grrrlz

Кофе приносят с нарисованными пенкой очаровательными кошачьими мордочками. — За это сразу два балла, — оживляется Ханамаки. — Итого у них снова ноль, — быстро подсчитывает Маттсун. — Слушай, ну я не могла не снять два балла за эту ублюдочную песню. — Я полностью поддерживаю, — с серьёзным видом отвечает Иссэй. Ханамаки обожает её такую — когда она лишь играет в серьёзного человека, но на самом деле готова рассмеяться. И Макки всегда интересно снимать эту маску и знать этот секретик, словно Иссэй доверила ей что-то важное, словно они с ней немного связаны. Словно Маттсун её девочка. Блины приносят сразу после кофе. У Матсукавы — какие-то морепродукты, у Ханамаки — кленовый сироп. — Ну что ж, от этого зависит основное количество баллов, — всё таким же серьёзным тоном замечает Иссэй и приводит Макки этим в восторг. Ей очень нравится — до дрожи под коленками — когда они с Маттсун притворяются кем-то, продолжая друг друга в такие моменты видеть насквозь. Иногда они даже притворяются друг другом — обмениваются футболками с номерами. Обе без слов понимают страх быть собой — некем быть-то на самом деле, когда в тебе нет ничего, кроме масок. Впрочем, в Ханамаки есть немного странной любви. В средней школе ей нравилась семпай, но Макки так и не решилась признаться. Поэтому когда сердце пропустило удар, стоило Матсукаве в очередной раз за эти несколько лет громко расхохотаться над её шуткой, то Ханамаки не удивилась — скорее удивляло, как сильно хочется услышать этот низкий смех снова, хотя он уже выучен наизусть, и вплестись в него робким поцелуем. Такахиро хочет рассказать о своих чувствах — красит волосы в розовый. Она решает играть девочку, которой просто весело, которая наслаждается юностью, которая сливается с весенней сакурой — лепестки вокруг сердца — и заодно играть лучшую подругу. Маттсун бы не отвернулась от неё; по тому, как она спокойно приняла отношения Иваизуми и Ойкавы, Ханамаки делает вывод, что и к ней она бы отнеслась с пониманием. Но сказала бы своё извини серьёзным — по-настоящему серьёзным тоном — и к чёрту бы полетела дружба, потому что Такахиро сама бы не смогла вернуться к прежним отношениям. — Минус балл этому кафе за то, что ты отвлекаешься, — ворчит Иссэй. — Ой, прости, — Ханамаки убирает прядь волос за ухо. — Не наказывай их из-за меня. — У тебя крошка вот здесь, — Маттсун тянется рукой и касается уголка губ — нежным быстрым движением что-то убирает. — Плюс балл этому кафе за то, что вынудило тебя ухаживать за мной, — усмехается Ханамаки. "Скорее пошути, пока не покраснела", — вот её принцип. — Плюс балл за то, что я увидела, какая ты чушка, — парирует Матсукава. Ханамаки обиженно ворует кусочек блинчика и показывает язык. Иссэй ввязывается в непонятное соревнование, выбирает из начинки кальмара и хладнокровно макает его в кленовый сироп — а потом так же хладнокровно это ест. Ханамаки смотрит сначала шокированно, а потом с восторгом: посмотри, на что она идет ради того, чтобы тебя удивить. — Как на вкус? — интересуется она. — Не так уж и плохо, — пожимает плечами Иссэй. — Но больше я есть подобное не стану. — Но плюс балл за новое блюдо. — Ага. И за еду в целом предлагаю четыре балла. — Пожалуй, соглашусь с вами, Матсукава-сенсей. — Итого семь. — Вполне неплохо для такой кофейни. Маттсун кивает и записывает отчёт в блокнот. Потом сюда Ханамаки вклеит чек, может, что-то нарисует или добавит стикеры: она отвечает за оформление. И ещё они делают две фотографии: сэлфи у входа и фото еды — потом это распечается в маленьком формате и тоже вклеится сюда. Здесь должно быть несколько десятков таких записей, которые подтвердят — да, были девочки, и была юность, и было хорошее. Они выходят из кафе, и Матсукава провожает Ханамаки до дома, хотя ей приходится сделать крюк. — Мне нравится знать, что ты в безопасности, — поясняет Иссэй. — Милая моя, я ж одна с собой останусь, вдруг