Драконы никогда не забудут

— Позднее лето прекрасно для охоты, ваша милость, — подобострастно шаркал Пицель, то и дело утирая взмокшие старческие руки со вздувшимися на них светло-синими венами. Эддарду они всегда напоминали карту — такую же пёструю, как и лоскутное одеяло. — Кажется, Эйегон V частенько охотился вместе со своими ближними в это время года. Да пошлют Семеро… — …Всех земных благ королевской семье, Пицель, — милостиво закончила за него королева. — Не сомневаюсь в этом. — Золотые кудри Серсеи Ланнистер, спрятанные под лунной сеткой из рубинов, плавно покачивались в такт движениям её головы и веера из слоновой кости. — Однако, любовь моя, это очень опасное занятие, особенно для короля. Ты заставишь меня волноваться, покидая нашу семью на такое долгое время. Роберт свирепо поглядел на неё. — Женщинам не пристало говорить о таких вещах, — они сидели на открытой террасе, куда Эддард был благосклонно приглашён королевской четой к ужину. Терраса, располагающаяся на верхних этажах Красного Замка, была меньше, чем королевская приёмная, и западной частью выходила на залив Черноводной, но ни высота, ни близость реки не спасали от вездесущего летнего зноя. — Женщина, рассуждающая об охоте, похожа на летающую свинью. Иными словами, ни первых, ни вторых существовать не должно — иначе все свинарники опустеют. Эддард Старк, впрочем, тоже не хотел ехать, однако Роберт настоял на своём. Роберт всегда любил охоту больше, чем дела короны: каждодневные, однообразные хлопоты о государственных делах были для него тягостной обязанностью и даже сущей пыткой, однако в этот раз дела обстояли иначе. Спор о наследнице Таргариенов пошатнул их, казалось бы, нерушимую дружбу, и отказаться теперь — значило обидеть короля. — Воля твоя, государь, — с мнимой покорностью продолжала королева. Трапеза их, между тем, походила к концу — и чаша Ланнистерши уже была полупуста — так же, как и чаша Роберта. — Когда вы вернётесь? — Ты так же настырна, как и твой отец, когда дело доходит до вопросов золота, Серсея, — недовольно пробурчал Роберт. — Сколько раз её достопочтенный батюшка изволил напомнить мне о моём долге, когда почтил нас своим визитом в прошлый раз, Нед? Пять или шесть? — Не могу вспомнить, государь, — уклончиво отвечал Нед. Королева Серсея презрительно дёрнула крыльями носа. Неприметный жест, однако Эддард смог разглядеть его. — Что ж, — чинно произнесла она. — Оставим мужчинам разбираться с мужскими делами, великий мейстер. — Королева царственно поднялась. Солнечные блики, заливающие просторный балкон, немедленно заискрились на бархатной оторочке её длинных рукавов, вспыхнули сотней рубинов на корсаже, вышитом дорогой тесьмой. За Ланнистершей тотчас же, кряхтя, поспешил и Пицель: массивные кольца его цепи скорбно зазвенели, будто не поспевая за его мелкими, шаркающими шагами и на редкость быстрыми узловатыми пальцами. Наделив Эддарда пристальным взглядом изумрудных глаз, королева протянула ему надушенную руку для поцелуя. — Милорд десница, — проворковала Ланнистерша с холодной любезностью, как если бы они беседовали в общей зале о новой выведенной породе голубей. — Охранять покой короля — ваша личная обязанность. — Можете не сомневаться, государыня. Серсея Ланнистер в тот день сверкала, точно золото. Напоследок королева обратилась к Ланселю: — Следи, чтобы королевский кубок всегда был полон, дорогой кузен. Когда Серсея удалилась вместе с Пицелем, взмахнув ворохом алых юбок, Роберт вздохнул свободнее. — Проклятая баба скоро доведёт меня до ручки, Нед, — одной рукой он потянулся к початой бутылке, другой — к своей чаше. — Могу поклясться, что с твоим приездом она стала ещё большей стервой, чем была раньше. Утерев взмокший лоб, Роберт