Он всегда вернётся к тебе

Рекомендуется к прослушиванию: The Wanted – I’ll be your strength

Четверг 22.22. Это было похоже на межгалактический взрыв. Демори абсолютно не знал, что это, и как ощущается на себе, но нечто подобное разрывало его изнутри. Наверное, обычного человека стёрло бы в ничто за доли секунды, и он растворился бы в пространстве и времени, не успев даже осознать произошедшее. Что–то похожее испытал Элиотт, когда его губы коснулись мягких губ Луки. Не веря в то, что происходит между ними, парень прервал поцелуй, который больше был похож на несдержанное касание, и внимательно посмотрел на Лалльмана пронизывающим насквозь взглядом, выискивая любые признаки сомнений или сожалений о случившемся. Но парень не нашёл их. Лука в его руках выглядел настолько измождённым и беспомощным, что у Элиотта защемило в груди. Его мальчик смотрел на него испуганными и обеспокоенными глазами, словно боясь, что Демори вдруг внезапно исчезнет. Вот только на этот раз он не смог бы уйти, даже если бы его гнали прочь сдирающей кожу плетью. Нет. Он останется здесь. И, если понадобится, навсегда! Медленно подняв ладонь вверх, Элиотт прикоснулся в нежном порыве к налившейся тёмно–синим цветом скуле Луки, проведя по ней сверху вниз почти невесомыми прикосновениями подушечек пальцев, лаская и успокаивая. Лалльман судорожно выдохнул и закрыл глаза, не справляясь со шквалом чувств, бушующим внутри него. Ему казалось, что он заживо сгорает в пожаре из эмоций, разросшимся по всему телу и поглотившим собой каждую его клеточку. Когда он почувствовал на щеке тепло от ладони Элиотта, он наклонил голову и ткнулся в неё губами и носом, как маленький котёнок, который ластится в поисках внимания и защиты. Оставив на внутренней стороне влажный поцелуй, Лука явил миру переливающийся в лунном свете блеск васильковых глаз и подался вперёд, накрывая немного сухие и горячие губы Элиотта неистовым поцелуем. И на этот раз он был сродни смещению планеты с орбиты и последующим скачком температуры, бросающим бренное тело то в испепеляющий жар, то в арктический холод. Элиотт целиком и полностью отдался ощущениям, которые дарили ему требовательные поцелуи Луки. Они ласкали друг друга до тех пор, пока Демори не увлёкся и не толкнулся кончиком языка в плотно сомкнутые губы Лалльмана. Он не успел испугаться или пожалеть о содеянном, потому что Лука буквально впился в его рот и нашёл язык Элиотта своим. И, пресвятые небеса, это было прекрасно! Неуверенные касания переросли во что–то большее. Они посасывали друг друга, прикусывали лёгкими надавливаниями зубов, ласкали языки плотно сжатыми губами и не отпускали друг друга ни на секунду. Тихий, гортанный стон вырвался из грудной клетки Лалльмана, и Демори выпустил парня из своего плена, позволяя обоим сделать глоток живительного воздуха. Они соприкоснулись лбами и посмотрели друг другу в светящиеся от тихой радости глаза, выражая истинные эмоции и уничтожая ненужные больше маски. Лука подался всем телом вперёд, и Элиотту пришлось перехватить парня крепкими руками за талию и спину, чтобы помочь перебраться к себе на колени. Губы Демори снова оказались во власти страстного поцелуя, беспощадно сметающего собой два года, проведённые в полном одиночестве и непроглядной темноте. Ему захотелось врасти в своего мальчика всем телом, поэтому он притянул его к себе ещё ближе одной рукой, обхватившей талию, и второй, мягко надавившей на шею. Элиотт воспылал дикой ненавистью к футболке, отделявшей его кожу от оголённого торса Луки. Он отдался этому поцелую целиком и полностью. Без остатка. Как и его любимый. Спустя несколько минут, когда вернулась способность разумно мыслить, Демори почувствовал, что пора спускаться с небес на землю, так как осознал, что тело в его руках буквально горит. Луку терзала температура, и с этим нужно было что–то срочно сделать. Он попытался отстраниться и встать, чтобы его мальчик смог принять жаропонижающее, но