ГЭНС. Призраки коммунизма

Багдад. День 6 — Тысячи извинений! — сказал по ту сторону трубки голос Антохи. То ли это относилось к тому, что Антоха вынужден отвлекаться от собеседника дабы ответить на звонок от моей нескромной персоны, то ли к его манере размешивать сахар в кружке так, что тарарам стоял просто до небес, чем, судя по звукам, Антоха и занимался. Стоит, пожалуй сказать, что заветный ноберок я намирал с внутренним содроганием. Конечно, со слов Горыни и Гитлера мне было известно, что с точки рандеву Антоха и Клинок уехали живыми, здоровыми и в комплектности, да и удалялись они от обнаруженных нами костных останков, что должно было ослабить преследовавших их призраков. Только вот мчались они в город, где четверых пропавших видели в последний раз, а связь между лежащими в подземельях старого корпуса и пропавшими в городе, как мне подсказывала моя ушастая помощница, имелась. Да еще какая, пусть и весьма неочевидная. — Как дела? — поинтересовался я. — Жив, цел, орел! — отчитался Антоха и самым душераздирающим образом зевнул в трубку. — Че не спал? — тут же поинтересовался я. — Захребетника цапнул? На самом деле, захребетник, нарушающий сон, был явлением в нашей профессии, скорее, обыденным, чем исключительным. Но такой захребетник, в некоторых отдельных случаях, как в случае с «Кричащей Марго» легко мог стать смертельно опасным. — Поспишь тут с нашими потеряшками, — еще один зевок, — никаких захребетников не надо. Только кофе и спасает, седьмая кружка за ночь, м-мать… — Ты еще и Клинка туда припахал, изверг? — Ха! Я уже не ограничиваюсь только нашим братом, Багдад! Хотя жертв моему живодерству по-прежнему поставляет наша с тобой общая нанимательница. Однако, как ты любишь, давай с самого начала. Пока мы вчера до города добирались, я раз несколько тянулся к заветному гитлеровскому мешочку, но так его и не открыл. Зато умудрился пробирковать наши мешочки, присвоив каждому номер и записав себе в блокнот из какой комнаты какой выудили. Очень нужную и своевременную вещь сделал, так как стоило только нашей любезной нанимательнице узнать, что именно и откуда мы с Клинком привезли, так она сразу же развила кипучую деятельность. Не бизнесвумен, а прям фонтан активности с вулканом пополам. Интуиция немедленно состряпала озадаченное выражение на личике и чуть наклонила набок ушастую голову. Мне тоже такая запредельная активность Ольги Дмитриевны показалась достаточно странной, но на тот момент я не обратил на нее никакого особого внимания, посчитав, что это у нее комплекс вины играет после того, как нас с Гитлером и Горыней чуть из лагеря за драку в столовой не турнули. Антоха, тем временем, продолжал: — Уж не знаю на какие кнопки давила Ольга Дмитриевна, за какие связи тянула и какие рычаги пускала в ход, но не успели мы с Клинком дорожную пыль с ушей отряхнуть, как нашу добычу уже затребовали… Угадай, кто? — В душе не представляю. Но что-то мне подсказывает, что там фигурирует слово «судмедэкспертиза»? — Неинтересно с тобой, Багдад, не поддерживаешь ты интриги. Остаток вчерашнего дня, вечер и ночь до недавнего времени, я, самым бесстыдным образом напросившись помогать судмедэксперту, принимал непосредственное участие в проведении генетической экспертизы. — Что по результатам? — Если стоишь — сядь. Поймав на себе удивленный взгляд разговаривавшей по своему мобильнику Маши, я плюхнулся на пятую точку, прямо на траву. Подобные фразы в исполнении Антохи, да еще и сказанные таким тоном — это весьма весомая заявка на шикарного пушного зверя песца. — По порядку номеров — в том виде, в котором их видел ты. Первая, которая лежала перед дверью в позе эмбриона — Славяна Добренко. Вторая, что перед смертью вытянулась вдоль стены — Ульяна Быстрова. Внизу, та, что была засыпана землей только по ногам — Алиса Лебединская. Выше пояса — Елена Янусова. — О. Хре. Неть. Какого хрена они там делают? — Веришь-нет, но именно это я и сказал, когда узнал результаты экспертизы со своим собственным непосредственным участием. Так что если мы с экспертом налажали, то ты знаешь, кто во всем виноват. А этим самым вопросом я задаюсь крайние несколько часов. Однако, поверь моей субъективной оценке ситуации, тот самый факт, что все наше расследование только что ощутимо крутанулось с ног на голову и пошло прахом должен тебя интересовать в самой минимальной степени. — Почему это? — поинтересовался я, внутренне готовясь к еще одной порции неприятных неожиданностей. — По той же самой причине, по которой мы с Клинком, внутренне содрогаясь, тем не менее, готовимся сегодня вернуться в лагерь. Вместе с Ольгой Дмитриевной. Так что ты лучше сам ей позвони, пусть она тебе сама расскажет, что за ад и Израиль она решила устроить. Что-то мне подсказывает, что она уже не спит. Или вообще не ложилась. Дав отбой и все еще сидя на траве, я сосредоточенно натыкал в телефоне номер Ольги Дмитриевны. Трубку сняли после второго гудка. — Доброе утро, Багдад. — Доброе, хотя у меня есть некоторые подозрения, что если вы мне не поведаете о своих планах на день, то вечер точно никак не получится томным. О результатах генетической судмедэкспертизы я уже в курсе, в общих чертах. Что вы там задумали? Следующую минуту я усиленно держал на привязи рвущиеся с языка матюки. По всему выходило, что Ольга Дмитриевна всерьез вознамерилась капитально осложнить нам жизнь. Когда она закончила, я все-таки не удержался и выдал многоэтажную матерную конструкцию, в цветах, красках и подробностях перечислив все, что я думаю о ее намерении притащить в не пробитую вотчину кучу народу без какой бы то ни было, хотя бы самой минимальной подготовки, да еще и засунуть их в подземелье, где лежат костяки хозяев этой самой вотчины. Судя по продолжительному молчанию с той стороны трубки, а так же по тому факту, что меня не послали в пень и не известили о моем увольнении и расторжении с моей нескромной персоной трудового договора сразу же — Ольгу Дмитриевну я все-таки пронял. — Багдад… А вот ее тон, этакий «я конечно извиняюсь, но ни хрена менять не буду» мне сильно не понравился. — Я… Я, наверное… действительно не подумавши сделала… Надо было запретить кому бы то ни было рассказывать об этом Антохином открытии и сначала посоветоваться с ним и Клинком, а потому уже и с тобой, но… Что сделано то уж не воротишь. И теперь попытка все-таки утаить эту информацию будет сродни попыткам натаскать воды в решете. У нас ведь маленький город и слухи разлетаются со скоростью лесного пожара, помнишь? — Помню, — буркнул в трубку я, еще бы я не помнил, сам же обо всем этом ей рассказывал, причем практически слово в слово теми же самыми словами. — Поэтому чтобы я сейчас не сделала, что бы ни сказала, вне зависимости от того, будет это правдой, ложью или их смесью — мне все равно никто не поверит. А не поверив напридумывают такого, что погубит не только меня, но и лагерь, Багдад… Как бы я ни хотел сопротивляться до конца этой безумной авантюре Ольги Дмитриевны, но не признать, что в ее словах имеется определенный смысл я тоже не мог. Сделанного не воротишь и теперь действительно маховик событий раскрутился и набрал обороты, нам же оставалось только попытаться свести причиненные сошедшим с ума механизмом разрушения к минимуму. — Хорошо, Ольга Дмитриевна. Не знаю получится ли у меня все же провернуть эту операцию без потерь, но я постараюсь. А вы сейчас слушайте и запоминайте все, что я вам скажу. Первое… — Секунду, секунду! — взмолилась по ту сторону связи моя нанимательница. — Я записываю! — Итак, — продолжил я, когда Ольга Дмитриевна известила меня что готова писать, — отныне и до того момента, когда вы прибудете в лагерь — Антоха и Клинок — самые главные люди в вашей экспедиции. Если они говорят, что им нужен еще час на сборы, значит все сидят на ягодицах ровно и ждут этот час. Если они говорят, что им нужны сутки, значит все расходятся по домам и собираются на следующий день в указанный час в указанном месте. Обосновывайте такую задержку как хотите — хоть юридическими препонами, хоть происками марсианских рептилоидов. Это было раз. А два заключается в том, что вы сейчас сядете над списком тех, кого хотели притащить в старый корпус и безжалостно вычеркните из него всех тех, без кого извлечение останков реально может обойтись. Из этой категории разрешаю взять только родителей, родительская любовь — это особый случай, она иррациональная и алогичная, поэтому на нее не подействуют никакие доводы. Но под землю они не лезут, ни под каким соусом. Скажите им, например, что у них возраст уже не тот по подземельям прыгать, пусть передадут честь доставить к ним останки их дочерей более молодым участникам экспедиции. Группа этих самых более молодых участников — тоже самая минимальная. Если есть возможность обойтись без кого-либо, то обходитесь, прямо до последнего бойца все прошерстите. Каждый спускающийся вниз сегодня человек — это потенциальный покойник. Мы, конечно, постараемся достать из подземелий всех живьем, если события вдруг понесутся вскачь и совсем не в том направлении, но учитывая отсутствие у них сколько-нибудь вменяемой подготовки и наше до сих пор имеющее место непонимание, с чем мы имеем дело, я вам не могу дать никакой гарантии, что выживет хоть кто-нибудь. Включая нас. Вообще никакой, понимаете? С той стороны помолчали. — Понимаю. Но можно один неудобный вопрос? — Задавайте. — Почему вы не бросите все это и не позаботитесь о сохранении собственных жизней, а продолжаете пытаться обеспечивать своей работой мои решения? Даже в условиях их смертельной опасности? Я хотел сказать нанимательнице, что просто имею какое-то внутреннее, необъяснимое, но твердое убеждение, что именно так и будет правильно, но не смог это сформулировать, поэтому ответил немного иное. — Наверное, потому, что в том, что события приняли именно такой оборот, есть и львиная доля моей вины, как человека, который не предугадал весьма логичную и естественную вашу реакцию и не предпринял никаких упреждающих мер. Вот почему. О том, что я в этот момент старался одновременно решить проблему доставки нашей добычи в город и собственного возвращения к прямохождению и попросту не мог допустить мысли, что пропавшие в городе девушки каким-то невообразимым образом окажутся под старым корпусом, я решил умолчать. Закончив разговор с Ольгой Дмитриевной и оглянувшись на весело щебетавшую с кем-то по своему телефону Машу, я несколько секунд поколебался и все-таки натыкал на своем мобильнике еще один номер — тот самый, со звонка которого ранним утром и начались наши мытарства с последним путем Алисы Лебединской. — Доброе утро, — отозвался старый следователь после третьего гудка, — говорят, тебя можно поздравить с победой? — Не более, чем с промежуточной, — ответил я, — именно для того, чтобы промежуточная победа не превратилась в промежуточное или, не приведи бог, окончательное поражение, я и решил потревожить вас в столь ранний час. — Излагай, — серьезности в голосе моего собеседника прибавилось примерно на пару порядков. — Насколько я понимаю в подобных вопросах, сейчас полагается направить к месту обнаружения останков группу экспертов для их извлечения. И если вы с самого утра знаете, что меня надо поздравлять, то эта самая группа сейчас спешно седлает коней. Я нигде не погрешил против реальности? — Нет, вы чисты, аки агнец. — Спасибо за комплимент, хоть и незаслуженный. Я вам сейчас много чего скажу. Большая часть из этого вам покажется полным бредом, а задачи, которые мной будут обрисованы будут взаимоисключающими, но если мы не решим их, причем все три, это может как минимум здорово осложнить нам жизнь. Как максимум — сделать так, что лежащие пока что в подвалах и подземельях покойницы буду не единственными трупами этой истории. — Говори, — градус серьезности подскочил еще на деление. — Я не знаю, что их убило. Вариантов масса. Но что бы то это ни было, во-первых, оно чрезвычайно опасно, во-вторых, от него не существует сколько-нибудь надежной защиты, в третьих, оно все еще там. — В четвертых, оно будет весьма недовольно тем, что мы туда пришли — раз, пытаемся вынести