Love, Wei

Передвигаясь в толпе, сквозь толпу или, даже лучше сказать, вскользь толпы, Усок усиленно пытался прочистить свою голову от всей той тонны мусора, выброшенной в нее за последнее время. Будь у него такая возможность, он бы сейчас с удовольствием расстегнул молнию на затылке, вынул бы оттуда свой мозг и замочил его в тазике с каким-нибудь особо ядреным моющим средством. Он ощущал каждой клеточкой своего тела, что внутри него поселился крот. Крот, который проедает его внутренности, и с каждым новым письмом и сюрпризом, этот крот становится все прожорливее, все настырнее. Дома теперь было небезопасно. Конечно, Усок прекрасно понимал, что, хочет он того или нет, ему придется туда вернуться, но сейчас ноги сами несли его в то единственное место, где он сможет успокоиться. По его приблизительным подсчетам до кофейни было идти еще минут пятнадцать. За это время ему нужно было сделать с собой хоть что-нибудь. Разложить информацию по полочкам, привести свое душевное неравновесие в равновесие, в общем, «что-нибудь». Вышагивая по вымощенным улочкам большого и все еще нового для себя города, Усок четко понимает, что у Вэя есть теперь ключи от его квартиры. Ведь, если он их у него выкрал, то явно для того, чтобы сделать дубликат. И все же он не может до конца разобраться или же полностью осознать, каким образом этот факт должен повлиять на его дальнейшее поведение. Да, у него теперь есть ключи… А что дальше? Останавливаясь на светофоре и стеклянным взглядом уставившись на дорожный триколор, Усок решает, что смена замков ему в этом деле не поможет. Как, собственно, и смена квартиры. Как и специалист по камерам в розетках, если таковые вообще имеются. Слегка нахмурившись от осмысления безрадостных фактов, он так и не решается озвучить для себя мысль, которая, словно противная мелкая крошка в кровати, беспокоит его душевное состояние на каком-то очень болезненном физическом уровне. У него есть еще минут десять на то, чтобы сделать это. Когда загорается зеленый свет, то Усок начинает переходить дорогу, будучи поразительно сосредоточенным. Он оглядывается по сторонам, его шаги быстрые и выверенные, он в меру напряжен и собран. Как будто это все еще имеет значение. Оказавшись по ту сторону потока машин, разделяющего напополам потоки людей, Усок немного отклоняется вправо, чтобы не попадать в самую кофейную гущу этой плотной человеческой массы. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что у него нет никакого страха перед большой толпой, он проверял это много раз, но старался при этом на всякий случай себя не провоцировать. Ему вполне было достаточно его «замечательной» боязни метро, которая не давала ему спокойно передвигаться по местности вот уже лет восемь. Зацепившись за последнюю мысль, клубок сознания Усока резко перекатился снова в сторону Вэя. Известно ли ему про его маленькую фобию, и, самое главное, про то, как она у него появилась?.. Внезапно, откуда-то справа послышался резкий и громкий звук, заставивший Усока вздрогнуть. Буквально метрах в двух от него у ребенка лопнул воздушный шарик. Усок подумал, что это случилось поразительно вовремя и не дало ему начать погружение в глубины своих подсознательных страхов, из которых есть риск не выбраться, и он продолжил свое паломничество так, словно ничего вокруг не происходило. До кафе оставалось минут пять от силы. Ему резко захотелось пить. В горле словно комок застрял, мерзко царапая его изнутри, но Усок быстро сообразил, что это была необычная жажда. До него добрался крот. . Еще пять минут. . Он ускорился, хватаясь при этом за беспокоящее его горло столь сильно, будто он пытался себя задушить. Будто пытался выдавить из себя это мерзкое непрошенное животное как гной из раздражающего прыща. Или же наоборот, пытался не дать ему выбраться наружу, туда, где он явит свою истинную сущность на обозрение всем. Его мысли начали плыть так, как если бы в молоко добавили воду, горло саднило, воздуха не хватало катастрофически. Он знал, что ему теперь уже не помогут никакие психологические уловки и картинные ассоциации. Нужно было бежать до кафе. Бежать прямо сейчас. БЕЖАТЬ! Мир вокруг стал одновременно размытым в то же время в десять раз более четким, когда он увидел вдалеке мелькнувшую вывеску его пункта назначения. Он