Он всегда вернётся к тебе

Рекомендуется к прослушиванию: James Arthur – Recovery

Четверг 10.05. Розье сидел за письменным столом и с серьёзным выражением на лице просматривал папку с чертежами и эскизами по проекту Луки и Элиотта. Парни всё это время томились в безмолвном ожидании и нервно переглядывались, стараясь не сойти с ума до «оглашении вердикта». Ещё одну такую бессонную ночь они уж точно не переживут! Лука успел мысленно попрощаться с Сорбонной и своей заветной мечтой стать архитектором, но Розье, наконец, подал голос: — Неплохо. Сделав небольшую паузу, преподаватель добавил: — Очень даже неплохо. Особенно идея с террасой. Мне нравится. Он поднял глаза на парней, которые выглядели сейчас так, будто стояли на раскалённых углях и сдерживали себя от неконтролируемых подпрыгиваний и стенающих воплей. Лицо Розье приняло более благосклонное выражение. Он доброжелательно улыбнулся, чем немало удивил Элиотта, закрыл довольно увесистую папку, отложил её в сторону и сказал: — Я принимаю работу. Два облегчённых выдоха нарушили напряжённую тишину. Морщинка расчертила переносицу преподавателя в ответ на реакцию парней. Он строго произнёс: — Но это не значит, что я позволю этому безобразию повториться вновь, вам понятно? На выполнение второй части проекта у вас ровно неделя! И никакие отговорки кроме преждевременной кончины не принимаются. Советую пожалеть своего напарника в таком случае, так как нагрузка на оставшегося в живых резко возрастёт. Вымученные улыбки отразились на лицах Лалльмана и Демори. — Ко мне есть вопросы? – спросил Розье тоном, который не предполагал наличие таковых. Два отрицательных ответа прозвучали почти одновременно. — Тогда жду вас в среду. Когда они покинули кабинет преподавателя, Элиотт с неуверенностью в глазах и с осторожностью в голосе спросил у Луки: — Мы сможем вовремя сдать Розье вторую часть проекта? Демори очень боялся нарваться на проявление вспыльчивости или же агрессии со стороны Лалльмана, но тот вполне спокойно отреагировал на вопрос. Парень тяжело вздохнул и ответил: — Думаю, не стоит откладывать задание в долгий ящик. Может, завтра и начнём? Их взгляды пересеклись, и Лука не стал отводить свой в сторону. Впрочем, как и Элиотт. Их зрительный контакт длился всего пару секунд, но этого вполне хватило, чтобы уголки губ Демори приподнялись в намёке на улыбку. — Согласен. Когда у тебя заканчивается последняя пара? Лалльман прикусил нижнюю губу, вспоминая. Он не заметил, как в серых глаз отразились обожание и нежность. Элиотт никак не мог поверить в то, что они вот так просто стояли в коридоре Сорбонны и договаривались о завтрашней встрече. Да, это не было свиданием. Зато Лука перестал вздрагивать каждый раз, когда Демори к нему обращался. Они оба делали маленькие шаги навстречу друг другу, и это не могло не радовать Элиотта. — Мои закончатся в четыре, а твои? — Чуть раньше. В половине третьего. Парень всё же не смог удержать улыбку, которая появилась при взгляде на раздосадованное лицо Лалльмана. Демори поспешил успокоить своего мальчика: — Ничего. Я найду, чем занять себя. Встретимся в четыре в библиотеке? Лука ничего не ответил, лишь кивнул и улыбнулся в ответ. Подтянув рюкзак повыше, он бросил: — До завтра, – и удалился, оставив Элиотта наедине с тихой радостью и каким–то детским восторгом. Лука улыбнулся ему! Любовь всей его жизни улыбнулась ему! Такое, казалось бы, простое движение лица обрушило на Элиотта столь сложный эмоциональный шквал. Парень испытал внутри неописуемое чувство, больше похожее на распирающее жжение в области сердца. Ему хотелось отдаться без остатка. Улыбнувшись, Демори вдруг осознал, что так зарождалась надежда. Надежда на то, что всё у них будет хорошо. Четверг 18.55. Лука был очень взволнован. Несколькими минутами ранее доктор Шанц позвонил ему и сообщил, что кое–что нарыл на Донована. Они договорились встретиться в кафе, расположенном недалеко от Сорбонны, и Лалльман со всех ног понёсся именно туда. Усталость из–за отсутствия достаточного по продолжительности сна и простуда, которая без должного лечения продолжала прогрессировать и терроризировать ослабленный организм, вконец измотали парня. Он долго сомневался, выдержит ли последнюю лекцию в таком состоянии, но звонок психиатра всё решил за него. Тёплый шарф и кашемировое пальто не спасали от пронизывающего осеннего ветра, который умудрялся проникать под одежду и неприятно швырял хлопья снега прямо в лицо. Ноябрь был в самом разгаре, и Париж приспосабливался к изменчивой погоде, как мог. Оказавшись в нагретом помещении, Лука облегчённо выдохнул, и, не найдя глазами доктора Шанца, который явно опаздывал, занял столик у окна. Заказав себе чай с лимоном и мёдом, парень принялся ждать психиатра, грея руки о горячую чашку. Спустя десять минут долгожданный собеседник присоединился к нему, выглядя не менее серьёзным и взволнованным, чем сам Лука. Опустив приветствие и неуместные в данную минуту расшаркивания, Лалльман сразу прыгнул с места в карьер: — Прошу, скажите, что у Вас что–то есть на этого подонка! Доктор Шанц внимательно посмотрел на сгорающего в ожидании парня и не стал излишне тянуть время, сразу же признавшись: — Да, кое–что есть. Я нашёл одно дело десятилетней давности. В то время Донован был стажёром в психиатрическом госпитале Мэйфилд в штате Иллинойс. Под руководством своего наставника он вёл дело Ребекки Джонсон, двадцатисемилетней