгустки чистой боли, порождающей агонию. Простынь в крови - кот старался сцарапаиь кожу с рук, но не мог - он слабак, ему больно. Как же это глупо. Смеющаяся маска трескалась, обнажая истинную личину, которую хозяин стремился спрятать за другой, более совершенной маской, но и та ломалась и крошилась от старости в труху, сыпясь на пол сквозь тонкие пальцы. Веки сжались настолько сильно, что протез стал давить, и ориентал не придумал ничего лучше, как мгновенно вытащить его, оцарапав начавшую по-новой заживать глазницу. Теперь к вкусу слёз прибавилось ещё и кровь с её необыкновенно запоминающийся металлическим привкусом. Этого психу показалось мало, и он прокусил губу в надежде получить больше этой сладостной жидкости. Эмоции - гадость, выдумка жалких плебеев, не умеющих играть роли. Мистери же имел собственный спектакль, целый театр, с нескончаемым количеством сцен был во власти его. А голоса в голове так, суфлёры и зрители, лишь изредка сменяющие главного актёра. Сто лиц, тысячи ролей и все идеальны, просты, но многогранны и неповторимы. И сейчас по всему этому театру Мистери бегал, искал то, что с лёгкостью починит маску шута, излюбленную его разумом также, как и костюм продавца кошмаров или наряд убийцы. Единственное обличье, в котором можно быть около Альфреда, не боясь спугнуть того, на данный момент разлетатось на кусочки, давая всевозможные трещины и пробоины. Мистери... Он в ужасе жался, пока голова горела, а щёки, словно раскалённые камни, жгли руки. Но это не страшно, обожжённые ладони грели окоченевшие ноги. Всё хорошо, пока сумасшествие рядом. Оно в каждой комнате, клацает своими пастями, хлопает, моргаючи, глазами и издевательски смеётся над психом. Густой смрад безумия, витавший в воздухе, будто запах скипидара, разъедал лёгкие, раздирал капиляры в носу и горчил на языке. Но так способствовал изобретению новой роли. Она должна будет быть идеальной, цельной, но также и неснимаемой, ибо ориентал уже более не хотел сменять роль. Он перепробовал их достаточно и теперь, на основе своих любимых, мог создать нечто подходящее на замену сломавшейся. За это нужно платить болью, однако результат поистине потрясающь. К утру остекленелый взгляд собирался в одной точке на потолке, пока сонный разум думал над тем стоит ли идти спать. Кот уже полностью изгрызший губы, тихо зашипел, проведя пальцем по морде, вытерев тем самым большую часть того, что осталось от ночи безумия. Осторожная улыбка встала на место, подогнанная больным разумом по размеру, нужная для новой роли. Даже уши чуть пригнулись и снова подпрыгнули, впитали все звуки и дали уставшей голове понять, что ещё работают. Звук воды резко разъел тишину, проглотил всё остальное, заполнив собою весь дом. От этого Мистери даже привстал и с интересом повернул мокрую голову к выходу. Альфред ушёл в душ, а его спальня... Псих резко подскочил, наскоро напяливая очки на нос, осторожно подошёл к двери и выглянул в гостиную, откуда стало прекрасно видно, что ранее вечно закрытая комната доктора теперь полностью доступна для посещения. Если войти туда, можно вытащить их обоих из этой жалкой нисходящей спирали, возможно, это была не совсем ужасная идея. В конце концов, Мистери просто хотел знать, что происходит. А в его комнате должно быть что-то довольно значимое, иначе пёс не запирал бы свою дверь всякий раз, когда покидал спальню. И все, что нужно было сделать психу, чтобы выяснить, что там, ну, в общем, пойти туда. Если бы доктор просто проявлял чрезмерную защиту и суетился из-за чего-либо (хотя, если бы ориентал был честен, он никогда не видел, чтобы врач делал что-то подобное раньше), Мистери не сказал бы ни слова. Надеясь, что что бы это ни было, скоро все пройдет, что ему больше не придется беспокоиться, и что Альфред никогда не узнает, о глупости, совершенной ненормальным. Но если кот увидит там что-то серьезное - что-то, что он не думал узнать, ведь можно же дать доктору шанс справиться со своими проблемами самостоятельно (несмотря на то, что Альфред вполне способен и, наверняка, должен