жадно отхлебнул из бурдюка, держа его некрепкими, измазанными в жиру пальцами. Эддарду стоило больших усилий не попросить Ланселя принести и ему тоже: жар в Королевской Гавани стоял невыносимый, и некуда было деться от этого жара. «Долгое лето — воистину благо для государства», — утверждают умудрённые знаниями мейстеры в своей Цитадели, однако лорд Эддард Старк никогда прежде так отчаянно не мечтал возвратиться в тихую умиротворённость Винтерфелла, как в это горячее, спёртое время года. В столице Эддард чувствовал себя неуклюжей мухой, барахтающейся на дне похлёбки — не лучшее мироощущение, — но ныне ему в особенности следовало сохранять трезвость рассудка. Это его беспокойство не укрылось от Роберта. — Что с тобою, Старк? Ты кисел, как северное пойло. — Меня беспокоит одно дело, светлейший, — осторожно начал Нед, но Роберт знаком велел ему замолчать. — Не сейчас, Старк. — Роберт отмахнулся от него широким жестом, коим отмахивался от вечных лобызаний Мизинца или тягучих, заискивающих слов Вариса. — Мне нет проку сейчас до твоих дел, если они не касаются летающих свиней или продажных девок. Поговорим об этом, когда мы вернёмся с охоты. Ну или позже — когда я просплюсь. — Как вам будет угодно, государь. Попытка разговорить короля до охоты с самого начала виделась Неду неудачной, но попробовать, определённо, стоило. С их разговора с королевой в Богороще минула одна луна, и время, данное ему Ланнистерше на размышления, ещё не кончилось, однако было не похоже, что Серсея собирается предпринимать какие-либо действия, чтобы защитить себя или своих детей. Каждый день, проведённый в Красном Замке, и без того казался Эддарду вечностью, а теперь был щедро сдобрен боязнью не столько за себя, сколько за жизнь собственных детей. Его личная гвардия насчитывала тридцать человек, в то время как у Ланнистеров на каждого северянина приходилось по трём солдатам в львиных шлемах — а если дело дойдёт до мечей, Серсея не пощадит никого, он знал это не хуже других. У Неда была только одна надежда — на короля. Эддард поймал себя на мысли, что голова его снова разболелась. В последнее время он чувствовал себя отвратительно слабым и беспомощным, точно калека: Красный Замок отнимал у него последние силы. Распрощавшись с королём, Нед спустился вниз по широкой лестнице Кухонного Замка, и, выйдя во двор, словно канул в небытие. Подходя к башне Десницы, он услышал обрывок разговор своих людей: — Признаться, я рад, что мы уезжаем, — этот голос принадлежал его кастеляну Толстому Тому, крепкому и улыбчивому человеку пятидесяти лет. Спасаясь от палящих лучей южного солнца, он стоял у подножия лестницы с Джори Касселем, накрутив на палец имбирный ус. — Я успел соскучиться по жене. Если бы в его семье все придерживались бы такого же мнения, с тоской подумал Эддард. Несколько рыцарей его личной гвардии уже знали об их предстоящем отъезде, но не дочери. И не король. Поднимаясь в свои покои на самом верху башне Десницы, Нед снова подумал о Сансе. Дочь, несомненно, воспримет весть об их отъезде болезненно; Эддард всё ещё помнил неподдельную радость Сансы, когда они только собирались в путь: «Я стану женой принца Джоффри и рожу ему много, много детей!» — восхищённо щебетала она, кружась по комнате и расшалившись, точно маленькая девочка. Щёки её рдели и пылали здоровым румянцем, синие глаза светились восхищением. В тот миг дочь показалась Неду точь-в-точь похожей на Кейтилин. Эддарду было жаль огорчать Сансу, однако он был твёрдо настроен вернуться в Винтерфелл, когда всё закончится. Пусть Роберт бушует, проклинает его на чем свет стоит, называет северным трусом или что хуже — он не изменит своего решения. Королевская гавань была для него чужим городом: Эддарду было в тягость находиться среди пёстрых верениц лживых придворных, терпеть бесконечную череду улиц, базаров, верениц горожан, крестьян и бедняков из Блошиного Конца, копошившихся в городе, точно в муравейнике. Кроме того, он тоже очень сильно соскучился по жене. Утром Эддард Старк проснулся от звона мечей. Не осознавая себя от волнения, Эддард вскочил, как ужаленный: первой мыслью было схватиться за меч или позвать Джори — проверить, в своих ли покоях Санса и Арья. Лязг оружия на нижних этажах отзывался ноющей раной в сердце. Поспешно одевшись, Эддард выскочил на балкон, и усталость прошлых дней враз накатила на него с новой силой. Это не было бунтом или ратью Ланнистеров, приходящей ему в кошмарах. Во внутреннем дворе собиралась свита короля. Ныне она была не так пестра, как по их прибытию в Винтерфелл; Нед насчитал только двенадцать человек, из которых сам узнал лишь некоторых: сира Барристана, Меррина Транта и сира Мендона Мура в белых доспехах, с лицом непроницаемым и безучастным, как свинец. Сир Лорас в подбитым горностаем плаще гарцевал на своей белой кобыле рядом с королевскими охотничьими да псарями, у чьих ног сидели собаки: шесть гончих и пятеро борзых, сильных, крепких сук, жавших уши к головам и тяжело дышавшим, высунув розовые языки. Роберт тоже был внизу — шесть футов ростом, он возвышался над другими, подобно утёсу. — Охота обещает быть удачной, — завидев Неда, Роберт приветствовал его дружеским хлопком по спине. Король оделся в грубую кольчужную рубаху, а к поясу пристегнул боевой топор. Сколько лет минуло с тех пор, как Роберт пускал его в дело? Нед не мог припомнить точно. Кажется, девять или десять. — Я не собираюсь уезжать, пока не поймаю столько дичи, что лицо Серсеи скривится от досады. — Роберт деловито хлопнул себя по животу. На поясе у него, помимо охотничьего ножа, висел початый бурдюк вина. Это не понравилось Неду, но он промолчал. — И будь я проклят, если столы завтра не будут ломиться от дичи! Шли на рассвете — пока летний зной ещё не занялся в воздухе. Выезжая из Красного Замка, свернули на юг, в сторону Королевского Тракта. Роберт в окружении Белых Плащей ехал впереди, замыкал вереницу сир Лорас. Когда процессия достигла Львиных ворот, им навстречу выехал сияющий лорд Ренли: — Сколько времени прошло с тех пор, как мы с тобой не охотились? — радушно поздоровался он с братом. По случаю сегодняшней охоты лорд Ренли был облачён в изумрудный дорожный дублет с золотой оторочкой по рукавам, на груди вставал на дыбы венценосный олень. — С тех пор, как жена твоя родила в последний раз? — Тебе бы тоже не помешало обзавестись женой, — ворчливо отозвался Роберт. — Только постарайся, чтобы она была не из Ланнистеров. Я засыпаю, окружённый Ланнистерами, просыпаюсь, окружённый ими же. Ланнистер блюдёт мой покой, Ланнистер напоминает мне о долгах, Ланнистерша ждёт меня в постели по ночам. Клянусь всеми Богами, их золотой лев смотрит на меня даже с ночного горшка. — Брат уезжал охотиться каждый раз, когда у Ланнистерши подходил срок, — поведал Эддарду лорд Ренли, когда король с сиром Барристаном отъехали вперёд процессии. Они минули возвышающуюся надо всеми домами Септу Бейелора и въехали на улицу Сестёр. Дорога здесь стала уже, белый мрамор сменился на крепкую брусчатку, то и дело на пути встречались неказистые домишки с исковерканной черепицей. — Когда родился принц Джоффри, Роберт провёл в Королевском лесу целый день, пока её величество избавлялась от бремени… Роберт тогда, узнав, что у него родился сын, бросился в замок незамедлительно, ворвавшись в Ланнистерскую опочивальню, точно вихрь, прямо как и был — с дороги, в грязных сапогах и перчатках. И швырнул тушу убитого им вепря прямо на