Драконы никогда не забудут

Ночь, опустившаяся на дотракийские степи, была такой же чёрной и безлунной, как и в ночь её свадьбы. Зажжённый факел в руке Дейенерис Таргариен сиял в ней одинокой путеводной звездой, рассеивая всякую тень и сомнения. Дени знала: надо быть сильной. Дотракийцы презирают всякую слабость, а свою силу — своё солнце и звёзды, — она потеряла. На рассвете прошлого дня почти весь кхаласар последовал за кхалом Чхако; с Дени осталась небольшая горстка в сто человек, преимущественно состоящая из женщин, юношей, ещё не взявших в руки аракх, и тех, кто присягнул ей на верность. Но так долго ли продлится их преданность? Каждый шаг к ложу Дрого давался Дени с трудом, однако факел в её руке не дрожал: теперь Дени не была девочкой, она была драконом. А драконы не плачут. В этом неприветливом крае сложно найти доброе дерево, поэтому она велела собирать прошлогодние ветки, сухие травы, длинные тонкие брёвна и камни, — всё, из чего можно было возвести костёр. Погребальный костёр Дрого готовили две ночи. На третью Дени самолично нарядила мужа в его любимые потёртые шаровары светло-песочного цвета и умаслила его грудь и волосы — косу, никогда не знавшую лезвия ножа. Не многим дотракийским мужам удаётся уйти с необрезанными волосами. Сделав ещё пару шагов навстречу своей судьбе, Дени бросила короткий взгляд на людей, стоящих позади неё. «Ничего. Эйегон-Завоеватель тоже начинал с сотни», — подумала она и ткнула факелом между поленьев. Масло вспыхнуло первым, за ним споро занялся сухой хворост — ветки хлопкового куста, пурпоролиста, бурой травы, сухой и нерослой, — и вот уже красные всполохи с яркими оранжевыми прожилками взметаются ввысь, в небо, точно дракон, раскрывающий свои гигантские крылья. Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке, когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья, — сир Джорах, первый рыцарь её королевской гвардии, подал Дени руку и плащ, чтобы укрыть от жара, но она отказалась. Огонь, взвиваясь, раскидывал ярких мотыльков вокруг себя, которые, угасая, исчезали в необъятном просторе неба. — Когда чрево мое вновь зачнет, и я рожу живого ребенка. Тогда кхал Дрого вернется. Костёр зарычал, подобно зверю, осыпав землю ворохом мерцающих искр. Дотракийцы отпрянули, однако Дени осталась стоять на месте, заворожённая зрелищем. Она смотрела, не отрываясь, сквозь огненную завесу, и костёр… пламя… виделось ей живым. Оно танцевало, пело, вырисовывало перед ней картины, животных по ту сторону Закатного моря: венценосного оленя, волка, бегущего по заснеженной пустыне, морских коней, диковинных чудовищ с щупальцами, топящими корабли… золотой лев, скаля зубы, глядел на неё… Они казались такими настоящими — стоило только протянуть руку. Когда столпы пламени сделались настолько сильны, что не было более уголка, куда бы не ложился их свет, на чёрном, подобно копоти, небе стала видна комета с длинным, изогнутым кровавым хвостом. «Это знак, — поняла Дени, вздрогнув. — Она указывает мне путь». Дени не могла ждать более верного знамения. «Пора», — решила она, но страха не было. Дейенерис Таргариен давно понимала, как следует поступить. Эта ночь приходила к Дени в воспоминаниях ещё многие луны. В них где-то далеко, будто во сне, звучала улюлюкающая песня Мирри Маз Дуур, тая черноте дотракийских степей, ругался сир Джорах, смешивались в один гомон проклятья мужчин и женщин, но Дени не смела оглянуться. Всё это не имело значения. Ничто не имело значения — только огонь. Жар нарастал с каждым пройденным шагом. Воздух мелко дрожал над поленьями; Дени ощущала сладковатый запах горящей плоти, отделяющейся от костей, горячий песок плавил сандалии. Она сбросила их с ног и пошла босиком. Её дотракийский жилет затрещал и лопнул, не выдержав натиска пламени, и Дени смахнула с плеч и его тоже, оставшись нагой и беззащитной пред распахнувшейся пастью чудовища. В миг, когда огненная стена сомкнулась позади Дейенерис Таргариен, весь остальной мир исчез. Дени не знала, сколько времени прошло — час, день, может быть год. Огонь бушевал вокруг неё, кусал за беззащитные щиколотки ног, но сама Дени была невредима: живой вздох вырвался у неё из груди, тут же унесённый бурей. Жар гнал её вперёд — туда, где наверху лежал её солнце и звезды. Под ногами предательски затрещало дерево: нижний помост, на котором лежал мёртвый конь, с рёвом и грохотом рушился сам под себя. Дени оставалось пройти ещё два, чтобы добраться до вершины. На мгновение её охватил ужас: что, если я ошиблась? Что, если мейега была права, и она попросту сгинет в пламени, погребённая вместе с Дрого? «Я от крови дракона, — пришлось напомнить ей себе, — и огонь внутри меня». Дени закрыла глаза. И распахнула их вновь, дёрнувшись, точно от пощёчины. Костёр исчез; вместо этого Дени видела тёмный зал под высокими каменными арками, держащими потолок из карминового кирпича. На уродливом троне сидел человек в богатых выцветших одеждах, и золотая корона с тремя драконами венчала его голову. Она