был объясниться перед сожителем) или наоборот, постараться помочь доктору. "Юки... Слишком много от неё проблем, неужто это один человек мог так расстроить Фредди? А может снова Ден?" - Мистери, гений, - широко ухмыльнувшись, кот поспешил пробраться в спальню пса, как тут же замер, - Нет, а вдруг Фредди... Сейчас ненормальному были известны три варианта событий, каждый из которых был не очень приятен ему. Первый включал в себя то, что больной преспокойно останется у себя, и носа не сунет к комнате сожителя, однако второй вариант был куда приятнее. Возможно, Мистери мог бы зайти в спальню Альфреда, узнать, почему тот перестал толком общаться со своими другом, и даже начал его от себя отталкивать, да и вообще возможностей касательно того, что можно было бы найти в заветной комнате - уйма. А вдруг, и это третий вариант, псих зайдёт туда, а выйти не сможет, по крайней мере так, чтобы об этом не узнал сам сиба ину. "Но ты же должен попытаться, а то вдруг, если ты не вмешаешься, всё станет только хуже!" - нашёптывали голоса в голове, чудом не пострадавшие от небольшой революции в сознании. "Нет! Категорически нет! Вдруг он охраняет нас от некой угрозы?" - перебивал первого второй. "А вдруг вы, кучка болванов, просто мешаете? Он вполне и сам может принять решение, ведь хоть когда-то, но поговорить же эти двое должны" - третий голос был в новиночку для ориентала, так как появлялся он лишь во второй раз, да и отчего-то этот язвительный болтун постоянно принимал и, что важнее, понимал позицию Мистери. "Просто подождать, дождаться знака свыше. Боже, прошу не давай никаких посылов или чего-то ещё! Прошу, просто тишины и тогда можно будет идти обратно и закрыть за собой дверь, тихо хлюпать в темноте и ждать рассвета... Я не хочу идти туда, прошу..." Из ванной доносится шум воды, но он был единственным громким звуком во всём доме. Пока не раздался странный голос. - Доброй ночи и это полуночное радио! С вами я, сам Аластор, ждущий ваших звонков и... - шипение радио помешалось с тихим свистом-рыком, вырвавшимся из глотки ориентала, - Музыку в студию! Мистери вслушался в установившуюся тишину и замер, если это не знак свыше, то что это тогда? Пара лёгких шагов, и гостиная встретила его мерзлотой. - Каждому дьяволу положен свой ангел, И ты нашёл меня на городской свалке, Запачкав девственные крылья пылью, Унес, ведь я был таким жалким. Всё тело дёрнулось от одного звука музыки, а мозг, остановившись, начал переваривать текст. Хвост, шурша по полу, завилял, предчувствуя некую приближающуюся угрозу. "Да, самое время для таких песенок... Что встал! Иди туда уже!" - хохотнул голос, что резко кольнул в висок лёгкой болью. Мужчина озлобленно оскалился, но молча принял слова, продолжив операцию по проникновению. Его резко передёрнуло: радио снова запело, нарушая все планы. - Когда-нибудь придет мой час И оплачу я все счета В последний раз как в первый раз Раскрою глупые глаза - кот недоверчиво уставился на прибор, остановившись снова, - И буду ослеплён другой Колючей правдой навсегда И я погибну от стыда... Идиотизм! Кто в такое время слушает такую музыку да ещё и по такому доисторическому радио? Хотя в груди заныло от одного посыла этой песенки. Давно нигде ориентал не встречал таких знакомых слов: "Оплачу все счета". Звучит жутко, особенно когда тебя ожидает чужая, оставленная открытой комната. "А кто принимает слова услышанной песни всерьёз? Не всё в этом мире вертится вокруг тебя! А теперь просто войди туда!" И Мистери был вполне согласен с этой мыслью, он перескочил одним шагом через комнату и замер в предвкушении чего-то колышашего поверхность сознания. Приоткрытая дверь звала его, а тьма отталкивала, но больной быстрым движением включил свет. Глаз ослепило, кот, потирая его, поспешил войти внутрь. Даже сейчас он ещё колебался и дрожал от одной мысли о том, что у него не останется вторых шансов если его застукают. Но всё отступило, стоило лишь оглядеться. Матрас на полу, обтянутый грязными простынями, валяющееся одеяло и покрывало в углу