останки — два. — В точку. Хоть и звучит как бред. — Звучит, как бред, но я тебе верю. Если выживем и встретимся — объясню почему. А пока говори, что мне нужно сделать. — Я уже переговорил с Ольгой Дмитриевной и обрисовал ей задачу в общих чертах, но у меня есть весьма обоснованные предположения, что без вашей квалифицированной помощи она не справится с ней так хорошо, как хотелось бы. А задач всего три: первое — это предельно уменьшить количество тех, кто полезет под землю, второе — предельно уменьшить время их нахождения там, третье — сделать первое и второе таким образом, что бы при этом там внизу после их ухода не осталось от покойниц ничего. Вообще ничего — ни самой маленькой косточки, ни хрящика, ни-че-го. От слова «вообще». — Вот же… Я раньше думал что только две задачи могут быть взаимоисключающими, а тут вот пожалуйста — три. Хорошо, я сделаю все, что от меня зависит. Поблагодарив за понимание, я завершил разговор и поднялся. Маша тоже закончила свои звонки. Ввиду того, что события уже набрали чудовищную скорость и вот-вот грозились выплеснуться на лагерь и его окрестности, я предложил Маше пренебречь нашим традиционным отдыхом. Подумав, девушка согласилась. Похоже, она тоже понимала, что для того, чтобы это цунами обошлось без особых разрушений и без жертв нам с ребятами сегодня придется совершить пару-тройку подвигов и кое-что из разряда «невозможно». Гитлер. День 6 Мария Ивановна и Багдад вошли в столовую так, что мне с первого же взгляда стало понятно: таки что-то случилось. Багдад широкими шагами промерил зал столовой, старшая вожатая, забавно семеня ногами и довольно красиво развевая хвосты по воздуху, едва-едва поспевала за ним. Когда парочка все же приземлилась за наш стол, мы с Горыней уже были готовы к новым неприятностям — я успел ткнуть того тыльным концом вилки. — Ну, — буркнул Горыня, — что теперь произошло? Шурик снова куда-то подевался, или Ольга Дмитриевна опять собирается нам визит нанести? — Вариант номер два, вариант хардкорный, попытка всего одна, сохранение не предусмотрено. Ставка — жизнь. Херова туча жизней. — Что случилось? Призраки гуляют вдоль забора и плотоядно улыбаются? — Лучше бы призраки гуляли, ей-ей. В лагерь едет Ольга Дмитриевна. Не одна и не к нам. — А с кем и к кому? — С кучей следователей, родителями пропавших пионерок, Антохой и Клинком. К кому подсказать? — М-ма-а-ать… — Всего один вопрос, Багдад. Ты вот сейчас вот, таки серьезно? — А что, так похоже, что я шучу? — Он серьезно, ребят, — внезапно поддержала меня Маша. — Ой, а можно не надо, а? Давайте мы еще раз Шурика поищем, а? Ты как, Багдад? — Я «за» руками и ногами. Но мое мнение, как вы понимаете, никакого влияния на то, чем мы с вами в реальности будем заниматься несколько ближайших часов, не имеет. Так что дохлебываем и уйо… идем думать, короче. Горыня. День 6 — Через баню всех приехавших надо будет прогнать в пожарном порядке. Защита, конечно, никакая, но хоть маскировка, — предложил Гитлер, когда Багдад ему, в соответствии с традицией, как самому младшему, предложил высказываться по существу складывающейся ситуации. — Ты как себе это представляешь, Гитлер? Эти люди сюда, на минуточку, работать едут. Вряд ли они преисполнены важности своей миссии через край, но к твоему предложению с баней они явно отнесутся без восторга. И если следователи еще могут согласиться, вспомнив, что кости там лежали тридцать с лишним лет и от того, что они полежат там еще пару часов им точно не поплохеет, то там, вместе со всеми, едут родители девушек. Гитлер выдал какую-то непонятную и вряд ли подлежащей воспроизведению на бумаге фразу, скорее всего, на иврите. Я тоже… осознал. — Так, падажжи… На момент исчезновения в конце восьмидесятых девушкам было от четырнадцати до семнадцати, верно? Значит их родителям сейчас… — Самой молодой хорошенько за шестьдесят. Но их возраст не должен вас смущать, парни. Эти люди тридцать лет назад потеряли своих детей. Скорее всего — самое важное, что было в их жизни. Весьма вероятно — львиную часть того, что вообще составляло ее смысл на тот момент. Думаю, не слишком погрешу против истины, если предположу, что они даже развал Советского Союза восприняли как досадную неприятность на фоне тех душевных терзаний, что испытывали от пропажи детей. А тут, когда вся эта история стала показывать свой конец, пусть и далекий от сказочного, но хоть какой-то, ты хочешь остановить их какой-то баней? Чтобы их хотя бы затормозить потребуются заграждения вроде противотанковых, как в сорок первом в Подмосковье. — Н-да, резонно, ничего не скажешь, — погрустнел Гитлер. — Подожди, Багдад. Если люди не идут в баню, нельзя ли нам попробовать заставить баню прийти к ним? Так сказать, с доставкой? — Предлагаешь выгнать банника из бани с его вениками и заставить его устроить свое шаманство прямо у ворот лагеря? — Не думаю, что у меня для такого фокуса силенок хватит, — усмехнулся я, — но в нем и необходимости никакой нет — у нас же тут целая водяная под боком имеется. — Не врубаюсь, — пожав плечами, признался начальник, — поясни. — Хочешь сыграть на восприимчивости воды? — В точку, мой пиротехнический друг. Мы берем воду, можно даже неподготовленную. Да можно вообще ее сразу на месте, из озера набрать. Потребуется только емкости — небольшие, чтобы с их транспортировкой не возникло проблем, но самих их должно быть побольше, чтобы с запасом. Берем воду, водяная сделает ее восприимчивой к чарам, а потом тащим в баню, где банник эти самые чары на нее и наведет. В идеале, конечно, заставить их этой водой облиться, но что-то мне подсказывает, что к внезапному празднику Нептуна эти гости отнесутся без должного пиетета. — Я помогу. Я ведь старшая вожатая или кто? Устрою с пионерами бегалки-обливалки, а в процессе случайно обольем и этих их следователей с родителями. Полноценного душа, конечно же, не обещаю, но сухими не останутся. — Хорошо. А перед этими обливалками постараемся их напоить еще перед автобусом. Погода стоит ясная, жаркая, а в автобусе даже с кондиционером то еще пекло. Вот и преподнесем им похлебать с дорожки. А для пущего эффекта разделим их — родители отдельно, следственная группа отдельно. Я вроде бы договорился с Ольгой Дмитриевной и родителей она под землю не пустит. А вот тех, кто туда полезет — надо облить качественно. — Будет сделано, — заверила старшая вожатая. — Горыня, с тебя водяная, банник и подготовка боеприпасов для нашей водной авантюры. Гитлер, я сильно надеюсь, что нам результат твоей работы не потребуется, но если нам экстренно придется лезть в подземелья старого лагеря, чтобы доставать оттуда выжившую часть следственной группы, то мы не должны остаться без света, уяснил? — Яволь! — А я постараюсь найти Вилли и уломать его на участие в этой авантюре. Свой призрак там внизу нам категорически не помешает. Все, разбежались, работаем! И мы разбежались. И принялись за работу. Багдад. День 6 Хоть я и вышел из домика с твердым решением найти Вилли, первой, кого я встретил, из более или менее знакомых обитателей лагеря, оказалась Лера. — Доброго дня самому храброму из рыцарей лагеря, — поздоровалась девушка и попыталась изобразить своеобразный книксен в пионерской форме. Учитывая, что юбка Леры по длине отличалась от предназначенных для такого рода приветствий одежд примерно как небо от земли, скользнувший по гладким бедрам край выглядел очень эротично. Настолько эротично, что мне потребовалось отвесить себе увесистого, несмотря на то, что мысленного, подзатыльника и напомнить, что несмотря на уморительно серьезное выражение решимости на красивом личике, когда я готовился ее разрисовывать, а он думала, что раздевается для того, чтобы вступить в первую в своей жизни интимную близость, передо мной стоит, по сути, ребенок, крайне слабо представляющий как происходит соитие и что после этого будет. — Учитывая, что с рыцарями в это время года, да еще и в этой местности как-то не густо, комплимент выглядит довольно сомнительным, но все равно спасибо. — А дяденька Багдад, как всегда, серьезный по самое не могу. — Ну, кто-то же должен оставаться серьезным, чтобы у всех остальных была возможность побыть несерьезными. Особенно у маленьких девочек, которые считают, что они уже большие. — А я уже не маленькая, — заявила Лера и, развернув плечи, добавила, — хотя бы потому, что у меня уже не маленькие. Сам же видел. — И не только видел, но это не отменяет того факта, что ты даже еще не совершеннолетняя, а я большой и взрослый. — Ну-ка постой, большой и взрослый! К чести Леры, следует сказать, что пока мы вместе ходили по территории в поисках Вилли, наши ноги принесли нас в один из самых отдаленных и потому безлюдных уголков, да еще и она сама дополнительно оглянулась в поисках нежелательных свидетелей, которых, видимо не обнаружила. А потом она повернулась ко мне прильнула всем телом и, обхватив за шею руками, поцеловала. Целовалась Лера, как и прежде, неумело, но старательно и страстно, настолько старательно и настолько страстно, что через несколько секунд непрерывного поцелуя я обнаружил себя поглаживающим ее ягодицы под юбкой и теребящим трусики девушки. — Можешь снять их, чтобы они тебе не мешали, — выдохнула она мне в лицо, — только рубашку не рви, не хочу снова пуговицы пришивать. Осознание того факта, что я расстегиваю форменную блузку на Лере добралось до меня где-то в районе третьей пуговицы. На этот раз белье на ней было обычное, белое, без кружева и прочих красивостей, но это не уменьшило эротичности картины, открывшейся мне за расходящимися половинками рубашки. Не опуская рук с моих плеч, Лера наклонила голову и молча наблюдала за тем, как ее одежда все более перестает справляться со своими обязанностями. Мне стоило огромных усилий все-таки остановиться и не наделать непоправимых ошибок, о которых Лера потом жалела бы долгие и долгие годы. — М-м? — осведомилась она, когда я наклонился и поцеловал ложбинку между соблазнительными полушариями, а потом, выпрямившись, снова запечатлел поцелуй на приоткрывшихся мне навстречу красивых губах, одновременно со вторым поцелуем прекратив теребить одежду девушки и аккуратно положив руки ей на талию. — Это что, все? Для большего я тебе не так сильно нравлюсь, да? — Ты мне нравишься, Лера, — поспешил я развеять ее догадки, — сильно. Достаточно сильно и для большего, и для гораздо большего. — И тут, — скользнув ладонями по талии, я схватил ощутимо вздрогнувшую Леру за ягодицы и сильно, но аккуратно прижал ее к себе. — И тут, — на пару секунд ее грудь оказалась не только в белом бюстгальтере и полурасстегнутой блузке, но и в моих ладонях, на этот раз девушка почему-то даже не подумала вздрагивать. — И тут, — я провел пальцем по ее лицу, от середины лба, между бровей, по переносице и верхней губе, не дав поймать ей мой палец ртом, — и именно поэтому, потому что ты мне сильно нравишься, я постараюсь, чтобы ты уехала из лагеря имея ровно то же количество сексуальных партнеров в своей жизни, с которым и приехала. По крайней мере, если ты сама не будешь против изменения их количества. А если подразумевается, что менять его будет моя скромная персона, то я постараюсь не допустить и этого. — Я же люблю тебя, — вдруг пылко призналась она, обхватив меня обеими руками, прижавшись и положив голову мне на плечо, — люблю тебя, дурака! И быть с тобою хочу! И любовью заниматься! И вообще! «А что, если это у нее всерьез? — мелькнула догадка у меня в голове. — Не влюбленность в сильного и взрослого мужчину, просто оказавшемуся в нужное время в нужном месте и совершившему нужный поступок, а, вот на полном серьезе — любовь? А ты ее, преисполненную чистых и светлых чувств — фэйсом ап тэйбл? Смотри, дружище, не ошибись с выбором, а то породишь еще одну тупорылую радфемку всему человечеству на беду». — Лер? — Что? Девушка подняла на меня лицо, и я понял, что беззвучно вздрагивающая в моих объятиях девушка на самом деле плачет. — Ты книжки читать любишь? — А ты что, трахаешь только тех, кто книги читает? — Ну-ка отставить вульгарности, это еще что за лексикон? Только что мне в любви признавалась и тут «трахаешь». — Извини. — Извиню. Но только при одном условии. — Каком? — Ты сейчас спокойно меня выслушаешь и повременишь с ответом. Обдумаешь мои слова, то, что между нами происходило и то, что едва не произошло. И, если готова во все это ввязаться, то перед отъездом из лагеря просто напишешь мне на листочке свой адрес. Можешь ничего не говорить, просто передашь записку, и я все пойму. На красивом, но заплаканном лице Леры появилось озадаченное выражение. — Х… хорошо… — Если любовь есть, то ей полагаются испытания. А если любовь настоящая, то она эти испытания выдерживает, ведь так? — И ты хочешь устроить моей любви испытание? — Можно и так сказать. Вдруг через месяц-другой ты поймешь, что твоя любовь была всего лишь мимолетной влюбленностью, что где-то рядом с тобой ходит по земле человек, достойный твоей любви гораздо больше, чем я или что я вовсе не такой, которым казался тебе после того, как вытащил из воды и сделал искусственное дыхание? А ведь если мы переспим, то ничего обратно уже не отмотаешь — И… если моя любовь это твое испытание выдержит… –…то я сделаю тебе предложение, обещаю. — Какое предложение? — Стать моей женой, конечно же, а ты чего хотела, звезду с неба? — Жено-о-ой… Судя по тону, с которым Лера протянула это слово, настолько далеко в своем стремлении соблазнить меня она не заглядывала. — Страшно? — осведомился я, в тайне надеясь, что сейчас Лера судорожно подбирает слова, чтобы пояснить дремучему пню мне, что просто потрахаться — это одно, а выходить замуж — это несколько другое и с ЗАГСом связанное только в части касающейся получения свидетельства о рождении ребенка, если все пошло совсем не по плану. — Страшно, — чистосердечно призналась Лера, — ты взрослый, а я… — Да? Серьезно? Ты только что это заметила? — Да я не про разницу в возрасте. Просто ты так свободно оперируешь такими понятиями: сделать предложение, стать женой… У меня немного в голове не укладывается, что такой большой и взрослый мужчина на полном серьезе рассматривает возможность сделать мне предложение и взять меня в жены… Мой мир только что ощутимо перевернулся с ног на голову. — Ну тогда мои поздравления. Ты только что немного повзрослела. И для этого тебе даже не пришлось пережить ощущения брошенной мужчиной женщины. Далеко не каждая может похвастаться, что у нее отсутствует такой жизненный опыт. — Далеко не каждая может похвастаться, что вовремя познакомилась с таким, как ты, Багдад. — Дружище, ты мне только одно скажи, — прозвучал у меня в голове голос Вилли, — ты реально рассматриваешь возможность на ней женится? — Вообще-то я надеюсь на то, что у нее эта ее любовь пройдет через месяц другой после того, как моя нескромная персона перестанет появляться в ее поле зрения каждый день. А ты тут что, собирался подсматривать, старый извращенец? — Сам ты старый, — рассмеялся все так же у меня в голове невидимый глазу Вилли, — я, между прочим, на момент смерти помоложе тебя сегодняшнего был. Просто вы тут целовашки устроили в двух шагах от моей могилы. — Ой, блин! Вилли, извини, что потревожили! Честно говоря, на тот момент я даже значения не придал тому факту, что Лере я о цели своих поисков ничего не говорил, а вышли мы прямиком к месту захоронения останков Вилли — самому логичному месту, с которого имело смысл начинать поиски призрака. Даже если оный призрак категорически против, чтобы его нашли. — Да я не в претензии, — отмахнулся тем временем немец от моих извинений, — я даже успел порадоваться, что процесс зачатия новой жизни произойдет в двух шагах от того места, где закопаны останки старой. А ты, шайссе, обломал мне весь символизм. — Гутен таг, югендлих фройлян, — возник Вилли сбоку от нас, чтобы не оказаться в момент появления ни у кого за спиной. — И тебе привет, Вилли, — ответила Лера. Горыня. День 6 Самая главная, как мне казалось, проблема решилась, не успев даже толком оформится. Как только мы вышли из домика, Мария Ивановна сразу же сказала следовать за ней. Повинуясь ее указанию, я добрался до расположившегося на задворках лагеря, использующегося как склад здания — там и обнаружилось решение моей проблемы — огромное количество пятилитровых пластиковых бутылок. В довершение всего старшая вожатая под мое честное-честное слово вручила мне ключ от сего сарая. Уже оставив меня наедине с кучей пластиковых посудин, на выходе из склада, Мария Ивановна столкнулась с Гитлером. О чем они там разговаривали, я особо не прислушивался, но ушли они вдвоем. Я же, набрав бутылок, отправился с ними к озеру. Для того, чтобы найти водяную, в этот раз мне даже к озеру подходить не пришлось — вырядившаяся в свой чешуйчатый купальник и только этим отличавшаяся от местных пионеров Юля азартно резалась в волейбол. С некоторой долей разочарования я отметил, что среди переживающих приступ волейбола пионеров Слави не оказалось. — Что, присматриваешь, кого бы утянуть с собой в морскую, ой, то есть в озерную пучину? — поприветствовал я водяную, когда появился на пляже вторично, принеся с собой еще порцию пластиковых бутылок. Девушка сидела возле первой и задумчиво теребила косу. Когда она играла в волейбол, косы у нее не было. — Ой, Горыня, вредина ты! Кому как не тебе знать, что я этим не промышляю! — Это ты сейчас не промышляешь, а кто тебя знает? Вдруг решила вспомнить молодость и приобщить к своему гарему еще пионерскую душу? — Моя молодость была давно, — водяная попыталась сказать это ехидно-сварливым тоном, но получилось это у нее не очень, а вот обида вышла вполне на уровне, — и вообще, далеко не все, что рассказывают про нас на берегу является правдой, а не досужими выдумками тех, кому не обломилось ласк от русалки. Мы, может, на самом деле, милые и пушистые? — Угу, и люди тонут сами по себе, а ваше племя тут ну совершенно невиновны. Произносил я крайние два слова тоном из известного номера не менее известных комиков. И, к моему удивлению, водяная вполне приняла игру, что говорило о ней, как минимум, как о весьма осведомленном в современном масскульте призраке. Она приподняла руки, внимательно рассмотрела изящные кисти, а потом, тоже явно подражая тону другого персонажа, произнесла: — Каджит не виноват! Это все лапки! Мы рассмеялись. — Чего это ты посуду на берег таскаешь? — осведомилась Юля, кивнув на принесенные мной бутылки. — В лагере сломался водопровод? Набрать воды из озера, так и быть, разрешу, но мыться в воде не позволю. Вы-то завтра по домам поедете, а мне потом целую неделю по озеру мотайся да растревоженных рыб успокаивай. Строго говоря, способ заставить Юльку поделиться озером в целях обеспечения помывки личного состава был, да не в единственном экземпляре и даже не в единственном десятке экземпляров, но я водяной решил об этом не напоминать, а наоборот, промолчать в тряпочку, якобы молчаливо соглашаясь с этим ее выводом. Мол, она тут, конечно, главная, а мы, живущие, так, мимо проходили. — Не, — сказал я, — водопровод, слава богу, работает, нормально. Но без тебя происходящее, как ты совершенно правильно догадалась, все равно не обойдется. — И договариваться о моем деятельном участии ваш Багдад совершенно случайно, разумеется, отправил единственного человека на несколько десятков километров вокруг, который может втянуть меня практически во что угодно и сделать это так, что бы я не разобиделась на весь белый свет на пару ближайших столетий. Ну, излагай уж… Я изложил. И чем дольше я этим занимался, тем шире становилась улыбка на лице водяной. Не знаю, учитывал ли это Багдад в своих умозаключениях, но задумка перенести на сушу водный праздник, тем самым как бы присовокупив некоторый участок земной тверди к своим владениям, пусть и достаточно условно, пусть и достаточно временно, явно получала Юлькин «одобрямс» вне всякой очереди. — Это безумие, — наконец, протянула она, — настолько безумие, что вполне может получиться. Скручивай крышки. Пока я одну за другой избавлял бутылки от крышек, водяная отошла к воде и принялась что-то сосредоточенно искать под ее гладью. Чем она там занималась я разобрать не мог, но врямя от времени все равно бросал взгляд на копавшуюся под водой девушку. Правда, не с целью разобраться-таки чем она там занимается, а скорее с целью полюбоваться на действительно довольно симпатичную картину стоящей ко мне задом и сильно наклонившейся вперед водяной. Перехватив очередной мой взгляд, направленный туда, где место соединения изящных бедер было скрыто ее чешуйчатым купальником, водяная, озорно улыбнувшись, продемонстрировала мне розовый язычок и выпрямилась, вытащив из воды нечто напоминающее ранцевый огнемет времен второй мировой войны. Только вот их, включая шланг и распылитель, не делали из разноцветного, яркого и явно современного пластика. — Это то, что я подумал? — А ты думал, я останусь в стороне от этого вашего праздника жизни? Немного поколдовав с ремнями, Юля взгромоздила пару внушительных баллонов себе за плечи. Сам объем этих штук явно намекал на ужасающую огневую, вернее, водяную мощь сего аппарата. Впрочем, у меня почему-то не возникало ровным счетом никаких сомнений в том, что в случае острой необходимости водяная способна спокойно утрамбовать в эту пару баллонов пару железнодорожных цистерн воды. В каждый. И даже не вспотеть, таская на себе все это богатство. — Классная игрушка, — оценил я, — где раздобыла? — А, — водяная махнула рукой, взгромоздив распылитель на плечо и от озерной глади к каждой из открытых мной бутылок потянулся тоненький ручеек воды, самим направлением своего течения намекая, что физика — это то, что придумали явно не для него, — был тут как-то один вожатый, который очень запал на одну пионерку, что постоянно пропадала на пляже, много купалась и ходила в купальнике, стилизованном под рыбью чешую. Девушка была вполне себе неплоха собой, но капризная до ужаса и так же до ужаса любила всякие праздники Нептуна, бегалки-брызгалки и вообще. Вот он и принес своей зазнобушке… подарочек. Юля подняла распылитель с плеча и не отказала себе в удовольствии несколько минут полюбоваться им. Суть этой истории до меня вполне дошла, но я все же попытался предположить, что все было несколько наоборот: — И что она? Подарок в озеро выбросила? — Нет, конечно! Зачем выбрасывать? Сломается еще. Бережно унесла. — И что, обломилось ему что-нибудь за подобную шикарность? — Хочешь знать, переспала ли я с ним? А почему нет? Ему приятно и мне не в напряг. Ну, а то, что я прихоромчила пару лет его жизни, так это, учитывая, что я изображала из себя пятнадцатилетнюю девчонку, он, можно сказать, еще легко отделался. Некоторые за подобные приключения по восемь лет отваливают, причем явно не с таким приятным методом отбора. — И потому ты так пристально наблюдаешь за мной и Славей? — Много о себе возомнил, — ненатурально пробурчала водяная, — из ваших девушек Лера самая молодая, да и той почти семнадцать. Не интересно. — Ну, чем богаты, — поерничал в ответ я, — не все же готовы по восемь лет отваливать. Тем временем емкости водой уже заполнились, и я, завернув крышки, принялся продевать заранее запасенный отрезок веревки в ручки. Завязав концы так, чтобы веревка образовала восьмерку, я пролез под крестовину и, приготовившись как следует поднапрячься, выпрямил ноги. Ничего не произошло. Нет, я вполне себе выпрямился, бутылки оторвались от песка, только вот весу в каждой из ни прибавилось хорошо если на стакан воды, а не на пять литров. Для верности я даже голову вниз наклонил, внимательно рассматривая свою ношу. — Полные, Горыня, полные, под крышечку, — рассмеялась Юля, — уж кто-кто, а водяная в этом лагере свое дело туго знает, пошли, пока я не раздумала тебе помогать. Гитлер. День 6 Проблема резервного освещения для новой подземной экспедиции, на самом деле, никакой проблемой не являлась. Материалов для факелов еще с прошлого раза осталось достаточно, где они лежат, я знал, но я не был бы тем, кем я был, если бы в моей, как таки справедливо отмечают мои коллеги, еврейской голове, не роились мысли по некоторому улучшению подземного освещения. Мне повезло, что Мария Ивановна носила довольно своеобразную