BEWARE

Тишина за завтраком — явление для них достаточно редкое. Обычно они много разговаривают, обсуждают планы, спорят о глупых вещах, игриво флиртуют. Сегодня сидят в гробовом молчании. Чонгук смотрит, как Чимин и Сокджин лениво отправляют в рот ложку за ложкой. Перед ним тарелки нет. Это очень непривычно. С самого утра они предлагали ему ещё полежать в кровати, отдохнуть. Чонгук понимал, что им будет неловко завтракать в его присутствии. Что они его боятся. Ожидают нападения в любой момент. И Чонгук их не винит, он бы чувствовал то же самое. Но ему сложно не быть эгоистичным, он просто не может найти в себе силы думать о других. Он слишком сконцентрирован на своих ощущениях. Его тошнит от этой комнаты, в которой он провёл, судя по всему, уже около полутора недель, его тошнит от постоянного одиночества, от обращения с ним, как с прокажённым. Он так отчаянно хочет, чтобы всё было, как прежде. И он сидит здесь, за обеденным столом. В тот день они сидели точно так же: Сокджин слева от него и Чимин справа. Однако ничто не ощущается, как прежде. Он утыкается расфокусированным взглядом в экран телевизора, где ведущий будничным тоном читает новости. Краем уха он слушает. Он не привык слышать так много. Всё ещё пытается понять, как это работает. Когда Чонгук в первый раз проснулся и обнаружил рядом с собой Сокджина и Чимина, его голова раскалывалась на части. Он слышал шелест листьев за окном. Скрип паркета двумя этажами выше, по которому ходила кошка. Гудение электрогенератора где-то внизу. Жужжание неоновой вывески на соседнем здании. Ему казалось, он слышал каждый звук в мире, усиленный в сто раз, и его голова невыносимо гудела от доселе неведомой ему способности. Но его больше напугало то, что он прекрасно понимал, где кто находится, и без помощи зрения. Потому что он чувствовал, где есть кровь. Сейчас Чонгук слышит шум машин метрах в ста от их дома и разговоры людей в соседней квартире. Его слух притупился за дни, проведённые в голоде, но теперь снова возвращается. Он до сих пор понятия не имеет, что с этим делать. В его ушах эхом отдаётся биение двух сердец. Это он бы больше всего хотел вытащить из своей головы. Чонгук бросает косой взгляд на Чимина, жующего хлопья с закрытыми глазами. Невыспавшийся. В который раз. Его округлые щёки впали, стали видны скулы. Чонгук знает, что на бедре у него повязка, которую он менял утром — слышно было, как разрывался бинт в ванной и тихое змеиное шипение, которое иногда издаёт разозлённый или уставший Чимин. Нога Сокджина тоже перебинтована. Старший выглядит не самым лучшим образом: под его глазами залегли тёмные круги, а лицо до сих пор сохраняет неестественную бледность. Он настойчиво игнорирует взгляд Чонгука. Очень хочется что-то сказать, но никто не знает, с чего начать. Чонгук особенно. Он елозит на стуле, прислушиваясь к разным вещам. Соседка за стеной заказывает новую гладильную доску по телефону. Во дворе дети обсуждают ненавистную им учительницу по дороге в школу. Она задала аж два сочинения на одной неделе. Никто её не любит. Чонгуку хочется, чтобы вместо этого он умел читать мысли. Его не волнует, чем заняты другие люди, он хочет знать, о чём думают его любимые люди. Хотя он и сам может догадаться. Потому что они никогда не молчат. И всё не так. Он неуверенно кладёт руки на стол, тревожно закусывает клыком свою и так уже дальше некуда растревоженную губу. Голову до сих пор пронзает пульсирующая боль. Кажется, что она никогда не уйдёт. — Почему вы не на работе? — Чонгук всё же решается заговорить и выдаёт первое, что приходит ему в голову. Они синхронно оборачиваются. У обоих пульс немного учащается. Они собираются соврать? — Мы не могли бросить тебя одного, — не своим голосом отвечает Чимин. — Вы взяли отпуск? Молчание. Обычно людям на раздумье не требуется так много времени, когда им задают простой вопрос на "да" или "нет". Напряжение тягучей пеленой опускается на стол. — Я... — Сокджин неуверенно смотрит на Чимина. — Я взял отпуск... но не думаю, что... — Ясно. Они