Everyone needs AU

      Бывает так, что вроде бы день не предвещает беды, и тут р-раз! — ты по уши в дерьме. Беда случилась с тридцатисемилетним Адрианом Агрестом. Он в кои-то веки уладил нескончаемые рабочие дела и хотел поспать хотя бы несколько часов: неделя выдалась утомительной. Но мечты не сбылись. Мужчина только вышел из ресторанчика, где завтракал с возможными деловыми партнерами, как позвонили из лицея: его шестнадцатилетняя дочь Эмма пропустила занятия. Адриан удивился: девочка всегда слушалась, любила учиться, и чтобы прогуливать… Нужен серьезный повод.       Адриан набрал номер Эммы. Ответа не было. После четырех попыток и череды длинных гудков, мужчина забеспокоился. Но звонить Сабрине Рекомпри — без пяти минут начальнику полицейского участка, к которому относился район — рановато, лучше сначала расспросить домашнюю прислугу. Вдруг кто-то что-то заметил или слышал?       Он примчался домой… и обомлел. В холле возле бывшего отцовского кабинета — Габриэля Агреста пятнадцать лет как не было в живых, — столпилась прислуга, а из-за двери доносился горестный плач.       —Что здесь происходит? — громко поинтересовался Адриан. Женщины синхронно вздрогнули от неожиданности и обернулись.       — Мадемуазель сидит в кабинете уже три часа!       — И постоянно плачет!       — Мы не можем войти!       Адриан едва разбирал, что они тараторили. Наконец он встретился взглядом с Розалин — пожилой дамой, которая работала на семью Агрест уже больше двадцати лет, сначала простой горничной, потом экономкой.       — Эмма хотела взять бумаги из вашего сейфа. Говорила, документы нужны для университета, — Розалин вдруг запнулась, и на лице проступил испуг. — Может… девочка… заглянула в них?       Адриан побледнел.       — Разойдитесь по комнатам! Я сообщу через Розалин, если что-то понадобится.       Прислуга недоуменно переглянулась, но послушно оставила Адриана наедине с экономкой.       — Я представлял объяснение по-другому, — вполголоса сказал он, прислушиваясь к плачу за дверьми кабинета. — Не думал, что этот день наступит именно сегодня.       — Когда-нибудь пришлось бы рассказать, — обеспокоенно ответила Розалин. — Мне побыть с вами, месье Агрест?       Адриан вздрогнул.       — Нет. Я должен сам. Просто оставьте нас, — он слегка поморщился. — И, пожалуйста, Розалин, не обращайтесь ко мне «месье Агрест». Вы же знаете…       Экономка молча кивнула и тихонько удалилась, оставляя Адриана один на один с испытанием.       Лучше бы жизнь была прежней. Но не было смысла оттягивать неизбежное. Адриан призвал мужество, а затем уверенно подошел к двери кабинета. Дернув ручку и с удивлением обнаружив, что дверь не заперта, он тихо вошел…       Обстановка почти не изменилась за много лет. Это было данью уважения великому кутюрье и основателю модного дома Gabrielle. Возможно, старший Агрест был отвратительным отцом, да и человеком малоприятным, но личность не умаляла успехов. Он рано взлетел на вершину модного Олимпа и скоро сгорел, а после смерти остались много неразрешенных дел, море женских слез и — по особому распоряжению президента Франции — двухдневный национальный траур.       Эмма нашлась быстро: девочка сидела на полу, уткнувшись лицом в прижатые к груди колени. Вокруг веером валялись бумаги. По левую руку от нее висела картина-тайник. Когда-то со стены загадочно улыбалась гостям Эмили Агрест, а после встречал бывший владелец особняка. Портрет написали посмертно, а за основу взяли фото для глянцевого журнала. Маринетт сказала, что с портретом ей легко работается, вот только копия так и не заменила живого человека, а потом картина вовсе стала не нужна. Адриан хотел вернуть полотно с изображением матери, но дедушкин портрет уж очень нравился Эмме. Хотя... уместно ли называть старшего Агреста дедушкой?       Он приблизился и осторожно опустился на пол рядом с Эммой. Девочка не пошевелилась, продолжая горько плакать. Адриан глубоко вздохнул, собрался силами и заговорил:       — Милая, я знаю, ты очень сильно потрясена и расстроена… но нужно обсудить… случившееся.       В глубине души он понимал: бардак на совести Маринетт, и то, что разгребает он, несправедливо. Да только какой с мертвой спрос?       — Это ложь! — громко всхлипнула Эмма. — Так просто не может быть!       — Чтобы понять, чего не бывает, пойми, у чего нет права быть, — ответил Адриан и удивился. Обычно он выражался менее заумно.       — Мне позвонили… из университета… сказали… что произошла путаница… с документами…       — Знаю, я собирался сегодня отвезти бумаги.       — Я решила, что сама отвезу… Взяла папку… Мне просто стало любопытно… И я… И я… — запричитала девочка, а затем разревелась еще сильнее.       Адриан тяжело вздохнул и едва не стукнул кулаком по плитке пола. Ох уж эта самостоятельность! Нет, похвально, конечно, — Эмма решает свои проблемы. Но не в этом случае… Эмма встрепенулась и подняла голову. Мгновение – и она вцепилась в мужскую рубашку, почти рванув Адриана на себя.       — Это ложь! Обман! Скажи, что обман! — затараторила Эмма, и сердце сжалось от вида ее заплаканного лица.       — Что именно обман, дорогая? — нарочито спокойно поинтересовался Адриан.       Эмма судорожно сглотнула и не глядя кивнула на рассыпанные документы, точнее, один из них. Проследив за жестом, Адриан призвал на помощь выдержку и недрогнувшим голосом ответил:       — Да. Это правда.       Эмма вновь громко всхлипнула и уткнулась в рубашку. Нужно отвести девочку наверх, позволить выплакаться, но теперь Адриан не послушал внутренний голос. Сколько раз он плакал один? Не счесть. Только он знает подлинную историю без прикрас и преувеличений.       — Но ведь так не бывает! — вновь заговорила она сквозь слезы. — У моих друзей… знакомых…       — Жизнь очень непростая, — ответил Адриан, обнимая Эмму за плечи. — С точки зрения биологии это родство совсем не плохо.       — Но мы же одна семья! А в семьях... это... не принято!       — Ну… Агресты необычная семья. Видимо, и тут отличились, — криво усмехнулся мужчина. Впрочем, положение совсем не смешное.       Каково знать, что отец на самом деле твой единокровный брат? А мама родила от свекра?       — Но ведь ты рассказывал много о вас с мамой! Говорил, что вы очень любили друг друга! Неужели ты врал?!       — И да… и нет, — уклончиво ответил Адриан, стараясь не растерять остатки выдержки. — Любили… поначалу.       Эмма вдруг перестала всхлипывать, отстранилась, посмотрела на него, и мужчина снова смутился.       Даже спустя много лет Адриан дивился причудам Матушки-Природы. Эмма была точной копией Агреста-старшего, хотя невообразимо прекрасную синеву глаз унаследовала от матери. Но теперь смущала не внешность. Воспитанный холодным отцом Адриан даже годы спустя плохо утешал людей и терялся при виде слез.       — Расскажи! — тихо, но с жаром попросила Эмма. — Я хочу знать. С начала и до конца.       Понимая, что назад пути нет, Адриан собрался и осторожно начал подбирать слова…       Он и Маринетт в самом деле поженились по любви. Но через два года поняли, что любовь была к выдуманному идеалу. Да, они не ругались из-за бытовых неурядиц, как Алья и Нино. И не ревновали, как Хлоя и Лука, — которые вообще непонятно как стали парой. Адриан и Маринетт просто однажды встретились взглядами и поняли, что не любят друг друга. Ни капельки.       Маринетт еще сохраняла видимость отношений, а он махнул рукой. Адриан частенько задерживался после работы, иногда приходил под утро и не скрывал, что погуливает. Зачем, ведь тайное давно уже явно? Возможно, Маринетт было больно и обидно, но он думал о себе.       Когда он решил подать на развод, по дому поползли шепотки. Мол, уж больно невестка старшего Агреста дружит со свекром. Адриан сначала отмахивался: конечно, отец тепло относится к Маринетт — она много работает, вкладывается в семейное дело. И верил отговоркам, пока не увидел сам.       Он вернулся домой после полуночи и заметил, что Маринетт идет по коридору в одном пеньюаре. Вот только не в супружескую спальню, а на третий этаж. Мужчина смутился: они не вторгались в отцовскую половину дома без надобности. Но проследил и заглянул в щелку незапертой двери. Зрелище было недвусмысленно. У Маринетт Дюпен-Чен тоже был любовник — свёкр. Адриан спустился в гостиную и долго приходил в себя, для успокоения откупорив бутылку бренди…       На следующее утро он пришел к отцу и потребовал объяснений. «А что ты хочешь услышать?» — совершенно обыденно поинтересовался тот. — «То, что правильно я не разрешал тебе жениться? Или что ты мразь, которая делает больно моей любимой?» Подобное заявление словно обухом ударило по голове, невольно пробуждая и гнев, и ревность, и, казалось, давно позабытую страсть. «Не осчастливил женщину — не мешай другому», — посоветовал Габриэль Агрест, но Адриан взбунтовался. Маринетт он не уступит...       