родильное ложе… Что она ему тогда сказала? — Что лучше бы уж он принёс свою шкуру вместо вепря, — отвечал ему сир Лорас, забыв убрать улыбку с лица. Лорд Ренли засмеялся голосом звонким и заразительным, но Нед не разделил его веселья. Мыслями он вновь вернулся к Сансе. «Он совсем не похож на своего отца!» — поразительно, как Боги дали ему подсказку речами ребёнка. Истина, столь очевидная, лежала на поверхности столько лет, но никто из мудрых мужей не смог отличить правду ото лжи, заглянуть глубже — за позолоту дома Ланнистеров. Загадка эта свела в могилу и Джона Аррена. Эддард не сомневался, что к смерти Джона приложила руку королева, когда старый лорд начал задавать слишком много вопросов. Он собирался рассказать об этом Сансе — после, когда всё закончится… Утро выдалось ясным, воздух был неподвижным и душным, точно перед грозой, но горожане всё равно высыпали на улицы, провожая короля. Роберт отвечал им благосклонно и сыпал золото щедрой рукой. «Народ любит Роберта, — успокаивал Эддард себя. — Люди встанут на его сторону, а не на сторону Ланнистерши». Но в беспорядочной череде лиц горожан и их детей Неду то и дело мерещилось лицо юного принца Джоффри, в светлых косах девочек виделись ему золотые косы принцессы Мирцеллы. Мальчишки возраста принца Томмена наблюдали за ними с крыши, свесив ноги и перегибаясь через перила — так, что их матерям приходилось кричать им спуститься обратно. Сердце Эддарда заныло и сжалось. Он как никто знал, что Роберт не был лишён милосердия, как безумный Эйерис Таргариен и короли задолго до него, однако подобного предательства Роберт не простит, понимал Эддард с печалью. Гнев короля будет преследовать опальную королеву и её детей всюду, куда бы они не направилась — в Мир, Асшай или на далёкие побережья Лисса — он штормом пройдётся всюду, не зная ни жалости, ни прощения. Как не знал прощения и для Рейегара и его детей. Липкое, неприятное чувство заскребло нутро. Лорд Эддард Старк был последним человеком в столице, который желал бы кровопролития. Страна только-только оправилась от бесконечных войн и разрухи, которой щедрой рукой одарили её сначала Эйерис Таргариен, а после — Бейелон Грейджой, но и предательства допустить не мог. Он лишь надеялся, что по возвращении в столицу узнает об исчезновении Серсеи Ланнистер и всех троих её детей. За этими мыслями он совсем не заметил, как они оказались за городскими стенами. Королевский лес теперь тянулся перед ними на много лиг вперёд: с лошади Эддард мог видеть только бесконечные кроны деревьев, уходящих далеко до Штормового Предела. Всюду, куда ложился взгляд, жила зелень ясеней, тонких клёнов, каштанов, вязов и лещин. Осенью они становятся золотыми и алыми, пестрящими буйством спелых плодов и красок. Короли Таргариены задолго до Роберта уезжали охотиться сюда вместе со своими свитами, ястребами и борзыми: иногда королевская охота могла занимать несколько дней, а иногда затягивалась на недели. Протоптанная дорога Королевского Тракта заворачивала в чащу, что встречала их зябкой тишиной и пением птиц, скрытых под сенью вековых дубов, однако умиротворение этого края было обманчиво: Королевский Лес издавна привлекал лихой люд обилием укромных мест, в которых можно было скрываться годами. Последняя такая шайка называлась Братством Королевского Леса и имела популярность у простого люда. О них даже сочинили песню: «Вольные братья жили» — кажется, именно так звучало её название, если он не запамятовал. Процессия ехала в молчании, нарушаемым лишь мерным дыханием лошадей, когда Неда снова нагнал лорд Ренли. Брат короля пребывал в хорошем расположении духа, что нельзя было сказать о настроении лорда-десницы: Эддард успевал только беспомощно жмурился и