либо потеряли работу, либо попали в неприятности. — И ты тоже? — Да. Но ничего ещё пока не решено, рано об этом говорить, — безэмоционально утверждает Чимин и допивает молоко. Чонгук жадно смотрит. Он раньше очень любил молоко, и выглядит оно до сих пор вкусно. Но он знает, что будет, если он попытается взять в рот хоть что-то. Что-то, что не кровь. Он выпил их кровь. Он не помнит, как это было, но знает сам факт того, что это случилось. Чонгук нервно теребит пальцами свою серёжку, утопая в расплывчатых воспоминаниях. Сокджин прерывает обильный поток мыслей тяжёлым вздохом, и остаётся лишь звенящая пустота. Он любил свою работу, хоть и жаловался на неё изо дня в день. Теперь за ужинами будет просто молчать, а не рассказывать о том, какие глупости вытворяют новички. Во время трапезы больше никто не проронил ни слова. Чимин и Сокджин отчаянно пытаются делать вид, что заняты обычными делами, но не сводят с него глаз. Чонгук запирается в ванной комнате, смотрит на отсутствующее отражение и думает о том, что больше никогда в жизни не сможет увидеть себя. По крайней мере, это чётко отражает то, как он себя чувствует. Как будто перестал существовать. Он почти уверен в том, что это невозможно изменить. Его организм перестраивался с болезненными муками все эти дни и продолжает меняться до сих пор. Изнутри всё пылает и ломается, чтобы собраться воедино по другой системе. Чонгук не сомневается, что в его рассудке тоже что-то поменялось. Он чувствует, что внутри него появилась инородная сущность, которая время от времени забирает контроль над телом. Как во время голода, он совершенно не понимал, что творит. Власть над своим телом и мыслями изматывает его до полного изнеможения, и кажется, что проще сдаться, чем продолжать всё это. Чонгук понятия не имеет, когда в следующий раз сорвётся, когда он снова проснётся с желудком, в котором будет плавать кровь его парней. Какова гарантия, что они не будут лежать трупами рядом с ним и осуждать мёртвыми взглядами? Чонгук затряс головой в попытке выкинуть из неё подобные мысли. Ему никогда в жизни не было так страшно. Он никогда не был настолько безнадёжно сломлен. Ему немного стыдно, что он сдался почти без боя и даже не попытался как-то приспособиться и овладеть тем, что на данный момент владеет им. Во рту пересохло. Чонгук зарывается пальцами в волосы. Как же раздражает это чёртово пианино на третьем этаже. — Может, пойти проведать его? — слышит он голос Чимина. Скорее всего, они в спальне. — Дай ему время, — отвечает Сокджин. Чонгуку больно от того, сколько грусти плещется в его интонациях. Пение птиц на улице на время заглушает их, Чонгук отчаянно пытается снова найти голоса хёнов и с замиранием сердца ловит ещё один обрывок их беседы. — ... нелепо. Надо как-то помочь, — рьяно шепчет Чимин. — А ты знаешь, как помочь? — Я... надо что-то придумать. Ты видишь, что с ним происходит. — Я просто не представляю, что тут можно придумать, Чимин. Естественно, необходимо хоть что-то. Но моя башка совершенно не варит. Сосед с третьего этажа особенно громко загорланил какую-то весёлую песню, и Чонгук больше ничего не услышал. Звонко капает вода из крана в раковине. Его сердце бьётся гораздо громче. Что-то поглощает его, сжирает заживо. А он ничего не может с этим поделать. Чонгук покидает ванную комнату и входит в спальню, застав обоих парней перед окном, всё ещё что-то обсуждающих. Увидев его, они встрепенулись и окинули с головы до пят обеспокоенным взглядом. — Я хочу немного поспать, — сообщает он безэмоциональным голосом. У него нет сил делать вид, будто всё в порядке. Да это и бесполезно. Ничего не в порядке, и всем это понятно лучше некуда. Тем более им, видевшим вчерашний кошмар. Сокджин и Чимин сразу понимающе кивают и удаляются из комнаты. Чимин напоследок сталкивается с Чонгуком глазами. Жалость. Поспать так и не удаётся. Он не чувствует необходимости, но не хочет больше находиться в сознании. Какое-то время всерьёз подумывает выпить лошадиную дозу снотворного, но не