девушки, которая из–за тяжёлой формы наркозависимости потеряла опеку над двухлетней дочерью. Родители насильно отправили её в госпиталь, и это почти спасло девушке жизнь. В истории болезни Ребекки уже намечалась тенденция на выздоровление, но за месяц до предполагаемой выписки дело передали Доновану. После трёх сеансов с ним девушка начала вести себя буйно, затем отказалась принимать пищу, а через две недели ей удалось выкрасть большую дозу сильнодействующего успокоительного и совершить попытку самоубийства. — Уверен, что без Донована тут не обошлось! Вам не показалось это подозрительным? Лука подался вперёд, не справляясь с напряжением во всём теле. Ему очень важно было услышать ответ от доктора Шанца. — Показалось, поэтому я запросил дополнительные материалы у руководства Мэйфилда, но они ответили, что дело было передано в полицию штата, а потом закрыто и отправлено в архив. — Дьявол! Горькое разочарование ухватилось за горло, не давая свободно дышать. Неужели Донован так и останется на свободе и продолжит безнаказанно ломать чужие судьбы? Лука откинулся на спинку стула и начал погружаться в вязкие и тяжёлые мысли, но психиатр снова привлёк его внимание: — Лука, ты не понял, Ребекка жива! — ЧТО? Кажется, каждый в кафе обернулся на их столик из–за громкого выкрика парня. Доктор Шанц не обратил никакого внимания на испуганных посетителей, его волновал только Лука, сидящий напротив и смотревший на него широко распахнутыми синими глазами. — Я позвонил в Мэйфилд и попросил дать мне контактный номер бывшего наставника Донована. Прикрыл свои истинные намерения обменом опыта в профессиональном плане. Он–то и рассказал мне, что Ребекку удалось спасти в тот день. Полицию сразу же привлекли её родители после того, как чуть не потеряли дочь. Позже выяснилось, что девушка совсем отчаялась и решила свести счёты с жизнью потому, что руководство Мэйфилда долгое время оставалось глухим к её просьбам заменить Донована на другого лечащего врача. К сожалению, полиции штата также не удалось доказать его причастность, и гадёныш отделался тем, что сменил место работы. — Не может быть! Лука испытал резкий скачок эндорфинов в крови, которые вскружили ему голову. — К сожалению, ни руководство Мэйфилда, ни бывший наставник Донована не дали мне номер телефона Ребекки. Она находится под защитой врачебной тайны. И снова парню пришлось спуститься с небес на землю. Он с отчаянием посмотрел на доктора Шанца и с надеждой в голосе спросил: — Как мы можем найти её? — Мы? Никак. Лука испытал глубокое разочарование от слов психиатра. Он не хотел мириться с безысходностью и собственной беспомощностью. Нужно было найти Ребекку и поговорить с ней. Любой ценой! — А вот я поеду в Штаты и попробую достать архивные записи из участка. — Что? На этот раз не было громкого выкрика, лишь потрясённый до глубины души шёпот. — После того, как выяснилась эта информация, я назначил встречу детективу Деко. Он впечатлился услышанным и добыл мне разрешение на посещение архива в полицейском участке штата Иллинойс. Лалльман не мог поверить тому, что только что услышал. — Сегодня в полночь у меня рейс, Лука. — Вы не обязаны, – прошептал парень, всё ещё пребывая под впечатлением. Доктор Шанц тяжело вздохнул. — Нет, обязан. Теперь это касается и меня тоже. Пару дней назад я столкнулся с Донованом, покидающим кабинет главного врача Шато–де–Гарш. И, судя по его довольному выражению лица, он смог восстановиться в штат лечебницы. А я не могу допустить, чтобы такой человек, как Донован, работал в Шато–де–Гарш после случившегося с тобой, Ребеккой и Жорисом. Возможно, есть ещё жертвы, о которых мы просто не знаем. И если всё это окажется правдой, то Доновану самое место в тюрьме, а не в психиатрической лечебнице! — Но Вы уже поверили мне, – сказал Лука, обхватив ладонями фарфоровую кружку с чуть тёплым чаем. – Почему? — Слишком много совпадений не бывает на пустом месте. Нужно до конца разобраться в этом насквозь прогнившем ящике Пандоры. Лука поднял полные слёз глаза на человека, который смог стать ему ближе, чем собственный отец, и прошептал: — Спасибо. Доктор Шанц ободряюще улыбнулся и потрепал Луку по плечу. — Не стоит. Это моя работа, не так ли? Парень смахнул особо тяжёлую прозрачную каплю с пушистых ресниц и со смешком спросил: — Доводить людей до слёз? — Помогать им, – по–доброму ответил психиатр. Пару минут они посидели в уютной тишине, осмысливая озвученное, а потом доктор Шанц взглянул на часы и сказал: — Мне пора, Лука. Иначе опоздаю на самолёт. Я оповестил руководство о том, что ты находишься под моим дистанционным наблюдением, поэтому попрошу вести себя тихо и не высовываться раньше времени. Никаких драк, нападений и самопожертвований! Постарайся не попадаться Доновану на глаза до моего возвращения, ладно? Лалльман кивнул головой и предложил оплатить счёт, но доктор вежливо отказался. — Прибереги их на тот день, когда мы со всем разберёмся, ладно? – Шанц придержал рукой портмоне, которое Лука успел достать из кармана. Перед тем, как покинуть кафе, мужчина обратился к парню с просьбой, заставившей того глубоко задуматься: — Не оставайся в одиночестве. Поделись новостями с друзьями и дай им помочь тебе пережить эти дни. Считай это моим заданием в рамках терапии. Когда Шанц скрылся за дверью, Лука столкнулся с кучей вопросов. Действительно ли Донован был причастен к попытке самоубийства