шевелюру, потребовалась всего лишь пара вопросов, заданных первым попавшимся пионерам, и я перехватил старшую вожатую как раз у входа в какое-то сооружение, которое, по-видимому, использовалось как склад. Чему я никогда не переставал удивляться, так это осведомленности старшей вожатой: у меня сложилось полное впечатление, что она всегда в курсе как минимум о том, что и где тут в лагере лежит, и, может быть, о том, что и где происходит. По крайней мере — это совершенно точно касалось находящихся на территории лагеря вещей и происходящих там же событий. Исчезновение Шурика, все-таки было связанно с территорией, находившейся довольно далеко за оградой лагеря и потому для опровержения моей теории таки не годилось. По крайней мере, на мой вопрос она ответила, практически не задумываясь. Мне не оставалось ничего иного, как поблагодарить Марию Ивановну за просвещение моей дремучей персоны и отправиться в баню. В самом прямом смысле этого слова, ибо карбид кальция на территории лагеря был и был он в бане. После муки в библиотеке и сахара с селитрой в здании электромеханического кружка я уже ничему не удивлялся. Ну, хорошо, хорошо, про селитру я все-таки перегнул — будь я заведующим электромеханического кружка, я бы нашел, куда ее приспособить, окромя пиротехники. Припомнив Горынины наставления, я вежливо постучался перед тем как войти в баню, а войдя, поприветствовал хозяина бани. Полуобнаженных пионерок в предбаннике не обнаружилось. Банник, впрочем, тоже никак не демонстрировал своего присутствия, поэтому я начал искать путь на чердак самостоятельно. Несмотря на всю очевидность представившегося моим глазам пути наверх, оказаться на чердаке все же оказалось не так просто — люк вверху наличествовал. Веревка, которая удерживала его в закрытом состоянии тоже имелась, только вот от отверстия в потолке и до гвоздя она не была натянута, что свидетельствовало о том, что на гвозде кольцами ее излишки висят исключительно чтобы под ногами не путались. Несколько раз осмотрев запирающую конструкцию, я снял излишки веревки с гвоздя и, покрутив их в руках, опустил на пол. В закрытом состоянии люка, закономерно, ничего не изменилось. — Ты веревку-то с потолка на себя потяни малеха, человече. Глядишь, дверь-то и приоткроется. — Спасибо, банник. Веревку я действительно потянул. И дверь действительно приоткрылась — веревка вышла из отверстия буквально на пару сантиметров и сразу же стал заметен узелок, который не давал ей натягиваться. Стоило мне распустить петлю и отпустить веревку, как люк по частям опустился вниз и превратился в лесенку. Оценив изящность решения, я даже поставил ногу на ступеньку, как меня догнал в спину вопрос банника: — А чего тебе надобно на чердаке у моей баньки, человече? Проигнорировать вопрос или даже ответить на него честно, но на ходу, поднимаясь по ступенькам, было бы неуважением, поэтому я опустил ногу обратно на доски пола и даже повернулся в ту сторону, откуда таки шел голос банника. Но ответить не успел — в баню ввалились двое — Горыня, тащивший без особых усилий внушительное количество явно не пустых пластиковых бутылей с водой и водяная, несшая за плечами и в руках элементы конструкции, которая вызывала у меня ассоциации с детским игрушечным фламменверкером. Горыня. День 6. — О, Гитлер, дарова, а ты какими судьбами в этих краях? — Думаешь, я тут у тебя решил кусок хлеба увести, насобачившись дела хотя бы с банником вести? Хрен тебе, Горыня, во все твое лицо. Я тут решил для очередной попытки проникновения под землю забацать ацетиленовых горелок, еще в просторечии называемых карбидными лампами или попросту карбидками. Факелы — это конечно, хорошо, но с ними мы под землю уж ходили и теперь, боюсь, тамошние обитатели таки будут готовы к такому фортелю, тем более, что под конец нашего прошлого пришествия они недвусмысленно показали, что с пламенем горящего факела они справляться научились. Посмотрим, что они скажут на горящий ацетилен — там механизм преобразования энергии хоть и схожий — горение все-таки, но и отличий имеет неплохую гору. — Так тебе карбида надобно, — догадался банник, обращаясь к Гитлеру, — ну, пойдем, поищем, отсыплю тебе сколь попросишь, мне оно тут все едино ни к чему. Занятый тем, что сгружал на пол принесенные мной бутыли, я, тем не менее, не упустил достаточно загадочного обмена взглядами между водяной и банником, по завершению которого он и высказал столь горячее желание лично и немедленно помочь Гитлеру в розысках всего тому потребного, хотя у меня не оставалось ровным счетом никаких сомнений, что банник мог бы объяснить ГЭНСу где что в бане лежит и тот нашел бы все указанное именно в том самом месте, где объяснено. И уж тем более для поисков чего бы то ни было и где бы то ни было на своей территории баннику не потребовалось бы воплощаться и демонстративно топать по лестнице следом за Гитлером. Поведение призраков было, конечно, странным, но никаких препятствий оно не сулило, и поэтому я занялся пока тем, что перетаскивал бутыли в парилку, где водяная и банник должны были превратить их содержимое в столь нужный нам инструмент. Полностью поглощенный этим занятием, я зевнул тот момент, когда Юля, правда, без применения магии, дабы не гневить хозяина бани, сняла с себя блузку и юбку, бросив одежду на лавку и вновь оставшись в знакомом серебристом купальнике. — Горы-ынь? «Это чего?» Водяная, покачивая бедрами гораздо сильнее, чем это полагалось бы при нормальной ходьбе, приближалась ко мне. Стоит сказать, что даже если не принимать в расчет тот факт, что одета она была значительно меньше, чем раздета, выглядело это весьма соблазнительно. — Как думаешь, эти твои бутылки подождут еще некоторое время? Подойдя ко мне вплотную, водяная ощутимо ткнула меня верхней частью купальника и прильнула к моим губам своими. — Ведь несколько минут все равно ничего не решат, верно? — Так, Юля, ну-ка… Я хотел сказать ей, что хоть и расцениваю ее как довольно красивую девушку. Племени водяных вообще не свойственно принимать старый и уродливый облик, но Юлька явно входила в топ красавиц своего племени, а я их повидал немало. Водяная решила, что причина задержки несколько в ином. — Ах, да, — она улыбнулась, похотливо и плотоядно. Она встряхнула головой и по бокам головы вместо ее распущенных волос упали две толстые, словно охапки свежескошенного сена, косы, а в глазах заплескалась бездонная синь. Да и грудь явно прибавила в размере. — Так лучше? — осведомилась водяная таким тоном, что я чуть не согласился. Чуть. Сцапав водяную за предплечья, я поднялся, а потом повернул ее на сто восемьдесят градусов, заодно обойдя кругом и посадил на то самое место, на котором недавно сидел сам. Водяная, вопреки моим ожиданиям, не сопротивлялась. Смена ролей, теперь она сидела на полоке, а я стоял на ногах над ней, вернула мне уверенность в себе. — Ну-ка, Юлия, не знаю как там тебя по батюшке, не соизволишь ли ты рассказать мне какого хрена ты вытворяешь, пока я не стал вытряхивать из своих запасов способы выбить из тебя эту информацию силой? — Ну, а я что… Водяная убрала обратно весь свой маскарад а-ля Славя и виновато повозила изящной ножкой в не менее изящном босоножке по доскам пола. — Неужто я своим покладистым поведением совсем не заслужила хотя бы чуть-чуть любви и ласки, м? — Не знаю, — честно признался я, — но сейчас мы тут не за любовью и не за лаской собрались, а по другим, более важным причинам. Вот как с ними разберемся, так можешь обратиться и за любовью и за лаской, я даже сам за тебя перед Багдадом походатайствую. — А почему перед Багдадом? У него же Лера. И Маша. — Ну, на самом деле этого мужика я знаю, если брать в расчет личное знакомство, не сильно дольше твоего, Юля. Но, думаю, не ошибусь, если предположу, что Леру он как потенциальную партнершу по плотским утехам не рассматривает вообще, от слова совсем, в силу ее молодости, а Машу, потому что та странно себя ведет. Даже у меня складывается ощущение, что она залезет под него, стоит только Багдаду хоть чуть-чуть приопустить контроль над ситуацией. — А Славя? — А что Славя? — немедленно насторожился я, нет, конечно, формально Славя не давала мне никаких клятв верности, да и не требовал от нее ничего такого, но узнать, что между ней и Багдадом что-то есть… — Да я не о Багдаде, я о тебе. — А что обо мне? — Что у вас со Славей? — Ох… — я снял со скамейки ближайшие к Юле пару бутылок и опустился на их место сам, — не знаю… сложно все. Ты знаешь, сколько ей лет? — Я? — Мне показалось, или водяная усмехнулась? — Знаю! — И мне сколько если не знаешь, то весьма обоснованно догадываешься, не зря же ты водяная, а не хрен с горы, верно? И что ты об этом думаешь? — Думаю, Горыня, что ты дурак, — с широкой улыбкой заявила мне водяная, — а вот Славя — молодец и все делает правильно. Ладно, давай уж займемся делом. Банник, где тебя носит? — Куда отправила, там и носит! — Сварливо известил водяную хозяин бани. — Ну, скажет ли мне кто-нибудь, что на этот раз этим неугомонным живущим потребовалось от старого больного чел… призрака? Я описал. Банник пожевал губами и обратил свой взор на мою спутницу. Та, тоже порешавшись пару секунд, кивнула ему. Банник вздохнул. — Ну, давайте приступим тогда. Юля, показывай нашему живущему, какие канистры куда переставлять надо. Багдад. День 6 Микроавтобус вздохнул сначала тормозами, а потом пневмосистемой дверей, выпуская своих узников наружу. По разработанному нами с Машей плану встречи мы с парнями не торчали возле самого транспорта, но маячили хоть и немного в отдалении, но в зоне визуального контакта. Это и позволило мне, Горыне и Гитлеру втихаря от всех остальных обменяться понимающими взглядами — если бы вокруг было поменьше чужих глаз — ребята бы покрутили бы пальцами у висков, а мы бы в ответ пожали бы плечами, а что нам еще оставалось-то? Впрочем, будь вокруг поменьше людей — нам бы пришлось выслушать о себе много нового и интересного. Пока же мы хмуро наблюдали за тем, как приехавшие люди торопливо хлебают поднесенную им воду. Торопиться можно по-разному и происходящее у микроавтобуса этот постулат иллюстрировало как нельзя лучше. Следственная группа пила воду торопливо, но в этой торопливости чувствовалась чудовищная, скрытая до поры, но совершенно гигантская энергия. Словно в громадном асфальтоукладчике, оператор которого временно притопил педаль тормоза, чтобы хлебнуть водички. Полную противоположность следственной группе представляли родители — эти скорее напоминали в нетерпении лупящих землю копытами лошадей: та же чудовищная, скрытая, гигантская энергия, только ощутимо бьющая, выплескивающаяся через край. Приметив знакомую физиономию среди первых, я кивнул Горыне с Гитлером и отправился к транспорту. Старый следователь в этот момент говорил с начальницей лагеря. — Ольга Дмитриевна, я рад вас категорически приветствовать. — И вам, Багдад, доброго дня. Приветствие со старым следователем было зафиксировано молчаливым рукопожатием. — Ольга Дмитриевна, если вас не затруднит, возьмите на себя сопровождение родителей. Мне бы… со следователями переговорить… как бы… — Наедине? — Да, типа того. В подробности грядущего водопредставления я нанимательницу решил не посвящать. Судя по первой реакции следователей, их уже, в общих чертах, конечно, но ввели в курс дела. По крайней мере, первой ожидаемой реакции на мои душераздирающие предупреждения о призраках не последовало. Но у меня был и непробиваемый аргумент, правда, его нужно было предъявлять, когда между группой следователей и группой родителей будет некоторое расстояние. Маша, сославшись на срочные организационные вопросы по лагерной части, улетучилась. Я же, вместе с присоединившимися ко мне Горыней и Гитлером и оставшимися вместе со следователями Антохой и Клинком, принялся инструктировать будущих бесстрашных диггеров. То ли присутствие парней так повлияло, то ли старый розыскник нашел какие-то волшебные слова, чтобы убедить своих более молодых коллег, но меня не перебивали. По глазам видел, что практически не верили, но не смеялись и не перечили — уже что-то. Водопредставление выдалось на