уверен, пройдёт ли вода и лекарство для его организма без последствий в виде рвоты. Физически Чонгук чувствует себя отлично, он полон сил и его слух со зрением заметно улучшились со вчерашнего дня, будто он наконец выздоровел после долгой болезни. Морально он при смерти. Ближе к вечеру он подходит к Чимину и просит одолжить парочку ароматических свечей из его коллекции. На лице у Пака крайнее удивление, но он отдаёт ему две палочки и подставку. Чонгук проводит около часа, читая в спальне о способах медитации, подыскивая подходящую репетативную музыку на ютубе и поджигая палочки. Аромат трав и цветов сразу ударяет в нос, отлично справляясь со своей работой — тело Чонгука расслабляется. Какое-то время всё действительно работает, Чон сидит в позе лотоса с руками на коленях, и его разум абсолютно чист. В голове не мелькает ни одной мысли, но чем дольше он этим занимается, тем сильнее теряет концентрацию. В итоге, Чонгук откидывается на подушки и разъярённо рычит. В комнату заглядывает Сокджин и спрашивает, всё ли в порядке. Ничего не в порядке! Но Чонгук заверяет, что ничего серьёзного не случилось, и просит оставить его одного. Надоело всё время находиться в одиночестве. Но слишком страшно подвергать их опасности. Ему здесь явно больше не место. С этой мыслью он засыпает и вынашивает все её ответвления следующую неделю. Чонгук часами лежит на кровати и пялится в потолок, часами смотрит в зеркало в ванной и не находит там ничего, кроме пустоты. Часами не видит Сокджина и Чимина. Слышит обрывки их фраз из других комнат. Всё хуже концентрирует свой слух.       Дни сливаются в один, повторяют друг друга раз за разом. Он потерял счёт времени. Бесконечный круг, который отчаянно хочется разорвать. Но как это сделать Чонгук не знает и слишком боится выяснять. Впереди сплошная неизвестность, это будоражит кровь. Его мысли сплетаются изнутри, гниют и болезненно пульсируют изо дня в день. Хочется умереть вместе с ними, разрушиться и не оставить от них ни следа. Он тоскует по любимым. Чонгук думает о том, что сказал Чимин в ту ночь. О том, что хотелось бы проводить больше времени вместе, что он скучает по ним. Это забавно, получилось совсем не так, как он хотел. Сердце сжимается от осознания того, что это конец. Их отношения больше никуда не пойдут, раз один из них стал кровожадным чудовищем. Чонгук сжимается в крошечный комок, сидя на стиральной машине, он прячет голову в коленях, и по щекам текут слёзы. Он никогда больше не будет их целовать без страха причинить им боль. И никогда больше не увидит их искренних счастливых улыбок. Почему всё обязательно должно было так обернуться? Почему он должен был всё испортить? Головой-то понимает, что вины на нём абсолютно нет, но чувствует он себя самым мудацким мудаком на земле. Превратил их жизнь в какой-то кромешный ад. Спровоцировал кучу проблем. И ведь, фактически, всё из-за него. Может, если бы он был осторожнее в ту ночь, если бы он быстрее среагировал или не предпринимал бы попытки бежать, всё могло бы обернуться совсем иначе. Хуже или лучше — тут сложно гадать. Но чувство, что он дичайше облажался, никуда не уходит. Понимание того, насколько он был счастливым эти полгода, что они встречались, пришло только сейчас. Теперь кажется, что всё медленно ускользает сквозь пальцы, и ничто их не спасёт. — Гуки, всё хорошо? — стучит в дверь Чимин. — Ты уже три часа в ванной сидишь. Я понимаю, что тебе нужно время, но хён сейчас описается, если не сходит в туалет. — Иди нахер! — доносится откуда-то издалека. Чонгук поспешно вытирает слёзы и спрыгивает на пол. — Я сейчас выйду. — Хорошо. Он упирается руками в стену, усиленно вглядываясь в зеркало над раковиной. Свет в ванной он не включает, ему комфортнее сидеть в полной темноте. Но даже так он прекрасно видит, что в зеркале его нет. Он не может перестать плакать, слёзы стекают по щекам одна за другой и падают в раковину. Чонгук подаётся вперёд и ударяется лбом о холодную поверхность, наблюдает за тем, как зеркало запотевает от его