Ребекки? Почему девушка нашла в себе силы попросить помощи у родителей, а Жорис так и не смог? Может быть, это Лука не внушал своему другу достаточного доверия? Сколько Шанцу понадобится времени в днях, чтобы найти ответы на все их вопросы, и долго ли Луке придётся избегать Донована? Как теперь ему вести себя с ним? И, самый главный вопрос, рассказывать ли обо всём этом друзьям? Лука достал смартфон и прочитал сообщение от Томми. Они заранее договорились о том, что Гримо младший каждый день будет звонить или писать Лалльману до тех пор, пока не закончится неделя внеплановых контрольных работ. Томеральд уверил мнительного парня в том, что не покинет территорию лицея без сопровождения. Лука улыбнулся, когда вспомнил, как мило покраснел Гримо младший на его предложение провести всю неделю рука об руку с Адалин. Кажется, у этих двоих намечалось кое–что серьёзное. Насколько это чувство могло быть серьёзным в пятнадцать лет. Нажав на кнопку вызова, Лука принялся ждать. — Соскучился по мне? – весёлый голос подростка на другом проводе порадовал парня. — Не думаю, – съязвил Лалльман. – Как ты? — Не видать мне пенсии, Лука. Математичка нагрузила домашкой по самые уши. Я умру, похороненный под синусами, косинусами и извечным вопросом, а пригодятся ли они мне в жизни. Парень был бы рад не портить подростку хорошее настроение, но выбора у него не было. Так или иначе ситуация с Донованом касалась и Гримо младшего. Он, как никто другой, имел право знать последние новости. — Томми, нам нужно встретиться и поговорить. Доктор Шанц кое–что нарыл на Донована, и ты должен это знать. Спустя несколько секунд раздалось серьёзное: — Хорошо. Я как раз освободился. Мне приехать к тебе? — Да. Я потом отправлю вас домой на такси. Подросток не по–детски вздохнул: — Адалин не мой телохранитель, Лука. Может, ты заберёшь меня? Или я могу приехать сам. — Нет. Я буду у тебя через тридцать минут. Никуда не уходи без меня! — Да, папочка. — И не называй меня так! — Хорошо, папочка. — Что, по–твоему, на это скажет Адалин? — Думаю, она улыбнётся. Уже улыбается и передаёт тебе большой привет, – небольшая пауза. – Папочка! — Дождись меня, Томми! Лука не дослушал очередное «Хорошо, папочка» и положил трубку. Четверг 20.02. Зарывшись носом в объёмный, тёплый шарф, Лалльман быстрым шагом двигался в сторону метро. Наверное, он поторопился, пообещав подростку быть у него через тридцать минут. Хотя, если пойти переулками, Лука ещё мог уложиться в обозначенное время. Свернув в один из таких, парень погрузился в свои мысли, не замечая ничего вокруг. Несмотря на то, что вокруг не было ни души, парня не отпускало чувство внезапно накатившей тревоги. Списав её на внезапно всплывшие новости о Доноване, он продолжил свой путь тёмными улочками, которые слабо освещались редкими фонарями. Мысли с Донована плавно переключились на Элиотта и их первое успешно выполненное совместными усилиями задание. Им, откровенно говоря, повезло, ведь Розье оказался в хорошем расположении духа и принял их работу. Картинка с довольным лицом Демори после того, как они покинули кабинет преподавателя, вызвала у Луки мечтательную улыбку. Парень настолько погрузился в собственные воспоминания и эмоции, что не заметил, как следом за ним увязались двое парней. А потом он завернул за угол и почувствовал резкую боль в солнечном сплетении. Лука, не ожидавший нападения, кое–как выпрямился и набросился на внезапно атаковавшего его человека, но со спины навалились ещё двое, зафиксировав тело в одном положении и больно скрутив руки за спиной. Лица подонков были скрыты под натянутыми на глаза капюшонами, поэтому Лука не смог распознать нападавших. Превозмогая боль, он втянул воздух в горящую от удара грудную клетку и процедил: — Что вам от меня нужно? Тот, кто нанёс первый удар, подошёл ближе и приподнял лицо Лалльмана за подбородок так, чтобы свет от фонаря ослеплял жертву. — Всего лишь передать привет от Донована, – произнёс грубый мужской голос. Лука сразу понял, что дела его плохи, когда увидел, как парень заносит кулак для удара. Он резко дёрнулся назад и попал затылком по носу одного из гадёнышей за спиной. Тут же сгруппировавшись, Лалльман врезал ногой в живот впереди стоящего и вырубил одного из удерживающих его парней точным ударом локтя по лицу. Он сразу же бросился бежать, спасаясь, но споткнулся о какую–то корягу и проехался коленом и ладонями по асфальту. Кажется, коряга вспорола ему джинсы на внутренней стороне бедра и оставила глубокую, кровавую царапину на нежной коже. На «подумать об этом» не было времени. Куда важнее было сбежать от безжалостных преступников и остаться в живых. Однако, подняться у Луки не получилось. Оглушительный пинок в живот заставил парня скрутиться в позе эмбриона и рвано выдохнуть. Глаза покрыла кровавая пелена, а с губ сорвался сдавленный, гортанный стон. В голове не к месту всплыли наставления Жориса о том, что главное – это защитить голову, если тебя всё же опрокинули на землю, поэтому Лука попытался перебороть удушающую боль и прикрыться руками, но не успел этого сделать, так как его за горло вздёрнули вверх. — Подержи–ка его, – мерзко ухмыляясь, произнёс один из ублюдков, швыряя Лалльмана в крепкие руки своего дружка. Лука сопротивлялся изо всех сил, пока не получил предательский удар по лицу, который не смог вырубить его, но заставил согнуться пополам и сплюнуть кровь на землю. Он сделал