отворачиваться от лучей солнца, пробивающихся сквозь ветви. Казалось несправедливым, что день, начинающийся так вдохновенно, должен иметь такое плачевное завершение. Между тем лорд Ренли пришпорил своего скакуна и поравнялся с Недом. — Признаться, я был порядком удивлён, что вы смогли убедить брата отказаться от преследований девчонки Таргариенов. Брат в последнее время только и говорил о ней. — Принцесса всего лишь ребёнок, — отвечал Эддард учтивым голосом. — Она не представляет угрозы. — Да, бедный ребёнок, — посетовал лорд Ренли. — Сколько ей, пятнадцать? — Шестнадцать, — исправил Эддард. — В шестнадцать стать женой дикаря, — продолжал лорд Ренли, и глаза его теперь не смеялись, — достаточно горькая чаша. — Не хуже, чем та, из которой довелось испить детям Рейегара. Нед всё ещё помнил маленькие тельца, завёрнутые в малиновые полотна домашней гвардии Ланнистеров, которые возложили к подножию Железного Трона. Эддард назвал подобное деяние убийством и не нашёл в себе смелости приблизиться к телам, однако Тайвин Ланнистер ответил на его слова лишь кривой усмешкой, тронувшей тонкие злые губы. «Всего лишь вопрос времени, лорд Старк. Кто-то назовёт подобное убийством, кто-то — преданностью короне, однако суть вы видите прямо перед собой». — Я слышал, её муж-дикарь сильно болен, — будто невзначай, продолжал лорд Ренли, вырывая лорда Старка из водоворота воспоминаний. — Девчонке осталось недолго, если это так. Ваш бывший контрабандист всё так же исправно доносит нам вести? — Вы знаете об этом не хуже моего, лорд Ренли, — отвечал Эддард с презрением в голосе и взгляде. Человеку, променявшему свою честь на предательство ребёнка, не было прощения. Оставалось лишь надеяться, что ему будет отведена участь более милосердная, нежели участь принца Визериса. — А если вам есть дело до сплетен — навестите один из перинных домов лорда Петира, — с ледяной учтивостью добавил он и тронул своего коня. Минул полдень, когда их путь преградила узкая речка, вихляющая между деревьев. Здесь Роберт велел остановиться: на влажной, размокшей почве виднелись свежие следы оленя. — Будь я проклят, Нед! — расхохотался король. — Боги сегодня и вправду благосклонны к нам. Долго ждать и в правду не пришлось: солнце ещё не стояло в зените, когда гончие залились пронзительным лаем — тем самым неповторимым лаем, свидетельствующем об учуянной добыче. Словно в подтверждение беспокойству собак, на другом берегу реки показался олень: его ветвистые рога и изящная шея промелькнули меж веток кустов, скрылись, а потом появились вновь, когда олень явил себя, застыв на противоположном берегу реки. Он был один; вероятно, зверь, заинтересованный непривычной вознёй и чужими голосами, спустился к водопою. Некоторое время грациозное животное смотрело на них пристально — верно, впервые увидев людей; двинулось — вперёд, навстречу, но потом, испуганно поведя носом, повернуло свою лобастую голову к собакам, прыгнуло раз, другой, и скрылось в опушку. Охотники тотчас дали команду собакам. «Ату его, ату!» — взвились в отчаянном вое собаки и одновременно вместе с ними взвыли и двенадцать человеческих глоток. Двое охотников вместе с собаками нырнули в глубокую лощину, надёжно скрытую от посторонних глаз, сир Лорас тоже тронул поводья своей лошади, пуская её галопом. Остальные, менее резвые, остались стоять на обрыве. Ехать не торопились, ведь за оленем кинулось около пяти человек. Гончие разделились на две своры — одна из них, возглавляемая светло-рыжей сукой с длинными ногами и вытянутой, лисичьей мордой, последовала за сиром Лорасом на противоположный берег, другая же, под предводительством низкого коренастого пса, обошла вброд с другой стороны, заходясь в истерическом лае. Роберт