просто рванул туда, не заботясь о том, что подумают люди, воплощая собой принцип «вижу цель – не вижу препятствий». Он умудрился по пути побить своими острыми локтями человек пять как минимум, но, если уж продолжать говорить красивыми фразами, цель в данный момент оправдывала любые средства. Залетев в кафе, он выглядел так, будто пробежал марафон: тяжелое дыхание растягивало его грудь до пределов, а одежда устроила ему бунт на корабле и измялась до состояния многократно использованной половой тряпки. Чуть отдышавшись и слегка выпрямившись, он понял, что на него уставились две пары глаз, одна из которых принадлежала Джинхеку, передававшему своему клиенту кофе, а вторая, собственно, этому самому клиенту, который поспешил ретироваться, намеренно сторонясь внезапного явившегося перед ним Усэйна Болта. И как только за ним закрылась дверь, ознаменовав выполненную работу приятным звоном, Джинхек резко сорвался со своего места, приподнял столешницу барной стойки, за которой он как обычно находился, и подбежал к Усоку, выглядя при этом не меньшим марафонцем. - Боже, с Вами все в порядке? Вы выглядите так, будто бежали!? Что-то случилось? Усок не спешил отвечать на многочисленные атаковавшие его вопросы. Он все еще тяжело дышал, рассматривая взволнованное лицо Джинхека, и улыбка сама собой наползла на его лицо, когда он почувствовал, как его жажда отступает, воздух, наоборот, спокойно поступает, а крот возвращается в спячку. Он понимал, что ему нужно как-то объясниться перед парнем, возвышающимся над ним словно взволнованная мама над своим ребенком, но так и не нашел в себе силы что-либо придумать. - Я… Это очень сложно объяснить… Может, Вы будете так любезны и сделаете вид, что ничего не было? А заодно сделаете чай? Усок приложил максимум доступных ему усилий, чтобы состроить извиняющуюся улыбку, и он был готов поклясться, что выглядел сейчас очень милым и слабым. Джинхек же лишь озадаченно кивнул и, немного поразмышляв, тихо шепнул «хорошо», и вернулся к себе за стойку. Усок облегченно вздохнул, словно с его плеч свалился по меньшей мере мешок соли, и прошел немного вглубь кафе, чтобы упасть на то же место, которое он занимал утром. Его сумка приземлилась рядом с ним по соседству, и он наконец-то позволил себе полностью расслабиться. Его плечи чуть опустились, дав ему прочувствовать весь фейерверк томных болевых ощущений, и он начал поочередно слегка разминать их правой рукой. Прикрытые глаза и расслабленные черты лица создавали впечатление нежности и гармонии, и это маленькое изменение в его состоянии не укрылось от пытливого взгляда баристы, который одобрительно улыбнулся, и затем наклонился, чтобы достать откуда-то снизу блюдце с печеньем. - Угощайтесь, - пояснил он, облокотившись на стойку и складывая руки в замок, устраивая на них затем свой подбородок, - отложил для себя на конец смены, но Вам сейчас толика радости явно нужнее. Усок даже не знал, что на это ответить, в его душе впервые за долгое время разлилось приятное, словно мед, чувство беспечной благодарности. Так и не сумев подобрать нужные слова, он лишь улыбнулся в ответ, беря в руки печенье и параллельно наблюдая за тем, как Джинхек достает с полок чайные пары. Причем, к большому удивлению клиента, чайных пар было две. - Тоже решили со мной чаю выпить? – перевести разговор в другое русло казалось ему сейчас самым приемлемым и безопасным вариантом, учитывая его недавнее состояние. - Да, почему бы и нет? Все равно скоро закрываться, - пояснил тот, переворачивая чашки, и помещая их на блюдца так аккуратно, словно усаживая в кресла. Эта информация оказалась для Усока весьма внезапной, потому как он был уверен, что его путь от работы до кофейни не мог занять настолько много времени. Он в замешательстве огляделся по сторонам, пытаясь глазами отыскать часы. Искомый предмет нашелся на одной из стен и гордо демонстрировал нажитые им сегодня семь часов и сорок три минуты. - Разве вы не до девяти работаете? – деликатно спросил Усок, все еще немного сомневаясь в своем восприятии реальности. - Вообще, да, - ответил ему Джинхек, доставая полотенце, чтобы протереть чашки, - но так как я всю неделю один работаю, то хозяин разрешил мне закрываться на час пораньше. - Ах, ясно, - прилетело ему в ответ уже вместе с хрустом