спальни. Разорванная коробка лежала у двери, пока ориентал старался вспомнить не он ли её порвал этой ночью. Книги, кучи фоллиантов, журналов, маленьких томиков, и всё на полу, валяется, будто брошено давно. Больше всего настораживала Библия, обклеенная закладками, кое-где исписанная маркером, раскрыта на одной из центральных страниц, а вместо шнурка-закладочки - чётки. Мистери был в недоумении. В чём смысл всего этого? Доктор всегда держал дом, а тем более свою комнату в идеальном порядке и незакрытый холодильник или неубранная коробка от диска в обычное время являлась хорошей темой для спора. Однако как объяснить то, что происходило здесь? В последний раз, когда кот видел эту спальню, то она была в полном порядке, убранная и свежеобставленная. Во-первых, ориентал не хотел приходить сюда, но, по крайней мере, надеялся, что комната даст какие-то ответы . Теперь у него было только больше вопросов, и когда он стоял там один в жуткой тишине, окруженный этим беспорядком, ужасное предчувствие начало просачиваться через кожу. Что-то действительно было не так. Что Мистери мог сделать? Должен ли он ждать, пока Альфред вернется? Это было бы своего рода противоположностью того, что пёс делал последние несколько недель. Сейчас же псих мог просто ждать, пока сиба войдет, и (если врач не убьет нарушителя) ему придется отвечать на вопросы ненормального, потому что бежать некуда. Альфред будет загнан в угол. Кот вздрогнул и покачал головой. Ему не нравилась эта мысль. Хотя следующая была не намного лучше. Должен ли он... осмотреться? В этот момент больной уже понял, что этот беспорядок может быть здесь просто потому, что доктор был расстроен вторжением Мистери на свою территорию. Это было самым логичным объяснением: он начал запирать дверь к себе, потому что он был смущен беспорядком, и беспорядок был только в этой комнате, потому что доктор был слишком огорчен из-за чего-то, чтобы пытаться привести себя и спальню в порядок. Всего неделю назад Мистери видел, как Альфред, мастер стойкости, расплакался прямо перед ним при упоминании Шии Хэльгой. Нельзя было отрицать, насколько врач был эмоционален в тот момент. Но... Прошло две недели с тех пор, как доктор в последний раз покидал дом. Если он был так расстроен из-за потери своего сына, то почему он не мог пойти и... проведать его? Почему он всё время запирался в своей комнате? Это не имело смысла. И хотя псих чувствовал вину за то, что даже думал о таких вещах, Альфред был слишком умён для всего этого. Если он что-то скрывает от Мистери, то мог бы сделать этот беспорядок нарочно, чтобы отвлечь ориентала от того, что было на самом деле не так. Это звучало как то, что пёс мог сделать. В любом случае, маловероятно то, что у больного будет ещё одна возможность осмотреться здесь. С таким же успехом он мог бы извлечь из этого пользу, верно? Мистери провел дрожащей рукой по волосам. Нет! Это неправильно! Он уже вторгается в частную жизнь сиба ину, просто находясь здесь. Нарушать правила Альфреда было достаточно плохо: что кот собирался делать дальше, обыскивать его вещи? Нет, спасибо! Ему достаточно того, что он сунулся куда не следовало. Особенно, не имея понятия о том, что именно он должен отыскать здесь, если даже это что-то можно найти! Мистери пытался успокоиться и подумать, ни в том, ни в другом ему не получилось чего-нибудь да добиться. Ему нужна помощь. Кот не был достаточно умен, чтобы понять все это самостоятельно, ему нужно найти... Телефон! Конечно! Почему он не подумал об этом раньше? Нужно было подумать об этом до того, как зайти сюда! Альфред принёс сюда телефон с собой, и если больной сможет найти его, он может уж точно что-то понять! Можно было бы пепелистать список последних звонков, просмотреть фото, перечитать сообщения! Но где был телефон... Мистери ощутил, как кровь в его жилах застыла - за ним захлопнулась дверь. "О нет." Ориентал на данный момент смотрел в противоположную от двери сторону и был очень рад этому факту. Кот замер, затаив дыхание в тщетной надежде, что, может быть, просто, может