ещё одну попытку вырваться из стального захвата, однако следующий сокрушительный выпад локтем в районе шеи уложил парня ничком в два счёта. Сдерживать утробные хрипы и болезненные стоны больше не было смысла. Лука почти попрощался с собственной жизнью, когда один из подонков присел рядом с ним и, растягивая гласные в удовольствии, произнёс: — Донован просил передать, что теперь вы с ним квиты. Лука приоткрыл потяжелевшие веки и прохрипел: — Пошёл ты. — А вот это ты зря. Ещё один удар по рёбрам почти выбил весь дух из и так поломанного тела. Лука приготовился к следующему, как вдруг преступников прервал громкий окрик: — Какого чёрта вы тут творите? Я вызываю полицию, слышите? Почему–то голос показался Лалльману слишком знакомым, но боль, пульсирующая набатом в голове, не позволила распознать его. Последнее, что он услышал было: — Тебе чертовски повезло, красавчик. А потом мир погрузился во тьму. Четверг 21.12. Просыпаться было неимоверно тяжело. Каждая клеточка в теле вопила от боли, но Лука справлялся с ней. Он с трудом осмотрелся и обнаружил себя, лежащим на одном из мусорных баков. Видимо, кто–то перенёс его сюда. Вот только зачем? Слишком много вопросов и так мало ответов. Лалльман предпринял жалкую попытку подняться, но прострелившая всё тело боль уложила его обратно, заставив ощутимо приложиться затылком о железную поверхность. В ответ на это голова взрывным импульсом вызвала свою извечную подружку тошноту, и Лука невольно закрыл глаза. Он не знал, сколько времени пролежал без движения, вдыхая в себя морозный воздух. Страха не было, лишь пустота и какое–то необыкновенное равнодушие к тому, что часом ранее произошло с ним. Лалльман помнил всё, и даже посмеялся бы, если бы ему не было так больно. Проглотив солоноватый комок, парень сполз вниз и рухнул на колени. Ноги абсолютно не держали, а вот боль притупилась, так как всё тело сковало от холода. Ну хоть что–то, подумалось Луке. Осторожно ощупав конечности в поиске сломанных костей, парень с облегчением выдохнул. Ему действительно повезло: скорее всего, парочка трещин на рёбрах, ушибы по всему телу и рваная рана на бедре – вот та цена, которую ему пришлось заплатить за неравный бой с Донованом, будь проклят трижды этот ублюдок! Шипя и стеная от боли, Лука поднялся на ноги и нащупал смартфон, экран которого покрылся неровными трещинами. Увидев десять пропущенных от Томми, пять от Яна и два от Аннабэль, парень поморщился и вызвал такси. А затем покинул роковой переулок, придерживая шатающееся из стороны в сторону тело рукой о высокие заборы, и сел в ожидавшую его машину. Полностью проигнорировав обеспокоенное выражение лица водителя, Лука назвал адрес кампуса и погрузился в тяжёлый сон. Он смутно помнил, как его растолкали и попросили расплатиться, как долго пришлось возиться с портмоне непослушными пальцами, а потом ещё и добираться по лестнице в свою комнату, превозмогая мучительную боль. Зато выражение ужаса, застывшее на лицах друзей при взгляде на него, отпечаталось в памяти навечно. Первой отмерла Аннабэль. Девушка прикрыла ладонью рот и воскликнула: — Лука, Господи! Ян и Тео сразу же бросились к Луке, аккуратно обхватывая его под руки и усаживая на диван. Из красивых глаз Фабри полились слёзы. Тео обратился к девушке: — Анна, нам нужно обезболивающее. Но девушка не вняла просьбе, оставаясь недвижимой. — Любимая, – мягко позвал Ришар. Парень дождался, когда Аннабэль, наконец, переведёт свой взгляд от израненного и побитого Луки на него, и повторил: — Ему очень больно, понимаешь? Девушка кивнула и начала рыться в сумочке одной рукой, второй же она пыталась смахнуть мешающие поискам слёзы. Ян с сожалением посмотрел на разбитого Лалльмана и подал голос: — Томми, набери скорую. — Нет! Все в удивлении и шоке уставились на Луку. То, каким волевым и непримиримым было возражение парня, вызывало уважение и опасение за его психическое состояние у недоумевающих друзей. — Лука, пожалуйста! Тебе нужна медицинская помощь! — Мне нужно, чтобы вы перестали кричать. Голова болит. Аннабэль нашла обезболивающие и бросилась к навесному шкафчику за стаканом. Наполнив его водой, девушка дрожащими руками передала две таблетки в ладонь Луки и пресекла на корню его попытки удержать стакан, лично напоив пострадавшего. Лалльман с благодарностью в глазах посмотрел на Фабри и медленно откинулся на спинку дивана. А потом его взгляд наткнулся на до смерти перепуганного подростка. — Томми… — Это он, да? Это Донован? – всхлипнув, спросил младший. Но Луке не нужно было отвечать. Все в этой комнате и так знали, кто причастен к нападению. Ещё раз окинув взглядом всех присутствующих, Лалльман обратился к Яну: — Я очень плохо выгляжу? Его друг попытался разрядить обстановку, хмыкнув: — Как Капитан Америка после бойни. — Иди ты, – засмеяться Луке не позволила острая боль в подреберье. Он снова согнулся пополам, пересиливая боль, чем сразу же заставил всех вокруг напрячься и застыть на месте в нерешительности. — Нужно позвонить в полицию, – предложил Тео серьёзным тоном. — Нет, не нужно. — Лука, так нельзя! – возмутилась Аннабэль. Но парень перебил её тихим голосом: — Анна, я чертовски устал, пойми. Сначала простуда, потом бессонная ночь из–за проекта. Сегодня я узнал от Шанца, что есть зацепка, которая, возможно, поможет нам доказать причастность Донована к самоубийству Жориса. А потом меня избили какие–то ублюдки, которых