печенья, - вполне справедливо. - Еще бы, - продолжил тот, начиная потихоньку разливать чай, - но самое главное, что заплатят, как за полную смену. Они оба слегка посмеялись от подобного безусловно приятного факта. Тем временем Джинхек закончил все свои приготовления, и перед Усоком появились две чашки чая, одну из которых парень напротив придвинул к нему чуть ближе. Тот взял ее в руки и поднес ближе к лицу, чтобы насладиться нежным цветочным ароматом. Пар от жидкости приятно покалывал кожу, отбрасывая белые тени на очки Усока. Тот вернул чашку на место и снял с себя аксессуар, который хоть и помогал ему лучше видеть, но был в данный момент абсолютно бесполезен как данность. - И что же Вы планируете делать с такой кучей денег? – кокетливо спросил Усок, поигрывая при этом бровями. Его собеседник снова рассмеялся, уже более отчетливо, делая затем небольшой глоток чая. - Даже не знаю, не думал еще об этом. Может, у Вас будут какие-нибудь предложения? - Лично я бы пошел и спустил все на торт в «Вашингтоне». «Вашингтоном» назывался неприлично дорогой кондитерский магазин, находившийся на соседней улице буквально минутах в десяти ходьбы от кофейни. И, судя по тому, что Джинхек опять рассмеялся словам Усока, он прекрасно понял, что тот имеет в виду. - Это гениально, правда. - Ох, спасибо. Они оба снова отпили свой чай, глядя друг другу прямо в глаза. Но затем, как гром среди ясного неба, их маленький интимный момент оказался нарушен осторожной фразой, произнесенной почти шепотом. - Пойдемте прямо сейчас? Усок даже не сразу сообразил, что что-то произошло, но через мгновение до него долетел даже не весь смысл фразы, а только его обрывок, но уже одного его было достаточно, чтобы он в неверии поднял брови. - Прямо сейчас? – повторил Усок как механический попугайчик, стараясь не выдавать своего замешательства. - Да, мне только нужно закрыть кафе, это займет какое-то время, минут двадцать, но мы все еще успеваем до закрытия «Вашингтона», - улыбка не сходила с губ баристы, и Усок упорно не мог понять, было ли это все шуткой. Но Джинхек прервал его размышления. - Ну так что, да или нет? Не переживайте, я развлеку Вас отложенной историей про моих коллег, пока буду переворачивать стулья. Уверен, запыхавшимся я буду звучать еще смешнее, чем обычно. Джинхек подкрепил свою фразу бодрым жестом, выставив вперед кулак с большим пальцем вверх, и Усок чуть не подавился от того, насколько нелепо это выглядело. Нелепо мило. - Это… - спокойным голосом начал свой ответ Усок, подбирая максимально извиняющуюся интонацию – звучит как предложение, от которого невозможно отказаться. Я «за». Усок смог пронаблюдать всю гамму эмоций на лице Джинхека, от растерянных и грустных до оживленных и как будто получивших благословение богов. Он не мог поверить, что был способен стать причиной всего этого. Это ощущалось так странно, так необычно, но до чего же все-таки приятно. . . Пока Джинхек мыл посуду, прибирался по мелочи и переворачивал стулья, он поведал Усоку фееричную историю про то, как его тучный коллега не смог вписаться в поворот, неся при этом огромное количество грязной посуды. Посуда полетела на пол, коллега полетел вслед за посудой, и его кость на правой ноге решила, что это конец, и треснула. Джинхек признался, что, будучи в тот день в кафе и наблюдая за всем этим очно, он и сам уж было подумал, что это конец, но обошлось. Обошлось скорой, гипсом и постельным режимом для коллеги на две недели. И все бы ничего, но его вторая коллега, миловидная дама, которая давно питала чувства к его тучному коллеге решила, что это прекрасный шанс для того, чтобы признаться в своих чувствах. Вместе с Джинхеком, они соорудили ему прекрасный полдник из кофе, сырников и ореховых корзиночек, и миловидная дама, воспользовавшись своим обеденным перерывом, отправилась навестить его тучного коллегу, и все бы ничего, но, находясь уже у него в палате, она так переволновалась, что наступила на собственные шнурки, запнулась, и, как потом выяснилось, сломала себе руку. По итогу, вернувшись уже в гипсе и яростно заявив, что ей уже терять больше нечего, она все-таки призналась в своих чувствах, на которые (о, боже!) ей ответили, и вот, эти два неудачника лежат себе теперь в квартире тучного коллеги, поедают сладкое и смотрят Нетфликс, пока