быть, если он достаточно хорошо замрёт, сиба каким-то образом не заметит его. Но, конечно, это была ложь. Несколько дней сумасброд задавался вопросом, каким будет выражение лица доктора, когда Мистери наконец снова сможет провести ночь в кровати врача. Будет печально? Или зло, или сочуственно? Кот надеялся, что пёс снова будет счастлив. Он надеялся, что ему наконец станет лучше. Но теперь, когда Мистери сжал губы и медленно повернулся к сиба ину лицом, Альфред выглядел уставшим. И не просто физически уставшим. Уставшим от него, от Мистери. Он не злился ( ещё как злился) так, как псих ожидал. Когда доктор стоял там, он был решителен, зол и готов покончить со всем этим. И это было намного, намного хуже. Мистери громко сглотнул, стоя там, дрожа под тяжестью яркого света, пытаясь найти что сказать. - О! Альфред, я… - голос кота звучал слишком высоко, слишком нервно, пока тот оглядывался вокруг, пытаясь найти какое-то подобие оправдания. Взгляд его был безумен и несколько безнадёжен, когда в спальне кончились неосмотренные предметы, - Ты весь такой тихий и зловещий. - Пёс не моргал - не было слышно хлопков ресниц. - Ты ... Тебе, наверное, интересно, что я здесь делаю. Хороший вопрос! Ответ... это... я только искал... Чудесным образом, но всё еще не достаточно чудесным, чтобы спасти Мистери от наказания, книга стихов оказалась в поле зрения психа. У больного не было подходящего оправдания, и ориентал знал это, и, пока что, литература была его спасением. Решившись, ненормальный кинулся к сборнику стихов. Альфред был быстрее. Кот вздрогнул, услышав, как книга упала на пол, предварительно врезавшись в стену - сиба швырнул её через всю комнату. Но сомнения в настрое пса отступили, когда доктор вцепился в чужую рубашку и, словно катапульту заряжая, с пугающей силой притянул его к себе, не разрывая зрительного контакта. Казалось, что теперь он готов злиться. Глаза пса слезились, полные искр и огня, и самого чистого обжигающего, горячего гнева, который псих когда-либо видел. Обычно само хладнокровие, теперь было истинной яростью, даже дыхание его стало громче, чем было обычно. Мистери редко видел доктора таким нахмуренным, да и врач не мог похвастаться тем, что часто видел столь потрясённую морду перед собой. - Убирайся! - зарычал Альфред, пугающе мягко, - Сейчас же! Сиба грозно оскалился, толкнув ненормального к выходу. Мистери попытался отскочить, испуганный и злой (хотя его гнев казался скорее незначительным раздражением по сравнению с яростью Альфреда). Больной точно знал, что сиба собирался сделать: он собирался вытолкнуть его в коридор, захлопнуть дверь перед его носом и снова бросить одного. - Я... нет! - рука доктора от неожиданности ослабла, и коту удалось вырваться на свободу. Если его дрянное прикрытие не было разоблачено раньше, то, безусловно, теперь оно уж точно больше проходило на ложь. - Ты-ты заставил меня пообещать держаться подальше от твоей комнаты. Ты создал правило, следуя которому, я должен был держаться подальше. И ты сказал мне, что если, если я нарушу его, то я разрушу твое доверие... - Убирайся! Сейчас же! Или я ... - бедный-бедный Альфред, даже не понимал насколько расстроил ориентала. -Нет! - огрызнулся Мистери, поднявшись во весь рост и отступив от двери. На его лице мелькнуло оскорбление, - Я больше тебя и… и ты не можешь просто заставить меня уйти! - ухмылка прорезала ранее обеспокоенное лицо, заставив врача инстинктивно вздрогнуть. Доктор покачал головой, что-то темело в его глазах. - Ты не понимаешь... Ориентал хохотнул: - Совершенно верно! Я не понимаю! - Хмурое выражение лица Альфреда замерло на несколько секунд. Больной одарил его искренней (хотя и обеспокоенной) улыбочкой, пытаясь взять его руки в свои, но пёс уклонился. - Ты уже сказал мне, что не так. Фредди, я не злюсь на тебя, я волнуюсь за тебя. Дело в Шиа? Да, я идиот и знаю, что я не должен был этого делать! Если ты обеспокоен этим, то мог бы его проведать! Но ты просто запираешься здесь, чтобы я не мешал тебе! Тебе и твоему одиночеству! Ты