Everyone needs AU

      Габриэль Агрест замер на пороге особняка. Было далеко за полночь, домашние наверняка спали, но мужчина не решался войти. В Париже он нашел бы себе ночлег, но прятаться вечно не выйдет, и от себя не сбежишь.       Габриэль устало прикрыл глаза. Он не хотел возвращаться домой. В худшем случае буря разразится сейчас, в лучшем он дотерпит до завтрака. А все потому, что Агрест по-прежнему не думал головой в делах любви. И видел проблему, только когда она вставала прямо перед носом.       Подумать только… Два брака, и оба неудачные. Высшие силы будто позавидовали модельеру чернейшей завистью. В первом он прожил почти пятнадцать лет и считал себя самым счастливым человеком в мире. Габриэль буквально боготворил Эмили и не задавался вопросом, а так ли сильно любит избранница. Он жил ради неё, и своим уходом жена разбила вселенную на тысячу осколков.       Чтобы вернуть любимую, Габриэль поменял бы местами небо и землю. Он использовал любые средства, как обычные, так и магические. Но усилия оказались напрасными. Габриэль с позором скатился в бездну, и его судьба оказалась на милости победителей. И если бы не Маринетт… Габриэль распахнул глаза и невольно стиснул ладонь в кулак. Маринетт. Его счастье, маленькая вселенная, а теперь — личное проклятье и квинтэссенция страдания.       Около пяти лет назад Габриэль пустил Маринетт в свою жизнь и поклялся больше не приносить себя в жертву на алтаре любви. Ответное чувство теперь было не менее важно. И Маринетт охотно приняла правила. Она посвящала мужчине свободное время, дарила внимание, заботу и ласку, которые он безмерно жаждал. Габриэль чувствовал эйфорию и желал все больше и больше. Ради порции удовольствия он исполнял самые экстравагантные капризы молоденькой любовницы. Но Маринетт была равнодушна к дорогим подаркам. «Мне нужен только ты», — проникновенно шептала девушка, страстно глядела в глаза, и Габриэль ценил любимую еще больше.       Три года— два до свадьбы и еще один после, пролетели как сказка. Удача наконец-то улыбнулась. Молодая супруга обожала, модный дом процветал, Адриан устроился в жизни. Расслабленный благополучием Габриэль не сразу заметил, как Маринетт изменилась. Он думал, женщины по природе ревнивы, но с губ покорной супруги все чаще слетали упреки: мол, тесно обнял знакомую, флиртовал с коллегой…. Габриэль мягко улыбался: «Тебе просто показалось». И Маринетт обычно оттаивала, а если нет, вопрос решался по старинке: за закрытыми дверьми спальни, в супружеской постели. Габриэлю даже льстили сценки ревности, пока ситуация не вышла из-под контроля.       Первым звоночком стала одна из Недель моды. Маринетт прилюдно обвинила приглашенную даму, что та «бессовестно пялится на чужого мужа». Газетчики долго потом потешались над мадам Агрест и смаковали подробности стычки. Габриэль принял бы меры, вот только слишком истово жена обещала, что это не повторится. «Я так сильно люблю тебя! Больше всех на свете! Я не переживу, если мы расстанемся», — заклинала она, и Габриэль поверил. Как не поверить любимой, которая никогда не обманывала и не предавала. Скандал замяли в кратчайшие сроки.       Некоторое время в семье царила тишь да благодать. Габриэль позабыл про Неделю моды, но горячий темперамент супруги скоро проявился. Новая сцена случилась в особняке. Габриэль давал указания горничной, и дверь в гостиную с грохотом распахнулась, явив злую, как тысяча фурий, Маринетт. Жена сшибла девушку на пол и принялась душить, повторяя: «Знай свое место, дрянь!» Габриэль едва оттащил Маринетт от несчастной. Он отослал насмерть перепуганную горничную и приготовился отчитать супругу, но та неожиданно разревелась. «Прости, я не знаю, что на меня нашло!» — рыдала она, судорожно цепляясь за его рубашку. Габриэль окончательно растерялся. Разум твердил: «Что-то не так!», и мужчина в кои-то веки внял его доводам.       В дом пригласили одного из ведущих психотерапевтов страны. Габриэль не пожалел денег. Он хотел правды, еще не зная, как эта правда его ужаснет. Говоря по-научному, Маринетт страдала от патологической ревности гипертрофированного типа. «Мадам слишком сильно боится вас потерять», — пояснил психотерапевт простым языком. — «Случай не совсем запущенный, но лучшим решением будет комплексное лечение в клинике». Габриэль испугался, но внутренний голос уверенно шепнул: «Надо!» Понимая, что Маринетт потом скажет спасибо, он, пусть и с тяжелым сердцем, согласился.       