дыхания. Значит, по крайней мере, он живой. Проходит около пяти минут, прежде чем он умудряется совладать с собой. Умывает холодной водой лицо и быстро выходит из ванной, направляясь в спальню с опущенной головой. Кто-то хватает его за руку. Чонгук вздрагивает: он давно не чувствовал чужих прикосновений. Чимин смотрит на него с мягкой улыбкой на губах. Не вымученной и не жалостливой. А просто своей обычной улыбкой. Это повергает Чонгука в немой шок. — Посиди с нами, пожалуйста? Сокджин смотрит на них с дивана в гостиной. У него лицо серьёзное. Совсем не такое, как если бы он помирал от желания сходить в туалет. — З-зачем? — спрашивает Чонгук, но руку не выдёргивает. У Чимина есть какая-то пленительная магия, с которой он отлично умеет обращаться. Не подчиняться ему очень сложно, слишком уж располагает к себе. — Мы просто хотим провести время вместе. Мы тебя мало видим. Думаем посмотреть последние эпизоды Игры Престолов, которые мы пропустили. Я знаю, что ты видел все, но, может быть, тебе хотелось бы пересмотреть? Чонгук тяжело дышит. Блондин смотрит на него с теплотой в глазах и той прежней нежностью, появлявшейся каждое утро, когда они расходились на работу и учёбу. Младший едва заметно кивает. Его ведут за руку на диван, и он аккуратно садится посередине. В голове звон. Сокджин оставляет короткий поцелуй на его щеке и откидывается к спинке дивана, схватив с кофейного столика пульт. Чонгук дышит тяжелее. Чимин обнимает его за талию. Они смотрят последние серии. Как обычно, Чонгук их видел, а они оба всё время откладывают и забывают посмотреть. Поэтому Чон смотрит всё по второму кругу, чтобы составить компанию. Всё ощущается обычным. Он немного расслабляется, позволяет страху за их жизни отступить на задний план. Всё его существование заполняется лишь инородным сюжетом. Это не должно его волновать сейчас, но он позволяет. Приятно, когда первостепенную важность занимает не твоя драма. Сокджин в какой-то момент принимает лежачую позу и утягивает за собой Чонгука, он ложится ему на грудь, ощущает биение его сердца. Размеренное, спокойное. И руки, обнимающие за поясницу. Чимин вырисовывает круги на его спине, зарывается пальцами в волосы, перебирает пряди и ерошит отросшую щетину былого андерката где-то за ушами. Чонгук моментально теряет экран и всё, что там происходит, утыкается носом в грудь Сокджина и не может сдержать слёзы. Они снова льются ручьём, оставляют мокрое пятно на кофте, но, похоже, Джина это ни капли не смущает. Он неотрывно смотрит на экран, поглаживая Чонгука под рёбрами. Но он так делает всегда, когда они смотрят телевизор. Даже когда Чонгук не плачет. Успокаивается Чон только потому, что слёзы, похоже, заканчиваются. Ему хочется плакать дальше, но ручейки на щеках высыхают, и он упирается носом в мокрое пятно на водолазке. Так проходит два часа, потом они включают какой-то канал про путешествия и лениво смотрят передачу про Малайзию. В теплоте чужих тел, окутанный любовью с двух сторон, Чонгук проваливается в дрёму. Ему снится беспокойный сон, не несущий в себе ничего, кроме смеси каких-то давно забытых образов и форм. Все они сливаются воедино, и различить знакомые черты становится невозможно. Вокруг угнетающая неизвестность. Она давит на нервы.       Просыпается Чонгук, резко распахнув глаза. Он в спальне, снова смотрит на белый потолок, который успел изучить до малейших подробностей. На рабочий стол падает длинная полоса лунного света, пробирающегося сквозь щель в шторах. Два сердца бьются рядом, слева и справа. Тихое дыхание. Наверное, перенесли его сюда, пока он спал. Чонгук медленно садится на кровати, стараясь не разбудить спящих, и меланхолично оглядывает комнату. За то время, что он провёл здесь, ничего не поменялось. Периодически тут появлялся красный тазик, стаканы с водой и аптечка. Так странно, что место, в котором он разделил с ними кучу счастливых воспоминаний, теперь не вызывало ничего, кроме отвращения и ужаса. Его личный кошмар. Чонгук, протерев глаза, устремляет взгляд в окно. Было