болен и не заботишься о себе! - Мистери так сильно хотел быть ближе к Альфреду, обнять его и сказать ему, что все будет хорошо, но глаза доктора были полны беспокойства, и каждый раз, когда кот делал шаг вперед, тот делал шаг назад. Мистери надеялся, что его голос звучит так же тревожно, как и мысли в голове. - В чем дело? Что? Что не так? На мгновение Альфред как будто решился сказать правду, он приоткрыл рот, но сразу захлопнул. Выражение уставшего лица смягчилось, плечи слегка опустились, и пёс с трудом вздохнул. Он слишком устал. Эти споры и игры в догонялки были глупыми и утомительными по мнению доктора, но говорить правду, какой бы она ни была, не хотелось. Сиба поднял на кота свой взгляд, пробежался, изучающе по одежде и замер, остановившись на рассматривании глаз, а точнее глаза. Отсутствие протеза его напрягло. Умей Альфред прожигать при помощи зрения вещи - череп Мистери бы давно расплавился. - Мистери, я думаю, что это просто слишком сложно для тебя... - пёс снова улыбнулся, ласково, так, словно бы смотрел на нечто умиляющее его, однако кот принял это несколько не так. - Сложно?! Сложно?! - больной растопылил пальцы на поднятых руках, коими замахал, словно огромный альбатрос, - Мистери придумал, как не оставить улик от нашего побега! Мистери удалил все записи с видеокамер в больнице, нашёл весь компромат и сделал тебе алиби, я могу помочь! - заревел ненормальный, но сразу замолк, увидев недоумение на лице доктора, - Ну же, что происходит? Сиба отступил, руки его потянулись к груди, а из глаз полились слёзы. И тогда-то кот понял, где сболтнул лишнего. - То-есть всё то время, что я не помнил, что делал в тот день, я был твоими руками?! - врач обхватил свои плечи, стараясь защититься от болезненного взгляда психа, - Ты использовал меня? И внушил мне, что я хочу помочь тебе скрыться, да?! - голос надрывался, ломая на мельчайшие осколки душу ориентала, - Это всё была ложь?! Я... Я... - Мистери потянул руки к доктору, но он отшагнул, закричав, - Как я мог быть таким глупцом?! - Голос Альфреда исказился нежелающим верить в происходящее разумом. Из лёгких вылетел воздух, выбитый чужими словами. И эти фразы, душащие, холодные разочарованные и глубоко обиженные. Пёс выглядел таким злым, и все же он говорил так обречённо: - Зря я тебе доверял! Не стоило давать тебе и шанса! Ориентал не мог сказать, было ли это ответом на его вопрос или же просто сиба решил выговориться, однако кот не думал молчать. - Нет, ты не сделал этого! Нет, ты даже не думал это сделать! - как же смешно: он огрызался, уже думая как бы извиниться. - Я следовал всем твоим правилам до сих пор, и Фредди все еще не простил меня! Всё ещё не начал мне доверять! И знаешь, что? Я тоже тебе не доверяю! - Судя по вспышке боли на лице Альфреда, кот не был уверен в том, кто пострадал больше. - Ты каждый день расстроен, заперт в одиночестве в этой комнате, и ты не скажешь мне, почему, так как не доверяешь! Тем временем я провожу каждый день в одиночестве, волнуясь за тебя! И я не могу тебе помочь, ничего не могу поделать, кроме как наблюдать за тем, как ты убиваешься, из-за чего не будешь говорить со мной! - К этому моменту Мистери пытался не плакать, пока брови стремительно близились к переносице. - Ты не заботишься обо мне! Ты не доверяешь мне! Все, чего ты хочешь - это быть в одиночестве! Ориентал тяжело вздохнул, когда его голос зазвонил по всему дому, отдаваясь от стен и пропитывая кожу ядом правды. - Ну, я, может быть, идиот, но я не такой, чтобы остаться с тем, кому отправляю жизнь. Я пойду! Я просто… я уйду, и ты можешь оставаться один столько, сколько захочешь! Мистери дрожал под осуждающим взглядом, но всё ещё надеялся на милость. Альфред не прогонит его, только не Альфред, только не его. - Не веди себя так, будто делаешь одолжение! Я бы всё равно выгнал тебя! - пёс отступил от ориентала, и, несмотря на то, что его губы двигались, это был незнакомый хрипловатый и уставший голос. - Я... - врач рванул к кровати и выхватил из-под настольной лампы бумажку с изображением