посреди хохота захочется как будто случайно упасть с лестницы, — усмехается Ханамаки. — Смех продлевает жизнь, и мы решили с тобой смеяться вечно, чтобы никогда не умирать, — хмурится Маттсун. — А ты бы провела со мной вечность? Ответить Иссэй не успевает: к дому подходит мама Такахиро, приветствует девочек и забирает дочь с собой, чтобы та помогла приготовить ужин. Матсукава прощается, доходит до перекрёстка — а потом звонит Макки и, не дожидаясь, пока та ответит, очень спокойно говорит да. На летних каникулах перед третьим годом старшей они едут в случайно выбранную деревню на берегу моря, чтобы отдохнуть там несколько дней. Они приезжают на следующий день после шторма — они и друг с другом такие: ты случилась со мной, когда я выбросилась на берег, и ты лучше руин, которые я искала, и ты лучше смерти, с которой я сражалась, и ты лучше прошлой жизни, от которой я помню только морскую пену, и твой смех разносится над штилем и разрухой, и мир оживает, и я вплетаюсь в этот смех своим — а потом ещё ближе. Они гуляют по берегу; много молчат, потому что слушают море — Ханамаки вот в первый раз, завороженная, поэтому Маттсун куда чаще может смотреть на неё украдкой. Молчание не напрягает: наговорятся друг с другом в комнате или обратно в Мияги; говорят друг с другом и вовсе без слов сейчас. — Что-то блестит, — прищуривается Матсукава, рассматривая песок. — Это я, — улыбается Макки. — Нет. — Тогда ты. Маттсун не слышит, опускается и раскапывает песок, Ханамаки ей помогает. Они находят цепочку с подвеской. Матсукава очищает её от песка, а потом протягивает её Макки. — Вот, дарю тебе. — Но мы вместе откопали… — Чшш. Я первая увидела. Макки послушно надевает её на себя. — А вдруг оно проклято? — Вот мы и узнаем. — А ты будешь со мной ходить по ведьмам, чтобы они его сняли? — Отведу тебя к Иваизуми, она ударит злого духа. — Да уж, она может. Ханамаки вертит подвеску — какой-то цветок. — Может, это русалки его обронили, — снова предполагает она. — Если у тебя вырастет хвост, то я всё равно буду с тобой дружить, — обещает Маттсун. — Мы бы стали командой пляжного волейбола, и ты бы, сидя в море, хвостом делала бы мощные подачи. — Я бы заманивала тебя своими песнями. — Ты ужасно поёшь. Ты была бы худшей из сирен. — Но ты бы всё равно повелась. — Ага. Ханамаки чуть краснеет. А на берег вдруг приходит настоящая ведьма — женщина в длинном чёрном платье; у неё немного дрожат руки. Она замечает подвеску Макки и кидается к ней. Матсукава на всякий случай сжимает руки в кулаки. — Вы нашли её! — радостно-волнительно кричит женщина. — О, это ваше? — Ханамаки торопливо снимает украшение. — Мы как-то не подумали, что оно может принадлежать человеку. Женщина смотрит с недоумением, но всё же забирает свою подвеску. — Потеряла во время вчерашнего урагана. Не ношу её на шее, — оправдывается она, благодарит и уходит. Ханамаки вздыхает: — Эх, не стать мне русалкой. — Ну, спеть, сидя в море, ты можешь и без хвоста. Макки щёлкает пальцами — отличная идея — и заходит в море по щиколотку. И поёт — плохо, не попадая в ноты, вставляя свои слова. Но поёт только для Маттсун — и обе знают, что это лучшая песня. А вечером женщина находит их, порасспрашивав местных, где остановились приезжие. И даёт много денег — большое вознаграждение, потому что эта вещь "куда важнее, чем кажется". Они долго думали, что с этими деньгами делать. Родители обеих сразу сказали, чтобы те решали сами, но отец Макки осторожно намекнул, что можно оставить для университета. Но ведь школьные годы никогда не закончатся, иначе Макки придётся тоже; выпускного пока не существует, как и расставания со всеми; признание, потому что сегодня наш последний день и нечего терять тем, кто уже потерял себя, пока не давит горло; и Такахиро не собирается торопить время. — Да потратьте всё на еду, — устало советует Ойкава, и это неожиданно дельный совет. Поэтому девушки