в него вцепились удушающей хваткой и наградили умоляющим шёпотом: — Не уходи. Элиотт оставил успокаивающий поцелуй на виске и прошептал в ответ, зарывшись носом в волосы за ухом и продолжая крепко обнимать Луку: — Тебе нужно принять таблетку. Ты весь горишь. — Нет, – заупрямилось его солнце и заключило в замок из рук на спине и крепко прижатых к талии ног. Запечатлев мягкий поцелуй на бархатной коже шеи, Демори тихо сказал: — Тогда держись. Он попытался подняться на ноги, но с вцепившимся в него намертво Лукой это не сразу получилось сделать. Покрепче обхватив своё сокровище, Элиотт всё же выпрямился и проследовал до кровати и тумбочке, на которой не так давно оставил стакан с водой и таблетки. Усадив Луку на мягкую поверхность, он выдавил на подрагивающую ладонь любимого две таблетки и проследил за тем, чтобы тот запил их достаточным количеством жидкости. А когда Лалльман отставил стакан, сразу же притянул парня к себе и поцеловал, укутывая в чувственные объятия. Лука плавился от прикосновений уверенных ладоней к обнажённому торсу, снова переползая на колени Элиотта. Он не мог поверить в то, что всё это происходило в реальности. Казалось, будто он заснул и видел дивный сон. Самый сказочный и желанный на свете. Но тёплые и так правильно осязаемые пальцы, порхающие по его позвонкам и линии волос, заправляющие за ухо выбившиеся прядки и ощутимо надавливающие на кожу, побуждая прижаться ещё ближе, ещё теснее, ещё интимнее, развевали по ветру все сомнения. Лука не спал. Он пребывал в раю! В один момент всепоглощающих чувств стало слишком много, и они выплеснулись в слёзы, тонкими струйками стекающие вниз по коже лица и заползающие в складки губ. Ощутив солоноватый привкус у поцелуя, Элиотт в испуге отстранился и, заметив слёзы, принялся успокаивать поддавшегося эмоциям парня: — Лука, пожалуйста, не плачь, – он бережно смахнул влажные дорожки большими пальцами и принялся осыпать их поцелуями. Лалльман зажмурился и всхлипнул ещё громче. — Прости, прости меня, – начал нашептывать Элиотт, словно пребывая в лихорадочном бреду. — Я такой ид…, – договорить не позволили ладони, которыми Лука зажал ему рот. Лалльман распахнул полные слёз глаза и умоляюще посмотрел на Демори, упрашивая немым взглядом не говорить ничего вслух. Элиотт всё понял и кивнул головой, а потом аккуратно отодвинув ладони Луки в стороны и шепнул голосом, полным нежности и любви: — Иди ко мне. Поцелуй, который подарил ему Лалльман, стал откровением. Они не могли существовать друг без друга. Это была не жизнь, и даже не её подобие. Скорее, жалкое существование, разрушающее их суть до основания. Господи, как же долго они вот так не наслаждались близостью друг друга! Не чувствовали горячего дыхания на своих губах, не выпивали до дна тихие стоны, не делили на двоих превысивший норму пульс, не касались так откровенно и опьяняюще, не зарывались пальцами в волосы, как будто от этого зависело абсолютно всё на свете. Лука оставил ещё парочку поцелуев в уголках сладких губ и уткнулся носом в самое излюбленное место на теле Элиотта, по которому скучал каждый день, проведённый в вынужденном одиночестве. Он мечтал зарыться носом в сгиб между ключицей и тонкой шеей с тех самых пор, как Демори пропал из его жизни. Но теперь любимый был найден и находился в его объятиях, руках и сердце. Последнее на радостях устраивало в грудной клетке какие–то дикие танцы. Глупое, глупое сердце. Но Лука понимал его. Ой, как понимал! Лалльман не заметил, как усталость накрыла его тонкой вуалью сонливости и почти насильно отправила во владения Морфея. Слишком многое ему пришлось пережить за сегодня. Парень уже засыпал в так приятно обнимающих и баюкающих его руках, но резко дёрнулся, не успев до конца погрузиться в необходимый ему сейчас сон. Элиотт с осторожностью уложил расслабленное тело на кровать и вытянул из–под него одеяло, укрывая им себя и Луку. Его мальчик сразу же придвинулся максимально близко к нему