Семейная жизнь превратилась в ад. Адриан сыпал обещаниями, уговаривал, стыдил, угрожал, даже запирал жену на ночь в спальне. Однажды он и Маринетт подрались, причем бывшая Леди Удача вошла во вкус, и, если бы не примчался отец, быть бы Адриану калекой до конца жизни. Тем вечером Маринетт расставила точки над i: свобода — желание мужа, а значит, у жены совесть чиста. Озлобленный Адриан наблюдал, как она собирала вещи, попутно ломая, разрывая и разбивая напоминания о совместной жизни, от фотографий и заканчивая фарфоровыми безделушками. Маринетт ушла, но Адриан не признал поражение. Она еще вернется...        — Но вы... но вы потом были вместе? — прервала рассказ Эмма.       — Я порвал больше тридцати формуляров о расторжении брака, — Адриан не добавил, что считал эти поступки ребячеством.       —Ты думал вернуть маму, да?       — Думал. Но стало только хуже.       Повисло неловкое молчание.       — А как же я? — вновь заговорила Эмма. — Откуда путаница со мной?       Адриан понурился.       — Один идиот решил, что в любви и на войне любые средства хороши, — тихо пробормотал он и почувствовал себя особенно гадко.       Маринетт хотела съехать немедленно, однако Габриэль отговорил. Чтобы насолить Адриану, она демонстративно поселилась в отцовской спальне. От криков и ругани дом ходил ходуном. В тот день они тоже сцепились, а потом Маринетт побледнела и потеряла сознание. Напуганный Адриан забыл про упреки, подхватил жену и помчался в больницу. После обследования врачи заключили, что Маринетт беременна.       Адриан буквально потерял почву под ногами: ребенок точно не имел к нему отношения. Но тут же придумал идеальный, по его мнению, способ отомстить за посягательство на свою женщину. Привезя растерянную Маринетт домой, Адриан заявил: разногласиям конец, он и жена скоро станут счастливыми родителями. Он приписал отцовство себе и приготовился смаковать растерянность конкурента.       На удивление, отец ни словом, ни жестом не выразил недовольства. Чего нельзя было сказать о Маринетт. Проклятья посыпались, как из рога изобилия. Женщина кричала, что сделает аборт, и младший Агрест уже приготовился злорадствовать: получайте, cher papa, поделом. Но, видимо, однажды надев Кольцо Нуара, обручился с Неудачей навеки. Габриэль Агрест не только отговорил Маринетт, но и пообещал помогать, хотя сын очень сомневался в искренности намерений. Но победа была завоевана...       Время понеслось с бешеной скоростью, и наконец Маринетт разрешилась от бремени. Пока Адриан с театральной улыбкой принимал поздравления, отец отдал распоряжения адвокату. Через несколько дней Габриэль Агрест с самодовольной улыбкой показал сыну копии свидетельства о рождении Эммы — Маринетт нарекла новорожденную дочь Эммой — и завещания. При виде графы «отец» Адриан стиснул ладони в кулаки и процедил: «Это ничего не меняет». И молча покинул кабинет, но уже продумывал ответную месть...       — Ты специально?! — ужаснулась Эмма. — Просто чтобы досадить маме и...       Она запнулась, но Адриан понял.       — Чтобы досадить отцу. Знаю, оправдываться бесполезно, но я виноват.       Эмма всхлипнула, а затем понурилась.       — Получается, мама хотела сделать аборт…       — Ну, сгоряча, — тут же поспешил разубедить Адриан. — Ты же помнишь, как сильно она любила тебя? И отец… твой отец очень тебя любил.       Слова словно комом застревали в горле и причиняли почти физическую боль.       — Я его совсем не помню, — тихо сказала Эмма. — Точнее, я не уверена, что помню именно его.       — Понятно, что ты смущаешься, — согласился Адриан. — Когда он умер, тебе не было и годика.       …Счастливые отец и Маринетт возились с малышкой Эммой, а он захлебывался гневом вперемешку с горечью и умолял Небеса: «Да остановите вы уже безобразие!» И высшие силы услышали. Здоровье Габриэля Агреста стремительно ухудшилось. Как бы не хлопотала Маринетт, смерть наступила — известный модельер скончался от сердечного приступа ровно за месяц до первого дня рождения дочери.       