славу. Одна толпа пионеров с воплями и гиканьем промчалась как раз между группой родителей и группой следователей, вторая заняла позицию с другой стороны, а потом они начали азартно поливать друг друга водой. Целились они наверняка друг в друга, но среди них не зря присутствовала вновь обрядившаяся в пионерскую форму водяная — большая часть воды, разумеется, совершенно «случайно», попадала на следователей, а вот присутствовавшая там же Лера, как мне показалось, лупила из своего водяного пистолета прицельно в меня. Впрочем, происходило это гораздо быстрее, чем можно было бы описать, две азартно поливавшие друг друга водой группы пионеров вроде бы буквально за несколько секунд промелькнули мимо, а на нас и следователях качественно не осталось ни одного сухого места. Неугомонным, конечно же, отвесили несколько не самых ласковых слов, но шепотом, все-таки дети. Наконец, мы прошли лагерь от его входных ворот до тыльных. За это время ведомые Ольгой Дмитриевной родители ушли немного вперед, а на лесной тропинке визуальный контакт между двумя группами посетителей лагеря окончательно потерялся. — А теперь, господа, прошу вас остановиться немного, — следователи повиновались, — так как каждый из вас уже слышал мои инструктажи и аргументы, но верил мне в крайне недостаточной для обеспечения хотя бы минимальной безопасности, я хочу вам кое-что показать. Вилли! Немец послушно возник рядом со мной, по группе промчался общий вздох. — Вот вам призрак, господа, который только что продемонстрировал вам, что умеет появляться рядом с вами внезапно. Так как Вилли призрак дружелюбный, демонстрировать, что он может причинить вам вред, он не будет. Вам придется на этот раз окончательно поверить мне, на слово. Причем для этого ему не придется появляться пред ваши очи. А посему сейчас, пока мы с вами еще не дошли до здания старого корпуса, я снова вас проинструктирую. И на этот раз я прошу относиться к произносимому мной с максимальной ответственностью. Потому что следование этим инструкциям может несколько облегчить нам спасение ваших жизней, если все пойдет не по плану и нам придется вытаскивать вас из подземелий. Хотя лучше, конечно же, чтобы это вам пришлось доставать обнаруженные нами останки, а нам досталась бы участь маяться от безделья. Вилли, кстати, будет внизу с вами, так что в этом подземелье будет хотя бы один призрак, который будет за вас. Стоит отметить, что на этот раз меня слушали гораздо более внимательно и явно старались намотать все произносимое мной на ус. Ну, хоть что-то. Клинок. День 6. Вскрытие показало, что неожиданное появление Вилли было не единственной идеей по обеспечению безопасности следственной группы. Гитлер со своими ацетиленовыми горелками, Горыня со своими поливалками тоже внесли свой посильный вклад, конечно же, но Багдад опять отличился. — Ну-ка, парни, прикройте-ка от нежелательных зрителей мое шаманство. Впрочем, он явно перестраховывался — на нас, расположившихся чуть в стороне, но в непосредственной близости от главного входа, практически никто не смотрел — следователи проверяли свое снаряжение, родители, отойдя по команде Ольги Дмитриевны под тень деревьев, расселись на заранее принесенных туда пластиковых стульях. Багдад же, периодически сверяясь с выуженной из кармана бумагой, в темпе резкого вальса шагами мерил выбранный им для нашего расположения участок и, шепотом окликая по очереди каждого из нас, указывал кому и где нужно будет находиться. — Багдад, ты чего, «звезду Давида» рисуешь? Нас же пятеро. — Цыц, молодежь! Математике меня он меня учить еще будет! Лера, пожалуйста, сюда встань. То, что девушка, вытащившая нас из тьмы старого корпуса при помощи фальшфейера, вовсе не так проста, как могло бы оказаться на первый взгляд, и дело даже не в том, что она чудо как хороша собой, я догадывался. — Э-э-э, Багдад, ты уверен? — Она ГЭНС. Неинициированный, правда, но на лбу это у нее не написано. Вниз, она, конечно, в случае чего не полезет, но тем нашим друзьям, которые нам вовсе не друзья, это еще задачку подкинет — они же чувствуют, что нас шестеро, а внизу только пятеро лазят, где шестой, а? А чтобы этим ребятам внизу совсем жизнь малиной не казалась, Виолетта, вам, пожалуйста, нужно находиться вот тут. Багдад. День 6. А вот тут у ребят так красноречиво челюсти поотпадали, что я даже погордился собой немного. Как говорит Антоха — «примерно полторы секунды». Не удивилась только Лера, ну да это и не удивительно — после того, как мы вполне ожидаемо легко и чуть ли не с полуслова договорились о помощи с Вилли, отправились мы прямо в медпункт. Строго говоря, для «звезды Давида» наличие призрака в середине было вовсе не обязательным, но наличие такого элемента с одной стороны препятствовало узнаванию нас призраками, а с другой стороны, выставляло нас гораздо более сильными, чем мы были на самом деле. Это тоже давало двоякий эффект — с одной стороны тоже маскировало нас, а с другой как бы намекало нашим противникам под землей, что мешать следователям не стоит. Конечно, никакой гарантии, что сработает нет, но упускать хоть какую-то возможность разойтись более или менее миром с подземными призраками было нельзя. Виолетту на роль центральной фигуры я выбрал методом исключения. Домовой из домика Горыни и Гитлера, равно как и банник могли свои обиталища покидать слишком ненадолго, а сила их, на таком удалении от обиталища истекала бы слишком стремительно, чтобы мы могли рассчитывать прикрыть всю операцию по извлечению останков. Можно было привлечь водяную, тем более, что она могла тянуть силу из расположенных по пути от нового к старому лагерю озер и ручьев в лесу, но она и так деятельно помогла нам в наших поливальных делах. Оставалась только домовая-медсестра, к которой я, если говорить совсем уж начистоту, шел с тяжелым сердцем. И дело вовсе не в том, что не далее чем вчера утром мы с ней занимались, хотя, чего уж греха таить, и в этом тоже — я не знал, насколько тяжелой для нее оказалась методика моего лечения и во что она ей самой обошлась, а тут вот он я, с новыми просьбами наперевес. Виолетту мы застали перебиравшей медикаменты и явно куда-то собиравшейся. — Надеюсь, это не крысы бегут с корабля, пока еще есть возможность слинять? — осведомился я, кивнув на сборы в разгаре. — Если ты это всерьез, то вылетишь из медпункта, как пробка из бутылки, — пообещала мне медсестра, — и бочка твоя тебе не поможет. А если шутишь, то так и быть — прощаю, но только лишь потому, что категорически некогда с тобой возиться. Че пришел? Только кратко, занята я. — Да я тебя, собственно, хотел попросить поприсутствовать возле старого корпуса сегодня, пока следователи останки доставать будут. Виола оторвалась от сборов. — Так, это еще что за новости? Меня вообще-то об этом с утра попросила старшая вожатая. Она что, решила, что меня упрашивать надо? Еще и тебя ко мне подослала, чтобы подстраховаться, как будто я когда-то где-то кому-то в помощи отказывала, а? — Тихо, тихо, не кипятись. Не знаю, в курсе ли Маша о том, что я здесь, но нахожусь я тут по собственному причину, не по ее просьбе. И не думаю, что ты когда-то кому-то в помощи отказывала, по себе знаю, на собственной шкуре. Виолу проняло. По крайней мере, внешне — она успокоилась. Я продолжил. — И, раз уж ты все равно будешь рядом со старым корпусом, то я отпущу аргументацию о том, что родители девчонок люди уже не молодые, а эмоциональная нагрузка будет ого-го и как бы кому не поплохело. Поэтому попрошу сразу в лоб — ты не могла бы находится там в одном и том же месте, среди нас? Виола, еще раз продемонстрировав свою веками выточенную проницательность, врубилась в происходящее с полуслова. — Точкой силы меня сделать хочешь. В какой фигуре? — «Звезда Давида». — Слушай, ты больше головой после того, как я тебя тут на ноги поставила, нигде не ударялся? Насколько мне не изменяет память — еврейская звезда состоит из двух треугольников. Два на три — шесть, а не пять, Багдад! — Я знаю. Надеюсь, что за те века, что прошли с твоего рождения, арифметические постулаты не претерпели кардинальных изменений. Шестой ГЭНС вон стоит, в окошко любуется. Взгляд разноцветных глаз метнулся к действительно торчавшей у окна Лере и обратно. Пока я рассказывал плюсы своей задумки относительно путаницы в количестве противников для обитавшей в подземелье дряни и клялся, что Леру я под землю не потащу ни под каким соусом, Виолетта, соглашаясь, кивала головой время от времени. — Ну ты хитер, — наконец, не без ноток восхищения в голосе сказала она, — ты, наверное, самый хитровыдуманный мужик, с кем я за все свое существование тра…кхм! Разумеется, я вам помогу. Эх, Багдад-Багдад… Не будь я привязанным к этому месту призраком, я бы обязательно вспомнила, что порядочные мужики, после того, как мне тебя на ноги ставить пришлось, вообще-то жениться должны. — Да где ты их видела-то, Виола, мужиков порядочных, да в нашей профессии? Тут такие долго не выживают — все вон какие-то хитровыдуманные попадаются. Сообщив ей, что я больше не смею ей мешать, я окликнул Леру и засобирался на выход. — Постойте, — окликнула нас медсестра, когда мы почти перешагнули порог, — вот, держи. Она покопалась у себя в одном из выдвижных ящиков и вынув, оттуда пару брелков, подошла и вручила их мне. — Один у себя оставишь, второй Вилли отдашь, ты же его под землю погонишь, верно? Сможете переговариваться. О его способностях я знаю, но между этими штучками прямой канал, хрен кто подслушает, даже если будет очень пытаться. В конце концов, я уже не один век домовой была в то время, как тех, под землей, еще даже в проекте не существовало. Того факта, что третий брелок она сунула в ладошку Леры, я решил не заметить. И вот теперь Виола сидела на одном из специально притащенных для нее и Леры стульев. ГЭНСы, некоторое время постояв, расселись прямо на траве, не сойдя, тем не менее со своих, мной назначенных, мест. — Вилли, как дела? — осведомился я в брелок. — Все в порядке, — ответил тот, — постороннего призрачного присутствия я не ощущаю, да и иными способами оно себя никак не проявляет. Они заканчивают извлечение первого из засыпанных скелетов. — Решили начать с дальнего конца? — Да, сначала в лабиринте обеих выкопают, а потом в подвале. — Хорошо, если что — кричи. — Уж я вопить буду, как ненормальный, не сомневайся. На самом деле, в некоторой логике следователям действительно было не отказать. Они с первых же минут сосредоточились на извлечении самых дальних от входа и сложных ввиду обвалов, останков. Кости в подвале не были ничем засыпаны — их не нужно выкапывать — да и от входа они гораздо ближе — в случае чего им до спасения будет гораздо ближе, да и мы успеем оказаться возле них быстрее. Плюс в прошлый раз мы слиняли оттуда практически чудом, чудо звалось Валерией. Эта вылазка следователей имела все шансы оказаться для призраков полной неожиданностью и то время, пока они пытаются понять что, вообще, происходит и какую мы им приготовили подлянку, прикидывают, готовятся и находятся в ступоре, не реализуют активного противодействия, это время надо было использовать по максимуму — на извлечение самых сложных, самых дальних от входа костей. Молодцы. Уяснили инструктаж и сделали правильные выводы. Плохо, что туристы далеко не всегда так же, как местные следователи, отличаются умом и сообразительностью. — Вилли, скажи им, чтобы сосредотачивали кости в холле первого этажа, а не тащили сразу на улицу. — Хорошо. Если кости начнут появляться, то кому-то из родителей от переживаний действительно может поплохеть, а это выдернет Виолу из нашей «звезды Давида», после его она утратит весьма весомую часть своего дезинформирующего потенциала. А перетаскать их на улицу из холла первого этажа — дело нескольких минут: изменение диспозиции не должно быть слишком фатальным, даже если Виоле придется уйти. — Как думаешь, прорвемся в случ-чего через них, если они там рядом с люком лежать будут, Багдад? — А куда мы, нахрен, денемся-то, если ребят вытаскивать надо будет? Нас пятеро — их максимум трое, так как если будет четверо, то следователям вниз будет