В сумерках

Лэнс разбудил меня ещё до рассвета — пора было собирать урожай из подарков. Я чувствовала себя как в сказке. Во всём теле ещё сладко ныла сонная тяжесть, и я представила, как здорово будет идти вместе с Лэнсом к коттеджу, в котором разместились Пендрагоны, в полутьме и тишине, сквозь снег, слушая скрип своих шагов. Я поднялась. Казалось, на это ушла целая вечность: пол медленно отдалялся, будто в силу какого-то органического процесса я росла всё выше и выше. Подошла к шкафу — пол, словно палуба корабля, отозвался лёгким покачиванием. Заправив пижамные штаны в тёплые носки, я нашарила пальто, потом шарф, вспомнила о шапке, но пришла к выводу, что сейчас это будет слишком сложно. По старой традиции мы, команда юных мушкетёров, каждый год выбирались из своих постелей посреди ночи, и, рассредоточившись вокруг рождественской ёлки, по очереди распаковывали свои подарки. Последние лет пятнадцать мы прихватывали с собой бутылку шампанского и распивали её по кругу. — А что делать с Чесси? — спросила я, аккуратно подгребая к себе коробки и свёртки, на которых было указано моё имя. — Она останется без подарка? — Вортигерн обо всём позаботился, — ответил Лэнс. Зажав бутылку между ног, он не без усилия вытаскивал из горла пробку. — Купил ей что-то от всех нас. Мы расселись по-турецки, соприкасаясь коленями, сонные, помятые, со следами подушки на щеках, и, как в детстве, с нетерпением ожидающие момента, когда можно будет развернуть подарки. — На прошлой неделе Эльза прислала мне какую-то статуэтку из Рима, — поделилась Моргана. — Дурацкая, совершенно некуда её пристроить. Я вспомнила о том, как несколько часов назад, когда мы все ещё сидели за праздничным столом, Вортигерн сообщил, что сегодня впервые за многие месяцы они с Эльзой поговорили по телефону. «Она была сдержана, но весьма мила», — ответил он на вопрос Игрэйн о том, как всё прошло. Утер даже предложил выпить за эту чудесную новость, которая вместе с тем казалось немного грустной — ещё год назад никто из нас и представить не мог, что однажды Вортигерн обезличено отзовётся о своей жене как о «весьма милой». И всё-таки это было куда лучше мрачного и напряжённого молчания, которое прежде всегда сопровождало любое упоминание Эльзы в разговоре. Все мы испытали облегчение. — А мне достались замшевые ботинки, — сказал Артур. — Крутые. Мы с Лэнсом переглянулись и одновременно хмыкнули. Нам Эльза всегда дарила бухлишко. Артур сомкнул пальцы, и, вывернув руки ладонями наружу, потянулся и хрустнул суставами. Его браслет блеснул в полутьме. — Ну, погнали, — объявил он и выбрал из своей кучи верхний свёрток. Я хоть и была вовлечена в процесс, всё же оставалась несколько отрешённой от общего предвкушения. Меня не покидало ощущение, словно мой главный подарок ожидал меня вовсе не под рождественской елью. Его ещё надо было отыскать, отряхнуть от праздничной мишуры, прижать к груди, затем спрятаться где-нибудь подальше ото всех и только после этого сорвать с него красивую упаковку. Нам всегда с трудом удавалось удивлять друг друга в праздники. Что можно подарить людям, которые могут купить себе всё, что только пожелают? Наши счета никогда не пустовали, мы не знали, что такое заблокированная кредитная карта. Правило было только одно — дважды в год жертвовать крупные суммы благотворительным фондам. Утер, Игрэйн и Моргана обычно занимались поддержкой голодающих детей в рамках программы ЮНИСЕФ. Вортигерн одаривал своим вниманием театры, музеи и библиотеки, вкладывал деньги в реконструкцию произведений искусства. Артур и Лэнс курировали фонд поддержки детского спорта. Я жертвовала часть своих доходов на содержание хосписов. Все мы были приучены вести строгую отчётность. В наших семьях не было принято сорить деньгами. К примеру, на свою первую машину Артур заработал сам. Мы с Лэнсом до сих пор проживали в съемных квартирах, а в студенческие годы мой доход напрямую зависел от успеваемости. Когда речь заходила о подарках, то женская половина обычно отдаривалась одеждой. У Игрэйн была своя сеть ателье, а потому все мы были обеспечены трендовыми вещами, выпускавшимися под её личным лейблом. Моргана в силу своего специфического вкуса обычно дарила странные рубашки и свитера — для мужчин и шёлковые костюмы в пижамном стиле, футуристические платья — для женщин, а также обувь, в которой можно было