Мой прекрасный

Джаред хмуро рассматривает Дженсена, всего в дурацкой блестящей краске, с раскинутыми широко ногами, с приоткрытым во сне ртом — и с неудовольствием и легкой растерянностью чувствует, как член снова наливается. Он хочет Дженсена, снова-опять-бесконечно-хочет, и при мысли о том, чтобы трахнуть спящего, беспомощного, всё ещё связанного, размышления о своей потере отходят на второй план — и вот странность — уже не воспринимаются так остро-болезненно. Джаред разводит ноги своего раба, сгибает в коленях и легко входит в растянутое, тёплое, влажное от спермы и смазки отверстие, мерно трахает его, жмурясь от удовольствия,  и думает-думает-думает. Эмоции оттягивает на себя секс, и мысли холодные и разумные. Дженсен качается под толчками, кажется, вот-вот проснётся, он двигает губами, пытается открыть глаза, тихо-тихо стонет, но остается на грани сна-яви. Может быть, он даже видит кого-то другого на месте Джареда, но это неважно. Джаред смотрит в лицо Дженсена — такое близкое, такое чужое и далекое в серебристой краске — и мысленно спрашивает: «Кто ты, Дженсен? Откуда ты? Где ты был, кто тебя сделал таким? И каким ты был раньше? Может быть, таким, как в лифте — когда я увидел тебя впервые? Дерзким, ярким, красивым, потом страх выел тебя изнутри, и осталась только оболочка — как щит, как спасение:  «Не трогайте меня, я такой же, такой, как вы все.  Видите, я улыбаюсь, смеюсь, ем, говорю», — но это только снаружи. Внутри остался студенистый липкий серый страх.  Я хочу знать, кто сделал это с тобой. Расскажешь?» Дженсен открывает влажный рот, тихонько вздыхает — пусть это будет «да». Похоже, ему нравится, как ебёт его Джаред, даже во сне нравится: его дыхание учащается, и кажется, что он вот-вот проснётся. Но нет, он слишком устал или пьян,  Джаред один приходит к финишу. Джаред спускается к гостям, заперев спальню Дженсена снаружи. Не то чтобы он боялся, что кто-то воспользуется его рабом, совсем нет. Он не хочет выпустить птичку из клетки, вот именно сейчас — ему хочется разгадать загадку, и он не хочет, чтобы ему хоть что-то помешало, чего не бывает в доме, полном пьяных гостей. По крайней мере, ему самому это объяснение нравится. Он болтает с гостями, шутит, смеётся, но в голове всё такие же холодные, трезвые, неокрашенные никакими яркими эмоциями мысли — про Дженсена. Он анализирует поведение Дженсена и хочет получить знание.  То, что случилось с ним — это ключ, волшебный ключ, с помощью которого он получит раба себе насовсем. По-настоящему. Сейчас Дженсен ему не принадлежит, в его распоряжении тело, раньше Джареду казалось — этого достаточно. Теперь — нет. Теперь он хочет Дженсена целиком и старательно давит в себе посторонние мысли — зачем, с чего вдруг? — надо, и всё. К тому же, его звериная интуиция не замолкает, она пикает и пикает, тревожно и высоко, как сигнализация машины — с этим парнем нужно решать поскорее, тут что-то очень нечисто. Что-то есть. Джаред решает завтра же связаться со своим шефом безопасности, а сам снова и снова возвращается мыслями к понравившейся идее:  узнать тайну Дженсена и с её помощью манипулировать рабом. Но, как настоящий игрок, он понимает — можно по-другому. Всегда есть несколько решений одной задачи. В первом случае, союзником Джареда будет страх, который владеет Дженсеном. Джаред узнает, чего он так боится — и всё, дело в шляпе, есть чем манипулировать и управлять. Но страх… ненадёжный союзник. Во втором решении  всё может повернуться так, что Джареда снесёт нахрен ураганом, разметает в пыль — как первого, кто посмел открыть волшебный ящик Пандоры.   Но открыть ящик ужасно хотелось. Выпустить джинна из бутылки. Разбить эту бутылку, уничтожить этот страх.  И кто тогда встанет перед ним? Разъярённый джинн, так долго находившийся спелёнутым, скрученным в крошечном, не вздохнуть, пространстве? Джареду нравится рисковать, нравится драться с интересным, живым, злым противником — всегда нравилось, и идея заманчивая, — но он никак не ожидал, что увидит призрак, тень этого противника в своём купленном играючи, для смеха, рабе для утех. Он чувствует ещё никак не проявившуюся — нигде, ни в чём — силу Дженсена, помогающую выжить, видит её, чует как хищник — фонит ею от Дженсена. Когда он вырубается, уходя из яви в сон, его накрывает чем-то тяжким, страшным, что не выдержал бы обычный избалованный мальчишка — давно сдался бы, или убил себя, или свихнулся,  этот — жил. Спрятанный, связанный где-то внутри этого красивого тела настоящий там жил ещё, где-то глубоко, и Джаред думает, расхаживая среди гостей, насколько он сам безумец и авантюрист: распахнуть ворота ада, выпустить в мир демона — хватит ли ему смелости?