Мистери. Тот самый рисунок с извинением, от которого по спине кота пробежали мурашки, - Я забираю свои слова обратно! Я ненавижу тебя! Он ощутил этот возглас не как слова - как удар, как физический толчок в спину. Это была не просьба уйти, не приказ испариться, а изложенное с железобетонной уверенностью описание его ближайшего будущего. Слово угодило аккурат в ту часть мозга, что была приспособлена для самой важной, самой неоткладываемой информации. Мысли о том, чтобы ослушаться, или попробовать возразить, или остаться здесь - даже не попытались прийти ему в голову. Альфред никогда не был таким. Мистери никогда не видел, чтобы он так холодно относился к нему или кому-либо ещё. Больной молча наблюдал за тем как бумажное извинение было изорвано и брошено в виде конфетти ему прямо в лицо. - Ты ... Ты действительно хочешь, чтобы я ушёл, не так ли? Его дёргающееся, нервное лицо, его трясущиеся руки, мнущие рубашку, отчаянно круглый, мечущийся глаз, словно стремящийся глядеть во всех направлениях сразу. Но, главное, пёс осекся, потому что увидел, как медленно, мелкими шажками… Мистери. Пятился. Прочь. Врач медленно перевёл взгляд с его удаляющихся ног на лицо, и от увиденного как будто обледенел изнутри. Этот сумасброд пытался улыбнуться. С лицом у него творилось что-то странное, как будто все мышцы щёк, губ, всей его отвратной сейчас морды, резко отказались принимать участие в столь жутком притворстве. Губы искривила жалкая пародия на привычную восторженно-бодрую ухмылку, и глаз выдавал его с головой. Доктору хватило одного взгляда, чтобы тепло их проведённых бок о бок месяцев мира и безопасности растаяли, как дым. Он с кристальной чёткостью вспомнил как лежал Там, на полу того госпиталя, перед телом сына и глядел на эту же улыбочку, застывшую на чужом лице. Тогда кот точно так же, злорадствуя и ликуя, отступал со словами "у тебя вроде всё под контролем, ведь так?", а пёс силился и не мог ответить "я умираю, ты не понимаешь что ли, умираю!" - и в глубине души ясно сознавал: всё Мистери прекрасно понимает. Просто ему всё равно. Он посмотрел ему в душу мёртвым взглядом и приблизился. - Я слишком непонятен тебе?! Это был конец. Мистери стоял там, мир вокруг него плыл, пока он пытался понять, что делать дальше. Теперь всё кончено. Теперь он один против всех. Он и не думал о том, что рано или поздно всё дойдёт до этого - о том, что он стёр записи видеонаблюдений и о разрушении пары кабинетов ориентал правда хотел скоро поведать, но так, чтобы сильно не обозлить доктора. Однако, куда ему теперь идти? Он мог пойти в один из соседних домов, но он не мог остаться в городе, он не мог остаться где-то поблизости. Пожить у Хельги? Она невероятно любила Альфреда и, наверняка, узнав о произошедшем, встала бы на сторону сиба ину, обвинив во всём только психа, кот бы и сам понял её. Он и сам винил себя. Доктор обошёл Мистери, и сзади щёлкнула дверь. Сердце ушло в пятки, не смело оттуда выбраться, а ориентал начинал рыдать, коря себя. Всё сломалось в миг без предупреждения, единственный, кто хоть каплю любил Мистери, ушёл, злобно рыча напоследок. - Скатертью дорога. - вслед коту помимо слов полетела ещё и книга, тот самый сборник стихов. Наверняка дело было в том, что Мистери слишком часто снились кошмары, но кот всей душой желал, чтобы всё сейчас происходящее было сном, а точнее жутким полночным ужасом. Потому что было так много вещей, которые он хотел бы вернуть и починить, по некоторым причинам большинство из них были связаны с Альфредом. Мистери никогда не хотел причинить ему боль. Никогда, хотя и это относительно, скажем так никогда с пазапрошлого месяца. Серьёзно. Сколько дней совместной жизни нужно, чтобы понять, что ты по-уши влюблён в кого-то? Они снова были друзьями. Они достигли такого большого прогресса. Мистери только что все испортил. Он не хотел уходить так. Он совсем не хотел уходить, кот действительно не хотел. Он знал, что не может починить, что бы это ни было, но, возможно, он каким-то образом мог сделать так, чтобы всё, что произошло