только фотографироваться, но ни в коем случае не ходить. Моя мать собирала бьюти-боксы с последними новинками в косметике и парфюмерии, покупала что-то для дома и сада. Я дарила путёвки, украшения и часы. Мужчины, в основном, поступали также. Иногда Утер заранее высылал нам каталоги ювелирных магазинов, от нас только и требовалось, что ткнуть пальцем в понравившийся комплект. Отец чаще всего покупал навороченные гаджеты. Вортигерн дарил книги и билеты в оперу, балет или театр, которые было трудно достать. Мы преподносили друг другу кошельки, головные уборы и платки, вазы и светильники, абонементы, растения и животных — всё, на что у нас хватало фантазии, и всякий раз выбор подарков приносил нам немало хлопот. Шуршали обёртки, скрипели картонные и пластиковые коробки; мы выкладывали перед собой подарки: ремни, галстуки, ювелирку, билеты на концерты Wu Tang Clan, Eminem, Marina and the Diamonds и Twenty One Pilots, какие-то книги, парфюм и прочее, болтали и пререкались, но в глубине души мне ни до чего из этого не было никакого дела. Я была вся сосредоточена на себе и на том, что происходило между мной и Вортигерном. В время аперитива мы смущённо смотрели друг на друга, не в состоянии произнести ни слова, боясь, что нечто очень хрупкое, возникшее между нами, может исчезнуть. Мы были друзьями, но теперь это стало преградой — нам было неловко перед самими собой, прежними. Я смотрела на мужчину, которого знала всю жизнь, и думала, что перемена таилась во мне самой и являлась настолько существенной, что могла бы сравниться лишь с моментом появления на свет. Мне казалось, что Вортигерн отвечал мне таким же взглядом, полным изумления перед случившимся. Весь вечер я просидела как на иголках. Меня то одолевали приступы жестокого зажора — я едва не опрокинула на себя утку, стремясь урвать лучшую часть, — то, наоборот, кусок не лез в горло. Вортигерн сидел рядом, и сказать, что меня это волновало, означало очень сильно преуменьшить производимый эффект. Я следила за ним искоса, мне казалось, что если я снова посмотрю на него прямо, то непременно выдам себя всем остальным. Наша старая привычка общаться по-дружески сохранилась, и сломать её теперь, чтобы ощутить себя незнакомцами в интимном плане, было нелегко, для этого требовалась ясность цели, а она-то как раз и отсутствовала. Я частенько прикладывалась к бокалу, и к тому моменту, когда подали десерт, я захмелела и почти сумела расслабиться. С сытым видом развалившись на стуле, я поглядывала на присутствующих мутным взглядом, смеялась, когда нужно, что-то говорила (я уже не помнила, что именно), но все мои мысли всё равно бродили где-то далеко отсюда. Я вспоминала наш отдых в Шотландии, старый замок, сад, где высоко над головой сплетались серебристые кроны деревьев, а внизу лежал глубокий ночной мрак; что я испытала там: испуг, смятение, растерянность, влечение, смущение, соблазн, влюблённость, гнев, разочарование, гибель всего привычного и рождение нового. Вспоминала последние тусклые недели лета и осень, проведённые в бегах, пустые страдания, молчаливый бойкот и тоску, одну тоску — всё то, чего требовала от ранимых барышень сезонная депрессия. А затем морозное дыхание подступающей зимы, радость, предвкушение, предчувствие — барышню, наконец, утомили страдания. И вот она была здесь, как одеялом накрытая своей вызревшей любовью с головой, всё ещё робкая, боязливая и по-прежнему не привыкшая к своему наполненному сердцу. Тут я почувствовала такое же робкое прикосновение к своей руке. Мне было страшно даже повернуть голову в сторону Вортигерна и опустить взгляд — вдруг мне это только почудилось? А если нет, вдруг это заметят остальные? Ведь это только для нас, это только наше, наша история, что неспешным ходом идёт к чему-то большему, из-за чего у меня время от времени наворачиваются слёзы на глаза. Моя рука соскользнула с бедра, вниз, к чужой руке. Нет, не почудилось, вот она — сухая, горячая ладонь и пальцы, нежно обхватившие моё запястье. Я разомкнула губы, в горле пересохло. Я была влюблена, так влюблена! Неужели это и правда всегда был Вортигерн? Это как отправиться искать счастье по всему миру, а в итоге найти его у себя дома. Вортигерн провёл согнутым указательным пальцем вдоль моего предплечья и остановился — скользни его рука выше, и кто-нибудь мог заметить. Я прикрыла глаза. Этого было