***

Дженсен выскоблен изнутри и снаружи — чистый-чистый, розовый, гладкий, без единого волоска на теле, он размазан сильными руками на массажном столике, и руки эти везде, проникают в самые интимные места. Его бесцеремонно вертят и крутят, смазывают; хозяин не любит веснушки, ему нравится чистое тело — его мажут хитрой мазью, от неё веснушки пропадают. А ещё хозяин любит чистоту. Клизмы по несколько раз в день, и там — его тоже смазывают, обильно, затыкают пробкой промытую задницу, придирчиво крутят снова, и снова мнут и разминают, пока Дженсену не начинает казаться, что костей в его теле не осталось. Джаред любит наблюдать за манипуляциями, которым подвергают его тело, и Дженсену кажется это возбуждающим. Иногда Джаред вмешивается или вовсе выгоняет Холли из её царства мазей, щёток и пахучих шампуней и трахает Дженсена прямо на массажном столике. Тогда, Дженсен знает, ему предстоит всё сначала:  и клизма, и мытьё, и массаж и смазка, и Холли будет остервенело драть его мочалкой и горячей клизмой, и спорить с этой могучей негритянкой стал бы разве что безумец. Они все тут помешаны на чистоте, и Дженсен такой же. Но понимает: клизмы и промывания до гланд, жёсткой мочалки — недостаточно. Грязь въелась слишком глубоко, вросла под кожу, её не отмыть. Сегодня Джареда нет, его последние дни не видно днём, и Дженсена это немного беспокоит, впрочем, после письма отца и вечеринки с ним что-то случилось. Дженсен не знает, как это назвать, он просто выпадает из модуса безмозглой шлюхи и, как ни хочет вернуться обратно,  не может — он думает и никак не может прекратить это. Он знает точно, никто не будет его спасать, если он спровоцирует Джареда на агрессию. Это знание не вызывает в нём горечи, это было предсказуемо. Отец заработал на нём достаточно, чтобы обеспечить двух других детей, нормальных, правильных, и очень велика вероятность, что вылезет наружу правда о Дженсене, тогда репутации праведника Алана Эклза конец. Пора избавиться от нелюбимого сына — и кто бы знал, как Дженсену странно понимать, что он сам  почти согласен с отцом. Почти — вот ключевое слово. Что-то мешает, он не может понять, что. Жажда жизни? Он молод, ему всего двадцать пять, даже статус раба не вечен. Если вдруг ему придётся остаться с Джаредом, всё может быть, всё может измениться — вот разве что нет желания всё менять, такого, чтобы горы свернуть. Так, свербит что-то недовольное, но мешает страх, причём Дженсен никак не хочет копаться в нём. Он ждёт Джареда, прячется в этом ожидании, прячется от будущего в настоящем, он даже получает удовольствие от ночей, проведённых с Джаредом. И когда Джаред диктует ему инструкции на сегодняшнюю ночь по телефону — трубку приносит дворецкий с каменным лицом — вспыхивает и опускает голову, чтобы слуга не увидел его выражение лица.