долго всматривался и прислушивался, потом вернулся к краю обрыва и встал, глядя на остальных сверху. — Долго они возятся, — окликнул он Неда. — Видно там чего? Нед отрицательно покачал головой. Прошло около получаса, когда навстречу им, жалобно скуля, из разросшийся лощины выбежала серая гончая, её израненные лапы выбивали сотни разноцветных речных брызг, искрящихся на солнце. Следом из буйно раскинувшихся кустов репейника выскочил запыхавшийся сир Лорас — он был один, не считая ещё пары собак, щёлкающих пустыми зубами у копыт его коня. Погоня захлестнула охотников, но олень ушёл кустами, к превеликому разочарованию гончих и самого Роберта. — Упустили-и, — подначил брата лорд Ренли. — Знал же, что упустите. Надо было заходить сразу, а не тянуть, а вы… Роберт выглядел не менее раздосадованным. — Вина, — тут же потребовал он. — Пить на охоте — плохая затея, светлейший, — с осторожностью заметил Эддард. — В пекло хорошие идеи, — багровый от гнева король озирался по сторонам в поисках своего виночерпия. — Лансель, раздери тебя Неведомый, где тебя носит? — в нетерпении взревел он. — Подай мне вина, пока я не выбил его из твоей глотки! Лансель Ланнистер возник за королевской спиной призрачно и неслышно, точно тень. Королевский виночерпий и прежде был бледным и нервным юношей, оправданием чему мог служить его юный возраст — Ланнистеру недавно исполнилось семнадцать, — однако сейчас Эддард нашёл его поведение странным. — Что с тобой, юноша? — вопросил Нед. Кубок в руках Ланнистера задрожал. — На тебе совсем нет лица. — Всё в порядке, милорд десница, — бросив короткий взгляд на свои руки, Лансель потупился, как девица на смотринах. Потом коротко зыкнул на Неда, и снова — на королевский кубок. — Здесь слишком душно. — Мой брат и раньше пил на охоте, — беззаботно откликнулся на его опасения лорд Ренли. — Милорд десница, следите лучше за гончими. И то верно. Глупости всё это, Старк. Твои переживания сведут тебя в могилу скорее, чем это сделают Ланнистеры. После было решено двигаться вниз, на юг: туда, направляясь ко множеству журчащих притоков, мог ускользнуть олень. Олени очень боятся гнуса, которого в этой части леса было вдоволь: они роились огромными стаями у самой кромки воды — там, где у порогов реки вился густой, бледный туман, — поэтому, по словам псарей, часто уходят к устью рек, где ветер отгоняет мух и кровососов от берега. Путь их предстоял по каменистой тропе — этого направления они держались несколько часов. Идти без дороги было нелегко, ветер сначала стих, а потом подул с севера, а поиски их так и не увенчались успехом: следов оленя или телят нигде не было видно, как и прочих животных. Когда начало смеркаться, собаки сняли всего трёх уток да пару зайцев, которые скорее выглядели больными, нежели загнанными быстрыми ногами гончих. Бугристо серо-зелёные стволы деревьев в этой части леса представлялись отдельными сухими пиками, напоминающими драконьи зубы, а тропы встречались всё реже и ещё реже — и ещё реже — вели в нужном направлении. Казалось, охота окончится неудачей, когда раздался энергичный, бодрый голос сира Лораса: — Глядите, здесь следы! Среди травы и размякшей от влаги почвы и вправду виднелись следы: шаг вдвое короче, чем у телёнка лося или оленя, а отпечаток копыта вдвое крупнее. — Кабаньи, — восхищённо проговорил лорд Ренли. — В прошлом году в этих краях видели матёрую кабаниху с выводком, — подтвердил один из псарей. В скорых сумерках ветер свободно мотал кроны тёмных клёнов. — Кабаны в этих краях не редкость, государь. Скорее всего, они ушли на восток — если мы поторопимся, то сможем отыскать их логово до захода солнца. Король, красный и разгорячённый от вина и езды, просиял, как начищенный