Джинхек тут вынужден варить кофе по восемь часов в день без выходных. - Но, стоит признаться, - подытожил он свой рассказ, переворачивая последний стул, - ко мне иногда приходят очень приятные клиенты. Усок слушал эту историю, опираясь одной рукой на барную стойку и развернувшись корпусом к залу. Он наблюдал за каждым движением Джинхека, сохраняя улыбку на своем лице, которая появилась словно бы из ниоткуда и никуда при этом не хотела уходить. Он смеялся над особо хорошими комментариями рассказчика, картинно, но в меру охал на неожиданных поворотах и, в целом, просто приятно проводил время. - Так, ну что, - быстро сменил вектор разговора слегка запыхавшийся парень, - мы готовы идти? - Да, готовы, - ответил ему Усок, сжав обе ладони в кулаки в подбадривающем жесте. Спустя минут пять они уже были снаружи и мерно вышагивали в сторону соседней улицы. Усок прислушивался к тому, как Джинхек продолжает рассказывать ему о работе, но слушал он его лишь краем уха, наслаждаясь больше видом прекрасного города и потрясающими выражениями лица рассказчика. Конечно, та песчинка с раздражающей мыслью, в которой он так себе до конца и не признался, никуда от него не делась. Она все еще терлась о его виски, неприятно поскрипывала на обратной стороне его глазниц, но в данный момент все это просто не имело для него значение. - … И я тогда просто отвернулся и… О, мы пришли. Совсем что-то заболтался, - Джинхек выдал ему потрясающую улыбку в качестве извинения, и Усок был готов простить ему за нее все, что угодно. - Добро пожаловать к нам, - поприветствовала их симпатичная девушка за стойкой, взгляд которой был абсолютно и полностью мертв. Двое парней переглянулись между собой, и Усок покивал ему на упаковку клубничных пирожных, оформленных так, будто их готовили для самой английской королевы. Джинхек одобрительно кивнул в ответ и обратился к консультанту-зомби, чтобы вырвать из ее лап предмет их общих грез и мечтаний. Усок тем временем отвернулся, позволяя своему спутнику разобраться с формальностями покупки. Его взгляд упал на окна витрины, в которых были выставлены потрясающие своими формами и оформлением торты, но когда он взглянул поверх них, то увидел, что снаружи за ним кто-то наблюдал. Он пересекся взглядом с загадочным человеком всего на мгновение, после чего тот словно отмер и ушел восвояси. Он мог просто разглядывать витрину. Но он разглядывал Усока. Охватившее его чувство не было похоже ни на страх, ни на тревогу, это снова было что-то практически потустороннее. Он был как проклятая кукла, как дом с приведениями – сосудом, в котором поселилось нечто злое, желающее использовать все его ресурсы до последнего, чтобы удержаться в этом мире. Ему снова явился призрак, и на этот раз он обрел вполне себе физическую форму. - Ну что, идем? – голос Джинхека вывел его из транса, в котором он оказался из-за этой ситуации. Усок вздрогнул и снова, не найдя силы на слова, просто кивнул ему в ответ. Они вышли из магазина, но что-то очень ощутимо изменилось в их поведении, в окружающей обстановке, да и в них самих в целом. Усок опять ощутил полный спектр отрицательных эмоций, планомерно уничтожающий его все последнее время, а Джинхек, заметив перемены в настроении Усока, просто не мог понять, что происходит, и что ему стоит с этим делать. Они на автомате, словно плохо запрограммированные роботы, дошли до ближайшей скамейки, сели на нее, и оба уставились в пустоту, потому что дальше программа уже не работала из-за разового критического сбоя. Усок даже не пытался сделать вид, что все нормально. Он был морально истощен до такой степени, что более не мог поддерживать вид обычного человека. Джинхек решился нарушить установившуюся между ними тишину, боясь, что, если он этого не сделает, то может произойти нечто страшное. - Вы всегда можете поговорить со мной о своих проблемах. Обещаю, я Вас не осужу и никому ничего не скажу, честно. Эта фраза, сказанная явно с намерением приободрить и поддержать, смогла выполнить свою задачу ровно с точностью наоборот. Усок поджал губы, растянувшиеся в пропитанной ядом улыбке, и перед ним встала картина его знакомства с тем человеком… Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что они с Джинхеком не имеют ничего общего, но эта параллель провелась сама