лезть уже не нужно — они их на улицу таскать начнут. А пятеро против троих — это почти в два раза больше. Прорвемся. Антоха. День 6 Время тянулось, словно резина. Не знаю, как остальные, а я успел известись еще до того, как второй скелет оказался в фойе старого корпуса. Думаю, не слишком погрешу против истины, если предположу, что из ГЭНСов мне было труднее всех — никто из парней не знал никого из родителей пропавших девушек в лицо. Мне же во время наших розысков пришлось некоторое время разговаривать с матерью Ульяны Быстровой, так что, можно сказать, с ней я был знаком, пусть и весьма шапочно. Стоя, а потом и сидя на своем месте в звезде, я помимо собственной воли постоянно находил ее среди ожидавших развязки на опушке родителей. Еще буквально чуть-чуть, еще немного и, если произойдет чудо и со следователями ничего не случится, она встретится со своей дочерью, вернее, с тем, что от нее осталось. К счастью, мы так и не пересеклись с ней взглядами, ну да это было и понятно — все взгляды родителей были устремлены на зев входа в старый корпус, не так давно одного за другим поглотивший следователей. Нервничали, впрочем, у нас в звезде все, внезапно, включая Виолу. Общая нервозность передалась даже Валерии, хотя она, как неинициированный и вообще ни на чуть-чуть не обученный ГЭНС, вряд ли осознавала, какую глупость представляет собой вся эта авантюра с извлечением останков из подземелья, в котором хрен знает что и в хрен знает каком количестве обитает. Хотя, почему это не обученный? — Лер? — А? — Слушай, я знаю, что ты не инициированная, а значит и о нашей работе практически ничего не знаешь, но тогда, когда ты заявилась в старый корпус с фальшфейером, на тебя бросился призрак. Не та черная дрянь, от которой Багдад тебя плащом защитил, а самая первая тень. А ты от нее этак рукой отмахнулась и она покатилась, будто ты ее чем-то весьма серьезным огрела, как ты это сделала? Вместо ответа девушка залезла рукой в один из нагрудных карманов и достала оттуда связку ключей. — Ключи от отчего дома, — пояснила она, — прежде, зайти в старый корпус и зажечь фальшфейер, я связку в кулаке зажала, а потом этой рукой, с ключами, от призрака и отмахнулась. Сама не знаю, как так сообразила, ну, за исключением того, что ключи в кулак взяла — это Багдад рассказал. — Слышь, Горыня, — окликнул товарища Гитлер, — оказывается, в этом лагере не только Багдад полон сюрпризами. Сибиряк, соглашаясь, кивнул. Багдад, хотя разговор шел в том числе и о нем, к нему никакого интереса не проявлял. Он несколько раз подносил ко рту брелок, через который разговаривал с Вилли, но так ничего и не сказал, потом, одев кольцо на палец, задумчиво покачал безделушкой в воздухе. Он явно ждал. Ждал удара. Ответного хода призраков из подземелья, чего-то такого, что выдаст событиям внезапного пинка и они помчатся вразнос со все нарастающей скоростью. Да чего уж говорить, мы все этого ждали. Но ничего не происходило. Строго говоря, попытки вытащить из вотчины останки тел, принадлежащих населяющим ее призракам — операция не совсем уж небывалая, да и успешное проведение таковой тоже не было чем-то из ряда вон, но для этого не хватало, если брать в расчет день сегодняшний и вот эту вот вотчину — сущей малости. Мы так и не знали, что там живет и как это можно урезонить. А вот то, что оно и для подготовленного-то человека может оказаться смертельно опасным мы знали доподлинно, если бы не помощь кого-то из фольклорных призраков — Багдад бы до сих пор лежал пластом. Наконец, даже стальные нервы Багдада не выдержали. — Вилли, как там? — На удивление спокойно. Несем третий скелет к холлу, сейчас будем поднимать по лестнице. — Принято, мы настороже. — Я верю. Третий скелет сейчас будут поднимать. Значит, остался только один. Значит сейчас, после того как третьи останки лягут на пол на первом этаже старого корпуса, начнется самый опасный период, самое выгодное время для удара, когда следователи будут рядом с четвертым скелетом, а нам прийти им на помощь будут мешать три скелета возле люка — стоящий практически на своих останках призрак обладает феерической мощью и если вдруг что — кисло станет всем. Даже Виола поерзала на своем стуле. Воздух приобрел консистенцию киселя, время словно замедлилось и в этом замедленном кисельном континууме было слышно как у нас у всех звенят нервы. Секунды тянулись, словно караван улиток. Тянулись. Тянулись. Тянулись… — Все четверо наверху, — доложил Вилли, — начинаем выносить на улицу, встречайте. Мы переглянулись. Если не брать в расчет Валерию и Виолу, вопросов было ровно два: «Какого хрена происходит?» и «Что, черт подери, призраки задумали?». Пять довольно опытных ГЭНСов, два простых, как пять копеек, вопроса и ни одного, хоть сколько-нибудь вменяемого ответа. — Встречаем, — ответил Багдад. Багдад. День 6 Их выносили по одной. В захолустном райцентре не нашлось специальных контейнеров, их заменили обычные носилки, накрытые неестественно белыми простынями. Головой я понимал, что там нет ничего, просто не может быть ничего, кроме лишенных разложившейся плоти костей, но глазам постоянно казалось, что на носилках лежат тела, накрытые простынями с головой. То, что еще недавно было молодой девушкой, полной эмоций, планов, надежд и даже проказ, а стало… стало просто телом. Матери, не сдерживаясь, рыдали, мрачные отцы стояли молча. Славяну, найти родителей которой за такой короткий срок не смогли, встречали Ольга Дмитриевна и Маша. — Может, — подумалось мне, — иногда безвестье все-таки лучше? Лучше, чем жестокая правда, несущая бескомпромиссные ответы на вопросы и не оставляющая места для безумных надежд, на то, что дочка просто влюбилась, сбежала, нашла где-то там свое девичье счастье, настолько огромное, что забыла о родителях в захолустном райцентре, или не забыла и когда-нибудь обязательно вернется, приедет навестить… — … — выругался Антоха, смахивающий скупые мужские слезы и ушел за наши спины, — я не могу… «Звезда Давида» более не была нужной, да и Виола на всякий случай переместилась поближе к родителям, так что мы теперь стояли в ряд. Плечом к плечу. Горыня повернулся и положил руку Антохе на плечо, стараясь утешить. — Найти, — прошипел Гитлер, — найти мразей и… — И что, Гитлер? — грустно спросил я. — Человек ничего не может сделать призраку, если он не знает что это за призрак, а мы как раз в таком положении и находимся. — Залить все святой водой, — выдохнул Клинок, — на десять метров вглубь, чтобы неделю стояла по пояс! — Уйдут, — пожал плечами я, — просто уйдут к другим якорям… — Покрутятся перед этим, как ужи на сковородке! — Мы сделали все, что могли, мужики… Вряд ли в человеческих силах сделать больше… Клинок. День 6 На обратном пути все молчали. С молчаливого разрешения сосредоточенного и непрестанно хмурившегося Багдада, мы бросились помогать следователям в переноске останков, родители шли рядом с носилками и время от времени утирали набегающие слезы. Медсестра лагеря, словно орлица над орленком, вилась над скорбным караваном, готовая оказать помощь, которая, к счастью, так ни кому и не потребовалась. В лагерь останки пионерок мы по настоянию Багдада решили не заносить. — Ни к чему привлекать к ним лишний ажиотаж, им и так досталось и в жизни, и после ее окончания. За то время, что мы тут прожили, я не припомню ни одного случая, чтобы по лагерю носили что-то на носилках, да еще и накрытое белыми простынями. Ольга Дмитриевна, если вам не сложно, сопроводите родителей через лагерь, а мы с остальными мужчинами зададим кругаля вдоль ограды. Встретимся на остановке. Переход по лесу тоже прошел без происшествий и хоть вынужденные теперь маневрировать с носилками между деревьев ГЭНСы и следователи не высказывали в адрес Багдада и его идеи восторгов и ласковых слов, все понимали, что он был прав. Правда, каждый по-своему. Вот, наконец, и остановка. — Н-да, маловат транспорт… Строго говоря, спохватились мы в самый неподходящий момент. И если родителям это было простительно (вряд ли они были в состоянии думать о чем-то, кроме того, что загадка пропажи их дочерей вот-вот обретет отгадку), а следователей, скорее всего, попросту не успели до конца и во всех подробностях ввести в курс дела, то уж мы-то с Антохой должны были сообразить, что если положить в микроавтобус останки, то места для остальных попросту не хватит, не бросать же кости на пол, под ноги. А ведь нам еще нужно как-то безопасно доставить их в город. — Какие варианты? Не занятый носилками Багдад осмотрел собравшихся на остановке людей. — Мужики, давайте-ка отойдем на импровизированное совещание. Мы послушно чуть отдалились от остальных людей. Родители нас даже не заметили, а вот следователи и обитатели лагеря проводили понимающими взглядами. — Как ни крути, а самый логичный фокус призрачного внимания сейчас — это костяки. Их нужно сблокировать любой ценой. Оставлять их без присмотра — самая большая глупость, которую мы только можем сварганить. Родителей отправляем в город, костяки с ними. А еще с ними вы четверо. Судя по тому, что мы все еще живы, Иерарха среди них… Ну, будем, надеяться, что нет. Родительская любовь — вещь иррациональная и алогичная, будем надеяться, что дочерняя любовь тоже ей мало уступает, так что близость родителей к костякам попридержит их рвение надавать вам по чем придется, даже если Иерарх среди них. Поэтому едете вместе с родителями, ничего, на полу посидите или друг на друге, ничо с вами не случится. А как доберетесь до города, Ольга Дмитриевна организует транспорт за оставшимися тут следователями, с ним Горыня и Гитлер и вернутся. — А если… — Антоха с трудом подбирал слова к складывающейся ситуации, — а если они активируют какие-нибудь якоря тут, в лагере? Неактивированный ведь якорь невозможно найти. Мало ли, выпал удачно волос, завалился в щель между досок и вуаля, якорь. А если Иерарх к этому якорю прыгнет? Прямо в лагерь, разобидевшись на то, что мы костяки увезли? — Ну, тогда я тут душевно прикурю, — улыбнулся Багдад, — но, на самом деле, у нас тут Вилли, водяная, пара домовых и банник в придачу на территории лагеря — отобьемся толпой, я думаю. Да и если наши потеряшки полезут со злыми намерениями в лагерь, то тут мне даже помощь Горыни не потребуется, чтобы с ними договориться — слишком уж ярко мы окажемся на одной половинке доски. Кроме того, я тут при помощи проведенной границы договорился с нашими девочками, что до начала следующей смены они будут по части причинения вреда живущим полными паиньками. Конечно, тот факт, что мы у них останки уволокли их расстроит, но они не оговорили такого условия, когда договаривались, а значит формально причин для того, чтобы счесть договоренность аннулированной, у них нет. Так что фольклорные призраки с какой стороны ситуацию не поверни, будут на моей стороне. Честно говоря, я даже Леру бы с вами отправил, но места в микроавтобусе нет, так что я ее у вас, ребята, в домике оставлю, на тот случай, если вдруг наши девочки сочтут, что договоренность нарушена. Надуюсь — уцелеет. Разработанный Багдадом план, будучи доведенным до Ольги Дмитриевны, был ею, в общем и целом, утвержден, за одним небольшим исключением — начало движения микроавтобуса было изменено на после обеда, который должен был начаться вот-вот. Не будь с нами родителей, Багдад отправил бы нас натощак, так как такая пауза создавала опасность совершенно нежелательного развития событий прямо у ворот лагеря, но наличие пожилых людей вносило свои коррективы. Так что наш вожак пусть и с отчетливым скрипом, но согласился. Правда, возвращаясь на территорию лагеря через ворота, тот выразительно переглянулся с медсестрой. Поймав его взгляд, призрак не менее выразительно кивнула. Не знаю, кто она такая, но если он оставляет на нее четыре костяка, один из которых может быть останками Иерарха, то остается только порадоваться, что эта гетерохромная особа на нашей стороне! Антоха. День 6 — Все не правильно. Маша куда-то подевалась, и в столовой ее не было видно. Поэтому мы просто уволокли один стул от одного из соседних столиков и оккупировали впятером тот, что обычно