медяк. — Будь я проклят, если не забью сегодня эту свинью, — глаза Роберта, подернутые влагой, пьяно блестели. Или свинья забьёт короля. Эддард внимательно следил за Робертом. Ренли и Лорас к тому времени были слишком увлечены лихорадочным желанием выследить вепря, чтобы отмечать изменения в поведении короля, но Нед не был так слеп: Роберт и прежде пил на охоте, но никогда не напивался так сильно. Теперь же король был мертвецки пьян — настолько, что не мог ровно держаться в седле. В таком состоянии лорд Старк помнил друга лишь единожды: когда весть о пропаже Лианны достигла ушей опечаленного жениха. «Лианна, Лианна, — шептал Роберт тогда, точно в бреду. — Я убью его. Клянусь, Нед, клянусь, что убью. Где бы он ни был…» Тень Лианны склонилась над Робертом, обнимая холодными, неживыми руками. Её призрак, окружённый крупными бутонами зимних роз, лишил короля сна и покоя; он — и тень двух безвинных детей, потерявшихся где-то за Узким морем. Взмыленная лошадь под королём тоже двигалась устало, и Эддард преградил ему путь. — Надо остановиться, Роберт. Ты плохо держишься на лошади. — Глупости, Старк, — глаза короля бегали из стороны в сторону, не в силах отыскать его лица. — Лансель… Когда Роберт потянулся за кубком снова, Эддард выставил кисть вперёд — наперерез руки Ланнистера. — С вас достаточно на сегодня светлейший, — проговорил он сурово — и осушил королевский кубок. Вдруг у него схватило сердце, живот сжался. Вино отдавало странной сладостью на вкус. Более всего из крепких напитков Роберт любил благородное золотое арборское — однако Эддард не узнал в напитке терпкую пряность ягод Бора. Было в них что-то странно-тягостное, вязкой пряностью оседающее на языке, что-то млечное, тёмное, дурманящее рассудок. Нед облизнул губы. — Это не борское золотое, — наконец вымолвил он. Поначалу Роберт смотрел непонимающе — сначала на него, потом на кубок. — Что значит — не борское золотое? — грозно выругался он, буравя его гневным синим взглядом из-под густых, нахмуренных бровей. Гнев обуял короля так же стремительно, как гроза чернит небо весной. — Ты обвиняешь меня в отравлении? Ты хотя бы понимаешь, что говоришь, Нед?! Эддард подозвал к себе сира Барристана. — Кто был ответственен за королевский кубок? — вопросил он негодующе. Недоуменные голоса за спиной бормотали, гадая, что пришлось ему на ум. — Было ли это то вино, что обычно пьёт король? — Несомненно, милорд. Королевский виночерпий лично уверили нас, что это любимое вино короля. Роберт смотрел на него в страшной ярости. — Что это всё значит, Старк? Эддард ответил не сразу. Воспоминания нахлынули на него, отрезвляя, точно холодный страх, и было в них что-то, за что Нед хватался так же отчаянно, как утопающий хватается за соломинку. И наконец он понял, что. В молодости, когда Нед и Роберт были на попечительстве лорда Аррена, вдвоём они тайно пробрались в конюшню, чтобы объездить нового дикого жеребца, приведённого в замок откуда-то с горных спусков Долины. Предприятие, к их тогдашнему превеликому сожалению, вышло неудачным: жеребец понёс, стоило только оседать его, и Нед упал на землю, сильно повредив ногу. Рана была неопасна, но достаточно болезненна: Нед до сих помнил, как пульсировала мышца, и как ругался старый лорд, раздосадованный подобной опрометчивостью воспитанника. Тогда Эддарда потчевали напитком, чем-то напоминающим молоко и снимающим боль — и вкус его был ровно таким же, как и двадцать пять лет назад. Мысль, острая, точно отравленная сталь, пронзила его нутро. — Маковое молоко, — сплюнув, изрёк Эддард. Некоторое время он стоял в нерешительности, а потом произнёс голосом свирепым, что твой медведь, обращаясь ко всем и каждому: — Вино отравлено! Верно, слова эти прозвучали