я даже опознать не смогу. В полиции меня продержат всю ночь, а мне бы хотелось провести её в собственной постели. — Но ты ранен! Да посмотри же на себя в зеркало! Посмотри на Томми, он же в ужасе от происходящего! Если тебе нас не жалко, то пожалей хотя бы его! — Анна, – Тео обнял рыдающую девушку и принялся укачивать её в объятиях, успокаивая. Но Лука принял решение: — Я не буду обращаться в полицию, Анна. Прости. Парень с трудом поднялся на ноги и подошёл к Томми, заглянув в его глаза. — Поможешь мне? Подросток закивал головой как китайский болванчик и, обхватив Луку за талию, помог добраться до ванны. Гримо младший аккуратно снял шарф, пальто, толстовку, футболку и отложил вещи в сторону, отворачиваясь каждый раз, когда натыкался глазами на кровоподтёки, разукрасившие рёбра Лалльмана тёмно–синими и лиловыми цветами. Джинсы и нижнее бельё Лука с горем пополам снял сам, стоя за ширмой. Бегло осмотрев продолжавшую кровоточить рану на внутренней стороне бедра, парень включил смеситель на полную мощность и зашипел. Ему понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к горячим потокам воды, смывающим с него слёзы, пот и кровь. Не утруждая себя шампунем и гелем для душа, Лука смыл с себя этот воистину ужасный день и выбрался из ванны не без помощи Томми. Он обмотал полотенце вокруг бёдер, и оно сразу же окрасилось красным на месте раны. Парень внимательно посмотрел на подростка, не сводившего с окровавленного пятна испуганных глаз. — Томми, посмотри на меня. Но Гримо младший, кажется, застыл при виде крови. — Томми, – Лука не хотел, но ему пришлось повысить голос, привлекая внимание к себе. Подросток вздрогнул и поднял на Лалльмана совершенно потерянные глаза. Парень подошёл к Гримо младшему почти вплотную и уложил ладони ему на плечи, не прерывая зрительного контакта. — Я живой, слышишь? Это всего лишь кровь. Обработаем спиртом, и она остановится. — Лука, – судорожно выдохнул подросток и бросился старшему на грудь. Лалльман обнял Томми и поцеловал в макушку, укачивая в своих руках и игнорируя боль в пострадавших рёбрах, чтобы ещё больше не напугать мальчишку. — Обещай мне, что он поплатится за это, – злой шёпот из уст Гримо младшего ложился бальзамом на искалеченную душу Луки. — Обещаю. Он позволил Томми излить накопившееся напряжение слезами и выпустил подростка из рук только тогда, когда тот успокоился и перестал плакать. — Я попрошу Яна отвезти тебя домой. — Нет. Я хочу остаться с тобой. — Эй, послушай, – Лука в ласковом жесте приподнял заплаканное лицо за подбородок. – Я очень устал и хочу спать, а мне ещё предстоит обработать рану на бедре, а это точно не для твоих глаз, тем более, когда они выглядят такими испуганными при виде крови. — Лука, я… — Томми, пожалуйста, поезжай домой, – мягко перебил подростка Лалльман. И Гримо младший сдался. Он покорно кивнул головой и опустил грустные глаза в пол. — Мы увидимся завтра, обещаю. Да и я высплюсь и перестану выглядеть как пугало. — Не перестанешь, – пересилив себя, усмехнулся Томми. Лука схватил парня за футболку и притянул в объятия, пробурчав: — Маленькая бестия. — Сам такой, – шепнул в ответ притихший подросток, почти невесомыми прикосновениями обводя налившийся кровью синяк между рёбрами старшего. — Ну всё, идём. — Лука! — Да, котёнок? — Прости, что запаниковал и позвонил всем. Я не знал, что мне делать! Увидев блеск в карих глазах, Лука нахмурился и поспешил успокоить разволновавшегося Томми: — Ты всё сделал правильно! Я могу гордиться тобой. — Правда? — Правда! Идём. Мне ещё надо убедить остальных свалить домой. Поможешь мне? Томми кивнул и что–то тихо мяукнул. Лука покинул ванную комнату вместе с ним и столкнулся с тремя парами сочувствующих и опечаленных глаз. — Мне нужно, чтобы вы отправились по домам. — Ну уж нет! — Ни в коем случае! — Даже и не думай! Донеслось одновременно и со всех сторон до ушей Лалльмана. Но тут Гримо младший вышел немного вперед и удивил всех присутствующих: — Мы идём домой. Лука и без нас справится. Увидев шок на лицах, Томми усмехнулся и сказал: — Я провожаю Аннабэль, а Тео – Яна. Ну, чего уставились? Двигайте на выход! Лука потрепал подростка по волосам и обратился к друзьям: — Послушайте, я в порядке, ладно? Ну хорошо, не совсем в порядке, но завтра точно буду, если вы мне дадите выспаться, наконец. Поэтому сделайте одолжение, спрячьте похоронное выражение ваших лиц себе в кармашки и валите домой. Ребята пару секунд скептически смотрели на Луку, но всё же смирились с его решением. — Ладно! Но завтра мы вернёмся! И если я замечу хотя бы малейшее недомогание, то лично отвезу тебя в больницу, ты меня понял? Аннабэль была страшна в гневе. Теодору явно не придётся скучать в этих отношениях, подумалось Луке, но вслух он это произнести не рискнул. Навряд ли его побили бы во второй раз, но всё же нарываться не стоило. Парень кивнул головой, соглашаясь, и принялся ждать, когда же все покинут его комнату. Но этому не суждено было случиться, потому что в комнату ворвался Элиотт. Он влетел без стука, бросив встревоженно: — Тео, что случи… А потом Демори увидел Луку, и застыл на месте. — …лось, – мёртвым голосом закончил он. Томми при виде реакции Элиотта захотел что–то ляпнуть в очередной раз, но Ян гневно уставился на подростка, запрещая что–либо говорить немым взглядом. Тяжело вздохнув, Гримо младший сказал: — До завтра, Лулу, – и вышел в коридор. Остальные молча