за последние пару месяцев было не напрасно. И тогда он вспомнил: И пошёл из дома в дом, В мире сём прослыл шутом, Но искал я много лет В мире то, чего в нём нет. Маленькая книга стихов одиноко лежала на полу, открытая на середине, отчасти порванная, но всё также по-доброму смотрящаяся. Мистери так сильно хотел сказать, что ему жаль, хотя он понятия не имел, что именно сделал неправильно. Может дело в том, что кот пробрался сюда? Может те обидные слова так вывели из себя доктора? Может всё это сразу? Пусть эти мысли звучали глупо, но за всё долгое время они принадлежали лишь Мистери. Как и идея всё исправить. - Фредди, любовь моя, - пощёчина, резкая, обжёгшая щёку, заставившая кота отступить. - Не смей называть меня так! - Альфред снова замахнулся, занеся руку для нового не менее болезненного удара. И снова этот животный страх, боязнь получить удар от того, кто не смог бы этого сделать. Ориентал старался отдышаться и думал, страшась получить второй не менее обжигающий кожу удар. - Фредди, - Мистери приблизился к ошетинившемуся псу, - Мы сможем всё вернуть! - резкие объятья не дали доктору сделать и вдоха, однако, его ярость никуда не делась, - Я прошу только прости меня! - удар в живот - хороший пример того, что ваш собеседник плохо настроен. Всё вокруг потемнело, а во рту почувствовался привкус крови. Руки самостоятельно обхватили живот, будто они могли заглушить боль. Чёрт, теперь ещё и рубашка в крови. - Не извиняйся. - рыкнул врач, не своим голосом, чужим, холодным и оскорбляющим каждым словом. Так что Мистери не будет извиняться. Он передаст книгу и поблагодарит Альфреда за все, что он для него сделал, и скажет ему, что он... нет. Нет. Он скажет только спасибо, потому что пёс не хотел бы слышать, что ему жаль, да и прощаться ориентал никогда не умел. По крайней мере, это был хороший план. Кот осторожно подтолкнул ногой книжку, взял её и встал, развернувшись к доктору, тот, сжавши губы в тонкую полоску, непонимающе следил за тем, как ненормальный протянул ему сборник. Рыжая лапа, ударив по пальцам выхватила книжонку. Что-то скверное творилось с его голосом. Он стал ледяным, как воздух в холодильнике, холоднее тех подёрнутых инеем коридоров заброшенного госпиталя, он стал безжизненным. Никогда ещё Альфред не говорил с ним таким тоном - словно одну за другой захлопывая перед ним тяжёлые непробиваемые двери, и это было хуже, неизмеримо хуже, чем даже слушать голоса, живущие в голове. С его пустым желудком тем временем произошло нечто необъяснимое - он наполнился свинцовой тяжестью и рухнул куда-то в район коленей. Голосок на задворках разума, у которого, как всегда, имелось более чёткое видение ситуации, решил, что сейчас самое время подработать переводчиком и услужливо объяснил: это свинцовое чувство означает, что он, Мистери, только что совершил ужасную, кошмарную, катастрофически непоправимую ошибку. Врач медленно качал головой. Кажется, у него тоже был собственный внутренний переводчик - во всяком случае, с виду он как будто мысленно консультировался с кем-то, кто давно пытался привлечь внимание неприятной, болезненной правдой, которую попросту было страшно принять. - Вый... Альфред оборвал себя на полуслове, сжал побелевшие губы в тонкую бескровную линию и посмотрел ему в лицо. И выяснилось, что всё это время в ориентале жила частичка, о которой кот не подозревал. Потому что взгляд одним махом вырвал эту частичку, оставив трепещущую рваную рану. - Нет-нет-нет, Фредди, не смотри на меня так, пожалуйста, послушай меня! Мы…мы… мы можем всё исправить! И я очень хочу этого! И думаю, что ты тоже! Я... Доктор оборвал его: - Ты прав. Псих ошалело моргнул, и на лице даже забрезжил призрак настоящей, искренней, недоверчивой улыбки. - Я?... Прав? - Ты монстр, - подтвердил пёс, лицо его исказилось, с разбегу сиба вытолкнул больного в гостигую. В последний раз мелькнул его рыжий хвост, когда он потянулся к дверной ручке, а после растворился за твёрдой деревянной преградой. - Спасибо! - ориентал просто развернулся, рыдая, - Спасибо за