слишком резко — судя по тому, как они посмотрели на него. — Маковое молоко? — нахмурил испещрённый морщинами лоб сир Барристан. Все глаза вмиг обратились к нему. — Вы уверены? Это серьёзное обвинение, милорд. Лансель стоял бледный, точно полотно. — Я ничего не… Нед не дал ему договорить. Внутри у него всё бушевало, однако лицо оставалось спокойным, как застывшая ледяная маска. Твёрдой рукой он протянул старому рыцарю бурдюк. — Попробуйте сами. Хватило одного глотка, чтобы сир Барристан изменился в лице. Он было открыл рот, чтобы сказать что-то, но Лорд Ренли не стал дожидаться своей очереди. — Подлец! — в гневном осознании вскричал брат короля, оборачиваясь к Ланнистеру. Их разделяло около десяти шагов, но лорд Ренли сократил их стремительно, как кошка, выследившая добычу. — Подлец, предатель! — пальцы его потянулись к кинжалу, висящему на поясе. — Я сниму с тебя шкуру этими же руками! Что было бы дальше — взаправду ли лорд Ренли голыми руками собирался спустить шкуру с королевского виночерпия или это было пустым бахвальством — так и осталось загадкой, потому что Лансель Ланнистер бросился бежать. Всё это произошло так стремительно, что Эддард и рта не успел открыть, не то, чтобы выкрикнуть: «Держите его!». С проворством, которому бы позавидовали многие рыцари и оруженосцы, Ланнистер перемахнул через поваленные ветки, однако тут же столкнулся с сирами Лорасом и Барристаном, бросившимися Ланселю наперерез с обнажёнными клинками. Сир Лорас подставил Ланнистеру подножку, и мальчишка упал в груду прошлогодней листвы, забарахтавшись в ней, как большая рыба, выброшенная на песок. Здесь на него налетел король. — Кто отдал тебе приказ? — взревел Роберт Ланнистеру в лицо. Минуло пятнадцать лет с тех пор, как они соединились под знамёнами лютоволка и оленя, чтобы отвоевать престол, и пусть Роберт Баратеон больше не был юношей, свежим, как девичья мечта, он по-прежнему оставался силён. Настолько, что ему не составило труда поднять Ланселя за грудки и поднять над землёй, точно слабого котёнка. — Отвечай! Королевский кулак пришёлся по его лицу, оборвав слова. Послышался отвратительный треск, с коим обычно лопается на жаре старая, потёртая кожа; брызнула кровь, запачкавшая золотые кудри мальчишки и винные рукава ланнистерского дублета. Голова Ланселя мотнулась назад — тяжело и безвольно, точно под пальцами умелого королевского кукольника, делающих игрушки принцессе Мирцелле. Роберт хотел было ударить ещё и уже заносил сжатый кулак, но гвардейцы, наконец вырвавшиеся из оцепенения, удержали его за обе руки. Потребовалось трое человек, чтобы оттащить короля от Ланселя, иначе бы тот убил его — в этом сомневаться не приходилось. Лансель, этот дурак, плюхнулся под корни дерева, зажимая нижнюю часть лица рукой. Над лощиной начала стремительно разрастаться тишина. Каждый звук, будь то дыхание или взмах хвоста лошади, был будто сам по себе. Хруст в суставах, когда лорд Эддард Старк сделал шаг вперёд, заставил вздрогнуть его самого. В мёртвой тишине солнце уходило в зенит, оставляя на розовом небе багрово-красные полосы. — Кто отдал тебе приказ? — повторил Нед вопрос, на который не требовался ответ. «Следи, чтобы королевский кубок был полон, дорогой кузен», — распевчато произнесла королева, покачивая золотыми волосами, и слова её отзывались прощальной панихидой. — Отвечай, иначе лишишься головы. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем мальчишка облизнул сухие, окровавленные губы и прошептал что-то себе под нос — сбивчиво, так, что Эддард не смог разобрать слова, а после уставился на них тупым, остекленевшим взглядом — сначала на короля, потом на лорда-десницу. И наконец сказал два единственных слова: — Королева Серсея.