***

Джареду приходится задержаться, и он вовсе не специально заставил Дженсена прождать себя лишние три часа — но когда приходит, всё именно так, как он приказал. Дженсен стоит на коленях посреди спальни, от ошейника вверх к балке тянется цепь, от шеи, от рук, от стального пояса на талии, от металлических браслетов на щиколотках — остаётся только привести в движение механизм, нажать нужные кнопки в панели на стене, и марионетка на ниточках повиснет в воздухе, будет принимать нужные позы и, Джаред надеется, говорить нужные слова. Недавно он выяснил, что такого человека, как Дженсен Ривер, в природе не существует — есть очень умелая подделка, обманувшая при приёме на работу даже его службу безопасности, и первое, что ощущает Джаред при этой новости — удовлетворение. Он знал, чёрт побери, что с этим парнем не всё в порядке! После этого его накрывает ярость, но Джаред слишком бизнесмен, чтобы сейчас поддаваться своим маниакальным слабостям. Он сидит перед монитором с фотографией Дженсена и задумчиво кусает нижнюю губу. Неожиданно, что Дженсен оказался шпионом, но, насколько Джаред знал,  у парня не было ни единого шанса подобраться к его делам, к его секретным файлам, к его тайнам. Он — заманиловка, сладкий кусок, отвлекающий элемент. Значит,  есть кто-то в фирме. Кто-то ещё, кто следит за каждым его шагом — настолько умелый, что может подделать документы такого уровня, а значит, вполне может отследить его финансовые потоки и много чего ещё. Дженсен  может знать второго, а может и не знать, его роль слишком малозначительна. Его раб настолько бесправен, насколько возможно, и постоянно под присмотром. Хотя… как знать. Бешенство всё равно прорывается наружу злобным — блядь!  Джаред со всей силы запускает в стену настольный прибор и снова впадает в ступор, следя за тем, как катятся по полу ручки и карандаши. Шеф безопасности, белый от испуга, охает и отступает от стола, но Джаред не обращает на него никакого внимания — этот идиот практически уволен с волчьим билетом. Джаред вспоминает вывернутое тело в серебряной краске с запрокинутой головой и закрытыми глазами, и его член немедленно оживает. Блядь. Не то чтобы он верил человеку, из которого сделал шлюху, но отчего-то невыразимо тошно. Он посвящает несколько дней поиску второго шпиона, заодно предпринимает меры, чтобы обезопасить основной капитал, прежде всего это, потом — остальное. Эмоции — потом. Он появляется дома только ночью, и ему почти не хочется убить Дженсена, зато хочется выебать — хорошенько, до гланд, до мозгов, выебать так, чтобы вытрясти из него всю дрянь, выгрести, смыть — и снова выебать. Дженсен — покорный, сладкий, мягкий, стонет и вздыхает так, что у Джареда встаёт снова и снова. Он дерёт Дженсена жёстко, долго, доводит до изнеможения, смотрит, как тот кончает, трахает снова, смотрит, смотрит-смотрит — ищет ответы на свои вопросы в его искажённом лице, в глазах, в дыхании, ищет, ему кажется, что он уже догадывается и очень скоро узнает точно. Ещё он видит, что Дженсена ему не победить.  Он поддаётся, да. Мягок и податлив. Но странно, Джаред как будто вязнет в болоте или дерётся в спарринге с киборгом, который снаружи покрыт резиной, покрашенной в цвет человеческой кожи, а внутри сталь, и не понимает, как можно быть таким — и слабым, сломленным — и сильным — приспособившимся? Джаред не знает определения, он снова остро жалеет о том, что не успел первым. И ждёт отчета от нового шефа безопасности. Узнать правду оказалось не так легко и не так быстро. Когда Джаред узнаёт кто сейчас сидит в его спальне на цепи, и кто был за его спиной — он хищно улыбается. Всегда приятнее знать, что происходит, чем пребывать в неизвестности. И пусть его старый противник успеет ему нагадить, к сожалению, — но не так смертельно, как мог,  Джаред ведь предпринял меры, которые для Алана окажутся неприятным сюрпризом. Жаль, второго шпиона он не нашёл, но, может быть, Дженсен расскажет?

***

У него есть совсем немного времени  пообщаться с Дженсеном до того, как в его дом нагрянет полиция. Это будет интересно — и Джаред уверен, Алан не будет мешать их разговору, но явится к финалу непременно. Он даже думает, что зря позвонил старому ханже и рассказал о своих планах. Как там его удар не хватил? Но лучше форсировать события, чем дожидаться, когда Алан начнёт действовать. Перехватить, так сказать, инициативу. И Дженсен. Дженсен — как ты позволил превратить свою жизнь в такое дерьмо? Ты расскажешь мне?