проследовали за ним, захлопнув за собой дверь. Воцарилась безмолвная тишина. Элиотт побледнел при виде синяков и крови на теле Луки. Он до боли в костяшках сжал кулаки, оставляя на внутренней стороне ладоней глубокие отметины. Лалльман мог поклясться, что глаза парня, буквально ощупывающие его сейчас, налились кровью. Желваки заиграли на идеальном лице Демори и он, наконец, спросил: — Что это? Лука устало выдохнул: — Элиотт, возвращайся в свою комнату. — Что это, Лука? Спорить просто не было сил. Особенно, когда Демори говорил с ним таким голосом: режущим, ледяным, вынимающим душу. Лалльман почувствовал, что ещё чуть–чуть, и он потеряет ощущение прямой плоскости под ногами. Парень отвернулся и добрался до шкафчика, где помимо виски хранились и медикаменты. Хлебнув немного жидкого обезболивающего прямо с горла, он достал коробку и швырнул её на стол. А затем Лука посмотрел на Элиотта, развёл руки в сторону и зло ответил: — Это Донован. Ясно? Он нанял каких–то придурков, чтобы вернуть должок. Не заметив какой–либо реакции на собственные слова, Лалльман бросил: — А теперь уходи. — Нет, – твёрдо прозвучало в ответ. Лука начал перебирать препараты в поисках спирта и бинтов, продолжая бесполезные попытки выставить своего бывшего парня за дверь. — У меня нет сил на то, чтобы бороться с тобой, Элиотт. Отчаявшись найти нужные ему медикаменты, почти убитый последними событиями парень уткнулся ладонями в столешницу и опустил голову вниз, закрыв глаза и приказав себе успокоиться. С того момента, как он перешагнул порог своей комнаты и увидел дорогих ему людей, он никак не мог подавить в себе чувство глубокого разочарования, ведь Элиотта среди них не было. А теперь присутствие Демори будоражило его сознание похлеще адреналина, которого ему пришлось с лихвой хлебнуть в руках подонков, изощрённо ломающих его хрупкое тело. — И не надо. Тихий шёпот, раздавшийся где–то рядом, заставил Лалльмана в шоке распахнуть глаза. Теперь настала очередь Луки замирать на месте, ведь Элиотт каким–то чудом оказался рядом. Наверное, научился телепортироваться. А ещё, успел сбросить куртку на кресло, оставаясь в чёрной футболке, приковавшей к себе всё внимание ошалевшего Лалльмана. — Позволь мне помочь тебе, и я уйду, хорошо? Он мог бы списать минутную слабость на вновь разыгравшуюся температуру, недосып, боль по всему телу от побоев или на жалость к самому себе, но хотелось не этого. Лука просто жаждал, чтобы его оставили в покое и дали, наконец, выспаться. — Элиотт, пожалуйста… Однако парня совершенно бестактно перебил рассерженный голос Демори. — Ты сейчас же сядешь на стол позади себя и дашь мне обработать твои раны, иначе я сделаю это силой. Сон как рукой сняло. Лука, оскорблённый до глубины души бесцеремонным тоном, уставился в непоколебимые глаза Элиотта и, если бы только мог, то уже сжёг бы заживо упрямца в синем пламени своих. Битва взглядами продолжалась несколько секунд, а потом Лалльман сдался, прошептав: — Да что б тебя, Демори. Он подошёл к столу и только в эту секунду осознал, что кроме полотенца на нём ничего не было. Ничегошеньки. Даже нижнего белья. Вот чёрт! Постаравшись взобраться на гладкую поверхность так, чтобы не устроить преждевременный стриптиз, Лука притих и сосредоточил внимание на жилистых руках Элиотта, быстро перебирающих медикаменты и откладывающих в сторону те, в которых Лука так нуждался. Среди них оказались спирт, бинты, вата и мазь с антисептическими свойствами. Демори смочил вату в спирте и подошёл к Луке. Воинственный настрой Элиотта при любом другом раскладе насмешил бы парня до коликов в рёбрах, но в данный момент Лалльману не хотелось смеяться. Зато другие желания, такие неуместные и ненужные, начали поднимать голову и ворочать лапками где–то глубоко внутри. Кажется, он хотел спать? Уже нет? Мысленно обругав себя за идиотские мысли, Лука попросил Элиотта повторить свой вопрос, потому что он его бездумно прослушал. Демори строго посмотрел на рассеянного парня, и спокойно произнёс во второй раз, если не в третий: — Поверни руки ладонями вверх. Ах, да. Ссадины, которые прочертили кожу нежных ладоней до крови, неприятно жглись, а их соприкосновение с ватой, вымоченной в спирте, и вовсе заставило Луку зашипеть, как разъярённого кота. Парень обиженно попытался выдернуть свою правую ладонь из крепкой хватки Элиотта, но не смог этого сделать. Демори удерживал её так, будто от этого зависела его собственная жизнь. Внезапное озарение настолько поразило Луку, что он перестал ощущать боль и зачарованно уставился на лицо парня, которого любил всем своим естеством. Элиотт же не обращал на говорящие взгляды Луки никакого внимания. Он был слишком сосредоточен на обработке ран и своём неистовом гневе, бушевавшем и сметающим всё живое на своём пути. Парню хотелось пожертвовать собственной жизнью ради того, что все ссадины, ушибы и кровоточащие царапины разом исчезли с тела Лалльмана. А ещё Демори готов был хоть сейчас бежать на поиски Донована и убивать его. Медленно и мучительно, вымачивая собственные руки в его тёплой крови. Пресвятые небеса, он ещё никого и никогда не ненавидел так сильно! Пребывая в тёмных водах своего мрачного настроения, Элиотт не заметил, как придвинулся ближе, заставляя Луку шире раздвинуть бёдра. Он так же не обратил внимания на вспыхнувшие алым скулы Лалльмана, когда он встал между ними и начал втирать мазь нежными, но уверенными