собой, и Усок просто решил мысленно посмеяться над таким нелепым стечением обстоятельств. Выглядело так, будто вся его жизнь оказалась зациклена в одну большую петлю, которую ему однажды набросят на шею, подведя предварительно к обрыву, а затем возьмут и со всей дури толкнут в спину. . . . . . . . . . - Я бы хотел, но… - Усок слегка усмехнулся и взглянул на своего собеседника – Это не то, что можно рассказать так просто. - Я понимаю… - послышалось в ответ, - Конечно, я не могу понять всех Ваших проблем, но мне знакомо это чувство… - Спасибо, что просто сидите со мной. Это очень помогает, правда. Джинхек снова искренне улыбнулся, глядя на своего собеседника, словно впрыскивая разноцветные эмоции в его черную непроглядную эмоциональную бездну. Он опустил взгляд вниз и приоткрыл коробку с пирожными, протягивая ее Усоку. Тот по инерции взял одно из них и сразу отправил в рот, мгновенно закрывая глаза от того, насколько вкусным оно было. Его нежная, совершенно ненавязчивая сладость растеклась по его рту словно сахарная жидкость, и ощущение было столь ярким и сильным, что у него в груди приятно кольнуло от нахлынувших на него враз положительных эмоций. Но в следующее мгновение он, так и не успев открыть глаза, почувствовал прикосновение к своим губам. Его веки словно приклеило друг к другу, и он не мог открыть глаза от накрывшего его внезапно оцепенения. Затем он почувствовал, как его аккуратно берут за подбородок и надавливают на него, чтобы приоткрыть его рот и проникнуть в него языком. Усок, словно получивший под дых, не мог собрать себя, его личность настолько разметало по всему телу, что ее осколки впились ему буквально в каждый сантиметр кожи изнутри. Джинхек же, не почувствовав сопротивления, стал целовать его настойчивее. Но Усок просто не мог сопротивляться. Он вспомнил все события годичной давности, вспомнил свое детство, вспомнил пресловутое метро, - и все его фобии, все его комплексы в один момент будто врезали ему по затылку бейсбольной битой. Но, несмотря ни на что, удар оказался не такой сильный, как ему изначально могло показаться. Его тело начало реагировать быстрее него самого, и Усок занес руку вверх, чтобы прикоснуться ею к затылку целовавшего его парня и надавить сильнее. Его тело жаждало этих эмоций, в то время как его разум отчаянно сопротивлялся. Но помимо тела и разума, помимо страхов и сомнений существовал еще и сам Усок. Побитый, потрепанный, почти изношенный, но все еще живой. Он ответил на поцелуй, втекая своим сознанием в эйфорию момента ровно до тех пор, пока перед его глазами не появился силуэт десятиминутной давности. Его сердце пропустило удар, а мысли резко смешались в одно липкое месиво, начиная засасывать его всего изутри в себя же. Руки Джинхека уже блуждали где-то в районе его талии, но сам Усок находился сейчас дальше от самого себя, чем когда-либо в своей жизни. Он откладывал это признание уже очень и очень долго. Но даже сейчас, даже когда он чувствовал себя не собой окончательно, он все еще не мог это сделать. Их поцелуй умер естественным образом, и Усок медленно открыл глаза лишь для того, чтобы убедиться, что ему здесь совсем не место. - Простите… - Извините меня! Они оба одновременно начали извиняться, и Усок отвел взгляд, потому что понял, что не выдержит больше ни малейшей частички образа Джинхека в своих зараженных глазах. - Я не знаю, что на меня нашло, я… - Все в порядке, - он прервал его извинения, резко поднимаясь со скамейки, - я думаю, мне лучше пойти. Джинхек уже было приоткрыл рот и занес руку вверх, чтобы остановить его, но крайне вовремя себя одернул. Жаль только, подумал было Усок, что он не сделал этого парой мгновений ранее. В итоге, его спутник просто остался сидеть на скамье, практически в той же позе, что и ранее, с раскрытой коробкой пирожных, и Усок был готов молиться всем богам на свете, чтобы этот парень сумел дожить до завтрашнего утра. . . . А сам он просто ушел, не говоря более ни слова, ни бросив напоследок взгляд, ни пожалев о содеянном. Но ощущая, как на каждый его след сзади наступает огромная черная тень… Шаг. Другой. Шаг. Поворот. От нее не скрыться. И не спрятаться. Все, как в той глупой детской считалочке, которую он боялся до одури, когда был ребенком, хоть и упорно делал вид, что это не так. Он