мало и одновременно слишком. Мне хотелось отклониться. Меня тянуло приникнуть к нему. Он опустил руку, и вновь началась игра пальцев — побег, погоня; я ничего не слышала и не видела, знала только, что Вортигерн что-то говорил остальным, а наши руки беспрестанно то соединялись, то разъединялись. Всё внутри меня сладко ныло, мне было тесно в собственном теле и с большим трудом удавалось усидеть на месте. Ну посмотри же на него теперь, приказывала я себе. Всего разок. Любая история начинается со взгляда, не так ли? Пусть наша история начнётся заново. Когда, если не в Рождество? Я повернула голову. Вортигерн взглянул вверх — на меня, вниз — на наши руки, затем снова на меня — спокойно, нежно, влюблённо, — и вдруг потянулся ко мне, но, задев локтем вилку в своей тарелке, резко отпрянул, словно очнувшись от забытья. Мы заразились друг от друга безрассудством и начали тихо смеяться, каждый разделял исступлённый порыв другого, а наши руки не разъединялись ни на миг. Его глаза светились смущённым удовольствием, но сквозь плотную дымку отрешённости. Будто он был здесь и в тоже время в ином месте. О чём он размышлял? Из задумчивости меня вывел нетерпеливый оклик Морганы. Оказалось, что я уже несколько минут вертела в руках небольшую коробку, не делая попыток разорвать упаковочную бумагу. Лэнс протянул мне шампанское: — Это от меня, — сказал он, кивнув на коробку. Я напялила на него свое колье из дамасской стали, полученное в подарок от Морганы, и теперь оно позвякивало при каждом его движении. Рассеянно улыбнувшись, я сделала глоток из бутылки и принялась распаковывать подарок. Но у меня ничего не получалось, руки были неловкими, как будто чужими, и мне всё никак не удавалось подцепить ногтем бумажный уголок. Устав наблюдать за моими мучениями, Артур отобрал у меня коробку и несколькими молниеносными движениями сорвал упаковку. Внутри лежала книга, я тут же узнала обложку романа Донны Тартт «Тайная история». Но это был не просто томик, на книжном блоке я разглядела изящную металлическую защёлку. Лэнс подарил мне стилизованный клатч от Олимпии Ле Тан. Я ощупала обложку. Основа сумочки была выполнена из фанеры, обтянутой плотной тканью. Название романа и изображение Диониса было вышито шёлковыми нитями, золотая кисточка имитировала закладку. Внутри лежала записка — тоже одна из старых традиций, наша с Лэнсом давняя игра. Он записывал для меня строчку из какой-нибудь заумной книги, я должна была как следует обдумать её, а затем высказаться, порассуждать о том, что хотел сказать автор, поспорить или согласиться — типичное окололитературное словоблудие. «Дионис был Владыкой иллюзий, по желанию которого из корабельной доски могла вырасти виноградная лоза и который, в целом, даровал своим почитателям способность видеть мир в его несуществующих обличьях», — прочла я про себя и нахмурилась. Я была слишком пьяной и сонной для подобных изысков. Подумаю об этом позже. Артур заглянулмне через плечо, немного помолчал, а затем смачно выругался. — Тебя самого-то от себя не тошнит? — спросил он довольного Лэнса. — О нет, я в полном восторге, дружище. — Спасибо, — я приобняла Лэнса за плечи и поцеловала в ухо. Он фыркнул с напускным неудовольствием. Горки нераспакованных подарков постепенно уменьшались. Я взяла в руки последнюю коробку размером с альбомный лист. Лаконичная упаковка, отсутствие ленточек и блестящих бантов, а также небрежный росчерк — буква «В» — выдавали дарителя. В этот раз проблем со вскрытием подарка не возникло. На моих коленях лежала белоснежная коробка с «яблочным» логотипом, а внутри — тонкий, лёгонький iPad Pro и чудо-стилус для него. Ничего особенного, у меня уже имелся планшет и даже не один. Мне вспомнились бессонные летние ночи, проведённые за работой над проектом антикафе. Вирджи, моя университетская подруга, разрабатывала проект для Кикстартера и прочих краудфандинговых платформ, а я рисовала интерьерные скетчи один за другим до белых пятен перед глазами. Мы завершили проект в начале октября, но он до сих пор не получил никакой финансовой поддержки со стороны. В процессе работы над очередным скетчем я не раз ловила себя на мысли о том, что мне не хватало удобной рисовалки с большим экраном, высоким разрешением и наличием всех функций серьёзных графических редакторов. Было муторно всё время перетаскивать скетчи из планшета на