занимали Маша, Горыня, Гитлер и Багдад. Пришлось потесниться, конечно, но в тесноте — да не в обиде. — Ну и что? — усомнился в весомости причин моего беспокойства Горыня. — Костяки достали. Никто не погиб. Через несколько часов они будут уже в городе, а еще через несколько десятков часов их закопают в освещенной земле и все кончится. Багдад покачал головой: — Помнишь, ты спрашивал, как мы за золотом Колчака охотились? Имею весьма обоснованное мнение, что если бы мы охотились так, как мы тут за костяками полезли, то ты бы сейчас ни со мной, ни с Антохой не разговаривал бы. — Да и тебя бы тут тоже не было, — поддержал я старшего товарища, потому как Арха тоже участвовала в той экспедиции. — И таки какой вывод? — поинтересовался Гитлер. — Вывод прост как пять копеек, — предположил Клинок, — засунуть поглубже мысли о том, что все уже кончилось и быть настороже, верно? А там — вскрытие покажет. — Да, — согласился Багдад, — по части лагеря продолжаем работать до конца смены как минимум, по части города — до похорон. А там, а там посмотрим, на до этого еще дожить надо. Багдад. День 6. Я, постоянно преследуемый ощущением, что делаю меньше, чем должен был бы и гораздо меньше, чем могу, все порывался дать еще какие-то инструкции, советы или еще что-нибудь подобное, но замолк после того, как Антоха заметил, что я одно и тоже пошел уже по третьему разу повторять. Пожелав друг другу ни пуха, ни пера, мы разошлись, вернее, они уехали, а я ушел. Проводив ребят, я отправился в домик. Вернутся они, самое раннее, к ужину, а значит мой факультатив будет ключевым на сегодняшних занятиях. Надо взять какую-нибудь душераздирающую тему, чтобы удержать марку — в конце концов, на этот сезон наша троица закинула уровень проведения факультативных занятий на приличную высоту. Решив устроить некоторый объединенный факультатив, я засел за тезисное изложение плана занятия на этот вечер. За этим занятием меня и застала почему-то отсутствовавшая на обеде Маша: скрипнула дверь, прошелестели легкие шаги и теплые, мягкие руки обвили меня. — Снова занят? Снова работаешь? — Маш… Впрочем, что было, то было — от прижавшейся к моей широкой спине девушки дыхание у меня все-таки засбоило и пришлось прикладывать некоторые волевые усилия, чтобы продолжать подготовку, а не повернуться к легшей мне подбородком на плечо милой головке, не поцеловать ее, не… — А? — У нас ведь смена все еще идет, верно? А значит и факультативы еще никто не отменял. Вы, конечно, со своими походами, вчера внесли свои коррективы, но сегодня-то, надеюсь, никаких походов не запланировано? — Не-а, — помотала головой Маша, сегодня же крайний день смены, какие походы? Но, давай-ка кое о чем договоримся, пока мы наедине и пока ты еще не убежал приводить свои факультативы? — Нет проблем, если ты, конечно, не предложишь массовое жертвоприношение. — Я просто хочу провести сегодняшний вечер с тобой, Багдад, можно? Только ты и я? — Маш, конечно, можно, но давай все-таки условимся, что сегодня ты не будешь меня соблазнять, хорошо? Насколько бы сексуально привлекательным я бы тебе не казался, смена еще не кончилась, ага? Нам эту ночь еще пережить надо и детей завтра домой надо отправить, чтобы все доехали, желательно. А потом… а потом — посмотрим. В конце концов девушка ты красивая и вполне себе сексуальная, как мне кажется, да еще и взрослая к тому же, понимающая, что произойдет дальше, если мы вдруг окажемся в одной койке. — Оказывались уже, — съехидничала Маша, — ничего не произошло. — Слушай, ты! Я тебе сейчас юбку-то задеру и покажу на практике, что произошло бы! — А задери! — А вот фиг! К факультативам готовиться надо! — Ну и готовься! — с плохо наигранной обидой заявила Маша и цапнула меня зубками за ухо. Не укусила всерьез, конечно, но ощутимо прижала, а потом, взвизгнув, увернулась от хлопка по ягодицам, которым я хотел ее покарать за подобное самоуправство. Тема, взятая мной на сегодняшний факультатив, оказалась чрезвычайно успешной — с одной стороны мы рассмотрели физические и химические ловушки, с которыми время от времени приходилось сталкиваться археологам, обсудили проклятия фараонов и то, какими способами с точки зрения современной науки оно могло бы быть реализовано. С другой, чтобы поклонники Горыни тоже не скучали, мы повспоминали мифы и легенды, связанные с археологическими раскопками. А придавили все это правовыми и юридическими вопросами относительно раскопок и принадлежности поднятых в ходе их проведения материальных ценностей. В общем и целом, как мне показалось, планку я все-таки удержал. А потом был поток разнокалиберных вопросов и, конечно же, горн на ужин. — Я тут присяду, если вы не против, — осведомилась медсестра, — подойдя к нашему с Машей столику с подносом с ужином. Мы со старшей вожатой не возражали. — Как дела в лагере, Виола? — поинтересовался я. — Животами никто не мается, если ты об этом, — ответила домовая. — Присмотришь за обстановкой в лагере? — поинтересовалась Маша. — У меня в лагере… есть кое-какие дела вечером, не хотелось бы отвлекаться, в случае чего. Виола покосилась на меня, но я как ни в чем не бывало продолжал уплетать макароны с жаренной рыбой — о планируемых делах Маши я действительно ничего не знал. Ну, ладно, ладно, имел я на этот счет кое-какие догадки, конечно, но все же я не допускал даже мысли о том, что Маша настолько намерена переспать со мной, что теперь она собирается не останавливаться ни перед какими препятствиями в стремлении все-таки достичь желаемого. — Присмотрю, конечно, — наконец, решила Виола, — только ты будь на связи в случае чего, хорошо? — Буду, куда же мне деваться? После ужина мы с Машей возвращались в домик вместе. Я крутил по сторонам головой, но, несмотря на все свои старания, не видел ничего выходящего за рамки повседневной жизни лагеря. — Чего такой хмурый, Багдад? Ты же победил! Радуйся, отметим это дело, Ольга Дмитриевна специально для этого нам тогда коньяк оставила! — Вилли, как дела? — осведомился я в брелок, когда мы со старшей вожатой оказались в домике и исчезла даже гипотетическая возможность того, что кто-то из пионеров увидит, как я при помощи копеечного брелка пытаюсь играть в шпионов. — Хм, — для немца мой вопрос явно оказался неожиданностью, — насколько я понимаю, в лагере все спокойно. А что, думаешь, хозяйки костяков, могут разобидеться на то, что их так беззастенчиво обокрали и полезть напролом, наплевав на все договоренности? Почему тогда они не сделали этого днем? Что-то я не замечал раньше, что солнечный свет им чем-то мешает. — Ну, если честно, то опасаюсь. И про свет ты тоже совершенно точно подметил. Вилли помолчал. — Знаешь, Багдад, у тебя, как у профессионала в своей сфере, конечно, могут быть свои резоны относительно таких прогнозов, не отрицаю, но с моей призрачной точки зрения это было бы довольно здорово, если бы мои бренные останки были бы похоронены в родной земле должным образом. — Что-то ты не демонстрировал этого желания, когда мы решали где тебя похоронить. — Я — это все-таки немного иной случай, Багдад. Фатерлянд меня не ждет, там, наверное, кроме как в архивах про унтерфельдфебеля Вильгельма Ойле и упоминаний-то никаких нет. А тут вон родители, память, все дела. Так что я — это, все-таки несколько иное. Меня так и подмывало поподробнее расспросить Вилли обо всем, что он видел и чувствовал в подземельях старого корпуса, пока следователи доставали останки, но хитрая улыбка Марии Ивановны, лукавость в которой, казалось, можно черпать горстями, меня остановила. Похоже, что-то незапланированное, но активно подозреваемое мной, назревало, причем назревало прямо под боком. — Вилли, если что — кричи. — Ты же в курсе, что я, если что, вопить буду громче всех и прямо тебе в ухо? Появившийся на столе коньяк неожиданностью для меня не стал. Мария Ивановна даже пару шоколадных плиток откуда-то выудила и наскоро наломала. Я же на происходящее смотрел весьма скептически. — Маш… А нам Ольга Дмитриевна не сделает «а-та-та» за запах алкоголя? — Да с чего бы это? Сама же оставила, сказала, что-то в духе «выпьете, когда сочтете нужным», вот мы и выпили. К тому же мы, во-первых, не собираемся нажираться до поросячьего визга, а, во-вторых, не собираемся безобразничать в состоянии алкогольного опьянения. «Ну да, мы тут и на трезвую голову чуть не накуролесили. Пару раз.» — Ладно, Мария Ивановна, наливайте. — Тогда открывай. Старшая вожатая протянула бутылку мне, а сама, поднявшись с кровати, подошла к двери и, на всякий случай выглянув за нее, как Виола не далее, чем вчера, закрыла. Собственно, тут мне и насторожиться бы, но, похоже, я уже начал расслабляться и первый звоночек бессовестно прошляпил. — Просто Маша, хорошо? Мы же, все-таки, наедине. — Хорошо, Маша. Сначала все было нормально и ничто ничего не предвещало: я в положенные для этого по сюжету промежутки времени говорил тосты, травил анекдоты, девушка напротив меня не спеша цедила коньяк, баловалась шоколадкой, очаровательно улыбалась и не менее очаровательно смеялась в тех местах, где это было положено по сюжету. — Жарко, — пожаловалась девушка, пытаясь устроить себе вожделенное движение воздуха, взмахами изящной ладошки перед личиком. На то, что она расстегнула пару пуговиц форменной рубашки, я внимания не обратил. — Тебя, наверное, коньяк греет, — попытался неуклюже сострить я. — Х… хочешь сказать, что я пьяная, — нетрезво и ненатурально возмутилась старшая вожатая, — я… я трезвая! Девушка сделала попытку подняться, и ей это даже удалось, а вот устоять на ногах оказалось несколько сложнее — не удержав равновесия, Маша стала падать. Вздумай я действовать сознательно — я бы скорее всего не успел, но с кровати я взлетел раньше, чем до затуманенной коньяком головы успела добраться суть происходящего. Словом, девушку я все-таки поймал, а вот удержать не смог — алкоголь в крови подвел и меня — вдвоем мы и шлепнулись на пол под веселый Машин смех. — Не очень-то вы ловки, сударь, — все еще с улыбкой заявила мне лежащая в моих объятиях старшая вожатая. — Не очень-то я и трезв, — ответил я, пытаясь осознать особенности диспозиции. Диспозиция выходила весьма двусмысленной. Падали мы вроде как на бок, при этом я старался повернуться так, чтобы грохнуться на пол спиной, а Маша чтобы приземлилась на меня. Однако когда все успокоилось спиной на досках почему-то лежала старшая вожатая, а я нависал над ней. По всему получалось, что я вполне мог шваркнуться прямо на девушку и даже не осознать этого. — Тебе не тяжело? — осведомился я. — Не-а, — ответила старшая вожатая, помотав для верности головой, — мне — хорошо! Поцелуй меня. Я повиновался. Хорошенько напоенный действительно неплохим коньяком мозг соизволил потормошить меня только в тот момент, когда Маша выскользнула из расстегнутой мной блузки. На одну руку я опирался, чтобы девушке не пришлось терпеть мой живой вес, а вторая была обнаружена мной вполне по-хозяйски лезущей старшей вожатой под юбку. Но хуже всего было то, что мы целовались, и, судя по тому, как это делала Маша, она была вовсе не против моих, хозяйничавших по ее телу рук. — Маш, что мы делаем? — Не знаю. Но давай не будем останавливаться. Не зря же я тебя коньяком поила? — Маш, если женщине нужен коньяк, чтобы перевести мужика в горизонтальное положение, значит она либо тупая, как пробка, либо плоская, как доска и при этом страшная, как все смертные грехи хором, либо это какой-то неправильный мужик… — И? — Ты вот точно, не плоская, я проверял… Блин, когда у нее грудь обнажиться успела? Стоит заметить, что в такой степени раздетости я старшую вожатую за все время, что мы прожили в одном домике, видел впервые. И зрелище мне это весьма нравилось, настолько, что мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы воспротивиться притяжению полуобнаженного, великолепно сложенного тела. –…и не страшная, — продолжил я, — я тебе неоднократно говорил, что считаю тебя красивой, и не тупая, по крайней мере, не производишь такого впечатления ни на чуть-чуть. Но сейчас действительно не время и не место, Маш, извини. Я пойду проветрюсь, если ты не против. Маша