прикосновениями в кровоподтёки на рёбрах и животе. Участившееся дыхание парня с потемневшими синими глазами Демори списал на еле сдерживаемую боль и желание сбежать с этого треклятого стола. Не мог же он знать, что Лука просто заживо сгорал от прикосновений жалящих подушечек пальцев к оголённой и особо чувствительной после зверских истязаний коже. Вырвавшийся стон заставил Элиотта поумерить пыл. Не поднимая глаз, он проронил: — Прости, я знаю, что больно. Но тебе нужно потерпеть, ладно? Иначе завтра ты не сможешь встать с кровати. Лука почувствовал, что до кровати он попросту не доживёт. И в этом нужно было винить далеко не боль. Парень уже сейчас был готов пасть к ногам Элиотта замертво. Неужели тот не понимал, что творит? Какие чувства вызывает в и без того поломанной душе, не говоря уже о теле. Ох, оно так изголодалось по нежным прикосновениям, которые так щедро дарил ему Демори. Лука устал бороться с истинным "я"! Обрастать непробиваемым панцирем и прятаться в нём каждый раз, когда было больно. А в данную секунду разомлевший под животворящими прикосновениями парень испытывал далеко не боль. Лука прикрыл светящиеся от получаемой ласки глаза под длинными ресницами и попросту наслаждался вниманием Элиотта, его присутствием, заботой и с ума сводящими пальцами, которые втирали мазь так, что Лука терял связь с реальностью. Он слишком увлёкся и пропустил лёгкое касание тёплой ладони к внутренней стороне своего бедра. Резкая боль вырвала протяжный стон и заставила распахнуть почти чёрные от расширившихся зрачков глаза. Лука опустил взгляд вниз и увидел, как аккуратно Элиотт обрабатывал воспалившиеся края рваной и довольно глубокой царапины, которая до сих пор продолжала кровоточить. Шипение и болезненные стоны сопровождали весь процесс обеззараживания, пока Демори не отложил окровавленную вату в сторону и не взялся за мазь. Когда он выдавил её на свои чудотворные пальцы и поднёс к ране, Лука вцепился в руку Элиотта, останавливая его и заставляя тем самым, наконец, взглянуть в свои глаза. Видимо, сообразительность помахала ручкой им обоим, потому что на лице Демори отразилось глубокое сожаление. Парень успокаивающе прошептал: — Я буду осторожен. Просто доверься мне. И Лука перестал существовать в этой Вселенной и во всех параллельных, потому что отпустил руку Элиотта из своего захвата и собственными разрушил титановые стены, так тщательно и долго возводимые вокруг осколков под названием душа. И пока Демори смазывал края раны антисептической мазью, Лука учился заново дышать. Мог ли он ещё хотя бы секунду терпеть всё это? Нет. Мог ли он сказать что–либо? Нет. Мог ли он любить Элиотта ещё больше? Нет. Потому что парень, который прилагал все усилия, чтобы не причинить ещё большую боль своими действиями, и так заполнил собой его хрупкий мирок. До отказа. Демори принялся перебинтовывать раненое бедро, а Лука зачарованно наблюдал за тем, как вены играют на руках любимого, как непослушная прядка лезет в глаза несмотря на то, что её зло сдувают в сторону каждый раз, когда она мешает, как скулы на родном лице напрягаются от сдерживаемых эмоций. Вот только он не знал, испытывал ли Элиотт то же самое. Или только выдержка Луки трещала по швам? Он больше всего на свете боялся, что только его сердце сбоило при любом движении Демори. Только он терялся в лабиринте из сомнений и разрушенных надежд. Только ему приходилось испытывать то, что он испытывал, пребывая в почти расхристанной позе на неудобном столе. Элиотт слишком быстро закончил возиться с бинтом и, не дав Луке подготовиться, вонзился внимательным взглядом серых глаз в синие. Всё это время Демори казалось, что он не дышал. Лёгкие просто сгорали в огне из неконтролируемого гнева и негодования. Он так сильно потерялся в боли Лалльмана, что упустил тот самый момент, когда она перестала терзать тело любимого, и переродилась в совершенно другие эмоции. И сейчас, глядя в бездонные и такие откровенно просящие глаза Луки, он замер, оглушённый немым признанием. Боясь спугнуть то, что, возможно, в скором времени кардинально изменит их жизнь, Элиотт тихо спросил: — Где–то ещё болит? Лука подался вперёд, ухватил взволнованного парня за ладонь и прижал её к месту, где находилось глупое сердце, отвечая на выдохе: — Вот здесь. Демори почувствовал, как загнанный пульс Лалльмана просачивается через кожу его ладони и перетекает по венам в собственный. Не может быть! Этого просто не могло быть! Неужели Лука хотел того же, что и он всё это время? Мысли спутались, а чувства смешались, не позволяя здраво мыслить, но этого и не нужно было, ведь его мальчик опустил просящий, почти умоляющий взгляд на его губы, и Элиотту показалось, будто пол уходит у него из-под ног. Он решил рискнуть самым ценным, что у него оставалось в жизни – своей надеждой. Лука прикрыл глаза и соблазнительно облизал губы. Придвинувшись ближе к желанному телу, Демори, окрылённый и вознёсшийся к вратам рая, опалил вожделенные губы полупризнанием: — Лука… Но волшебство момента развеялось от громкого стука в дверь. Элиотт вздрогнул и неверяще посмотрел на неё, а потом в страхе перевёл взгляд на лицо Луки. А когда Лалльман открыл глаза, которые словно погасли, сердце Демори рухнуло прямиков в персональный ад. Настырный стук повторился, и на этот раз вздрогнул Лука. Он опустил глаза в пол и попросил Элиотта: — Ты не мог бы… Слов не хватало у обоих. — Мне нужно