и уткнулся носом в грудь, обнимая и упрашивая: — Останься со мной. Демори поцеловал взлохмаченную макушку, прижал к себе истончённое тело, и сказал тихо, но уверенно и непоколебимо: — Не бойся. Я буду рядом, когда ты проснёшься. — Обещаешь? — Да. А теперь спи. Тебе нужно отдохнуть. Через пару минут до Элиотта долетело тихое, умиротворённое сопение. Лука уснул, и парень смог, наконец, обдумать то, что произошло за сегодня. Демори не мог спокойно дышать. Паника накрыла его с головой, ведь он мог потерять Луку сегодня. Донован чуть не отнял у него самое дорогое. Видеть любимого избитым и покалеченным было не просто больно, а невыносимо. Если бы с ним что–то случилось, Элиотт бы этого не вынес. Но сначала он бы собственными руками избавил мир от подонка по имени Джон Донован. Поклявшись себе никогда больше не оставлять Луку одного, Демори окинул родное тело ласковым взглядом и посмотрел в окно, которое освещало комнату холодным, синеватым светом. На душе стало тепло и спокойно. Элиотт не знал, сколько времени он пролежал, летая в собственных мыслях, но сна не было ни в одном глазу. Двигаться не хотелось. А вот обнимать Луку да. Прикоснувшись к своему мальчику и обнаружив, что его тело больше не такое горячее, как раньше, Демори облегчённо выдохнул. Осталось залечить все ушибы и царапины на испещрённом ими теле, и тогда он будет по–настоящему счастлив! Лука неспокойно заворочался и перевернулся на другой бок, не просыпаясь. Возможно, ему снилось что–то нехорошее, и от этого хотелось выть белугой. Элиотт прижался к Лалльману со спины, поудобнее устроив голову на подушке, и притянул парня к себе за талию. А дальше случилось то, что вызвало на лице Демори радостную улыбку, которая по своей ослепительности составила бы конкуренцию самому солнцу. Лука обхватил его руку и подтянул к груди, выдохнув на грани слышимости: — Элиотт. Парень уткнулся носом в разбросанные по всей подушке волосы Лалльмана, вдохнув в себя их запах, почти выветрившийся и тонкий, но ещё пока осязаемый, и умиротворённо закрыл глаза. Теперь он мог позволить себе это сделать. Пятница 06.47. Лука проснулся внезапно, так и не поняв, что же его разбудило. Вокруг стояла тишина. Не мертвая, нет. Скорее, уютная и домашняя. Что–то явно изменилось, и все внутренности сделали резкий кульбит, когда парень вспомнил, что именно. Точнее почувствовал, ведь тёплая, жилистая рука Элиотта обнимала его в данную секунду. Неверяще уставившись на неё, Лука замер. Он легонько сжал своей ладонью ладонь Демори и, не получив ответной реакции понял, что парень, так приятно прижимающийся к его спине сейчас, ещё спит. И Лалльман не собирался будить его. Ему нужно было некоторое время, чтобы побыть наедине со своими мыслями, прислушаться к ним и осознать произошедшее. Всё казалось каким–то нереальным, эфемерным, фантастическим. Он. Элиотт. Вынужденное расставание. Долгожданное примирение. Это ведь было примирением, так? Думать, что их вчерашние жаркие поцелуи были чем–то мимолётным, легкомысленным или же опрометчивым, не хотелось. От таких мыслей становилось невыносимо больно. Нет! Он видел глаза Демори вчера. И их бездна вторила его с той же любовью и желанием. Он любил. Любил Элиотта. Так сильно, что становилось страшно. Ему достаточно было попросить Луку, и тот сделал бы ради него всё, что угодно. Такая неправильная, но в то же время правильная любовь. Необходимая им обоим. Лалльман чертовски боялся двигаться, ведь если он разбудит любимого, то им придётся о многом поговорить. Обсудить. Расставить всё по своим местам. Был ли он готов к такому разговору? Поразмыслив, Лука понял, что да, и довольно давно. Поэтому развеяв все страхи и сомнения, парень лёгкими прикосновениями начал гладить выступающие венки на обнимающей его руке, замерев и притихнув в ожидании. За спиной пошевелились, и Лалльман улыбнулся, услышав: — Не спишь? — Нет, – тихо ответил он и продолжил своё занятие. Он всегда любил крепкие, искусно