против не была. Но сопроводила она это таким взглядом, что я понял, что с гораздо большим восторгом она бы встретила разворот событий при котором я бы набросился на нее, срывая с девушки остатки одежды и овладел бы ею прямо на полу. «Так, — решил я, припомнив пояснения Виолы относительно моего собственного лечения, — надо идти сдаваться медсестре. Пусть она меня хоть наручниками к батарее в медпункте пристегнет, если иных способов ограничить мое желание трахнуть кого-нибудь не найдется, не может же такое положение вещей продолжаться вечно. Да даже если и не найдется иного выхода — все равно смена завтра закончится и там уж… держись, Мария Ивановна, получишь, то, чего хочешь!» И, в полном соответствии с принятым мной решением, я отправился в медпункт. В полном соответствии с законом подлости — дойти дотуда я не смог. Из темноты прямо на меня выскочила Лера с большим махровым полотенцем в одной руке и несессером с туалетными принадлежностями в другой. — О, привет! — Обрадовалась девушка встрече. — Слушай, Багдад, ты не мог бы мне немного помочь? — Что, — я скептически оглядел «снаряжение» девушки, — спинку потереть? — Нет, с банником договориться. После захода солнца баней же пользоваться нельзя, а в душевой горячей воды нету, а холодной водой твою краску смывать то еще удовольствие. А Горыню я что-то найти не могу, и в домике его нет. — Ну, что ж, — пожал плечами я, — коль скоро я тебе эти неудобства организовал, то мне их и разруливать. Пойдем. Банник упорствовать не стал. Тут бы мне насторожиться, но я не мог допустить даже мысли о том, что банник что-то такое вычудит. Нет, я, конечно, понимал, что уступает он баню без долгих уговоров не без какого-то умысла, но насколько этот умысел будет коварен я тогда, занятый своими мыслями, даже не подозревал. А зря. — Я тебя на улице подожду, если ты не против, хорошо? Находиться даже в предбаннике, на расстоянии одной двери от обнаженной Леры мне казалось слишком опасным. Поэтому я и вышел на улицу и приземлился на лавочку, тщательно отгоняя от себя мысли о том, что в эти секунды девушка в предбаннике снимает с себя одежду и красивое молодое тело остается совершенно нагим. Банник нарисовался рядом со мной минут через пятнадцать, ну, край — через двадцать. Вышел, намеренно скрипнув дверью, подошел, присел. — Что человече, даже не полюбуешься на девицу? — кивнул хозяин бани на окошко. — Налюбовался в свое время, — хмуро ответил я, — пусть моется спокойно. Хозяин бани покосился на меня, вздохнул и, пробурчав нечто в духе «Ну вот, опять все приходится делать, самому», встал и отправился к бане. — Слышь, банник, — окликнул я его, когда он почти дошел до двери, — ты мне смотри там. Не дай бог ты ей чего… Банник остановился, обернулся и, приняв соответствующую случаю позу, со всей возможной серьезностью заявил: — Торжественно обещаю, что собираюсь только пошалить! Нормально все с твоей зазнобушкой будет, чуть-чуть, по мелочи — не в счет. Я успокоился. «По мелочи», конечно, в понимании банника и человека могут быть кардинально отличными, но лишь до тех пор, пока банник этого человеку не пообещал. Пообещав же, он переходил на моё поле и тем самым соглашался на налагаемые мной ограничения на предмет «по мелочи». Окошко, через которое мне по сюжету полагалось подглядывать за Лерой, открылось и оттуда высунулась хорошо знакомая голова: — Багдад! — А? — Багдад, я… я… я, кажется, занозу поймала… «Вот подлец! В бане, в которой обитает банник, ни одна заноза без его ведома от деревяшки не отщепится». — Ладно, сейчас приду. Однако не тут-то было. Банник преградил мне путь из предбанника в парное отделение. — Не пущу! — С чего это вдруг? Ты ж, вроде, разрешил! — Помыться да попариться — разрешил, а вот шариться в одежде там, где этого делать не следует — не разрешал! — Банник, уймись, ну я же всего лишь туда и обратно. — Не пущу! — Да, что б тебя! Пришлось в темпе раздеваться, беспорядочно скидывая одежду на лавку рядом с Лериной. — Ну, что, доволен, призрачная твоя душонка? Пускай теперь! — Вот теперь — пущу! А то шастают тут, понимаешь, как у себя дома… — Извини, что в таком виде, — первым делом попросил я прощения у девушки, оказавшись в парной, — банник, черт полупрозрачный, одетым не пускал. — Да я слышала, как вы препирались, — девушка всхлипнула, — больно… — Ща все сделаем, — пообещал я ее, — давай, показывай. «Ну, банник, ну, падла!» Заноза притаилась в ягодице девушки, как раз там, где она переходила не просто в упругое, словно выточенное искусным резчиком, идеальное бедро пловчихи., а в его внутреннюю сторону. — Вот… тут… Еще раз возложив на банника матерную трехэтажную конструкцию, я сказал девушке: — Неудобное место, но ничего, достанем, ты только чуть вперед наклонись. Девушка повиновалась, упершись руками на полок, а я присел позади нее на корточки, стараясь не зацикливаться на том, что открывалось мне между чуть разведенных ее бедер. Заноза торчала из кожи маленькой черной точечкой. Вздохнув, я потянулся к ней языком, нащупал, ощущая ароматы мыла и чисто вымытого тела, приник губами и, аккуратно, захватив передними зубами, избавил Леру от ее неприятности. — Ну вот, а ты боялась, сообщил я ей, выплюнув занозу и, повинуясь порыву, поцеловав попу девушки. — Что, уже все? Лера провела ладонью по коже и, с такого ракурса, да еще и с дистанции «практически в упор» это выглядело очень эротично. А потом я совершил ошибку — выпрямился. Девушка тоже решила встать в полный рост, но оттолкнувшись руками от полока, не видела, что у нее за спиной находится препятствие — я. Лера на краткий миг оказалась плотно прижатой спиной к моей груди, но то ли не сообразила, то ли не успела отодвинуться, а потом было уже поздно — она оказалась в плотном кольце моих рук, ее шея и плечи покрывались поцелуями, а сама она лишь скользила пальчиками по моим рукам, но скорее изучая, чем с целью разомкнуть их плен. — Э… э-это то, что я думаю? — осведомилась девушка, чуть шевельнув спиной и ощущая, как я упираюсь в нее сзади. Для этого ей пришлось повернуться, чтобы попытаться кинуть взгляд на меня через плечо, и это стало уже ее ошибкой. Теперь, занятая поцелуем со мной, она не могла даже закричать, а мои руки, до того игравшие с упругой податливостью ее груди, скользнули вниз по плоскому животу, туда, где под аккуратной интимной стрижкой сходились стройные ножки Леры. Оказавшись в ласковом плену моих рук, девушка мычала что-то неразборчивое мне в губы, извивалась всем своим стройным телом и то сжимала мои пальцы бедрами, то снова раздвигала их, позволяя ласкать себя вновь и вновь. Хоть это и было довольно предсказуемым, но я все же с некоторым удивлением понял, что если дело сейчас дойдет до секса на полном серьезе, то мне суждено стать первым в жизни Леры мужчиной. Девушка прервала поцелуй. — А… А… атпу… сти… ме… ня… — тяжело дыша, наполовину прошептала, наполовину простонала она, а когда я выполнил требуемое, опустилась на нижний полок лицом ко мне и, секунду порешавшись, одним решительным движением развела колени в стороны, — продолжай… Наверное, все же какой-то не осознаваемой даже мной частью сознания ситуацию я все-таки контролировал. Хотя бы потому, что не набросился на ставшую в одночасье доступной и возбужденной Леру. Вместо этого я продолжил, устроившись между ее ног, ласкать партнершу руками, покрывая одновременно поцелуями плечи и грудь девушки, время от времени охватывая торчащие, словно гвоздики, соски и даже чуть прикусывая их иногда — в такие моменты непрерывно стонущая Лера просто кричала в голос, но на то, чтобы понять, насколько это может быть опасно, меня уже не хватало. — У меня… никогда раньше… ничего такого… не было… Багдад… Ах… Она то шептала мне всякую поощрительно-возбуждающую чушь на ухо, то говорила ее в полный голос, стискивая меня бедрами. Руками она то пыталась обнять меня, то охватывала мне голову, плотнее прижимая ее к покрываемой ласками груди, то скользила пальчиками вниз, явно не умело пытаясь своими ладошками вернуть мне хоть долю того удовольствия, что ей доставляли мои руки. — Да… Да… Да, пожалуйста, еще, не останавливайся, да… Чем дальше — тем нечленораздельнее и громче становились стоны и вскрики Леры, тем беспорядочнее становились движения ее рук, тем сильнее она подавалась навстречу моим ласкам своим пылающим лоном. Одновременно с этим, она то шепотом просила меня не останавливаться, то во весь голос, иногда срываясь на крик, требовала прекратить, апеллируя к тому, что больше не может. — А-а-айха-а-а-а… А-а-а! А-а! А-а-а-а! А! Переживая первый в своей жизни оргазм, она уперлась мне в грудь кулачками и так стиснула меня бедрами, будто хотела вытолкнуть из своего личного пространства, чтобы ничего не мешало ей наслаждаться пробегающими по телу разрядами электрического тока. Я же наоборот, обхватив ее, прижимал к себе, в основном, чтобы не дать свалиться с полока в то время, когда она явно утратила контроль над осознанием происходящего. А еще секунду спустя дверь в парную скрипнула и там разом стало людно. Крайнее, что я успел сделать — так это дотянуться до лежащего на полоке Лериного полотенца и хоть немного прикрыть им ее наготу. — Леру не трогайте, — бросился я на ее защиту, — это… это все моя вина… — Разберемся, — пообещали мне, а потом на моих руках протрещали наручники. Никогда раньше мне не приходилось одеваться со скованными браслетами руками. Весьма неудобно, доложу я вам. Пока я втискивал себя в одежду, Ольга Дмитриевна увела куда-то закутанную в полотенце Леру. Девушка выглядела растерянной и обескураженной и явно не вполне понимала ни происходящее вокруг, ни то, что ее, вообще-то, пытаются успокоить. Антоха. День 6 К бане мы с Горыней и Гитлером подоспели тогда, когда там все основные события уже не то, чтобы закончились, но неотвратимо приобрели чрезвычайно неприятный, чтобы не сказать откровенно опасный поворот. Кутающуюся в полотенце пионерку вывели из бани первой — ее сопровождала Ольга Дмитриевна, она что-то безостановочно говорила девушке, та лишь слабо кивала или мотала головой. — Тут произошло таки какое-то дерьмо, — правильно оценил происходящее Гитлер, крутя головой на все триста шестьдесят градусов, — а где Багдад? Черта с два поверю, что он такое пропустил. — Вон он, — проронил Горыня. Багдад, судя по тому, что его выводили из бани явно не очень аккуратно одетого и с наручниками на запястьях, происходящее не то, что не пропустил, но вполне себе в нем участвовал. Его опекали всего лишь пара рослых полицейских и мы даже успели рвануть на выручку, намереваясь сначала отбить вожака, а уже потом разобраться в происходящем, как тот повернулся к нам и, поймав мой взгляд, произнес губами всего лишь одно слово. Всего лишь одно, но мне его хватило, чтобы затормозить самому и повиснуть на плечах у парней. «Смена», — прочитал я по губам Багдада. Сейчас самое главное — дотащить до конца смену, а себя самого, как всегда, Багдад ставил на ступеньку ниже приоритетом. — Смена заканчивается завтра, ребят, — сказал я оторопевшим от моей остановки и попыток задержать их ГЭНСам, — чтобы тут не произошло, если мы сейчас прозеваем удар, то оно окажется зря. А как смена вернется обратно в город, так можно будет и Багдадом заняться. Он нам не простит, если мы сейчас лагерь бросим. — Он не мог, — покачал головой Горыня, — я не верю… — Совершенно с тобой согласен, друг мой, — согласился Гитлер, — Багдад просто не мог сделать ничего такого, таки потому, что он не мог этого сделать никогда. Но Антон прав — надо дотащить смену, а потом… потом и Багдада вытащим. Какой план действий, Антон? Багдад вроде тебя за ведущего оставлял. — Медсестра, что была сегодня в «Звезде Давида» — фольклорный призрак. Багдад явно неспроста вытащил ее участвовать в фигуре, если из кого и вытряхивать правду о том, что тут произошло, то только из нее. Банник, конечно, тоже вариант, но нас в баню сейчас попросту не пустят, поэтому поговорим с ней. Кто в курсе, где она живет? — В медпункте и живет, — мрачно ответил Горыня, — пойдемте, тряхнем нашу дорогую Виолу на предмет какого хрена тут произошло.