В сумерках

Я досушивала волосы, когда раздался настойчивый стук в дверь. — Мне велели разбудить тебя к ужину, — пробасил Артур, и серия громоподобных ударов повторилась вновь. — Открывай! Я не уйду. Туже затянув пояс банного халата, я прихватила у горла воротник и распахнула дверь. Артур бегло оглядел меня с ног до головы. — Живая? — на всякий случай решил уточнить он. — Выглядишь так, будто с того света вернулась. — И чувствую себя так же. Артур шагнул ко мне, и мы крепко обнялись. — Лэнс там такого понарассказывал, что Вивьен того и гляди хлопнется в обморок. — Давно вы приехали? — спросила я. — Пару часов назад. Что с твоими глазами? — Кровоточат от вида твоего уродского свитера. Буран стих. Падал снег, в изменившемся освещении обретший странный голубовато серый оттенок. Мягкая пушистая пороша уже почти скрыла все следы. Улицы были пустынны. За день припаркованные машины обзавелись снежными шапками, обретя сходство с кремовыми тортами. Поселок был тих, словно призрак. В коридоре меня охватил приступ смеха. Я зажала рукой рот, вышло поросячье хрюканье. Артур остановился, и его недоумевающий вид ещё больше меня рассмешил. Возможно, это был поздний истерический отклик на соприкосновение со смертью, но я покатывалась со смеху. Не улыбалась, ни хихикала, а хохотала. Меня разбирал неудержимый беспричинный смех. Безликий абстрактный эстамп на стене возле лифта показался невероятно потешным. Дурацкий перезвон, возвестивший о прибытии кабины, вызвал бурю смеха. Все эти безвкусные глупые побрякушки являли собою разительный контраст с давешней подснежной темницей, где мне довелось провести несколько ужасных минут. Зеркала в лифте породили новый шквал хохота. Табличка с указанием грузоподъемности, половичок, аварийная кнопка — все было настолько нелепым, что хотелось хохотать и хохотать. — Да в чём дело? — не выдержал Артур. Я отпрянула к зеркалу и, держась за живот, взвыла от сотрясавшего меня хохота. — Ты рехнутая, — со вздохом подытожил он. — И смеёшься, как псина. Где этот придурок видел хохочущих собак? — А у тебя мерзкая бородёнка, — не осталась в долгу я. — Сколько раз говорить, что подмышечным волосам не место на лице? От опрятной конторки администратора, обшитой светлым деревом, мы прошли в обеденный зал. Обычно он никогда не пустовал, даже днём, но только не сегодня. Повсюду горел свет, однако все столики, кроме нашего, были свободны. Подбоченившись, я оглядела хрустящие скатерти и салфетки, тяжелые хрустальные бокалы, серебряные приборы, сияющие безукоризненной чистотой. Фоном звучала легкая музыка. Я коснулась локтя Артура: — Все свалили? — Лавиноопасность, — пояснил он. — Трассы закрыли. Народ потихоньку уезжает в Мерибель и Куршавель. Делать тут нечего. Мерлин хочет поселиться в олимпийской деревне в Ла-Танье. Не знаю, как Ворт доберётся обратно. Местами снег по самые помидоры. — Обратно? — переспросила я. — Вортигерн уехал? — Ну да. Он отправился встречать на автовокзал какого-то своего друга из Китая. Сказал не ждать его к ужину. Я заволновалась. Любой скрип снега или лёгкий ветерок теперь представлялся мне опасным вызовом горе, дерзостью мыши, что пищит на слона. Я подхватила Артура под руку. — Чувствуешь, как гнетёт? Я прямо ощущаю на себе снежный груз вершины. — Не выдумывай. Садись давай. — Не выдумываю. Воздух пропитан тревогой. Словно что-то случится. — Да, мы отпразднуем ваше с Лэнсом спасение, — кивнул Артур. — А потом ты полезешь целоваться. Как в тот раз. — О, да иди ты! Всю жизнь теперь припоминать будешь? Или тебя больше никто не целует? Артур не успел съязвить в ответ, потому что в зале появились мои родители и Лэнс. Последний выглядел даже лучше, чем обычно. Отец обнял меня, его густая борода оцарапала мне шею. Что за мода у них нынче в Нью-Йорке? Какая-то групповая игра в Хагрида. — Ты в порядке? Ничего не болит? Что с твоими глазами? — мать осыпала меня вопросами. — Уедем отсюда сегодня же! — Может, всё-таки переночуем? — осторожно предложила я. Только ведь разобрала чемодан. К тому же, я до сих не ощущала себя отдохнувшей. — Отель стоит у подножия склона, прямо на пути снега, — сказал отец. — Было бы правильно эвакуировать всех сразу после