Узнав, что курс лечения и реабилитации продлится аж семьдесят дней, Маринетт закатила истерику. Она упала на колени, судорожно вцепилась в руку мужа и затараторила обещания: исправно пить назначенные лекарства, общаться с врачом и даже ездить в стационар. Лишь бы не разлучаться. Габриэль поначалу настаивал, но сдался, как только жена пустила в ход нежность и ласку. Психотерапевт возмущался, но Габриэль просто прибавил ему гонорар.       Маринетт успешно прошла лечение, реабилитацию и первые полгода вела себя тише воды и ниже травы. Габриэль облегченно вздохнул, но потом приступы вернулись. Не помогали ни мольбы, ни консультации у других специалистов, ни уговоры родителей. Маринетт будто страдала раздвоением личности: за громкими истериками и скандалами начинались приливы нежности, и на следующий день круг повторялся. Габриэль уставал и все больше ограничивал общение, а когда супруга потребовала ежедневно отчитываться перед ней, начал её избегать.       Психотерапевт вразумлял, говорил, что побег не выход, а главная задача — поддерживать заболевшую половинку. Габриэль и слышать не хотел о том, чтобы быть с Маринетт. Пустые обвинения в измене обрели почву. Только ленивый не судачил, что модельер открыто предпочитает жене-истеричке других женщин …       Холодный ветер заставил вынырнуть из невеселых мыслей. Габриэль тяжело вздохнул и тихонько открыл дверь. Хватит размышлений. Главное сейчас — лечь, не разбудив Маринетт. Едва войдя в холл, он насторожился: из-под двери кабинета пробивалась тусклая полоска света. Габриэль решил, что просто забыл выключить планшет, и направился к кабинету. Но с удивлением обнаружил, что дверь не заперта, и решительно вошел.       Источником света оказалась лампа над картиной, за которой находился сейф. Вроде бы все как обычно, но Габриэль встревожился. Из колонок на рабочем столе Натали лилась тихая, но проникновенная музыка. Мелодия пугала и дурманила одновременно. Она показалась знакомой, вот только Габриэля больше интересовало другое. С кем же он столкнется: воры невесть как проникли в дом или … кто похуже?       — Здравствуй, Габриэль!       Голос напугал до глубины души. Однако Габриэль быстро успокоился, крепко сжав ладонь в кулак. Значит, Маринетт не спит. Мужчина бегло осмотрел помещение, но не увидел жену. Очевидно, она пряталась в нише.       Мысленно Габриэль уже приготовился к любой неожиданности, но не предполагал, что вместо крика и брани супруга неожиданно… запоет.       Птицы, запертые в клетке, смогут ли еще летать?       Дети, которых оскорбили, могут ли еще любить?       Габриэлю не потребовалось много времени, чтобы узнать знаменитую арию из не менее знаменитого мюзикла. Однако мужчина криво усмехнулся. Сравнение не очень удачное, пусть и подходит.       Я была словно ласточка, я прилетела с весной,       Я бегала по улицам, распевая цыганские песни.       Она пряталась, но голос заполнял все помещение. Габриэль даже подумал, что Маринетт использует коммутатор, однако отбросил идею. Комната охраны за несколько кварталов от особняка, чтобы в экстренном случае дом управлялся извне, а жена уже три месяца сидит под домашним арестом.       Где же ты, звонарь, где же ты, мой Квазимодо?       Приди спасти меня от веревки, приди разогнуть мою решетку!       Габриэль вновь усмехнулся. Бедная, бедная Маринетт. Вообразила себя Эсмеральдой — невинной жертвой обстоятельств, хотя далеко не безгрешна. Он несколько раз читал знаменитый роман Гюго, но не сочувствовал цыганке…       Габриэль снова попытался разглядеть жену в полутьме и неожиданно заметил, что одна из ниш под картиной смещена в сторону. Там находился еще один сейф, в котором хранились деньги, драгоценности и… Габриэль содрогнулся. «Только не пистолет». Дело принимало опасный оборот. Сумасшедшие способны на любое преступление, а если еще и вооружены…       Где ты, моя Эсмеральда?       Где прячешься от меня?       Габриэль осторожно двинулся вдоль стены и напевал как можно спокойнее. Сердце бешено колотилось в груди, а страх спутывал мысли. В голове билось одно: «Сейчас или никогда!»       Уже почти три дня тебя не видно.       Габриэль подыгрывал, выманивая Маринетт из темноты. Когда жена появится, он отберет оружие, свяжет её и самолично отвезет в клинику для душевнобольных. И мольбы не помогут.       Ты, наверное, сбежала со своим красавцем-капитаном,       Без помолвки, без брака, как в моде у язычников?        «Уж лучше так», — если бы у Маринетт появился любовник, Габриэль был бы счастлив. Молча бы развелся и отблагодарил бывшую жену солидным счетом в банке. Лишь бы только исчезла!       Быть может, ты скончалась? Без молитвы и венца?       Не позволяй никогда священнику приблизиться к себе!       