компьютер, а затем снова на планшет. Мне был нужен новый профессиональный инструмент для рисования, но Вортигерн этого знать не мог. В то время мы совсем не виделись и не говорили. Его подарок оказался крайне полезным, но вместе с тем выглядел слишком… просто и совершенно безыдейно. Я была разочарована. Впрочем, в этом году я и сама не слишком утруждала себя поиском оригинального презента. Я ведь захлопнула дверь прямо перед ним. Месяцами не отвечала на звонки и делала вид, что меня нет дома. Но не приготовь я для него подарка, об этом непременно бы узнали все остальные. Поэтому я просто купила Вортигерну все солидные книжные новинки и билет в Howard Gilman Opera House на «Щелкунчика» в оригинальной постановке Алексея Ратманского. Он видел все интерпретации за последние десять лет, большинство премьер мы посетили вместе. — Что тут у нас ещё? — Моргана вытряхнула из коробки винтажную открытку с Вивьен Ли и Кларком Гейблом. Она перевернула её и уже собиралась зачитать пожелание вслух, но Артур пихнул её локтем в бок. — Отдай-ка. Это личное, — строго велел он. Моргана закатила глаза и протянула открытку мне. Когда я пробежала глазами по тексту, жар прилил к моим щекам. «Тебя надо целовать почаще, и кто-то должен показать тебе, как правильно это делать». Ой, ну вы только гляньте на него! Нашёлся тут советчик. — А там что? — полюбопытствовал Артур, приложившись к бутылке. — Цитата из Библии, да? — Ну, а то. Тут и про тебя написано, — ответила я. — Невежды получают в удел себе глупость. — А где мой подарок, Арт? — надулась Моргана. — Ты что, забыл про меня? Артур схватился за сердце: — Как бы я мог, Ваше Величество? Ваш подарок ожидает вас под подушкой. Моргана, понятное дело, напряглась. Можно было по пальцам одной руки пересчитать те случаи, когда Артур дарил ей нормальные подарки, и то, это если Утер и Игрэйн успевали вовремя вмешаться. — Что на сей раз? — со смешком спросил Лэнс, глядя вслед взбежавшей вверх по лестнице Моргане. — Путёвка в реабилитационный центр неврологического профиля. Кто-то должен был это сделать. Мы покатились со смеху. — Боже, да она ведь тебя убьёт, — я накрыла лицо ладонью. — Спокуха, — отмахнулся Артур. — После Нового года отец пригонит ей Audi TT дебильного вишнёвого цвета. Знаете, вам чертовски повезло, что вы одни в семье. От этих сестёр вечно одни проблемы. И деньги они вытягивают похлеще, чем налоговое управление. Сверху донёсся топот и разъярённый вопль: — Ты, придурок бородатый! Иди сам полечись! Артур вскочил с места и помчался на кухню, где имелся запасной выход. Моргана, разъярённая фурия, пронеслась мимо нас, едва не свалив ёлку. Лэнс покачал головой: — Пендрагоны. Наследники великой корпорации. Гордость семьи. Мы допили шампанское и собрали мусор. — Счастливого Рождества, — промурлыкал Лэнс, обняв меня за плечи. — Счастливого Рождества, — эхом отозвалась я, а затем вдруг взвившись, затараторила: — А теперь слушай. Я всё поняла! Лэнс приподнял тёмную бровь, на его широком лице отразилось любопытство. — Что ты поняла, моя маленькая фея? Я щёлкнула пальцами: — Кажется, Элиаде писал о том, что Дионис — единственный бог, который является собственным последователем в зримом облике. — Так. И? — Он дарит абсолютную свободу по ту сторону Добра и Зла. Он бог не просто сил, а переизбытка сил. В «Тайной истории» Генри утверждал, что дионисийское безумие освобождает от всякого дуализма. «Нет больше эго, нет «я». Но не эго, не личность растворяются в чём бы то ни было, напротив, сам Абсолют, сама Вселенная расширяется, чтобы заполнить собой границы личности. Что ты на это скажешь? Лэнс с растерянным видом почесал переносицу. — Я бы женился на тебе, если бы не верил в то, что ты достойна большего. Честно! Ты немного ушла в сторону, но всё равно это чертовски прекрасно. Засчитываю! Пьяная ты всегда такая изобретательная. Мы побрели к себе, то и дело проваливаясь в снег по колено. Над посёлком висела необъятная тишина. Нет, дело было вовсе не в выпитом шампанском. Все говорили, что я узнаю, когда это случится. И вот оно случилось. Я прошептала его имя, старательно выговаривая каждый звук, — как ребенок, который только учится говорить. Оно прозвучало как новое, незнакомое слово — те же слоги, но совсем другое значение. Вортигерн. Это в любви не было место дуализму. Это любовь заполняла собой границы личности.