совсем не помнил, как дошел до своей квартиры. Ноги, как говорится, сами его туда привели, отключив на мгновение связь с той частью его мозга, которая отвечает за страх. И за рациональное мышление заодно. Остановившись перед входом в здание, Усок, впервые за последнее время, постарался честно заглянуть в себя. Боялся ли он того, что ждет его там, дома? Да. Сильнее ли этот страх того, что может всплыть правда о его прошлом? Не особо. Он мог бы пойти в полицию, мог бы сделать это прямо сейчас, ведь на этот раз у него даже были косвенные доказательства, но… С ними или без них, ему не поверили тогда, так почему же должны поверить сейчас? Нет, полиция ему определенно не поможет. Окончательно разобравшись с этим вопросом, он открыл главную парадную дверь и зашел внутрь. Боялся ли он за свою жизнь? Да. У него не было какой-то осознанной цели, может, конечно, когда-то он и хотел стать психологом, помогать людям, спасать мир… Но он очень быстро понял, что мир, по правде говоря, не было смысла спасать ни от каких угроз, потому как он попросту не хотел быть спасенным. Конечно, у него была его работа, дети, и они действительно помогали ему держаться на плаву все это время, но не ради же работы он существовал в конце-то концов. Он существовал, чтобы однажды стать счастливым. Усок застыл на пару мгновений перед лестницей на второй этаж, позволяя своему дыханию немного прийти в норму. А мог ли он стать счастливым? Все на свете говорило ему, что нет: разрушенное детство, родители-эгоисты, не тот университет, который хотелось, другая сфера деятельности, вечные издевки и насмешки, самая «лучшая» в мире первая любовь, клеймо лжеца и, как вишенка на торте, преследование сталкера. Поднимаясь по лестнице, Усок думал о том, что это попросту нечестно, и при всем при этом, это было так… поразительно закономерно. Но основная правда заключалась в том, что на самом деле ему было плевать. Ему стало плевать еще год назад. Он придумал себе все это: эти страхи, эти переживания, эти приступы, эти чувства. И, когда он, наконец, окажется дома (чертовы бесконечные лестницы), то на этот раз, что бы там его ни поджидало, он уже ничему не удивится. Вот теперь точно и окончательно. На сто процентов. С этими мыслями он вставил ключ в замочную скважину, и уже через мгновение оказался по ту сторону двери, того самого барьера, защищавшего его от внешнего мира, который потерял теперь всякое значение. Квартира поражала своей статичностью, грубой безэмоциональностью и отсутствием в ней хоть каких-либо изменений. Что ж, решил Усок, скидывая по традиции на пол сумку и грубо стягивая с себя обувь, - он ожидал и этого. Но при этом что-то, какая мерзкая противная пиявка, присосавшаяся к маленькому отростку его сознания, говорила ему о том, что этот день для него еще не окончился. Он немного размял плечи, проходя вперед в гостиную, и начал раздумывать на тем, чем бы ему занять свое время до того, как с ним что-нибудь произойдет. Подойдя к своему излюбленному дивану, он плюхнулся на него со всего размаху, начав критически осматривать свое жилое пространство после того, как его тело соприкоснулось с тканевой поверхностью, создававшей эффект удобства данного предмета мебели, но, увы, лишь с переменным успехом. Его квартира показалась ему в этот момент до того пресной, что, будь он сам сталкером, то точно бы не стал следить за кем-то, кто живет вот в таких условиях. Он усмехнулся и решил, что, возможно, именно поэтому он им и не являлся, хотя, кто знает… До события оставалось еще полчаса. Он взял пульт с журнального столика, щелкнул кнопкой включения, и уже через пару секунд помещение наполнилось звуками какого-то очередного симфонического концерта. Усок, особо не всматриваясь в экран, краем уха уловил, что это была, скорее всего, девятая симфония Бетховена. Он отправился на кухню, чтобы по традиции начать варить себе кофе, а потом добавить в него чего-нибудь покрепче. Усок невольно вспомнил то крайне неуместное замечание от Вэя в его письме по поводу его излишней любви к алкоголю. Конечно, сам бы он ни за что не подумал, что эта его маленькая слабость может быть воспринята кем-то как негативная черта. У него было много по-настоящему грубых недостатков, но это… так, сплошное баловство. В процессе переворачивания шкафчиков на