здорово. Лежать с ними и смотреть телевизор было очень приятно. Это помогло ему немного проветрить голову. Чонгук поочерёдно смотрит на их шеи. Там по артериям течёт кровь. Его внутренности сводит от желания укусить и от ненависти к самому себе. Зубы стучат друг о друга. Клыки всё ещё на месте, Чонгук проводит по ним языком. Острые. Вонзить их в чужую плоть — проще простого. Аккуратно соскользнув с кровати, он оглядывается. Вокруг лежит одежда, коллекционные фигурки, пустые банки из-под энергетиков, книги и забытые пакеты доставки еды, его конспекты с лекций. Ничего из этого ему больше не нужно. Ему нужны они, но рядом находиться опасно. Чонгук не хочет рисковать их здоровьем и благополучием. Да, это самый верный выход. Он в последний раз окидывает взглядом их лица: спящие, умиротворённые, такие живые и любимые. Сокджин спит с открытым ртом, он утыкается головой в опустевшую подушку посередине. Чимин раскинулся на половину постели, его руки скрещены на животе. Тихо прошагав по холодному паркету, Чонгук натягивает носки, свою любимую толстовку, затем направляется прямиком в коридор и шуршит курткой. Надевает ботинки и шапку. Кидает болезненный взгляд на диван в гостиной и выходит за дверь, снаружи запирает на ключ. Спускаться по лестнице тяжело, с каждым шагом ноги всё больше наливаются свинцом. Чонгук выходит из подъезда на морозный осенний воздух. Слишком холодно, но он найдёт какой-нибудь выход. Как-нибудь согреется. А пока только застёгивает молнию куртки резким движением и думает. Где и как он будет добывать кровь? Представить сложно. Ему не хочется размышлять об этом. Нельзя причинять людям боль только для того, чтобы выживать самому, это мерзко, это неправильно, это совсем не то, чем он бы занимался. Разве есть на свете хоть один человек, который добровольно согласится стать его жертвой? Помимо Сокджина и Чимина. Чонгук снова дрожит от мысли, что пил их кровь, которую они добывали для него через невыносимую боль. Ему такие подачки не нужны. Уж лучше умереть, чем заставлять их переносить такое. Чонгук быстро идёт по улицам, дальше и дальше от родного дома, лихорадочно соображая. Ему нужно где-то укрыться. Наверняка, те существа, вампиры... они наверняка собираются в группы. Так бы делал он. Но Чонгук не хочет иметь с ними ничего общего, хоть уже и стал одним из них. Это пробуждает волну ярости, заслонившую все остальные эмоции. Кулаки сжимаются сами по себе. Ему так хочется всё это выплеснуть, просто избавиться от злобы и снова стать пустым. Всё внутри горит. Ни к кому из знакомых идти нельзя, они будут в опасности. Возвращаться тоже не стоит, хотя так отчаянно хочется. Шаги постепенно замедляются, и Чонгук останавливается посреди улицы. Ему на нос падает капля дождя. Начинает слабо моросить. Поднимается волна дикой паники, он не знает что делать. До безобразия хочется плакать. Хоть умирай прямо здесь и сейчас. Он находит укрытие под козырьком закрытого кафе и с удивлением узнаёт это место. Совсем рядом с тем самым переулком, где на него напали, это здесь тот самый уёбок разорвал ему шею и разрушил жизнь. Чонгук скрипит зубами от злости. Кровь вскипает в жилах, пульсирует в висках. Как же ему хочется найти его и причинить такую же боль в ответ. Он понимает, что не умеет управляться со своими способностями, что он наверняка бы был растерзан в клочья, если бы они столкнулись лицом к лицу. Кто знает, возможно, это не только один одичавший вампир, возможно, их гораздо больше. И они выслеживают его прямо сейчас. Может, он оказал им услугу, сбежав из дома и оставшись беззащитным на улицах враждебного города. К злобе присоединяется страх, превращая его эмоции в адскую смесь, в которой нет ничего хорошего. Ему стоит скорее убираться отсюда. Ему стоит быть как можно дальше от дома, как можно дальше от места нападения. Из-за него Сокджина и Чимина тоже могут выследить. Но он уставший, потерянный и совершенно не знает, куда идти и что делать. В надежде, что решение само придёт к нему, Чонгук поднимается с