всё! - дрожащий голос уже звучал из коридора, - Надеюсь, что мы больше не увидимся, - звук открывшейся двери прорезал застоявшуюся тишину, - Ведь монстру не хочется тебе мешать! - фраза оборвалась хлопком. Ноги, большую часть времени проводившие в блаженном неведении о понятиях вроде равновесия и координации, внезапно решили, что они созданы для скоростного бега, и Мистери успел отмахать почти полрастояния до деревушки, прежде чем сообразил, что случилось. Может, теперь он и смог бы остановиться, но мысль о том, что сиба сейчас мог идти за ним не давала сбавить ходу. "Всё в порядке! - сказал псих сам себе, ныряя в лесополосу, растущую вдоль дороги. По лицу тотчас хлестнула ветка, от которой он не успел отмахнуться. - Да всё нормально, наверняка всё нормально. Много шума из ничего. Мы потом ещё все посмеёмся!" Как бы ему хотелось врать получше. *** Альфред швырнул книгу в закрытую дверь и взвыл. Его ноющее тело рухнуло на кровать, проломив что-то снизу. Голова адски раскалывалась, а выпущенные из-под контроля чувства теперь в виде слез скатывались на постель. Всё это было ложью, внушением. Эта идея побега, эти мысли о том, чтобы помочь, это тёплое чувство. Брови взмыли вверх, удивлённо вперив свой взгляд в потолок. - Нет. - это не могло быть ложью! Только не это чувство, такое тёплое, греющее, знакомое, родное. Только не оно. Врач перевернулся на бок, и в глаза ему бросилась искромсаная бумага, валяющаяся на полу. Тело само поднялось и потянулось к мусору (Нет!), который стоило выкинуть (Только не это!). Рука подхватила огрызок и любовно большим пальцем провела по бумаге. Вторая потянулась к скотчу, лежавшему неподалёку. Зубы - лучшие ножницы. - Если он всё это время внушал мне все эти чувства, то почему он позволил себя выгнать? - слёзы лились на рисунок, смачивая его, разъедая, - Давай же заставь меня впустить тебя обратно! - сиба ину склонился, ударившись головой о пол, - Давай, гад! Заставь меня открыть тебе дверь, забыть всё это! - а теперь выгнулся назад, ощущая как слёзы до сих пор стекают по щекам, - Блядь, я не хочу этого! - перед глазами всё мажется, а рисунок ещё не склеен, - Если это была ложь, то почему сейчас так больно?! Вернись и прекрати это! Вернись! Альфред упал на пол, закрыв руками глаза, смеясь и рыдая. Ему было все равно, что Мистери знает, что он делает. Обман кончился. И больше ничего не имело значения. А если псих не лгал. Доктор застыл. Заставить его думать, что это ложь, когда все в порядке, когда он действительно не преда… нет (он не мог заставить себя заменить это слово каким-либо другим) - звучало как то, что маньяк мог бы сделать, чтобы помучать его. Он попытался кричать (Боже, неужели он действительно хотел знать?), но когда он сел, его голос не был слышен. - Мистери не лгал. Не лгал. Боль настоящая. Это не ложь? Он же вернётся? Он сказал, что не встретит меня, но он же не самоубийца? Мысли путались, гонимые больным разумом. Слова обрывались, как и мысли. Он выл, рыдал. Что-то держало его, пока Альфред плакал, и он боролся с этим чем-то, но оно взяло его и не отпускало. Доктору надоело чувствовать себя беспомощным. Он ненавидел себя за то, что плакал, и он ненавидел это чувство за то, что оно держало его, и Альфред ненавидел себя за то, что позволил ему держать себя, и доктор ненавидел, ненавидел, ненавидел. Мистери ушёл. Синий цвет его глаз исчез, звук его голоса исчез, его улыбка исчезла, он исчез. Альфред больше никогда его не увидит. Он никогда не услышит его голос снова, никогда не услышит, как кот читает ему или болтает обо всем. Больше не будет и одной ночи рядом с ним, больше не будет уроков кулинарии, Альфред больше не будет смотреть, как Мистери исследует окрестности, больше не будет никаких вечеров чтения, больше не будет объятий, больше не будет смеха. Пёс никогда не скажет ему ... - Мистери! Дверь легко распахнулась, и врач, сжимая в руке рисунок вылетел в коридор. Пурга, метущая в дом через открытый вход, встретила его. Голыми ногами врач ступил по снегу, крикнув в холодную ночь: - Мистери!