никогда не знала его, но хватило и одного взгляда, чтобы тоска ледяной рукой стиснула сердце. «Отец». Дени побежала: настолько быстро, насколько позволяли ноги. Если я мертва, пусть будет так. По обе стороны от неё вырастали черепа драконов — большие и маленькие, не превышавшие головы котёнка, но одинаково бледные, ощерившиеся и мёртвые. Пробегая мимо них, Дени виделось, что глазницы их горели. Она остановилась у подножия трона — там, где начиналась тень. Человек в короне посмотрел на неё… И начал таять, как первый снег сходит весной. — Нет! — в отчаянии Дени протянула к нему руки, но пальцы её нашли лишь воздух. — НЕТ! — Видение отдалялось от неё, делаясь все тоньше, призрачней, пока не исчезло вовсе. Дени обнаружила себя стоящей посреди огненного вихря, одинокую, кашляющую и напуганную. Солёные дорожки слёз стыли на её щеках, пот стекал по бедрам и между грудей. Она больше не слышала криков; по правде говоря, она вообще больше ничего не слышала. Голова её болела от дыма, и не было больше красного зала, короля и драконьих черепов. Надо идти вперёд, подумала про себя Дени. Она понимала, что надо. Только смертью можно выкупить жизнь, — переливчато звенели колокольчики в чёрной косе Дрого, откликался ветер, колышущий траву в дотракийской степи, — только смертью можно выкупить жизнь. Я помню это, да, мой милый, меня заставили выучить этот урок. Стопы дыма складывались перед нею в образ мужа, вырисовывая каждую морщинку на лице, каждый мускул на теле. Прости, моё солнце и звёзды, я не смогла спасти тебя. Подарив ей на прощание последний взгляд, Дрого пришпорил своего дымового скакуна. Его хлыст с треском ударился по лопающемуся камню… Взойдя на второй помост, Дени увидела своего брата Рейегара. Это место было отличным ото всех других: Дени оказалась стоящей в воде по колено, она чувствовала её приятную прохладу, ласкающую ноги. Её величественный брат восседал на гнедом жеребце посреди побоища, лицо его скрывал чёрный шлем, такой же, как и его панцирь. Спокойный и молчаливый, он обернулся к Дени, пока всюду слышался лязг оружия, падали и кричали люди, и река делалась розовой от их крови. Вдруг по воде пробежала рябь: громадный всадник в чёрно-золотых доспехах нёсся прямо на них. Он приближался стремительно, как дотракийский крикун, — Дени уже могла видеть эмблему на его щите: венценосного оленя, встающего на дыбы, — однако Рейегар не шевелился. Он всё так же смотрел на неё в немой скорби, и Дени чувствовала на себе печальный взгляд его глубоких индиговых глаз. Копыта вздыбленной лошади всадника поднимали сотни брызг из-под копыт. Он убьёт его. Дени казалось, что под шлемом воина скрывались глаза чудовища. Нет. Она не может допустить этого. Дени закрыла лицо руками, бросившись наперерез всаднику, и его молот ударил её в грудь. Она не почувствовала боли, когда сталь и железо пробили кости, только холод, что был холоднее смерти. Река унесла цвета крови рубины, Рейегар исчез, а вместо него пришли видения, лихорадочно сменявшиеся одно за другим. Когда она шагнула на третий помост, перед нею возник Визерис. — Я хочу корону, он обещал её мне! — сбивчиво шептал он. Её глупый, глупый, самоуверенный брат. Губы Визериса нервно дрожали, лиловые глаза горели нездоровым блеском. — Ты не сможешь отнять её у меня! Не отрывая взгляда, он запустил руку под шёлковый пояс, доставая меч. Дени не шелохнулась. — Это всё ты виновата, — шипел он, приближаясь. С каждым шагом облик его менялся: плоть обнажала кости, золото стекало по некогда статному лицу, заливалось под кафтан, в пустые впадины, на том месте, где когда-то были глаза. — Ты должна была спасти меня. — Ты бил и издевался надо мной, — произнесла Дени сухими, потрескавшимися губами. Шум, окружавший её, сделался невыносимым. Он нарастал отовсюду, звучал из недр, из тлеющих головней, из их потаённых, карминово-красных сердец. Нестерпимый жар терзал её изнутри, а пламя плясало вокруг алыми, оранжевыми, жёлтыми всполохами. — Ты угрожал мне и ребёнку во мне. Неужели ты так и не понял?.. Дотракийцы не продают и не покупают. Они дарят и принимают подарки. Тебе стоило всего лишь подождать… Лицо его тронула улыбка — одна из тех улыбок, которые так пугали её. — Я продал корону нашей матери, чтобы прокормить тебя. Я защищал тебя. Я был твоим братом, — эти слова резали хуже отравленной стали. — А ты позволила ему убить меня! Это было её виной, а теперь стало её испытанием. Часть существа Дени трепетала в ужасе, в то время как другая отчаянно мечтала отдаться ласкающим объятиям и лобзаниям огня — самопожирающим и желающим поглотить её и, поглотивши, уничтожить себя... Но всё это было неправдой. Огонь не может убить дракона. Он нуждается в ней, а она в нём, как в еде, в воздухе, в самой жизни. Дени распростёрла руки, шагнув к Визерису ровно в тот миг, когда третий помост рухнул, похоронив под собой кости мужчины, женщины и доброго коня. …И слабый вздох, вырвавшийся одновременно из трёх глоток, показался ей громче всех криков мира.