бордюра и с тяжёлым вздохом медленно двигается вдоль улицы. Надо найти место, где можно отдохнуть, поспать. Денег у него с собой нет. Чонгук лихорадочно перебирает варианты в голове. В любом случае, он будет причинять кому-то боль. Кто-то из-за него будет страдать. Чего конкретно стоит его жизнь в данной ситуации? Чего такого он может привнести в этот мир, чтобы оправдать своё существование? Он замирает посреди пешеходной дороги. В груди бешено бьётся сердце. Неужели это то, как всё закончится? Пальцы нервно перебирают ткань толстовки в карманах, пока клык скребёт кожу на губе. Как он может так жить? Прошедшие недели были сущим кошмаром. Что, если дальше всё станет только хуже? Если он вернётся домой, Чимин и Сокджин обречены. Они изрежут себя до полусмерти в попытках добыть достаточно крови для него. Вдруг со временем ему нужно будет больше? И он просто сорвётся и убьёт их в какой-то момент, выпив всё до последней капли. Или он приведёт домой врагов, приведёт домой этих существ. Они выследят его и уничтожат его любимых. И его тоже. Чонгук разрушил их карьеру, превратил их жизнь в кромешный ад, уничтожил их отношения. Это всё он виноват. Разве он заслуживает жить после всего этого? Вокруг мир, который когда-то казался ему очень хорошо знакомым. Теперь всё слишком туманно и непонятно. Чонгук перестал понимать, что ему нужно делать, чтобы элементарно выживать. Как вообще вампиры живут, неужели только насилием и убийствами? Наверняка есть такие же потерянные, как сам он. Кому тоже не нравится эта омерзительная природа их тела. Не может быть такого, чтобы он был первым и единственным. Вокруг ничего не слышно, кроме ударов его собственного сердца. Бум. Бум. Бум. Один за другим, заглушает абсолютно всё вокруг. Как же доканал его этот звук. Вот бы он прекратился. Шум дождя для него просто не существует. Чонгук до предела концентрируется на своём существовании и не представляет, как с этим справляться. Дрожит каждый миллиметр кожи, заявляя о себе. От холода и страха волнами пробегают мурашки. Всё болит, от тела до души, он чувствует себя уродом. Изувеченным, сломанным и неправильным. Ненависть заполняет каждый уголок, плещется неистовыми волнами внутри. Он так больше не может. Как же надоел этот звук. Избавиться от него, избавиться. Внезапно всё рушится. Сквозь барабанный бой сердца прорывается ещё один звук. Его имя. — Чонгук! Он замирает. Все силы бросает на то, чтобы выйти на этот голос, но вокруг сплошная тьма. Он пропадает. Прежде, чем он успевает ухватиться за него снова, к нему прикасаются руки и резко разворачивают. Перед ним Чимин, лицо всё мокрое от дождя. Или слёз? Кожаная куртка наброшена поверх майки, в которой он спал. Он что-то отчаянно кричит, трясёт его за плечи, но Чонгук оторопело смотрит на него и не слышит ровным счётом ничего. Он будто... оглох. Удары в голове звучат чаще. Сразу за Чимином к нему подбегает Сокджин, он тоже выглядит так, будто только что проснулся. Он так разбит. Чимин продолжает кричать, он хватает Чонгука за щёки, смотрит ему в лицо, сталкивается с ним лбами. Младший пытается читать по губам. "Зачем". "Волновались". "Пошли". Больше он ничего не понимает, а Чимин, похоже, говорит одно и то же раз за разом. Сокджин подходит ближе и молча обнимает его, Чимин набрасывается следом. Чонгук чувствует, как уходит земля из-под ног. В глотке застревает ком. Голова пульсирует всё сильнее и сильнее. Он бы лучше умер, чем видел их такими. Сокджин сжимает рёбра так сильно, что они начинают болеть. Чимин безостановочно елозит головой, его мокрые волосы забиваются Чонгуку в рот. Плечи младшего хёна сотрясаются от тяжёлых рыданий. А в голове только белый шум. Чон ждёт, когда его отпустят, не в силах сделать даже малейшее движение, но они стоят так очень долго. Ему кажется, проходит не меньше четверти часа прежде, чем они снова даруют ему свободу и изучают его лицо. Слух возвращается к нему. Мелкая морось, оказывается, превратилась в проливной дождь, который сразу заполнил яростным шипением уши