сложенные руки Элиотта, которые будто специально были созданы для того, чтобы сводит Луку с ума одним своим видом. Демори повыше подтянулся на подушке и перехватил своей ладонью левую ладонь Лалльмана, укладывая её на прохладную простынь, а затем принялся водить подушечками пальцев по изящному контуру татуировки. Спустя несколько минут, проведённых в уютной тишине, парень спросил: — Что она означает? Лука словно завороженный следил за движениями Элиотта. — Память о друге, который в трудную минуту смог вернуть меня к жизни. Его зовут Жорис Гримо. А потом, вспомнив, парень с печалью в голосе добавил: — Его так звали. Демори прекрасно понимал, что ещё не наступило то время, когда он мог задавать подобные вопросы, но режущее чувство внутри никак не хотело успокаиваться, и он слишком быстро поддался ему: — Вас связывали только дружеские отношения? Лука обернулся и заглянул в настороженные глаза Элиотта, с удивлением для себя заметив: — Ты ревнуешь? — Когда ты нападаешь на безумных психопатов и клянёшься любой ценой отомстить за человека, которого называешь другом, то меня это наводит на мрачные мысли, знаешь ли, – недовольно пробурчал Элиотт, пряча свои глаза от проницательного взгляда Лалльмана. — А мрачные, это какие? Кажется, Луке начинало немного нравиться то, в какое русло завернул их чертовски запоздалый разговор. Элиотт поджал губы и недовольно посмотрел на ухмыляющегося парня. — Это не смешно, Лука. — Немного. — Немного? — Да. Увидев расстроенное выражение лица Элиотта, Лалльман спрятал ухмылку и полностью повернулся к нему, уложив голову на подушку так, чтобы хорошо видеть глаза Демори. — Когда мы познакомились с Жорисом, он жутко бесил меня. Строил из себе невесть что, был прав абсолютно во всём и знал ответы на все вопросы. Но больше всего раздражала его правильность. Что бы я ни делал или не говорил, казалось полной глупостью по сравнению с его словами и поступками. Долгое время я сравнивал себя с ним, а потом понял простую истину. Он действительно был хорошим. Таких людей очень мало в нашем неправильном мире. Возможно, Жорис был последним. Думаю, он относился ко мне, как к ещё одному младшему брату, которому требовалась хорошая взбучка. Элиотт лежал неподвижно и внимательно слушал Луку. — Я смог бы влюбиться в такого человека, как Жорис Гримо. После этих слов предательский холод скрутил все внутренности Демори. — Но я уже был влюблён. На этом моменте Лалльман поднял свои глаза–галактики и заглянул в серые, смотрящие на него, почти не мигая. — Только тогда я не осознавал этого. Я был так зол на тебя за то, что ты пропал без объяснений и каких–либо известий о себе! Долгое время думал, что ты меня просто разлюбил, и… — Это не так, – выпалил Элиотт, перебивая. – Лука, это неправда! Лалльман замер, теряя способность спокойно дышать. Слова Демори заставили сердце Луки биться быстрее. Он переплёл пальцы на их ладонях и продолжил: — Теперь я знаю. Но в те дни мне было слишком больно, страшно и одиноко без тебя. Когда Ян сказал мне, что ты забрал документы из лицея, я прямиком помчался в квартиру твоих родителей. И совсем отчаялся, когда увидел такой же шок на лице твоей матери. Они тоже не знали, да? — Нет, – с сожалением в голосе ответил Демори. Лука кивнул и продолжил: — Я собирался искать тебя. Поставить на уши весь Париж, но мама… Она заболела. Парень запнулся, и Элиотт крепче сжал его ладонь в своей. — Если тебе тяжело, то мы можем поговорить об этом в другой раз. Лалльман помотал головой в отрицании. — Я не думаю, что такой день вообще наступит, так что… Демори хотел хоть как–то утешить своего мальчика, но Лука слишком быстро отреагировал: — Нет, пожалуйста, выслушай! Иначе мы никогда не разберёмся и не покончим со всем этим, хорошо? Элиотт примирительно шепнул: — Хорошо. И Лука грустно улыбнулся ему в ответ. — В тот день, когда мы должны были вместе поужинать, у неё случился очередной эпизод. Отец стал свидетелем самого