решают, что каждое воскресенье будут ходить в разные кафе, заказывая там по одному блюду, и будут иронично их оценивать по десятибалльной шкале с сумбурными критерями. Ханамаки называет это свиданиями. Матсукава ждёт, когда она начнёт — вслух. Старое, но дорогое кафе встречает их неприветливыми взглядами посетителей, явно считающих, что школьницам здесь не место. Но Ханамаки незаметно показывает им кончик языка — Маттсун замечает, усмехается и уверенно идёт к столику. — Может, надо значок сделать, мол, нам платят за то, что мы тестируем на себе проклятия? — предлагает она, рассматривая меню. — Не надо оправдываться, — возражает Ханамаки. "Потому что в наш последний день, когда я признаюсь, то оправдываться тоже не буду". Матсукава соглашается. — Но за атмосферу сразу минус пять. — Давай минус четыре, мне очень нравятся эти чёрно-белые фотографии на стенах. Иссэй соглашается снова. Ей совсем несложно делать мир комфортным для Такахиро. Еду они всегда заказывают разную, но примерно по одной цене, чтобы воровать кусочки друг у друга и оставаться при равном бюджете. Чёрные макароны с грибами у Макки, жюльен у Маттсун, два коктейля с разными сиропами — всё это набирает семь баллов. Но ещё один Иссэй предлагает снять за то, что официанты похожи на роботов, словно их жёстко тренируют быть идеальными. Вычурное кафе в итоге получает всего два балла. На улице Ханамаки облегчённо выдыхает. — Какая ж там тяжёлая атмосфера. — И порции маленькие. — Тяжело быть богатым и ходить по подобным заведениям. — Может, — задумывается Маттсун, — для них походы в кафе — это не совсем ради еды? — Глупые. Мы вон ради еды обокрали морского царя. — Так боюсь, что в твои россказни будут верить. — И правда будут, потому что ты подтвердишь мои слова. — Разумеется. Они дают друг другу пять, а потом идут к Маттсун делать совместный проект про образы исторических личностей в аниме. — Как хороша наша наука, как мощны наши исследования, — воодушевляется Иссэй. — Вставь вот этот скрин из туалета, — советует Макки. — Надо было проект делать в том кафе и все фразы произносить громко. — Нас бы выставили. — Мы стали бы городской легендой. "Девушки, что смотрят аниме с шутками про туалеты в элитном ресторане". — Всё ещё лучшее времяпрепровождение, чем у всех за соседними столиками. Они снова дают друг другу пять. И не высказывают — с тобой лучше вообще всё. — Ну это минус десять сразу, — ворчит Ханамаки. Они заходят в новую кондитерскую и видят за столиком Иваизуми и Ойкаву. Они так увлечены каким-то разговором про вишню, что не замечают вошедших. Матсукава торопливо дёргает Макки за рукав и выводит из кафе. — Мы в воскресенье проводим время только друг с другом, — строго поясняет она. “Ты ведь понимаешь, что я дома буду прокручивать эти слова и визжательно умирать под одеялом?” — мысленно машет на неё руками Такахиро. — Да я уверена, что нас бы не заметили. Куда пойдём теперь? — внешне она всё такая же беззаботная. “Разумеется, я знаю, и я жду, когда ты начнёшь визжать мне в плечо”, — мысленно отвечает Маттсун. — Такая погода хорошая, может, просто в парке посидим? “Это будет в последний день, когда я больше не буду бояться всё потерять”. — А как же еда? “Да по глазам твоим вижу, что ты хочешь этот последний день прямо сейчас”. — Купим хот-доги в палатке. “Я правда хочу. И боюсь, что мой конец наступит раньше календарного”. — Шикарная идея. “Мне не нравится, что ты вообще не даёшь нам шанса и отправляешь сразу на смерть”. Маттсун не отвечает — хватает под руку и ведёт в парк. “Я и так умираю из-за того, какая я счастливая просто вот из-за знакомства с тобой. И из-за того, что ты украшаешь мои руины лепестками сакуры”. Ханамаки не находит слов — бросается в голове на свои острые углы, скрытые ковром мягких цветов, и надеется, что они защитят, потому что их вырастила Маттсун. Принесла из своего сада — бутоны шуток и мудрости — и не пожалела