утреннего схода. Думаю, здесь опасно. Нам лучше убраться. — Мощная лавина — не такая, в которую угодили мы, — запросто уничтожит целую деревню, — добавил от себя Лэнс. — Несколько лет назад под Шамони смело двадцать с лишним домиков. Снегопад увеличивает опасность. Вот на кой чёрт он это сказал? Я поёжилась. Зубы начали выбивать дробь, как будто я снова мёрзла. Мне было страшно снова выходить на улицу. Ещё и Вортигерн бродил где-то среди снега. — Зачем ты вообще купил путёвки в Шамони? — беспокойство и испуг матери сменились раздражением, которое она направила на отца. Тот растерялся, ответил что-то невнятное, затем они затеяли спор и препирались до тех пор, пока все не заняли свои места за большим столом. Подали свинину в медово-горчичном соусе, гарниры, свежую выпечку и вино. Лэнс протянул мне бокал. — Ну-ка, попробуй. Альбер Бишо, Жевре Шамбертен ле Курве, две тысячи четвертый год, Бургундия. Вортигерн заказал для тебя. Хрен его знает, по вкусу — какая-то кислая дешёвка. — Ты же сказал, что начинаешь новую жизнь, — напомнила я, поднося бокал к носу, точно дегустатор. — Я её и праздную, дорогуша. Я пригубила вино, подержала на языке, ополоснула рот. Прикинула сладость, вязкость, кислость, оценила оттенки привкуса и резкость. Затем проглотила, подмечая, хочется ли сделать ещё глоток. А хотелось только, чтобы Вортигерн сидел напротив и с улыбкой смотрел на меня поверх своего бокала. Лэнс терпеливо ждал моего вердикта. — Если честно, мне больше нравится вино, которое Эльза присылает по праздникам, — призналась я. — В нём чувствуется пикантный оттенок вишни. — Ага. А ещё оно чуть-чуть отдаёт дубовой бочкой и оставляет приятное послевкусие. — Что-то вроде этого. Ей достались хорошие виноградники. — Я скучаю по ней. — По Эльзе? — Ну да. Я поискала глазами часы, и, не найдя их, посмотрела на те, что были надеты на руку отца. Половина восьмого. На улице сумерки располнели до темноты. — Закажу-ка я «Мальбек», — решил Лэнс. — Вы как, Мерлин, не желаете? Оно густое и терпкое. Отец согласился, что вино, которое заказал Вортигерн, было безвкусным. Меня же куда больше занимала еда. — У тебя все разговоры о бухле, — поддела я Лэнса. — Ты же не хочешь, чтобы они вновь вспомнили о лавине? — понизив голос, ответил он. Я потёрла воспалённые глаза. Страх перед неведомой белесой мутью полоснул меня, точно бритва. Мне было страшно даже думать о том, чтобы выйти на улицу в ближайшее время. — А нам подадут мороженое? — вдруг зачем-то спросила я. «Прямо поверх мяса». — Что, ты за сегодня недостаточно намёрзлась? — с издёвкой поинтересовался Артур. Моя мать помрачнела. Остаток ужина я провела, в подробностях рассказывая о том, что мне пришлось пережить утром. Изредка Лэнс перебивал, чтобы добавить парочку животрепещущих деталей от себя. Общим советом было решено переночевать в отеле, утром дождаться приезда Утера, Игрэйн и Морганы, а затем подумать о том, чтобы уехать отдыхать в другое место. — Есть планы на вечер? — спросил Артур. Я пожала плечами. — Хочешь пригласить меня на свидание? — Процедурные комплексы предлагают сауну и турецкую баню. Есть ещё площадка для кёрлинга и боулинга. Но что-то мне подсказывает, что ты не будешь сегодня играть. Я вновь покосилась на часы отца. — Хочешь увидеть меня раздетой — так и скажи. — Будто я не видел. Родители поднялись к себе в номер. Мать выглядела расстроенной, а отец как всегда винил в этом себя. Взявшись с Лэнсом за руки, мы, точно сомнамбулы, поплелись на первый этаж. Артур спустился чуть позже. Процедурная зона тонула в приглушенном свете ламп. Пока нагревалась парная, мы поплавали в бассейне. Более никем не потревоженная вода глухо плескалась, лишь странное гулкое эхо голосов в пустой раздевалке поддержало одинокое шлепанье босых ног по плиточному полу. Поплавав туда сюда, мы отправились в парную, отогрелись как следует, а через полчаса выбрались на залитый лунным светом снег. Я немного захмелела, потому была не против подобного развлечения. — Всегда мечтал полуголым поваляться в снегу, — заметил Лэнс. — Я не чувствую холода, — сказала я. — Это из-за сауны. — Может, это моя новая суперспособность? Ну, после того, как меня накрыло