первого из них, но ничего мне о нём не сказал. Ты же знаешь, ему плевать на нас, и всё то время, пока мама болела и нуждалась в нём, это не менялось. Даже ради неё, не говоря уже обо мне. На самом деле, она не хотела говорить всего того, что тебе пришлось выслушать тогда. За неё говорила её болезнь. Перед смертью она взяла с меня обещание, что я найду тебя и расскажу о случившемся. Она любила тебя, Элиотт. Очень сильно. На глазах у Демори заблестели слёзы. — После похорон я не мог найти себе места. Мама оставила меня. Отцу было всё равно. Ты пропал. И я сломался. Допустил ошибку. Мне показалось, что моё решение было самым правильным. Я не знал, ради чего мне стоило жить. И тогда я совершил то, что совершил. Обоим не хватало воздуха и слов, чтобы выразить всю степень сожаления и извинений друг другу. — Ян спас меня, и я буду благодарен ему за это до скончания дней, ведь я должен был бороться за нас до конца, искать тебя, найти и устроить такую взбучку, чтобы тебе больше и в голову не пришло сбегать от меня. Синие глаза застелила плотная пелена слёз. — Лука, – прошептал Демори. – Мне так жаль. — Нет, Элиотт, нет! Это было неправильно! Это был кто–то другой, не я. Слабый и жалкий. Я никогда не бежал от проблем, по крайней мере, мне так казалось. И уж тем более не был способен на предательство по отношению к себе, тебе и светлой памяти моей матери. Удивительно, но я очень плохо помню тот момент. Только холод остывшей воды и боль в запястье. Я хотел, чтобы она ушла. Навсегда покинула меня, не понимая, что был и другой способ избавиться от неё. Стоило жить дальше только ради чистых и прекрасных отношений, которые у нас были. А не хоронить их вместе с собой. Тем более, я так и не узнал, любишь ли ты меня или уже нет. Он смахнул слёзы с ресниц, и Элиотт сделал то же самое. — А потом отец, не раздумывая, отправил меня в Шато–де–Гарш, чтобы не тратить драгоценное время на суицидальные настроения сыночка. И там я встретил Жориса. Если бы не он… Даже не знаю. Наверное, я бы не лежал сейчас рядом с тобой. — Каждый проклятый день я жалел о том, что ушёл тогда. Каждую ночь, пытаясь заснуть в кровати без тебя, я проклинал свою болезнь. Я бы никогда не изменил тебе, Лука! Никогда! Но слова Анетт спровоцировали то, что я не смог контролировать. А на утро я проснулся в чужой постели, и возненавидел себя ещё больше. Ты не заслуживал такого! Мне нужно было уйти, что твоя жизнь стала счастливее. Если бы я только знал…, – Элиотт запнулся и перестал сдерживать слёзы, спрятав лицо в подушку и до боли сжимая ладонь своего мальчика. — Посмотри на меня, – мягко попросил Лука, но не добился ответной реакции. Видеть Демори таким: полностью разбитым и плачущим, до сих пор было чем–то невозможным для Лалльмана. — Любимый, посмотри на меня. Элиотт, всхлипнув, поднял покрасневшие глаза и столкнулся с такими же. Лука обхватил ладонями родное лицо и прошептал: — Измена – это большая и непростительная ошибка. И я понимаю, почему ты предпочёл исчезнуть, а не признаться мне. Но Элиотт, это не важно! Тот парень, с которым тебе не повезло разделить постель, не важен. Я бы справился с этим, слышишь? Мы бы вместе справились! Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не будешь больше прятаться от меня, убегать или скрывать правду, даже если она ужасна. Я не хочу, чтобы ты решал что–то за меня. Я не хочу, чтобы ты проклинал себя и свою болезнь каждый раз, когда у нас случалось что–то плохое в жизни. Это не правильно, слышишь? Демори проглотил солёный комок и с надеждой посмотрел на Луку. Его переполняли восхищение и любовь к парню, который всё это время был сильным за них двоих. — А ещё, знаешь что? Парень поднял брови в немом вопросе. — Я не хочу больше жить без тебя! Лука сократил расстояние между ними и поцеловал Элиотта, испытывая неимоверную радость, потому что это был он. Тот самый поцелуй. Из смешанных слёз и новых надежд. Светлых и чистых. Таких же, как их любовь.