отдать, ничего не прося взамен. Всё, что Макки может, — ухаживать за этими цветами — разрешать Маттсун жить в её голове, не догадываясь, что руины Иссэй давно оплетены шиповником, что тянется от запястий Такахиро. В парке отчего-то тихо: вероятно, все разошлись по кафе, чтобы наблюдать свидания своих подруг. Маттсун покупает хот-доги: себе с кетчупом, Макки — с горчицей. — Ну за еду однозначно пять баллов, — ставит высшую оценку по этому критерию Ханамаки. — Если сосиска не выпадет и не закончится раньше, чем булочка, то все шесть. Иссэй согласно кивает. Они устраивают соревнование, кто медленнее будет есть, но Ханамаки не любит холодное, поэтому проигрывает. — Так лениво куда-то идти после этого, — она кладёт голову на плечо Иссэй. “Ну, ты просила — вот, я умираю тебе в плечо”. Матсукава растерянно смотрит перед собой. “И я умираю рядом”. Какая-то большая птица набирается смелости и выхватывает у Иссэй булочку. — Бан птицам, — ворчит она. — Девять баллов за атмосферу, — смеётся Такахиро. — Я уверена, что птице заплатили за это. — Кто? Ойкава, которая обиделась, что мы смотрели на них в кафе с неодобрением? — Точно она! — Или твоя бабушка, которая дарит тебе максимально стрёмные подарки? — И она тоже! — Или я просто так? — И ты тем более! Вы все в сговоре против меня. — Эй, я бы ни за что не платила за такие вещи, я могу сделать тебе неприятно бесплатно. — Ты ж моя хорошая. — Но куда больше мне нравится делать тебе приятное. Хочешь, подерусь с птицей? — Ханамаки смотрит, куда могла улететь наглая пернатая воровка. Маттсун представила, как Макки охотится за птицей и дерётся с ней, и рассмеялась. — Нет уж, сиди. Я не хочу, чтобы птица украла ещё и тебя. — Мы должны же быть теми подружками, кто постоянно подтрунивает друг над другом, ну типа “я была бы рада тебя не знать”, “лучше бы тебя унесла воронья стая”, вот эти все дружеские посылы вон, — размышляет Ханамаки. — Это та-а-ак тупо, такой отвратительный концепт грубых друг к другу друзей. Ханамаки заключает Маттсун в крепкие объятия. — Ты такая мудрая. — Да-да, — соглашается она. — Я бы навела порядок в человеческих отношениях. “Хотя я всё ещё не могу навести порядок в твоей голове”. Такахиро с этим согласна — она бы доверила Матсукаве абсолютно всё (кроме того, что её пугает). Они рассуждают о том, как им друг с другом повезло, как классно, что они обе предпочитают быть нежными друг с другом и позволяют какие-то грубости лишь изредка, — а потом начинается мелкий дождик и загоняет их в метро — затем по домам. Ханамаки вечером кутается в одеяло. Такая счастливая — скорее бы конец света, чтобы радостно разрушить это чувство и на самом деле стать ещё более счастливой. Очередное кафе отпугивает их плохими песнями, но зато тут очаровательное меню со смешными названиями блюд, что сразу добавляет один балл. Они выбирают самые стрёмные названия, и Маттсун очень уверенно их произносит. Когда официантка уходит, Ханамаки завороженно говорит: — Ты мне так нравишься, когда ты серьёзная. И когда нет. И чувствует, как ураган — предвестник конца всего — поднимает с руин мягкие лепестки — — Ну наконец-то ты это сказала, — шепчет Иссэй и поднимает меню, чтобы спрятать их двоих от всего остального кафе. — и нежно кладёт их обратно. — Ты, может, не так поняла… — Солнышко, я пытаюсь поймать тебя на признании где-то с зимы, — честно сообщает Маттсун. — Я просто не была уверена, что ты и правда… Но знаешь, с твоей стороны было грубо почти год не замечать моих откровенных попыток вытащить из тебя важное. — Я ничего не замечала, — расстраивается Макки. — Вот потому что ты умная и всё видишь, а я рядом с тобой тупею. Иссэй подвигается ближе и кончиком носа касается носа Такахиро. — Ты лучшая девочка. Ханамаки розовеет и шепчет: — Десять баллов этому кафе. И по сто баллов нам. Иссэй соглашается — и во всех рейтингах в её голове они с Такахиро занимают первые места.