После известия Адриан неожиданно задышал полной грудью. Слава богу! Наконец-то жизнь вернется в прежнее русло! Он обещал, что закроет глаза на все. На то, что имущество отписано любимой женщине и дочери, а сыну досталась небольшая доля годового дохода от деятельности модного дома. Что Маринетт потом два года не снимет траур. Адриан верил, что она посмотрит прежним любящим взглядом. Он вырастит маленькую сестренку как дочь и полюбит её без оглядки на прошлое. Однако и тут ошибся.       Они не развелись — причина для развода исчезла. Даже со временем спокойно поговорили и примирились. Отношение Маринетт потеплело, почти как в коллеже, а Адриан достойно растил малышку Эмму. Вот только любовь не вернулась. Маринетт осталась непреклонна: в сердце — равно как и в постель — она больше не пустила. Уж слишком сильно любила Габриэля и не торопилась расставаться с чувствами...       — А я думала, так только в кино бывает, — восхищенно пробормотала Эмма.       — Я тоже думал, — неловко почесал затылок Адриан. — Точнее, не верил... что так можно.       — Парни верят своему мнению, даже если реальность перед носом, — саркастично ответила Эмма, поднимая голову и глядя на «отца». — И все-таки... ты любил маму?       — И люблю, — подтвердил он. — Хоть она уже давно покинула нас...       Маринетт Дюпен-Чен пережила любовника на три года. Просто однажды вечером заснула и не проснулась. Адриан добивался экспертизы за экспертизой: он не верил, что Маринетт наложила на себя руки. Но ответ был один — причина естественная. Синдром внезапной смерти во сне. «Врачи прошлого столетия сказали бы, что ваша жена умерла от тоски», — приписал на полях в отчете один из патологоанатомов. Адриану хотелось рвать и метать.       Он не верил, что Маринетт бросила его разгребать бардак, да еще и повесила на шею чужого ребенка. Он подумывал распродать акции модного дома, а Эмму, объяснившись, отдать на воспитание чете Дюпен-Чен. Он хотел избавиться наконец от боли, зажить по-человечески. Страдания приглушал алкоголь, поэтому Адриан все чаще запирался в спальне с бутылкой.       Однажды, выйдя из очередного запоя, он вспомнил об Эмме и пошел проведать ее. На дворе была глубокая ночь. Кроватка в детской оказалась пустой, и он ужасно испугался. И бросился на поиски. Адриан оббегал особняк и уже хотел поднять прислугу, но внезапно вспомнил, где еще могла находиться девочка.       Догадка была верной: Эмма оказалась в бывшей отцовской спальне, которую последние годы занимала Маринетт. Она горько плакала на широкой постели и обнимала сиреневую шелковую подушку матери. Адриан осторожно присел рядом и робко погладил Эмму по светловолосой макушке. Девочка встрепенулась, подняла полные слез синие глаза, а потом прижалась и запричитала, как ей одиноко и как она скучает по маме.       На мгновение Адриан даже растерялся, но в голове замелькали воспоминания. Он тоже не находил места после смерти мамы, несмотря на четырнадцать лет, и сам в слезах прибегал в эту спальню. Отец, несмотря на невероятную усталость и замкнутость, кое-как утешал. Даже разрешил остаться на второй половине кровати до утра... Адриан больно прикусил щеку изнутри, чтобы не разреветься, обнял малышку и забормотал утешающую чушь….       Очнулся утром, с мирно посапывающей под боком Эммой. Он чувствовал себя полным идиотом. Разве это девочка виновата, что осиротела? Эмму знают как его дочь, публика не поймет, если отдать сестру её бабушке с дедушкой. Да и не в малышке дело. Еще раз взвесив «за» и «против», Адриан пересмотрел свою жизнь.       Прежде он бросил отцовский бизнес на Маринетт, которая плавала в деловых отношениях, как рыба в воде, но теперь стал ответственнее. И со временем, при помощи Натали, достаточно освоился в модном доме. Конечно, приглашенные дизайнеры не отличались полетом мысли отца или Маринетт, но прибыль приносили стабильную.        