***
Азирафель никогда не видел смысла в процессе сна. В самом деле, приятный вечер со славной бутылкой вина лишь становился короче, если вытянуть длинные ноги на диване в книжной лавке и начать похрапывать. А если вечер был таков, что вертел всю твою жизнь с ног на голову — от него тем более было не убежать, если лежать в темноте, неподвижно и тихо, точно мир уже достиг своего конца. Вот почему Азирафель провел долгую ночь в погруженной во мрак книжной лавке, взирая невидящим взглядом на строки Агнессы Псих, думая об Армагеддоне — и о печати боли на лице, что было знакомо ему лучше собственного. К восходу ангел основательно переменил свои планы насчет того, как все это должно произойти. Если Азирафель попросит, если только все объяснит — Всевышняя это исправит. Ей же нравилось, когда ее просят. Он сомневался, что кто-то еще удосужился просто попробовать. Господь любила Свое творение, иначе бы Она и не стала его создавать, несомненно. Поэтому Азирафель объяснит. А затем он отыщет Кроули, и сделает то, что изначально вызвало к жизни его любовь, что бы это ни было. Что бы ему ни пришлось сотворить. Он вернет все на круги своя, а затем… а затем разберется по ходу пьесы. Если теперь демон его ненавидел, Азирафель вряд ли мог бы винить его в этом. Он разочаровывал своего друга тысячелетиями. Вот только Кроули уже лишился всего, что Азирафель когда-либо боялся потерять, а ангел так долго не мог поверить, что после этого можно лишиться чего-то еще. Но было можно, еще как можно. Азирафель всегда мог лишиться Кроули — и вот наконец он его потерял. По меньшей мере, до той минуты, когда Кроули притормозил на обочине в Сохо… и стал извиняться. Азирафель не хотел скрываться на Альфа Центавра. Ему хотелось остаться здесь, на уцелевшей Земле, с Кроули, и винами, и первыми изданиями книг, и ездой на скорости под девяносто в час пик в центре Лондона — да, со всем этим. Он мог все исправить, и если потом ему придется забирать Кроули с Альфа Центавра — значит, именно так он и сделает. Однако сперва ему было нужно озвучить нечто. — Я прощаю тебя, — произнес он, глядя в темные круги очков Кроули. Он попытался сделать то же, что Кроули делал порой — вложить в эти слова иные, заставить их выразить то, чего он не мог произнести, пока еще не мог. Если Кроули и расслышал, то сентимент пришелся не ко двору. Он подался назад с гримасой и сбежал, пообещав Азирафелю, что отныне тому в его мысли дорога заказана. Возможно, так оно и будет. Если бы Азирафелю действительно было не все равно, ему стоило бы на это надеяться. Быть может, Небеса и Преисподняя дружно оставят без внимания одинокого демона на далекой планете. Кроули заслуживал теплое сияние оранжеватой звезды и свободу от любого ангела, что не умел ценить его, даже если этим ангелом был сам Азирафель. Но возможно, все будет иначе.***
На аэродроме маленького городка Азирафель стоял пред лицом несметных полчищ Ада и Рая, что ждали сразу по ту сторону реальности, с высоко поднятой головой, и бросал им вызов — пересеките черту. Ради того, чтобы чувствовать рядом Кроули, стоящего подле него, непоколебимо живого, Азирафель был готов и Саму Всевышнюю встретить лицом к лицу. Хотя и надеялся, что не придется.***
Из-за угла показался автобус, и надпись «Оксфорд» сияла на нем, словно странное благословение. Словно благая весть о великой радости. — Он все равно поедет в Лондон, — предрек Кроули, — Он просто не будет знать, почему. Для водителя, подумалось Азирафелю, это покажется чем-то вроде непостижимого замысла. У них обоих больше не было сторон. Им больше некого было разочаровывать, ни перед кем не требовалось объясняться. Объяснениям более не было места. И не осталось таких сочетаний лжи, полуправды, подхалимства и переговоров, что были бы в силах вернуть любому из них благосклонность Небес или Ада. Азирафель прошел через Армагеддон, сумев сохранить все то, что хотел, и терять ему тоже теперь было нечего. Все-таки выжить — забавная штука. Они устало нырнули в автобус в молчании, и Азирафелю подумалось — Кроули вот-вот произнесет те слова. Он всегда это делал в такие минуты, когда вряд ли мог бы сказать нечто иное — теперь-то Азирафель это видел. И в этот раз ангел в точности знал, что он скажет в ответ. Они сели на середине салона автобуса, и когда тот покатился в сторону Лондона, Азирафель сделал то, что хотел сделать снова с самого тысяча девятьсот сорок первого — потянулся к Кроули и дрогнувшей рукою обхватил его ладонь. Ладонь Кроули напряглась на мгновение, а затем сомкнулась вокруг руки ангела. Однако демон все еще смотрел вдаль сквозь окно автобуса, опираясь локтем об оконную раму и опустившись щекой на небрежно сжатый кулак, словно рука, которую держал Азирафель, не имела к нему самому ни малейшего отношения. Азирафель мягко сжал ладонь Кроули, и тот немедленно, явственно сжал его руку в ответ, но не сделал больше ни единого движения, только едва заметно подернул горлом. Стоило Азирафелю ослабить хватку, как Кроули сразу ответил тем же, но ни один из них не разжал ладони. Вот сейчас… Кроули прочистил горло и раскрыл рот, чтобы заговорить, и сердце ангела дрогнуло. — Кстати об этом пророчестве, — произнес Кроули, — Есть у меня одна идея… — Да, пророчество, — отозвался Азирафель, стараясь не ощущать разочарования. Кроули точно произнесет те слова. Он всегда это делал. Просто сперва им предстоит кое с чем разобраться. Вот-вот… Автобус неспешно тащился сквозь ночь, и когда солнце лениво зевнуло над близящимися очертаниями Лондона, и они наконец отпустили руки друг друга — эти руки были уже не теми, что сомкнулись в Тадфилде. Азирафель стоял на лондонской автобусной остановке, смотрел в свои собственные глаза и размышлял о том, насколько странно было бы услышать эти слова из собственных уст. Но вместо этого Кроули поправил его клетчатую бабочку и произнес: — Встретимся в Сент-Джеймсском парке в десять? Сомневаюсь, что они станут долго тянуть с разборками, но можно пока осмотреть этот прекрасный новый мир Адама. Вижу, М25 вполне себе целехонькая. — Да, разумеется, — откликнулся Азирафель, но быстро опомнился и постарался придать своим жестам вальяжности демона. — О, да, — поправил он сам себя. Вот сейчас… — Ладно, — сказал Кроули. — Удачи. Азирафель проводил его взглядом в безотчетной растерянности.