лавиной. — Хочешь, отхожу веником? — спросил Артур, посыпав мне на голову снег. — Враз всё почувствуешь. В море лунного света он выглядел призраком, в котором теплилась жизнь: белое рельефное тело, казалось сделанным из резного фарфора, на лице ярко сияли глаза. По сравнению с нами он был просто живчик. В этот вечер мне казалось, будто мы три последних человека на Земле. Все трое были немного пьяны и целиком принадлежали друг другу. — Я хочу тебя сфотографировать, — сказал Артур. — В купальнике на снегу. — Отвали, — вяло отмахнулась я. — Себя фотографируй. — Можно потом будет продать фотки маркетинговой службе отеля. Пусть сделают с тобой сезонный календарь. Я пропустила это мимо ушей. — Который час? — А что? — Вортигерна давно нет. — Как он? — вдруг спросил Артур, помогая мне подняться. — Я давно с ним не говорил. У него вроде всё наладилось, да? — Откуда мне знать? — раздражённо отозвалась я. Семь месяцев назад я захлопнула перед Вортигерном дверь и не вышла попрощаться следующим утром. До сегодняшнего утра я не видела его и не знала, каким он был всё это время: обозлённым, раздражённым, унылым или, наоборот, оживлённым, страдающим или снова наслаждающимся жизнью. Я пропустила празднование дня рождения Игрэйн и вечеринку по случаю Хэллоуина, организованную Перси, зная, что Вортигерн обязательно будет там; старательно игнорировала все телефонные звонки, а переписку вообще удалила не глядя. Несколько месяцев назад Эльза привезла мне коробку с его вещами, оставшимися в одном из загородных домов, что отошли ей по суду, с просьбой вернуть их бывшему мужу. Будто нельзя было выслать всё это по почте. Коробка до сих пор стояла у меня в коридоре. Я думала, что в Шамони нас разделят горы и куча родственников. Я думала, что смогу спрятаться от стыда и сожаления в снегах Пиренеев. Но в итоге я угодила под лавину. Артур воспользовался моей задумчивостью и внезапно повалил меня в сугроб. — Не повышайте на меня голос, мадемуазель, — пригрозил он, нависнув надо мной. — Я вам не сэр Ланселот. Я ужасно разозлилась. Все его шутки казались мне грубыми и жестокими. Затем вернулся страх. Я лежала в снегу, придавленная его тяжестью. Словно лавина вновь сомкнула свою пасть на моей груди. Заснежило. Крупные пушистые снежинки сцеплялись еще в полете, и одна такая гигантская снежинка приземлилась мне прямиком в воспалённый глаз. Мне едва удалось сдержать порыв двинуть Артуру коленом в пах. — Слезь с меня! Слезь, чудовище! Артур разразился издевательским смехом и скатился с меня. — Идёмте. — Лэнс поднялся на ноги. — Меня начинает пробирать. Не хочу отморозить себе сокровенное. Ветерок сделался пронизывающим. Артур прижал меня к себе, обхватив за плечи. — Извини, ладно? — он вроде бы даже смутился. — Ты какая-то квёлая. Прямо не знаю, чем тебя пронять. — Я чуть под снегом не сдохла. — Ты драматизируешь. — Ты реально редкостный придурок, Артур. Мы вытерлись насухо, оделись и поднялись в холл. Там было тепло, почти душно. В отеле ещё оставались постояльцы. Несколько человек осаждали регистрационную стойку. В одном из них я узнала Вортигерна. Сердце моё встрепенулось. Я почувствовала облегчение. Он стоял спиной к нам, кудри его торчали в разные стороны, штанины светло-серых вельветовых брюк вымокли от снега. Мне хотелось подойти и вжаться лбом меж его лопаток. Тут он вдруг потянулся к высокой блондинке, что стояла рядом с ним. Они заговорили. Его рука легла ей на поясницу. Она улыбнулась. Их лица разделяло несколько ничтожных сантиметров. Я резко затормозила и остановилась, как вкопанная. Лэнс едва не влетел в меня. Тем временем Вортигерн наклонился, чтобы взять небольшой чемодан девушки. На нём был голубой свитер с уродскими снежинками и воротником под горло — подарок Морганы. У Пендрагонов вообще наблюдалась какая-то семейная тяга к странноватой на вид верхней одежде. Вортигерн был одним из тех мужчин, которые и в махровом халате выглядели, как короли, но даже он смотрелся нелепо с этими кривыми норвежскими снежинками на груди. И с девицей, что была выше его на две головы. Так вот, что он делал в Китае. Я задумчиво почесала бровь, а затем повернулась к Лэнсу и спросила: — А «Мальбек» ещё остался?