Адриан учел ошибки, припомнил собственные ожидания и постарался стать для Эммы если не лучшим, то просто любящим отцом. Не без ошибок, конечно, однако преуспел. Эмма души в нем не чаяла и надолго не расставалась. Адриану поменял несколько раз рабочий график и даже выделил в кабинете особую зону для игр. Он старался, чтобы у Эммы было нормальное детство, и получалось неплохо.       Не зря говорят: кровь не водица. Сначала девочка проявила способности к музыке. Под присмотром преподавателя она с удовольствием играла на старом рояле. Иногда при звуках гаммы Адриана передергивало от воспоминания о собственных ненавистных занятиях. А иногда он думал, что отец наверняка бы лопался от гордости, если бы знал, что музыкальные пристрастия передались хотя бы дочери.       В начальной школе Эмма почти сразу стала «королевой поделок». Она вечно что-то мастерила, засыпала учителя вопросами и постигала самые разнообразные способы. Адриан не удивился. Маринетт постоянно шила, вязала или клеила, а отец был мастером аппликаций и сам отделывал бисером платья или костюмы.       В девять Эмма не бросила занятия, но вдруг открыла страсть к рисованию. Чтобы не зарывать талант в землю, Адриан вызвонил Натаниэля Куртцерберга, теперь довольно известного художника, и упросил позаниматься. Первые три года уроки шли хорошо, пока в один прекрасный день Натаниэль не заключил, что Эмма хоть и талантлива, но не тяготеет к созданию живописных полотен.       — Твоей дочери нравится дизайн одежды и интерьера. Что с дедом и матерью — известными модельерами — неизбежно, — усмехнулся он, а Адриан едва не проболтался.       В тот вечер он отвел Эмму в библиотеку и показал несколько старых скетчбуков отца и Маринетт. Листая их, девочка восхитилась и твердо решила пойти по стопам матери и деда. «От судьбы не уйдешь», — подумал Адриан, но не возразил. Эмма так увлеклась дизайном, что грезила днем, когда станет полноправным членом команды в доме моды. Манера так сильно походила на родительскую, что Адриан невольно загордился. Значит, бренд Gabrielle в скором времени ожидает второе рождение. Спустя много лет он подсказал Эмме учиться в Школе при Синдикате моды. Именно в это учебное заведение она собиралась отнести документы...       — Собственно, так и было, — наконец закончил Адриан и устремил взгляд на девочку.       Эмма смотрела куда-то вдаль, пытаясь осознать услышанное.       — Понимаю, звучит ужасно. Если честно, я не представляю, каково тебе. Я поступил опрометчиво, и ты не должна… и вообще…       — Дети не в ответе за грехи родителей? — подсказала Эмма.       — Вроде… того… — согласился Адриан.       Она с минуту молчала, а затем разразилась нервным смехом.       — Почему я хочу хорошенько тебе врезать? — отсмеявшись, Эмма отерла слезы.       — Поверь, ты имеешь полное право. Я даже сопротивляться не буду, — смиренно ответил Адриан, понимая, что вряд ли полностью искупит вину.       Какое-то время они сидели в тишине. Адриан обдумывал, как продолжить разговор и как поведет себя девочка.       — Понимаю, вопрос очень глупый, но... — осторожно начал он, — что ты будешь делать?       — Не знаю, — девочка пожала плечами. — А ты бы как поступил?       — Ну-у… я просто забыл бы.       — А если бы я вернула на места?       Адриан открыл было рот, но не произнес ни звука. Признаться, обнародовать семейную историю он опасался. Агрест и так был лакомой мишенью для фотокамер, каждое неосторожное слово печатали в глянцевых журналах.       — Я поддержу любое решение, — Адриан понимал, что так правильнее, и не показал страха.       Он ожидал чего угодно, однако Эмма вдруг прильнула, как в детстве, и взяла за руку.        — Нужно все хорошенько обдумать. Ты учил меня не пороть горячку и разбираться обстоятельно.       — Мудрое решение, — согласно кивнул Адриан, чувствуя небольшое облегчение…       Это будет не последний разговор. Адриан снова извинится, и Эмма искренне простит. В двадцать один она встанет у руля модного дома Gabrielle как полноправная владелица, и Адриан — с разрешения, разумеется, — расскажет о настоящем отце в газетном интервью. Статья наделает шума, польется грязь, но сестра поддержит, и вместе постепенно они преодолеют бурю. Эмма все равно будет звать Адриана папой — в узком кругу, но на людях с гордостью назовет себя дочерью Габриэля Агреста и Маринетт Дюпен-Чен. И ни капельки не будет стыдиться.