открыть дверь. Когда Демори отошёл на достаточное расстояние, чтобы желание убить себя взыграло внутри с новой силой, Лука поднялся на ноги и проследовал за звуком, подобном тому, что сопровождает гвозди, вколачиваемые в крышку гроба. Когда он распахнул дверь, то увидел Томми и Яна, донельзя смущённых и насторожившихся. — Лука, прости, пожалуйста. Я забыл свой рюкзак. Там совместная проектная работа с Адалин. Её нужно сдать завтра утром. Ты же знаешь, биологичка меня просто терпеть не может, а я… Гримо младший резко остановил поток из слов, наткнувшись глазами на потерянное выражение лица Элиотта за спиной Лалльмана. Увидев такое же на лице Луки, подросток уже открыл было рот, чтобы задать провокационный вопрос, но Ян предупреждающе толкнул его плечом и прошмыгнул в комнату со словами: — Мы заберём рюкзак и свалим по–тихому, да, Томми? Угрюмо угукнув, Гримо младший дождался возвращения Казаса с рюкзаком в руках и, пробормотав: — Прости, – покинул коридор с таким сожалением на лице, будто утопил в реке сотню котят сразу. Лука захлопнул за нежданными гостями дверь и обнял покрывшееся мурашками тело руками, внезапно почувствовав себя неуютно в одном полотенце. Он, не глядя на Элиотта, сказал мёртвым голосом: — Тебе лучше уйти, – и скрылся в спальне. Там он со злостью сдёрнул с себя махровую ткань, порылся в шкафу и достал домашние брюки, в которые запрыгнул скорее по инерции, чем осознанно. А потом парня накрыла наивысшая степень отчаяния, способная напрочь сшибать с ног, и без того ватных и плохо слушавшихся своего хозяина. Лука бросил взгляд на кровать, в которой захотел заснуть и больше никогда не просыпаться. Горькая мысль разъедала все его внутренности. Элиотт не поцеловал его! Он ему не нужен! Ни одно чёртово препятствие, совпадение или случайность не способны разрушить любовь, если она действительно является таковой. И это истина в последней инстанции! Лука захотел потеряться в кровати навсегда и отключить сгорающее в агонии сознание, когда услышал то, что никогда больше не хотел слышать в своей жизни. А именно тихий стук в дверь. Он знал, кто находился по ту сторону, но от этого непрошенного знания становилось ещё тяжелее. Лука втянул воздух в лёгкие, как если бы ему предстоял прыжок в ледяную воду, и открыл дверь. Элиотт, побледневший и испуганный до чёртиков, стоял со стаканом воды в одной руке и блистером в другой. Неуверенно кивнув на переливающуюся в лунном свете пластинку с жаропонижающим, парень сказал севшим голосом: — Ты забыл принять таблетку от температуры. Какая забота! А расширившиеся от ужаса глаза идут в дополнение? К чему всё это, Лука так и не понял, полагая, что Элиотта попросту гложет вина за случившееся. Демори никогда бы не сказал: «Лука, я люблю тебя», скорее, там должно было быть: «Лука, это ошибка». Верно! Он ошибся! Чертовски ошибся. Непозволительно и фатально. Что ж, пора было прекращать весь этот фарс! Лалльман отвернулся, чтобы не показывать своих слёз тому, кому они априори были не нужны, и равнодушно сказал: — Можешь оставить их на тумбочке. Спасибо. Дальше я справлюсь сам. Считать секунды до очередного ухода Элиотта было тяжелее всего. А слышать звук захлопнувшейся двери за своей спиной равносильно казни. Бывают такие моменты, когда человек больше не выдерживает возложенной на него ноши. И тогда он ломается. Сдаётся. Перестаёт существовать. Вот и Лука почувствовал, как ноги подкашиваются, роняя его на колени, а слезы вырываются наружу, погружая его на самое дно из отчаяния и безысходности. Закрыв лицо ладонями, парень позволил всему плохому, что было в его жизни, наброситься на него с новой силой. Он не сразу понял, что кто–то его обнимает. Крепко и уверенно, согревая теплом живого и настоящего тела. Сначала Лука подумал, что сошёл с ума и словил галлюцинацию, но когда в ноздри ударил родной запах, а до ушей добрался горячечный шёпот: — Эй, я здесь. Я рядом. Он не тронет тебя больше, клянусь. Слышишь? – то окончательно расклеился и позволил рыданиям выплеснуться на чёрную футболку Элиотта. Лалльман не знал, сколько времени он пробыл в успокаивающих объятиях Демори, выплёскивая всё: тревогу, боль, обиду, страх, гнев, ярость, разочарование, отчаяние, одиночество, вину, печаль, скорбь. Этот иррациональный клубок из губительных эмоций слишком долго пребывал внутри него. Слишком долго отравлял и подавлял истинное чувство, которым дышит каждый человек. Любовь. Только она могла спасти. Только она могла возродить из пепла и даровать новый смысл в жизни. Лука поднял голову с груди Элиотта и посмотрел ему в глаза, физически ощущая животный страх, который отражался в глазах цвета предрассветного тумана. Демори напрягся всем телом, ожидая, что любимый в любой момент оттолкнёт его и снова попросит уйти. И тогда он навряд ли сможет собрать по кусочкам разбитое сердце. А Лука, будто чувствуя это, посмотрел на него такими глазами, какими смотрел там, на столе, и Элиотт вконец запутался. Он так запутался! Не выдержав и секунды, он шепнул: — Я так боюсь потерять тебя снова, Лука. Скажи, что мне сделать? И синие глаза зажглись любовью. — А ты не знаешь? Он почти вытащил душу из Демори одинокой слезинкой, сорвавшейся с дрожащих ресниц и оставившей после себя мокрый след на щеке. Элиотт посмотрел на самую большую драгоценность, которую мог навсегда потерять сегодня, и вернул шёпот: — Теперь знаю. А потом накрыл губы Луки своими.