Чонгука. — Я... — начинает он и сразу же замолкает, встречаясь взглядом с парнями. Сжав кулаки и зубы, он выдыхает. — Я не могу подвергать вас такой опасности. Мне нужно уйти. Сокджин вспыхивает гневом. — Заткнись! Нашёл, блять, время для благородства и пафосных речей! — кричит он на полной мощности своих лёгких, борясь с шумом дождя. — После всего этого ты просто свалишь?! Чао амиго, мне пора в добрый путь?! Иди нахуй! Мы готовы сделать для тебя всё, что угодно, и нам абсолютно наплевать, кем ты стал, вампиром или каким-то другим несусветным монстром! Мы семья, понимаешь? Ты нам нужен... Чимин хватает его за руку. Выражение лица точь-в-точь как у брошенного котёнка. — Мы справимся. Пошли домой. Пожалуйста, Чонгук, пожалуйста. Он сглатывает, глаза щиплет до невозможного. Думает, что же стоит ответить, нужно ли вообще пытаться их уговаривать. Вдруг через него как будто проходит разряд молнии. Он резко поворачивается к темнеющему переулку между зданиями через дорогу. Парни моментально напрягаются, Чимин продолжает всхлипывать. — Что такое? — спрашивает он голосом, переполненным ужасом. — Там кто-то есть. Человек. И ещё что-то. Сокджин сразу же хватает его за рукав и пятится назад, он весь дрожит. — Пошли. Пошли отсюда, скорее, — шепчет он сквозь стиснутые зубы, с опаской глядя на ту щель. Однако инстинкты Чонгука подсказывают иначе. Он вырывается из хватки Сокджина, мокрая куртка без проблем выскальзывает из его пальцев. И направляется прямиком туда. Сокджин и Чимин, матерясь через слово, бесшумно двигаются за ним. Чонгук переходит на бег, пересекая дорогу, затем осторожно крадётся вдоль длинного закрытого супермаркета и, тяжело дыша, прислушивается. Сердце человека очень быстро бьётся. Какие-то едва уловимые стоны. Он аккуратно заглядывает за угол, пока Сокджин и Чимин пытаются оттащить его назад. В проходе темнеют две высокие фигуры, которые стоят так близко, что фактически сливаются в одного человека. Но Чонгук знает, что один из них не человек. Прищурившись, он замечает, что второе существо припало к шее незнакомца, он слышит глоток. По коже проходят мурашки. Человек отчаянно хватается за его руку, а второй держится за голову пьющего из него кровь монстра. Чонгук, в ужасе от увиденного, замирает на месте. Вампир резко отстраняется от шеи и бросает острый взгляд серых сияющих глаз прямо на него. Чон отшатывается назад, две руки намертво вцепляются в его предплечье. Втроём они наблюдают за тем, как фигура медленно приближается к ним. Раздаётся незнакомый беспокойный голос. — Что такое? Это опять они?.. Вампир угрожающе рычит, выходя на свет фонаря. Он выглядит, как парень их лет, совсем ещё молодой, но красивое лицо измазано в крови и перекошено от звериного оскала. Чонгук судорожно сглатывает и взвешивает все возможные варианты. Либо попытаться что-то выяснить, либо бежать, либо драться. Желательно в такой последовательности и без последнего исхода. Чонгука напрягает наличие другого человека, он всё усложняет. Нельзя же оставлять его здесь. Пока его сердце бешено бьётся, Чон вглядывается в приближающееся лицо. Окровавленные клыки выглядят совсем не к месту. При мыслях о вампирах Чонгук скорее представлял огромных, звероподобных, одичалых мужиков наподобие того, что укусил его. Этот, несмотря на свой устрашающий оскал, совсем не похож на образ, застрявший в голове. Одна рука внезапно пропадает с предплечья Чонгука, и Чимин делает пару шагов вперёд. Младший думает, что он собрался защищаться, и уже тянется к нему, чтобы оттащить обратно за кожанку, но тут Чимин восклицает сломанным голосом: — Тэхён? Чонгуку кажется, что он ослышался. Он бросает взгляд на Сокджина, но тот, тоже стоящий с протянутой рукой, поражённо замер. Сбитый с толку вампир хмурится, оскал постепенно исчезает, пока он всматривается в лицо Чимина. Затем его брови подскакивают вверх, рот беспомощно открывается. Клыки сверкают в темноте не хуже его глаз. Переулок заполняется исключительно шумом дождя и тяжёлым дыханием пятерых человек. — Чимин?