А может, разыграть самоубийство? Публика знает, что Маринетт не в себе, мало ли что пришло безумице в голову? Или надежнее поучаствовать? Будто бы он спасал её? Доказательствами станут записи с камер наблюдения и показания прислуги. Плюс поработает штат умелых юристов…       Мужская партия кончилась, и наступила тишина. Стараясь не делать резких движений, Габриэль лихорадочно осматривал каждый закоулок и молился, чтобы Маринетт не ударила в спину. Он поравнялся с графическим планшетом и услышал стук каблуков. Сердце едва не подскочило к горлу, и Габриэль с трудом унял дрожь в пальцах. Нельзя показывать эмоции. Поведение жены непредсказуемо.       Когда Маринетт вышла из темноты, Габриэль испытал смешанные чувства. В черном обтягивающем платье, туфлях на высокой шпильке, накрашенная и причесанная, с крепко зажатым в руке пистолетом — наверняка заряженным… От Маринетт невозможно было отвести глаз. Несмотря на оружие, Габриэль не чувствовал угрозы. Маринетт будто не понимала, как попала сюда, а потом и вовсе поглядела так умоляюще, что закопошилась совесть.       — Вспомни день ярмарки, — вновь запела она и двинулась навстречу.       — Когда они положили меня на колесо, — согласился он.       Разве Габриэль забыл? Свой собственный «праздник шутов»? Когда четверо героев во главе с Великим хранителем противостояли ему, а только Маринетт вступилась.       —Я дала тебе напиться, — жалобно протянула женщина, будто взывая к совести Габриэля и пробуждая непрошеные воспоминания.       Собственный сын его едва не линчевал, но Маринетт не позволила. Заслонила Габриэля, умоляла, угрожала, но защитила от своих друзей.       — Я упал на колени, — тихо ответил он, и напряжение потихоньку ушло.       Тогда Габриэль поверил словам Маринетт. Истово, искренне. Он убеждал себя, что еще не все потеряно. Жизнь изменится. Он изменится, если не ради себя, то ради прекрасных голубых глаз, которые смотрели с нежностью…       Мы в этот день стали вечными друзьями,       И почувствовали, что между нами есть нечто очень сильное       Два голоса слились в один, и Габриэль вдруг почувствовал: в душе что-то перевернулось. Они стояли так близко. Он невольно вытянул руки, и Маринетт кинулась в объятья. Пистолет оказался между их телами, но они не обратили на оружие внимание.       Сердце Габриэля билось раненой птицей, а тихие всхлипы Маринетт лишь усиливали непрошеные муки совести. «Бедная девочка, что же ты сделала с собой». Хотя нет, это Габриэль сделал жену такой. Требовал любви, бескорыстной, на всю жизнь, как пишут в бульварных дамских романах. Глупышка Маринетт любила и взамен просила лишь малость: чтобы Габриэль ответил. Но ответное чувство, к сожалению, оказалось непосильной ношей.       А ведь Габриэль и вправду любил, прежде чем Маринетт начала его изводить. Совершенно искренне беспокоился о душевном здоровье жены, но когда она перешагнула черту, открестился от чувств. Однако побег не спас его от мук совести: во время близости со случайной женщиной в памяти всплывал образ тоскующей Маринетт. Она металась из угла в угол и со слезами умоляла небеса, чтобы любимый поскорее вернулся…       Совесть больно сдавливала горло. Габриэль стиснул зубы и чуть крепче обнял жену. Почему вышло так? Где они оступились? Как отмотать время назад, чтобы переиграть жизнь… чтобы она стала счастливой, как они и мечтали? Нет уже волшебных талисманов и помощников-квами. Сказка давным-давно кончилась.       Габриэль смотрел на плачущую Маринетт и вдруг подумал, что еще не все потеряно. Любимая жертвовала ради него, неужели он не способен? Они сбегут из проклятого Парижа. На юг, поближе к морю. Денег хватит, чтобы не бедствовать до самой смерти, а здоровье вполне позволяет родить ребенка, может, даже и не одного. Не будет боли и страданий, только любовь. Взаимная и нежная, страстная и всепоглощающая, вечная… Но время упущено, и проблемы не решить побегом от реальности.       Габриэль осторожно взял Маринетт за подбородок и приподнял голову. Голубые глаза блестели от слез, а в глубине будто сосредоточилась скорбь мира. Маринетт будто молила о спасении, но Габриэль понял, что не может бороться. За обоих. Он любит Маринетт, по-прежнему любит. Но… и пусть и жена поймет.       Птицы, запертые в клетке, смогут ли еще летать?       Габриэль осторожно завел за ухо прядь темных волос, и Маринетт прижалась к ладони щекой, будто просила о ласке. Решив, что лучшего мига не будет, он провел пальцами по лицу жены и осторожно взялся за дуло пистолета.       Дети, которых оскорбили, могут ли еще любить?       Маринетт потянулась к нему, и он не смог отказать. Поцелуй вышел нежным и многообещающим, и мужчина на секунду забылся. Габриэль хотел бережно вытянуть пистолет из руки, но вместо этого резко вывернул дуло вверх.       Грянул выстрел.