кухне с ног до головы и изнутри вовнутрь, он задумался о том, что бы он написал Вэю в ответ, будь у него такая возможность. Нет, он определенно не хотел вести с ним никаких переговоров, скорее наоборот, старался по максимуму не обращать внимание на его выходки, но все-таки… Как он мог выглядеть? По манере письма бывает крайне трудно определить тип внешности, особенно учитывая то, что послания были написаны не от руки, но всегда можно было позволить себе немного пофантазировать. Усока отвлек щелкнувший переключатель чайника, извещавший владельца о готовности его воды, и он быстренько достал чашку, но в следующее мгновение, произведя критический осмотр, поменял ее на аналог побольше, и засыпал туда три ложки кофе. Тем не менее, вода была еще слишком горячая, чтобы заливать ей кофе, и поэтому нужно было слегка подождать, что, конечно же, не могло не спровоцировать Усока на неподходящие мысли. Что-то подсказывало ему, что Вэй должен быть с ним одного роста. Это было абсолютно безосновательное предположение, но каким-то образом при невысоком росте он приобретал в глазах Усока гораздо более человеческий вид. Светлые или темные волосы? Наверное, темные. Так легче смешаться с толпой. Но с другой стороны, не ясно было, так ли уж он хотел оставаться незамеченным. Анонимность его писем настолько пахла жаждой внимания, что Усок смог бы учуять ее за версту, как запах прогнившей рыбы. Его черты лица должны быть острыми, как у человека, способного на безрассудства. Или же мягкими, как у тех, кто не способен принимать на себя ответственность тогда, когда это нужно больше всего. Шрамы или татуировки? Наверное и то, и другое. Закрытая одежда темных цветов. Длинные пальцы с обкусанными ногтями. Множество родинок, и, возможно, спортивное телосложение, а еще большой… Усок резко вздрогнул и практически подскочил на месте, когда со стойки слетело блюдце из-под чашки и вдребезги разбилось о пол, создавая россыпь осколков ярко-оранжевого цвета на темном фоне кафельного покрытия. Он резко отшатнулся и отступил на два шага назад, больно врезаясь спиной в барную стойку. Отчетливо слышимый звук вздоха от разочарования практически заглушил для него бешенный ритм собственного сердца, и он, аккуратно переступая через опасную зону, отправился в сторону кладовой для того, чтобы вооружиться метлой и совком. В кладовой было как обычно пыльно и душно, но, на удивление, без ярко выраженного беспорядка, что царил у Усока по всей квартире. На деле, причина такого явления была довольно прозаична: ему нечего было хранить в кладовке, кроме всяких чистящих средств и неких чистящих способов. Его боевое вооружение на сегодняшний вечер с благородством покинуло свою скромную обитель и отправилось сражаться с осколочными монстрами. Усок проклял себя десять раз за то, что в такие моменты он начинал думать, как его ученики - мультяшными ассоциациями, - но при этом он ничего не мог с собой поделать. Ему нужно было хоть как-то психологически справляться с обязанностями, выполнять которые совершенно не хотелось, но самым забавным во всем этом было то, что с таким вот подходом он относился как к разбитым блюдцам, так и преследованию сталкера. Уровень угрозы: разбитое блюдце Решение: применить защитное вооружение в виде метлы и совка Уровень угрозы: сталкер Решение: … Не дойдя до кухни буквально пару шагов, Усок остановился. Замер на месте, как перед невидимой стеной. Он пытался сделать это весь день, однако, только сейчас это признание стало пытаться вырваться из него, как бабочка, созревшая в мысленном коконе. Но почему сейчас? Он выбросил все, что держал в руках, на пол, и сам осел на него, борясь с тем, что должно было сейчас произойти. Но по какой-то неведомой причине это было уже просто невозможно. Оно снизошло на него как озарение извне: послание, данное ему кем-то словно бы несуществующим, потому как он сам никогда бы не смог сказать нечто подобное. Усок почувствовал, как опять передает бразды правления своим телом другому человеку, и он приводит в движение его голосовые связки, открывает его рот, вдыхает в него воздух, а затем, используя его, произносит: - Я ничего не смогу против него сделать. Не голос, шепот. Скрипучий, еле различимый, и оттого еще более зловещий. И в следующее мгновение раздался стук в дверь.